Текст книги "Голубой Лабиринт (ЛП)"

«Пожалуйста, обратите внимание на изменение статуса в отношении внешнего исследователя доктора Марго Грин, этнофармаколога работающего в институте Пирсона. Ее права доступа к коллекциям были понижены с уровня 1 до уровня 5. Изменения вступают в силу немедленно».

Марго хорошо знала, как эту небольшую записку перевести с бюрократического языка: доступ «уровень 5» – означает полное отсутствие доступа. – Когда вы получили это?

– Этим утром.

– Почему же вы не сказали об этом раньше?

– В последние дни я не обращал много внимания на послания музея. Это чудо, что я о нем вообще вспомнил. В восемьдесят пять моя память уже не та, что раньше.

Марго села в кресло, пытаясь взять под контроль свою вспыльчивость. Выражение злости перед Йоргенсеном ни к чему хорошему не приведет. «Лучше быть честной», – подумала она.

– Доктор Йоргенсен, у меня есть друг, который серьезно болен. На самом деле он умирает.

Медленный кивок.

– Единственное, что может его спасти – это экстракт из этого растения – американской тисмии.

Йоргенсен нахмурился. – Моя дорогая девочка...

Марго с трудом сглотнула. Она ужасно устала от этого обращения «дорогая девочка».

– ... Вы же не можете говорить это всерьез. Если это растение действительно может спасти его жизнь, могу ли я увидеть медицинское заключение на этот счет, подписанное его лечащим врачом?

– Позвольте мне объяснить. Мой друг был отравлен, и этот экстракт должен войти в состав противоядия. Ни один врач ничего не знает об этом.

– Это кажется полной чушью.

– Я обещаю...

– Но даже если бы это было законно, – продолжил он, перебивая ее, – я никогда бы не допустил уничтожения образца исчезнувшего растения, последнего в своем роде, для одноразового лекарственного лечения. В чем ценность обычной человеческой жизни перед лицом последнего существующего экземпляра вымершего растения?

– Вы... – Марго взглянула на его лицо, перекошенное явными чертами крайнего неодобрения. Она была поражена его фразой, которой он просто выразил то, что научный образец стоит больше, чем человеческая жизнь. Она никогда не сможет понять этого человека.

Марго размышляла очень быстро. Она посещала Хранилище гербария много лет назад, и запомнила, что фактически его вход был защищен только кодовым замком. Комбинации таких замков, в целях безопасности, менялись на регулярной основе. Она посмотрела на Йоргенсена, который скрестил руки на груди и хмурился, глядя на нее, ожидая, пока она закончит то, что начала говорить.

Он сказал, что его память стала не столь острой, как в былые дни. В настоящий момент, это был очень важный факт. Она осмотрела офиса. Где бы он мог записать комбинацию? В книге? На его столе? Она вспомнила старый фильм Хичкока "Марни", где бизнесмен держал шифр к его сейфу в запертом ящике его рабочего стола. Он мог находиться в тысяче мест даже в небольшом офисе. Возможно, она могла бы заставить раскрыть его местонахождение.

– Доктор Грин, что-то еще?

Если она быстро что-нибудь не придумает, она никогда не попадет в это хранилище... и Пендергаст умрет. Ставки были слишком высоки.

Она пристально посмотрела на Йоргенсена. – Где вы прячете комбинацию к хранилищу?

Его взгляд быстро сместился, а потом снова сконцентрировался на ней. – Какой оскорбительный вопрос! Я потратил с вами уже достаточно времени. Хорошего дня, доктор Грин.

Марго поднялась и ушла. В тот краткий миг его глаза невольно взглянули на точку, расположенную выше и позади ее головы. Когда она повернулась, чтобы уйти, то заметила, что это место было занято небольшой ботанической гравюрой в рамке.

Она почувствовала в себе надежду, что за этой картиной находится сейф, содержащий комбинацию. Но как выкурить Йоргенсена из его проклятого офиса? И даже если она найдет сейф, где она возьмет комбинацию к нему? И, предполагая, что ей удастся узнать шифр, хранилище гербария располагалось глубоко в подвалах музея...

Тем не менее, она должна была попробовать.

В коридоре она остановилась. Может ей сорвать пожарную сигнализацию? Но это вызовет эвакуацию всего крыла и, без сомнения, она попадет в неприятности.

