Текст книги "Голубой Лабиринт (ЛП)"

Автор книги: Линкольн Чайлд

Соавторы: Дуглас Престон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Слэйд улыбнулся. Он собирался получить за эти сведения хорошее вознаграждение.

Сложив прибор в карман, он аккуратно вернул ящики на место, и направился к двери кабинета, открыл ее, и – проверив для уверенности, что его не заметили – вышел и начал медленно прогуливаться по коридору; звуки разговоров из кабинета Д'Агосты все еще звучала в его ушах.

Глава 59

Врата «Небесного кладбища» располагались на вершине утеса слегка усеянного деревьями с видом на Шрун-лейк. К востоку в зеленой дали лежал Форт Тикондерога, охранявший подходы к Гудзону. Далеко на севере возвышалась громада горы Марси, самой высокой горы в штате Нью-Йорк.

Джон Барбо задумчиво шел по ухоженной траве, медленно прокладывая путь между надгробиями. Земля поднималась и опускалась в медленных, грациозных изгибах; тут и там покрытая гравием тропа изгибалась под деревьями. Листья рассеивали лучи полуденного солнца и бросали пестрые тени на сонный пасторальный пейзаж.

Наконец, Барбо подошел к небольшому, изысканному семейному участку, состоящему из двух мемориалов, окруженных невысоким железным забором. Он шагнул внутрь и подошел ближе: статуя ангела, с прижатыми к груди руками, заплаканными глазами смотрела в небо. В основании памятника было высечено имя: Фелисити БАРБО. И не было указано никаких дат.

В правой руке Барбо нес два срезанных цветка: красная роза с длинным стеблем и фиолетовый гиацинт. Он опустился на колени и положил розу перед монументом. Потом он снова встал и в тишине созерцал скульптуру.

Его жена была убита пьяным водителем почти десять лет назад. Полицейское расследование провели небрежно – мужчине, руководителю телефонного маркетинга, не зачитали его права, и цепь обеспечения сохранности улик была неправильно создана. Проницательный адвокат смог добиться для мужчины одного года лишения свободы условно.

Джон Барбо был человеком, который ценил семью превыше всего. Он также был человеком, который верил в справедливость. Свершилась не та справедливость, которую он смог понять.

Хотя Рэд Маунтин была гораздо меньше и менее мощной компанией десять лет назад, однако уже тогда Барбо обладал существенным влиянием, и он имел множество контактов в различных скрытых сферах жизни. Во-первых, он распорядился, чтобы мужчину снова арестовали, когда более ста грамм кокаина были найдены в его бардачке. Включая первое правонарушение, это обеспечило пять лет обязательного минимального наказания. Шесть месяцев спустя, уже после того, как телефонный агент отбывал срок в Федеральной исправительной тюрьме Отисвилль, Барбо проследил за тем, чтобы – за разовый платеж в десять тысяч долларов – мужчину закололи заточенной отверткой в тюремной душевой и оставили спускать его кровь и его жизнь в канализацию.

Справедливость восторжествовала.

Барбо бросил последний взгляд на статую. Затем, сделав глубокий вдох, он перешел ко второму памятнику. Этот был намного меньше: простой крест, носящий имя Джон БАРБО младший.

В годы после смерти Фелисити, Барбо осыпал лаской и вниманием своего маленького сына. После детства, столкнувшись с проблемами со здоровьем, Джон-младший в подростковом возрасте проявил себя в качестве перспективного исполнителя. Более чем перспективного, на самом деле: по-настоящему одаренный пианист, вундеркинд и как исполнитель, и как композитор. Его отец расщедрился для него на всё: лучшие репетиторы, лучшие школы. В Джоне-младшем Барбо видел огромную надежду на будущее своего рода.

