355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лиза Туманова » На кончиках твоих пальцев (СИ) » Текст книги (страница 4)
На кончиках твоих пальцев (СИ)
  • Текст добавлен: 30 декабря 2021, 08:31

Текст книги "На кончиках твоих пальцев (СИ)"


Автор книги: Лиза Туманова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

– Ты!? – шипит Эльвира, глядя на меня. – Что ты здесь делаешь? Что она здесь делает? – голос ее наполнен неподдельным гневом. Северский кладет пульт на место и изучает меня взглядом. Потом кидает коротко и сухое Эльвире:

– Тебе пора.

– Марат, но…

– Уходи.

Делает шаг в сторону выхода, но останавливается и смотрит мне в глаза.

– Вот, значит, как ты решила мне отомстить?! Шелест, не знаю, на что ты рассчитываешь, но не думай, что здесь к таким как ты отнесутся по-особенному. Ты уйдешь, как все они, – шипит она мне в лицо. Я молчу, Марат тоже. – А я буду ждать! И только попробуй рассказать ему… Я тебя уничтожу, и никто не вспомнит про бледную тихушницу! – ее слова полны яда и горечи. Скорее всего, ей гораздо больнее, чем мне, но, в любом случае, я вздрагиваю, когда она проходит мимо. Я прикрываю глаза и в приступе слабости облокачиваюсь на стену. Хочется верить, что это просто дурной сон, донельзя реалистичный, но всё же сон. Что это не я стою в гостиной Марата Северского, не я слышу, как захлопывается дверь за девушкой, которая меня ненавидит, не я оседаю под внимательным хмурым взглядом морозных светло-зеленых глаз. Я смотрю на него и понимаю, что не ошиблась тогда – его лицо ковал кто-то слишком искусный и непозволительно щедрый, как по мне. Его не портит даже длинный шрам на скуле, чуть ниже глаза, который я подмечаю, потому что парень нагибается ко мне очень близко, хватает за руку, а потом и вовсе ведет к дивану, на который я с облегчением падаю. Его руки грубые, движения резкие, но я понимаю, что он осторожен; вряд ли поломанные хрупкие кости сократят его страдания в лице меня.

– Я тоже, пожалуй, пойду, – говорю я, пока он сверлит меня глазами с высоты своего роста. – Спасибо, ты мне очень помог, – неожиданно, да, но все же стоит благодарности. Оценит, или нет, неважно, просто пусть знает, что мне не все равно. – Не хочу тебя больше тяготить.

Порываюсь встать. Меня резко опускают на место мужские руки, легшие на плечи. Он нагибается ко мне, так и не убрав их, и мне приходится откинуться, чтобы не находиться так близко к его лицу. Не знаю, что он задумал, но мне это не нравится.

– Шелест, ты уже отяготила меня ровно настолько, чтобы не позволить ограничиться одним "спасибо".

Что? На что он намекает?

– Я не просила тебя мне помогать, Северский! – сердито цежу я.

– По-твоему мне нужно было оставить твое тело лежать на холодном полу коридора? Вот как ты обо мне думаешь?

Не думаю. Я совсем о тебе не думаю.

– Я не это имела в виду,… просто неожиданность последующих событий слегка поражает меня.

– Объясни, Шелест, – он наконец-то отлипает от меня, и я чувствую себя увереннее. Насколько это вообще возможно под его холодным взглядом.

– Зачем я здесь? Почему не попросил Улю отвезти меня домой? Насколько я помню, мы не в таких отношениях, чтобы спокойно ходить друг к другу в гости, не говоря уже о том, что я проснулась в твоей кровати.

– Верно. Но ты здесь и не похоже, что я этому очень рад. Так что давай, напряги мозг, и ты сама прекрасно додумаешь ответ на свой вопрос.

Ульяна с одним накрашенным глазом. Ульяна убегающая прочь. Неужели… Нелепая, случайная, безжалостная совокупность событий привела меня в квартиру Северского, который оказался, если уж на то пошло, не так уж и жесток, раз не оставил бездыханную меня спать в университетском медпункте.

