Текст книги "На кончиках твоих пальцев (СИ)"

Автор книги: Лиза Туманова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Я ждала чего угодно, но точно не того, что парень рывком поднимется, схватит меня за руку и буквально силой выволочет на улицу мимо удивленного китайца, едва успевшего отскочить с нашего пути, и заставит остановиться на крыльце, повернув лицом к себе.

– Я уже говорил, что совсем не герой, и не собираюсь извиняться за те части жизни, которые тебе не нравятся. Хочешь меня оттолкнуть? Не сработает. Говоришь, что не доверяешь? Но ты пошла за мной сегодня, даже не зная наверняка, что я хочу тебе показать, позволила слушать свою игру и ни разу по-настоящему не разозлилась на каждый из неприятных моментов, связанных со мной. Думаешь, я и правда поверю, что ты можешь считать себя одной из тех девушек, которые продают себя за мечту? Да, я помогаю тебе, да хочу, чтобы ты поехала ко мне, да ты мне нравишься, но никого другого я бы не стал везти к себе домой, а тем более не для того, чтобы уложить к себе в постель. Думаю, тебе и правда стоит начинать бояться, потому что я больше не стану ничего таить.

Он сказал всё это резко и отрывисто, как будто рвал бумагу, а потом сминал ее в шарики, каждый из которых прилетал мне прямо в распахнутые глаза. Каждая частица моего разволновавшегося тела паниковала и металась из стороны в сторону, замыкая дрожь на руках, на пальцах, которые то соединялись, то разъединялись, с завидным постоянством меняя полюса магнитов. Северский еще пару секунд посмотрел на меня, а потом протянул руку и притянул к себе, вынуждая уткнуться лицом ему грудь и впервые застыть настолько близко к нему, чувствуя на спине его руки и задыхаясь от новизны ощущений.

Скрип шин, раздавшийся совсем рядом, заставил меня оторваться от парня и посмотреть на приехавшего, который быстро заглушил двигатель и вышел из машины, направляясь в нашу сторону.

– Зина! – с тревогой в глазах подошел ко мне брат и взял меня за плечи, заглядывая в лицо, – Что случилось? Он тебя обидел? Почему ты плачешь?

Я с удивлением обнаружила, что по моим щекам проложили путь две тонкие дорожки, которые наверняка предательски блестели в свете фонарей. Я быстро вытерла их ладошками и смущенно глянула на Мишу, который со злостью смотрел на Северского.

– Кажется, я сама себя обидела. Прости, Миш, не нужно было тебе звонить, просто я так устала от всего этого, от того, что мы в ссоре и от… неважно. Просто поверь, что Марат не причем.

Лицо Северского ничего не выражало, скрытое полумраком улицы, но мне показалось, что он обвиняющее прищурился, когда понял, что я и вправду настолько испугалась его, что даже предпочла позвонить брату, отношения с которым видали и лучшие времена. Теперь мне было ясно, что я просто струсила, оказалась той самой улиткой, которая прячется, едва на горизонте мелькнет малейшая опасность. Сбегать всегда проще, чем бороться с собственными чувствами, а жалеть себя после этого и того приятнее. Но почему-то мне больше не хотелось уходить от Марата, а тем более возвращаться домой. Хотя брат, который приехал ко мне, бросив все свои дела, только потому, что я попросила, даже несмотря на то, что мы недавно сильно поругались, заставил меня вспомнить, что я всего лишь глупая девчонка, которая все время пытается спрятаться от тех, кто по-настоящему о ней заботится.

– Зина, ты не должна с ним общаться, я же тебя предупреждал! – Миша сделал движение рукой и притянул меня ближе, как будто пытаясь защитить от неподвижно замершего оппонента, источавшего угрозу одним своим видом.

– А ты уверен, что способен ее защитить лучше меня? – насмешливо поинтересовался Северский.

– Защищать ее нужно только от тебя.

– Может быть, ты и прав. Но кто дал тебе право решать за нее?