А затем всё пошло наперекосяк. Это началось достаточно невинно. Джон-младший вырос немного капризным; его аппетит поубавился; и он, казалось, все больше был подвержен бессоннице. Барбо списал это на какую-то фазу подросткового возраста. Но потом стало еще хуже. Младший стал чувствовать запах; запах, от которого он не мог избавиться. Сперва, он был сладкий, прекрасный, но с течением времени медленно изменился на самое мерзкое зловоние гниющих цветов. Сын Барбо вырос слабым, фертильным; его мучили головные боли и боли в суставах, которые усиливались с каждым днем. Он все чаще бредил, приступы неуправляемого бешенства чередовались с периодами усталости и апатии. В бешенстве, Барбо, обратился за помощью к величайшим врачам мира, но никто не смог поставить диагноз, не говоря уже о лечении болезни. Барбо мог только смотреть, как его сын неуклонно скатывается в безумие и невыносимую боль. В конце концов, когда-то перспективный парень стал немногим больше, чем овощ. Смерть, которая, в конечном счете, унесла его в шестнадцать лет – от сердечной недостаточности, вызванной сильной потерей веса и истощением – стала почти милосердием.

Это произошло менее двух лет назад. И Барбо поглотил туман горя. Он настолько ушел в себя, что даже не смог выбрать большой, детально продуманный памятник для сына, как он выбрал для жены: сама мысль была невыносима, и, в конце концов, простой крест стал единственным свидетельством стольких многих потерянных надежд.

Но затем почти через год после смерти Джона-младшего, произошло событие, которое Барбо никак не мог предвидеть. Однажды вечером у него появился посетитель – молодой человек, который казался не более чем на несколько лет старше сына Барбо, но так сильно отличался от него телосложением, энергией и магнетизмом, как будто явился с другой планеты. У него был иностранный акцент, но говорил он на превосходном английском языке. Этот молодой человек очень много знал о Барбо. Фактически, он знал даже больше о семье Барбо, чем сам Барбо. Он рассказал Барбо историю о его пра-пра-родителях, Стивене и Этель, которые жили на Дофин-стрит в Новом Орлеане. Он также рассказал историю соседа пары, Иезекии Пендергаста, который создал нострум, лекарство от всех болезней, более известное как «Эликсир комплекс Иезекии и Железистой укрепляющее средство» – шарлатан патентованной медицины, который был виновен в страданиях, безумии и гибели тысяч людей. Также этот молодой человек рассказал изумленному Барбо, что среди жертв были Стивен и Этель Барбо, едва дожив до тридцати лет, они оба умерли от воздействия эликсира в 1895 году.

«Но это еще не все», – сказал юноша, – «В вашем роду появилась еще одна жертва, и она гораздо ближе к вам, Барбо. Это ваш собственный сын, Джон-младший».

Молодой человек объяснил, как эликсир вызвал эпигенетические изменения в кровной линии семьи Барбо – наследуемые изменения генетической структуры, которые, в данном случае, перепрыгнули через поколения, чтобы убить его сына, более ста лет спустя.

Тогда молодой человек подошел к реальной причине своего визита. Семья Пендергастов до сих пор существовала в виде одного Алоизия Пендергаста, специального агента ФБР – и он был не только жив, но и процветал, благодаря богатствам, накопленным Иезекией и его смертельным эликсиром.

И затем молодой человек просто признался, зачем он пришел. Он сказал, что его имя Альбан... и он был сыном специального агента Пендергаста. Альбан рассказал ему очень увлекательную историю – и тогда предложил сложный, любопытный, но чрезвычайно приятный план.

«И еще кое-что», – заметил Альбан. Слова отразились в сознании Барбо. «У вас может возникнуть соблазн открыть на меня охоту – и таким образом ликвидировать еще одного Пендергаста. Я предостерегаю вас от любой подобной попытки. У меня есть замечательные способности выше вашего понимания. Довольствуйтесь моим отцом. Он единственный живет как паразит, питаясь богатством Иезекии». А затем он оставил после себя обширный пакет документов, подтверждающих его историю, и изложив свой план... растворился в ночи.

Барбо проигнорировал упоминание о неких «способностях», как бахвальство молодости. Он послал двух человек преследовать Альбана, замечательных людей, опытных людей. Один вернулся с болтающимся глазом, а другой был найден с перерезанным горлом. И все это Альбан совершил вполне сознательно, на виду у камер безопасности Барбо.

