Текст книги "На кончиках твоих пальцев (СИ)"
Автор книги: Лиза Туманова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
11
– Дмитрий, это было потрясающе! – подлетела я к мужчине, который прятал довольную улыбку за показательно-равнодушным видом, хотя, как по мне, должен был гордиться и смело стоять в блеске софитов, как единственная и неповторимая персона, спасшая стремительно несущийся в кювет фургон вечера. – У вас настоящий талант!
– Насмотрелся здесь, пока работал, – отмахнулся он, но глаза лукаво засветились, выдавая то, что ему приятно слышать комплименты.
– Скажете… Лео трудится всю жизнь, а я еще не разу не видела, чтобы его спектакли так зал держали… Где вы взяли такой потрясающий текст?
Он смутился и дотронулся рукой до банданы.
– Не думал, что придется когда-нибудь это обнародовать, – пробормотал он. – Понимаешь, я так, временами балуюсь, сценарии пишу, пьески… А сегодня вдруг загорелся идеей, да и случай подвернулся! Ерунда! – махнул он, а я яростно замотала головой.
– По-моему, это было просто фантастически – талантливо, грамотно выстроено, и даже форсированные условия постановки не смогли убить красоты происходящих событий. Мне кажется, вам необходимо заняться этим делом серьезно!
– Эх, детка, не хочется мне всей этой суеты и попыток пробиться сквозь давно застолбленные места – к тому же, где гарантия, что такие «новомыслящие» кадры, как наш Лео, не исказят смысл, вывернув его наизнанку?
В какой-то мере, очень большой, он был прав. Нельзя просто так заявиться и сказать – вот, мол, у меня гениальное творение, которое только и ждет, что все будут рукоплескать, после его просмотра. А даже если это случиться и тебя, до этого нигде не засветившегося новичка, кто-то воспримет всерьез, где гарантии, что твое детище не исковеркают до неузнаваемости, не превратив в глупый и пошлый перфоманс, а потом, если он не удастся, обвинят в никудышности работы?
Но кто не рискует, как говорится.
– Вот она! – послышался за нашими спинами знакомый сочный голос, и за кулисы пробралась никто иная, как Соня Мармеладова, а за ней следовала высокая, сухая по телосложению дама, одетая скромно, но крайне элегантно, и, не смотря на внушительный рост, стучавшая длинным устойчивым каблуком по полу. Голова ее была гордо приподнята, осанка выдавала не менее гордую внутреннюю стать, а острые черные глаза, под тяжелыми темными бровями, говорили о сильной и состоявшейся личности, готовой отстаивать свое мнение и не готовой считаться с мнением других.
– Соня, – удивилась я, не ожидавшая встретить кудрявый ураган так быстро после нашей последней встречи.
– Я самая! – девушка заулыбалась, широко растягивая свой рот, и довольно выдавая. – Шоу – класс! Никогда не думала, что смогу увлечься детскими сказками, ну разве что в каких извращенных целях… Шучу! – усмехнулась она, глядя на наши вытянувшиеся лица. – Зина, знакомься, это моя бабушка – Людмила Романовна Цахер! Прости меня, Зина, но я никогда не была примерной девочкой, а к тому отличаюсь крайним упорством в своих желаниях…
– Что…? – растерянно пробормотала я, смотря на бабушку Сони, которая разглядывала меня со странным оценивающим выражением и заинтересованностью.
Соня, похоже, немало почерпнула у своей бабушки.
– Зинаида, вы самоучка? – внезапно обратилась ко мне дама.
Я невольно кивнула.
– Оно и видно. Таланта мало, нужно его воспитывать и подогревать знаниями. По вашим рукам понятно, что вы нигде не учитесь… Я профессор консерватории, – пояснила она, заметив мой недоуменный взгляд. – Внучка сегодня очень настойчиво советовала мне посетить вечер моей давней подруги, чтобы посмотреть на «алмаз, среди…
– Совсем не обязательно дословно! – встряла Соня.
Кажется, даме совсем не нравилось, когда ее прерывали. Даже, если собственная внучка.