– Я ее брат, и она сама меня позвала, – Миша потянул меня в сторону машины, – Поехали домой, ты же этого хотела, правда? – он настороженно посмотрел на мою фигуру, замурованную в кокон ситуации, которую я невольно создала собственными руками. Я же не отрывала глаз от Марата, который сделал шаг в мою сторону и протянул руку. Где-то между нами протянулась ниточка доверия, которую я сейчас могла запросто порвать или укрепить. Где-то на небе смеялись те, кто точно знал правильное решение, и точно знал, что ошибись я или нет, но выбор не принесет мне успокоения в любом случае. Голос разума и голос сердца боролись; никогда прежде мне с таким трудом давалось трезво мыслить и осознавать цену совершенной ошибки.

Звонки телефонов раздались одновременно, словно сговорившись, они настойчиво требовали, чтобы мы перестали делать вид, что способны решать и делать выбор самостоятельно, игнорируя планы судьбы.

Миша ответил первым, и пока он говорил, его лицо менялось, становилось серьезным и задумчивым, а глаза нашли мои – по его взгляду я поняла, что случилось что-то важное, и сразу насторожилась. Северский пару секунд слушал мелодию своего мобильника глядя на меня, а потом опустил свою руку, чтобы взять телефон. Он отвернулся и отошел, до меня долетали лишь отрывистые клочки его ответов – резких и настойчивых.

– Родители приехали, – подошел ко мне брат. Я повернулась к нему и заглянула в глубь глаз, которые смотрели виновато и устало.

– Ты им нажаловался на меня?

– Прости. Я подумал, что они смогут тебя образумить, – он протянул руку и положил мне на плечо. Я скинула ее и оглянулась на стоящего неподалеку Марата, который всё еще разговаривал по телефону. Наверняка он был куда как смелее меня, наверняка смог бы бороться и отстаивать свое мнение и смело смотреть в глаза своим противникам. А я могла лишь сожалеть и снова уступать тем, кто знает лучше. Он, словно почувствовав мой взгляд, поднял на меня глаза, без всякого выражения перевел их на Мишу, а потом понимающе дернул головой – я не взяла его протянутую руку, и этот парень подумал, что теперь я уходила прочь, не желая следовать за ним.

Он отвернулся, а я вздохнула и направилась к машине брата. Не знаю, какую цель преследовали мои родители и от чего хотели меня оградить, но я не собиралась сдаваться просто так. Не в этот раз.

15

Не могу сказать, когда мир замкнулся на чужих руках, но совершенно точно был уверен, что мне больше не хочется их отпускать. Слова, сказанные Зине про вселенную, не шли из желания пофлиртовать или даже заставить ее улыбаться, это говорило сердце, которое, как оказалось, до момента, когда в мою жизнь ворвалась эта девушка, просто спало, погребенное под толстым слоем снега. Сколько себя помню, не было еще такого, чтобы что-то кроме оружия могло заставить меня забыть о времени, перестать волноваться, или равнодушно реагировать на происходящие в жизни события. Оставалось только набраться терпения и медленно, чтобы не спугнуть ее, стать ближе, добиться расположения и заставить улыбаться.

Мне было уже неважно с кем она уйдет после сегодняшнего вечера, я бы не стал сдаваться из-за такой глупости, но всё же очень хотел, чтобы она протянула руку и вложила ее в мою распахнутую ладонь, выдавая тем самым кредит доверия, который существовал внутри нее в лимитированной серии.

Телефон зазвонил очень не вовремя, я был раздражен и ответил резко, даже не глянув на имя абонента.

– Север! – остудила меня Мармеладова, по голосу которой я понял, что она взволнована, – Нужна твоя помощь.

Я вздохнул и глянул на Зину, которая была недовольна и что-то высказывала своему брату. На какой-то миг наши глаза встретились, и мне пришлось заставить себя отвернуться, чтобы побороть желание затащить ее к себе в машину и увезти с собой, не спрашивая разрешения. Но это можно было сделать и потом, сейчас важнее была Соня, которая как всегда в напряжении ждала от меня ответа

– Сейчас буду. Ты дома?

Я ехал быстро, как только мог. Соня жила вместе с мамой и сестрой Зоей в большом кирпичном доме, который как всегда утопал в темени, как будто кто-то специально не включал в округе фонари. Я не стал стучать или как-то сообщать о своем прибытие, просто прошел и поднялся на второй этаж, игнорируя свет в гостиной, где, судя по всему, смотрела телевизор мама Мармеладовой, которая не особо меня жаловала. Мне она тоже не нравилась, эту женщину с натяжкой можно было назвать хорошей матерью, и хотя я не был с ней близко знаком, а Мармеладова, хотя и отличалась словоохотливостью, редко что-то рассказывала о своей семье, кроме того, что я уже знал, мне думалось, что человеком она была не самым приятным, да и посвящать ее в происходящее в мои планы не входило. В отличие от Мармеладовой мне повезло больше, потому что хотя бы один родитель у меня был настоящим, хотя и давно обзавелся другой семьей.

