Текст книги "Отравленный памятью (ЛП)"
Автор книги: Лина Манило
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Отравленный памятью
Лина Манило
Пролог
Каждую ночь, каждую чёртову ночь вот уже пять лет я вижу один и тот же сон, и это, наверное, не закончится никогда. Он преследует меня, стОит только закрыть глаза, разрушает хрупкие остатки сознания, отзываясь внутри гулкой болью. Я – сосуд, наполненный вязкой тоской по несбывшемуся до краёв. Она плещется во мне, сжимает сердце так, что подчас невозможно дышать. 2
Грёбаная память, она, словно осколок стекла врезалась в мозг, а впитавшись в кровоток, путешествует по моим венам.
Наверное, больше всего на свете я хочу, чтобы это прекратилось и мечтаю, чтобы не заканчивалось никогда. Будто извращённое удовольствие получаю, переживая раз за разом одно и то же.
И вот снова, сдавшись под натиском усталости, пытаюсь уснуть, а разноцветные картинки мелькают перед глазами, что взбесившиеся цирковые лошади. Я заведомо знаю, насколько больно будет на рассвете, но мой разум давно уснул, породив толпы чудовищ, и с этим уже вряд ли получится что-то сделать.
Рабам памяти не пристало менять своих хозяев.
* * *
– Арчи, не надо! – Нат пытается увернуться от моих рук, жадно хватая ртом воздух между приступами истерического хохота. – Я сейчас умру! Ты меня точно доведёшь, умру от смеха.
Но что бы она ни говорила, я на сто процентов уверен: моя девочка в полном восторге. Она любит мои прикосновения, пусть сейчас и всеми силами пытается указать на обратное.
– Не выдумывай, – шепчу ей на ухо, оставив попытки защекотать до смерти, и крепко прижимаю к себе. Она такая тёплая, родная. Второй такой нет на всём белом свете, сколько не ищи. – Ты никогда не умрёшь, а иначе, что со мной будет? Прежде, чем городить чушь, подумай о ближних своих, что жизни своей без тебя не представляют.
На секунду Нат замирает, как пойманная в силки птица, но через мгновение расслабляется и утыкается носом мне в ключицу. Чувствуя её тихое тёплое дыхание на своей коже, понимаю, что счастливее в этой жизни вряд ли ещё буду.
Мы сидим, обнявшись, несколько невыносимо сладких мгновений, а ласковый ветер, кажется, потерялся в отливающих медью волосах Нат. Мне никогда не встречался подобный оттенок: яркий, богатый, словно дорогой бархат насыщенного красного цвета. Так выглядели, наверное, мантии королей. И пусть Наташа, скорее убьёт меня, чем позволит назвать себя принцессой, но думать-то она запретить не сможет.
– Мне нужно идти. – Тихий шёпот нарушает тишину, и я скриплю зубами от досады. Ей снова нужно идти, и так бывает каждый раз. Нат не умеет отдыхать, не сидит на месте – в этом вся она: порывистая, страстная, рисковая. – Меня ждут. Ты же понимаешь?
Этот вопрос не требует ответа, потому что мы понимаем друг друга. Но как же иногда сложно это даётся.
Тяжело вздыхаю, медленно расцепив руки и выпуская Нат на свободу. Не хочу её удерживать, не хочу неволить – мы слишком давно знакомы, слишком велико доверие между нами, чтобы позволять себе такие выходки.
– Не злишься? – Она кажется встревоженной. Впервые Нат, будто не желает уходить, но я протягиваю руку, мягко касаюсь бархатистой кожи на загорелой скуле, покрытой россыпью веснушек, загрубевшими от многолетней работы с моторами пальцами.
– Почему я должен злиться? – стараюсь, чтобы голос казался спокойным, хотя внутри бушует пожар. – Ты так этого хотела. Научиться управлять вертолётом – твоя давняя мечта, поэтому даже не думай, а просто делай то, чего так долго хотела.
– Спасибо, Арч. – Счастливая улыбка озаряет красивое до боли в глазах, идеальное лицо. Нат закатывает рукав лёгкой клетчатой рубашки, обнажая довольно свежую татуировку – тонкая шпага, увитая тёмно-фиолетовыми и голубыми розами. – Отвезёшь меня?