– В общем, – поджала она губы, – вы меня заинтересовали, – смерила она меня пронзительным черничным взглядом. – Нечасто бывает, что неклассическое исполнение может увлечь своей внутренней осмысленностью и интеллектуальностью, не потеряв при этом стилистику композитора, так что я готова помочь вам подготовиться к поступлению. Мои частные уроки стоят дорого, – предупредила она, ничуть не смущаясь подобного заявления.
– Я не собираюсь поступать.
Она нахмурилась.
– Но Соня мне сказала…
– Не собираюсь, – упрямо повторила я, бросая на Мармеладову гневный взгляд.
– Ба, мы с Зиной еще обмозгуем этот вопрос… О, тетушка Лола, смотри-смотри! – тыкнула она пальцем в светившуюся даму в красном, точно сзади нее шел невидимый человек с фонариком, направленным на нее.
Едва ли от кого-то укрылось стремление Сони перевести тему, но нам пришлось переключиться на виновницу вечера, которая уже кинулась трясти руку Дмитрия, выражая ему свою благодарность. Свою шляпку она где-то потеряла.
– Вам удалось невозможное! Вы спасли меня, спасли! Людочка – этот человек просто талантище! Не поверишь, то он сделал для нас с Яшенькой! Я перед вами в вечном долгу, Дмитрий!
– Мне было приятно помочь вам, мадам Рубинштей!
– Ох, бросьте, просто Лола! Я буду ратовать за вас Дмитрий, такой спектакль, такая постановка и музыка, какая музыка! Людочка, ты оценила руки этой девочки?! – подлетела она ко мне и взялась радостно растрясать уже мои конечности. – Мне кажется, эта девочка может всех потрясти!
– При должном усердии, – сухо кивнула ее подруга и посмотрела на меня неприятно-вязким взглядом с каким-то пренебрежением. Даже если бы я и решилась пойти с кем-то заниматься, не думаю, что выбрала бы в наставники эту странную женщину.
– Милочка, вам просто необходимо воспользоваться случаем и напроситься к Людочке на уроки – я вас уверяю, что из-под ее острого взгляда вышел далеко не один известный пианист! Целая плеяда мастеров, учеников Люды Цахер, стали ведущими пианистами России и мира, неизменными участниками известнейших конкурсов и фестивалей!
– Тетушка Лола, вам нужно сменить профессию и освоить таки азы пиара! – весело встряла Соня, – Даже мне захотелось взять пару уроков у бабушки! Увы, мое раздолбайство никак не вяжется с тонкими искусствами. Думаю, в детстве меня укусил бог разврата! – злобно хихикнула девушка, а потом спряталась за меня, наткнувшись на взгляд Людмилы Романовны, и доверительно прошипела мне в ухо, – Я иногда думаю, что они с Севером дальние родственники! В аду и то теплее!
В чем-то Соня была конкретно права. Людмила Цахер была очень далека от образцовой бабушки, от которой за версту веет пряностями, и сказками на ночь. Она больше напоминала злую мачеху, или колдунью, эдакую Царицу Ночи. И я почти поверила, что ее приспешник Моностатос держит где-то взаперти несчастную жертву своей всепрожигающей страсти.
– А как к спектаклю отнесся ваш сын? – обратился к Лоле Дмитрий. – Кажется, мы все старались исключительно ради него?
Лола картинно закатила глаза и взмахнула руками.
– Мой Яшенька совсем не ценит старания мамочки! Я ему сегодня утром настрого приказала явиться на праздник – так нет же, не пришел, еще и телефон отключил! Не знаю, что и делать с распутником!
– Перестать доставать несчастного подростка навязчивым вниманием! – снова захихикала мне в ухо Соня, но, кажется, все-таки, слишком громко, потому что глаза всех присутствующих обратились на нее.
– Что? – растерянно переспросила Лола.
– Что? – продублировала Соня, строя из себя дурочку.
Людмила Цахер закатила глаза и поджала губы, а Дмитрия выдавали дрожащие уголки губ.
– Ну ладно, приятно было пообщаться, – решила закруглиться неунывающая Мармеладова, и взяла меня за локоть. – Мы с Зиной самоустраняемся, дабы не мешать вам праздновать день рождения Яшеньки без Яшеньки…
– Паяц, – усмехнулся уже в открытую Дмитрий.
