Текст книги "На кончиках твоих пальцев (СИ)"
Автор книги: Лиза Туманова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
– Ты же знаешь, – всё также ровно отвечаю хмурому мужчине.
– Да-да… оружие, стрельба… чертовы пули! Я на них столько уже насмотрелся, что после очередного поставщика с их картиночками и экземплярами хочу эти пули им засунуть… ну, а впрочем, у меня на пальбу по мишеням никогда не вставало.
– Сними девочек, Барин, там с этим всё в порядке.
Алкоголь я ему не предлагаю. Что-что, а к этому виду развлечения у мужчины четкий вид отвращения, в простонародье – завязка. Пару раз в наркологии полежал, больше не хочет.
Барин хмыкает.
– Ну если так..., – вдруг вытягивается и смотрит на меня серьезно. Наконец-то. – А ты чего пришел, парень? Я тебя еще два дня точно не ждал. Поставок новых нет, пострельбушки ваши тоже чай не сегодня?
– Соскучился? – поднимаю бровь.
Барин недоверчиво хмыкает. Вместо ответа я кидаю ему на стол конверт, который передала мне девушка в универе. Не обманула, содержимое также далеко от любовного послания, как Барин от балета. Жду, пока он внимательно всё рассмотрит, оценит. Сделает выводы.
– Итак, Север, мы имеем досье на некоего Оливье Дюпона, к которому прилагаются списки регалий, призов, побед и прочей хрени, которого хотят вписать на нашу территорию.
– Зришь в корень, Барин.
– И понимая, что этот француз нам сдался также, как Моисей Египту, его крыша решила нас припугнуть своей еще более влиятельной крышей.
– Кто-то активно ищет способ взять халявного бабла.
Барин недобро ухмыляется. Рассматривает фотографию, на которой изображена небезызвестная личность.
– Надо же, какая идиллия, Демидов с новоприобретенным сыном. Открытку поздравительную что ли послать, как думаешь? Только вот не пойму: какого черта этому херу надо влезать в это дело? Мы же пылинка на его золотом унитазе.
– А он и не лезет, вряд ли вообще догадывается, что кого-то крышует. Эти ребята, скорее всего, каким-то боком имеют отношение к названному сынку и рассчитывают на этом сыграть, – о другой догадке я не говорю: пока не проверю сам, не стоит баламутить воду. Барин обдумывает мои слова и откидывает фотографию к краю стола ближе ко мне.
– Вот же сволочи… надо парней попросить узнать, что за люди, и доступно донести до них, чтобы катились, пока могут.
– Я сам, Барин, – поднимаюсь я и спокойно выношу удивленный взгляд мужчины.
– На кой оно тебе сдалось, парень?
– Есть зацепки, да пара-тройка мыслишек… Не волнуйся, я не хуже твоих ребяток могу донести суть, – фыркаю я, беру со стола фотографию и намереваюсь уйти.
– Темнишь, Север, – щурится мужчина.
Я пожимаю плечами.
– Сообщи о новом времени соревнований.
Ухожу, отрезав от себя его заинтересованный взгляд.
В уме этому с виду простому дядьке не откажешь. Бывший сотрудник органов, ушел в отставку, занялся оружейным бизнесом, и обнаружил в этом деле нехилую прыть. Спустя каких-то десять лет владеет кучей магазинов и стрелковых клубов, как для любителей, так и для профессионалов. Выгодный бизнес, ничего не скажешь, особенно если ладишь с поставщиками и имеешь постоянного клиента, готового отваливать деньги за недешевое хобби. Я с ним сошелся случайно, однажды зайдя в один из его магазинов за новым оружием для спортивной стрельбы. Будучи в плохом настроении унизил тупицу – продавца, засыпав его вопросами, на которые знаток дал бы мне ответ в два счета. Да и говоря по правде, я сам всё это знал, но уж очень мне стало тошно от вида пид*ровато одетого надменного парня. А потом выяснилось, что находившийся в этот момент в магазине мужчина, разглядывающий стеллажи с коллекционными ружьями, был самим хозяином Леонидом Баринским, для своих Барином. Он тут же предложил мне приватный разговор в его кабинете, попутно не забыв уволить нерадивого продавца. Как выяснилось позже, ему очень был нужен кто-то вроде меня, для проверки качества товара, среди которого периодически проскальзывало абсолютное фуфло и брак. Ну и для отсеивания кадров, подобных некомпетентному пареньку. За это он готов был отменно раскошелиться.
