Текст книги "Каторжник император. Беньовский"

Автор книги: Лев Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц)

Руководители конфедерации будут вправе наделить предводителей отрядов воинскими званиями вплоть до генеральских. Успешные боевые операции, которые нанесут серьёзный урон противнику, могут поощряться более высокими воинскими званиями. Готовы ли вы, Панове, встать под знамёна конфедерации?

Нестройный гул голосов прервал оратора. Раздавались реплики:

   – Какой может быть разговор, пан Франц...

   – Мы одна семья.

   – Готовы, коли церковь с нами.

   – Ещё бы, сам преосвященный Адам благословляет нас...

   – Если я, мелкопоместный владелец, смогу выставить лишь нескольких воинов... На какой чин могу рассчитывать?

   – Ваш отряд вольётся в более крупный. А вы, как дворянин, всё равно получите офицерский чин. Подхорунжего, например, – пояснил мелкопоместному дворянчику Пулавский. – А теперь пусть каждый назовёт свои боевые силы. Начнём с вас, барон.

   – Я мог бы выставить тридцать всадников, – ответил Беньовский. – Десять из них полностью вооружены, прекрасно владеют военным делом. Эти научат сражаться остальных. Безоружные овладеют оружием в первой же удачной вылазке. Оружие позаимствуем у короля и русских генералов.

   – Достойный ответ, – удовлетворённо сказал Пулавский. – Пан Генский по возрасту и состоянию здоровья не решается сам выступить в поход. Но даёт вооружённых людей, которых мы присоединим к вашему отряду. Кроме того, к вам вольются мелкие отряды. Так что под вашим командованием, барон, окажется добрая сотня.

   – Но позвольте один вопрос, пан Франц... Я как участник Семилетней войны, прошедший не одно сражение...

   – Понимаю вас, барон. Вы хотели бы спросить, будет ли ваш военный опыт оценён должным образом. Отвечу: непременно будет оценён. Такие люди, как вы, нужны нам. Поэтому-то вы и становитесь во главе крупного отряда. А что касается звания... Пока вы капитан. Только до первого победного сражения. Победы принесут вам звание полковника.

«Недурственно», – подумал Беньовский. Слова Пулавского разожгли в нём честолюбие. Будет он непременно полковником, будет и генералом. Генералом, которому нет и тридцати. Чем, в конце концов, служба у конфедератов хуже службы королю или императрице? Поможет Бог, станет он одним из предводителей конфедератов, решающих судьбы Речи Посполитой. Да поможет Бог!

Когда ближние гости разъехались, а дальние разошлись по отведённым им покоям, Беньовский уловил момент, чтобы остаться наедине с Генским.

   – Пан Болеслав, я ведь сам собирался сегодня к вам, да только по иному делу.

   – По какому же, мой дорогой?

   – По сердечному. Намеревался просить руки Фредерики.

   – Вот порадовал старика. Я ведь, откровенно говоря, начинал догадываться, что к этому дело идёт. То-то вы с нашей Икой по укромным уголкам шушукаетесь. А как она?

   – Как батюшкина воля, говорит...

   – В доме Генских родительскую волю уважают. Так что же мы с тобой поделаем, голубчик? Война ведь...

   – Да, война.

   – Ты же венгр. Что тебе наши шляхетские свары? Можешь и не участвовать в баталиях. Никто не осудит.

Беньовский видел, что пан Болеслав хитрит и осторожничает. Он уклонился от участия в будущих боевых действиях конфедератов вовсе не потому, что был так уж дряхл и немощен. Все разговоры о преклонном возрасте и хворях были лишь хитрой игрой. Ведь ему ещё не было и пятидесяти. На самом деле Генский выдавал себя за убеждённого единомышленника конфедератов, но не хотел компрометировать себя в глазах королевской власти и идти на открытый разрыв со Станиславом и его русскими союзниками. Лучше выждать момент, когда перевес сил сложится явно не в пользу короля. Такую выжидательную позицию занимали многие шляхтичи. К ней подталкивал пан Болеслав и своего будущего зятя.

Морис Август, кажется, разгадал Генского и сказал запальчиво:

   – Беньовский трусом никогда не был. В Польше я стал поляком и не хочу отделяться от шляхты.

