Текст книги "Каторжник император. Беньовский"

Автор книги: Лев Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

Почему бы не внушить этим простодушным жителям болотистых равнин, что сын правнучки великого вождя не кто иной, как он, носящий сейчас имя барона де Бенёв или Беньовского, находящийся на службе у французского короля. Мать его, малагасийская принцесса, давно умерла. Он совсем плохо её помнит и мало что может о ней сказать. Но фамильная эмблема – серебряный медальон на цепочке, удостоверяющий его царственное происхождение, – сохранилась. А прямой потомок властителя обширной территории вправе выступать в роли наследника великого вождя. Гениальный план, хотя и слишком дерзкий! Ради него стоит рискнуть и подурачить доверчивых и простодушных малагасийцев.

Возвращаясь домой, Беньовский, довольный пришедшей ему на ум авантюрной идеей, насвистывал мотив весёлой венгерской песенки. Некоторые трансильванские венгры невысоки ростом, коренасты и чернявы, смахивают на цыган. Он, Морис Август, вполне сойдёт за метиса, полукровку, сына европейца и малагасийки. Изготовить для него серебряный медальон с нужным изображением сумеет любой, даже не слишком искусный арабский или индийский чеканщик. Тут и Филиппу представится возможность оказать ему, Беньовскому, ответную услугу. Хитрый малагасиец, знающий своих соплеменников, станет втолковывать им родословную Мориса Августа, легендарную, конечно. Переводчик предстанет перед ними как человек, пользующийся беспредельным доверием царственного потомка, знаток его фамильных секретов. И наступит наконец подходящий момент. Соберутся малагасийские вожди, узрят реликвию великого вождя, большую круглую бляху с изображением солнца и бабакоты на груди его, Беньовского, и признают его потомком и наследником Ампансакабе, назовут своим властителем с труднопроизносимым и длинным именем и титулом. Он станет королём, нет – императором Мадагаскара.

Подобно азартному игроку, Морис Август в мечтах всё больше увлекался авантюристическими планами. Пока он держал их в строжайшей тайне и не делился ни с Ковачем, с которым был ближе, чем с другими, ни с остальными офицерами. Раскрывать перед ними все карты было бы преждевременно.

Анна Мария осталась жить в доме родителей, так как в Сен-Луи отдельного жилища для молодожёнов пока не нашлось. Филиппа Беньовский время от времени отпускал на побывку к жене. Сам же Морис Август обитал в палатке, разбитой рядом с хижиной Хамуда. В соседней палатке размещалась личная охрана полковника и его денщик Андреянов.

В ближайшие дни умерли от жёлтой лихорадки ещё двое. В лазарете прибавилось больных. Лекарь Синьяк постоянно напоминал Беньовскому о неотложной необходимости направить на Маврикий всех тех больных, кто находится в наиболее тяжёлом состоянии. В конце концов полковник велел командиру фрегата приготовиться к выходу в море. Тяжелобольных принесли к пирсу на носилках – сами они уже не могли проделать путь от лазарета до побережья. Там их погрузили в шлюпки.

Отношения между командой фрегата и экспедиционным корпусом Беньовского складывались сложно. Экипаж корабля представлял собой более или менее дисциплинированную единицу. Капитан умело уклонялся от использования матросов на разных строительных работах на берегу. Всегда находились неотложные дела на фрегате – текущий ремонт, починка парусов, ученья. Беньовский не хотел обострения отношений с командиром корабля, человеком немолодым и опытным морским волком, и терпел его непокладистость. Единственное, чего он добился от капитана, это участия матросов в рыбной ловле и высылки шлюпок с гребцами по мере надобности.

Многие солдаты корпуса относились к матросам враждебно, неприязненно, считая их белой костью, привилегированной кастой, бездельниками. Члены экипажа держались как знающие себе цену профессионалы и смотрели на солдат корпуса, на этот сброд случайных бродяг, со снисходительным презрением. Нередко вспыхивали между ними драки, требовавшие вмешательства офицеров. Беньовский понимал, что для пользы дела и оздоровления обстановки команду фрегата следовало бы чаще посылать в плавание с разведывательными и исследовательскими целями, для изучения восточного побережья острова.