Уже позже он узнал о моих способностях, как высококлассного стрелка, способного уделать любого соперника без особого напряжения. Нашел еще одну золотую жилу. Убедил в невинности происходящего и посулил крайне привлекательные цифры на банковской карте, а также суровую известность в узких кругах. Я же был не особо против, повернув свое хобби в сторону больших денег, которые мы стали отшибать на ставках в закрытом стрелковом клубе для богатеньких любителей понаблюдать за виртуозным попаданием в мишени. Я с первого же раза доходчиво и без суеты доказал на деле, чего стою, и с тех пор уверенно держал лидерскую позицию, которую безуспешно, вот уже второй год подряд, пытался отвоевать Сережа Татарский он же протеже Сокола.
В общем, с Барином мы с тех пор повязли в крепких рабочих и дружеских связях.
Что же касается неожиданной посылки, то дело темное, и придется потрясти бледную девочку Зину Шелест на предмет того, кто снабдил ее такой занятной вещицей… Забавно, ведь и правда подумал, что очередная поклонница, когда так неуклюже, но как будто намеренно упала к моим ногам в столовой. И смотрела ничуть не забито и смущенно, как для случайного падения, а скорее с недовольством. Впрочем, что там она думала, меня волновало в последнюю очередь. Мне нужна от нее только информация.
Меняю место дислокации на один из клубов Баринова, расположенный в мрачном районе в подвале одноэтажного серого здания рядом с каким-то захудалым театром. Место для элитного стрелкового клуба что надо, а вот для театра весьма сомнительное. Вряд ли он пользуется спросом у зрителей.
Захожу в черную металлическую дверь и спускаюсь вниз по крутым ступенькам, оказываясь в хорошо знакомом зале, пахнущим резиной, металлом и порохом. Знакомый паренек – инструктор кивает мне, а потом опускает взгляд обратно на экран мобильного – любителей пострелять не наблюдается. Я прохожу мимо стола со стандартным набором пистолетов для новичков, кидаю быстрый взгляд на разномастные мишени на стене и подхожу к двери в нужное мне помещение.
Это уголок не для всех, прибежище вип-клиентов и профессионалов. Отделан исключительно дорогими сортами дерева, в углу расположена комфортная зона отдыха с кожаными диванами и мини-баром. Сюда не приходят просто так и, как правило, приносят свое оружие, но если таковое отсутствует, то в специальной комнате можно подобрать изящное, откровенно дорогое и пафосное, на любой вкус и цвет привередливых гостей.
Как и в основном зале, здесь сейчас пусто. Я прохожу к стойке со специальными сейфами, открываю первый из них и достаю кейс со своей спортивной винтовкой. Файнверкбау, высокоточное спортивное ружье немецкого качества, не такое буржуйское, как Кригкофф Татарского, но ни разу не заставившее усомниться в себе. И уж точно панацея в лечении нервных вспышек. Готовлю оружие, надеваю очки и наушники. Включаю мишени.
Выстрелы выверены до миллиметра, движения отточены, как лезвия, я спокоен и знаю, что рука не дрогнет, даже если рядом неожиданно кто-то крикнет или заиграет громкая музыка. Я чувствую расстояние, я знаю, куда ударит пуля, я чувствую оружие, и оно отвечает мне податливо и послушно, как женское тело под умелыми ласками. И я никогда не мажу.
Отключившись от внешнего мира на долгое время, не сразу понимаю, что кто-то настойчиво строчит мне сообщения.
Смотрю на экран и вижу приглашение от своей давней подруги Сони Мармеладовой. Ухмыляюсь удовлетворенно – я определенно ждал чего-то такого. Написано как всегда без приветствия, кратко и лаконично. А вот место встречи удивляет меня.
Выхожу из клуба и тут же направляюсь в соседнюю дверь того самого театра, о котором мимоходом вспоминал сегодня. Воняет старостью и затхлостью, атмосфера мрачная, пропитана духом любительства и авангарда. Скорее всего непотребные актеры нашли здесь свое призвание в роли подопытных зверюшек для современного режиссера. Иду по темному коридору в сторону зала – оттуда звучит на удивление красивая музыка. Играют на фортепиано. Но едва я вхожу, звуки тут же обрываются, а фигура человека на сцене скрывается за серой шторкой. Оглядываю зал и в последнем ряду замечаю единственного зрителя.