«У меня есть способности гораздо выше вашего понимания». Действительно, у него были замечательные способности. Но они не были вне понимания Барбо. И это стало роковой ошибкой Альбана.

История, рассказанная Альбаном, выглядела слишком странно, чтобы быть правдой. Но когда Барбо просмотрел пакет, переданный ему; когда он ознакомился со своей семейной историей и симптомами его собственного сына; и особенно после того, как ему сделали определенные анализы крови – он понял, что эта история была, по сути, правдой. Это было открытие; открытие, которое превратило его скорбь в ненависть, а ненависть в одержимость.

В нагрудном кармане его костюма зазвонил сотовый телефон. Глядя в направлении горы Марси, Барбо вынул его из кармана.

– Да? – ответил он.

В течение минуты он только слушал. Пока он делал это, его костяшки побелели от того, с какой силой он сжал телефон. Потрясенный взгляд возник на его лице.

– Вы хотите сказать мне, – прервал он, – что он не только знает, что произошло, но и предпринимает шаги, чтобы обезвредить это?

Он снова выслушал голос на другом конце линии, на этот раз дольше.

– Ладно, – сказал он, наконец. – Вы знаете, что делать. И вам придется действовать быстро – очень быстро.

Он повесил трубку, и быстро набрал другой номер. – Ричард? Команда оперативников готова? Хорошо. У нас есть новая цель. Я хочу, чтобы вы подготовили их к экстренному развертыванию в Нью-Йорке. Да, немедленно. Они должны подняться в воздух в течение полчаса.

И с этими словами он сунул телефон обратно в карман, отвернулся и быстро покинул кладбище.

Глава 60

Настало шесть часов вечера, и в это время Констанс Грин вернулась из штаб-квартиры полиции и вошла через парадную дверь особняка Риверсайд-драйв, прошла по проходу к столовой, и пересекла выложенное мрамором пространство большого приемного зала. Внутри стояла полная тишина, за исключением мягкой поступи ее шагов. Особняк ощущался покинутым. Проктор все еще восстанавливался в больнице, миссис Траск готовила где-то в глубине кухни, а доктор Стоун, вероятно, был наверху, расположившись в комнате Пендергаста.

Она прошла по украшенному гобеленами коридору, мимо мраморных ниш, которые повторялись через одинаковые промежутки, мимо стен, оклеенных розовыми обоями. Теперь она поднялась по задней лестнице, легко шагая по ступеням, чтобы свести к минимуму скрип старых половиц. Как только в длинном верхнем коридоре она миновала большое и отвратительное чучело белого медведя, то сразу повернула к двери, находящейся слева. Она положила руку на дверную ручку. Вздохнув, она повернула ее, и тихонько толкнула дверь.

Доктор Стоун бесшумно поднялся с кресла возле двери. Она почувствовала раздражение от его присутствия, от его щегольской одежды, его желтого галстука и черепаховых очков, и особенно от его полной неспособности сделать что-то сверх оказания поддерживающей помощи ее опекуну. Она осознавала, что это несправедливо, но сейчас Констанс была не в настроении для справедливости.

– Я хотела бы остаться с ним наедине, доктор.

– Он спит, – сказал он, удаляясь.

До тех пор, пока состояние Пендергаста не стало серьезным, Констанс редко заходила в его собственную спальню. Даже сейчас, когда она остановилась в дверях, то с любопытством осмотрелась. Комната не была большой. Тусклый свет лился из-за утопленного молдинга, который проходил непосредственно под потолком, и от одной лампы Тиффани, которая стояла на тумбочке: в комнате не было окон. Обои представляли собой разводы бордового по красному с тонким узором Флер-де-Лис. На стенах висело несколько произведений искусства: небольшой набросок Караваджо «Мальчик с корзиной фруктов»; морской пейзаж Тёрнера; гравюра Пиранези. Книжный шкаф, заставленный тремя рядами старых томов, переплетенных кожей. По комнате было разбросано несколько музейных экспонатов, которые вместо того, чтобы демонстрироваться, как произведения искусства, использовались по назначению: Римская стеклянная урна была наполнена минеральной водой; в канделябре Византийской эпохи стояли шесть белых, несгоревших свечей. Ладан курился в Древней Египетской курильница, изготовленной из фаянса, и в комнате от нее висел тяжелый запах, в тщетной попытке изгнать вонь, которая наполняла ноздри Пендергаста день и ночь. Стойка из нержавеющей стали с подвешенной на ней капельницей составляла резкий контраст с остальной частью элегантной мебели в комнате.