Я прошел вглубь коридора и зашел в крайнюю дверь, где неярко горела настольная лампа. На полу лежала светловолосая девушка без каких-либо признаков жизни, а над ней склонилась Соня, которая не плакала и не билась в истерике, а просто с бездонной тоской и болью смотрела на свою сестру, держа ее за руку.

– Я вернулась недавно и сразу пошла к ней, – безжизненным голосом сказала она, пока я без лишних слов подхватывал Зою на руки, чтобы отнести в машину, – Когда она звонила мне днем, всё было хорошо, ничего не предвещало…

– Подержи дверь, – приказал я, отпихивая с дороги вышедшего на шум большого черного кота, который после моего пинка зло уставился на меня и зашипел, – Ты уже звонила им?

– Да, сказала, что мы скоро приедем… Но, Север, я на самом деле не знаю, где она взяла… Думала, мы с тобой в тот раз избавились от всех источников. Чертовы дилеры, хотела бы я их всех сжечь в одном большом кострище. Вместе с их товаром.

– Давай, помоги мне, – мы осторожно засунули Зою на заднее сиденье, а потом быстро сели в машину. Нам предстоял долгий путь в загородную клинику, где уже суетились врачи, в очередной раз подготавливая место для сестры Мармеладовой. Соня повернулась, чтобы посмотреть на нее, а потом устало откинулась на спинку кресла.

– Ты же не собираешься реветь? – поинтересовался я, включая музыку, чтобы хоть как-то отвлечь Соню и стереть ужасную маску горечи с ее лица, – Я слез не переношу, ты же в курсе.

– А куда ты денешься? – с закрытыми глазами потянула Соня, – Я буду плакать так много, чтобы к дьяволу всё здесь затопить.

– И это твоя плата за помощь? Неблагодарная, – я оглянулся назад: красивая светловолосая девушка лежала в неестественной позе; рука, которая свисала вниз, отличалась хрупкостью и наличием небольшого количества крови на сгибе локтя. Я крепче обхватил руль руками и отвернулся.

– Северский, мне так плохо. Хочу умереть и не могу, хочу закрыть глаза и не видеть, хочу убежать жить на необитаемый остров и не скучать, чтобы не хотеть вернуться назад.

– Так не бывает.

– Почему те, кого мы любим, причиняют нам так много боли?

– Скорее, мы сами выбираем боль. Либо отрезаем с корнями и забываем, либо мучаемся с сорняками всю жизнь. Всё просто.

– Она такая красивая, – Соня схватилась рукой за волосы и принялась их вытягивать, – И так здорово рисует, она умеет петь и готовить, и всегда умела расположить к себе людей. Почему она? Почему не я? Я не принцесса, я дракон, злой дракон, который должен отдать свою жизнь, чтобы принцесса вышла на свободу из замка. Но сколько бы раз я не жертвовала собой, она все равно страдает больше…

– Дура ты, Мармеладова.

– Ага, знаешь, я думала, что когда ты увидишь ее, ты сразу же влюбишься, сразу же перестанешь обращать на меня внимание. Когда ты вернулся, я очень ревновала, когда вы знакомились и мило общались, я по-настоящему боялась, что ты станешь тем принцем, который уведет ее от мачехи и злой сводной сестры. Но какие-то ироды исковеркали всю сказку.

– Что, не гожусь в роли принца?

– Ты чертов Кай, – слабо улыбнулась Соня, – Но это только кличка, на деле самая натуральная фея-крестная.

– Ну блин, – усмехнулся я, – А так хотелось.

– Принцы к чертям перевелись, видимо, драконы все-таки победили.

– Сонь, всё будет хорошо, – я посмотрел на осунувшееся лицо подруги. Я ничего не мог сделать с болью, сковывающей ее фигуру, – Когда-нибудь всё будет хорошо.