Марго продолжала прохаживаться по коридору, а также офисам и лабораториям, расположенным по обеим сторонам от него. Все еще был час обеда, и место относительно пустовало. В одной пустой лаборатории она заметила внутренний телефон музея. Она нырнула внутрь, глядя на него. Марго могла позвонить ему, притворяться чьим-то секретарем, попросить его прийти на встречу? Но он не похож на того, кто ходит на встречи..., ни на человека, который бы положительно ответил на неожиданное приглашение. И есть еще вероятность, что он знает большинство голосов секретарей?

Ведь должен же быть способ, чтобы выманить его из офиса. И еще этим же способом можно заставить его разозлиться, и отправиться изливать свою злость в скандале с коллегой.

Она подняла трубку. И вместо звонка Йоргенсену, она позвонила в офис Фрисби. Маскируя свой голос, она сказала: – Это кабинет кафедры ботаники. Могу я поговорить с доктором Фрисби? У нас возникла проблема.

Мгновением позже появился запыхавшийся Фрисби: – Да, что случилось?

– Мы получили ваше уведомление о той женщине, докторе Грин, – сказала Марго, сделав свой голос приглушенным и низким.

– И что с ней не так? Надеюсь, что она вас там не беспокоит?

– Вы знаете, старого доктора Йоргенсена? Он хороший друг доктора Грин. Я боюсь, что он планирует ослушаться ваших пожеланий и дать ей доступ к коллекции. Он все утро ругался на ваше указание. Я упоминаю об этом только потому, что мы не хотим неприятностей, а вы знаете, как может быть трудно с доктором Йоргенсеном…

Фрисби бросил трубку. Марго осталась ждать в пустой лаборатории с полуоткрытой дверью. Через несколько минут она услышала звук пыхтения, и разъяренный Йоргенсен прошествовал мимо, его лицо раскраснелось, но выглядел он на редкость крепким для своего возраста – без сомнений, он направился в офис Фрисби, чтобы поставить того на место.

Марго быстро миновала коридор и, к своему облегчению, обнаружила, что дверь его кабинета оказалась открыта настежь, видимо, в связи с его поспешным бегством. Она проникла внутрь, слегка прикрыла дверь и приподняла ботаническую гравюру от стены.

Ничего. Сейфа не было – просто глухая стена.

Она почувствовала себя раздавленной. Почему же он посмотрел в этом направлении? На стене больше ничего не было. Может быть, это был просто случайный взгляд, или, возможно, у нее не получилось правильно определить его положение. Она собиралась опустить картину обратно, когда заметила кусок бумаги, приклеенный к задней части рамы, со списком чисел на нем. Все числа были зачеркнуты, кроме последнего.

Глава 56

Алоизий Пендергаст лежал в постели, сохраняя неподвижность настолько, насколько это было возможно. Каждое движение, даже малейшее, казалось агонией. Простой вдох достаточного количества воздуха для насыщения крови кислородом отправлял раскаленные добела иглы боли через мускулы и нервы в его груди. Он чувствовал темное присутствие, ожидающее у подножия его постели, суккуб в любой момент был готов взобраться на него и задушить. Но всякий раз, как Алоизий пытался взглянуть на него, тот исчезал, только для того, чтобы вновь появиться, когда он отворачивался.

Он попытался заставить боль уйти, потерявшись в обстановке своей спальни и пристально рассматривая картину на противоположной стене, в которой раньше он часто находил утешение: поздняя работа Тёрнера «Шхуна у Бичи-Хед». Иногда он мог затеряться на несколько часов во всех этих многочисленных прорисованных слоях света и тени; таким образом, Тернер изобразил хлопья пены и то, как яростный шторм рвет паруса корабля. Но боль и отвратительная вонь гниющих лилий, – насыщенная, приторно-сладкая, как смрад гниющей плоти, сделали такой психический побег невозможным.

Все его привычные механизмы преодоления эмоциональной или физической травмы разносились болезнью в пух и прах. А теперь и морфий перестал действовать, и его нельзя было ввести еще час. Не было ничего, кроме пейзажа боли, бесконечно раскинувшегося во все стороны.

Даже в этом самом тяжелом состоянии его болезни, Пендергаст знал, что недуг, поразивший его, имеет свои приливы и отливы. Если он сможет пережить этот нынешний натиск боли, то он – со временем – утихнет, сменившись временным облегчением. Тогда он сможет снова дышать, говорить, даже вставать с кровати и передвигаться. Но потом волна боли снова нахлынет, как она делала это всегда – с каждым разом становясь все хуже и продолжительнее, чем раньше. И он чувствовал, что рано или поздно в ближайшем будущем, растущая боль прекратит отступать, и тогда наступит конец.