– Дошло, Шелест? Ну как, всё еще хочешь списать мой порыв на неожиданное желание затащить тебя в свой дом? – хмыкает он, а потом хмурится. Мой желудок утробно урчит, громко требуя, чтобы его немедленно покормили. – Пошли, – говорит и направляется в сторону еще одной двери.

Он серьезно? До невозможности странный парень – сам же сказал, что не рад меня видеть, но теперь собирается накормить меня, если я правильно понимаю его действия. И ведь не нравлюсь ему – сразу видно, и ему ничего не стоит выставить меня за дверь. Он сделал, что мог, – я очнулась, могу более менее адекватно мыслить и добраться без приключений до дома, если, конечно, вызвать такси. Так почему же продолжает упорствовать в своей помощи?

И что-то мне подсказывает, что мне придется последовать за ним.

Кухня небольшая, как и вся квартира отличается преобладанием белого, серого и голубого, и отчетливым духом минимализма, видимо излюбленного стиля хозяина. На столике в углу приютилась кофемашина, рядом с ней дверь на большой застекленный балкон. Северский стоит у керамической плиты и опускает на сковороду небольшой кусочек масла.

– Омлет или глазунья?

– Что? – не знаю, что поражает меня больше, – тот факт, что он в принципе готовит, или, что готовит для меня.

– Я спрашиваю, что ты любишь больше, Шелест, омлет или глазунью? Я, конечно, могу приготовить и что-то другое, но, боюсь, ты не дождешься и снова упадешь в обморок.

– Мне всё равно.

– И всё-таки?

– Омлет, – выдыхаю я под его настойчивым взглядом.

– Стулья в моем доме не кусаются, – он не смотрит на меня, но всё же понимает, что я так и не сдвинулась с места, замерев в дверном проходе живой статуей. Удивленная, смущенная, неуверенная в реальности происходящего – я могу долго и болезненно щипать себя за руки, но то, что происходит, – это точно часть событий из программы «необъяснимо, но факт». А еще часть невероятной череды событий, происходящих в моей жизни. Наверное поэтому я просто смиряюсь и сажусь за стол, в ожидании того, как меня покормит этот хмурый и неожиданно заботливый парень.

В скором времени передо мной оказывается большая тарелка с едой и кружка горячего чая. Северский садится напротив и буравит меня взглядом, но даже это не заставляет меня остановиться и не накинуться голодным волком на долгожданную пищу.

– Когда ты в последний раз ела, Шелест?

– Не помню, – честно отвечаю я.

– Если ты гонишься за худобой, то советую завязывать: такие экстремальные методы имеют свойство плохо заканчиваться.

– Я не на диете, если ты об этом, – просто в театре завал, надо еще успевать учиться, а брат уехал, и некому заставить меня закинуть в себя что-то перед тем, как хотя бы на пару часов позволить себе забыться сном.

– Тогда ты просто мазохистка – мало того, что не ешь и не спишь, так еще и больная ходишь на учебу. По-моему это слишком, не находишь?

Он прав, сто раз прав. Слишком большой груз для одной хрупкой девушки, для слабых худых плеч. Но только это позволяет забыть, как мне все-таки больно, позволяет не думать о том, кто не со мной. Но надо смотреть правде в глаза – если я продолжу истязать себя непомерной работой, то просто сломаюсь и рассыплюсь как снежок, растаяв, а потом высохнув на солнце, не оставив после себя ничего, кроме тишины. Иронично и грустно, как для девушки, внутри которой целая вселенная звуков.

Но я лишь неопределенно пожимаю плечами.

Не знаю, что творится у парня голове, но смотрит он хмуро, колюче и недружелюбно. Как будто не сам только что благородно позволил мне утолить голод, да еще и собственными руками приготовил завтрак. Рассказать кому, так не поверят – Марат Северский готовит для Зины Шелест. Ульяна точно потеряет челюсть и речевую функцию в придачу, когда узнает. Я сама не верю до конца, что спокойно сижу у почти незнакомого парня на кухне и пью горячий чай. Но, кажется, когда я подкрепилась, запас его терпения подошел к концу, потому что он, поставив локти на стол, наклонился ко мне и задумчиво потянул:

– А теперь Шелест, памятуя о том, как сильно я тебя выручил, будь добра, скажи мне, кто попросил тебя передать мне тот конверт.

