Текст книги "На кончиках твоих пальцев (СИ)"

Автор книги: Лиза Туманова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– Понятно. Нужно понимать, что однажды ты уйдешь в свою закрытую кампанию, и это не будет означать, что ты сделала выбор, предпочтя кого-то мертвым кумирам, а только то, что это неотъемлемая часть твоей жизни, которую придется принять.

– Именно. Считаешь меня странной? – интересуется у меня Шелест.

– Не считаю, – самобытной, особенной, наполненной смыслом, невероятно манкой и до черта недоступной. И близко не родственной раздаривающим себя пустышкам, не в пример Шелест ярким внешне и плачевно незаполненным внутренне. Их не хочется узнавать, вертеть точно редкий драгоценный камень, открывая новые и новые грани, смакуя каждую черту, замыкаясь на руках, прикосновения от которых до сих пор вызывают волнение. – И откуда только ты взялась такая? – спрашиваю скорее риторически и обращаю этот вопрос внутрь себя, стараясь разобраться с желаниями, которые едва ли ограничиваются физиологией.

И правда – угораздило меня свалится на голову Северскому одной бледной бедой? И нет сомнения в том, что он имеет полное право упрекать меня в этом, но вместо холодного равнодушия, я встречаю ненаигранную участливость и постоянную заботу. Мы ведь даже не друзья, хотя после того, что произошло, в пору, как говорится, жениться… И надо же было Северскому оказаться в глубине своей холодной сущности таким неожиданно теплым и ни разу ни равнодушным, чтобы раз за разом помогать мне, и, в конце концов, оказаться настолько близко, что стоит потянуться рукой, – и коснешься его кончиками пальцев; так близко, чтобы побывать там, где сплело свой мир мое одиночество, выбравшее себе в спутники угрюмого и несгибаемого Бетховена и несчастного и, также как и я прошитого нитью одиночества, Шуберта. И можно сколько угодно щепать себя за руки, тереть глаза и повторять себе, что всё это фантастический сон, но Марат Северский, стоящий посреди комнаты, даже близко не мираж. Остается лишь надеяться, что он не сумел пробраться дальше, туда, где щемит сердце и закипает кровь, где под рваный бит сердца пробуждается ото сна нежность, почувствовав дуновение колючего ветра, туда, где мурашки, бегающие по коже, малодушно прячутся за ширму болезни, и ни за что не признаются в истинной причине своих беспокойных блужданий…

Звонок телефона разрывает наэлектризованную тишину и возвращает мне способность смотреть куда-либо, кроме зеленых непроницаемых глаз. Северский с интересом наблюдает, как смурнеет мое лицо во время разговора и не спрашивает, но ждет объяснений, после того, как я уставилась на трубку, отключившись от собеседника.

– Лео в больнице.

Бровь Марата взлетает вверх.

– Спектакль отменяется?

– Нет… он сказал, чтобы всё шло без изменений. Попросил не подводить его, и исполнить всё на высшем уровне.

– Что с ним случилось?

– Кажется, попал в аварию

– Как интересно, – тянет Северский, таинственно посверкивая глазами.

– Скорее грустно.

– Раз может переживать за свое дело, значит, будет жить. Не грузись, Шелест.

– Просто подумала о том, что это очень не вовремя.

– Или наоборот, – задумчиво говорит парень и игнорирует застывший в моих глазах вопрос. – Помнится, мы опаздывали.

Я смиряю его взглядом, но покорно иду сушить волосы, понимая, что мне не светит добиться от Северского правды, даже если буду сильно на этом настаивать.

Мы уже почти выходим из квартиры, когда дверь неожиданно распахивается, и перед нашими лицами возникает счастливая физиономия моего любимого брата и маячащая позади него фигура незнакомого парня, который рассеянно глядит по сторонам большими голубыми глазами и отличается белизной кудрявых волос и нежностью черт лица, которые могли бы с большим успехом принадлежать какой-нибудь симпатичной девушке, если бы не короткая стрижка и достаточно мужественная фигура, скрытая тканью одежды.

– Зина! – радостно скалится Миша и делает шаг мне навстречу, но растерянно замирает, натыкаясь глазами на Северского, который застыл позади меня угрюмой и равнодушной стеной. – Север…? – вырывается у брата, который явно не был готов увидеть меня дома в кампании кого бы то ни было, кроме Ули, а тем более, парня. А тем более Марата Северского, с которым его связывают какие-то темные, неизвестные мне дела, вызывающие неприятную дрожь по телу. Я бы даже посмеялась над происходящим безумием, не будь я озадачена предстоящим спектаклем и разбита вчерашними событиям. – Что ты здесь делаешь? – хмуро спрашивает Миша и нервно косится на своего спутника, который с интересом оглядывает меня и тепло улыбается, замечая мой взгляд.