Мы едем на окраину города, к старому аэродрому, где проходят занятия аэроклуба. Я всю дорогу мечтаю, чтобы небо заволокло тучами, и город затопило внезапным ливнем. Пусть хоть это остановит Нат, но солнце обжигает кожу, и даже ветер утих.
Полчаса быстрой езды и мы на месте. Торможу у сетчатого забора, за которым, я вижу, бегают и суетятся люди в рабочих комбинезонах, а инструктор отчитывает какого-то нерадивого сотрудника. Мне не нравится это место, мне не нравятся эти люди – они кажутся скользкими и падкими до наживы в ущерб безопасности. Хочется, не говоря лишних слов, въехать на территорию взлётной площадки на мотоцикле, снося по пути все препятствия, и разворотить здесь всё к чертям, но Наташа никогда не простит подобной выходки. Приходится терпеть, скрипя зубами.
Сегодня должен быть её первый полёт – самостоятельный, без инструктора. Нат так долго этого ждала, так стремилась к заветной цели, что противиться не имею права, хотя и мечтаю о том, чтобы сгрести её в охапку, перекинуть через плечо и увезти отсюда к чертям собачьим.
– Арч, послушай, – говорит Нат, когда мы оказываемся на месте.– Я слишком сильно тебя люблю. Никогда об этом не забывай, хорошо?
– Что с тобой? – удивляюсь, потому что, обычно, таких слов от неё не дождёшься. Неужели так сильно нервничает?
– Всё в порядке, не выдумывай. Просто мне не по себе: вдруг облажаюсь? Очень боюсь опозориться, вот и несу ванильную чушь.
Она отводит глаза и наматывает на палец прядь, горящих на солнце ярким пламенем, волос.
– Ты? – Я не верю своим ушам. Как такое вообще может быть, чтобы Нат была в себе не уверена и боялась провала? – О чём ты, Огонёк? Когда с тобой такое было в последний раз? У тебя всегда всё получается.
– Не называй меня так! – вскрикивает, хлопает меня по плечу и смеётся. Весьма больно, между прочим, бьёт. – Ох, нужно идти. Чёрт! Время! Заболтал меня совсем.
– Нат, слушай. – Обнимаю её за плечи, зарываюсь носом в наполненные светом длинные пряди. Они пахнут сиренью, диким мёдом и мечтами. – Если не хочешь идти, то не надо. Гори оно всё синим пламенем. И денег не жалко, ничего не жалко. Не хочу, чтобы ты переживала, это больно. Ты боишься, так нельзя. Сколько раз тебе говорил: неосознанному страху нужно доверять – он иногда самый лучший советчик.
– Сама не понимаю, что со мной творится, – произносит и, выпрямившись, целует меня. Мягкие губы, только коснувшись моих, дарят ощущение покоя и заставляют кровь бурлить. – Но я должна. Ради себя самой должна, потому что нехорошо бросать мечту из-за сиюминутной блажи. Но не скрою, волнуюсь. Это же нормально, да?
– Наверное. Но ты уверена, что готова сама летать? Может быть, лучше ещё парочку уроков с инструктором? – Беру в руки её лицо и пытаюсь найти на дне глаз причину её паники. – Я заплачу, не проблема.
Наташа кривится, морщит очаровательный носик. Знал, что будет возмущаться – она слишком самодостаточная для того, чтобы позволить оплачивать свои прихоти.
– Не надо. – Решительно мотает головой, и это означает, что переубедить её не под силу ни одной живой душе. – Я пойду, время.
– Торопыга, – улыбаюсь, целуя её в солнечную макушку.
– Не торопыга, а пунктуальный человек. – Поднимает в назидание палец вверх, чтобы я уж точно запомнил, кто есть кто.
Она такая смешная сейчас, с лихорадочным румянцем на загорелых щеках, с ярким блеском в лазоревых глазах, что не сдерживаюсь и целую её в губы – страстно, отчаянно, как в последний раз. 2
– Иди уже, пунктуальный человек. —Выпускаю Нат из объятий, хотя, чёрт возьми, это самое последнее в жизни, что хочется делать.
Она кивает, вмиг став серьёзной и деловито собранной.
Смотрю, как постепенно её силуэт растворяется в предрассветной дымке, хотя на улице солнечный полдень. А в ушах звучат слова: "Я слишком сильно тебя люблю. Никогда об этом не забывай".