Я нервно облизываю губы и сглатываю. Вот где собака зарыта. Что бы там ни происходило и как бы это не выглядело со стороны, в глубине души я точно знала, что это случается со мной не просто так и что любая помощь имеет свою цену. Вопрос в том, готов ли ты ее заплатить, а если нет, то чем сможешь компенсировать убытки? Взгляд у парня мрачный и навевает на мысль, что мой брат ввязался во что-то крайне неприятное и опасное. Я даже вздрогнула, от осознания этого факта, что не укрылось от Северского.

– В какой-то степени ты права, что считаешь меня опасным, – по-своему трактует мою нервную судорогу парень. – Но, с учетом того, что я для тебя сделал, можешь проникнуться подобием доверия, а не бояться меня. Я таких как ты не ем – слишком худая и бледная, – непрозрачные намек на то, что я не про таких как он. Даже не обидно. – Просто скажи мне кто?

– Зачем тебе? – всё еще вжимаюсь я в стул.

– Я получил очень занятное послание. Которое трудно проигнорировать. И встреча сторон состоится так или иначе, но ты можешь ускорить этот процесс, если конечно не удивишь меня тем, что и ты замешана в этом деле. А я удивлюсь, Шелест, честное слово удивлюсь.

– Каком деле? – хмурюсь я.

Парень хмыкает.

– Иногда нужно интересоваться о подоплеке просьб, которые тебя просят выполнить. Иначе можешь оказаться в щекотливой ситуации… Но зато ясно, что раз ты безропотно и без задней мысли поработала курьером, тот человек тебе хорошо знаком, может быть даже близок. Ну как, я прав? Это твой парень?

Кто бы сомневался, что Северский сможет выстроить у себя в голове нечто подобное, не оставив мне даже шанса на сохранение тайны. Осталось только решить, сказать ему о брате или не говорить. Дилемма Шекспира, как говорится.

– Нет, не парень.

– Родственник?

Давай, Шелест, решайся.

– Брат, – цежу я, молясь, чтобы не оказалось, что я совершила фатальную ошибку.

– Брат, – повторяет за мной Марат и откидывается на спинку стула. Его глаза, не глаза, а гвозди покрытые корочкой льда, острые и дырявящие насквозь, попутно замораживающие внутренности. Быть его виз а виз непросто, я бы сказала морозно и колюче. – Ты живешь с ним?

– Да.

– В таком случае, я воспользуюсь своей репутацией крайне беспринципного и наглого парня и напрошусь к тебе в гости, – ни тени намека на шутку.

Если Северский побывает у меня в гостях, то челюсть Ульяны придется приклеивать обратно тем самым супер клеем. Наверное, стоит втихушку сделать фото, чтобы не прослыть безосновательным пустословом. Как же жаль, что столь фееричный компромат пропадает из-за Мишиной работы!

– Он уехал, – говорю я под его вопрошающим взглядом, – во Францию, на неопределенный срок.

– Во Францию? – говорит слишком задумчиво и загадочно, как по мне.

– В командировку, – подтверждаю я.

– Внезапную, я так понимаю?

– Да, а как ты…?

– Догадался.

– Марат, – впервые я зову его по имени, и мы оба замираем, точно оставшиеся без тока провода, – он мой брат. Скажи мне, что происходит?

Смотрит. Оценивает. Обдумывает ответ, точно испытывая меня на прочность и гадая, какую роль я играю в неизвестном мне деле. Решается.

– Не знаю, Шелест. Но думаю, нам обоим не понравится правда, – неожиданно роднящая нас с ним неизвестность и расплывчатость будущих перспектив повисает точно огромная капля посреди светлой кухни. Вопрос в том, на кого она упадет, а кому достанутся только брызги?