– А разве ты не искал встречи? – холодно интересуется Северский и смотрит мимо него на блондина. Смотрит тяжело и недовольно, как будто видит того не в первый раз и, минимум, желает, чтобы тот испарился. Миша на миг растерянно замирает, но быстро берет себя в руки и не менее холодно отвечает, привлекая к себе взгляд ледяных глаз:

– А разве я звал кого-то в гости?

– А разве я пришел к тебе? – усмехается парень, а взгляд Миши удивленно утыкается в меня, застывшую между ними и старающуюся понять, что происходит и как на это реагировать.

– Зина…? – недоверчиво тянет брат, и я искренне понимаю по-детски наивную интонацию удивления, которая проскальзывает в его голосе. Ведь приводить в гости парня, после того, как совсем недавно еще встречалась с другим, – история совсем не про Зину Шелест. И, как минимум, требует объяснений. Я прочищаю горло, и смотрю брату в глаза.

– Это правда. Я его позвала, – вижу, как недоверчиво вытягивается лицо Миши, который, наверное, надеялся, что я скажу, что Северский всё врет, и что пришел сюда без приглашения с единственной целью дождаться его, а может быть и его спутника-блондина заодно. Что ж, братик, у каждого свои секреты.

– Но почему? – продолжает удивляться парень.

– Так вышло, – история достойная длинного рассказа и, если задуматься, берущая свои истоки из рук Миши, который, не ведая о том, как все обернется, просто однажды попросил свою сестру о помощи.

– Не понимаю, – хмурится брат. – Это шутка такая? Ты специально к ней полез, чтобы до меня добраться? – зло бросает он в сторону Марата. А я ловлю себя на мысли, что хочу защитить Северского от несправедливых нападок. Ведь парень совсем не виноват, что в последнее время работает личным спасателем моей несчастной особы. Хотя конечно, Миша не может всего этого знать, а я совершенно не в курсе того, что связывает брата и Северского, но всё равно неожиданно для себя выбираю сторону последнего.

– Что за глупости, Миш?

– Много чести, – почти одновременно со мной кидает Марат, и я замечаю, как напрягаются кулаки у моего брата. – Поверь – чтобы добраться до тебя, мне не нужно использовать побочные звенья. Но что-то я не вижу радости при виде меня: неужели ты можешь быть борзым только на бумаге? Или ты думал, что шантаж заставит меня поджать хвост и принять условия, даже не полюбопытствовав, что за шавка тявкает за забором?

Мысль о том, что Миша может кого-то шантажировать вызывает у меня недоверие. Остается только надеяться на недопонимание и мое полное незнание подоплеки ситуации.

– Ну так давай поговорим! – яростно делает шаг вперед брат, пугая этим намерением скорее меня и застывшего позади него с недоумением в глазах голубоглазого блондина, чем ни на йоту не сдвинувшегося с места Северского, опасно сверкнувшего глазами. И что-то мне подсказывает, что ситуация крайне взрывоопасная и требующая срочной помощи.

– Миша! – трогаю я брата за плечи, отвлекая от метания искр гнева в сторону Марата. – Не знаю, что на тебя нашло, но я тебя уверяю, что Северский не специально оказался у нас в квартире, а тем более не имел целью намеренно сблизиться со мной! И если на то пошло, то он сильно меня выручал в последнее время, так что вместо того, чтобы злиться, лучше скажи спасибо, что твоя сестра цела и невредима благодаря нему.

Кажется, никто не ожидал от меня такой пламенной защищающей речи, но она, определенно, возымела положительный эффект – Миша растерянно уставился на меня, забыв о гневе, да и Северский задумчиво прошелся по мне холодными глазами, видимо, не рассчитывавший на такой жест с моей стороны.

Но никто из них не успел выразить мнения по этому поводу, поскольку забытый в перебранке спутник брата решил напомнить о себе, нарушив напряженное молчание обаятельной широкой улыбкой, которая затрагивала не только губы, но и его небесные глаза, отчего захотелось забить на склоки и улыбнуться в ответ. Он сделал шаг в мою сторону и протянул мне руку:

– Оливье! – улыбнулся он, сжимая мою ладошку, автоматически потянувшуюся к нему. Акцент не оставлял сомнений, откуда собственно брат взял эту обаятельную ангелоподобную массу. – Оливье, – повторил он настойчиво, потряхивая мою руку и явно чего-то ожидая. Я не сразу сообразила, что он ждет ответного жеста.

