Текст книги "Знак розы"
Автор книги: Лейла Мичем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц)
– Договорим как-нибудь в другой раз, Цыганочка. Не забывай, на чем мы остановились.
– Постараюсь, хотя ничего не могу обещать, – отозвалась она, ощетинившись при употреблении прозвища, которое, как он прекрасно знал, она ненавидела.
– Ты уж постарайся.
– Эта твоя гостья... как ее зовут и кто она такая? – спросил Майлз, выходя вслед за друзьями из комнаты.
– Люси Джентри. Она довольно мила. О папаше сказать ничего не могу.
Дальнейшего разговора Мэри не услышала, поскольку «мальчики», как их называли в их семьях, вышли на улицу. Из окна гостиной Мэри смотрела, как Олли и Перси шагают вниз по подъездной аллее к своим сверкающим «пирс-эрроу»[5]5
«Пирс-эрроу» – одна из старейших автомобильных марок.
[Закрыть] подаренным в честь окончания университета. В июне Майлз был озадачен и обижен тем, что не обнаружил такого же подарка в конюшне, которую только предстояло переделать в гараж, поскольку у Толиверов еще не было ни одного из новомодных самоходных экипажей. Теперь он понял, почему отец ограничился коллекцией празднично перевязанных энциклопедий, которыми он мог воспользоваться в своей будущей работе.
На Мэри навалилась странная грусть, отчего настроение испортилось окончательно. Она жалела о том, что им с Перси не дали договорить. Сама она не собиралась возвращаться к прерванному разговору, а он, скорее всего, забыл о нем к тому времени, как выехал с подъездной аллеи. Она так никогда и не узнает точного слова, с помощью которого он бы описал свои чувства к ней, хотя догадаться было несложно. Это была жалость – жалость к тому, что она была Толивер, и к тому, что она отнеслась к своему наследству чересчур серьезно. Мэри не могла понять, почему Перси ведет себя столь насмешливо и легкомысленно. В конце концов, он был единственным наследником, призванным защищать и сохранять достояние семьи. Олли, несмотря на свою добродушную веселость, смотрел на возложенную на него ответственность гораздо серьезнее. Но более всего Мэри выводило из себя то, что Перси именовал ее любовь к Сомерсету «одержимостью», поскольку не испытывал такой же привязанности к «Лесозаготовительной компании Уорика».
Что ж, этого вполне можно было ожидать от тех, кто отрекся от своих корней. Уорики и Толиверы прибыли в Техас, намереваясь стать плантаторами, но семья Перси тут же переключилась на лесозаготовки, тогда как Толиверы остались верны своей мечте. Перси рассматривал «Лесозаготовительную компанию Уорика» как способ заработать на жизнь. А она относилась к Сомерсету как к образу жизни.
Удовлетворенная таким разграничением, Мэри направилась в столовую. Брат уже сидел на своем месте. В желтоватом свете керосиновых ламп они молча съели ужин, отстраненные и разобщенные.
«Кто такая эта Люси Джентри?» – думала Мэри, которой кусок не лез в горло. И действительно ли у нее есть планы в отношении Перси, как подозревает его мать?
Глава 7
– Мэри, можно пригласить тебя в кабинет на несколько минут?
Мэри, перебиравшая бобы, вздрогнула от неожиданности и подняла голову. В дверях кухни стоял Майлз.
– Конечно, – ответила она, хотя его тон испугал и озадачил ее.
В последнее время Майлз стал бесцеремонным и грубым. Он был совсем не похож на нежного и любящего брата, каким был когда-то. Мэри подобрала подол фартука, чтобы высыпать бобы в корзину, которую держала на коленях Сасси. Они обменялись вопросительными взглядами. За последний месяц экономка неоднократно выражала свое возмущение тем, как мистер Майлз обращается с сестрой.
У Майлза появилась привычка появляться и исчезать с таинственным видом, зажав под мышкой красные бухгалтерские книги. Мэри хотелось потребовать, чтобы он дал ей просмотреть их, но она не осмеливалась это сделать. Сейчас был не самый подходящий момент для того, чтобы настаивать на своих правах. Мэри боялась, что Майлз претворяет в жизнь теорию, вызывавшую жаркие споры между отцом и сыном.