Отправляя фрегат в недалёкое плавание, в Порт-Луи на Маврикии, Беньовский надеялся получить почту из Парижа, ответ из морского министерства на свой отчёт и предложения о дополнительных ассигнованиях. Он написал новое письмо министру графу де Бойну. Снова докладывал об успехах своей строительной деятельности. Возведены церковь и лазарет. Завершается строительство казарм и пирса. Прокладываются широкие удобные дороги. В ближайшее время корпус проведёт ряд крупных военных походов против непокорных малагасийских общин, которые враждебно относятся к французам и их туземным друзьям. Активная политика на Мадагаскаре требует денег, новых крупных ассигнований. И вновь Беньовский приводил смету, называл фантастически огромные потребные суммы. И ещё предлагал увеличить численность корпуса хотя бы вдвое.

Плавание «Орлеана» было непродолжительным. Капитан фрегата ничем порадовать Беньовского не смог. Писем в его адрес из Парижа не было. Морское министерство пока отмалчивалось. Губернатор Дюма встретил капитана корабля неприветливо, поворчал, что небольшой госпиталь в Порт-Луи переполнен. Всё же приказал тяжелобольных с фрегата принять, но попросил передать командиру корпуса, что новых пациентов на Маврикии разместить будет негде.

– Не нравится мне этот Дюма, – раздражённо буркнул Беньовский и справился насчёт жены. Фредерика благодарила мужа за очередные подарки. Жаловалась, что губернатор и его ближайшее окружение проявляют к ней явное недружелюбие. С семьёй мосье Дюма сблизиться никак не удалось. На её визит к жене губернатора ответного визита не последовало. Более приветливыми и любезными оказались офицеры гарнизона, несколько приятных молодых людей. Командует гарнизоном капитан Потье. Он позаботился о её развлечении и устроил ей верховую прогулку на сахарные плантации. О, пусть дорогой Морис не беспокоится за неё! Потье добропорядочный семьянин. У него очень милая жена.

Об этом Фредерика написала мужу в небольшом письме. Всё же письмо это неприятно задело его мужское самолюбие. Он подумал с раздражением: развлекается без него проклятая баба. А этот Потье, как видно, не промах.

Беньовский решил теперь направить фрегат «Орлеан», усилив его экипаж взводом солдат, к югу от устья Большой реки. Там предполагалось устроить артиллерийские учения с высадкой десанта. Корабельная артиллерия откроет огонь по условным целям, стараясь наделать побольше шума и грохота.

Целью этой демонстрации сил было припугнуть жителей местных деревень, которые в своё время предпринимали враждебные действия против общины Ракутубе, и склонить их к примирению и принятию покровительства французского короля.

Старшему Вердье Морис Август поручил обследовать с помощью проводника-малагасийца дальние окрестности Сен-Луи с тем, чтобы выбрать подходящее место, сухое и здоровое, для закладки второго форта. Он пока условно назывался «Новым фортом». Беньовский мечтал построить там свою укреплённую резиденцию, куда не стыдно было бы привезти Фредерику. Планировал возвести там казарму, торговую факторию, а форт окружить надёжным земляным валом. Туда же он рассчитывал переместить батарею полевых пушек, которая могла пригодиться в случае нападения имеринцев.

Но планы эти пришлось отложить на неопределённое время. Началась полоса тропических дождей. На землю обрушилась плотная завеса дождя, сквозь которую ничего нельзя было разглядеть и в нескольких шагах. Попадёшь в такой ливень моментально промокнешь до нитки. Болота набухли и превратились в озера, ручьи становились многоводными реками: Однажды из разлившегося болота, подступившего к дому священника, выполз на берег средних размеров крокодил. Его учуяли собаки Хамуда. На их яростный лай высунулся из дома араб и, заметив чудовище, призвал на помощь солдат. Те выстрелами спугнули страшную тварь.