   – Достойно сказано, – с напускным восхищением произнёс Генский и подумал, что старшую дочку всё же придётся отдать этому молодцу. Засиделась девка в невестах. Ещё год, два, и старой девой назовёшь. А там ещё две подросли, Зося и Марыся.

   – Давай-ка поступим так. Объявим о вашей с Фредерикой помолвке. А после первой победы приедешь к нам полковником... Тогда и свадьбу сыграем. Да такую, чтоб всему воеводству запомнилась. Приданым дочку не обижу. Любимица она у меня.

Пан Болеслав крикнул слугу и зычно приказал:

   – Зови сюда пани Доменику, панночек! Да поживее!

Глава третья

29 февраля 1768 года в небольшом городке Баре в Подолии был заключён вооружённый союз польской шляхты, вошедший в историю под названием Барской конфедерации. А участников союза, направленного как против короля Станислава Понятовского, так и царской России, стали называть конфедератами. Верховным руководителем конфедерации шляхта избрала Михаила Иеронима Красинского, которому был выдан патент на чин маршала-генерала. Видную роль в руководстве конфедератами также играли брат Михаила Иеронима Адам, епископ Каменецкий, граф Михаил Ян Пац, назначенный маршалом Литвы, князь Карл Радзивилл[12]12
  Радзивилл Карл Станислав (1734—1790) – князь, противник партии Чарторыских. Примкнул к Барской конфедерации; после поражения у Несвижа эмигрировал за границу. По возвращении был прощён Екатериной II.


[Закрыть], Игнатий Мальчевский и другие богатейшие магнаты. Среди них не последнее место занимал и Иосиф Пулавский, староста варецкий, отец уже известного нам Франца Пулавского.

Какую цель ставило перед собой движение конфедератов? Сохранение шляхетских вольностей и привилегий католической церкви, отказ от всяких реформ, направленных на централизацию и усиление аппарата управления. Они отрицали веротерпимость, которую пытался было привить король, а это означало на деле привилегированное положение католичества и гонения на другие религии, в первую очередь православие. В своих манифестах руководители конфедерации упорно игнорировали короля, поэтому все усилия Станислава достичь какого-то компромисса с ними оказались тщетными. Начались военные действия. Против конфедератов выступили объединённые силы королевских войск во главе с гетманом Ксаверием Браницким[13]13
  Браницкий Ксаверий Петрович (?—1819) – сопровождал Августа III в Семилетней войне. Позже, при Елизавете Петровне, отправился с Понятовским в Россию. При Понятовском сделал блестящую карьеру: в 1765 г. – посол в Берлине, в 1771 г. – посол в России, в 1772—1773 гг. – посол во Франции, в 1774 г. стал великим коронным гетманом. Приверженец России.


[Закрыть] и русских во главе с генералами Апраксиным[14]14
  Апраксин Степан Фёдорович (1702—1758) – генерал-фельдмаршал, в начале Семилетней войны командовал русской армией. В 1757 г. армия под его командованием в битве у Грос-Егерсдорфа разбила прусские войска.


[Закрыть] и Кречетниковым. Несколько позже в состав русской армии влился Суздальский полк молодого бригадира Александра Васильевича Суворова, прославившегося впоследствии многими славными победами.

Одним из отрядов конфедератов стал командовать Морис Август Беньовский, называвший себя венгерским бароном. Вместо ожидаемой сотни кавалеристов под его началом едва набралось полсотни. Прижимистый Генский выставил только пять всадников, вооружённых старыми кремнёвыми ружьями. А легко мог бы выставить и несколько десятков. Но пан Болеслав ссылался на всякие неотложные хозяйственные заботы, дескать, люди заняты на ремонте мельницы. Присоединились к отряду два дальних родственника Генского, совсем молодые братья Лихницкие, мелкопоместные дворянчики, с четырьмя слугами. Чванливые и заносчивые, получившие звания подхорунжих, они только мешали Беньовскому, пытавшемуся наладить в отряде мало-мальскую дисциплину.