У нее кровь стыла в жилах при мысли о том, что Майлз мог приступить к реализации своей политики невмешательства в жизнь арендаторов. Сбор урожая должен был начаться менее чем через месяц, и им понадобится каждый цент, чтобы внести деньги по закладной. Мэри очень хотелось поговорить с Лео, но Майлз каждый день забирал экипаж и арабских скакунов, оставляя в конюшне только старую кобылу, добраться на которой до плантации было невозможно. Мэри испытывала непреодолимое желание ознакомиться с бухгалтерскими методами, которыми пользовался отец, но если учетные книги не забирал брат, они хранились в ящике стола в кабинете, единственным ключом от которого располагал Майлз.
Мэри любила брата, но начала смотреть на него как на противника. В поместье Толиверов образовались два лагеря, и на стороне Мэри была одна Сасси. Остальные – прочая прислуга, мать, друзья, за исключением Олли, сохранявшего нейтралитет, – все были на стороне Майлза. Господи милосердный, Мэри уже начала мечтать, чтобы с Майлзом что-нибудь случилось, какая-нибудь мелкая неприятность, которая вынудила бы его вернуть ей плантацию. Мэри надеялась, что в конце концов он поймет, что не рожден быть плантатором.
– Ты хотел поговорить со мной о маме? – спросила она, опускаясь в кресло напротив большого письменного стола.
– Я хотел поговорить о тебе, – произнес Майлз нравоучительным тоном, который усвоил с тех пор, как стал главой семьи. Сам он с важным видом устроился за столом, положив на него локти и переплетя длинные тонкие пальцы. Отложные манжеты сверкали накрахмаленной строгостью, так же как и его манеры. – Мэри, я уверен, ты понимаешь, что для всех нас наступили нелегкие времена.
Мэри кивнула. Ей хотелось расплакаться от того, что между ними больше не было тепла.
– Смерть отца должна была объединить нас. Вместо этого после прочтения завещания у нас с мамой не осталось к нему почти никаких чувств. Мы оказались обманутыми и преданными. Мама чувствует себя униженной. Мы оба были несправедливы к тебе, я отдаю себе в этом отчет. У тебя появилось ощущение, что это ты виновата в том, что случилось, и я сожалею об этом, Мэри, правда, сожалею. Однако, глядя на тебя, я не могу отделаться от чувства, что ты каким-то образом причастна к условиям завещания.
– Майлз...
Он поднял руку.
– Позволь мне закончить, а потом ты выскажешь свое мнение. Господь свидетель, мне не нужен Сомерсет, но он должен был перейти к нашей матери. Она должна была иметь право продать его или оставить себе. Она должна была быть первой в списке привязанностей папы, а не Сомерсет и не ты. Вот что мы оба чувствуем, говоря простым языком. Кроме того, мы полагаем, что ты в восторге от папиного решения.
– Только потому, что я сумею позаботиться о том, что принадлежит нам по праву рождения. Я позабочусь о маме. Она никогда ни в чем не будет нуждаться...
– Мэри, Бога ради, маме не нужна твоя благотворительность. Неужели ты этого не понимаешь? Поставь себя на ее место. Как бы ты себя чувствовала, если бы твой супруг предпочел тебе дочь?
– Я бы не стала отрекаться от дочери из-за того, что сделал мой муж! – вскричала Мэри.
Ее сердце разрывалось от боли при воспоминании о том, как мать отворачивалась к стене всякий раз, когда она входила к ней в комнату.
Майлз выставил руки ладонями вперед.
– Я понимаю, что ты чувствуешь, и мне действительно очень жаль.
– Мне не помешало бы немного материнской и братской любви. Я ужасно скучаю по папе...
– Я знаю, – сказал Майлз и на мгновение смягчился, – но все это не имеет прямого отношения к тому, ради чего я пригласил тебя сюда. А теперь я хочу, чтобы ты меня выслушала, прежде чем вскочишь с кресла и пошлешь меня к дьяволу. На твоем месте я бы не стал так поступать. Понятно?
Многозначительный взгляд Майлза напомнил ей о том, что пока именно он является доверительным собственником Сомерсета. В течение следующих пяти лет она и плантация будут в его власти.