Обычно тропические ливни не бывали продолжительными. Дождь так же внезапно прекращался, как и начинался. Влажная жара становилась невыносимой. Воздух насыщался горячими удушливыми испарениями. Становилось трудно дышать. Дороги превращались в месиво раскисшей грязи и становились абсолютно непроходимыми. Все работы застопорились. Солдаты отсиживались по палаткам или под крышами недостроенных казарм. Филипп не был в обиде на дождливую погоду и проводил время у молодой жены.

Но период ливней кончился. Раскисшие дороги быстро подсыхали. Уровень воды в водоёмах спадал. Крокодилы больше не появлялись у самых строений форта.

Старший Вердье с проводником и небольшой командой солдат отправился на поиски здорового и сухого места для строительства Нового форта. Сам Беньовский уже собрался было отплыть на фрегате в южном направлении, чтобы припугнуть тамошних малагасийцев, но непредвиденное событие изменило его планы.

Солдаты, завершавшие строительство пирса, заметили в океане парус и силуэт довольно большого корабля, направлявшегося к берегу. По своим очертаниям он никак не походил на знакомые типы европейских военных или торговых судов. Спешно доложили о приближении странного судна Беньовскому. Вооружившись подзорной трубой, Морис Август поспешил к берегу. За ним устремился Хамуд, предполагавший, что это плывёт кто-нибудь из его знакомых купцов, индийских или арабских. Если бы это были пираты, то они, заметив на рейде вооружённый фрегат, не рискнули бы подходить к берегу.

Когда судно, похожее на большую шхуну, уже находилось близко от берега, араб уверенно сказал:

   – Это плывёт Валид. Очень богатый купец. Знаю его.

   – Чем торгует твой Валид? – спросил у него Беньовский.

   – Всем. Он может продать вам новую шхуну, прекрасных арабских коней или партию фиников, но предпочитает торговать ювелирными изделиями. Их охотно раскупают и в Гоа, и в Капстаде, и даже в далёкой Малакке. На Валида трудятся первоклассные ювелиры.

   – Это хорошо, – задумчиво сказал Беньовский, вглядываясь в силуэт приближающегося корабля.

Вот он бросил якорь и от судна отделилась лодка с гребцами и несколькими пассажирами. Пока она шла к недостроенному пирсу, Хамуд успел многое сообщить Беньовскому. Валид – известный в странах Индийского океана купец. Родом он из южной Аравии и плавает под турецким флагом. Считает себя подданным султана, хотя никакой реальной власти Османской империи над югом и центральными районами Аравийского полуострова нет. Здесь власть принадлежит местным арабским шейхам. Судно Валида неплохо вооружено пушками. Говорят, оно выдержало не один успешный бой с пиратами в Мозамбикском проливе.

   – Как ты думаешь, Хамуд, решились бы пираты пожаловать к нам?

   – Вряд ли. С хорошо вооружёнными европейцами они предпочитают не связываться. Чаще нападают на одинокие индийские и арабские купеческие корабли. Говорят, с пиратами связаны португальские власти Мозамбика и занзибарские арабы. Так ли это – достоверно не знаю.

Лодка достигла пирса. Первым из неё выпрыгнул рослый красивый араб или турок в красной феске и красной же бархатной жилетке, надетой на бронзовое от загара мускулистое тело.

   – Это и есть Валид? – спросил Беньовский. – Скорее похож на пирата.

   – Нет, это шкипер шхуны. А Валид вон тот толстяк, что сидит в лодке.

Человек в феске протянул Валиду руку и помог ему подняться на пирс. Был приезжий купец рыжебород, коротколап и дороден. Одежду его составляли полосатый шёлковый халат, подпоясанный кушаком, шаровары и остроносые сафьяновые сапожки. На голове была такая же, как у шкипера, турецкая феска с кистью. Вслед за ним проворно вскочил на пирс молодой стройный парень, как потом оказалось, сын и помощник купца. Валид, несмотря на свою кажущуюся неуклюжесть, легко понёс своё тучное тело по пирсу и вступил на берег. Приветливо поздоровался с Хамудом.