И вот к периферии его сознания пришел гребень волны боли: ползучая чернота по краям его поля зрения, своего рода затемнение по углам. Это служило сигналом, что в течение нескольких минут, он потеряет сознание. Вначале, он приветствовал это освобождение. Но по злой иронии, он вскоре узнал, что, по сути, это была далеко не свобода. Потому что тьма приносила не пустоту, а мир галлюцинаций его собственного подсознания, который оказывался в некотором роде еще хуже, чем боль.

Мгновением позже темнота схватила Пендергаста в свои крепкие руки, выдергивая его из постели и тускло освещенной комнаты, как отлив подхватывает обессилевшего пловца. Было короткое, тошнотворное ощущение падения. И когда тьма растаяла, открылась сцена, как будто занавес, поднялся над подмостками.

Он стоял на неровном выступе застывшей лавы, высоко на склоне действующего вулкана. Наступили сумерки. Слева от него ребристые крылья вулкана спускались вниз к далекому берегу, такому далекому, что он казался другим миром, где маленькая россыпь белых зданий сгрудилась на краю пены, а их вечерние огни пронзали полумрак. Непосредственно впереди и под ним зияла огромная пропасть – чудовищная рваная рана, ведущая в самое сердце вулкана. Он мог видеть, как живая лава бурлит, подобно крови внутри нее, светясь насыщенным яростным красным в тени кратера, который поднимался чуть выше. Облака серы поднимались от пропасти, и черные крупицы золы, подгоняемые адским ветром, легко и быстро неслись по воздуху.

Пендергаст точно знал свое местонахождение: он стоял на гребне Бастименто вулкана Стромболи, и глядел в печально известную Сциара-дель-Фуоко – Огненную лавину. Он однажды уже был на этом же хребте, немногим более трех лет назад, когда стал свидетелем одной из самых шокирующих драм своей жизни.

Кроме того, сейчас место выглядело иначе. Отвратительное и в лучшие времена, оно стало – воплотившись в театре его воспаленных галлюцинаций – каким-то чистым кошмаром. Небо, окружавшее его, оказалось не темно-фиолетовым, как должно было быть от сумерек, а тошнотно-зеленым, в цвет тухлых яиц. Багровые всполохи оранжевых и голубых молний освещали небеса. Раздутые малиновые облака неслись перед мерцающим, желтоватым солнцем. Отвратительный яркий оттенок освещал всю сцену.

Когда он очутился в адском видении, то был поражен, увидев человека. Не более чем в десяти футах перед ним мужчина сидел на шезлонге, стоящем на плавнике старой лавы, которая ненадежно ответвлялась от гребня над дымящейся Сциара-дель-Фуоко. Он носил темные очки, соломенную шляпу, рубашку и шорты бермуды, и прихлебывал что-то похожее на лимонад из высокого стакана. Пендергасту не нужно было подходить ближе, чтобы рассмотреть, в профиль, нос с горбинкой, аккуратно подстриженную бородку, рыжие волосы. Это был его брат Диоген. Диоген – который исчез в этом же месте в ужасной сцене, которая разыгрывалась между ним и Констанс Грин.

Пока Пендергаст рассматривал его, Диоген сделал длинный, медленный глоток лимонада. Он смотрел на яростное кипение Сциара-дель-Фуоко с безмятежным спокойствием туриста, смотрящего на Средиземное море с балкона хорошего отеля. – Аве, братец, – сказал он, не глядя на него.

Пендергаст не ответил.

– Я бы справился о твоем здоровье, но нынешние обстоятельства устраняют необходимость данной капли лицемерия.

Пендергаст лишь смотрел на эту странную материализацию: его покойный брат, развалившийся на шезлонге, на краю действующего вулкана.

– Ты знаешь, – продолжал Диоген, – я нахожу ироничным – справедливо ироничным – твое нынешнее затруднительное положение, чуть ли не ошеломляющим. После всего, что мы пережили, после всех моих схем, твой конец наступит от рук, но не моих, а твоего собственного потомка. Твоего собственного сына. Думал ли ты о чем-то подобном, брат! Я бы познакомился с ним: у Альбана и меня нашлось бы много общего. Я бы мог научить его многим вещам.

Пендергаст не отвечал. Не было смысла реагировать на горячечный бред.