Когда Мэри неохотно кивнула, Майлз откинулся на спинку старинного кресла и вновь принял позу наставника.
– Я намерен отправить тебя в пансион благородных девиц. В Атланте есть такой, и он прекрасно тебе подойдет. У меня еще осталось немного денег, которые завещал мне дедушка Томас, их хватит на год.
Мэри, онемев от негодования, уставилась на брата. Он собирался отправить ее подальше от плантации...
– Пансион называется Беллингтон-холл, – невозмутимо продолжал Майлз, которого нимало не тронуло отчаяние, написанное на лице сестры. – В свое время его окончила Беатриса Уорик. Может, ты помнишь, Перси упоминал об этом, когда рассказывал о своей гостье, Люси Джентри. Тебе следовало встретиться с ней, поскольку она станет твоей соседкой по комнате.
От ужаса Мэри окончательно лишилась дара речи.
– Ты уедешь через три недели. Я распоряжусь, чтобы Сасси приготовила твои вещи.
Внутри у Мэри все горело, словно в животе бушевал лесной пожар.
– Майлз, пожалуйста, я должна остаться здесь, чтобы помочь Лео управиться с плантацией. Чем быстрее я всему научусь, тем лучше. Я не смогу сделать этого, находясь вдали от Хоубаткера. А с мамой мы что-нибудь придумаем.
– Единственное, что ты можешь придумать дельного, – дать мне разрешение на продажу плантации. – Майлз погрозил ей пальцем, увидев, как Мэри схватилась за ручки кресла, явно собираясь дать ему отпор. – Поскольку ты еще несовершеннолетняя, я могу сделать это от твоего имени. Разумеется, я не намерен идти наперекор твоим желаниям, о чем папа прекрасно знал.
Мэри все-таки вскочила на ноги. Кровь шумела у нее в ушах.
– Я решительно отказываюсь давать тебе такое разрешение!
– Я прекрасно знаю об этом, сестренка. Значит... ты поедешь в Беллингтон-холл.
– Ты не можешь так поступить со мной.
– Могу и поступлю.
Мэри уставилась на брата, словно у того вдруг выросли рога. Майлз не может так жестоко с ней обойтись.
– Это ведь Перси подкинул тебе идею насчет продажи плантации, верно? А Беллингтон-холл тоже он предложил?
Уголки губ Майлза дрогнули.
– Ты полагаешь, я не способен сам позаботиться о своей семье? Перси не предлагал ничего подобного. А теперь сядь немедленно.
Mэри попятилась к креслу.
– Ты совершаешь огромную ошибку...
– Я уже все решил, Мэри. В данный момент меня больше всего заботит мама, а не ты. А тебе следует утешиться сознанием того, что, когда ты станешь совершеннолетней, земля перейдет к тебе. У матери такого утешения нет. Поэтому ты поедешь в Беллингтон– холл и дашь ей шанс свыкнуться с несправедливостью – и, должен добавить, с ее чувствами к тебе. Твое отсутствие может заставить ее вновь полюбить тебя. Постоянное присутствие – нет.
Его речь была столь отрывистой и грубой, а слова – столь острыми, что ими можно было колоть лед. Колени у Мэри подогнулись, и она повалилась в кресло. Неужели Майлз хочет сказать, что, если она останется, мать никогда больше не будет любить ее? Но это же абсурд. Она – ее дочь. Чувства к детям могут, конечно, меняться ненадолго, однако мать никогда не перестает любить их – разве не так? Чувствуя себя всеми покинутой, в окружении стаи волков, от которых ей приходится отбиваться в одиночку, Мэри скрестила руки на груди.
– А что, если я откажусь уехать?
Майлз криво улыбнулся.
– Почему-то мне кажется, что ты не захочешь услышать, каковы будут последствия.
– И все-таки?
Брат подался вперед, неотрывно глядя в ее раскрасневшееся личико.