Регулярным вооружённым силам короля и русских генералов противостояло нечто аморфное, рыхлое, что можно было назвать армией с большой натяжкой. Скорее это был конгломерат разношёрстных, разнокалиберных отрядов, трудно управляемых из единого центра и действовавших самостийно. Высшее командование всеми этими силами, достигавшими по оценкам историков не более восьми тысяч человек, Номинально возглавлял Иосиф Пулавский. При нём, в его штабе, находились его сыновья Франц и Казимир. На первых порах, используя внезапность, но избегая открытых сражений с крупными силами противника, конфедераты наносили дерзкие удары по тылам королевских и русских войск, разоружали их передовые разъезды.

В одном селении под Волковыском отряд наткнулся на дозор королевского драгунского полка. В завязавшейся перестрелке один из драгун был убит метким выстрелом Мирчо, два других пришпорили лошадей и пустились галопом на Волковыск.

   – Догнать! – скомандовал Беньовский.

Королевские драгуны, казалось, уходили от погони. Но вот малорослый кавалерист, несколько поотставший от своего напарника-капрала, не удержался в седле и бухнулся кубарем в снег – его конь споткнулся о полено, оброненное проезжим лесорубом. Тотчас упавший оказался в кольце преследователей. Он поднялся с усилием и, сообразив, что сопротивляться бесполезно, бросил ружьё в снег.

   – О, матка боска...

   – Вот тебе и матка боска, – передразнил его младший Лихницкий, подталкивая солдата палашом сабли.

   – Пан подхорунжий, доставьте пленного в корчму для допроса, – приказал Беньовский.

Корчму у околицы села командир отряда облюбовал в качестве временной своей ставки. Корчмаря, рыжего пейсатого еврея, Мирно вытолкал взашей из избы – не положено постороннему присутствовать при допросе.

   – Кто такой? – без особого интереса спросил Беньовский тщедушного кривоногого солдата с крепкими крестьянскими ладонями.

   – Я-то?

   – Кто же ещё.

   – Рядовой второго эскадрона.

   – Где стоит эскадрон?

   – В городе. И русских солдат там много.

   – Много, говоришь? Видишь, москали топчут твою землю.

   – Королю помогают.

   – Изменник твой король Станислав. Понятно?

   – Бог ему судья.

   – Бог всем судья. Кем был до военной службы?

   – Землепашцем: Человеком пана Крулицкого.

   – Это который из Люблинского воеводства? – вмешался в допрос старший Лихницкий.

   – Какое это имеет значение, – перебил подхорунжего Беньовский и продолжал допрос: – И хорошо тебе платит твой король?

   – Как угодно его милости.

   – Вот видишь. Оставайся-ка в моём отряде обозным солдатом. Отличишься в первом бою, верну оружие.

   – Не можно, пан начальник. Присяга...

   – Присяга королю-изменнику, продавшемуся москалям!

   – Бог ему судья, нашему королю Станиславу.

   – А я твой судья, хлоп! – угрожающе сказал Беньовский. – Вот прикажу вздёрнуть тебя на первой осине.

Морис Август, по правде говоря, был озадачен: что делать с пленным, первым пленным в его военной практике. Не таскать же его за собой и не устраивать ради него походную гауптвахту. Повесить или пристрелить – дело не хитрое. Да уместно ли ожесточать и противника, и население жестокими мерами? Взятые из дома припасы давно кончились. Приходилось становиться на постой к шляхтичам, которые роптали и припрятывали харч, или реквизировать продовольствие у крестьян. Встречавшие конфедератов с угрюмой ненавистью во взгляде, они, казалось, готовы были взяться за топоры и вилы. Бесчинства и притеснения со стороны таких вот отрядов побуждали многих крестьян уходить на юг, в малороссийские земли, где собиралась недовольная голытьба под знамёнами дерзких атаманов Гонты и Железняка[15]15
  ...атаманов Гонты и Железняка. – Гонта Иван (?—1768) – сотник, участник движения гайдамаков, воспет Т. Г. Шевченко в поэме «Гайдамаки». Железняк (Зализняк) Макс (нач. 1740-х—?) – запорожский казак. Гонта и Железняк были руководителями крестьянского восстания 1768 г. на Правобережной Украине против польской шляхты – «колиивщины».


[Закрыть].

   – Ты хочешь, чтобы тебя вздёрнули на суку? – повторил Беньовский.