– Не без этого! – отсалютировала ему девушка. – Бабушка, тетя Лола… Покапока!
– До свидания! – бросила я провожающим нас взглядам, и, постаралась как можно скорее скрыться от черничной вязкости, которая оставила внутри неприятный осадок.
Мармеладова не позволила мне уйти просто так и потащила мою безвольную тушку в маленькую шоколадницу, расположившуюся неподалеку от театра. Соня подождала, пока перед нами упадет меню, а потом с наслаждением закрыла глаза, покачивая головой в такт, и тихо подпевая негромко доносившейся из динамиков музыке:
-Gather roses while you may
While the bloom is full
For the blossoms soon will fade
And the bloom grow dull…
…Ммм, я кайфую от этой песни, Kirsty McGee – Sandman! Что? – спросила она, заметив мой удивленный взгляд.
Я засмущалась и покачала головой, зарываясь носом в меню. Но Мармеладову не так просто было провести.
– Пытаешься раскусить мою непонятную многогранную сущность? – невесело усмехнулась она
– Ты очень… непредсказуемая.
– Было б чем гордиться… На самом деле все просто – когда я радуюсь, я смеюсь, когда я злюсь, начинаю ругаться, как товарищ лейтинант, когда мне что-то не нравится, я об этом говорю, а когда мне что-то надо – я добиваюсь этого всеми способами. Все понятно и легко!
Коварная простота. Она тоже носила маску лукавства – скрученная спираль ее глаз, хранивших какую-то болезненную тайну, как нельзя лучше говорила об этом. Такими сильными не становятся, не преодолев до этого огромное количество препятствий.
– Зина, не сердись, – покаянно опустила она свои родинки ближе ко мне, – я слишком сильно прониклась тобой и твоим талантом и не смогла устоять, чтобы не поучаствовать, к тому же моя бабушка на самом деле может помочь. Последнее слово за тобой, и я знаю, что такое идти против семьи… Но они поймут. Поймут, когда увидят, как по – сиамски ты и пианина сосуществуете вместе! Почувствуют. Как я почувствовала, как Север почувствовал.
– Не поймут…
– Вообще мы не в том веке, чтобы идти против желания человека, а суфражефиминистки давно нокаутировали сексизм, так что единственная стена, которую тебе нужно преодолеть – собственные рамки. В деньгах дело? Боишься остаться без поддержки? Так мы поможем, ты не переживай!
– Нет, Соня, не в деньгах. Хотя зарплата в театре и не покроет моих нужд, в случае чего, с этим всегда можно разобраться. Просто… просто я пообещала родителям и брату, что получу нормальное образование и не буду… отвлекаться на музыку. Театр – единственный компромисс, на который они согласились. И то, до сих пор, чуть что, винят его во всех бедах, происходящих в моей жизни. Я опоздала быть сильной, если вообще когда-нибудь ею была.
– Сила – это нажать одну ноту, а заворожить тысячи сердец, сила – это, когда ты заставляешь плакать человека, который вообще не плачет, просто играя Шопена, сила в твоих руках, и ты прекрасно это знаешь, просто боишься воспользоваться. Но это и не нужно – ты протекаешь, сколько бы не пыталась заделывать дыры, потому что это не зависит от тебя. Даже моя бабушка это заметила. Знаешь, она ведь предпочитает мальчиков, – многозначительно подняла бровь Соня и протянула пальчики к большому латте, макушка которого венчалась красивым сердечком из пенки.
– Ну вот, а ты про преодоление сексизма!
– Ха, не знаю, что там с гендерной, что б ее, дискриминацией в среде исполнителей, но Люда Цахер, моя дражайшая бабуся, это та еще любительница симпатяшных талантливых нимфетов. Не знаю, что она там с ними делает, но выходят они окрыленные новыми силами и возросшими способностями.
– Думаешь она…?
– Соблазняет? Не – даже с учетом слухов и абстрагировавшись от субъективного родства, думаю, она просто чувствует на какую педаль нажать, чтобы их понесло. Есть у меня подозрение, что в девочках она видит конкуренцию, и завидует. Завидует, что они могут взлететь туда, где ей не быть, завидует, что они молоды и талантливы, что у них все впереди.