Пендергаст неподвижно лежал в постели. Его светлые волосы, сейчас потемневшие от пота, составляли резкий контраст с белоснежными подушками. Кожа его лица была настолько же бесцветной, как и фарфор и почти такой же прозрачной; она могла почти различить мышцы и тонкие выступающие костные части под ней, и даже голубые вены на его лбу. Его глаза были закрыты.

Констанс подошла к кровати. Морфин поступал по одному миллиграмму каждые пятнадцать минут. Она отметила, что доктор Стоун поставил блокировку дозы более шести миллиграмм в час; поскольку Пендергаст отказывался принять наблюдение медсестры, важно, чтобы у него не произошла передозировка лекарствами.

– Констанс.

Шепот Пендергаста удивил ее; все-таки он не спал. Или, возможно, ее движения, насколько тихими они не были бы, пробудили его.

Она обошла вокруг кровати и присела около ее изголовья. Это напомнило о том, как она сидела в таком же положении в больничной палате Пендергаста в Женеве, всего три дня назад. Его стремительное ухудшение состояния здоровья с тех пор сильно пугало ее. И все же, несмотря на слабость и ужасное, постоянное напряжение, он боролся, и это было весьма очевидно – сражался, чтобы удержать боль и безумие от полного поглощения его сознания.

Она увидела, как его рука двинулась под одеялами, а затем он извлек ее. А в ней оказался листок бумаги. Он поднял его, покачивая.

– Что это?

Она была потрясена холодностью и злостью в его голосе.

Она взяла бумагу и признала в ней список ингредиентов, который она составила. Он был оставлен на столе в библиотеке, которая стала своего рода командным пунктом для нее и Марго. Что, явно выглядело глупо.

– Иезекия разработал противоядие, чтобы попытаться спасти свою жену. Мы собираемся приготовить его – для тебя.

– Мы? Кто это «мы»?

– Марго и Я.

Его глаза прищурились. – Я запрещаю.

Констанс пристально взглянула на него. – У тебя нет права голоса в этом вопросе.

Он с явным усилием поднял голову. – Ты ведешь себя как полная дура. Ты не представляешь, с кем имеешь дело. Барбо смог убить Альбана. Он победил меня. Он непременно убью тебя.

– Он не успеет. Я собираюсь сегодня в Бруклинский ботанический сад, а Марго сейчас уже в музее – собираем последние ингредиенты.

Его глаза, казалось, вспыхнули, как только взгляд врезался в нее. – Барбо, или его люди, будут ждать тебя в саду. И уже ждут Марго в музее.

– Невозможно, – ответила Констанс. – Я только сегодня утром нашла этот список. Марго и я – единственные, кто видели его.

– Он лежал в библиотеке, на виду.

– Барбо не мог попасть в дом.

Пендергаст полностью приподнялся, хотя, похоже, что у него кружилась голова. – Констанс, этот человек – само исчадие ада. Не ходи в Ботанический сад.

– Я сожалею, Алоизий. Я же сказала – я собираюсь бороться с этим до конца.

Пендергаст зажмурился. – Тогда почему ты все еще здесь?

– Попрощаться. В случае, если... – Констанс запнулась.