   – О нет, ваша милость. Лучше уж служить вам, чем висеть на осине.

   – Давно бы так.

   – А как же присяга?

   – Церковь в лице преосвященного Адама освобождает тебя от королевской присяги. Присягнёшь конфедерации.

   – Слушаюсь, пан начальник.

   – Да не зови меня «пан начальник», болван. Зови – «пан капитан».

   – Это как вам будет угодно.

Беньовский распорядился препроводить пленного в обоз и позвать корчмаря. Перепуганный корчмарь не заставил себя ждать. Он ожидал новых поборов, требований вина и еды, за которые это вольное воинство вряд ли расположено расплачиваться. Но пан начальник оказался милостив и потребовал немногого.

   – Неси, Соломон, пуховую перину для меня... И клади сюда, поближе к очагу. Да ещё давай охапку сена для моих офицеров. И бутылку доброго вина, чтоб мы могли согреться перед сном.

   – Будет исполнено, ясновельможный пан. Только я не Соломон, а Мендель.

   – Мендель так Мендель. А в наших краях все корчмари Соломоны.

   – Есть у меня отличное старое вино. Но это будет стоить...

   – Это будет твой маленький вклад в наше общее дело.

Мендель тяжело вздохнул, ссутулился и отправился за вином и периной. А Беньовский выставил караулы и послал в сторону Волковыска ночной дозор во главе с незаменимым Мирно.

Утром прискакал на взмыленной лошади Мирно, растолкал спящего на пышной пуховой перине Мориса.

   – Мой господин, худые дела. Ой, худые.

   – Да говори толком, что случилось?

   – Из города в нашу сторону движутся всадники. Много всадников.

   – Как много? Сотня будет?

   – Наверное, будет.

   – А может, две сотни?

   – Может, и две. И ещё на подводах солдаты. Много подвод, конца не видать.

   – Поляки, русские?

   – Конные, по форме, видать, поляки-драгуны, а на подводах, возможно, и русские.

   – А точнее не можешь сказать?

   – Темно ещё было, не разглядеть. Подводы шли позади всадников.

   – Проклятый драгунишка, которого упустили вчера! Это он успел поднять тревогу.

Беньовский приказал немедля поднять и выстроить весь отряд. Выяснилось, что ночью сбежал пленный солдат. Да ещё и увёл коня. Караульные упустили его, потому что спали мертвецким сном после изрядной выпивки. Бутыль самогона раздобыли у войта. Морис Август дал волю безудержному гневу, ругался по-польски и по-венгерски, грозился собственноручно пристрелить проштрафившихся караульных. Угрозу свою, однако, не выполнил. Только бы ноги унести и избежать встречи с превосходящими силами противника.

Свернув с большой дороги, ведущей из Волковыска на Белосток, отряд углубился в лес и долго петлял по лесным тропам. Впереди лежала знаменитая Беловежская пуща, излюбленное место охоты польских королей и магнатов. Однажды послышался тревожный рёв старого зубра, почуявшего приближение людей.

Обогнув Белосток с юга, отряд натолкнулся на берегу реки Нарев на русский обоз – десятка три саней, груженных овсом, мукой, морожеными тушами свиней и баранов. Обозная охрана" была невелика и состояла из пожилых нестроевых солдат во главе с таким же пожилым прапорщиком. Интендантская команда занималась закупками продовольствия у местных поставщиков. Люди Беньовского испытывали нужду в припасах и поэтому обоз оказался сущей находкой.

По команде командира отряда конфедераты атаковали слабо оборонявшихся обозников. Атаковали со всей яростью и злобой, накопившимися за время изнурительного и голодного скитания по лесным тропам. Одних русских солдат настигла пуля, других – острая шляхетская сабля. Лишь немногим удалось отступить в лес и скрыться в чаще. Хоронить убитых не стали – не было времени. Воспользовались оружием убитых, забрали другие трофеи. Отряд сразу оказался отягощённым внушительным обозом. Продолжали двигаться к Ломже, где Беньовский рассчитывал укрыться в лесистом болотистом массиве и оттуда совершать боевые вылазки.