Наверное, нам обоим была нужна эта ложь, чтобы хоть как-то держаться. Если бы что-то случилось с Зоей, подруга этого бы не пережила, а мне было бы невыносимо смотреть, как ломается самый сильный человек в моем окружении. Потому что это по-настоящему страшно.

Когда я узнал, что сводная сестра Мармеладовой наркозависима, я был шокирован, и даже подумал, что Соня шутит в одной ей присущей манере, способной перемешивать в злой иронии вещи, над которыми шутить нельзя. Но всё оказалось правдой, и эта правда медленно убивала безмерно любящую свою неродную сестру Соню. Больших трудов стоило скрывать то от матери Мармеладовой, которая даже если и относилась к приемной дочери лучше, чем к собственной, всё таки едва ли смогла бы это принять. Поэтому Мармеладовой пришлось довериться старому другу, когда однажды, придя домой, она обнаружила, что Зое срочно нужна помощь. Мы нашли частную клинику, где она пролечилась два года, после чего ее отпустили, уповая на то, что она не сорвется.

Но бывших наркоманов не бывает. Поэтому всё чаще и чаще до меня долетали звонки с просьбами о помощи. Всё страшнее становилась туча, стягивающая на Соню бесконечные проливные дожди. Эта девушка не просила о большем, чем сейчас, не жаловалась и со всем справлялась сама, но я предчувствовал беду, которая преследовала Мармеладову и боялся за нее.

Городская местность сменилась темной трассой, извивающейся среди деревьев и кустов, я задумался о своем и перестал обращать внимание на музыку, негромко сопровождающую наш путь. И не сразу понял, почему оживилась Мармеладова, до этого то горестно глядевшая в окно, то принимающаяся тоскливо подпевать грустным мелодиям, то оборачивающаяся к Зое, чтобы погладить ее светлую голову и подержать за руку.

– Ммм, Рахманинов, так его люблю, – мечтательно протянула девушка и принялась с наслаждением качать головой, – Какая красивая прелюдия, спокойная, светлая, и потрясающе глубокая, прямо представляю почти зашедшее солнце и бесконечный поток серых вод… Аааа, Северский, какого черта, Рахманинов, Северский, Рахманинов! – она затрясла мою руку, и я удивленно на нее посмотрел.

– Двинулась, Мармеладова?

– Я? Север, подлый айсберг, это ты мне скажи, почему я обо всем узнаю последняя? Потому что, если мне не послышалось, а мне не послышалось, то у тебя в машине сейчас играет Рахманинов. У тебя. Рахманинов, – она гневно тыкала в меня указательным пальцем, и грозно надвигалась. Я с усмешкой отвернулся к дороге.

– Сгинь.

– Нет, ну посмотрите на него! – она обхватила мою шею руками и уткнулась лбом в плечо, – Ты украл мою любовь, а теперь делаешь вид, что страус и вообще не при делах! Это ж как оно должно было торкнуть, чтобы ты начал слушать Рахманинова, а? Я тебя к стенке приперла, не отвертишься, выкладывай, будь лаской, я хищник добрый, сразу есть не буду, для начала покусаю! А я еще думаю, чего Ромашко так витиевато мне про тебя и Зину изъясняется, хотела его мордой в суп за недоговорки ткнуть, но пожалела рыжего юродивого, а теперь вижу, что зря, и тебя сейчас кое-куда впечатаю, если правду не скажешь!

– Угомонись, Сонь, сейчас разобьемся к чертям.

– Неправильный ответ! Холодно, двигаемся дальше.

– Она мне нравится, довольна?

– Холодно, холодно, Северский, мне наш историк лапочка тоже нравится, но это не значит, что у меня теперь дома карта великого переселения висит и генеалогическое древо русских князей на двери туалета примостилось вместо фотоколлажа с горячими аргентинскими мачо!

– Чего тебе надо?

– Услышать, что ты влип, что ты чертов придурок, который теперь будет оберегать и заботиться, что соблюдаешь целибат, что засыпаешься и просыпаешься с мыслями о ней, что мир съехал с катушек и не будет прежним, что Тихомирова-Беллучи и прочие известные личности не при делах и вообще меркнут и бледнеют, потому что кто-то архиважный появился в твоей жизни! Потому что иначе я тебя к ней и на пушечный выстрел не подпущу, так и знай, Север!

– Мармеладова?

– Что?

– Что у тебя с Пашей?