Как оказалось, спала я долго. Очень долго. И, судя по количеству пропущенных звонков в телефоне, который я достала из рюкзака, милостиво врученного мне Маратом, кому-то предстоял вагон и маленькая тележка с горкой так нелюбимых телефонных разговоров. Даже мама и та решила не дожидаться, когда я соберусь с силами и сама ее наберу, и обозначилась тремя пропущенными звонками в списке имен, в котором помимо нее присутствовали Ульяна, Миша и Лео. Последний умудрился вписаться в абсолютно круглую и страшную цифру двадцать, которая помимо страха вселяла в меня кучу других не самых приятных мыслей, связанных с моим далеко не милым и совсем не доброжелательным начальством. А учитывая тот факт, что вчерашнюю репетицию я проспала, сегодня мне еще предстояло отправиться в театр, чтобы не усугубить недовольство Лео.

Визжащие интонации проникли сквозь динамик и долетели даже до Северского, который с интересом глянул на меня в тот момент, когда я поднесла аппарат к уху.

– Прости, Лео… Да, я знаю, как важно… Нет, что ты, я ценю твой труд и отношусь к делу максимально ответственно… Просто мне не здоровилось вчера… Нет, больше не повториться… Да, Лео, сегодня буду… Эй, Северский, ты что творишь?!

Я не заметила, как парень, прислушивавшийся до этого к нашему разговору, подошел ко мне почти вплотную, а потом и вовсе без спроса забрал мой мобильный, не остановленный не моим гневным возгласом, не недовольством в моих глазах. Однако же его репутация, отмеченная клеймом наглости, была полностью оправдана. А еще он постоянно и безбожно нарушал границу моего личного пространства. Мною уже давно была установлена черта, за которую я допускала редко и с трудом. Совместные завтраки, ночевки в чужом доме, и то, что сейчас творил этот парень, было вопиющим ее нарушением. Наверное поэтому я уверенно протянула руку, попытавшись забрать свой аппарат – но не тут то было, он мигом вывернул свою так, что вместо нее я прикоснулась к верхней левой части его груди. Легко, почти невесомо мои кончики пальцев трогали место, за которым билось его сердце. Я почувствовала его размеренный, четко налаженный ритм, мастерски и бесперебойно стучащий от рождения и до смерти. Идеальный природный метроном. Я замерла от того, что так отчетливо почувствовала его отдачу на своих пальцах, сквозь тонкую ткань футболки Северского, который тоже замер, глядя мне в глаза и разговаривая с Лео спокойно и уверенно, как будто это он был его начальником, а не совершенно не причастным к нашему театру человеком.

– Нет, она заболела и не сможет прийти. Кто, я? Неважно, зато важно, что мне плевать на твои проблемы и сроки. Она сегодня останется дома, а ты лучше найди своему языку другое применение, а то у меня может возникнуть желание познакомиться. Бывай, Лео.

И он спокойно вернул мне телефон, как будто так и надо, как будто он имеет право вот так запросто распоряжаться моей жизнью.

– Северский, что ты творишь? – зло прищурилась я, забирая у него телефон.

– Шелест, тебе говорили, что помощь надо ценить?

Мы уставились друг на друга недовольные и злые.

– Ты хочешь сказать, что помощь – это вмешательство в чужую жизнь? Северский, тебя когда-то сильно надули, и мне жаль тебя разочаровывать, но люди, которым портят планы, не считаясь с их мнением, не принимают это за помощь!

Он изогнул бровь и криво ухмыльнулся.

– А люди, которых носят на руках, потому что они потеряли сознание от усталости, которых везут домой, хотя совершенно не знакомы, которым дают выспаться и не дают во время болезни идти на работу, считают всё это за помощь? Тебе всё равно, Шелест, так же как и на свой организм, который ты доводишь до ручки?

Этот парень вмиг подобрался к моей совести и заставил смущенно нахмуриться, осознавая безапелляционную правоту его слов. Во мне боролись очень противоречивые чувства, но защита личного пространства всё же взяла верх. Правда, голос мой растерял всю злость.

– А тебе, Северский, не всё равно?

Он долго смотрел на меня. Я даже подумала, что он не ответит мне, такой протяженной оказалась пауза, за которую я успела прочувствовать весь холод его взгляда.

– Мне просто жаль потраченного на тебя времени, вот и всё, – как всегда равнодушно и сухо. Наверное, он всегда такой, и не хватит всех дров в мире, чтобы растопить лед его отношения к людям.