– Я воспользуюсь деньгами дедушки Томаса, чтобы отвезти маму в Бостон, где без проблем найду себе место преподавателя. Я знаком с некоторыми влиятельными пожилыми джентльменами, которые не станут терять времени даром и примутся развлекать нашу красавицу мать. Вполне вероятно, что в самом скором времени она вновь выйдет замуж, оставив эти, – он мотнул головой, имея в виду дом и все, с ним связанное, – «неприятные воспоминания» в прошлом. Я имею право на собственную жизнь. Если это означает, что я буду вне пределов досягаемости и не смогу исполнять обязанности доверительного владельца, так тому и быть. Кроме того, я продам полоску земли вдоль Сабины, чтобы пополнить свой кошелек. Обещаю тебе, Мэри, что, если ты не согласишься со мной, я поступлю именно так.
Мэри медленно разжала руки – до нее дошло, какой властью обладает брат. Это были не пустые угрозы. Майлз нашел выход. Очень тонкая нить, связывающая его с Сомерсетом, отцом и сестрой, не позволяла ему пойти ва-банк и увезти мать в Бостон. Он понимал, что, если Мэри будет управлять плантацией одна, пусть даже с помощью Лео, это будет означать конец Сомерсета. Отъезд матери навсегда опозорит их. Это лишь подтвердит досужие домыслы о том, что Вернон Толивер и впрямь нечестно обошелся с супругой, завещав свою собственность дочери.
Майлз вновь откинулся на спинку кресла, сунув большие пальцы рук в кармашки жилета.
– Итак? – осведомился он, самодовольно приподняв бровь.
Но Мэри была еще не готова капитулировать.
– Ты и так волен продать полоску земли вдоль Сабины. Что мешает тебе это сделать?
Несколько мгновений Майлз хранил молчание.
– Желание отца, чтобы я сохранил ее для своего сына.
На глаза Мэри навернулись слезы, и контуры предметов стали расплывчатыми.
– Майлз, что с нами случилось? Мы же должны быть счастливы.
– Плантация, вот что с нами случилось, – ответил брат, поднимаясь из-за стола и давая понять, что разговор окончен. – Плантация – проклятие для всех, кто одержим ею, Мэри. Так было всегда, и я склонен думать, что так будет и впредь. Патологическая страсть к земле вынудила такого хорошего человека, как наш отец, лишить наследства любящую жену и расколоть семью пополам.
Мэри обошла вокруг стола и взглянула на брата полными слез глазами.
– Майлз, я очень сильно люблю тебя и маму.
– Знаю, крошка Мэри, и я тоже скучаю по тому, как мы жили раньше. Особенно мне не хватает моей маленькой сестренки. Ты была нам очень дорога.
Слезы хлынули ручьем.
– Была?Вот так... в прошедшем времени?
– Видишь ли, все дело в том, что ты... чересчур Толивер.
– Раз это недостаток?
Майлз вздохнул.
– Тебе известно мое мнение на этот счет. Будет очень плохо, если тебя коснется проклятие, о котором в своем письме упоминал папа.
– О каком проклятии ты говоришь?
– Оно касается воспроизведения потомства. Тем, кто владел Сомерсетом, не везло с продолжением рода, – сухо пояснил Майлз и повернулся, чтобы взять с полки переплетенный в кожу тяжелый том. – Ты сама можешь прочесть об этом. Это альбом с фотографиями и генеалогическим древом. Я нашел его в бумагах папы. Прежде я даже не подозревал о его существовании. А ты?
– Нет, папа никогда не говорил мне о нем.
Мэри прочла заглавие на обложке: «Толиверы. Семейная история, начиная с 1836 года».
– Папа боялся, что, завещав тебе землю, он обрекает тебя на бездетное существование. То есть либо у тебя вообще не будет детей, либо они проживут недолго. До нашего появления плантацию всегда наследовал только один выживший Толивер, но кто знает? Наша молодость еще не закончилась. – В глазах у Майлза появилась насмешка. – Дедушка Томас был единственным наследником своего поколения, папа – своего. Прочти эту книгу, и ты поймешь, что имел в виду отец... и чего боялся.
Мэри охватило дурное предчувствие. Ей никогда не приходило и голову, что дед и отец были единственными выжившими представителями клана Толиверов и продолжателями рода. У каждого из них было несколько отпрысков, сейчас уже умерших. И где хранился этот альбом столько лет? Или отец намеренно не показывал его ей – законной наследнице семейного достояния?
Майлз холодными пальцами приподнял ее подбородок.
– Ну, – негромко спросил он, – ты поедешь в Беллингтон?