На этих словах Пендергаст попытался собрать остатки своих сил. Величайшим усилием воли он поднялся на одном локте. Его глаза слегка прояснились, и он удержал Констанс своим взглядом. Рука, опять исчезла под одеялами и снова появилась, извлекая на этот раз его 45 калибр. Он толкнул его к ней. – Если ты отказываешься прислушаться к голосу разума, по крайней мере, возьми его. Он полностью заряжен.

Констанс сделала шаг назад. – Нет. Напомнить, что случилось в прошлый раз, когда я пыталась стрелять из пистолета.

– Тогда принеси мне телефон.

– Кому ты будешь звонить?

– Д'Агосте.

– Нет. Пожалуйста, не надо. Он будет только мешать.

– Констанс, ради Бога…! – его голос оборвался. Он медленно откинулся на белые простыни. Усилия истощили его до крайней степени.

Констанс растерялась. Она была потрясена и глубоко тронута, что он так сильно переживает за нее. Она выбрала не правильный подход к нему. Ее упрямство заставляло его волноваться в критическом состоянии. Она сделала глубокий вдох и решила соврать. – Ты высказал свою точку зрения. Я не пойду в сад. И я отзову Марго.

– Я всем сердцем надеюсь, что ты не обманываешь меня, – он пристально смотрел на нее, а его голос стал тихим.

– Нет.

Он подался вперед и прошептал из последних сил: – Не ходи в Ботанический сад.

Констанс оставила ему телефон и, тяжело дыша, вышла в коридор. Там она остановилась, раздумывая.

Она не думала, что Барбо может ждать ее в Ботаническом саду. Это была неожиданная мысль – но она не являлась совсем неприятной.

Ей понадобится оружие. Не пистолет, конечно, но что-то более подходящее к ее... стилю.

Быстро пройдя по коридору, она спускалась по ступенькам в приемную залу, повернула и вошла в библиотеку, сдвинула тайную книгу, и проскользнула в лифт, следующий на цокольный этаж. Потом она почти пробежала по коридору к грубо вытесанной лестнице в подвал, которая по спирали спускалась вниз, в еще более глубокие места, исчезая в призрачной тени, среди пропахших пылью комнат, которые располагались там.

*

Ожидая в своей соседней комнате, доктор Стоун услышал удаляющиеся шаги Констанс. Он вышел и вернулся в спальню Пендергаста, немного дрожа при мысли о посетительнице. Несмотря на то, что Констанс, безусловно, была молодой женщиной со вкусом, изяществом и экзотической красотой, но она источала холод, как сухой лед – вдобавок ко всему, в ней было что-то неправильное, некое качество, которое вызывало у него мороз по коже.

Он обнаружил, что его пациент снова спит. Телефон выпал из его руки и лежал на простынях рядом с его открытой ладонью. Доктор поднял и проверил его, интересуясь, кому он пытался позвонить; увидев, что звонок так и не был сделан, он аккуратно выключил телефон и положил обратно на бюро. И тогда он снова занял свою позицию в кресле у двери, ожидая – в чем он был точно уверен – что это будет долгая ночь... прежде чем настанет конец.

Глава 61

Марго поняла, что, попасть в музей после закрытия станет большой проблемой. Она была уверена, что Фрисби вписал ее имя в список лиц, подлежащих особому вниманию, поста охраны на входе первого этажа – единственный путь войти и выйти из здания после его закрытия. Поэтому она решила просто спрятаться в музее до его закрытия. Она возьмет то, зачем пришла, затем выйдет через пост безопасности после закрытия с настолько небрежным видом, насколько только возможно, и с историей о том, что она просто уснула в лаборатории.

Когда подошло время, Марго, изображая из себя частого посетителя музея, пробралась в самые отдаленные и наименее посещаемые залы. В ее груди стало тесно, а дыхание сбилось. Когда охранники начали обход, выводя посетителей, она спряталась в туалете и забралась на сиденье унитаза, выжидая, и изо всех сил мысленно стараясь расслабиться. Наконец, около шести часов вечера, все вокруг стихло. Марго прокралась назад.