Я глубоко и устало вдыхаю, а затем выдыхаю, пытаясь вместе с тем избавиться от непонятного, сжимающего внутренности чувства, которое граничит с разочарованием. Ну вот, Шелест, не хватало только, чтобы тебе было жаль от того, что этот парень заботился о тебе не из добрых побуждений. Ты даже разговаривать с ним не хотела, в упор не желала знакомиться, а теперь стоишь посреди его квартиры и обдумываешь, почему так вышло, что именно он проявил нежданную заботу, которая так некстати нужна одинокой девушке, но на деле является простой формальностью, исходящей из банальной человечности. Наверное, стоит смириться и как можно скорее избавиться от взгляда морозных глаз.

– Неважно, – устало говорю я. – Потерпи меня еще немного – я вызову такси и уеду.

– Я сам тебя отвезу.

– Но…

– Считай это склонностью доводить начатое до конца. Собирайся.

Он снова не оставляет мне выбора и приходится натягивать толстовку, обуваться и идти следом за ним по лестнице к машине. Чувствую я себя и впрямь, как на карусели, – голова кружится, тело ищет точку опоры. Идти сегодня на работу было не лучшим решением. И кто-то это понимал гораздо лучше, чем я сама.

Мы едем в тишине, даже без музыки. Я сижу с закрытыми глазами и борюсь со сном, периодически оказываясь в полуреальном состоянии дремоты, поэтому не сразу понимаю, что машина остановилась, а водитель смотрит на меня и не торопится что-либо предпринимать. Только когда он задает вопрос, я вздрагиваю и поднимаю на него воспаленный взгляд, пытаясь уловить его смысл:

– Что? – переспрашиваю я охрипшим голосом.

– Что имела в виду Тихомирова, когда просила тебя не рассказывать о нас с ней?

Вася. Он спрашивает о Васе. Но я вовсе не собираюсь впускать парня в свою жизнь, и неважно насколько сильно он мне помог.

– Это личное, – сухо отвечаю и собираюсь вылезти из машины. Уже держа руку на ручке двери, поворачиваю к нему лицо и говорю:

– Спасибо, Северский, и не думай, что я не оценила твою помощь, я благодарна тебе, хотя и не жди, что теперь сделаю из тебя святую реликвию для поклонения. Я вообще не хочу, чтобы кто-то узнал о том, что я провела у тебя ночь, – звучало весьма двусмысленно, вон, даже Северский оценил и усмехнулся. – Хотя никто всё равно не поверит, – убежденно бросаю я. – Так что давай ты и дальше будешь меня игнорировать, а я буду спокойно и незаметно жить своей жизнью. Когда брат вернется, я с ним поговорю, и он сам тебя найдет.

Он внимательно вглядывается в мое лицо, как будто пытается там что-то прочитать, но я так и не решаюсь предположить, что скрывает его непроницаемая маска равнодушия. Парень просто кивает, а я просто ухожу и не оборачиваюсь. А шум уезжающей машины слышу лишь тогда, когда вхожу в подъезд дома.

4

После короткого и чрезвычайно эмоционального со стороны Ульяны разговора по телефону, подруга решает приехать ко мне, чтобы убедиться, что я жива и в состоянии самостоятельно налить себе чай. Но я подозреваю, что причина скорее в чьем-то неуемном любопытстве.

К тому моменту, как звонок радостно тренькает, сообщая мне о прибытие гостьи, я успеваю наспех умыться, хмуро переглянуться со своим архибледным отражением и, посредством нехитрых операций с градусником, убедиться, что моя усталость подкреплена простудой, радостно прицепившейся к ослабленному организму.

Уля врывается в квартиру озабоченным и пахнущим уличной свежестью ураганом, с пакетом в руках и каким-то свертком под мышкой.