Соня сидит с закрытыми глазами в расслабленной позе и вид у нее такой, точно она только что узнала, что стала счастливой обладательницей безлимитной карты и может теперь в свое удовольствие прожигать жизнь. Я присаживаюсь рядом, и девушка открывает глаза.
Соня Мармеладова личность крайне интересная во всех планах, начиная от имени, так удачно или не очень совпавшего с именем героини небезызвестного романа и заканчивая внешностью. Запоминающаяся, резкая, характерная. Крайне изменчивое лицо с почти черными глазами, которые сочетают в себе дьявольские искры и такой же интеллект. Живой и выразительный рот, часто изгибающийся в саркастической ухмылке. Россыпь темных родинок по всей видимой поверхности ее тела. Короткие темные волосы, вьющиеся мелким бесом. Живая мимика и резкость движений, порывистость характера и вечная борьба с жестоким к ней миром. Соня – это сгусток невероятной жизненной силы. Сколько ее знаю, она все время борется с собой и с людьми, которые в большинстве своем недолюбливают прямолинейную и жестокую с виду девушку.
Соня тоже стреляет, но предпочитает пистолет. Ее хобби не выведено на столь профессиональный уровень, но ей это и не нужно. Как она сама говорит, «главное знать, что я смогу попасть ублюдку в башку в нужный момент».
– У тебя ужасный вкус на выбор места для свиданий. Не удивительно, что ты не пользуешься спросом, – без приветствия говорю я.
Не обижается, ухмыляется и потягивается.
– Север, ты не поверишь, сколько парней за день мне приходится отшивать! Почему-то они все считают меня легкодоступной, – без тени обиды хмыкает она. – Но ты прав, местечко попахивает тухлятиной, – оглядывает зал, отделанный в серо-черных тонах. – Но я не алчна до сцены, вообще ровно дышу к театру.
– Но ты здесь.
– Как тонко же ты однако вуалируешь вопрос, почему я провожу время в театре сомнительного содержания, если я вообще не люблю театры. А я тебе отвечу: моя жадная до прекрасной музыки душа нашла тут подлинную жемчужину, руки которой поцеловал сам дьявол. Если бы ты слышал, Север, как она играет Шопена, ты бы меня понял.
– Ты что, приходишь сюда послушать фортепиано? – удивленно спрашиваю я.
– Да я просто торчу по тутошней пианистке! – отвечает подруга и взволнованно опирается на спинку переднего стула, смотря исключительно на открытый рояль. – Такое тонкое владение инструментом, такая глубина подачи содержимого, такой звук… Да у меня порой сердце в пятки уходит, не поверишь, играет три звука, а в них сворачивается целый мир. А я тут подыхаю после этого, как будто она меня своими звуками прошибла насквозь. Тебя мне напоминает.
– Чем же?
– Бьет своей игрой точно в цель, в самые чувствительные точки. И не промахивается.
– Да ты влюблена, – усмехаюсь я.
– Отчаянно и безответно, – без тени иронии отвечает мне девушка. – И откровенно не понимаю, что этот гений забыл в такой помойке.
– Разные бывают обстоятельства.
– Уж мне ли не знать, – с каким-то мрачным кивком тянет она, а потом смотрит на меня. – Кстати, о них: слышала у Демидова сынок объявился.
– Сонь, только глухой не слышал.
– Непоколебимый Север, эх, жаль, что равнодушие тебе так к лицу, а то бы кааак вдарила, чтобы немного оживить.
– Да, меня уже сегодня просветили, что я кусок гранита.
Соня удовлетворенно закивала.
– Мудро, мудро зрят. Но суть в другом: что делать будешь?
– Собираюсь одинаково ловко поиметь красивую блондинку и Татарского, если тебе интересно, – ухмыляюсь я, уходя от ответа.
Соня понимающе щурится.
– Вот люблю я тебя Север, за твой милый нрав и потрясающую сговорчивость, – ерничает девушка, похлопывая себя по коленкам, а потом ловко подскакивает и перешагивает через меня. – Ладно, так уж и быть, я сегодня не приставучая. К тому же мне тебя опять нужно поэксплуатировать. Поможешь?