Соня закусила губы, насупилась и, наконец, отлипла от меня. Она виновато поглядывала на свои сомкнутые ладони и, вероятно, вспоминала, в какой момент прокололась.

– Нелюбовь. Ну серьезно, я рыжих вообще не люблю, а самоуверенных бабников и подавно. Рыжих на костер, рыжие все ведьмы!

– И супом их не кормишь?

– Ни разу. В суп его бросить и косточки обглодать! Блин, свалился же на голову.., – пробурчала она, непонятно только, имея в виду меня, или Ромашко, который, как оказалось, не так уж и далеко ушел от меня в плане развития неожиданных отношений.

– Рассказала ему? – я повел головой в сторону Зои.

– Шутишь, он и так считает меня чокнутой, прикинь, с какой скоростью будут сверкать его пятки, если я его приведу познакомить с родственниками? Вот моя мама, знакомься, она меня ненавидит, потому что считает, что из-за меня ее бросил первый муж; а это моя сестра, она милая и добрая девочка, только чуть-чуть сидит на герыче; но это еще ничего, это я еще про своего отца не рассказывала…

– Раз одной тебя хватило, чтобы он не убежал, значит, всё остальное неважно, – перебил я подругу. Мы въезжали в частную территорию, покрытую картой огней, точно опустившимися с неба звездами. Впереди маячила аллея, заканчивающаяся у здания, возле входа которого в ожидании переговаривались санитары. Их беззаботный смех казался чужеземцем в этих местах, но по сути представлял собой естественную реакцию людей, привыкших видеть самые отвратительные стороны жизни.

– Да мне всё равно. Я уже давно расставила приоритеты в жизни и решила, что для меня важнее всего, и чем я готова для этого пожертвовать. В этом счастье, – она мельком глянула на Зою и вылезла из машины, чтобы перекинуться парой слов со знакомыми ребятами. Я тоже вылез и открыл заднюю дверь, наблюдая, как безвольная Зоя опускается на чужие руки и исчезает в пасти высокого каменного здания, застывшего вечным кошмаром посреди ночи. Соня подошла ко мне и положила руку на плечо.

– Спасибо, Север, дальше я сама. Потусуюсь здесь до утра, а потом меня увезут, я уже договорилась, – она грустно улыбнулась и похлопала меня по спине.

– Я могу подождать, – я заглянул в темные глаза, – Не стоить оставаться здесь в одиночестве.

– Да разве я одна? Тут целая банда ночных стражников, которые почти семья мне, щас включим какие-нибудь «Челюсти» и будем делать вид, что нам не страшно ходить в туалет по одному. Езжай. Я чертей не боюсь, а сама ведьма, а ведьмы вообще бесстрашные, так что ты не переживай я со всем справлюсь, езжай Северский, не заставляй меня чувствовать меня виноватой! – она сделала шаг назад.

– Мармеладова…

– Ставлю свою суперсилу, что ты влюбился, – помахала она мне рукой.

– …Подумай о себе, – улыбнулся я и проводил взглядом спортивную собранную фигурку, стремительно несущуюся к собственной точке счастья, которая одновременно была ее личной бедой, день за днем подтачивающей силы девушки.

Чтобы там ни происходило у них с Пашей, я надеялся, что это заставит Мармеладову выйти из клетки, а заодно утащить вслед за собой парня с веселой улыбкой и грустными глазами.

16

Дорога домой тянулась лентой тяжелых мыслей и сопутствующими им тревогой и беспокойством. Я думал о Соне, ее нелегкой любви к сводной сестре, оборачивающейся бременем для обеих. Думал об их интрижке с Ромашко и едва ли верил в ее продолжение, но надеялся, что их чувства окажутся сильнее их самих, потому что едва ли маленькая искра способна удержать рядом две сильных личности, каждая из которых ведет борьбу с собственными демонами. Думал о том вопросе, который застыл в голосе Мармеладовой, когда дело зашло до моих отношений с Шелест.