   – А это что за люди? – спросил недоверчиво приезжий купец, указывая на Беньовского и его спутников.

   – Подданные короля Франции Людовика, – ответил за Хамуда Беньовский, догадавшийся, о чём спрашивает Валид. – Переведи ему.

Хамуд перевёл на арабский.

   – И ещё скажи ему. Я, полковник де Бенёв, представляю на острове французскую власть и контролирую его внешнюю торговлю. Если уважаемому Валиду угодно здесь торговать, он должен уплатить мне пошлину.

Хамуд перевёл и это. Валид выслушал его бесстрастно и так же бесстрастно ответил:

   – Я привёз кое-какую мелочь для моего друга Хамуда. Пусть господин оценит её и назовёт мне сумму пошлины. Если мне это будет не в убыток, господин получит пошлину сполна. Если мы не договоримся, на мои товары найдутся покупатели в Мозамбике и в Капстаде. Тамошние купцы хорошо знают старого Валида.

   – Хотел бы иметь с тобой деловой разговор, и не по поводу той мелочи, которую ты привёз для Хамуда.

   – Люблю деловые разговоры.

   – Тогда пойдём, Валид. Будешь моим гостем.

Дородный купец шагал довольно бодро. За ним устремилась его свита. В палатке, где размещался Беньовский, расстелили по случаю приёма гостей ковёр, накрыли стол. Морис Август хотел ограничить общество Валидом и Хамудом, нужным в качестве переводчика. Но приезжий купец настоял на том, чтобы за стол сел и его сын.

   – Мой помощник и моя правая рука. Как без него?

Андреянов принёс на подносе бургундское вино и печёные бананы с орешками. На кухне готовилась индейка с рисом.

   – Что же господин хочет от Валида? – первым заговорил за столом купец.

   – Я хотел бы купить у тебя четырёх чистокровных арабских коней.

   – Будут у тебя кони лучшей арабской породы. Но это будет стоить...

Араб назвал внушительную сумму.

   – Дорого просишь, купец.

   – Я повезу коней из Аравии. Долгий путь. Коней надо кормить отборным кормом.

   – Я согласен, Валид. Но при одном условии – если ты мне продашь за ту же сумму не четырёх, а пятерых коней.

   – Ах, господин... Ты хочешь разорить Валида.

Поторговались. Валид всё же согласился с условием Беньовского.

   – Ты пригласил меня не только для того, чтобы купить у меня арабских коней? – спросил испытующе гость.

   – Ты проницателен, Валид. Ещё мне нужно роскошное женское украшение из золота с драгоценными камнями. У нас оно называется колье.

   – О, колье... Я знаю, что это такое. Золотая узорчатая пластинка, украшенная шлифованными алмазами. Она носится на груди. Такие изделия моих мастеров носят королевы и самые богатые женщины Европы.

   – Я хочу, Валид, чтобы колье, изготовленное твоими мастерами, носила и моя жена.

   – Ты подумал, сколько тебе будет стоить такая безделушка?

   – Подумал. Дорого, очень дорого. Я сумею расплатиться с тобой, купец. Я не беден.

   – Будет тебе колье для твоей жены. Чего бы ещё ту хотел от Валида?

   – Ещё одно женское украшение. Ещё более дорогое и прекрасное. Учти, купец, это будет мой подарок первой женщине Франции, которой я многим обязан.

   – Королеве?

   – Больше, чем королеве.

Беньовский имел в виду мадам Дюбарри. Воспоминание о ней вызвало у Мориса Августа лёгкое трепетное волнение. Вспомнилась великолепная мраморная статуя работы замечательного скульптора в её парижском дворце – Мария Жанна в образе античной богини Дианы. Красавица Дюбарри, бедная модистка, ставшая королевской фавориткой, вознесённая волей судьбы столь высоко. Её гармоничное стройное тело, воплощённое в мраморе, казалось самим совершенством женской красоты. Неужели всесильная Дюбарри, от которой зависели назначения министров, позировала скульптору обнажённой?