– Зина, – выдохнула я, и улыбка Оливье из просто широкой превратилась в очень широкую, однако ее обаятельность никак не позволяла связать такую растяжку с умением, присущим семейству жабьих.

– Ссииина! – забавно повторил он, и у меня непроизвольно поднялись уголки губ. Он очарованно заморгал глазами и поцеловал всё еще зажатую в его руке ладонь. – Que t’es belle! – сказал он что-то своим улыбающимся ртом, и, судя по сахарному тону, это что-то однозначно должно было меня порадовать. Миша усмехнулся.

– Он все время что-то говорит, и вот так улыбается, а я никак не могу до него донести, что ни черта не понимаю! Слава веку технологий, у нас хоть есть онлайн переводчики!

– Миш, а кто это? И почему вы приехали вместе? – выпутала я ладошку из мягкого захвата.

– Так по работе нужно, не вникай! – метнул он косой взгляд на Северского, к которому уже тянулся с рукопожатием блондин. Марат не спешил с знакомством и вообще крайне недружелюбно смотрел на Оливье. Еще холоднее, чем всегда, создавая разительный контраст с солнечной улыбкой и ясным взглядом, навевающими мысли о лазурном береге, летнем зное и морских брызгах. Мне даже стало на минуточку жаль лучезарного французского парня, искренне растерянного от вида непробиваемо-холодного Северского. Он глянул на меня, видимо, рассчитывая на помощь и разъяснение того, что и почему он делает не так, а затем еще раз повторил свое имя, видимо, решив для себя, что просто недостаточно громко и четко представился.

– Оливье! Оливье Дюпон! О-ли-вье! – и настойчиво потянул руку к хмурому парню.

Миша стукнул его по плечу, привлекая внимание, и тыкнул пальцем в Северского, который, видимо, не собирался удовлетворять насущную потребность француза познакомиться.

– Северский, – медленно произнес он и ничуть не удивился наступившей реакции блондина. А тот восторженно замер, распахнул свои эфирные глаза и мастерски воспроизвел идеальный круг своими улыбчивыми губами. И похоже, что я одна до сих пор не понимала творящегося безобразия, потому что если Марат и удивился, то потрясающе владел лицом, а если нет, то возникал вопрос, откуда эти двое друг друга знают, а если не знают, то почему одна фамилия Северского вызывает у Оливье экстаз, причем явно односторонней направленности.

Марат хмыкнул, грубо отодвинул оторопевшего блондина в сторону и также молчаливо направился к выходу.

– Поехали, – бросил он мне, а потом замер и посмотрел на Мишу. – А с тобой я позже «поговорю», не переживай, обсудим «рабочие» моменты. И личные тоже, – покосился он на меня, и, не дожидаясь ответа, вышел из квартиры.

– Что у тебя с этим парнем? – грозно навис надо мной брат.

– А у тебя? – парировала я, бросая нервный взгляд на часы – время поджимало, и на беседы с Мишей времени катастрофически не было, хотя я и успела сильно соскучиться за то время, что его не было.

– Зин, я понимаю, что ты переживаешь из-за разрыва с Васей… но Северский не лучший вариант, уж поверь мне, – проигнорировал мой вопрос брат, решивший, что у меня с Маратом отношения. Странно, ведь я всего лишь пару раз ночевала у него в квартире, познакомилась с его мамой и сестрой и впустила его в свой дом…

– Откуда ты знаешь? – устало отозвалась я. – Во всяком случае, он только и делал, что помогал мне, пока тебя не было, так что я не могу относиться к нему плохо, только потому, что ты мне так сказал!

– Ты ведь не знаешь всего…

– Зачем? Я привыкла доверять своим глазам, а не чужим словам, по крайней мере, даже если обманусь, то не смогу винить никого, кроме себя.

– Черт, сестренка, это так не вовремя! – растерянно взъерошил он свою темную голову рукой и глянул на озадаченного Оливье, который рассматривал меня с каким-то повышенным интересом. И мне бы это ужасно не понравилось, не будь он так похож на милого пса, которого хочется гладить по голове и прижиматься лицом к доброй плюшевой морде. – Можешь просто послушать меня и перестать с ним общаться?