На первом же привале, в доме деревенского ксёндза, Беньовский составил пространное и витиеватое донесение на имя Иосифа Пулавского. Подвиги отряда и свои собственные он, разумеется, приукрасил как мог, цифры военных трофеев изрядно завысил. Высокопарно обращаясь к «многовельможному пану генералу», Морис писал о великой милости Божьей Матери, ниспосланной рабам Божьим и помогавшей одерживать победы. Первая победа была одержана на подступах к городу Волковыску, где отряд вступил в бой с передовыми разъездами королевской конницы. Противник был частично перебит и частично обращён в бегство. При столкновении с многократно превосходящими вражескими силами, наступающими со стороны Волковыска, отряд умелым манёвром оторвался от преследователей без единой потери. Второе столкновение произошло западнее, на берегу Нарева. Инициатива боя полностью оказалась в руках конфедератов. В результате успешного боя десятки русских солдат были уничтожены и лишь немногим удалось бежать. Отряду достались богатые трофеи – оружие, припасы. Теперь отряд полностью вооружён и надолго обеспечен продовольствием.

Таково было содержание хвастливого донесения. «Теперь нет препятствий к полковничьему чину», – самодовольно думал Беньовский. Он вручил пакет старшему Лихницкому.

   – Отвезёшь в Брест и передашь канонику Клименту, декану большого костёла. Попадёшь в руки королевских солдат или русских – ты не конфедерат, а нейтральный шляхтич... Едешь в гости к родным. Понятно?

Отец Климент служил связующим звеном между штабом Пулавского и командирами отдельных отрядов, действовавших в северо-восточной Польше. В свою очередь через брестского каноника верховное командование рассылало приказы по отрядам.

Дерзкое нападение Беньовского на русский обоз встревожило противника и вынудило его к ответным мерам. Из районов Белостока и Ломжи выступили колонны русских войск и стали преследовать отряд Мориса. Навстречу им со стороны Треблинки наступала королевская конница. Конфедераты бродили по лесным дорогам, ещё не осознавая всей опасности, а когда осознали, заметались, как обложенные со всех сторон охотниками волки. Кольцо вокруг отряда замкнулось.

Русское командование, желая избежать кровопролития, послало в лагерь Беньовского офицера-парламентёра с ультиматумом – сложить по доброй воле оружие и избежать ненужных жертв. Позиция конфедератов под прицелом русских пушек. Всё это парламентёр произнёс на превосходном польском языке, которым успел овладеть за время службы в Польше.

Морис Август ответил надменно и самоуверенно:

   – Не пристало польскому офицеру, дворянину, складывать оружие даже перед десятикратно превосходящими силами противника. На всё воля Всевышнего. Если мне суждено пасть в бою, значит, так угодно силам небесным.

   – Жаль. Мы надеялись на ваше благоразумие, – с горечью сказал парламентёр. – Всё же подумайте. Оставляем вам час на размышление.

Час прошёл, конфедераты не выкинули белого флага, и цепь русских солдат, выгнувшись дугой и охватывая фланги Беньовского, пошла в атаку. Конфедераты нестройно отстреливались. Отступать было некуда. В тылу отряда стояла королевская конница. Польские кавалеристы не спешили бросаться в атаку и ждали неминуемого исхода боя – всё же не хотелось рубить своих соотечественников.

Конфедераты падали один за другим, сражённые пулями и поражённые штыковыми ударами. Рядом с Беньовским упал, слабо вскрикнув, его верный Мирно, оставляя на истоптанном снегу алое расползающееся пятно. Падая, он что-то бормотал на своём непонятном полякам и венграм языке. Должно быть, произносил слова предсмертной молитвы. Вслед за ним упал как подкошенный младший Лихницкий, почти мальчик. Где-то рядом судорожно храпели испуганные и раненые лошади.

   – Хватит с меня, холера ясна! – яростно выкрикнул Беньовский, бросая в снег пистолет.

Его примеру последовали другие, бросая ружья, сабли. Кто-то ещё пытался отстреливаться. Потом умолкли и одиночные выстрелы.

Мориса Августа взял в плен тот самый пехотный поручик, который приходил в его лагерь в качестве парламентёра.

   – Зря не приняли наших добрых условий, пан... как вас величать, – сказал русский офицер, принимая у него саблю.

   – Барон Беньовский, – чужим, глухим голосом ответил Морис.