Она каждый раз задает этот вопрос, как будто ожидает, что однажды я откажусь. Но я просто встаю, отвечая на застывшую тревогу в глубине ее темных глаз молчаливым согласием. Вряд ли я когда-нибудь посмею ей отказать.
3
Лео сошел с ума. Мало того, что он ставил собственную пьесу с совершенно немыслимой партией музыкального сопровождения, которую приходилось зазубривать, часам просиживая за роялем. Полное отсутствие логики и удобства в пианистическом плане делали ее просто адской мясорубкой для пальцев. А бедному Стенвею приходилось всё это терпеть. Про содержание самой пьесы я вообще молчу. Вдобавок к этому к нему «свыше» снизошел заказ поставить небольшую комедию. В четырех актах. В сопровождении струнного квартета и фортепиано. И готова она должна была быть через месяц, никак не позже. Так что, вместо положенного чтения управленческих книжек и вникания в лекции, я с глубоким отчаянием трудилась на благо каких-то неизвестных мне личностей, которые, скорее всего, этот труд даже не оценят, если вообще обратят внимание на бледного человечка за фортепиано. Пришлось на известное время забыть о приятном музицировании после спектаклей – я только и делала, что раз за разом прореживала бесконечные нотные страницы сопровождения пьес. Только один раз, не удержавшись, и скорее следуя порыву души, чем здравому смыслу, я, забыв обо всем, стала играть ноктюрны Шопена. Они исцеляющим эликсиром проникали в измученное тело, звуки ласкали пуховой нежностью, томили предвкушением радости, превозносили неземную любовь, и моя душа, жадная до этих крох счастья, наконец-то жила в свободном полете, опьяненная подаренными крыльями.
Но я не настолько забыла о реальном мире, чтобы не заметить ее. Она, как и всегда, сидела на самом верху и, опираясь о впередистоящее сиденье, наблюдала за тем, как я играю. Не знаю, кем была эта странная незнакомка, которая периодически приходила в театр – и никогда на спектакли. Всегда заходила после. Как будто знала, что я буду играть, как будто хотела слушать. И мне бы возмутиться такому вопиющему нарушению моего одиночества, да только почему-то девушка не вызывала во мне желания закрыться и уйти. Нет, она как будто была соучастницей творившегося в зале волшебства, как будто чувствовала то же, что и я, дышала вместе с моими руками. Так что я позволила ей нарушить мое интимное уединение с музыкой.
Но только ей, и поэтому, едва я расслышала шаги и увидела тень фигуры, заходящей в зал, я прервалась и ушла, не желая знать, кто еще посмел нарушить мой рукотворный храм. Это слишком важно для меня, чтобы раздаривать тем, кто не поймет.
Пришлось, скрепя сердце, найти время и заняться злополучным рефератом, который висел дамокловым мечем над моей головой и обязательно больно бы меня ударил, посмей я его не сделать.
Миша внезапно сорвался в командировку, огорошив меня этой новостью однажды утром.
– Зин, я улетаю во Францию! – он вытащил небольшой чемоданчик из комнаты.
Я нахмурилась.
– Надолго? И почему так внезапно?
– По работе понадобилось. Не знаю, когда вернусь… там не от меня зависит. А ты смотри мне тут, – брат погрозил мне пальцем, – не буянь, парней не води, тепло одевайся, и вообще будь хорошей девочкой, – Миша щелкнул меня по носу.
– Да мамочка, – отозвалась я, вызывая обаятельную улыбку брата.
– Кстати о маме… Она там отчаянно требует твоего внимания, говорит, что забывает о том, что у нее еще и дочь есть. Зин, ну позвони, а!
Я вяло кивнула. Телефонные разговоры я откровенно не любила.
– Хорошо, – пришлось согласиться под выжидающим взглядом. – Ну что, мне тебе и расписку написать?
– А напишешь? – усмехнулся брат и полез в шкаф за пальто.
– Нет, – сказала я.
– Тогда без вариантов: на слово тебе верю. Но узнаю, что не выполнила, и из Франции достану, – он пригрозил мне кулаком.
– Ты только там осторожнее, ладно? – я взяла шарф и повязала ему на шею, поверх воротника.