– Нет, – твердо ответила я брату. – Не знаю, что у вас троих за дела, но точно уверена, что имею право выбирать себе друзей сама. Прости, у меня спектакль. Вернусь поздно, и надеюсь услышать от тебя истории про Францию и про… это всё, – многозначительно смерила я взглядом блондина, который активно махал мне рукой на прощание и радостно улыбался, пребывая в блаженном неведении о сути происходящего.

– Зина, постой! – но я уже неслась по ступенькам вниз, напуганная мыслью, что Марат передумал везти меня, и уехал, либо решил, что я останусь с братом, вместо того, чтобы отправиться вслед за ним.

Не уехал. Стоял, прислонившись спиной к капоту, сложив руки на груди, с мрачным видом гипнотизируя мою стремительно приближающуюся фигуру.

– Прости! – чуть задыхаясь выдохнула я, останавливаясь рядом с ним.

– А я уже подумал, что грозный старший брат отговорит тебя якшаться с плохим мной.

– Он пытался.

– Почему не послушалась?

– А нужно было?

– Несомненно, – усмехнулся парень, и я подумала, что шутка в его фразе только отчасти является таковой, – но теперь уже поздно, ведь ты здесь.

Внезапный порыв теплого ветра нагло и уверенно растормошил мои недавно уложенные волосы, пустив их танцевать по воздуху и обрушив на лицо, закрывая обзор и образуя темную, пахнущую шампунем стену перед глазами. От неожиданности я не сразу сообразила, что нужно убрать игриво покачивающиеся и щекочущие нос и щеки пряди, а когда потянулась, то замерла, потому что почувствовала, как чужие руки прикасаются к моей голове и не спеша наводят порядок, нежными поглаживающими движениями. Помню, мама в детстве пропускала мои длинные волосы через пальцы, заплетала косы, и я наслаждалась этим, блаженно улыбаясь от приятных ощущений. Помню, Миша поглаживал меня по голове, истино братской лаской успокаивая меня мерными уверенными движениями ладоней; Вася любил перебирать мои прядки перед сном или утыкаться в макушку носом и вдыхать смесь запахов туалетной воды и шампуня. Но все это даже близко не вызывало во мне той дрожи, которую я почувствовала сейчас, когда Марат так неторопливо, с преувеличенной нежность, точно касался хрупкого фарфора, уделяя внимание каждой пряди, сжимал меня всю в спираль застывших секунд, вызывая парестезию, вдребезги разбивая броню, обнажая уязвимый тыл, добираясь до глаз, которые глядели зачарованно в снежные туннели и превращались в щедро раздаривающие свет фотоны. Так можно смотреть на нетронутый под апрельским солнцем снег, или на яркую звезду посреди темного неба… Ослепительно и завораживающе и непозволительно, до мурашек по коже нежно.

И я почти готова была умолять, чтобы он прекратил, чтобы он не стал мне еще ближе.

Потому что я видела, как разбиваются о скалы его равнодушия волны девичьих сердец и даже отдаленно не была готова влиться в их ряды вечного и бессмысленного паломничества по его душу.

Дыши.

Захлопни заглючившие в одном положении ресницы.

Сомкни губы, замершие в аффекте, близком к восхищению.

Кто ты, незнакомец с нордической красотой, холодный и непробиваемый с виду, а на деле такой горячий, что топишь ледники одними глазами? Зачем ты смотришь на меня, словно читаешь сакральный смысл, словно хочешь знать больше, чем нужно для приятельского «как дела?». Почему застыл надо мной, замер, завис, точно натянутая звучащая пауза перед сокрушительным форте финального аккорда?

И насколько здравый смысл искажается от близости чужих губ?

Мы отмерли одновременно, разбуженные ревом сигнализации в соседнем дворе. Я смущенно потупилась и утолила воздушную жажду, нервно касаясь руками своих волос, пытаясь пригладить мысленный шум.

Северский казался спокойным, как море в штиль, а глаза темнели и хмурились как всегда, и в них даже отдаленно не плескалась тень моего волнения, а может быть, он просто привык прятать всё за маской равнодушия.

– Поехали? – прохрипел он, пробираясь своим голосом сквозь звон в моих ушах и вызывая практически неосмысленный кивок, сделанный просто потому, что так было нужно.

Сесть в машину и упрямо фальшивить, обманывать себя другими мыслями, смотря в окно и не смотря на сидящего рядом парня.