Диоген сделал еще глоток лимонада. – Но то, что делает иронию такой упоительно полной, так это то, что Альбан стал лишь вершителем твоей погибели. Твой настоящий убийца наш собственный пра-пра-прадед Иезекия. Поговорим о грехах отцов! Это не его собственный «эликсир» убивает тебя – а это все происходит благодаря эликсиру его косвенной жертвы; этот Барбо молодец, теперь он получил возможность отомстить сполна, – Диоген помолчал. – Иезекия; Альбан; и я сам. Все это создает хороший семейный круг.

Пендергаст соблюдал тишину.

До сих пор повернутый только в профиль, Диоген смотрел на жестокое зрелище бурления у своих ног. – Я думал, что ты будешь приветствовать этот шанс на искупление.

Пендергаст вынужден был, наконец, заговорить. – Искупление? За что?

– Ты, с твоим ханжеством, твоим закоснелым чувством морали, твоим ошибочным стремлением поступать правильно в этом мире – что всегда было тайной для меня, как тебя не мучает тот факт, что мы прожили в достатке на состоянии Иезекии все наши жизни.

– Ты говоришь о том, что случилось сто двадцать пять лет назад.

– Неужели течение лет принесло что-нибудь, что уменьшило страдания его жертв? Сколько времени потребуется, чтобы отмыть кровь со всех этих денег?

– Это ложный тонкий, хитрый ход. Иезекия нажился бессовестно, но мы стали невинными наследниками этого богатства. Деньги взаимозаменяемы. Мы не виноваты.

Диоген усмехнулся – едва слышно за ревом вулкана – а затем покачал головой. – Как иронично, что я, Диоген, стал твоей совестью.

Обессилившее от мучений сознание Пендергаста само стало пробиваться сквозь галлюцинации. Он покачнулся на гребне лавы; но устоял сам. – Я... – начал он. – Я... не ... не несу за это ответственность. И я не буду спорить с галлюцинацией.

– Галлюцинацией? – и вот, наконец, Диоген повернулся к своему брату. Правая сторона его лица – сторона, которой он был обращен к Пендергасту – выглядела как обычно, цельной, хорошо сложенной, какой она всегда и была. Но левая сторона сильно обгорела, рубцы стягивали и покрывали узором кожу от подбородка до волос, как кора дерева, скуловая кость и глазница без глаза были обнажены и белели.

– Просто продолжай убеждать себе в этом, брат, – прокричал он сквозь рев горы. И так же медленно, как он повернулся к Пендергасту, Диоген снова отвернулся от него, скрывая ужасное зрелище, его взор вновь обратился на Сциара-дель-Фуоко. И как только он это сделал, сцена кошмара начала колебаться, растворяться, и исчезать, оставив Пендергаста снова в его собственной спальне и приглушенном свете обстановки, а свежие волны боли нахлынули на него с новой силой.

Глава 57

Глубоко под спальней Пендергаста Констанс, тяжело дыша, стояла в одной из последних длинных подвальных комнат. Черная нейлоновая сумка была перекинута через плечо. А узоры паутины свисали с ее платья.

Она достигла конца кабинета доктора Эноха. Уже было полтретьего дня, и она потратила несколько часов, пытаясь собрать необходимые компоненты для противоядия. Опустив нейлоновую сумку, она сверилась со списком еще раз, хотя прекрасно знала, что именно до сих пор так и не нашла. Хлороформ и масло киноа.

Констанс отыскала большую бутыль хлороформа, но она оказалась плохо запечатанной и за все эти годы химикат испарился. И еще она не обнаружила никаких следов киноа. Хлороформ хотя бы был доступен по рецепту, но его получение займет слишком много времени, Констанс и не надеялась, что будет легко уговорить доктора Стоуна, находящегося наверху, выписать рецепт. Но масло киноа могло стать большой проблемой, так как из-за токсического характера оно больше не использовалось в травяных препаратах. Если она не сможет найти его внизу, то ей крупно не повезет. Масло просто обязано находиться где-то здесь в какой-то коллекции, потому что оно значилось обычным ингредиентом в патентованных лекарствах того времени.

Но она нигде его не находила.

Констанс вернулась назад через все комнаты, проскользнув под арками. До этого она оставила на последующую проверку несколько все еще разрушенных кладовых. Сейчас она собиралась проверить именно их... За эти месяцы она и Проктор провели кропотливый процесс уборки – отбрасывая груды битого стекла, осторожно расчищая разбитые экспонаты или пролитые химические вещества.