Следующим кадром в моём воспалённом сознании всегда всплывает вертолёт. Его лопасти крутятся, рассекают воздушные потоки. В реальности я не видел его, но во сне он всегда взлетает, унося с собой мою Наташу, чтобы больше никогда не спустить на землю.
А потом, как это часто бывает во сне, грань реальности стирается, и вот уже на смену железной птице приходит птица настоящая. Огромный не то орёл, не то беркут, летящий по небу, равномерно взмахивая огненными крыльями, а за ним волочится, расчерчивая сумрачный купол, аспидный дымный след.
Во сне я всегда бегу за птицей, в тщетной попытке догнать, понять, усвоить. Мне хочется знать: почему? Почему она забрала мою Наташу? Но и во сне, и в реальности в ответ слышу лишь тишину.
1. Арчи
Святая покрышка, что я несу? Надо срочно ещё выпить.
Она кладёт руку на хромированную барную стойку и принимается постукивать по ней кроваво-красными ногтями. Перевожу взгляд на бармена, на лице которого читается плохо скрытое отвращение. Наш Костик давно и плотно женат, поэтому мои сменяющие друг друга в красивом хороводе подружки его бесят, чего он даже утаить не пытается. Ухмыляюсь, салютуя ему пустым стаканом. Пусть лучше делом займётся, а не бросается в меня уничижающими взглядами. Костик морщится, но стакан принимает и молча наполняет его новой порцией алкоголя.
– Это из-за того случая? – Замечаю, как сочувствие плещется в красивых глазах. Вот же гадство. В этом городе все, что ли, в курсе о «том случае»? – Но ведь уже пять лет прошло! Неужели до сих пор её любишь?
Если бы не мои принципы, то уже на её хорошеньком личике красовался кровоподтёк, но я женщин не бью. Хоть некоторые прямо напрашиваются.
– Прекращай, хорошо? – Выпиваю залпом виски, в то время как девушка, явно сообразившая, что сказала полную хрень, принимается помешивать трубочкой свой коктейль. – Какого чёрта суёшь свой нос, куда не просят? Это в любом случае не твоё дело, поняла?
Она кивает, не глядя на меня. Ну, почему эта дура не смолчала? Что же все эти идиотки вечно лезут со своими вопросами? Неужели нельзя разговаривать о погоде там, о музыке или о цветах? Почему каждый намеревается влезть своим рылом другому в душу? Загадка природы, не иначе. Чувствую как во мне начинает закипать гнев, способный довести до беды, поэтому делаю глубокую затяжку, наполняя лёгкие густым дымом. Успокаиваю дыхание и постепенно прихожу в норму. Костик, сузив глаза, следит за мной, зная, каким дерьмом бываю в гневе. Никому не нужны неприятности, которые я способен им устроить.
– Арчи, извини, пожалуйста, – жалобно просит девушка, чуть не плача. Я почти её не слышу, настолько громко играет музыка, но неплохо умею читать по губам. – Я не хотела, не злись, пожалуйста.
– Проехали, – говорю, дотрагиваясь пальцами до её щеки. Девушка на секунду замирает, но потом расслабляется, чувствуя себя прощённой, и блаженно прикрывает глаза. – Не возражаешь сменить обстановку и оказаться в более спокойном месте? Могу предложить своё скромное обиталище в качестве нового места дислокации.
Знаю, что она уже готова ехать за мной, куда придумаю, но спросить-то я должен – не зверь же всё-таки и не насильник.
– Но тут так весело! – лепечет, сглатывая слюну, когда касаюсь губами ямочки между выпирающими худыми ключицами. Чувствую, как бьётся лихорадочно её пульс. С каждой секундой девушка всё тяжелее дышит, а пышная грудь под тонкой майкой вздымается и опадает. Уверен, что и сердце её сейчас колотится с бешеной скоростью. Ещё немного и в воздухе отчётливо запахнет сексом.
– Арчи, салют, лысый чёрт! – кто-то орёт мне в самое ухо, обнимает за шею, похлопывает по плечу. – Не знали, что ты собирался сегодня в "Бразерс".
Девушка резко отстраняется и чуть со стула не падает, словно её ледяной водой окатили, а я фокусирую взгляд на тех, кто топчется рядом, смеётся.