Морис Август возмечтал сохранить расположение первой дамы Франции с помощью подарка королевской щедрости. Ведь мадам Дюбарри легко сможет повлиять на его дальнейшую карьеру, на производство его в генералы. Был бы достойный подарок, а переслать его в Париж с надёжной оказией он сумеет. Можно и командировать специально для этой цели нарочного, одного из своих офицеров.

   – Будет у тебя такое украшение, мой вазир, – сказал после некоторого раздумья Валид.

   – Да не вазир я, а полковник.

   – Мы привыкли называть вазиром очень большого и богатого человека. Из уважения.

«Вазир так вазир», – подумал Беньовский. Теперь надо было бы поговорить с этим арабским купцом о главном, ради чего он, собственно говоря, и пригласил Валида в гости-. Но не хотелось говорить при нежелательном свидетеле, Хамуде, который был своим человеком для компании Дюма. Заподозрив Беньовского в честолюбивых намерениях, Хамуд мог раскрыть его секреты перед одним из компаньонов губернатора, перед тем же Роше. А с Дюма и его окружением отношения Мориса Августа оставались натянутыми, от них можно было всегда ожидать подвохов и пакостей. И Беньовский твёрдо решил удалить Хамуда из палатки под каким-либо благовидным предлогом. Стараясь говорить вежливо, просительно, Морис Август обратился к нему:

   – Хамуд, голубчик... Ты не возражаешь, если мы все отведаем индейку на свежем воздухе, на твоей веранде?

   – Какие могут быть возражения, полковник!

   – Спасибо тебе, Хамуд. Тогда распорядись на правах хозяина. И пусть шкипера угостят.

Как только Хамуд удалился, Беньовский стал выяснять, владеют ли Валид и его сын какими-нибудь языками кроме арабского. Попытался было заговорить с ними по-малагасийски, но купец отрицательно покачал головой. Всё разрешилось просто. Валид заговорил по-французски, хотя и с чудовищным акцентом, путая окончания слов. Оказалось, что в прежние годы он держал торговый дом в Пондишери, французском владении на восточном побережье Индии, и там постоянно общался с партнёрами-французами.

   – Я не сказал тебе о главном, – начал Беньовский.

   – Слушаю тебя, вазир.

   – Могут ли твои ювелиры изготовить большой серебряный медальон и выгравировать на нём несложный рисунок?

   – Мои ювелиры всё могут. Покажи рисунок.

Беньовский отомкнул сундук, в котором хранил деньги и наиболее ценные вещи, и извлёк ту самую дощечку, которая досталась ему от старосты Ракутубе.

   – Вот тебе и рисунок.

Валид взглянул на дощечку и недовольно поморщился.

   – Обижаешь. Разве это работа? Мои искусные мастера могли бы сделать сложную чеканку, растительный орнамент с причудливым переплетением цветов и листьев. А это детский рисунок. Его нацарапает тебе любой начинающий подмастерье.

   – Пойми, Валид... Для меня очень важно иметь медальон. Именно с этим рисунком. Это будет копия старой семейной реликвии, которая оказалась утерянной.

   – Но я вижу на дощечке изображение какого-то животного. Аллаху не угодно, чтобы мы изображали человека или всякую животную тварь. Не хочешь, чтобы мои мастера изобразили красивые цветы?

   – Не надо мне твоих красивых цветов. Рисунок на медальоне должен быть точно таким, как на дощечке. Выполнишь мой заказ, можешь в течение года беспошлинно торговать на всём восточном побережье Мадагаскара.

   – Я сделаю тебе то, что ты просишь. Да простит Аллах мои прегрешения, – молитвенно произнёс Валид и передал дощечку сыну. Тот спрятал её за пазуху.

   – И ещё прошу тебя... – продолжал Беньовский. – Медальон должен выглядеть старым, потемневшим. Как будто ему добрая сотня лет.

   – Мои ювелиры знают все секреты ремесла.

   – И сколько будет стоить такая работа?

   – За эту безделушку я с тебя много не возьму. Работа-то пустяковая.

   – Рад, Валид, что мы поняли друг друга.