А что если бутылки масла киноа были среди тех, разбитых и выброшенных...?

Она остановилась у одной комнаты, которую они еще не восстановили. Опрокинутые стеллажи валялись на полу, а миллионы осколков битого стекла подмигивали и блестели на полу, который был окрашен различными цветными пятнами веществ и липкими, высохшими лужами. Мерзкий, заплесневелый запах висел в воздухе, как ядовитые миазмы. Но не всё было разбито: на полу многие бутылки лежали нетронутыми, а некоторые шкафы все еще находились в вертикальном или наклоном положении, заполненные баночками многочисленных цветов, каждая с этикеткой, подписанной изящным почерком Эноха Ленга.

Она начала с просмотра неразбитых бутылок в нескольких шкафах, которые избежали общего разрушения. Бутылки звенели под ее пальцами, когда она перебирала их, одно латинское название за другим, бесконечная вереница веществ.

Это сводило с ума. Систему сортировки доктор Энох держал только в своей голове – и после его смерти она так и не смогла ее расшифровать. Констанс подозревала, что она была случайной – и врач просто записал целую библиотеку химикатов в свою фотографическую память.

Закончив с одним шкафом, она приступила к следующему, а потом перешла еще к одному. Когда одна бутылка упала и разбилась; она отбросила осколки в сторону. Но неумолимое зловоние поднялось вверх. Она продолжала продвигаться вперед, сортируя все быстрее и быстрее, и еще больше бутылок падало в спешке. Она посмотрела на часы. Три часа.

Зашипев от раздражения, она переместилась к нетронутым бутылкам, валяющимся на полу – тем, что не разбились. Наклоняясь и слыша из-под ног хруст битого стекла, она продолжала поиск; поднимая бутылку, читала этикетку и отбрасывала ее в сторону. Здесь находилось много масел: календулы, огуречника, примулы, коровяка, корня чемерицы... но не киноа. С внезапным разочарованием она набросилась на одну из полок, которую уже обыскала, сметая бутылки на пол. Они приземлились, разбиваясь и издавая резкий звон, и теперь действительно ужасающий смрад быстро заполнил комнату.

Она отошла в сторону. Краткая потеря контроля вызвала у нее сожаление. После нескольких глубоких вдохов, она снова обрела присутствие духа и начала обыск последнего шкафа. До сих пор ничего.

И вдруг она стояла там: большая бутылка с надписью «МАСЛО КИНОА». Прямо у нее на глазах.

Схватив бутылку, она положила ее в сумку и продолжила поиск хлороформа. Через несколько бутылок, которые она просмотрела, нашелся небольшой, хорошо запечатанный флакон хлороформа. Она засунула его в сумку, подняла ее и понесла к лестнице, ведущей к лифту.

Констанс приняла этот неожиданный поворот удачи за знак. Но как только она дошла до библиотеки и книжные полки, скользя, встали на место, появилась миссис Траск и протянула ей телефон.

– Это лейтенант, – сказала она.

– Скажите ему, что меня нет.

С выражением неодобрения миссис Траск продолжала настаивать, протягивая телефон. – Он очень настойчив.

Констанс взяла трубку и приложила усилия, чтобы казаться радушной. – Да, лейтенант?

– Я хочу, чтобы вы и Марго явились сюда, живо.

– Но в настоящее время мы очень заняты, – ответила Констанс.

– У меня появилась важная информация. Есть несколько очень, очень плохих людей замешанных в этом. Вас и Марго собираются убить. Я хочу помочь.

– Вы не сможете помочь нам, – отрезала Констанс.

– Почему?

– Потому что... – она замолчала.

– Потому что вы планируете незаконное дерьмо?

Нет ответа.

– Констанс, немедленно тащите ко мне свою задницу. Или, да поможет мне Бог, я приду к вам с отрядом и доставлю сюда собственноручно.

Глава 58

Давайте повторим еще раз, – попросил Д'Агоста. День уже клонился к вечеру, а Марго и Констанс все еще сидели в офисе лейтенанта. – Вы говорите, что нашли лекарство от того, чем отравили Пендергаста?

– Противоядие, – подсказала Констанс. – Разработанное Иезекией Пендергастом, чтобы нейтрализовать эффект своего же эликсира.

– Однако вы не уверены.

– Не до конца, – ответила Марго. – Но мы должны попробовать.

Д'Агоста откинулся на спинку кресла. Это все казалось безумием. – И у вас есть все компоненты?

