Текст книги "Каторжник император. Беньовский"

Автор книги: Лев Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

   – Сочувствую вам, графиня. Такая для вас потеря...

   – Моё горе смягчается вниманием друзей. Вы слышали имя Жан-Батист Грёз?

   – Писатель?

   – Фи, барон, вы совсем отстали от жизни на вашем далёком Мадагаскаре. Грёз не писатель, а художник, и очень известный. Вы видите на стенах этой гостиной несколько превосходных портретов его работы. Жан, подойдите к нам.

Дюбарри познакомила Беньовского с модным художником, а сама отошла к другим гостям. Их собралось не столь много, как в прежние времена, – всего десятка полтора. Среди них оказались один писатель, один художник, три-четыре пожилых дворянина, которые когда-то были чем-то обязаны всесильной фаворитке, и ещё какие-то молодые люди, стремившиеся удовлетворить своё любопытство и тщеславие: подумайте, побывали в замке у самой Дюбарри!

Жан-Батист Грёз заговорил о современной французской живописи, похвалил художника Латура, писавшего парадные портреты королей и вельмож, упомянул пейзажиста Верне и потом пустился в рассуждения о своих художественных пристрастиях.

   – Критики упрекают меня в сентиментальной чувствительности. Я поклонник женской красоты. Люблю писать портреты миловидных девушек, в которых угадывается доброта, добродетель, душевность. Взгляните хотя бы на эти мои работы.

Морису Августу показалось, что портреты Грёза, очевидно купленные хозяйкой замка у художника, слащавы и однообразны. Они как бы повторяли друг друга с незначительными вариациями. И ещё Беньовский подумал с иронией, что этот замок, конечно, самое подходящее место, чтобы напоминать здесь о женских добродетелях.

Ему наскучило слушать рассуждения Грёза. Живописью Морис Август не интересовался. Он отошёл от художника, делая вид, что рассматривает гобелены. Слуги обносили гостей вином, печеньем и фруктами.

Как только гости начали расходиться, Беньовский подошёл к Дюбарри.

   – Я не получил, любезная графиня, вашего согласия на мой неофициальный визит.

   – Приезжайте завтра. В полдень вы найдёте меня в парке. Догадываюсь, я вам очень нужна.

   – Очень.

   – До завтра, друг мой.

Мария Жанна протянула Беньовскому руку для поцелуя.

Фредерика привыкла к частым деловым отлучкам мужа и не стала допытываться, куда он собирается. Она сама намеревалась побродить по модным лавкам, а потом зайти в Нотр-Дам, чтобы послушать мессу и насладиться звуками органа. Дождавшись, когда Фредерика выйдет, Беньовский отомкнул сундук и вынул диадему, сверкающую крупными бриллиантами. Полюбовался ею и задал себе вопрос – будет ли поражена дорогим подарком Дюбарри? Король мог дарить своей фаворитке и не такие ценности. Но ведь он, Морис Август, не король, а простой смертный. Впрочем, не простой смертный, а Ампансакабе, верховный властитель Мадагаскара, признанный малагасийскими вождями. И он вправе дарить бывшей первой даме Франции подобный щедрый подарок.

Беньовский тут же поймал себя на мысли, что признание его в качестве Ампансакабе было пока только спектаклем. Последуют ли за этим спектаклем реальные результаты – один Бог ведает.

Диадема была заключена в узорчатый ларец из ароматного дерева, которое растёт только в тропиках, а ларец уложен в кожаный походный саквояж. Беньовский крикнул Уфтюжанинова.

   – Поедешь со мной, Иван. Держи саквояж бережно и, упаси Боже, не урони.

   – Будьте покойны.

И вот снова поездка в Марли.

Марию Жанну Беньовский отыскал в парке прогуливающейся по аллее в сопровождении компаньонки. Дюбарри была в лёгком домашнем платье из розового шёлка, подчёркивающем стройную фигуру.

   – Вы пунктуальны, барон. Я так рада вас видеть! Софи, оставь нас вдвоём. Наши с бароном деловые разговоры вряд ли тебе будут интересны.

   – Слушаюсь, мадам, – прощебетала компаньонка и удалилась.

   – Во-первых, примите, графиня, от меня этот маленький подарок, – сказал Беньовский и протянул Марии Жанне ларец из ароматного дерева.

   – Что это?

   – Достойная вас безделушка работы лучших арабских мастеров.

Дюбарри приняла из рук Беньовского ларец, раскрыла его и была поражена ярким сиянием ажурной диадемы из золота и крупных бриллиантов. На лице её отразились восторг и изумление.