Первоначальное предубеждение к ней полетело к чертям, стоило мне узнать ее ближе, собственное многослойное прокачанное равнодушие обернулось против и вывернуло свою изнанку, которая была нестерпимо-горячей и жадной до одной бледной девчонки. А мысли о ее руках убивали последние частицы хладнокровия. Я хотел ее. Ее всю. Молчаливую, загадочную, с грустными темными глазами, неторопливой улыбкой, грацией экономных движений, стремлением спрятаться ото всех завесой своих темных волос, хотел узнать ее мысли, ее вкусы, ее привычки, проникнуть в необычайно яркий внутренний мир и помочь сделать шаг в сторону мечты. Ей не повезло в одиночку бороться с теми, кто не понимал и не признавал ее талант; но она больше не была одна, даже если еще этого не осознала, а в том, что ни я, ни Мармеладова не считаемся с мнениями других, если считаем что-то единственно верным, ей еще предстояло столкнуться. Бороться против нас было чревато проигрышем.

Только когда оказался перед знакомым домом очнулся от навязчивых мыслей. Я заглушил двигатель и вышел из машины, бросая взгляд наверх – где-то там в ее квартире горел свет и, скорее всего, ее обитатели готовились ко сну. Но нестерпимое желание сделать хоть что-то заставило меня достать телефон и набрать номер, поражаясь первобытной дрожи, забытой с времен первых школьных свиданий.

Где-то около подъезда, за тенью кустов, заиграла знакомая мелодия; я вздрогнул и оглянулся и заметил одинокую фигурку, замершую на лавочке, склонившую голову вниз. Я не мог разглядеть в темноте выражения ее лица, поэтому оставалось лишь гадать, что заставляет ее медлить с ответом – нежелание меня слышать или боязнь моего напора после сегодняшних событий. Пока она размышляла, я отошел в сторону, чтобы незамеченным наблюдать за ней со стороны.

Зина смотрела на телефон, я смотрел на Зину, напряженное ожидание скручивало нас обоих.

– Да, – наконец отозвалась она, и я облегченно выдохнул, – Северский, я не давала тебе свой номер.

– Не давала, – согласился я.

– Ладно, – устало выдохнула девушка, – Прости за сегодня. Я давно забыла про то, что такое спокойствие, устала от всех и вся, просто хочу откатить обновление и вернуться к начальной версии.

– Шелест, хватит извиняться, всё равно бессмысленно.

– Я...

– Ничего не будет как прежде. Ни ты, ни я, ни твоя жизнь.

– Эй, парень, тебе говорили, что ты слишком самоуверен?

– Чертовски много раз, – улыбнулся я.

– Кажется, я постоянно об этом забываю, – фигура на лавочке запустила пальцы в голову и лениво взъерошила тёмную копну волос, – А ты звонишь...

– Просто так, – слишком поспешно отозвался я и наткнулся на напряженное неловкое молчание, текущее по линии связи. Живот скрутило в узел, а голову словно натолкали ваты, но ноги все равно сделали несколько шагов в сторону лавочки. Голос в телефоне заставил меня настороженно замереть.

– Что-то происходит. Это что-то ломает меня и заставляет переставать быть собой, – я осторожно переместился в сторону и ловил каждое сказанное слово, боясь спугнуть пугливую, но неожиданно смелую этой ночью Шелест, – Я напугана, но страх не держит меня на месте, и вместо того, чтобы спрятаться, я с интересом двигаюсь прямо в эпицентр опасности, каждый раз ожидая, что вот-вот наступлю на что-то острое, что убьет меня или ранит. Но все равно иду. Северский, а если я никогда не вернусь? Я все думаю об этом и никак не могу смириться. Что же ждёт в конце?

Я внимательно следил за статично замершей Зиной. Хотелось подойти к ней, укутать своими объятиями, уткнуться в волосы, забрать, увезти к себе и заставить забыть обо всем, что съедает её изнутри; но приходилось осторожно пробираться сквозь плотно стоящие деревья огромного леса, которыми девушка отгородила себя от людей – капканы и ложные тропы ждали наготове и каждый необдуманный шаг был чреват откатом в точку невозврата.

– А ты закрой глаза и шагни вперёд, – после паузы ответил я.

– С закрытыми глазами кружится голова и теряется чувство равновесия. Я упаду

– Не упадешь.

– Почему же?

– Я тебя поймаю.

Зина встрепенулась и, словно почувствовав моё присутствие, оглянулась по сторонам. Но прежде, чем её глаза выхватили мой силуэт из темноты улицы, тишину спящего города нарушил шум подъезжающей машины, а свет фар безбожно прожог едва освещенную светом фонарей темень. Зина вздрогнула и оглянулась. Она так и не ответила, зато неясно почему заволновалась, когда машина притормозила практически рядом с ней. Мне оставалось слушать молчание и недоумевать до тех пор, пока знакомая фигура не заставила меня крепко зажать телефон в руке.