– Не боись, Шелест, смерть от переедания круассанов с кофе мне не грозит. Зря я, что ли, тренировался? – улыбнулся он и прижал меня к своей груди. Я крепко обняла Мишу в ответ. – Не скучай, ладно? Я скоро вернусь и привезу тебе французского медвежонка Жан Поля – помнишь, как из мультфильма, который мы смотрели?
– Обещаешь?
– Обещаю!
Мы тепло попрощались, и, когда дверь за Мишей закрылась, я ощутила себя до невозможности одинокой в пустой квартире. Одинокой в целом мире. Не потому, что мне вдруг захотелось человеческого общения или дружеской поддержки, не потому, что захотелось быть не такой самодостаточной в собственно выстроенном уединении, а потому, что захотелось быть понятой. Вот так внезапно захотелось знать, что где-то есть человек, который препарировал Зину Шелест и ее многослойную душу и смог почувствовать и увидеть мир, каким чувствовала и видела его я. И смог принять такую нелюдимую, но наполненную красками девочку. Наверное это странно – тосковать по человеку, которого не существует, которого не встречала и вряд ли когда-нибудь встречу. Но я тосковала.
***
– Уль, что-то случилось? – спросила я подругу, встретив ее возле кабинета. Я наконец-то сдала реферат и выслушала очередную нудную лекцию про культуру поведения и нерадивых студентов. Едва ли я почувствовала от этого радость – в последние дни меня вообще очень мало что радовало. Очень хотелось спать, а еще что-то зудило в голове и горле, и отчаянно ныло в желудке.
– Нет, с чего ты взяла? – отозвалась непривычно хмурая девушка. Она сегодня собрала свои длинные каштановые волосы во французскую косу, открывая лицо, которое могло поучаствовать с моим в соревновании «мисс аристократическая бледность».
– Выглядишь неважно.
– Фигня! Не выспалась, читала дурацкий менеджмент до полуночи, потом еще соседи давай ругаться. Вот скажи мне, Зин, ты бы стала орать на мужа за то, что он тюбик от пасты не закрывает?
– Ну нет, наверное.
– А за то, что он носит носки разного цвета?
– Да какая разница?
– Вооот! И я тоже так думаю! Поэтому вчера всё высказала этой тетке за стеной! Пускай эта злая женщина на своей шкуре почувствует, что такое пилить человека по пустякам! – подруга как-то отчаянно всхлипнула.
– Уль…
– Да всё нормально, Зин! Чего так странно смотришь? Говорю же, не выспалась…
– Да? Тогда почему у тебя только один глаз накрашен?
Подруга застыла, обмозговывая неожиданную информацию.
– Чтооо? – взвизгнула девушка и полезла в сумку за зеркалом, – Ну, русская матрешка! Ну, Королев, я тебе припомню это еще! – и, ничего не объясняя, сорвалась с места и побежала в сторону туалета. Почему-то мне показалось, что на пары подруга сегодня больше не пойдет. Впрочем, едва я сделала шаг, как ощутила сильное головокружение и оперлась рукой на стену, закрыв глаза и стараясь успокоиться. Мир превратился в красочную карусель, и едва ли я понимала, что кто-то рядом зовет меня по имени, а потом и вовсе подхватывает мое внезапно обмякшее тело на руки. Но на краткий миг, перед тем, как окончательно потерять стремительно уносящуюся нить реальности, я ощутила небывалую легкость и спокойствие, от того, что сильные руки не дают мне упасть, а чей-то приятный запах щекочет ноздри. Мне было комфортно в чужих руках, а такого с Зиной Шелест еще не случалось.
За наш столик в столовой изящно приземляется Елисеева и начинает что-то радостно щебетать. Очень вовремя, потому что друзья сегодня непривычно задумчивы – Королев, видимо, поссорился с новой девушкой, а вот по какой причине серьезен весельчак Пашка, я не знаю. Я же, как всегда, молчалив. Равнодушно отмечаю, что смотрит Алена исключительно на меня. Уже подумываю о том, чтобы ответить на ее томные взгляды, полные обожания, взаимностью и уделить ей ночь. Или две. Вряд ли она сильно отличается от остальных, поэтому на большее я не решусь из-за большой вероятности умереть со скуки. Внезапно яростным ураганом в нашу сторону несет Тулину, и я вижу, как расширяются от страха зрачки Димки. Забавно наблюдать, как глупо ведет себя друг, вступивший в отношения. Что ж, сам виноват. Я улыбаюсь уголком губ.