– Брэйн, Роджер, – приветствую по очереди друзей ответными рукопожатиями. – Не собирался, но решил заехать. И, как оказалось, не зря.
Девушка при этих словах отчаянно краснеет и расплывается в счастливой улыбке.
Я не стал говорить друзьям, что совсем не могу находиться один, и все мои планы провести тихий вечер наедине с телевизором рушатся о стену воспоминаний, что мучают каждую секунду. Нет, на хрен, не собираюсь тихо сходить с ума, вгрызаясь зубами в залитую слезами подушку. Уж лучше приехать в "Бразерс", напиться, снять очередную хорошенькую девчонку, провести с ней ночь и на утро ни о чём не помнить.
– Ну и молодец, – глядя на меня в упор, говорит Роджер, поглаживая рыжую бороду. – Увидимся завтра в "Ржавой банке"?
Киваю, снова переключая своё внимание на девушку, тихо сидящую рядом и во все глаза рассматривающую татуированную голову Брэйна. Тот в свою очередь улыбается, кивает ей, и парни уходят.
– Понравился? – усмехаюсь, наблюдая её растерянность. – Могу познакомить. Сама узнаешь, зачем ему тату на голове.
Она фыркает и недовольно кривится, а я снова подзываю Костика, чтобы повторить заказ. Огненная жидкость обжигает горло и расплавленным металлом растекается по кровотоку, ускоряя сердечный ритм. Выпивка и секс – именно то, что мне нужно, особенно в последние пять лет.
Я стараюсь не задумываться, в кого в скором времени превращусь – отупевшего алкаша без копейки в кармане, брошенного всеми. Но пока ещё могу себя контролировать, буду жить так, как хочется.
– Ну, что? – спрашивает девушка, хитро поглядывая на меня из-под наполовину опущенных ресниц. – Предложение ещё в силе?
На секунду задумываюсь: я же, к чёртовой матери, забыл, что там предлагал ей до того, как нам помешали. Но, вспомнив, растягиваю губы в ленивой улыбке.
– Может быть. – Продолжая улыбаться, запускаю руку в шёлк волос и принимаюсь медленно массировать её затылок. – Всё будет зависеть от того, как далеко ты готова зайти. Со мной. Ты же понимаешь, о чём я? Вдруг я маньяк какой: затащу к себе в логово, изнасилую, разрублю на части и разбросаю в разных частях города. Всякое же бывает.
Снова отстраняюсь, а она молчит и смотрит блестящими глазами, как бы оценивая, согласна ли провести эту ночь в одной постели с тем, кого знает несколько часов. Медленно переводит взгляд на мою шею, покрытую плотным слоем татуировок, на широкую грудь, обтянутую тёмно-зелёной футболкой с логотипом группы Manowar. Постепенно её взгляд опускается всё ниже – проходится по голенищам высоких сапог, покрытых пылью.
– Закажи мне ещё коктейль, и сразу поедем, – наконец произносит, сглатывая слюну.
Через двадцать минут сидим в такси, которое мчит нас по направлению к моему дому, а руки девушки, имени которой так и не запомнил, лихорадочно путешествуют по моему телу. Таксист делает вид, что на заднем сидении его автомобиля абсолютно ничего не происходит, лишь изредка хмыкает, выворачивая лихо руль на поворотах.
Чувствую, что если так дальше пойдёт, то ночь перестанет быть томной, но, по сути, плевать, потому что давно уже перестал чего бы то ни было стыдиться.
* * *
Снова просыпаюсь в холодном поту, как это часто бывает в последние годы. Я напиваюсь в хлам, пытаюсь забыться, но воспоминания всё равно разрушают изнутри. Рядом сопит очередная девушка на одну ночь. Силюсь вспомнить, кто она и откуда здесь взялась, но в голове плотный туман, и только сердце предательски стучит о рёбра, причиняя физическую боль.
Ставлю босые ноги на прохладный пол, шарю вокруг ступнёй, пытаясь найти что-то, что в силах будет утолить жажду. Где-то здесь должна быть бутылка воды, но в темноте не могу ничего найти.
– Арчи, ты проснулся? – томный девичий голос разрушает хрупкую тишину. – Ещё так поздно, ложись.