Мэри с трудом выдавила:
– Да.
– Хорошо. Значит, с этим покончено. – Он поправил манжеты и вернулся за стол, давая понять, что разговор окончен.
– Люси говорит, что Беллингтон-холл тебе понравится, – заметил он, когда Мэри уже подошла к двери.
Она обернулась.
– Кто такая эта Люси?
– Она не такая красивая, как ты, если ты это имеешь в виду.
Мэри залилась жарким румянцем.
– Конечно же нет!
– А, вздор. Конечно же да. Она невысокая, миленькая и кругленькая, как мячик, в нужных местах. Интересная, я бы сказал. Мне она нравится, а вот у тебя вряд ли вызовет симпатию. Почему ты не повидалась с ней, пока она была здесь?
– Я в трауре, Майлз, – напоминаю на тот случай, если ты не заметил.
– Не обманывай меня и себя, дорогая. Ты просто приревновала.
– Ерунда, – с невыразимым презрением процедила Мэри. – Если Люси мне не понравится, почему я должна жить с ней в одной комнате?
Майлз окунул перо в чернильницу.
– Было решено, что так будет лучше для вас обеих.
Мэри поняла, что он избегает смотреть ей в глаза.
– Решено? Кем? Тобой? Перси? Его матерью?
– Беатриса и Перси здесь совершенно ни при чем. Это предложила Люси, когда я высказался в том духе, что могу отправить тебя в Беллингтон, и уже я решил, что вы должны жить вместе. Думаю, вы вполне подойдете друг другу. У вас много общего. Обе вы небогаты. И тебе не придется страдать, деля комнату с состоятельной особой. Вы – одногодки. Словом, я уже говорил с директрисой.
Мэри сердито уставилась на брата, который склонился над письмом, делая вид, что ничего не замечает. Неужели все мужчины – такие дураки? Много общего, надо же!От Сасси, которая была дружна с поварихой Уориков, Мэри слышала, что эта девица втрескалась в Перси по уши. Он– единственное, что объединяло ее с Люси Джентри. И девчонка увидела в ней ниточку, ведущую в Уорик-холл.
– Еще что-нибудь? – осведомился Майлз, которому, судя по тону, все это изрядно надоело.
Мгновения нежности стали холодным пеплом в камине. Сейчас Мэри испытывала к брату лишь неприязнь. Прижимая к груди альбом, она распахнула дверь.
– Приятного чтения, сестренка, – бросил ей вслед Майлз. – Надеюсь, этот альбом не слишком тебя огорчит.
Мэри заглянула в кабинет.
– Убеждена, что этого не случится: я не верю в проклятия. Собираюсь иметь много детей.
– Поживем – увидим.
Мэри отнесла альбом к себе в комнату и присела у окна, чтобы посмотреть его повнимательнее. Потрепанный переплет был прошит кожаным шнурком, завязанным красивым узлом. Отогнав неясные опасения, Мэри раскрыла альбом на первой странице.
Кое-какие факты уже были ей известны. Другие стали открытием. Сайлас Толивер, прадед Мэри и патриарх клана Толиверов, появился на свет в 1806 году. Ему было тридцать, когда он прибыл в Техас вместе с женой и сыном Джошуа. Годом позже, и 1837 году, у него родился второй сын, Томас Толивер, любимый дедушка Мэри. В двенадцать лет Джошуа умер, упав на скаку с коня. Его оставшийся в живых брат вступил во владение Сомерсетом в 1865 году, после смерти Сайласа. В том же году Томас стал гордым отцом первенца по имени Вернон, будущего отца Мэри. Впоследствии у него родились еще один сын и дочь. Но к тому времени, как Вернон унаследовал Сомерсет, никого из них уже не было в живых. Его брат умер от укуса медноголового щитомордника[6]6
Медноголовый (мокассиновый) щитомордник – ядовитая змея, обитает в восточных и юго-восточных штатах США.
[Закрыть] в возрасте пятнадцати лет, а сестра скончалась во время родов, когда ей было всего двадцать. Ее ребенок родился мертвым, и таким образом Верной стал единственным представителем клана Толиверов.