– Зинаааа! – с порога кидается мне на шею подруга, вынуждая покачнуться и крепко ответить на объятие, скорее из необходимости за что-то держаться, чтобы не упасть. Однако я искренне рада ее видеть и радостно улыбаюсь, глядя в ее взволнованное лицо. – Я совсем плохая подруга, да? – жалобно смотрит мне в глаза и смешно поджимает губы. Если бы у нее были ушки, они бы сейчас повисли, как у провинившегося щенка. – Я же даже не поняла, как тебе плохо, так была занята ссорой с Королевым! Честное слово, точно весь мир погас, и только мысли о ней перед глазами фьють-фьють, летают! – она помахала руками и покрутила у своего виска. – А потом мы, конечно, помирились, а до Димы дозвонился Марат, и кааак огорошил мегановостью, что ты у него в беспробудном сне валяешься. Я сначала прифигела недурственно, а потом сразу стала порываться тебя забрать, но Северский таким безапелляционным тоном сказал, что ты спишь и будить тебя нежелательно, что как-то я засомневалась, ну а Дима с ним согласился… Блин, Зин, прости! – она сложила ладошки вместе и состроила жалостливую физиономию.

– Всё хорошо! Честное слово, просто переутомилась…

– Ага, – саркастично отозвалась Уля, – так переутомилась, что провела ночь у Северского! Знаешь, когда я об этом узнала, не сразу поверила. Это же Северский, – она смешно, по слогам и с остановками произнесла его фамилию. – Мужская версия снежной королевы, мороз-мороз, стена-стена, рыцарь айсбергового ордена, кавалер гвардии разбитых сердец… Тьма тьмущая титулов и все не про то, что он просто так помогает девушке и везет ее домой. Зина, – она замерла с круглыми взволнованными глазами и вцепилась в мои предплечья, – а правда, что он тебя на руках по институту носил?

– Получается так, – без особого энтузиазма соглашаюсь я. Об этой стороне вопроса я еще не думала. Что же случится с миром Зины Шелест, если поползут, точно тараканы из всех щелей, разные сплетни?

– Ооооо, – восхищается Ульяна. – Это же воистину трансцендентально!

– Я бы скорее сказала «фатально».

– Ой ли, дорогуша! Это же в корне меняет образ бессердечного подонка! – загадочно улыбается девушка.

– Не выдумывай, Уль, образ при нем, необелённый, как черная дыра – просто кто-то хотел узнать от меня кое-что, вот и воспользовался случаем.

Я рассказываю подруге про то, как Миша попросил передать посылку, про мой обморок и неожиданное пробуждение у Северского, про его разговор с Тихомировой и нашу с ним «теплую» и «дружескую» беседу. Как и ожидалось, на словах «приготовил омлет» Уля взволнованно ахнула, а на моменте, когда он отвоевал меня из цепких рук Лео, подруга и вовсе откинулась на спинку дивана в состоянии, близком к экстазу.

– Черт, если бы не его морозная свежесть характера, я бы тебе даже позавидовала! Это же Северский, – опять эта дурацкая интонация, как будто он царь-бог и вообще святой и безгрешный великомученик. – Такая романтика, прям как в книге! Не, ну а Тихомирова какова? – гневно шипит подруга. – Она, извини меня, как последняя шалава спит с одним за статус и бабки, а потом бежит к другому по «большой любви»! Мразь просто! Так и чешутся руки послать ее в пеший тур по злачным тропам с билетом в один конец!

– Только вот Северскому, по-моему, на нее плевать, – вспоминаю я, как безразлично парень отнесся к ее словам.

– Дык! – кивает Уля. – Я бы тоже на такую плевала! Кто ж так любит-то? А Северу, с его популярностью можно позволить себе быть избирательным!

– А по мне, так они друг друга стоят.

– Думаешь? – тянет подруга.

– Уверена. Идеальное сочетание непробиваемого равнодушия и меркантильной сволочности.

– Так их, Шелест! – радостно хлопает меня по вытянутой ладошке подруга и замечает, как она вяло прогибается под ее напором. – Ой, прости! Щас, погоди-погоди, я там мед и варенье принесла, малиновое, бабушкино, и лимоны еще! Ты даже не успеешь на кровати належаться, наслаждаясь ничегонеделанием, а уже на ноги встанешь! – она подскочила и принялась суетливо носиться по нашей с Мишей квартире, с твердым намерением избавиться от «засевшей во мне заразы раз – и навсегда». Вмешиваться я не стала, так как все мои протесты были бы просто пропущены мимо ушей, а еще мне и правда была необходима эта забота – сама бы я, скорее всего, просто без сил лежала на кровати, и не думала ни о каких чаях с лимонами.