– Она ни так уж и стара. Сколько ей? Шестьдесят?
– Пятьдесят восемь.
– Марте Аргерих больше семидесяти и она до сих пор концертирует.
– Ну смогла, совместила… Моя бабушка тоже хотела бы, но оставила все ради мужа… второго, не моего дедушки. Он писатель, и очень рассеянный тип, все-то у него из рук валится, вечно забывает, где что лежит, за ним глаз да глаз нужен и уход постоянный. Вот она и посвятила ему себя.
– Самоотверженная любовь достойна уважения.
– Не знаю… она порой так на него смотрит, что мне страшно становится – а вдруг она его за это ненавидит в глубине души? За то, что сломал ее мечту? Не дал взлететь? Она могла бы – знаешь, как блистала в молодости? Жила на конкурсах и концертах и вечных репетициях. С лучшими оркестрами играла, с талантливейшими людьми общалась… А теперь все альбомы с фотографиями в глубине комода похоронила, даже не открывает. Я втихушку залазила – она там счастливая, то с одним народным артистом улыбается, то с другим, спина прямая, глаза готовы к борьбе. А теперь вечное пренебрежение и цинизм. И ты первая девочка, которой она предложила свои услуги.
– Звучит двояко после твоих слов.
– Эй, кто тут из нас испорченнее?! – засмеялась Мармеладова. – Вот уж тихими омутами земля полнится…, – многозначительно вынесла вердикт она. – Поэтому вокруг одни черти! Кстати, вот тот бариста – чертененок непозволительно сексуален… няям, – соблазнительно облизнула она свои большие почти кроваво-красные губы.
Я на миг растерялась, но потом успокоила себя тем, что девушка просто играет – не может по-другому. Вряд ли она станет размениваться Северским, к тому же так показательно и ничуть не смущаясь своего интереса к другому парню при свидетелях, как говорится. Да и милый рыжеволосый паренек у прилавка вряд ли мог сравниться с обжигающе – холодным парнем Мармеладовой, один взгляд которого мог свернуть твой мир в первоначальную квинтэссенцию, не тронутую большим взрывом.
– Соня, а ты с Северским давно знакома? – Мармеладова снова обратила свое внимание на меня.
– Да всю жизь! У нас еще отцы дружили, ну и нам передалось. Он в детстве не был таким пингвином, улыбался, как нормальный ребенок, шкодил, над девочками издевался… а меня всегда защищал. Правда поначалу, как увидел, решил, что я пожизненно ветрянкой заражена особо тяжелой формы и подходить боялся, но привык и стал от других детей защищать, которые надо мной смеялись, – Соня засияла теплом, – Мы и в школу одну ходили, пока его за границу не отправили учиться. Слез былоооо… Я раз сто сбегала из дома с рюкзаком, чтобы следом уехать, но меня каждый раз ловили на вокзале. Перетерпела, смерилась. По интернету общались. Мы про жизнь друг другу всю подноготную рассказывали, умудрялись ссориться даже виртуально, опытом в познании мира делились. Потом он вернулся. Другой, серьезный, равнодушный. Мальчик вырос, живые письма остались в прошлом, только холод, только хардкор. Но это с виду. На деле, он просто спрятался, потому что болит, потому что боится открыться, потому что все мы чего-то боимся. Да я, честно говоря, больше не нуждаюсь в защите, тоже выросла. Но он все равно защищает. И помогает. Мне и сестре.
– У тебя есть сестра?
– Да. Не родная, сводная. Но как родная! Моя мама повторно женилась, и я перестала быть единственным ребенком в семье. Я в нее сразу влюбилась! В мою Зою, – крапинки интонаций рябили грустью и радостью. Лучики счастья утыкались во тьму – таким тоном вспоминают давно умершего родственника, а потом украдкой вытирают слезу. Но судя по всему, Сонина сестра была жива и здорова, так что здесь было что-то другое, – А вообще интересно нам с Севером повезло на тебя единовременно наткнуться! Кстати, он о тебе теперь тоже заботиться будет, потому что… потому что не может по-другому, – она споткнулась, и я поняла, что девушка хотела сказать что-то другое. Не спросила, предпочла довольствоваться услышанной версией.