Хронику сопровождали выцветшие фотографии Толиверов. Мэри внимательно всматривалась в их лица. Все дети выглядели жизнерадостными и здоровыми. Их смерть была внезапной. Вот они живы и полны сил, а завтра их уже нет. Проникнувшись сочувствием к их родителям, Мэри захлопнула альбом и убрала его с глаз долой. А потом, сняв передник и платье встала перед большим зеркалом. То, что она увидела, ей понравилось. Ее, конечно, нельзя назвать невысокой, миленькой и «кругленькой в нужных местах», но Мэри знала, что притягивает мужские взгляды, а ее стройное гибкое тело было предназначено для деторождения. У нее будет много детей – пусть Майлз в этом не сомневается. Отец – да упокоит Господь его душу – может не беспокоиться о том, что обрекает ее на бесплодие или сокращает жизнь ее детей, доверив ей Сомерсет. Проклятия Толиверов не существует. Перси и Олли тоже были единственными наследниками семейного бизнеса. Что же, и над ними нависло проклятие? Разумеется, нет. Мэри провела ладонью по упругому животу и стройным бедрам. А Перси Уорик пусть даже не мечтает о том, что она полюбит мужчину, который не пожелает делить ее с плантацией. Человек, который станет ее супругом, поможет ей продолжить род Толиверов и сохранить Сомерсет для следующего поколения. И сама мысль о каком-то проклятии – полный абсурд.
Глава 8
Атланта, июнь 1917 года
Уложив вещи, Мэри застегнула последний из своих саквояжей, наслаждаясь завершающим аккордом. Хвала Господу, он означал окончание ее заключения в Беллингтон-холле. Учебный год подошел к концу, и она едет домой. Через три дня она ступит на землю родного города, чтобы никогда больше не покидать его, если таково будет ее желание. «А оно будет именно таково», – гневно подумала Мэри, рывком сдергивая саквояж с кровати.
Но куда, ради всего святого, запропастилась Люси? Скорее всего, директриса отослала ее с каким-нибудь поручением. Что ж, если мисс Пибоди полагает, что Мэри готова опоздать на поезд ради того, чтобы попрощаться с соседкой по комнате, то она ошибается.
Мэри выволокла саквояж за дверь и поставила его рядом с остальными, которые должен был забрать привратник. Она уезжала последней. Об этом тоже позаботилась мисс Пибоди.
Двери дортуаров были распахнуты настежь, их обитательницы разъехались по домам. Остановившись на пороге, Мэри прислушалась, уже с трудом припоминая лица девочек. Все они были примерно одного возраста, но казались ей неисправимо юными, и их головы были забиты глупостями. Мэри чувствовала, что преподаватели испытывали удовольствие от того, что она последней получила разрешение покинуть пансион.
Впрочем, оставалась еще и Люси.
Мэри надеялась, что Люси не успеет вернуться к тому времени, как сама она отправится на вокзал. Все дело в том, что Люси непременно превратит расставание в нелепую мелодраматическую сцену, а их в исполнении своей соседки по комнате Мэри видела уже более чем достаточно.
Кроме того, дома ее ждали нешуточные потрясения. Сомерсет разваливался на глазах. В марте, отчаявшись получить известия о Сомерсете от Майлза, который в своих нечастых посланиях избегал упоминаний о плантации, Мэри написала Лео. Управляющий ответил ей со следующей почтой. Мелким, трудно читаемым почерком, с соблюдением всех возможных приличий, он описал ей плачевное состояние дел в Сомерсете.
Охваченная ужасом, Мэри в ярких красках представила себе трагизм ситуации. Стремясь доказать, что политика невмешательства в жизнь арендаторов принесет взаимную выгоду, Майлз приказал Лео спрятать подальше журнал учета норм выработки, убрать с лица строгое выражение и отправляться на рыбалку. Управляющему было сказано, что арендаторы не нуждаются в надзоре. Каждый из них отныне будет работать на себя. Верните человеку достоинство, дайте свободу поступать по-своему, и его энергия не будет знать границ.
В результате, писал Лео, арендаторы стали работать спустя рукава. В этом году они спрессовали в брикеты намного меньше хлопка. Методы мистера Майлза не сработали, так что, быть может, мисс Мэри стоит приехать и поговорить с братом.