– Королев! – вопит на всю столовую девушка Димы, а я вспоминаю, что мне нужно поговорить с ее подругой. Вот уже неделю Зина Шелест активно ускользает от меня, и это кажется мне подозрительным. – Королев, – падают на стол руки Тулиной. Алена пододвигается ближе ко мне и презрительно морщит носик. – Что ты за человек такой!? Только посмотрите на него: спокойненько сидит обедает в столовой, пока я хожу, как клоун, активно демонстрируя свой фейс до и после макияжа! Ты хрен моржовый, а не парень! Ну, Дим, – всхлипывает она, опуская голову, – ну неужели так трудно позвонить? Трудно, а? – опускает на стул и роняет голову на руки. Никогда не любил драм, а женщин которые их устраивают и подавно… Но это дело Королева.
Я поднимаюсь и киваю Ромашко, который с интересом смотрит разыгрывающуюся сцену. Иду к выходу и слышу, как за мной быстро семенит неугомонная Елисеева.
– Неужели можно быть такой? – ядовито замечает она. – И как Дима ее выносит? Вообще не пойму, что он в ней нашел… ой, Марат, а ты куда идешь? А я хотела спросить, а не хочешь со мной после пар в кафе сходить? Я тут отличное место знаю, там кофе изумительный... ой! – она врезается в резко замершего меня.
– Елисеева, я в кафе с девушками не хожу, запомни. И если тебе так нужно моё внимание, то приходи вечером в гости, так и быть, уделю… Адрес прислать? – мой намек до черта прозрачен, и глаза девушки наполняются сначала удивлением, а потом обидой.
– Марат, ну зачем ты так? – ой, да ладно. Ставлю свою винтовку на то, что завтра опять будет строить глазки.
– Что-то еще? – так и вижу на ее лице следы борьбы с собой.
– Нет, то есть да… Северский, а что после?
– После? – с интересом тяну я. Неужели и до завтра ждать не придется? И она еще что-то высказывала насчет девушки Димы.
– Ну, после того, как мы…, – она закусывает губу и исподлобья рассматривает меня.
– Ничего, – честно отвечаю я.
– Да пошел ты! – выплевывает она и уходит, гневно цокая каблуками.
Да вроде и так шел, без подсказок. Я ухмыляюсь и продолжаю путь, захожу за угол. Замираю.
А вот и пропажа. Стоит еще бледнее и тоньше чем всегда. Чем она занимается вообще, что так себя доводит? Уж точно не вагоны разгружает. Покачивается, ели держится на ногах, опирается на стенку, чтобы не упасть… Я едва успеваю подскочить и словить ее внезапно обмякшее тело. Чертыхаюсь и подхватываю поудобнее. Что-то мне подсказывает, что никакой информации от Зины Шелест я сегодня не получу.
Несколько раз зову девушку по имени, но она безжизненна, точно кукла. И такая же легкая. Может быть, хочет довести тело до современной сейчас среди девушек худобы и истязает себя диетами, но выпирающие кости – это явный перебор. И ей нужно чаще бывать на солнце, потому что белизна ее кожи давно перешла черту «аристократической бледности». При этом на лице ярко выделяются темные пятна под глазами, а также опухший нос. Шелест явно больна, это видно и невооруженным глазом, так какого черта, спрашивается, она пришла сегодня в университет? Потому что меня совсем не радует перспектива возиться с девчонкой – а ее явно нужно доставить в медпункт.
Ловлю на себе удивленные взгляды, пока иду по наполненным студентами коридорам. Мне до них нет дела, трудно не заметить это по равнодушному виду, а вот девушке, когда она придет в себя, скорее всего, будет некомфортно от их любопытных взглядов и вопросов. Я уже не говорю о неминуемых сплетнях, которые возникают на пустом месте, а потом разрастаются в местные легенды. По тому, как шушукаются девочки, провожая меня взглядом, ясно, что и этот раз не станет счастливым исключением. Но Шелест ведь сама напросилась. Никто не заставлял ее являться сюда в таком плохом самочувствии.