***

Я так и застыла с трубкой, прижатой к уху, задетая за живое такими тёплыми и по-настоящему интимными в ночной тишине и застывшем наэлектризованном воздухе словами Марата. Вася вышел из машины и стоял близко, смотря на меня темными, подернутыми печальной дымкой глазами. Но тот, кто почему-то долго молчал в трубке, словно наверняка зная, почему я так долго медлю с ответом, был мне куда ближе и роднее сейчас, заставляя дрожать лишь от низкого голоса, который хотелось слушать ночь напролёт, без страха ведая о том, что накипело и что болит, и почему-то совершенно не боясь того, что человек на том конце что-то не так поймёт или ему будет неинтересно и скучно слушать о простых жизненных проблемах одной не слишком счастливой, но никому не желающей открываться девушки. Когда-то я думала, что Вася единственный смог пробраться дальше всех, но, как оказалось, он так и остался стоять на пороге открытой двери. Шаг, который он сейчас так хотел сделать, теперь вёл в пропасть, а мостик в мою душу поменял направление. Сидеть и разговаривать посреди ночи о том, что меня терзало, я хотела не с ним.

– Привет, – несмело улыбнулся он и сквозь рваную челку привычно нахмурил брови, – Почему сидишь здесь одна? Холодно, ночь на дворе.

– Тебе Миша позвонил? Ты поэтому приехал?

Вася не стал лукавить и кивнул.

– Я бы все равно нашёл повод. Но его и искать не нужно, ты же помнишь про мой день рождения?

Я удивленно вскинула брови.

– Неужели хочешь пригласить? Вась, я не железная и не бесчувственная, и мне до сих пор больно. Я готова смириться с тем, что оказалась не про тебя, но растаптывать себя и дальше не позволю. Ты раз за разом причиняешь мне боль. Сколько раз мне повторить, что я не хочу тебя видеть?

– Зина, – молитвенно вскинул руки парень и на миг устало опустил глаза, – Я бы очень хотел, чтобы ты пришла. Будь ты другом или девушкой, это неважно, пока неважно, просто без тебя я не представляю этот день. Никто не сможет заменить тебя. Никто так потрясающе не режет праздничный торт, – слабо улыбнулся парень, вспомнив забавный момент из нашего общего прошлого.

Я против воли окунулась в ниточку воспоминания и на мгновение прониклась чувством причастности к судьбе этого парня, который, несмотря ни на что, никогда не сотрется из моей памяти. Но у нитки был отрезан конец, и история продолжалась без него.

– Прости, Вася, – я покачала головой, села на лавочку и задумчиво покрутила в руках телефон. Что-то засвербело под ложечкой и рёбрами, когда я поняла, что Северский так и висел на том конце, замученный ожиданием и скорее всего слышавший каждое слово нашего с Васей разговора. Я с опаской поднесла телефон к уху, но прежде, чем я успела ответить, на том конце оборвалась связь. Северский точно обладал особым талантом предугадывать и домысливать и, пожалуй, ему следовало вести собственную экстрасенсорную программу вместо полуночных разговоров с совсем не разговорчивыми бледными особами.

Вася присел передо мной на корточки и взял мои руки в свои ладони, я замерла, не отодвинулась, но очень хотела, чтобы всё это закончилось. Мои мысли витали очень далеко отсюда, там, где обрывалась связь и провисали, точно сломанные ветки, короткие гудки.

– Милая, я очень хочу повернуть время вспять, хочу исправить свою ошибку. Всё, чего мне сейчас хочется, это обнять тебя, прижать к себе и почувствовать, как ты обнимаешь меня в ответ. Но ты закрылась от меня, и не даёшь мне даже шанса... Я не могу вернуться назад, но могу пообещать тебе, что больше никогда тебя не предам, если ты простишь меня. Закрой глаза и послушай, как быстро и громко стучит моё сердце рядом с тобой, и ты поймёшь, что я не вру. Во второй раз я тебя не потеряю.