– Кстати, это тебе! – она поставила передо мной чай и вазочки с «вкусными лекарствами», а также уронила на диван небольшой сверток, повязанный синей атласной лентой. Я подозрительно прищурилась: адекватность человека – дело крайне относительное и исключительно индивидуальное, что же до выдумок Ульяны касательно сюрпризов и подарков, лучше сто раз подумать и открыть, чем не подумать и открыть. А еще потрясти, понюхать, потрогать, можно даже проткнуть чем-нибудь изрядно острым, так, чтобы наверняка. Пока я проделывала все эти трюки, Ульяна сидела с подозрительно непроницаемым лицом, что наводило на мысль… ну а также сильно интриговало. Я здраво рассудила, что там не может быть ничего, что удивит меня после того, что случилось за последние дни, и ринулась в бой с упаковкой. Та поддалась легко, а на мои коленки упала черная атласная материя.

– Ого! – прониклась я, когда развернула ткань и обнаружила, что передо мной черное платье-рубашка с воротником-стойкой, треугольным узким вырезом и с рукавами-баллонами на три четверти, заканчивающимися искусным кружевом. Черные перламутровые пуговки таинственно посверкивали на красивой атласной ткани. Любимый черный манящий своей глубиной цвет притягивал взгляд и руки, которым я дала волю, и они пустились ласковыми поглаживающими движениями изучать неожиданный презент.

– Нравится? – в нетерпении спросила подруга. – Специально для тебя шила – ткань, как ты любишь, фасон, как ты любишь, ничего лишнего, просто, элегантно, кружево – изящная находка, а пуговки не просто черные, они с фиолетовой синевой, космического такого цвета, я не устояла, когда их увидела! Скажи, что оно тебе нравится? Ты же меня знаешь – я фиаско не переживу, прямо у тебя коньки отброшу!

– Конечно, нравится! – поспешила выразить свое мнение я, отрываясь от лицезрения прекрасной работы моей личной швеи, и глядя на нее почти влюбленно. – А теперь добей меня новостью, что ты это сделала просто так, за мои красивые глаза, и я тебя даже поцелую!

– Заманчивое предложение, – хитро сверкнула глазами девушка, – но, боюсь, Королев не переживет того, что я его променяла так скоро, да еще и на гендерно противоположного индивида… Пожалей наше счастье, Шелест! Вообще, ты права, это особый подарок для особого случая, и сделан он с целью припереть тебя к стенке, да так, чтобы не выюлила никак! – Ульяна сурово прищурила глаза и пригрозила мне пальцем.

– Ты же знаешь, я за голодовку, но против кипиша.

– Знаю, потому и работаю над этим! Шелест, вряд ли ты забыла, что у меня на носу день рождение, а посему, я ставлю тебя в известность, что на этот раз отговорка «я буду с Васей» не канает! Либо смерть, либо ничего!

И правда, так вышло, что все дни рождения Ульяны я проводила со своим парней, у которого волей случая день рождения был ровно тогда же, когда и у неё. Улю я, как правило, поздравляла днем, потом мы с ней вдвоем сидели в кафешке, а потом она уходила на свои вечеринки, которые я, естественно, избегала всеми способами, а я бежала к Васе, чтобы провести с ним наедине романтический вечер. Счастливый финал для всех, как говорится. Ну а теперь, в силу печальных обстоятельств, возникала просто колоссальная проблема в лице Ульяны, которая обязательно затащит меня к себе на пресловутую вечеринку. Наверно, все эти мысли отразились эмоциями на моем лице, потому что Ульяна затараторила, не дав мне вставить и слова:

– Ничего эпохального – я, Дима, пара-тройка моих друзей и ты. Зин, без тебя никак, ты ж моя самая-самая желанная гостья! Ты мне очень нужна, пожалуйста!