Она тянет ко мне руку, проводит острыми ногтями по обнажённой спине, привлекая к себе внимание. Но я не хочу её – уже не хочу.
– Отдыхай, детка, скоро вернусь.
Она недовольно шипит и садится, и её белая кожа светится на фоне тёмного окна.
– Что с тобой? – бурчит, пытаясь поймать мой взгляд. Это довольно забавная ситуация, которая повторяется в моей жизни с завидной регулярностью. Всё-таки как не объясняй им, что они мне нужны лишь на один раз, многие не хотят до конца в это верить. Думают, наверное, что смогут чем-то удивить, и уж после этого останусь с ними навечно. Такая наивность уже даже не забавляет. – Тебе не понравилось? Я тебе не понравилась?
– Всё в порядке, милая, что ты выдумываешь? – Мне не нужны скандалы, но, наверное, по-другому сегодня не получится. – Ещё слишком рано, зачем поднялась? Утром поговорим, хорошо?
– Ничего хорошего! – вскрикивает скандалистка, спрыгивая на пол, огибает кровать и подбегает ко мне. Она голая, светлые волосы разметались по плечам, а в глазах застыли слёзы. – Зачем ты меня сюда привёз? Чтобы на утро из квартиры выставить?
Ох, очередная ненормальная. И где они этого набираются? В статьях типа «Тридцать три совета по удержанию мужика посредством масла лаванды»?
– Зачем ты всё драматизируешь? – Складываю руки на груди и, покачиваясь с пятки на носок, смотрю на разгневанную подружку. Почему многие так любят всё усложнять? – Я очень устал, правда, сегодня был трудный день, поэтому мне не нужны твои истерики. Если что-то не устраивает, то можешь прямо сейчас собрать свои манатки и проваливать отсюда, пока я окончательно не вышел из себя.
– Да как ты смеешь, чмо лысое?! – кричит почти в ярости, а мне смешно. Держусь из последних сил, чтобы не рассмеяться ей прямо в лицо – не хочу казаться ещё более отвратительным и циничным, чем есть на самом деле. – Думал, попользуешься мною и на помойку выбросишь?
– Даже и не думал тебя куда-то выбрасывать. – Мне действительно непонятно, что в её хорошенькой голове творится. Какая ещё помойка? – Просто разойдёмся как взрослые люди. Тихо и спокойно.
– А если я не хочу? – смотрит на меня печальными глазами и как-то даже съеживается, что ли?
– Не хочешь расходиться без скандала? Я заметил. Так же хорошо всё начиналось. Думал, ты вменяемая.
– В смысле?
– Только последние идиотки скандалят после секса. Всё так хорошо начиналось. Ты миленькая, может быть, я преступил через свои принципы и переспал с тобой ещё пару раз, завтра, например. А сейчас придётся тебя выгнать.
– Нет! – взвизгивает красотка и закрывает лицо руками. Так, ещё немного и она разрыдается, а этого вообще не выношу. – Я не хочу уходить от тебя. Неужели тебе не понравилось со мной? Неужели тебе не понравилось? Мне казалось, у нас был прекрасный секс, ты был доволен же, да? Так зачем расставаться? Могу остаться здесь... 4
Если я когда-нибудь пойму природу такого мазохизма, то стану на одну сотую процента счастливее.
– Слушай, девочка, я не собираюсь с тобой жить. Вообще ни с кем жить не собираюсь, уяснила?
– Это всё из-за неё? Арчи, но ты же не можешь заживо себя похоронить!
Ага, эта, значит, у нас доморощенный психолог. Ума, наверное, в Интернете набиралась.
Она смотрит на меня участливо, как на больного, а мне хочется намотать её светлые волосы на кулак и хорошенько приложить о дверной косяк. Несколько раз медленно вдыхаю воздух, наполняя им лёгкие, в попытке успокоиться. Но если она хоть ещё одно слово в этом направлении скажет, я точно её придушу.
– Так, милая моя, собирай свои грёбаные шмотки и катись туда, откуда пришла. И насрать, что сейчас ночь – вали!
– Ты не можешь так со мной поступить! – вопит, мгновенно превратившись в разъярённую тигрицу. – Я тебе не девка гулящая!
– Когда с первым встречным трахаться ехала, видно, забыла об этом. Проваливай, в самом деле. У меня от тебя голова трещит.