   – Сколько людей загубили, барон!

   – Война есть война. На всё воля Божья...

   – Моя бы воля...

   – Куда вы меня поведёте?

   – В штаб полка.

Командир полка, крупный, широкоплечий, с любопытством разглядывал пленного. Не впервые приходилось брать в плен шляхтичей, надменных и самоуверенных на первых порах. Потом у них гонор и самоуверенность сменялись обычно тупой отрешённостью, хотя плен и не сулил ничего особо страшного. Русское командование отвергало какие-либо суровые меры в отношении мятежной шляхты, надеясь на возможное примирение враждующих сторон. Часто с пленных брали слово, что они в дальнейшем не выступят против русских, и отпускали по домам. Пожалуй, полковника заинтересовал лишь баронский титул Беньовского, ибо и сам он происходил из прибалтийских немецких баронов, каких было немало на русской службе. Этот интерес и заставлял его с нескрываемым любопытством вглядываться в пленного.

   – Вы из каких баронов, немецких? – спросил полковник по-немецки. – У поляков как будто бы нет баронского титула.

   – Нет, я из венгерских. У моих родителей были именья в Трансильвании, – ответил на том же языке Морис. Немецким он владел свободно.

   – И охота вам, благородному венгру, путаться, прости Господи, с какими-то сомнительными авантюристами, смутьянами, поднявшими руку на своего государя?

   – Что делать? Родина обошлась со мной несправедливо. Пути-дороги привели меня в Польшу. Что ждёт меня, полковник?

   – Не знаю. Пошлю донесение генералу Апраксину. Он решит вашу судьбу. А пока отдыхайте.

Несколько дней Беньовский провёл в убогой избе, охраняемый караульным солдатом. Кормили его солдатской пищей из полковой кухни. В томительном ожидании Морис размышлял над событиями недавнего рокового дня, когда его отряд перестал существовать. Виделись Мирно с окровавленным лицом, раненный русской пулей в челюсть и шептавший предсмертные молитвы, и безусый розовощёкий подхорунжий, заколотый штыком. Слышался судорожный храп издыхающих коней. Но не чувство жалости к погибшим или раскаяние за погубленный отряд владели им. Лишь досада из-за оборвавшейся военной карьеры, казалось бы так успешно начавшейся. И ещё тревожное ожидание будущего. Разгром обозного отряда, во время которого его люди, разъярившиеся от долгого п утомительного похода, перебили без нужды нестроевых русских солдат, могли ему теперь припомнить.

Но всё, к полной для него неожиданности, закончилось благополучно. Беньовского привели к барону-полковнику, и тот приветливо произнёс:

   – Его высокопревосходительство генерал Апраксин дал своё милостивое согласие отпустить вас с миром... Если вы, конечно, дадите нам честное слово дворянина никогда не поднимать оружия против русской армии и короля Станислава.

   – Я принимаю ваши условия.

   – Вот и отлично. Куда вы намерены направиться?

   – Под Вильно, в своё имение. Там ждёт меня невеста.

   – Завтра отправляется по служебным делам в Гродно мой адъютант. Он возьмёт вас с собой. А далее доберётесь сами.

   – Благодарю вас, полковник. Вы поступаете благородно.

До своего виленского имения Беньовский добрался, когда начиналась весенняя распутица. Поэтому и двигался медленно. Почти одновременно с ним прибыли четверо его людей, также отпущенные из русского плена. Ещё двое или трое уцелевших ушли на юг, к Гонте и Железняку. В имении и приусадебном селении стоял плач. Жёны и матери оплакивали близких, не вернувшихся с войны. Ксёндз служил заупокойную мессу.

Беньовский ещё не принял определённого решения – держать ли данное русским слово или с лёгкостью нарушить его. Ксёндзы снимут любую клятву, тем более вынужденную. Но, пожалуй, он более склонялся к тому, чтобы держать слово. Отряда больше не существовало. Его военные успехи оказались, увы, недолговечными. Да и общая обстановка складывалась не в пользу конфедератов.