В залах было более или менее пусто, и она могла слышать шаги охранников, раздающиеся эхом от мраморного пола, пока они совершали обходы. Это было похоже на предупреждающий сигнал оповещения, который позволит ей уклоняться от них, пока она направлялась в одно место, которое, как Марго знала точно, охранники никогда не станут проверять – альков брюхоногих.

Неужели она действительно собирается сделать это? Сможет ли она это осуществить? Она успокоила себя, вспомнив слова Констанс: «Эти растения являются жизненно важными, если мы надеемся спасти Пендергаста».

Она нырнула в альков и спряталась в заднем глубоком потаенном уголке. Ее охватила дрожь, когда она осознала, что это была, вероятно, то же самое место, где скрывался убийца Марсалы. Охранники, как она и ожидала, проходили мимо алькова примерно каждые полчаса, но так и не удосужились посветить своими фонариками внутри него. Ни одно преступление не совершается дважды на одном и том же месте – они вернулись к «прежнему статус-кво по преступлениям». Время от времени сотрудник или сотрудница также проходили мимо нее, направляясь к выходу, но приблизительно в девять часов музей стал ощущаться совершенно пустым. Без сомнения, оставались несколько кураторов, которые до сих пор трудились в своих лабораториях и кабинетах, но шанс нарваться на них был невелик.

Мысль о том, что она собирается сделать – куда она собирается пойти – заставляла сердце Марго колотиться в груди. Она собиралась спуститься в то самое место, которое пугало ее больше всего на свете; что посреди ночи будило ее, обливающейся холодным потом; это вынуждало ее никогда не приходить в музей без пузырька Ксанакса в ее сумочке. Она думала, что примет Ксанакс тут же на месте, но передумала; она должна оставаться бдительной. Марго начала делать медленные и глубокие вдохи, заставляя себя сосредоточиться на малых, незамедлительные шагах – а не на всей задаче в целом. Она приняла решение, что будет все совершать по порядку, шаг за шагом.

Еще один комплекс длинных, глубоких вдохов. И вот пришло время действовать.

Выскользнув из алькова только после того, как во время очередного обхода охранник прошел мимо, она пробралась по коридорам до ближайшего грузового лифта и вставила свой ключ в гнездо. Хотя это был ключ низкого уровня доступа, Фрисби уже прислал ей письмо с просьбой вернуть его; но она получила уведомление только сегодня днем и решила, что у нее есть хотя бы один день льготного периода до того, как напыщенный осел сделает из этого проблему.

Лифт кряхтел и скрипел, прокладывая путь вниз, к тому, что было формально известно, как Здание шести подвальных хранилищ – анахронизм, с учетом того, что все здания, в том числе и музей, теперь были связаны между собой в единый запутанный лабиринт. Двери открылись. В воздухе ощущался знакомый запах нафталина, плесени и старых мертвых вещей. Запах неожиданно ударил по ней, увеличивая ее тревогу и напоминая о временах, когда она подверглась преследованию в этих самых коридорах.

Но это случилось давно, и эти ее страхи можно было классифицировать, как фобии. Здесь не было ничего, что угрожало бы ей сейчас, разве что заблудший сотрудник музея потребует ее удостоверение личности.

Сделав несколько стабилизирующих вдохов, она вышла из лифта. Открыв дверь в Здание шести хранилищ, она спокойно прошла по длинным, тусклым проходам, увешанным лампочками в клетках, прокладывая свой путь к Ботанической коллекции.

Пока все шло хорошо. Она вставила свой ключ в помятые металлические двери главной ботанической коллекции и обнаружили, что он все еще работает. Дверь открылась на смазанных петлях. Комната, лежащая за ней, оказалась темной, и она достала мощный налобный светодиодный фонарь, который был спрятан в ее сумке, надела его на голову и шагнула внутрь. Темные шкафы растянулись перед ней, исчезая во тьме, а спертый воздух пах нафталином.

Она замерла, ее сердце так сильно билось в груди, что она почти не могла дышать, пытаясь подавить прилив иррационального страха. Несмотря на все, что она говорила сама себе: запах, клаустрофобная тьмы, и странные звуки снова вызвали панику и всепоглощающий ужас. Она перестала делать успокаивающие вдохи, преодолевая ужас с помощью крепких доводов разума.