– Вау, Север, ты как герой-любовник из мыльной оперы! – возникает рядом Ромашко и с ухмылкой и любопытством глядит на девушку на моих руках. – О, знакомая нежная крошка! Прозрачный и невинный цветочек…
– Заткнись, – огрызаюсь я. – Лучше слови Королева с его подругой и скажи ей, чтобы она шла в медпункт.
– Ага, как же – они там после бурного выяснения отношений исчезли, чтобы также бурно помириться! – пошловато скалится парень и разводит руками. – Вряд ли ты до него дозвонишься сейчас. Абонент канул в пучину страсти… – улыбается Паша.
Я морщусь. Надеюсь, медсестры смогут поставить девочку на ноги. Не хочется и дальше возиться с ней.
– Парень, ты как скисшее молоко, от одного твоего вида в обморок уныния можно грохнуться! Ладно, я так и быть помогу тебе, передавай ее мне, а уж я найду способ разбудить спящую царевну поцелуем и не только…, – смеется Ромашко.
– Ромашко, вали полем, эта не по твою душу! – не знаю почему, но мысль об обольстительных способностях друга по отношению к Шелест мне совсем не нравится.
– Ну вот ни себе ни людям, Север, что ты за человек такой… понял-понял, – наткнулся на мой взгляд друг и поднял руки, весело улыбаясь. – Иду мимо, смотрю в сторону! Чао, герой, на свадьбу хоть позови! – помахал мне ручкой парень и с привычной улыбкой ушел, не забыв подмигнуть проходящим мимо девушкам.
В медпункте над Зиной, которую я уложил на кушетку, тут же засуетились две полненькие медсестры, закрыв ее на время от меня своими грузными телами. Когда ей к носу поднесли ватку с нашатырем, она даже немного очнулась, посмотрев вокруг воспаленными глазами, но тут же снова закрыла их.
– Организм на износе, нехватка сна, пищи, общее переутомление, – начала суровым тоном перечислять медсестра, при этом поглядывая на меня так, точно это я не давал девушке нормально спать и есть, – и, вдобавок ко всему, простуда… Сейчас мы ее прокапаем, а потом ей нужен отдых и уход. Есть, кому о ней позаботиться?
Я замялся. Я ровным счетом ничего не знал о жизни этой девочки, кроме того, что она была подругой девушки Королева.
– Не знаю, – пожал я плечами и хмуро глянул на Шелест – ее измученное тело не вселяло ни одной радостной мысли. И что теперь с ней делать, я тоже не знал.
– Вы ее парень? – продолжила допрос женщина.
– Нет.
– Друг?
Я мрачно хмыкнул. Опять мимо.
– Скорее знакомый…
– Надеюсь, вы позаботитесь о том, чтобы она в скором времени оказалась дома и, желательно, долгое время не вставала с кровати, – ей нужно много сна.
Домой? Как будто я знаю, где ее дом… Но пришлось кивнуть под строгим взглядом. Все равно они вряд ли позволят мне оставить ее здесь. Я еще раз глянул на Шелест и нахмурился – как будто мне больше заняться нечем, чем возиться с этой девчонкой.
Глаза открываются с трудом. Голова тяжелая и ужасно болит, а по телу точно прошлось стадо мамонтов. Но я заставляю себя подняться и сесть на кровати. И только потом уже замечаю, что нахожусь в незнакомой комнате со светло-серыми обоями, прозрачными едва голубыми шторками, занавешивающими широкое окно, большим из темного дерева шкафом-купе, удачно пристроенным в отверстие в стене – он весь покрыт зеркальной поверхностью; а в отражении я, сидящая на большой кровати и замершая от удивления.
Я задумчиво провожу рукой по растрепанным после сна волосам, стараясь их хотя бы пригладить, а попутно думаю о том, что произошло, и как я здесь оказалась. Последнее воспоминание связано с убегающей подругой. А затем – мутная, размытая реальность, клочки обрывочных воспоминаний, незнакомые силуэты, яркая, режущая глаза белизна, чужие запахи, чужие руки…
Неужели я потеряла сознание? Вот так нелепо, как кисейная барышня, посреди бела дня взяла и свалилась на чьих-то глазах в обморок? Что там говорится в таких случаях? Определенно что-то крайне некультурное и односложное…
И кто-то явно мне помог, да еще и принес в незнакомое место, заботливо уложив в кровать. И я бы с радостью слиняла по-английски, только вот совесть мне не позволит уйти, даже не поблагодарив спасителя, да и хозяин, кем бы он ни был, явно обратит внимание на гостью, крадущуюся по квартире. Я еще раз глянула в зеркало – девушка в нем выглядела ровно настолько плохо, насколько и чувствовала себя, худая, изможденная, болезненно бледная и даже после сна отчаянно нуждающаяся в притоке сил. И еды – желудок противно постанывал, жалуясь на нерадивую хозяйку, которая даже не помнила, когда в последний раз что-то ела.