   – О, это очень дорогая вещь! Такие подарки мне делал король. Но это было давно.

   – Разве я не могу сделать подарок даме моего сердца?

   – Я стала дамой вашего сердца? Как в старых рыцарских романах? Забавно.

   – Да, как в старых рыцарских романах. Их герои – странствующие рыцари, скитальцы и романтики вроде меня. Их дамой сердца могла быть замужняя женщина, королева, недоступная принцесса, предмет высокой платонической любви, поклонения. Речи не было о низменных плотских вожделениях. Мог ли я не поклоняться вам, моя добрая фея?

   – Вы очень опасный бес-соблазнитель, – игриво произнесла Дюбарри и ласково потрепала Беньовского по щеке ладошкой. Беньовский пылко схватил Марию Жанну за руку, но ощутил, что его порыв никак не передался женщине. Рука её оставалась вялой, безжизненной. Она высвободила руку и сказала сухо, трезво:

   – Закончим рыцарскую часть нашей беседы. Надеюсь, вы пришли ко мне не за тем, чтобы напоминать мне о странствующих рыцарях и их дамах сердца?

   – Вы моя дама сердца, Мария Жанна!

   – Ах, вы становитесь скучны, Морис. Я правильно вас назвала? Разрешите, буду с вами предельно откровенна. Вы деловой й расчётливый человек. Конечно, ждёте, что ваш щедрый подарок должен быть так же щедро оплачен мною.

   – Господь с вами!

   – Обождите, не перебивайте. Допускаю, что вы хотите меня. Я ещё не настолько стара, чтобы не нравиться мужчинам. Я знаю это. Но должна вас разочаровать. Судьбе было угодно, чтобы я прошла через королевскую постель и потом стала всесильной фавориткой короля Людовика. Да будет вам известно, что наложница и фаворитка – это далеко не одно и то же. Король быстро охладел ко мне как к женщине. Он был своеобразным человеком, ветреным и любвеобильным. Я же, чтобы сохранить влияние при дворе, обязана была хранить верность человеку, которому уже не принадлежала. Я никому не принадлежала. Я умертвила в себе женщину, стала холодной и бесстрастной, как эта мраморная статуя, которую вы видите на аллее.

   – Бедная Мария Жанна! Мне жаль вас.

   – Что поделаешь, Морис. Мне досталась горькая судьба. Я уже никому не буду принадлежать.

Дюбарри умолкла, вздохнув. Морис Август пристально разглядывал её лицо. Оно было почти без косметики и казалось каким-то рыхлым, несвежим, постаревшим.

   – Поговорим теперь о деле, которое привело вас ко мне, – тоном приказа произнесла Мария Жанна после некоторых размышлений.

Морис Август, не вдаваясь в подробности, рассказал ей о своих злоключениях. Его недоброжелатели и завистники во главе с губернатором Иль-де-Франса господином Дюма оклеветали его, представив казнокрадом и мошенником. Руководители морского министерства, кажется, не очень поверили клевете. Но вот генерал-контролёр финансов Тюрго настаивает на привлечении его к судебной ответственности. Ему хочется сделать из командира экспедиционного корпуса козла отпущения в назидание другим. Он, Беньовский, как известно, венгр, австрийский подданный. Расправа над ним не вызовет в высших кругах такой реакции, как если бы на его месте оказался какой-нибудь аристократ-француз.

   – Понимаю, – перебила его Дюбарри. – Вам понадобится влиятельный защитник против козней Тюрго. Вас могла бы поддержать королева Мария-Антуанетта, ваша соотечественница. Она терпеть не может Тюрго и настаивает, чтобы король уволил его в отставку.

   – Но ведь вы с королевой далеко не друзья.

   – Это мягко сказано. Мы враги, но мы и союзники, когда дело касается сохранения добрых старых устоев королевства, его ограждения от всяких реформаторских новшеств Тюрго. Это опасный человек. Он ищет популярности у третьего сословия, которое рвётся к анархии, революции. Уверяю, что королева заступится за вас.

   – Но как я смогу добиться с вашей помощью заступничества её величества?

   – Обратитесь к графу Шарлю де Верженну.

   – Я уже слышал это имя. Он близок к Марии-Антуанетте?

   – Это человек её партии и недруг Тюрго. Я напишу рекомендательное письмо к графу, и он примет вас в ближайшие дни.

   – Как мне отблагодарить вас, Мария Жанна?