Закончив читать, Мэри залилась слезами.
– Будь ты проклят, Майлз! – выкрикивала она, расхаживая по комнате. А ведь она знала, что это случится. Теперь, когда Лео прекратил присматривать за арендаторами, производительности неизбежно должна была упасть. О выплатах по закладной можно забыть. – Будь ты проклят! Будь ты проклят! Будь ты проклят! – всхлипывала Мэри.
Судьба нанесла ей еще несколько ударов. В апреле Соединенные Штаты объявили войну Германии. Конгресс принял закон о воинской повинности, согласно которому все годные к военной службе мужчины в возрасте от восемнадцати до сорока пяти лет обязаны были зарегистрироваться для ее прохождения. В ожидании худшего Мэри затаила дыхание. Наверняка Лео Дитер одним из первых в городке получил повестку. И кто же сможет заменить его?
А затем сбылся ее ночной кошмар. Первого июня Мэри получила письмо от Майлза, в котором он сообщал ей о том, что он сам, Перси и Олли поступили в армию и что в июле их уже ожидают в полевом лагере подготовки офицеров. Первая ее мысль была о том, что Майлз не сможет исполнять обязательства доверительного собственника, находясь по другую сторону океана. Вторая – что Майлза могут убить или ранить и что то же самое может случиться с Перси или Олли. Ошеломленная и растерянная, снедаемая гневом и страхом, Мэри расплакалась.
– Я вижу, вы уже собрали вещи.
Резкий голос, раздавшийся у Мэри за спиной, принадлежал Элизабет Пибоди, директрисе пансиона. Она стояла в дверном проеме, с пенсне на носу и дощечкой в руках.
– Да, собрала, – удивленно ответила Мэри.
Она никак не ожидала, что проводить ее придет сама мисс Пибоди. Проводами других девочек занимались воспитательницы и их помощницы, к числу которых принадлежала и Люси Джентри, так что теперь, когда Мэри осталась одна, недостатка в персонале для выполнения этой задачи не наблюдалось. Не прислать для этого Люси – поступок вполне в духе мелочной и злопамятной мисс Пибоди. «Она явилась, чтобы уколоть меня в последний раз» – подумала Мэри, намеренно поворачиваясь к директрисе спиной, чтобы надеть жакет дорожного костюма.
– Сколько у вас мест багажа?
– Четыре.
Элизабет Пибоди что-то быстро пометила на своей дощечке. Войдя в спальню, она критическим взором окинула голые кровати и стены, распахнутые шкафы и выдвинутые ящики.
– Вы ничего не забыли? Школа не несет ответственности за забытые вещи.
– Я ничего не забыла, мисс Пибоди.
Директриса перевела взгляд на Мэри, и ее агатовые глазки злобно сверкнули за стеклами пенсне. В них читалась неприязнь, которую Мэри встретила с холодным равнодушием, так отличавшим ее от других студенток.
– Да, вы можете быть в этом уверены, – произнесла директриса. – Не думаю, что у нас когда-либо была еще одна ученица, которая вынесла бы так мало после обучения.
Мэри обдумала ее слова и с приятной улыбкой ответила:
– Право, это не совсем верно, мисс Пибоди. Я узнала, например, что в предложении, которое вы только что произнесли, содержатся сразу две параллельные структуры.
– Вы положительно невозможны. – Костяшки пальцев директрисы, сжимавших карандаш, заметно побелели. – Своенравная себялюбивая девчонка.
– Только на ваш взгляд, вероятно.
–Я научилась доверять своим глазам, мисс, а они видят молодую леди, которая когда-нибудь пожалеет о своем решении.
– Очень сомневаюсь в этом, мисс Пибоди.
Директриса имела в виду ее отказ стать половинкой пары, составлением которых так прославился Веллингтон. Мэри давно обнаружила, что многие родители отправляют дочерей в пансион с единственной целью – подобрать для них подходящих мужей среди богатых братьев, кузенов, молодых дядюшек или даже вдовых отцов их соседок по комнате. Мужчину, которому отказала Мэри, звали Ричард Бентвуд. Он был состоятельным человеком и братом одной из немногих девочек, с которыми подружилась Мэри.