После сытной еды гость пожелал вздремнуть у Хамуда. В его хижине имелось специальное помещение для приезжих гостей. Здесь обычно останавливались компаньоны мосье Дюма. Широкую кровать прикрывал полог из тонкой прозрачной ткани, спасавшей от назойливых москитов.

   – Я, пожалуй, останусь у тебя, друг Хамуд, до утра, – сказал он хозяину. – Завтра потолкуем с тобой о наших торговых делах.

Сыну он отдал распоряжение отправляться на шхуну, а утром прибыть с заветным ларцом, который был спрятан в хозяйской каюте в сундуке под надёжным замком. В ларце хранились разные драгоценности. Пусть белый вазир сам выберет по вкусу ценные украшения для своих женщин.

   – Готовь деньги, большие деньги! – сказал он Беньовскому и попросил Хамуда принести ему кальян с ароматным турецким табаком.

Встреча с богатым арабским купцом изменила первоначальное намерение Мориса Августа отбыть на фрегате для устрашающей операции. Он перепоручил эту миссию капитану Ковачу, напутствовал его, и ранним утром «Орлеан» поднял паруса.

Солнце уже поднялось над океаном, когда прибыл в сопровождении двух рослых арабов-охранников, вооружённых кривыми саблями и пистолетами, сын Валида. В руках он держал ларец кипарисового дерева.

В палатке Беньовского Валид высыпал на стол содержимое ларца: жемчужные и коралловые ожерелья, массивные браслеты, покрытые узорчатым орнаментом, перстни с рубинами и изумрудами, серьги с причудливыми подвесками и многое другое. Самыми ценными и впечатляющими вещицами среди всех этих драгоценностей оказались два золотых ажурных колье с бриллиантами и тяжёлая узорчатая диадема, в центре которой сверкал довольно крупный шлифованный алмаз, а вокруг симметрично располагались другие камни, поменьше.

   – Беру вот это колье и диадему, – сказал Беньовский и подумал, что его Фредерика, дочь средней руки провинциального помещика, могла бы быть довольна и более скромным подарком. Ну да пусть знает, чья она жена. Сверкающую драгоценными камнями диадему он взял в руку и с восхищением стал разглядывать, ощущая её тяжесть. Эту прелестную вещицу будет носить на своей головке ослепительная красавица фаворитка. Ему вспомнились тонкие черты лица Марии Жанны Дюбарри, аромат её дорогих духов.

За драгоценности Беньовский расплатился с Валидом сполна, не торгуясь. Пришлось вынуть из сундука два увесистых кожаных мешочка, набитых серебряными монетами, французскими ливрами, голландскими флоринами, испанскими и турецкими пиастрами. Дорого обошлись ему покупки, но Морис Август знал, что здешняя цена ювелирных драгоценностей не шла ни в какое сравнение с ценами европейскими. В Европе за такие вещицы платили втридорога. Беньовский не особенно сокрушался, что его личная казна заметно поубавилась. При известной изворотливости и сноровке он скоро её восполнит. В очередном отчёте морскому министру о расходах он укажет, что потратил такую-то сумму на пропитание туземной рабочей силы, которой в действительности никто ничего не платил. Укажет завышенные суммы, израсходованные на подарки вождям. Можно и подзадержать выплату жалованья солдатам под каким-либо благовидным предлогом. Корпусной казначей, который ведёт всю бухгалтерию, человек покладистый и на злоупотребления полковника смотрит сквозь пальцы. За это Беньовский выплачивает ему изрядную прибавку к жалованью.

Расставался Беньовский с Валидом сердечно, дружески. Побывал по его приглашению на шхуне и отведал там жирной наперченной баранины с рисом. Купец заботился об удобствах и сытной еде даже во время плаваний и держал в трюме шхуны живых баранов.