Отоспавшись после дороги и всех последних жизненных передряг, Морис Август направился с визитом к Генским. Для Фредерики вёз подарок – янтарное ожерелье, купленное у виленского ювелира. Война не затронула привычный уклад жизни в доме пана Болеслава. Старый Генский покуривал свою трубку, толковал об охоте и собаках, пани Доменика хлопотала по хозяйству, девицы вышивали подушечки и скатерти.

   – Тебе ещё повезло, сосед, – сказал пан Болеслав, выслушав историю Беньовского.

Конечно, Морис всячески приукрасил её. Его отряд одержал несколько крупных побед и вызвал этим переполох у русских и королевских генералов. Против него бросили крупные объединённые силы с пушками и кавалерией. Произошло сражение, самое кровопролитное в его боевой жизни. Только многократное превосходство сил позволило противнику подавить сопротивление отряда. Многие из его людей пали героями. Нет больше его верного Мирно, нет достойного Лихницкого. Его, Мориса Августа, оглушённого, обезоруженного, взяли в плен. Нет, это не было позорное пленение. Русский полковник, кстати, тоже барон, восхищался его мужеством и из уважения к нему отпустил его с миром под честное слово не служить против русских войск. Но что значит вынужденное слово, данное врагу?

   – Это ты зря, Морис, – возразил Генский. – Ты дал слово дворянина. И кончай свои баталии, занимайся хозяйством, женись.

   – Но я покуда не полковник. Ваше условие...

   – Никаких условий! Ты благородный дворянин, барон Беньовский. И этого мне и моей Фредерике достаточно. И не вздумай нарушать слово, данное русским. У конфедератов дела совсем плохи. Русские и королевские силы наступают повсеместно, взяли Бар, цитадель братьев Красинских, и теснят отряды конфедератов. На юго-востоке положение осложнилось широким восстанием мужицкой черни. Так что сиди в своём гнезде и покуда не высовывайся.

   – Последую вашему доброму совету. И поговорим, пан Болеслав, о свадьбе.

   – Вот это деловой разговор. Доменика, Фредерика, идите скорее сюда!

Генский суетливо бегал по всему дому, созывая для большого разговора домочадцев, покрикивал на слуг, приказывая подать вина.

Свадьба была скромной. Приглашены были только ближайшие соседи да окружной каноник. На этом настоял Генский.

   – Время такое тревожное. Не до шумных застолий теперь. Устроим всё скромно, по-домашнему, – убеждал скуповатый пан Болеслав, не желавший больших свадебных расходов.

После венчания в костёле молодые и гости отправились в дом Генских. Во дворе усадьбы, освещённом смоляными факелами, столпилась вся дворовая челядь, чтобы поприветствовать свадебный кортеж да и просто поглазеть из любопытства. Два старых скрипача наигрывали мазурку. Пан Болеслав распорядился выставить дворовым угощение и бочонок домашнего вина, а скрипачей пригласил в дом – пусть веселят гостей.

Веселье получилось, однако, каким-то принуждённым, натянутым. Печать озабоченности, тревоги лежала на лицах гостей, хотя за свадебным столом и было произнесено много тостов, сказано много речей. Ведь почти в каждой семье кто-либо сражался на стороне конфедератов, которые, как доходили слухи, терпели одно поражение за другим. Инициатива в войне явно переходила в руки короля и его русских союзников. Многие молодые люди из окрестных шляхетских семейств, примкнувшие к конфедератскому движению, погибали в вооружённых стычках, о судьбе других родным и близким ничего не было известно. Судьба самого жениха служила горестным примером неудач.

Застолье завершилось к полуночи, когда захмелевшие гости встали из-за стола и проводили новобрачных в отведённые им покои – комнату Фредерики в мансарде, где было приготовлено брачное ложе. До полудня вся компания отсыпалась и опохмелялась, а потом кортеж направился к усадьбе Беньовского, где продолжалось свадебное торжество. Морис Август постарался наспех обставить, как мог, своё неуютное мрачноватое жилище, приказал слугам отмыть и выскрести почерневшие от копоти стены. Но и эти усилия хозяина мало прибавили комфорта усадебному дому. Фредерика подавленно оглядывала свою новую обитель, явно уступавшую обжитому дому Генских. Что поделаешь? Зато теперь баронесса Беньовская!