Пришлось заставить себя подняться и направиться разведывать незнакомую территорию. Дверь приоткрылась бесшумно, но до слуха сразу донеслись голоса – мягкий, девичий и грубый мужской. Я подумала и решила пойти к их источникам, разумно рассудив, что хозяевам необходимо узнать о моем пробуждении, а потом уже вместе решить, как транспортировать меня домой… Однако картина, открывшаяся мне, заставила позабыть о проблемах в собственном лице и удивленно воззреть на хорошо знакомую мне пару, от силы с натяжкой реальную, потому что иначе, чем абсурдом, такой поворот не назовешь. Наверное, Зина Шелест сошла с ума и оказалась минимум в психбольнице, раз такое мерещится. Я даже забыла покашлять или хмыкнуть, чтобы заявить о своем появлении, так удивилась.
В просторной гостиной, современной, голубо-серой, я бы сказала по-утреннему свежей, но отчетливо необжитой, на белом диване сидела сама Эльвира Тихомирова и разговаривала с развалившимся в расслабленной позе на кресле рядом Маратом Северским.
– Марат, мы уже второй год встречаемся… Но ты даже ни разу не предложил мне остаться!
– Мы не встречаемся.
– Пусть так… Но всё же, неужели я не заслуживаю элементарного внимания? Хотя бы кофе мне предложил.
– Тихомирова, не я тебя сюда звал.
– Не звал, – опускает голову девушка, ее голос подрагивает. – Но неужели от того, что я каждый раз возвращаюсь тебе не ясно, как я к тебе отношусь? И поэтому стараюсь тебя понимать, пристраиваюсь к твоей скупости на проявление внимания, терплю равнодушие…
– Зачем?
– Что? – поднимает на него глаза девушка.
– Зачем терпишь? – лениво произносит парень и тянется к пульту.
– Ты знаешь, – удрученно произносит она, – ты жесток, Северский.
– А ты теперь невеста сына Демидова, – кидает на нее острый взгляд.
Эльвира замялась, видимо, не ожидала, что парень уже в курсе.
– Пустой фарс. К тому же ты тоже не мной одной живешь, так что не смей меня попрекать! Если бы ты хоть раз дал мне надежду, то я бы…
– Не стала спать с богатым сынком за деньги? – мрачно усмехается парень. – К тому же… я и не думал тебя попрекать. Мне все равно. Я не давал обещаний хранить целибат по отношению к тебе. Но это, видимо, не настолько тебя не устраивает, раз ты приходишь удовлетворять свои желания сюда. Что, он так плох?
На этих словах я снова чуть не грохнулась в обморок и оперлась рукой на стену. Вот чего я меньше всего ожидала, так это того, что двое не самых приятных, как по мне, личностей буду обсуждать моего бывшего парня, а я окажусь нечаянным слушателем при этом. И насколько бы сильным не было теперь мое отвращение к его поступку, то, что я слышала, было противно и мерзко. Разве так можно поступать? Разве «фарс» стоит настоящих чувств? Разве спать с чужой девушкой не то же самое, что носить чужое нижнее белье? Разве приходить к парню раз за разом, унизительно вынося его пренебрежительное отношение, натыкаясь на стену равнодушия, теряя гордость, но цепляясь за призрачную надежду услышать намек на продолжение, это не значит обречь себя на вечную зависимость, пренебрегая собственным достоинством, ломающимся под его кривой усмешкой? Нет, я точно не судья чужих поступков, но что я забыла здесь, перед удивленными взглядами взволнованно подскочившей Тихомировой и замершего с пультом в руках Северского? Что меня может связывать с людьми, которых мне не понять? Которых я не хочу понимать?