«Шаг за шагом». Подбадривая себя, она сделала шаг вперед, во тьму, а затем другой. Теперь она должна была закрыть дверь позади себя; это было бы неразумно оставлять ее открытой. Она повернулась и легко закрыла ее, блокируя тот незначительный свет, который лился из коридора.

Она заперла дверь, и посмотрела вперед. Хранилище гербария располагалось в дальнем конце комнаты. Полки, содержащие стабилизированные в жидкости растения поднимались вокруг нее в темноте – так называемые мокрые коллекции – и подобно узким проходам, уводящим в двух направлениях, исчезали во мгле.

«Давай, вперед», – сказала Марго сама себе. Она направилась в проход по левую руку. По крайней мере, эти образцы не смотрят на нее из темноты, как скелеты динозавров и чучела животных в некоторых других помещениях хранилища. Ботанические образцы не страшные.

Но даже, несмотря на это, однообразие места, узкие проходы, все выглядящие одинаково, сверкающие бутыли, которые иногда напоминали множество глаз, смотрящих на нее из темноты, мало что сделали, чтобы развеять ее беспокойство.

Она быстро миновала проход, повернула направо, прошла еще немного, свернула налево, а потом еще раз направо, двигаясь по диагонали в дальний угол. Почему они строили хранилища такими запутанными? Но еще через мгновение она остановилась. Марго что-то услышала. Гулкий звук от ее поступи изначально скрыл это, но она была уверена, что все же что-то слышала.

Она замерла, прислушиваясь, стараясь не дышать. Но единственными звуками были слабые скрипучие и щелкающие шумы, которые, казалось, никогда не исчезали, вероятно, вызванные осадкой здания или принудительной воздушной вентиляцией.

Ее тревога возросла. Куда дальше? Паника заставила ее забыть, какой поворот был следующим в сети стеллажей. Если она потерялась, потерялась в этом лабиринте... приняв быстрое решение, она прошла до конца прохода, пока она не уперлась в стену хранилища, и не осознала, что она действительно идет в правильном направлении, а затем последовала по ней к дальнему углу.

Там было оно: хранилище. Оно выглядел как, – и, наверное, когда-то было – старым Банковским сейфом, переделанным под другое использование. Он был выкрашен в темно-зеленый цвет, с большим колесом и доукомплектован клавиатурой, в настоящее время мигающей красным цветом. Со вздохом облегчения она ввела и подтвердила последовательность чисел, которую запомнила в офисе Йоргенсена.

Клавиатура сменила цвет с красного на зеленый. «Слава Богу». Она повернула руль и отворила тяжелую дверь. Заглянув внутрь, она осветила фонарем внутреннее пространство. Это было небольшое помещение, быть может, восемь на десять, со стальными полками, охватывающими все три стены. Она посмотрела на тяжелую дверь. Не было другой возможности, закрыть ее и не рискнуть оказаться заблокированной внутри. Но она, по крайней мере, частично прикрыла ее. На всякий случай, вдруг кто-то придет в хранилище, хотя это казалось крайне маловероятным.

Она потянула дверь изнутри и слегка прикрыла до точки, где она была открыта всего на несколько сантиметров.

Подгоняемая чувством паники, Марго помнила, что решила выполнять задуманное шаг за шагом, она обратила свое внимание на рукописные этикетки на ящиках, читая их при помощи света налобного фонаря. Они были изготовлены в разное время, некоторые весьма древние, с рукописными выцветшими коричневыми чернилами, другие – намного новее и напечатанные на лазерном принтере. В дальнем углу хранилища, помимо стеллажей, она увидела пару древних духовых трубок – судя по резному декору из Амазонии и Гвианы индийского происхождения – напротив задней стены. Небольшой колчан из плетеного бамбука, содержащий несколько дротиков, свисал с одной из них. Она удивилась, что они делали тут; вполне вероятно, что дротики были изготовлены с использованием яда лягушек, а не растений. Она предположила, что их заперли здесь из-за их ядовитой природы.