Чувственность, жаркая страсть быстро пробудились в молодой женщине. Морис Август отвечал на её ласки сдержанно, с холодком. Беньовский был пресыщен лёгкими победами над доступными ему женщинами, трактирными служанками и дворовыми девками. Ласки жены не принесли ему нового, неожиданного откровения. Через некоторое время Фредерика стала раздражать его мелочными заботами хозяйки, жалобами на нерадивых слуг, вышитыми подушечками и салфеточками, заполнившими дом, даже запахами французских духов. Беньовский заскучал, с тоской вспоминая вольную и разгульную жизнь в отряде. Пытался заглушить тоскливые воспоминания охотой.

Так прошли весна и лето. От тестя, который всегда был в курсе последних событий, Морис Август узнал, что началась война России с Турцией. Инициатива в развязывании военных действий исходила от турецкой стороны, подталкиваемой Англией и Францией. Турецкий фронт оттянул главные силы России. Это вызвало новый всплеск в движении конфедератов, активизировавшихся по всей Польше.

   – Моё место в рядах сподвижников, – уверенно сказал Беньовский, выслушав рассказ тестя.

   – Ты же дал слово.

   – Слово врагу. Первый же ксёндз снимет с меня вынужденную клятву.

   – Ты забыл, что у тебя молодая жена. И ты в ответе за неё перед Богом.

   – Фредерика знала, что отдаёт руку шляхтичу.

   – Поступай по совести, Морис.

Беньовский решил ехать в Брест к неведомому ему канонику Клименту, к которому стягивались тайные нити от отдельных отрядов и штаба Иосифа Пулавского. Морис Август не был намерен приставать к первому попавшемуся отряду конфедератов. Он сам хотел командовать крупной боевой единицей, напомнив руководителям движения конфедератов о своих заслугах, об обещанном полковничьем чине. Он принял решение ехать к Пулавскому, а дорогу к военному предводителю конфедератов мог указать ему конечно же всеведущий брестский каноник.

Прощание с женой вышло сдержанным, холодным. Беньовский говорил о своём долге перед польским дворянством, о том, что он солдат Речи Посполитой. Честь и долг дворянина снова зовёт его в ряды сражающихся собратьев. Фредерика молчаливо выслушивала мужа и отрешённо говорила:

   – Повинуйся долгу. Только береги себя.

А сама думала горькую думу. Не ответил Морис, холодный самовлюблённый эгоист, на её любовь пылким ответным чувством. Пусть же пеняет на себя.

До Бреста Морис, сопровождаемый четырьмя конными слугами, добрался без затруднений. Дорога была знакома. Дважды встречались мелкие отряды конфедератов, настроенных воинственно и самоуверенно. В Бресте сразу же бросился в глаза остроконечный шпиль костёла, увенчанный крестом.

Отец Климент, декан костёла и каноник, почему-то представлялся Беньовскому сухим, угрюмым аскетом с горящим, фанатичным взором. Оказался же он добродушным упитанным человеком невысокого роста с широкой улыбкой на круглом лице.

   – Чем могу служить, сын мой? – приветливо спросил он, перебирая янтарные чётки.

   – Рассеять сомнения страждущего, – ответил смиренно Морис, подходя под благословение.

   – Слушаю тебя.

Беньовский начал с того, что рассказал о своём пленении и о том, как был отпущен русским полковником под честное слово никогда больше не браться за оружие.

   – И тебя, сын мой, мучает вопрос – достойно ли нарушать слово, данное врагу, схизмату. Так ведь? – проницательно спросил священник.

   – Так, мой отец.

   – Если ты нарушишь вынужденную клятву, грех с твоей души снимет святая церковь.

   – Я рад это слышать, святой отец.

   – Твоё место в рядах собратьев, поднявшихся в справедливом гневе на недругов Речи Посполитой. Благословляю тебя на подвиги.

   – Я ищу дорогу в штаб генерала Пулавского.

   – Иосиф Пулавский с основными силами, по моим сведениям, находится где-то между Люблином и Львовом. Загляни в Замостье к тамошнему канонику Яну Александру. Он сообщит тебе более точное его местонахождение. Я дам тебе рекомендательное письмо к отцу Яну. Кстати, донесение твоё юноша из отряда доставил в сохранности. Я передал его по назначению.