– Все, кроме двух, – пояснила Марго. – Они – растения, и мы знаем, где их найти.

– И где же?

А в ответ тишина.

Д'Агоста пристально взглянул на Марго. – Дайте угадаю: вы собираетесь ограбить музей.

Опять тишина. Лицо Марго побледнело и выглядело напряженным, но в ее глазах сиял решительный блеск.

Д'Агоста провел рукой по своей лысеющую макушку и посмотрел на двух дерзких женщин, сидящих через стол от него. – Послушайте. Я был полицейским слишком долгое время. Я не идиот, и я знаю, что вы планируете что-то незаконное. Честно говоря, мне плевать на это сейчас. Пендергаст – мой друг. Что меня действительно волнует, так это то, чтобы вы успешно заполучили растения. И не были убиты в процессе этого. Вы понимаете?

Марго, наконец, кивнула.

Д'Агоста повернулся к Констанс. – А вы?

– И я понимаю, – ответила она, но он смог прочесть по ее лицу, что она не согласна с ним. – Вы сказали, у вас есть жизненно важная информация. Что же это?

– Если я прав, то этот Барбо намного опаснее, чем кто-либо представлял. Вам понадобится подкрепление. Позвольте мне помочь вам достать эти растения, где бы они ни находились.

Снова тишина. Наконец, поднялась Констанс. – Как вы можете помочь нам? Вы сами указали нам, что то, что мы делаем, является незаконным.

– Констанс права, – согласилась с ней Марго. – Можете ли вы представить себе все эти грядущие бюрократические формальности? Теперь понимаете. Пендергаст – ваш друг – умирает. У нас почти не осталось времени.

Д'Агоста почувствовал, что теряет самообладание. – Я прекрасно осознаю всё это, поэтому и готов переступить черту. Послушайте, черт возьми, если вы не позволите мне помочь, я собираюсь запереть вас обеих в камере. Прямо сейчас. Для вашей же собственной безопасности.

– Если вы сделаете это, Пендергаст непременно умрет, – сказала Констанс.

Д'Агоста выдохнул. – Я не позволю вам двоим бегать вокруг, играя в полицейских. Барбо или его люди были на шаг впереди нас все это время. Как вы думаете, я буду чувствовать себя с тремя смертями на сердце вместо одной? Потому что он вполне может попытаться остановить вас.

– Я надеюсь, что он именно так и поступит, – отрезала Констанс. – А теперь я боюсь, что мы должны идти.

– Я клянусь, что собираюсь изолировать вас.

– Нет, вы так не поступите, – сказала она тихо.

Д'Агоста поднялся. – Оставайтесь здесь. Никуда не уходите.

Он покинул свой кабинет, закрыв за собой дверь, и подошел к сержанту Джозефу, занимающему удаленный рабочий стол. – Сержант? Видите этих двоих в моем кабинете? Когда они уйдут, я хочу, чтобы за ними установили сопровождение. Полная слежка, двадцать четыре на семь, до дальнейших распоряжений.

Джозеф обернулся на офис Д'Агосты. И лейтенант проследил за его взглядом. Через стеклянные двери, он увидел как Констанс и Марго разговаривают между собой.

– Да, сэр, – ответил Джозеф и вытащил официальный бланк. – Теперь, могу я узнать их имена?

Д'Агоста подумал и махнул рукой. – Забудьте, что я сказал. У меня есть другая идея.

– Конечно, Лу.

Д'Агоста открыл дверь своего кабинета, вошел, и пристально посмотрел на двух женщин. – Если вы планируете отправиться в музей, чтобы украсть несколько растений, вам нужно беспокоиться не об охранниках, а о людях Барбо. Вы это понимаете?

Женщины утвердительно кивнули.

– Убирайтесь отсюда.

Они ушли.

Д'Агоста смотрел на пустой дверной проем, и его переполняла бессильная злоба. Сукин сын, он никогда не встречал в своей жизни более невероятных женщин, чем эти две. Но существует только один хороший способ, чтобы обезопасить их, или хотя бы уменьшить их шансы пересечься с Барбо. И этим способом было выписать ордер на этого мужчину, привести его на допрос, и держать его задницу в участке, пока женщины делали то, что должны были сделать. Но чтобы заполучить ордер, ему потребуется обработать все доказательства, которые у него есть, объединить их, и подать окружному прокурору.

Он повернулся к своему компьютеру и начал яростно печатать.

*