– Поскольку Аманда проведет здесь еще один год, возможно, вы добьетесь успеха, познакомив ее брата с кем-нибудь, кто проникнется к нему большей симпатией, чем я.
– Мистер Бентвуд не нуждается в моих услугах, мисс Толивер. А вот вы вряд ли встретите второго Ричарда Бентвуда.
Мэри отвернулась, надевая шляпку с широкими полями, закрывающими лицо, чтобы мисс Пибоди не заметила, что пущенная ею стрела попала в цель. По-своему директриса была права, хотя Перси, Олли и Чарльз, сын Эммита Уэйта, тоже были завидной партией. Проблема заключалась в том, что никто из мальчиков не ухаживал за ней и, отклонив предложение руки и сердца, сделанное Ричардом Бентвудом, Мэри поневоле задумалась о том, правильно ли она поступила. Ричард вполне подходил ей по всем статьям, кроме одной, которая, правда, имела решающее значение. Он ожидал, что Мэри переедет к нему в Чарльстон. Естественно, об этом нечего было и думать, но в тот вечер, когда они расстались навсегда, Мэри вдруг охватила паника. А что, если она так и не встретит человека, который понравится ей и станет ее мужем и отцом ее детей?
Мэри открыла сумочку, небольшую изящную вещичку с каркасом из черепахового панциря, расшитую бисером, одну из последних покупок, сделанных ею в большом универсальном магазине ДюМонта.
– Вот ключ от моей комнаты, – без всякого сожаления сказала она. – Мне пора, мисс Пибоди, иначе я рискую опоздать на поезд.
Выходя из комнаты, Мэри ждала, что ее окликнут. Попытка задержать ее будет вполне в духе этой ведьмы – неуплаченный взнос, надуманное обвинение в порче имущества, потерянная книга. Но, очевидно, директриса была рада возможности избавиться от нее, и девушка беспрепятственно устремилась по коридору и далее вниз по лестнице.
Внизу ее ожидал Сэмюэль, привратник. Он приветствовал Мэри золотозубой улыбкой.
– А я знал, что вы будете рады уехать отсюда, мисс Мэри. Извозчик сейчас приедет. Сколько же вы не были дома, а?
– Слишком долго, Сэмюэль. – Она протянула ему мелкую монетку на чай и благодарно улыбнулась. – Вы не видели мисс Люси?
– Она отправилась на Холм. Ушла минут двадцать тому.
– На Холм?! – воскликнула Мэри. – Чего ради она отправилась туда сейчас?
Холмом именовали почтовое отделение, располагавшееся на небольшой возвышенности в отдалении. Сама Люси никогда не получала писем, но всегда сопровождала Мэри, когда та проверяла свой почтовый ящик в надежде получить весточку от Перси.
В кованые чугунные ворота с грохотом вкатила запряженная лошадью карета.
– Счастливого пути, мисс Мэри, – провозгласил Сэмюэль, и все мысли о Люси вылетели у нее из головы, как пыль из-под колес.
– Слава Богу! – воскликнула Мэри.
Сэмюэль погрузил ее багаж и уже собирался помочь ей подняться в двухместное нутро кареты, как раздался знакомый голос:
– Мэри! Мэри! Сэмюэль, не отпускайте извозчика!
– Это мисс Люси, – безо всякой необходимости пояснил Сэмюэль.
Мэри вздохнула.
– Боюсь, вы правы.
Она смотрела, как к ней, приподняв подол старомодного платья, приближается маленькая фигурка, и ощутила прилив раздражения, за которым сразу же последовало раскаяние. Раздражение от того, что эта девчонка вцепилась в нее, словно пиявка, с самого первого дня в Беллингтон-холле, а раскаяние – потому что Люси была ее единственной подругой, не считая Аманды. Мэри с негодованием смотрела на бывшую соседку по комнате.
– Зачем тебя понесло на почту, ведь ты знала, что я должна успеть на поезд?
– Чтобы забрать вот это. – Люси помахала перед лицом Мэри каким-то конвертом. – Подвинься, я еду с тобой. Сэмюэль, скажите мистеру Джексону, чтобы молочник на обратном пути завернул на вокзал и забрал меня, хорошо?
– Мисс Пибоди сожрет вас с потрохами, – предостерег ее Сэмюэль.