Вернулся на фрегате Ковач и доложил полковнику о результатах плавания. Яростная артиллерийская стрельба по кромке прибрежных зарослей переполошила местных жителей. Высадившийся десант углубился по лесным тропам в середину острова и встретил там три покинутые деревни. Их обитатели, охваченные паническим страхом, разбежались, укрываясь в джунглях. Солдаты малость пограбили брошенные дома. К исходу второго дня в деревни возвратились некоторые старики и взрослые мужчины, кто посмелее. Солдаты собрали нескольких малагасийцев и привели к Ковачу. Капитан через переводчика Филиппа стал втолковывать им, что он и его люди пришли сюда как гости. А гостей бояться не следует. Пусть все жители деревень возвращаются в свои жилища. Никто их не тронет. Пусть они также разыщут своего старосту и передадут ему и его старейшинам приглашение посетить корабль в качестве почётных гостей. Их ждут подарки.

Староста, щуплый малорослый человек неопределённого возраста, прибыл на «Орлеан», сопровождаемый четырьмя старейшинами. Держались они пугливо, настороженно. Даже подарки и вино не сделали их слишком оживлёнными и словоохотливыми. Переговоры шли нудно, вяло. Староста никак не мог понять – чего от него хочет вазиха с большого корабля. А Ковач требовал ни много ни мало – отдаться под покровительство короля Людовика, помириться со старостой Ракутубе и дать обещание воздерживаться от всяких недружелюбных действий против соседей и ещё послать полсотни крепких мужчин на строительные работы.

Ковачу приходилось терпеливо разъяснять пункт за пунктом смысл своих требований. Невзрачный староста перебивал его и задавал неуместные вопросы:

   – А кто такой король Людовик?

   – Разве ему мало дел в своей стране?

   – Почему община должна посылать людей на какие-то там работы, когда наступило время высаживать рисовую рассаду?

Ковач, человек характера жёсткого, сменил тон разговора.

   – Запомните, Ракутубе наш большой друг. Враги наших друзей – наши враги. С врагами мы поступаем сурово.

По знаку Ковача бомбардиры дали залп холостыми зарядами из трёх бортовых орудий. Малагасийцы в страхе вскочили со своих мест. Один из старейшин зашептал слова заклинания, обращённого к духам-защитникам.

   – Не пугайтесь, гости, – успокоил их Ковач. – Это наши матросы учатся стрелять.

Ковач добился своего. Староста согласился принять покровительство короля Людовика и помириться с Ракутубе и жить с ним в мире. Лишь упёрся в посылке на строительство рабочей силы. Сошлись на компромиссе. Староста пошлёт не полсотни, а два десятка человек. Капитан порекомендовал старосте послать к Ракутубе примирительную миссию с подарками. Пусть её возглавит один из старейшин. Эта рекомендация не встретила отказа. Ковач добился согласия старосты на открытие в его главной деревне отделения французской торговой фактории. Это была уже его собственная инициатива. Её приказчиком мог бы стать старший сын Хамуда. Отец уже поручал ему самостоятельные поездки по торговым делам.

Беньовский остался доволен результатами рейда фрегата и действиями своего заместителя. Похвалил его.

Вернулся и старший Вердье. С помощью туземного проводника он выбрал не слишком далеко от Сен-Луи возвышенное место, пригодное для строительства Нового форта. Когда-то здесь было поселение. Но с годами земля истощилась, и малагасийцы забросили его, переселившись на другое место. Кое-где ещё оставались остатки свай от построек, не до конца съеденные термитами. Заросли ещё не успели подняться ввысь настолько, чтобы слиться с окружающими джунглями. Беньовский, сопровождаемый Вердье, побывал здесь и одобрил выбранное место. Он распорядился переместить одну из рот на расчистку зарослей и начать заготовку строительных материалов. Первыми постройками Нового форта должны быть казармы, часовня, где отец Огюст мог бы иногда отправлять службу, торговая фактория. Здесь же, на самом возвышенном месте, Беньовский намеревался возвести свою резиденцию – большой дом, опоясанный колоннадой наподобие античного храма. Но этот замысел он осуществит, непременно осуществит позже, когда наладит производство кирпича. Не пристало ему довольствоваться убогим жилищем вроде туземной хижины.