Соня увлекла меня. Энергией, прямотой, непосредственностью, кручеными волосами, манкими родинками, живыми глазами. Каждая эмоция отражалась спектром красок на ее лице, а улыбка преображала ее, превращая в роковую беду. Она напоминала мне высокую хрустальную вазу со спелыми фруктами и ягодами – сладкая, красочная, многогранная. Она была моей полной противоположностью, но почему-то мне было с ней комфортно. За исключением неясного чувства, заставлявшего с завистью смотреть, как радостно пружинят ее кудряшки, и скалится вишневый рот, как открыто она выражает свои чувства и может спокойно перенести присутствие незнакомки в доме ее парня, ни разу не мигнув вспышкой ревности.
Потому что такие девушки вне конкуренции.
Мы обе это понимали.
Звякнул дверной колокольчик. Я сидела спиной ко входу, поэтому лишь по Сониному заинтересованному взгляду поняла, что в шоколадницу вошел кто-то очень занимательный.
Обернулась и замерла, не веря глазам.
Прямо за моей спиной стоял Вася и виновато смотрел на меня из-под опущенных ресниц.
12
– Хей, гайз, – нагнулся к нам с Ромашко Королев, до этого залипавший в телефон, развалившись на заднем сиденье машины. – Хэлп ми, плииз! Иначе скоро будете ходить ко мне на могилку с цветами. Если, конечно, будет куда ходить, в чем я сильно сомневаюсь…
– Я бы, конечно, спросил, кому набить морду за покушение на твою жизнь, – усмехнулся Паша, – но догадываюсь, что потом кто-то набьет морду мне!
– И это будет не Королев, – поддакнул я.
– Не женщина – фурия! – в притворном ужасе восхитился Ромашко. – Это же, как оно там… «и в горящую избу войдет и коня на скаку остановит»… Рили, Дим, где ты ее откопал? Я тоже такую хочу!
– Хорош стебаться! – уныло простонал Королев, утыкаясь лбом в спинку переднего сиденья. – У нее день рождения на носу, а я даже приблизительно не знаю, что дарить. Фак!
– Димон, я не пойму че ты паришься? – повернулся к нему Паша. – Купил веник, натянул счастливые трусы и вперед, дарить радость и счастье! Только осторожно, главное, чтобы счастье не порвалось и не имело продолжения… месяцев эдак через девять!
Я хмыкнул.
– Зато на свадьбе погуляем. А, Димон, как идея?
– Идите вы… Я элементарно с подарком определиться не могу, а прикиньте что будет, когда дети и семья?! Нафиг-нафиг!
– Будешь паломничать к всезнающему гуру Гуглу, – мудро изрек Ромашко. – Окей, как научиться спасть под непрекращающиеся крики? Какой прок в детях, если никакого? Или – как притвориться плохим родителем, чтобы теща наконец-то забрала ребенка к себе на воспитание?
– Что-то мне подсказывает, что из тебя выйдет так себе папочка, – заметил я.
– Ну это смотря на то, какой смысл ты вкладываешь в эти слова. Я могу быть и хорошим папочкой и плохим. И очень плохим папочкой! – многозначительно поднял брови он, и мы засмеялись. – Ну правда, Дим, чем просто букет плох?
– Да разве это подарок? Так, дополнение…
– Дополнение? – возмутился Ромашко и обвиняюще тыкнул пальцем в стоявший неподалеку небольшой ларек с цветами. – Ты вообще цены видел на цветы? На это дополнение никаких почек не хватит, ни две ни десять! Разорение!
– Или жмотство, – подколол я друга.
– Кто бы молчал – ты, Север, когда в последний раз цветы дарил? Не помнишь? То-то! А я парень романтичный, любвеобильный, так что в курсе что по чем, да почему!
– Паш, вот именно, с твоим дохрена баб, ты должен уже понять, что одними цветочками я не отделаюсь! И бессмысленную фигню тоже дарить не хочу – это от однодневок твоих можно безделушкой отделаться, а тут что-то хотя бы отдаленно смахивающее на продуманность должно быть.