Пальцы выскользнули из сухих рук, я закрыла глаза и постаралась успокоить раздражение – реакцию на нелюбимую мною назойливость. Набивать себе цену низко и подло по отношению к другим людям и себе, вертеть чужим сознанием и того хуже; много раз сказанное «нет», которое в итоге приведёт к непонятно из чего проросшему «да», неизменно губит искренность и прекрасную в своей непорочности правду. И единственное, что меня по-настоящему расстраивало сейчас, это понимание того, что Вася, как бы сильно он ни старался, так и не смог разобраться в том, что в моем случаем раз за разом повторенное «нет» не сложится в плюс ни при каких обстоятельствах.

– Вася, давай остановимся на этапе, на котором я ещё могу считать тебя человеком из прошлого, которого со временем могу встречать как старого знакомого. Попытки вернуть только ещё больше оттолкнут меня.

Я глянула на телефон, словно боясь, что Северский может подслушать наш разговор. Вася уловил мимолетное движение глаз и понимающе посмотрел на меня.

– Вот в чем дело? Хочешь узнать как это, быть с другим? Хочешь мне отомстить? Думаешь, я недостаточно наказан? И как он? Неужели способен оценить тебя? Ты же такая скрытная, с трудом верится, что за такое короткое время кто-то смог занять твоё сердце, понять тебя... Зина, подумай о нашем счастье. Оно могло бы сложиться. Все зависит от тебя.

– Ты слишком красиво раскидываешься способностями. Этим не завуалируешь то, чего нельзя изменить.

– Люди ошибаются. А потом прощают и двигаются дальше. Так это устроено.

– А, может быть, мне нет до них дела. Скорее всего, это правда, и мне всё равно, я всегда игнорировала других людей, почему же я должна делать как все? Ты же это знаешь.

– Хорошо. Хорошо, – повторил он и поднялся, сделал несколько суетливых шагов и подозрительно посмотрел куда-то за мою спину, потом странно повёл глазами, но снова вернулся ко мне взглядом, – Я не хочу на тебя давить. Кто бы ни был с тобой, всё равно он не сможет встать между нами и нашей близостью, а я буду ждать. Я подожду, слышишь? Пока ты не простишь, пока не поймёшь, что все это правда, что я твой. Только помни, что я жду тебя, в этот день или любой другой. Но лучший подарок – это видеть тебя рядом. Всегда, – Вася ещё какое-то время смотрел на меня, потом развернулся и ушёл. Вскоре его машина скрылась за поворотом.

Ночь коротка для двоих и бесконечна для одиночества, ее очарование, сглаживающее острые углы и глубже очерчивающее чувства всегда пробуждало во мне чрезмерную мечтательность и трепетность. Время для красивых слов, долгих взглядов и любви, когда слезы кажутся более горькими, а улыбки загадочными и многообещающими, когда таинственный блеск глаз отражает звездное небо, а прикосновения вызывают трепет. Когда нет места ни для кого, и всех можно заменить одним единственным человеком, которого, к сожалению, ни оказывается рядом. Вася прервал наш с Маратом почти откровенный разговор и увёз с собой желание наслаждаться ночью. Конечно, Северский не был настолько крутым телепатом, чтобы понять, что его присутствие сейчас заставило бы меня сделать шаг навстречу, что один его вид, его взгляд и экономная улыбка заставили бы забыть о том, что всё не так и всё не то. Я хотела, чтобы этот красивый парень был рядом и говорил мне о том, что спрячет меня от любого встречного ветра, но боялась, что если позову, то он не придёт, поэтому, помечтав и повздыхав, отправилась домой, где родители и брат наверняка уже успокоились и легли спать, чтобы приготовиться ко второму этапу промывания мозгов нерадивой дочери. Мама и папа, как и ожидалось, встали на сторону Миши, отчитали меня за мое халатное отношение к образованию, поставили ультиматум о том, чтобы я и думать больше не смела о работе в театре и прекратила общаться с парнем, из-за которого стала своенравной и легкомысленной. На этих словах Миша чуть-чуть напрягся, но лица не потерял и даже смело посмотрел мне в глаза с читаемыми в них упрямостью и уверенностью в своей правоте. Мне было трудно выносить это, я не могла ничего решить, я не могла больше ломаться под них, но и мириться с их гневными взглядами и напором тоже не могла. Я сбежала и ждала какого-то чуда, или знака.