Он попытался мобилизовать на строительство Нового форта туземную рабочую силу и для этого побывал во всех окрестных деревнях, познакомился со старостами и одарил их всех подарками. Подарки старосты принимали охотно, благодарили, но людей своих посылать на работы упорно отказывались. Ссылались на полевые работы. Тогда Морис Август решил припугнуть малагасийцев, памятуя об опыте Ковача. Он устроил учение с ружейной стрельбой. Старосты сделались покладистее. Стали присылать землекопов, носильщиков, лесорубов. Те перессорились с солдатами, которые попытались взвалить на малагасийцев всю физическую работу, а сами лишь покрикивали и поучали. Туземцы разбегались и прятались по домам. Тогда Беньовский распорядился, чтобы расчищали заросли, заготовляли строительный материал только солдаты роты. А малагасийцы пусть трудятся отдельно на прокладке дороги к реке, где будет речная пристань, и другой дороги – к форту Сен-Луи. Старосты на это согласились. Малагасийцы взялись за работу без восторга, роптали, но всё же кое-как трудились. Просеки вгрызались в лесную чащобу.

На торговой французской шхуне приплыл старый знакомый Роше. Держался он с Морисом Августом предупредительно. Первый нанёс ему визит и вручил кожаный кошель с деньгами.

   – Мосье Дюма просил вам передать. Будьте любезны, напишите расписочку. Губернатору она необходима для отчёта.

   – Лучше поздно, чем никогда, – сказал с иронией Беньовский, принимая деньги. – Сполна рассчитался?

   – За губернатором остался небольшой должок. Понимаете, денежные затруднения компании...

   – Понимаю. Что собираетесь делать?

   – Решу свои торговые дела с Хамудом. И хочу пожить у него недельки две, отдохнуть от трудов, поохотиться.

   – Бог в помощь.

И Роше остался, чтобы вызнать все подробности деятельности командира экспедиционного корпуса, скрупулёзно собрать компрометирующие его материалы. В первый же день приезжего гостя ожидала большая удача. В беседе с ним Хамуд проговорился о том, что Беньовский купил у богатого арабского торговца дорогие ювелирные украшения – бриллиантовое колье и тяжёлую диадему. Покупку таких вещиц может позволить себе очень богатый человек. «Или ловкий казнокрад», – сказал сам себе Роше, выслушав Хамуда.

Губернатор Дюма перлюстрировал и второе письмо Беньовского, адресованное морскому министру. Письмо было доставлено на Маврикий на фрегате «Орлеан» с партией тяжелобольных. Дюма познакомил с письмом Роше, направлявшимся на Мадагаскар.

   – Подивитесь на беспардонное бахвальство барона. Вы должны воочию убедиться, дорогой компаньон, так ли грандиозны успехи, о которых пишет он министру. Таковы ли реальные расходы экспедиции, какие указаны в письме? Найдите весомые свидетельства казнокрадства.

Такие напутствия получил Роше от губернатора.

Убедительные следы финансовых злоупотреблений дотошный француз находил на каждом шагу. Беньовский писал в отчёте о прекрасных дорогах с каменным покрытием, которые якобы прокладывались в джунглях. Роше смог убедиться, что это были лишь неширокие просеки с ямами и выбоинами, кое-как присыпанными песком и мелким камнем. Солдатские казармы «со всеми необходимыми удобствами» на деле оказывались возведёнными на скорую руку лёгкими постройками под камышовыми кровлями, которые мало отличались от туземных хижин.

Роше немного освоил малагасийский язык и мог понять местного жителя, с которым вступил в разговор. Он выяснил, что никакой платы за свой труд на стройках и прокладке дорог, как и никакого питания, туземцы никогда не получали. Беньовский в своих отчётах морскому министру указывал обратное. Из отчётов получалось, что содержание местной рабочей силы составляет одну из самых значительных расходных статей. Наконец, дотошный Роше не поленился расспросить малагасийцев, какие подарки от Беньовского получили староста и его ближайшие помощники-старейшины. И выяснил, что подарки эти никак нельзя было назвать слишком ценными и дорогими. В отчёте министру их ценность непомерно завышалась.