– Не знаю, спроси у нее прямо, что она хочет. И тебе минус лишняя головная боль, и она всем довольна.
– Нее, так неинтересно, я хочу сюрпрайз устроить… Север, – внезапно обратился Королев ко мне, и я с интересом глянул на него, – ты же с ее подругой общаешься, как ее там… Зина, вспомнил! Будь другом, спроси у девочки, что Уля любит. Ток чтобы она ей не растрепалась потом!
– С чего ты взял, что у нас с ней такие хорошие отношения, чтобы она мне что-то рассказывала?
– Ой брось, а то не видно, как ты на нее пялишься! По мне так все ясно!
– Да ладно, – иронично протянул я, удивляясь тому, что кому-то уже понятно то, что не до конца осознал я сам, – темного меня просветишь?
– Не хочешь, не говори, дело твое, – сразу свернул тему Королев, поняв, что я не намерен откровенничать, – но про Ульяну спроси. Выручай!
– Только из большой любви к тебе, – дернул я уголками губ.
– Фу таким быть, Север! – отодвинулся Ромашко и изобразил рвотные порывы, а потом перестал выделываться и настороженно посмотрел в окно. – А вот и делегация пожаловала.
– Выдвигаемся, – кинул я, тоже обратив внимание на знакомые фигуры, только что вылезшие из припаркованной неподалеку тачки и двигающиеся по направлению к кафе, в котором у нас было назначено "свидание".
Брату Шелест я позвонил в тот же вечер, чтобы договориться о встрече – хотелось доходчиво, раз и навсегда донести до дорвавшегося наглого типа и приблудившегося к нему француза, что никто здесь не собирается с ними считаться и посоветовать им валить туда, откуда появились и больше не рыпаться. В какой-то степени мне было любопытно – если моя догадка была верна, то Миша Шелест откуда-то узнал частную информацию о моей жизни. И нужно было узнать, насколько глубок слив, и какой величины пробка нужна, чтобы заткнуть кому-то рот. Судя по тому, как борзо вел себя этот парень, он ходил под кем-то крупным, и едва ли это был сам Демидов. Что до его сына, то хоть он и появился сегодня вместе с Шелест и Дюпоном, слегка меня удивив, то едва ли можно было считать его кем-то настолько важным, чтобы провернуть такое дельце. Он не его папочка, и все это прекрасно понимали. Также вставал вопрос с Владленским, который по неожиданному или не очень стечению обстоятельств оказался в больнице, – пришел бы он сегодня, если бы не авария, и какова роль режиссера непопулярного театра в этих грязных играх?
В любом случае, нужно было осторожно прощупать почву и понять, кто реально представляет угрозу, а кто, как француз, просто пал жертвой чужих планов.
Идея взять с собой парней не восходила к желанию устроить примитивный мордобой, – просто я понимал, что если что, то навыки Ромашко будут как нельзя кстати, но надеялся обойтись без крови. Как любила мудро говаривать Мармеладова, лучше взять с собой биту, чем не взять. И я был склонен с ней согласиться.
Мы вошли в кафе и двинулись следом за компанией, устроившейся в дальнем угловом столике – кабинке, предусмотрительно закрывавшем от любопытных глаз обзор на происходящее внутри.
В друзьях не осталось ни грамма шутливости, Паша и Дима подобрались и посерьезнели, внимательно разглядывая незнакомых им личностей и следя за моей реакцией, а Ромашко даже пренебрег возможностью пофлиртовать с симпатичной официанткой, чересчур короткое и обтягивающее рабочее платьице которой наводило на мысль о озабоченном работодателе-извращенце.
Дюпон со своими светлыми ланьими глазами изрядно меня раздражал, смотрясь откровенно смешно с неприкрытым обожанием в них и по-детски наивным восторгом, видимо вызванным новизной впечатлений. С трудом верилось, что этот кудрявый херувим с конфетным взглядом мог быть настолько крутым, как о нем говорили. Проще было поверить во всеобщее помешательство.