Стои?т, широко открыв рот, и часто-часто моргает. Такая потешная, впрочем, не потешнее десятков других. Иду на кухню, чтобы не мешать ей собраться, наливаю себе виски и через несколько минут хлопок двери – резкий, оглушительный – заставляет на секунду съежиться, но следующим приходит облегчение.
2. Кристина
Сначала до слуха доносится жужжание телевизора, радостный возглас и в завершение – топот маленьких ножек по полу. Обычное утро выходного дня – ничего не поделаешь.
– Мама, мамочка, поднимайся! – Тонкий голосок единственного любимого мужчины врывается в сознание на бешеной скорости, отдаётся эхом и разрушает хрупкие остатки сна. – Там такое! Мамуля, ты ещё спишь, что ли? Вставай, вставай, вставай!
Мой сын возмущён, что позволила себе всё ещё лежать в кровати, когда он проснулся и полон кипучей энергии – хмурит брови, смешно закусывает пухлую нижнюю губу. Он всегда обижается, если встаёт раньше меня, но я настолько устала за прошедшую рабочую неделю, что просто не могу подняться, хоть режь, хоть на части рви. 2
– Что там стряслось? – Стон вырывается из груди, когда я замечаю, что на часах всего семь часов утра.
– Я телик смотрел, а там тако-ое! – Женечка нетерпеливо ёрзает рядом на узкой кровати, тянет ручки, требуя моего безраздельного внимания. Дикий восторг плещется в голубых глазах – уж не знаю, что его так взволновало, но перевозбудился он знатно. – Сем-пи-о-нат!
Женечке четыре, почти пять, но он до сих пор смешно коверкает некоторые буквы – даже логопед пока не помогает. Зато он очень забавный, когда пытается, как сейчас, выговорить трудное слово.
– Чемпионат, милый, чемпионат, – смеюсь, притягиваю тёплое тельце, ещё не лишённое детской пухлости, к себе, заключая в крепкие объятия.
Это позже он заострится весь, станет колким и ершистым; потом будет иметь от меня секреты и бриться по утрам, но сейчас, в любое время дня и ночи, могу обнять его как можно сильнее, прижать к сердцу, вдыхая самый сладкий в мире аромат – аромат детства.
– Я же так и сказал, – дуется сын, удобнее устраиваясь рядом. – Семпионат.
– Ладно-ладно, болтун, что там за чемпионат такой? – Мне интересно всё, что волнует Женечку, потому что по-другому не могу. Он единственный не позволяет мне опустить руки, когда от тоски и наваливающихся проблем хочется выть белугой.
– Ой, мамочка, там тако-о-е! Ты бы видела! – он захлёбывается от восторга, крутится, размахивает руками, пытаясь хотя бы жестами, если уж слов не хватает, обрисовать масштаб того, что так сильно поразило. – Масасыклы! Они такие класивые, очень!
Страсть моего сына к железным коням началась чуть ли не с рождения. Никогда не мог устоять, узрев на улице проезжающий мимо мотоцикл – стоял, открыв рот, с распахнутыми от восторга глазами. Он даже на трёхколёсном велосипеде ездит, повязав на голову расписной платочек, будто это бандана – такой смешной и серьёзный, что слёзы из глаз от хохота.
– И что там? Чемпионат, где выбирают самый красивый мотоцикл? Конкурс красоты?
– Мамочка, ты такая взрослая, а такие глупости говоришь, – хмыкает Женечка, поворачивает ко мне голову, и я замечаю снисхождение и упрёк в его глазах. Вот, докатилась: уже четырёхлетний мальчик считает меня идиоткой. Почему-то думала, что в запасе есть ещё десяток лет. – Не-а, там не то. Там они кататься будут, показывать всякие штуки. Будут самого шустрого масасыклиста искать. Мамочка, они такие красивые, я видел!
– Мотоциклисты, что ли? – не сдерживаюсь и смеюсь.
– Масасыклы! – кричит Женечка, вырываясь из моих объятий. Вижу, что обиделся, гордец эдакий. – Пойдём туда, а? Мамочка, я очень хочу, там так весело будет. Я всё видел, на Зелёной поляне будет это всё. Пойдём, а? Ну, пожа-а-алуйста!