Она вернулась к изучению этикеток, быстро обнаружив ящик, помеченный МИКОГЕТЕРОТРОФЫ, и он бесшумно выскользнул, открываясь. В нем находились стеллажи образцов, устроенные не так, как в традиционной висячей картотеке. Старые сушеные экземпляры растений, изготовленные много лет назад, были прикреплены к пожелтевшим бумажным листам с паучьим почерком на них, описывающим, чем они являлись. Те, в свою очередь, была запечатаны между высокотехнологичными стеклянными пластинами. Образцов было не слишком много, и меньше чем через минуту она нашла экземпляры американской тисмии.

Все прошло невероятно хорошо. Если бы она смогла удержать свой страх под контролем, то вышла бы из здания в течение десяти минут. Она поняла, что покрылась липким потом, и не могла замедлить бешеный стук своего сердца, но ее стратегия «шаг за шагом» позволяла, по крайней мере, оставаться в здравом уме.

Там находились три пластины с тисмией, одна из которых содержала несколько подземных корневищ, другая – образцы надземного растения, и последняя – одно из соцветий и семян.

Марго припомнила слова Йоргенсена. «Я бы никогда не допустил уничтожения образца исчезнувшего растения, последнего в своем роде, для одноразового лекарственного лечения. Какова ценность обычной человеческой жизни перед лицом последнего существующего экземпляра вымершего растения?» Она взглянула на растение с мелкими белыми цветами. Она не могла согласиться с таким человеконенавистническим мировоззрением. Может, им и не понадобятся все три образца – но Марго заберет их независимо от этого.

Она бережно засунула их в свою сумку, застегнула и перекинула ее через плечо. С особой осторожностью, она выключила фонарь и толкнула дверь хранилище. Прислушиваясь, она шагнула в темноту. Когда все показалось спокойным, она вышла и, на ощупь руками закрыла дверь сейфа, а затем повернула колесо. Он автоматически заблокировался, и зеленый свет переключился на красный.

«Сделано»! Она развернулась и, дотянувшись, включила свой налобный фонарь.

Перед ней стоял темный силуэт мужчины. А потом внезапно вспыхнул яркий свет, ослепляя ее.

Глава 62

Д'Агоста встал из-за стола и потянулся. Спину ломило от многочасового сидения в жестком деревянном кресле, а его правое ухо подергивало от телефонной трубки, постоянно прижатой к нему.

Он потратил, казалось, несколько часов, сидя на телефоне с офисом прокурора, пытаясь получить ордер, чтобы привезти на допрос Джона Барбо. Но у прокурора был другой взгляд на этот вопрос, и он сказал, что не находит веской причины – особенно для такого парня, как Барбо, который сразу вызовет адвоката и превратит его жизнь в ад.

Для Д'Агосты цепочка рассуждений казалась очевидной: Барбо нанял Ховарда Рудда изображать из себя фальшивого доктора Джонатана Уолдрона, который в свою очередь использовал Виктора Марсалу для того, чтобы заполучить доступ к скелету давно умершей миссис Паджетт. Барбо были нужны кости от скелета, чтобы распознать компоненты эликсира Иезекии Пендергаста, таким образом, позволяя ему воссоздать тот самый эликсир и использовать его на Пендергасте. Д'Агоста не сомневался, что, когда Альбан был подброшен на порог Пендергаста, и ловушка пришла в движение, Рудд убил Марсалу, как способ спрятать концы в воду – он без сомнения заманил лаборанта в отдаленный уголок музея, под предлогом оплаты или чего-то подобного. Это казалось столь же очевидным, как и то, что Барбо использовал Рудда в качестве приманки для Пендергаста в комнате обработки животных в Солтон-Фонтенбло – и был на свою беду отравлен газом с эликсиром. Все ради мести за отравление Иезекией прапрародителей Барбо и смерть его сына.

Назад к карточке книги "Голубой Лабиринт (ЛП)"