Вася Куров-Демидов, высокий серьезный парень в строгом костюме и блестящим в глазах пафосом, раздражал меня еще больше. Возможно, сыграло роль заранее возникшее предубеждение, но факт оставался фактом, и его мне хотелось послать быстрее и дальше его спутников.
Шелест сегодня не борзел и не лез на рожон – взял на себя роль парламентера, и, вероятно, собирался договориться мирно.
– Валяй, – лениво и равнодушно позволил я, разглядывая знакомые темные глаза. Надо же, как похожи.
– Один бой, Северский, – деловито начал он, – тридцать процентов победителю. Десять за второе. Остальное как всегда. Ставки в несколько раз выше, чем всегда.
Надо же, кто-то хорошо проинструктировал мальчика.
– Нет, – сухо бросил я. – И что дальше?
– А дальше, Север, то, что ты и так прекрасно знаешь, ты же получил мое послание, понял, в чем суть.
Тому, что я оказался прав, я не особо удивился – в конце концов, такие вещи дело обычное, когда речь идет о играх, где правил нет. Не он первый, не он последний. Но вот что действительно показалось мне занятным, это поведение Курова – он бегло и заинтересованно смерил взглядом своего друга, и мне хватило этого, чтобы понять, что парень не в курсе некоторых подробностей плана. Значит, это не он раздобыл сведения у новоявленного папочки и, значит, еще не в курсе, с кем сейчас имеет дело. Но возникающий тогда вопрос о его участии, всё равно уплыл на второй план, – меня интересовал Шелест, по глазам которого я прочитал, что он не блефует, но реально знает, о чем говорит. И судя по всему, знает глубоко, потому что иначе, не стал бы на это давить.
– Под кем ходишь? – спрашиваю я, заранее зная, что он не ответит.
– Испугался? – ухмыльнулся он.
– А ты? – смерил я его взглядом. – Не думаешь, что я тоже кое-что могу сделать? Родственные связи, вещь опасная. Ты мне – я тебе.
Я почувствовал, как вокруг все подобрались, сворачивая атмосферу в напряженный сгусток – Ромашко нахмуренно и удивленно вскинул брови, и переглянулся с Димой, сразу уловив подтекст, и видимо, очень хотел спросить, то ли это, о чем они подумали. Шелест нервно прошелся дробью пальцев по столу и, в отличие от моих друзей, не сразу дошел до моего встречного козыря, а когда дошел, то побледнел и гневно заиграл лицом.
– Ты не посмеешь, урод!
– Почему же? Оказывается приятно, когда некоторые знакомства оказываются еще и полезными. Так что учти, я твою сестричку не трону, пока ты держишь рот на замке. И тот, кто тебя нанял тоже.
В отличие от парня, я блефовал, выставляя в защиту то, что никогда бы не пошло в использование. И делал это мастерски, судя по тому, что даже друзья усомнились в правильности их выводов по поводу моего отношения к Зине. Видимо, мой прокаченный уровень равнодушия и молчаливости, и построенные исключительно на их собственных догадках доводы играли на моей стороне.
Вот только даже под страхом раскрытия личных тайн, пугавших мня тем, что это отразилось бы на моей семье, я не стал бы использовать Зину Шелест как простую пешку в грязных играх, никаким образом ее не касавшихся. И пусть сейчас все думали иначе, общался я с ней не затем, чтобы иметь туза в рукаве. Скорее наоборот, я бы убрал с пути любого, кто посмел ее тронуть, или завлечь на опасный путь, и первым в списке был ее брат, который сам того не ведая, ввязываясь во все это, выставлял ее мишенью. Так что, пусть скажет спасибо, что я наглядно ему продемонстрировал, как это бывает, когда используют твоих родных, отплатив той же монетой. Может, голова вернется на место, и он перестанет изображать из себя крутого гангстера с гонором, но без пушки.
Куров – Демидов нахмурился, уловив слово «сестричка» и, пытаясь понять, какое отношение я имею к его бывшей девушке. Значит, ему не так уж и все равно на ту, кого он запросто выкинул из жизни, предпочтя красивую и подходящую, но равнодушную и меркантильную Тихомирову. Внезапно захотелось опуститься до того самого примитивного мордобоя.
– Север, ты же шутишь? – напряженно вглядывался в мое лицо Паша, стараясь уловить скрытые намеки.