Считать деревья промахивающие мимо.

Считать заплатки на асфальте.

Вспомнить милую улыбку и добрые, солнечные глаза.

Сделать вид, что поворачиваюсь и смотрю на водителя исключительно из-за крайней нужды утолить любопытство.

– Марат, а ты раньше встречался с Оливье?

– Нет.

– Мне показалось, что он тебе не понравился?

– Не показалось.

– А что ты имел в виду, когда упоминал, что Миша тебя шантажировал?

– Шелест, – парень не глядел на меня, его взгляд казался полностью сосредоточенным на дороге, – твой брат прав, и тебе не стоит вмешиваться в наши дела.

– Вот именно – он мой брат, да и проигнорировать связавшие нас события и не заботится о твоей судьбе, я тоже вряд ли смогу, поэтому меня беспокоит всё, что у вас происходит. Что бы там ни было, я не хочу узнать о всем последняя!

– Что?

– Говорю, что имею право знать.

– Я не про это, – он бросил на меня внимательный взгляд, и вряд ли бы разорвал зрительный контакт, если бы не нужда смотреть на дорогу. – В каком смысле, «не можешь не заботиться о моей судьбе»?

Я сглотнула и принялась внимательно изучать швы своей длинной черной рубашки. Искренность – дело праведное и достойное восхищения, но крайне смущающее.

– Мне кажется, после того, что ты для меня сделал, я могу называть тебя другом? Не подумай, что я навязываюсь, – поспешила я объясниться под удивленным взглядом, – просто хочу сказать, что не могу исключить важность твоей помощи, и не желать отплатить тебе тем же! Можешь считать это глупостью, или нелепыми тараканами в моей голове, – я чуть-чуть усмехнулась. – Просто проигнорируй, если тебе это не нужно, но если все-таки нужно, я буду рада помочь когда-нибудь. Просто скажи мне об этом, хорошо?

Он долго и пронзительно смотрел на меня, явно обдумывая мои слова, которые вырвались на одном дыхании и потребовали большого мужества.

– Хорошо, – просто кивнул он, а я так и не поняла, согласился ли он с тем, чтобы иметь в виду мою вряд ли когда-нибудь потребующуюся ему помощь, либо просто принял к сведенью и решил проигнорировать, но мне было достаточно этого лаконичного и, в целом, ничего не объясняющего ответа. По крайней мере, он не осмеял мой такой простодушный порыв и точно не собирался докапываться до сути того, что меня на него подвигло. А может быть догадался, даже о том, чего не понимала еще я, но ни словом ни обмолвился об этом, за что я была ему благодарна.

Возле нужного здания мы оказались на удивление быстро.

– Зина, я должен, кажется, извиниться, – остановил он на мне свой непроницаемый взгляд.

Я удивленно вскинула брови.

– За то что, не спросил, можно ли мне войти в твою комнату, – объяснил он, и я облегченно выдохнула, – мысль о том, что он извинялся за порыв, заставивший его прикоснуться к моим волосам, тревожила меня больше, чем я готова была признать.

– Ничего страшного! Там все равно нет ничего примечательного, – грустно улыбнулась я. Как и во мне.

Северский усмехнулся и невзначай, как бы про себя, заметил.

– В этом вся ты…

И то верно – обижаться на такие замечания глупо, особенно после того, как сама признала свою посредственность.

Впрочем, и мне нужно было кое-что прояснить.

– Мне тоже нужно попросить у тебя прощения, Марат, – я закусила губы и смущенно сцепила кончики пальцев. В отличие от него, мой проступок был куда как значительнее и гораздо необъяснимее. Точнее, объяснение никак не хотело признавать, что далеко не всё так кристально чисто, как кажется. – Я бы никогда так не сделала, не будь я тогда… не в себе, – тихо проговорила я, надеясь, что он поверит.

– Я понял, – со странной интонацией протянул он, и я осмелилась заглянуть к нему в глаза, не боясь прочитать в них пренебрежение.

– Да?

– Да.

– Хорошо, – выдохнула я, заставляя себя оторваться от холодной зелени, и стараясь убедить себя в том, что в человеческих глазах не спрятан магнит. – Спасибо… за всё! Пока! – я быстро вылезла из машины и пошла прочь, гонимая странным чувством, которое и окрыляло и опускало на дно одновременно. Кажется, мне начинал нравиться этот молчаливый равнодушный парень.

И это не сулило ничего хорошего.