– Конечно, пойдем. – Целую сына в макушку. Он такой тёплый и родной, что сердце замирает, настолько сильно люблю его. И пусть в моей жизни творится полный кавардак, ребёнок к этому не имеет никакого отношения. Ради него я всё выдержу, как бы временами и не казалось по-другому.
– Ура! – Женечка вырывается из моей хватки, вскакивает на ноги и принимается прыгать по кровати. – Я знал, что ты согласишься!
– Всё-то ты знаешь, – говорю, вытягивая ноги и руки в тщетной попытке унять боль в перетруждённых, растянутых мышцах.
* * *
Мы приехали с Женей на Зелёную поляну, где, несмотря на июльскую жару, не протолкнуться: наверное, всё население города пришло посмотреть на чемпионат или по-другому: байк-шоу, которое, оказывается, проводится ежегодно. Но я здесь ни разу не была, потому что мы с сыном меньше года живём в этом городе.
Размалёванные и одетые весьма экстравагантно девушки стайками перемещаются от одного байка к другому, виляя бёдрами и активно привлекая к себе внимание мужчин в кожаных доспехах. Те рассматривают юных нимф оценивающе, с кривыми ухмылками на губах и о чём-то перешёптываются. Часто я и на себе ловлю их оценивающие взгляды – медленные, вдумчивые, явно провокационные. После каждого раза, когда замечаю очередного ценителя женской красоты, что глядит на меня, не таясь, словно раздеть мечтает, хочется схватить сына и, крепко зажмурившись, бежать отсюда, сломя голову. Я не большая любительница повышенного мужского внимания к своей персоне – каждый раз становится неуютно и немного боязно.
Женечка идёт рядом, ничего вокруг, кроме мотоциклов, не замечая и крепко схватив меня за руку. Он смотрит вокруг распахнутыми от восторга глазами, словно попал на самое лучшее в своей жизни цирковое представление. Я знаю своего сына: таким тихим и покладистым он бывает только, если восхищён до крайности.
Вокруг невообразимое количество народа: все толкаются, кто-то громко смеётся, какая-то девица, оседлав плечи здорового рыжего мужика с густой бородой и с чёрной повязкой на одном глазу, распевает слова неизвестной мне песни, размахивая в воздухе чёрной тряпкой. Флаг, что ли?
И кругом, куда ни глянь, мотоциклы, мотоциклы...
– Сынок, тебе нравится? – спрашиваю, глядя сверху вниз на своего ребёнка, который лишь может, что молча кивать. Гляди, даже слова не дождёшься – не то, что дома, где голова кругом идёт от его болтовни.
Честно признаться, я и сама в восторге: столько красивых байков никогда не видела. Некоторые имеют уж совершенно причудливый вид: украшенные стальными крыльями, модернизированные по последнему слову техники. К некоторым мотоциклам хочется подойти, потрогать руками, такими нереальными они кажутся, но мне неловко – не хватало ещё дурочкой выглядеть перед их хозяевами. Уж лучше буду смотреть со стороны – так надёжнее.
– Мама, мама, смотри, что там! – кричит Женечка, указывая пухлой ручкой на огромный байк, стоящий на чём-то, вроде постамента.
Его вид и правда поражает: мотоцикл больше напоминает персонажа фильма «Чужой» – огромная стальная махина с приваренным к задней части хромированным хвостом, завивающимся дугой. Неужели на нём действительно можно ездить? Удивительно.
Неожиданно толпа, до этого пребывающая в относительном покое, шевелится и волнуется, словно море перед штормом. Сначала я не придаю этому значения – ну толкнули пару раз и ладно. Но когда какая-то девица в коротких кожаных шортиках, открывающих вид на стройные, просто-таки километровые, ноги и в облегающем серебристом топе лезет на плечи своего дрыщеватого приятеля, а её примеру следуют и другие, понимаю, что что-то точно должно случиться. В голове одна мысль, что сейчас нас с Женей затопчут, даже имени не спросят.
Поднимаю сына на руки и, чуть привстав на носки, пытаюсь рассмотреть, что там такое заметили эти полоумные девицы, раз готовы просто так, на фоне полного благополучия, снимать с себя майки.
«Прохват, прохват!» – доносится с разных сторон, а я понять не могу, о чём они таком говорят.
Мне неясно, что это значит, но, судя по оживлению в толпе, близится что-то грандиозное.
– Филин будет, не знаете? – орёт мне кто-то на ухо.
Вздрагиваю от испуга, поворачиваю голову и натыкаюсь взглядом на девушку, в глазах которой читается неприкрытая восторженная истерика. Пожимаю плечами и робко улыбаюсь. Девица щурится, морщит нос, словно тот факт, что я не знаю никакого филина, её шокирует. Будто я не человек, а одноклеточная амёба. Наверное, среди таких девиц не знать этого пернатого – преступление.
К этой поклоннице орнитологии сквозь плотную толпу протискивается, видно, её подружка с двумя банками пива под мышкой и пачкой тонких сигарет в руке. Но сейчас меня мало интересуют все эти страсти по непонятно кому – мне бы сделать так, чтобы сына не раздавили, хотя Женя, кажется, доволен этим нечаянным перформансом: таращится кругом, хлопает в ладоши, смеётся. Ну, хоть кому-то весело, потому что мне уже кажется, что моя печень сплющилась в тонкий блин, а на ноге кто-то решил сплясать джигу. Что за народ такой сумасшедший? И почему я вообще согласилась на уговоры четырёхлетнего вымогателя и припёрлась сюда? Надо было дома оставаться, хоть кишки бы никто не выдавил.
Мысли носятся в голове, я бухчу себе под нос, пытаюсь отпихнуть тех, кто уж слишком решительно наваливается на меня со всех боков, кислорода отчаянно не хватает, солнце печёт прямо в темечко – в общем и целом, прекрасный выходной день, каждый бы так проводила.
Неожиданно толпа, в которой нас зажало, начинает делиться на две части. Дышать становится значительно легче, когда все, кто стоял справа, отходят дальше. Это какое-то очень организованное, почти театральное действо, свидетелем которого я стала. В результате таких манипуляций сто?ит повернуться всем корпусом вправо, и мы с Женей оказываемся в первом ряду – лицом к широкой дороге.
Оглушительный рёв моторов доносится до слуха, и мы принимаемся вертеть головой, чтобы понять, откуда идёт звук, становящийся с каждой секундой всё громче и отчётливее. Кажется, даже асфальт, раскалённый июльским зноем, вибрирует под ногами.
– Мама, смотри! – кричит мне на ухо сын и указывает рукой влево.
Но я и сама всё увидела: чёрная туча медленно, но уверенно приближается к нам.
«Они едут! А-а-арчи!» – вопит та девушка, что протискивалась к подружке с пивом и сигаретами. Видно, эту не волнуют пернатые, ей какого-то Арчи подавай.
«Брэ-эйн! – голос из толпы, словно звук хлыста рассекает воздух. – Набей мне розу! На груди! На обеих!»
В памяти всплывает: «Наколи мне, кольщик, купола». От этого столпотворения у меня, похоже, мозг поплавился, раз такой репертуар в голову лезет.
Тем временем, мотоциклы всё приближаются – теперь их смутные образы в моих слегка подслеповатых глазах приобретают более чёткие очертания. Целая колонна байков, конца и края которой не видно, как не присматривайся, едет в нашу сторону. По восторженным ахам и охам барышень, по выкрикам парней, стоящих в толпе, понимаю, что это и есть тот самый прохват, о котором все совсем недавно говорили. Толпа шумит, хлопает, кто-то кричит и прыгает.
Но я согласна с ними – это поистине грандиозное зрелище. Стальная река плавно движется в нашем направлении, во главе с огромным байком, на корпусе которого прикреплён флаг, что развевается на ветру и трепещет. Мотоциклисты, кто в гордом одиночестве, кто со спутницами восседают на своих железных конях, и почти у каждого за спиной реет знамя.
– Класота! – восклицает Женечка, размахивая ручками и приветствуя каждого, кто проезжает мимо.
Байкеры, минуя толпу, поднимают вверх кулаки, а девушки, сидящие сзади, кажутся такими счастливыми – с развевающимися на ветру волосами, порой в причудливых и замысловатых шлемах, но каждая раскована в абсолюте. Я завидую им – они знают, что такое воля, и никакая клетка не способна удержать их свободолюбивый дух в своих пределах.