– Как бы ни так, – холодно ответил я, никому не позволяя прочитать правду по моему лицу.
– Но мне показалось…
– Знаешь, что надо делать, когда кажется?
– Дурак, – с кислой миной изрек Ромашко и опрокинулся на спинку сиденья. Мысленно я с ним согласился. Ладно, с друзьями я объяснюсь потом.
– Я не понял, – подал голос Демидов, смотря на меня враждебно. – Этот хмырь сейчас намекнул, что он что-то сделает Зине?
– Не сделает! – воскликнул Шелест. – Я сегодня же запрещу ей с тобой общаться…
– Один раз уже попробовал, не так ли? – с усмешкой произнес я. – По-моему, тут вопрос доверия, а Зина мне доверяет, – выделил я последнее слово, чтобы поиздеваться и насладиться враждебной реакцией. – А ты ведь не сможешь рассказать ей всего, поэтому едва ли она поверит и послушается. Хорошая у тебя сестра, Шелест, береги ее, – без тени иронии сказал я, но, похоже, еще больше раззадорил этим ревность Демидова, который наконец-то дошел, что парень, с которым его друг имеет дело, посягнул на его бывшую, к которой он до сих пор неровно дышит.
– Какие у тебя отношения с Зиной? – в ярости спросил он.
– Тебя это больше не касается, – спокойно выдержал я его гневный взгляд. – Ты ее доверие уже потерял, Куров.
Он в бешенстве вскочил, нагнулся ко мне через стол, опрокидывая на своем пути кружки и салфетки, и загреб меня за футболку.
– Только попробуй к ней подойти, сука, я из тебя фарш сделаю!
Угроза прошла мимо, а вот до мордобоя пришлось опуститься – уж очень мне не понравились его руки у меня на теле. Я вообще люблю, когда меня лапают исключительно с любовью и исключительно существа женского пола. Так что Демидову пришлось ответить за свои действия и убедиться, что я, хоть и не Ромашко, но далеко не безобиден. И вряд ли бы он отделался только парой фингалов, если бы не прибежала охрана кафе и не принялась нас разнимать, под напуганными взглядами немногочисленных посетителей.
Пришлось оставить до неприличия большие чаевые, чтобы не осчастливить себя пребыванием в полиции, и заплатить за разбитую посуду, а потом под бдящими взглядами охранников разойтись в разные стороны, смиряя друг друга холодными взглядами, обещающими, что еще ничего не кончилось, но стало только напряженнее.
Оставалось надеяться, что я был прав, и Зина действительно доверяла мне в той мере, в какой я понял ее слова о заботе, удивившие меня своей искренностью и теплотой, потому что иначе тандем Шелест – Демидов мог убедить ее, что общение с плохими мальчиками, вроде меня, может довести до беды.
И самое паршивое, что они бы оказались правы.
– Север…, – начал было в машине Королев, но я пресек его попытки воззвать к моей совести холодным взглядом.
– Давайте без нотаций, – скривился я. – Сам разберусь.
– Значит, козырь? – протянул Ромашко, разглядывая меня, заинтересованно выискивающего что-то в телефоне.
– А что, похоже, чтобы было что-то другое?
Я нажал на нужную иконку. В машине заиграли звуки музыки, которая заставила друзей удивленно воззриться на меня.
– Что думаете? – спросил я у удивленно притихших друзей.
– Что ты спятил, – убежденно подал голос Королев.
– Да не обо мне, о музыке.
– Север, ты щас реально хочешь от нас услышать критическую оценку непонятно почему появившейся в твоем плейлисте классической композиции? Тебя что, этот тип так сильно приложил, что крыша поехала?
– Ладно, забейте, – так же быстро заглушил я неожиданно откуда взявшийся порыв копнуть глубже и что-то для себя прояснить в моих отношениях с появившейся в моей жизни бледной девушкой Зиной. Но я совершенно точно слышал, как Ромашко, молча смотревший на меня, а потом с загадочной улыбкой отвернувшийся, пробормотал: «Как же, козырь» под затихающие звуки ми бемоль мажорной прелюдии Рахманинова.