Вот так просто, мимоходом, и даже не вдумываясь в то, что делает, подруга задела меня за живые струны, которые волнительно затрепыхались от ее слов. Разве знать, что ты нужен кому-то настолько сильно, просто потому что ты его друг, даже несмотря на все ваши различия, это не одна из счастливейших вещей в этой жизни? «Ты мне очень нужна», – как билет в личное счастье, наполняющее тебя ощущением собственной значимости. Такие нечестные аргументы мне нечем крыть, тут я проиграла в сухую и надо это признать.

– Без ножа режешь!

– Знаю!

– Немного, говоришь, людей? – задумчиво потянула я, наблюдая, как на лице Ульяны разрастается счастливая улыбка понимания, что ей удалось уломать свою излишне социопатичную подругу к социальной активности.

– Сааамая малость, ты их даже не заметишь! – засмеялась она.

Сомневаюсь, очень сомневаюсь в этом. Но карты брошены, назад пути нет.

Уля убежала только ближе к вечеру, когда мы заметили, что уже давно ведем беседу в интимном полумраке, постепенно перетекающем в кромешную темень. Подруга пообещала сообщить особо страждущим педагогам в университете, что я заболела, а потому вовсе не обязательно грузить меня лишними рефератами за пропуски, строго-настрого запретила заниматься самодурством и идти работать, и пообещала не сильно смущать Северского своими горящими от любопытства глазами. Хотя я бы поспорила, кто кого тут может смутить…

И то ли варенье бабушки Ульяны и правда отличалось наличием секретного ингредиента, добавленного его изготовительницей, которая, видимо, была не без нечистых, а проще говоря, ведьминых корней в потомстве, то ли мое нежелание сутки напролет просиживать дома, а может, сыграли роль крайне емкие и очень некультурные, как для такого культурного человека, как Лео, проклятья на мою голову, но на ноги я встала уже через два дня. И в кои-то веки отправилась на учебу выспавшаяся и без такой крайне отличительной черты, как синева под глазами на моем выразительном разве что бледностью лице.

Но кто-то в этом мире точно имел на меня острый, длинный и кровожадный зуб, потому что решил вконец расшатать и без того хрупкий в последнее время мир Зины Шелест. И мне не все равно отнюдь не потому, что я боюсь, когда меня накрывают волны апгрейтов, или возникают новые версии отношений, а вокруг мелькают новые лица, норовящие засунуть свой нос в личную жизнь, а потому что я люблю свое одиночество, люблю свой крепкий, далеко не карточный купол, люблю меланхолично зависшее в пространстве вяло текущее время, и очень не люблю, когда всё это рушится, уступая место несусветному хаосу. Эдакая дорога из классики в додекафонию (читай – ад).

Взгляды. Взгляды. Обманчиво-равнодушные, откровенно-заинтересованные, искренне-злые, любопытные, ироничные, загадочные, мимолетные. Слишком много чужих глаз на одну растерянную меня. Слишком много внимания, точно я погрузилась в терпкую и липкую атмосферу и, всё мое тело покрылось ею, и тоже стало терпким и липким, неприятно вязким и в то же время съежившимся. Это сродни тяжелой болезни. Хочется умыться, а лучше с головой прыгнуть в чистую прохладную воду, изолировав себя от целого мира и одного университета в частности.

Купол? Забудьте – то, что сейчас происходит, и отдаленно не смахивает на жизнь человека-улитки! Скорее произошел излом матрицы, и я проснулась известной рок-звездой, с дурной репутацией, на которую все пялятся, но бояться подойти. Это как удар под дых, разбивающий меня на мизерные частицы отчаяния.

Коридор, коридор, поворот, лестница, аудитория. Едва ли я уже обращаю внимания на взгляды одногруппников, меня и так осталось слишком мало, чтобы распылять последнюю живую энергию на тех, кто мне неинтересен. А вот взволнованно ерзающая на задней парте Ульяна – это необходимый глоток воздуха, стабильности и информации.

– Что происходит? – кидаю я ей вместо приветствия.

– Ну, судя по тому, что у тебя не выросли рога, в телеке ты не засветилась, людей не убивала, насколько мне известно, и вообще сидела дома, я подозреваю, что кто-то слил информацию о тебе и еще одной небезызвестной персоне!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю