Текст книги "Знак розы"
Автор книги: Лейла Мичем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)
Глава 14
Майлз поднялся наверх, в комнату матери, и Мэри ждала в гостиной. Она стояла у одного из французских окон, выходившего на некогда роскошный розовый сад. Несколько кустов уцелело, большая же часть роз безвозвратно погибла под ударами кочерги, которой орудовала Дарла, когда домашние уже спали. Ранним утром следующего дня Тоби нашел несколько красных и белых бутонов, срезал обломанные стебли и принялся искать оружие, боясь, что хозяйке взбредет в голову продолжить начатое и избить дочь, пока та спит.
С тех пор розовые кусты никто так и не пересадил, и теперь на месте святотатства росли сорняки, милосердно скрытые со стороны улицы шпалерами, давно нуждавшимися в покраске, Лишь несколько бутонов храбро распускались весной посреди разоренной клумбы.
В доме не осталось ни капли спиртного, и Мэри пожалела о том, что не попросила Тоби купить бутылку шампанского, чтобы отпраздновать возвращение брата домой. Разумеется, они больше никогда не поднимут бокалы вместе с матерью, но ведь они вдвоем с Майлзом могли бы устроить скромное торжество в гостиной.
Хотя праздновать, откровенно говоря, было особенно нечего. Брат превратился в больного беспокойного человека. Большую часть времени он молча сидел в углу, изредка покашливая в носовой платок.
– Она плохо выглядит.
Стоявшая у окна Мэри едва не подпрыгнула от неожиданности.
– Извини, я не хотел тебя пугать. – Сутулясь и шаркая ногами, Майлз вернулся в гостиную. Он переоделся в штатское и теперь озирался с видом человека, попавшего в зал ожидания на вокзале. – Мама выглядит ужасно, верно? Это место, куда ты ее отправила, выжало ее досуха.
Мэри ощутила укол раздражения.
– Выписываясь из санатория, мама выглядела очень даже неплохо, – заметила она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно и спокойно. – Эммит сказал, что она стала похожа на себя прежнюю, но простуда, которую мама подцепила в поезде, перешла в пневмонию, и выздоровление далось ей нелегко.
– Она говорит, что в прошлом году ты отправила ее на лечение в Денвер, чтобы она не путалась у тебя под ногами, пока ты будешь заниматься сбором урожая.
– Ох, Майлз, это неправда! – с негодованием воскликнула Мэри. – Мама нуждалась в профессиональном уходе. Ты не поверишь, на какие хитрости она пускалась, чтобы заполучить бутылку. Она настолько оскорбительно вела себя с сестрами, что ни одна из них не пожелала остаться, и вся тяжесть ухода легла на Сасси.
– А ты? Где была ты?
– Ты прекрасно знаешь, где была я. Я должна была заниматься сбором урожая. Тебе-то известно, каких усилий требует управление плантацией.
Майлз окинул сестру пронзительным взглядом.
– Если бы мы продали землю после смерти папы, ничего этого не случилось бы.
Мэри едва успела прикусить язык, с которого уже готов был сорваться резкий ответ. Она старательно гнала от себя эту мысль, отказываясь даже задуматься над тем, какой могла бы быть их жизнь, если бы они продали плантацию. Она взяла в руки серебряный кофейник, стоявший на подносе.
– Выпьешь кофе? А вот имбирные пряники. Сасси испекла их специально для тебя.
– Нет, спасибо. Расскажи мне о маме. Как ты думаешь, она когда-нибудь выздоровеет?
– Она пока не перешла в разряд людей, излечившихся от алкоголизма. – Мэри сделала глоток обжигающего кофе, чтобы уменьшить сухость во рту. – Тяга к спиртному никуда не делась, и нас предупреждали...
– Нас?
– Эммита Уэйта и меня. Он помогал мне заботиться о матери. Не знаю, что бы я без него делала. Это он нашел санаторий. Эммит ездил со мной на поезде в Денвер, а потом помог привезти маму домой.
– Без сомнения, из чувства вины.
– Из сострадания. Присядь, Майлз, давай поговорим. Или ты хочешь подняться к себе в комнату и немного отдохнуть?
– Давай поговорим. – Майлз с размаху опустился на диван, свесил руки между костлявых коленей и понуро опустил голову. Спустя несколько мгновений он произнес: – Она попросила у меня выпить.
– О Майлз, нет, только не это...
Мэри и представить себе не могла, что мать способна выпрашивать у Майлза спиртное, – хотя, если подумать, что тут странного? Узнав о приезде сына, Дарла оживилась, ее голос зазвучал бодрее, у нее загорелись глаза, словно она хранила какую-то важную тайну. Мэри тогда решила, что оживление вызвано известием о том, что Майлз возвращается с войны, но, оказывается, мать надеялась, что он станет снабжать ее выпивкой.
– Что ты ей сказал?
Она с опаской взглянула на брата. Мать всегда веревки вила из Майлза.
– Разумеется, я сказал ей «нет».
– И что она сделала?
Майлз рассеянно провел рукой по тонким, редеющим волосам, чем вызвал целый водопад перхоти, которая, подобно снежинкам, закружилась в лучах солнца, проникающего сквозь жалюзи.
– Она не стала устраивать истерику, если ты об этом.
Мэри присела рядом с ним.
– Я решила, что причиной улучшения был ты, а не бутылка, которую, как она надеялась, ты привезешь.
– Выходит, причина не во мне, – ответил Майлз.
Он сцепил руки и устремил взгляд в пол.
Мэри положила ладонь ему на плечо.
– В чем дело, Майлз? Ты выглядишь разочарованным. Разве ты не рад тому, что вернулся домой?
Внезапно он встал, сунул руки в карманы брюк и принялся расхаживать по комнате, втянув голову в плечи, – знакомые симптомы, завидев которые Мэри поняла, что брат собирается с духом, дабы сообщить ей нечто важное.
– Я не останусь здесь, – сказал он наконец. – Я хочу вернуться во Францию. Там есть одна медсестра, которая вернула мне здоровье, во всяком случае, то, что от него осталось... – Приступ кашля заставил его прерваться. Откашлявшись, Майлз поднял голову и взглянул сестре в лицо. – У меня гниют легкие, крошка Мэри, и я не знаю, сколько мне осталось.
– Майлз, дорогой...
Он поднял руку, призывая ее к молчанию.
– Я не разыгрываю перед тобой слезливую мелодраму. Ты же меня знаешь. Я всего лишь откровенен с тобой. Сколько бы времени мне ни осталось, я хочу провести его с Мариеттой. Есть и еще кое-что. Я... стал коммунистом.
– Майлз!– Мэри вскочила с дивана, словно подброшенная пружиной. – Этого не может быть!
Она сама удивилась глубине своего негодования. Хотя чему тут удивляться? Брат перепробовал все новомодные политические течения, меняя убеждения как перчатки. Но чтобы представитель клана Толиверов стал коммунистом!
–Я знал, что ты отреагируешь именно так, – заметил Майлз, – и не сомневаюсь, что ты думаешь, будто это очередное мимолетное увлечение, но тут ты ошибаешься. Восстание большевиков – величайшая революция в истории человечества. Она принесет миру больше пользы, чем все...
– Ох, прекрати! Прекрати!– Мэри зажала уши ладонями. – Я не желаю слышать ни единого слова в защиту политической системы, еще более кровожадной, чем та, которую она сменила. Коммунист! Подумать только! – Она не смогла сдержать возмущение, как ни старалась. – А эта Мариетта? Она разделяет твои политические заблуждения?
– Она – член Коммунистической партии.
– Боже милосердный! – Мэри в отчаянии отвернулась от брата. – Итак, ты хочешь сказать, что возвращаешься во Францию, для того чтобы стать коммунистом?
– Я хочу вернуться во Францию, чтобы жениться на Мариетте. А коммунистом я уже стал.
– Привези ее сюда.
– Нет. Там для коммунистов более благоприятный политический климат.
– Понятно... – Невысказанный намек повис в воздухе. – А как же мама? Я рассчитывала, что ты поможешь ухаживать ми ней, а Сасси хоть чуточку отдохнет.
– Я не нужен маме, Мэри. И тебе тоже. Я уезжаю, Мэри. – Брат смотрел ей в лицо, исполненный решимости. – Я должен думать о Мариетте и о себе, а вернулся я только потому, что хотел убедиться в том, что парни благополучно доберутся до дома, ну и повидаться с тобой и мамой в последний раз.
Глаза Мэри наполнились слезами. Если Майлз уедет, то навсегда. У него не хватит сил вновь пересечь океан. Каким-то образом она должна убедить Майлза остаться до тех пор, пока его новая страсть не остынет, а Перси и Олли не смогут уговорить его пересмотреть свои взгляды.
Мэри провела ладонью по его небритой щеке.
– По крайней мере, останься ненадолго, пока не почувствуешь себя лучше. Побудь с нами еще немного.
Майлз взял ее за руку, потом присоединил к ней вторую и повернул их ладонями вверх.
– Сколько повидали эти руки, а ведь ты еще так молода. Мэри... Мэри... – Голос брата смягчился. – Если ты умна, то выйдешь замуж за Перси. Он – лучшая партия во всем Техасе, и он сходит по тебе с ума. Но я не думаю, что ты умна. Умная женщина всегда знает, что для нее важнее всего. Что проку от обильного урожая, когда ты не можешь вернуться домой к человеку, которого любишь? Нет, ты хочешь заполучить и Перси, и Сомерсет. Но тебе это не удастся, Мэри.
Она отняла свои руки, красные, огрубевшие от работы, и сунула их в карманы юбки. Лицо Мэри горело.
– Почему всем должна жертвовать я? Почему Перси не может отказаться от того, что дорого ему?
По губам Майлза скользнула кривая улыбка.
– Потому что он тоже глупец. Но я не такой. Вот почему я возвращаюсь к Мариетте. – Он повернулся спиной к сестре и двинулся прочь, как поступал всегда после окончания их споров с тех пор, как было оглашено завещание. В дверях он приостановился и бросил через плечо: – Когда будешь у Уориков, скажи, что я не приду. Я не намерен участвовать в политическом балагане, который запланировал мэр.
Глава 15
После ухода Майлза Мэри еще долго сидела в гостиной. Боже, как же она устала! До мозга костей, до кончиков пальцев на ногах. Интересно, что бы сказал отец, если бы увидел сейчас свою семью, распавшуюся и разделенную, когда каждый ее член потерян для остальных и надежды воссоединиться больше нет... И все потому, что его жена и сын оказались не в состоянии понять важность Сомерсета.
Майлз ни словом не обмолвился о ранении Олли. Мэри вынуждена была признаться себе, что не стала расспрашивать брата о подробностях, потому что просто не хотела их знать. Поэтому она решила, что не увидится с Перси сегодня вечером, хотя ей очень хотелось раствориться в его объятиях. Но она слишком устала и чересчур сильно нуждалась в нем. Она может согласиться на что угодно. Так что лучше прислать записку с сообщением о том, что Майлз очень устал и они пораньше лягут спать. Ее отсутствие приведет Люси в восторг. О том, какой будет реакция Перси, лучше не думать.
Тем вечером, лежа в постели, Мэри слушала звуки музыки и шумного веселья – рев труб, струнные аккорды и треск фейерверка, – доносящиеся с городской площади. Вскоре она не выдержала и в одной ночной рубашке босиком прошлепала в гостиную, чтобы дождаться гула автомобильных моторов. Они непременно приедут, если Перси сядет за руль «пирс-эрроу», который его отец сохранил для сына в гараже. В одиннадцать часов вечера Мэри услышала, как сперва один, а затем и второй автомобиль свернул на Хьюстон-авеню. Когда на улице вновь воцарилась тишина, на подъездную дорожку Толиверов въехал автомобиль и остановился у веранды. Сердце Мэри гулко забилось.
Она стояла у окна в темной комнате, прислушиваясь и глядя в ночь. Мэри расслышала слабый звон ключей, мягкий шорох листьев под ногами и подумала, что умрет от нетерпения, прежде чем Перси выйдет из тени в тусклый свет октябрьской луны, И вот это мгновение наступило. В лучах луны Перси предстал во всем великолепии. Серебристые блики ночного светила засверкали в его светлых волосах, легли на широкие плечи, которые изящно облегал новый темный костюм, отразились в золотых запонках на ослепительно белых манжетах и последнем изобретении часовых дел мастеров – наручном хронометре и напоследок зацепили лакированные туфли ручной работы... Принц пришел к нищенке.
Перси подошел к веранде и вдруг остановился как вкопанный.
– Что?– расслышала Мэри его изумленный возглас, когда он взлетел наверх, перепрыгивая через две ступеньки.
Послышался шорох. Перси вытащил ее записку из дверной щели, и девушка разглядела, как он подошел к лампочке на крыльце, чтобы прочесть послание. Он сделал шаг назад и ошеломленно уставился на темное окно, по другую сторону которого стояла она, прижав к губам кулак.
– Черт тебя возьми, Мэри! Ты не можешь так поступить! – обратился Перси к погруженному во мрак дому голосом, охрипшим от разочарования и обиды. – Ты же знаешь, как я хочу увидеть тебя, – я ничего так не хотел все эти годы! – Перси скомкал записку и стремительно подошел к окну, которое почему-то выделил среди прочих. – Мэри, выйди ко мне. Я же знаю, что ты там! – Он прижался лицом к стеклу, вглядываясь в темноту и ожидая ответа.
Мэри замерла, не осмеливаясь пошевелиться и не понимая, как он может не слышать бешеного стука ее сердца сквозь несколько дюймов, отделявших ее от его светловолосой головы. Она крепко зажмурилась и впилась зубами в руку, чтобы не поддаться желанию распахнуть дверь и броситься в его объятия.
– Ладно, – сказал Перси, выпрямляясь. – Быть может, сегодняшняя ночь – и впрямь не лучшее время для нас, но завтра все будет по-другому. Мы непременно увидимся. Жди меня.
Девушка стояла неподвижно, как статуя. Вот и хорошо. Утро и впрямь мудренее вечера. Она отправит Сасси пригласить Перси на кофе, а сама пораньше вернется с плантации, чтобы привести себя в порядок, и постарается сделать что-нибудь со своими неухоженными, огрубевшими руками. И тогда она будет готова встретиться с ним.
Мэри встала с первыми проблесками зари и к семи утра уже была на плантации вместе с остальными арендаторами. Они в последний раз осматривали ряды растений, собирая долгоносиков, перед тем как начнутся осенние дожди. Вдруг один из чернокожих арендаторов легонько коснулся ее плеча.
– Мисс Мэри, похоже, у вас гости.
Она посмотрела в ту сторону, куда он указывал. Сердце замерло у нее в груди.
– О Боже, нет...
Перси в легком пальто шагал к ней вдоль рядов обработанных хлопковых кустов. Мэри судорожно вздохнула. Ну вот и все. Он застал ее в тот момент, когда она выглядела просто безобразно. Мэри сорвала с головы широкополую шляпу, смахнула рукавом пот со лба и двинулась навстречу Перси.
Он остановился, поджидая ее, и сунул руки в карманы. Его лицо оставалось бесстрастным.
Разве мог он не думать о том, о чем подумал бы любой мужчина на его месте? На Мэри была старая фланелевая рубашка с закатанными рукавами и мешковатые грязные штаны, заправленные в сапоги. Шляпу Мэри стала носить совсем недавно, после того как заметила, что ее кожа приобретает коричневый оттенок. Волосы Мэри были перетянуты на затылке шнурком из сыромятной кожи, а лицо и руки испачканы пылью. В глазах Перси она, должно быть, выглядела ничуть не лучше тех женщин-бродяжек, которые частенько просили подаяния у задних дверей ее дома.
Мэри остановилась в нескольких ярдах от Перси, одетого в безупречный деловой костюм, с неудовольствием отметив, что ее арендаторы бросили работу и теперь во все глаза смотрят на них. На их лицах читалось удивление: они недоумевали, что понадобилось здесь мистеру Перси, наследнику «Лесозаготовительной компании Уорика». Перси заговорил первым.
– Аве, Мария, благословенно будь имя твое.
Мэри гордо вздернула подбородок.
– Не думала, что ироничность стала одним из твоих качеств.
– Ты многого обо мне не знаешь. – В его глазах сверкнул гнев. – Почему ты не открыла мне дверь вчера вечером?
– Я полагала, что моя записка все тебе объяснила.
– В ней было сказано, что вы легли пораньше, но ведь ты не спала, а стояла у окна в гостиной и наблюдала за мной, не так ли?
Мэри раздумывала недолго.
– Да, – призналась она.
– Разве так следует встречать солдата, вернувшегося с войны?
– Нет, не так, но мы с тобой оба знаем, что случилось бы, если бы я вчера открыла дверь, Перси.
Он шагнул к ней, и его лицо исказилось от боли.
– Дьявол тебя забери, Мэри! Неужели это было бы плохо? Мой Бог, мы с тобой – взрослые люди.
Мэри огляделась. У нее сладко засосало под ложечкой, колени подгибались. Арендаторы вернулись к работе, но время о времени бросали в их сторону любопытные взгляды.
– Давай продолжим нашу беседу вон там, – предложила Мэри, показывая на «пирс-эрроу», стоящий под деревом.
– Давай, – согласился Перси и взял ее за руку, словно боясь, что она бросится бежать в противоположном направлении.
Из машины он достал чашки и вакуумную бутылку, которая называлась «термос» и появилась на американском рынке совсем недавно. Уорики всегда спешили первыми опробовать новинки. Перси налил в чашки кофе, но Мэри отказалась пить обжигающую жидкость в «пирс-эрроу», прекрасно помня о том, что случилось, когда она последний раз сидела в нем. Она помогла Перси расстелить под деревом чехол от автомобиля, и они уселись на него, скрытые от любопытных взглядов стволом дерева и капотом машины. Мэри заметила, что Перси обратил внимание на ее исцарапанные, огрубевшие руки.
– Ну, – начала она, – вот ты и увидел, как обстоят у меня дела. Здесь дорога каждая пара рабочих рук, и так будет до тех пор, пока не закончатся выплаты по закладной.
– Совсем не обязательно.
– Нет, по-другому и быть не может.
– Мэри, посмотри на меня. – Он поставил на землю чашку и взял ее за подбородок сильными пальцами. – Ты меня любишь?
Сладкое жжение стало сильнее, но теперь к нему добавилось еще и участившееся сердцебиение. Она кивнула.
– Да. Да, люблю.
– Ты выйдешь за меня замуж?
Она не стала торопиться с ответом.
– Я очень хочу этого, – наконец проговорила Мэри, встретим его обжигающий взгляд. – А теперь позволь и мне задать тебе вопрос. Ты согласен взять меня иСомерсет?
Перси не отвел глаз.
– Судя по тому, что я чувствую сейчас, да, согласен. Мэри, все это время я думал только о тебе. И сейчас я хочу тебя еще сильнее, чем прежде. Я не представляю себе жизни без тебя. Я не хочужить без тебя. Так что да, сейчас я согласен на все, если только ты выйдешь за меня замуж.
Он дал ей ответ, о котором она молила небо, но Мэри расслышала в его голосе такую печаль, что едва не расплакалась. Перси был на пять лет старше ее, лучше образован, разбирался в человеческой природе, но именно она, несмотря на свою наивность, отчетливо видела, какое будущее их ожидает, если они поженятся. Вчера ночью, перед самым рассветом, Мэри приняла окончательное решение.
– Перси, – сказала она, взяв его руку и прижимая ее к сердцу. – Ты говоришь то, что чувствуешь сейчас. Но что будет потом, когда то, что мы испытываем друг к другу, угаснет? – Она не дала ему раскрыть рот, мгновенно прижав пальчики к его губам. – Я скажу тебе, что будет. Ты начнешь обижаться на меня за то, что вынужден делить мою любовь с плантацией. Ты станешь ревновать меня к Сомерсету. Ты будешь злиться на меня за то, что я позволила ему отобрать у меня время, которое могла бы провести с тобой и детьми. Сначала ты возненавидишь Сомерсет, а потом и меня. А теперь расскажи, почему у нас с тобой все будет не так.
Мэри говорила мягким, но твердым голосом, и в нем звучала бесконечная печаль, которую Перси не мог не почувствовать.
Она ждала его реакции, в тысячный раз спрашивая себя: неужели она отпустит этого мужчину? Но разве может она поступить иначе?
После долгого молчания Перси сказал:
– Хочешь, я опишу тебе будущее, которое ждет нас после того, как мы поженимся?
Мэри отпустила его руку.
– Если ты полагаешь, что это необходимо...
Перси заправил ей за ухо прядь волос, выбившуюся из-под кожаного шнурка.
– Можешь назвать это самонадеянностью, но я уверен, что смогу заставить тебя отказаться от Сомерсета. Я полагаю, что способен сделать так, чтобы женщина в тебе победила фермера, и тебе не придется остаток жизни бороться с арендаторами, хлопковым долгоносиком и капризами погоды. Когда ты узнаешь, что я могу тебе предложить, ты захочешь навсегда остаться со мной. Ты захочешь выглядеть свежей и красивой, когда я буду возвращаться к тебе по вечерам. А воскресное утро ты предпочтешь проводить в постели, занимаясь любовью, а не подниматься с зарей, чтобы поработать с бухгалтерскими книгами. И кровь Толиверов уже не будет иметь для тебя решающего значения, когда ты увидишь, как она соединится с моей в наших детях. А со временем...
Как-то очень ловко и быстро, так, что Мэри даже не успела сообразить, что происходит, он привлек ее в свои объятия и поцеловал.
– А со временем, – повторил Перси с горящими глазами, отпуская ее, – ты сама будешь удивляться тому, что собиралась предпочесть адский труд на плантации мужу и детям, которые тебя обожают.
Мэри смотрела на него, чувствуя, как сладко ноют у нее распухшие губы. Он бредит! Стараясь не обращать внимания на зов плоти, Мэри смахнула со лба непокорную прядь волос.
– Перси, как получилось, что за все эти годы ты так и не понял, что я собой представляю?
– Все я понял, – ответил он с таким видом, словно собирался поцеловать ее еще раз. – Ты просто не хочешь признаться себе в том, что я вижу совершенно отчетливо. И я намерен убедить тебя в этом, Мэри. – Он стал серьезным, лукавые искорки в его глазах угасли. – Ради тебя самой. Ради нас обоих.
Ради нас обоих. Эти слова заставили Мэри вспомнить об Олли и о том вопросе, который не давал ей спать по ночам... И задать который, как она полагала, у нее никогда не хватит мужества. Но сейчас она была обязана спросить об этом.
–И ради Олли? Чем мы с тобой обязаны Олли?
На лбу у Перси образовались морщинки.
– Олли? Я знаю, чем яобязан Олли, но мы?..
Мэри всматривалась в его лицо, но видела лишь недоумение. Она накрыла его руку своей.
– Расскажи мне о том дне.
Перси отодвинулся от нее, сделал большой глоток кофе и устремил взор вдаль, на поля.
– Наш гарнизон конвоировал колонны военнопленных из Франции в Германию. Большинство фрицев радовались тому, что война закончилась, но были и такие, кто хотел и дальше сражаться за фатерлянд[9]9
Фатерлянд (нем.) – Отчизна, родина.
[Закрыть]. Именно их нам следовало опасаться. Они устраивали засады по обочинам дорог и убивали нас поодиночке, когда мы отрывались от колонны. Один из таких уродов и бросил гранату. – Перси выплеснул остатки кофе на траву и поморщился, словно у напитка оказался неожиданно горький привкус. – Она упала прямо у меня за спиной, но я не видел ее. Кто-то крикнул, предупреждая меня, но, пока я среагировал, было бы уже слишком поздно. Олли оттолкнул меня и накрыл гранату своим телом. – Перси повернулся к ней, и Мэри увидела, что его лицо побледнело и омрачилось воспоминаниями. – «Нет больше той любви, как если кто положит душу за друзей своих»[10]10
Новый Завет, Иоанн. 15:12—14.
[Закрыть].
«Он ничего не знает», – подумала Мэри, и облегчение смешалось с ужасом. Значит, это оставалось тайной, ее и Олли. Перси не сомневался, что Олли действовал из любви к другу, чью жизнь он ценил дороже собственной. Возможно, так оно и было и она не обязана выходить замуж за человека, который вернулся домой целым и невредимым благодаря тому, что кто-то пожертвовал ради него своим здоровьем. Тем не менее Мэри ощутила, как волна благодарности к Олли накрывает ее с головой.
–Я очень ему признательна, – сказала она.
– В самом деле?
– Ты знаешь, что это так, Перси.
Их взгляды встретились, и спустя долгое время в его глазах вспыхнул незнакомый огонь.
– Знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего? Отвести тебя в хижину, сунуть под душ и намылить с ног до головы. А потом...
– Перси, ш-ш...
Чувствуя, как от желания кружится голова, Мэри прижала ладонь к его губам.
Но Перси продолжал говорить сквозь ее пальцы:
– ...я бы вытер тебя насухо, отнес на кровать и весь остаток дня занимался с тобой любовью. Как тебе такая перспектива?
Задыхаясь, она пробормотала:
– Это невозможно. – И быстро вскочила на ноги. – Мне пора возвращаться к работе.
– Ого, – сказал Перси и обеими руками обхватил голенище ее сапога. – Мы еще не закончили разговор. Ты еще не слышала, что я хочу предложить.
– Мне показалось, что ты только что все изложил.
– Нет, у меня есть более серьезное предложение. Но сначала ответь на один вопрос.
– Только поскорее, пока мы не стали предметом пересудов.
Перси стер грязное пятно с ее щеки.
– Плантация может прогореть, любовь моя, и что ты тогда будешь делать?
Ей показалось, будто солнце внезапно скрылось за тяжелой грозовой тучей. Он ведь имел в виду отнюдь не финансовые последствия катастрофы, а то, как она будет себя чувствовать, если потеряет не только его, но иплантацию. Это был тот самый вопрос, который она не позволяла себе рассматривать даже теоретически. И Мэри решила увильнуть от прямого ответа.
– По-моему, ты будешь только рад, если я потеряю Сомерсет.
Он холодно улыбнулся.
– То есть ты полагаешь, что я буду счастлив заполучить тебя в любом случае? Нет, такой вариант развития событий меня не устроит, Цыганочка. Я хочу, чтобы ты пришла ко мне не в силу необходимости, а потому, что поймешь: я нужен тебе не меньше Сомерсета. А теперь давай вернемся к вопросу о том, что мы должны сделать ради самих себя...
– Что ты предлагаешь? – поинтересовалась Мэри, ощущая сухость во рту.
– Я предлагаю, чтобы мы дали себе возможность разобраться, кто из нас прав – ты или я. Я предлагаю, чтобы мы дали себе возможность понять, сможем ли мы жить друг без друга.
– И... как же мы сделаем это?
– Мы будем разговаривать, обедать, гулять...
«Где я возьму столько времени?» – в смятении спросила себя Мэри.
Перси придвинулся ближе и окинул ее ироничным взглядом.
– Ты выиграешь в любом случае, Цыганочка. А вот я могу и проиграть.
Она почувствовала, как в жилах у нее вскипела кровь. Хватит ли у нее смелости принять его предложение? Или же это шанс доказать ему, что они не подходят друг другу?
–Я соглашусь при одном условии. Тебе следует понять, что я не всегда буду свободна, когда тебе этого захочется, и ты должен обещать, что не станешь торопить события и не воспользуешься... моей неопытностью. В противном случае я убегу, как испуганный кролик.
–Я буду само понимание и терпение. Ты даже не заметишь моих силков.
«Именно этого я и боюсь», – подумала Мэри, взволнованная и испуганная одновременно.
– Кроме того... есть еще одно обещание, которое я от тебя потребую.
– Говори.
– Больше не называй меня Цыганочкой.
Перси рассмеялся глубоким раскатистым смехом.
– Обещаю. Итак, мы договорились?
– Договорились, – ответила Мэри. – А теперь я должна вернуться к работе.
Шагая по полю, она чувствовала, что он смотрит ей в спину.
Она не стала бы винить его, если бы он вдруг передумал. Как он мог желать ее в мешковатых штанах и фланелевой рубашке, с волосами, небрежно связанными кожаным шнурком? Пройдя несколько шагов, Мэри вдруг вспомнила еще кое-что и резко обернулась.
– Кстати, а как же быть с Люси?
– С Люси? – Перси нахмурился, словно с трудом вспоминая, о ком идет речь. – Ах, Люси. Вчера я признался ей, что у меня есть другая.
Мэри оцепенела.
– Ты сказал ей, кто именно?
– Нет, я избавил ее от этого унижения. Похоже, она не очень-то и хотела знать. Я просто сказал, что это женщина, которую я любил всю жизнь и на которой собираюсь жениться. Сегодня рано утром Люси уехала. Не думаю, что мы снова ее когда-нибудь увидим.