   – Вы уже отблагодарили меня сполна. Какие у вас ещё просьбы ко мне?

   – Понимаете... Допустим, министр иностранных дел и королева мне помогут. Но на французской службе меня вряд ли оставят, дабы замять раздутое губернатором Дюма и Тюрго дело, и предложат возвратиться на родину.

   – Что ж? Поживите в Вене, пока парижские страсти не улягутся.

   – Легко вам сказать – поживите в Вене. Для Австрийской империи я человек вне закона, беглец. Императрица Мария-Терезия распорядилась арестовать меня и судить за кое-какие шалости молодости, лишила меня отцовских имений. Я вовремя успел удрать в Польшу, чтобы не очутиться за решёткой.

   – Как же вас угораздило заслужить немилость императрицы?

   – Молод был, горяч. Увлёкся дуэлями, ссорился с соседями, оскорбил воинского начальника, который этого заслуживал.

   – А вы, однако, большой шалун.

   – Повзрослел, исправился. Разве не заслужил я прощения императрицы преданной службой королю Франции, который приходится зятем австрийской монархини? Я хотел бы вернуть милость Марии-Терезии и право вернуться в Австрию.

   – Постарайтесь, чтобы де Верженн и королева замолвили за вас слово перед венским двором. Мария-Антуанетта могла бы написать письмо матери и брату с просьбой пересмотреть ваше дело и простить вас.

   – Вы вселили в меня добрые надежды.

   – Моё рекомендательное письмо министр иностранных дел получит не позже завтрашнего дня. Желаю вам удачи, барон.

И Мария Жанна поцеловала Беньовского в щёку. Поцелуй был холодным, бесстрастным.

Вскоре после поездки Беньовского в Марли и его встречи с графиней Дюбарри секретарь министра Обюссон наведался в «Белую лилию».

   – Есть новости, – сказал он Морису Августу. – Пришло долгожданное заключение комиссаров Белькомба и Шевро.

   – И что же написали про меня эти крючкотворы?

   – Заключение выглядит лучше, чем мы ожидали. Комиссары характеризуют вас как энергичного, деятельного человека. Отмечены и недостатки в вашей работе. Господин Жуаньи истолковывает их как упущения в отчётности.

   – Вот видите, Обюссон. Упущения – это ещё не значит умысел. Мне так не хватало опытного казначея. Надеюсь, мосье Жуаньи готов принять меня?

   – Я приехал за вами.

   – Ну вот, дорогой барон, гордиев узел разрублен, – такими словами Жуаньи встретил Беньовского. Держался помощник министра приветливо, доброжелательно. – Белькомб и Шевро наконец-таки прислали нам своё заключение.

   – Могу я ознакомиться с этим документом?

   – Заключение находится у министра. Так что придётся вам поверить мне на слово. Серьёзных претензий с нашей стороны к вам нет. Вы помогли французам зацепиться за Мадагаскар и создать предпосылки для превращения острова в благоприятном будущем во французскую колонию. Ваши заслуги не будут забыты. Комиссары отмечают ваши упущения в финансовой отчётности, большие людские потери.

   – Они вызваны тяжёлыми тропическими условиями, лихорадкой.

   – Понимаю, это не ваша вина.

   – Если серьёзных претензий, как вы говорите, господин Жуаньи, ко мне нет, могу я возвратиться на Мадагаскар и приступить к своим обязанностям командира экспедиционного корпуса?

   – К сожалению, нет.

   – Но почему?

   – Сейчас объясню вам. По представлению Тюрго его величество резко сократил ассигнования на содержание наших войск на Мадагаскаре. Вы опытный военачальник, полковник, вы ведь не согласитесь после корпуса командовать ротой.

   – Я мог бы отправиться в качестве губернатора французских владений на этом острове.

   – Это бы означало наши официальные претензии на господство над Мадагаскаром. Приходится считаться со сложной международной обстановкой. Вы знаете, что Франция поддерживает в пику англичанам североамериканских повстанцев. Англичане плетут против нас всякие козни.

   – Можно ли понять ваши слова так, что в моих услугах министерство более не нуждается?

   – Никакого решения на этот счёт ещё не принято. Так что наберитесь терпения, дорогой барон.

   – Могу я по крайней мере рассчитывать, что мои усилия на благо Франции будут должным образом отмечены и оценены?

   – Что вы имеете в виду?

   – Очередное воинское звание, например. Мне известно, что офицеры колониальных гарнизонов пользуются у вас преимуществами в продвижении по службе в сравнении с теми, кто служит в метрополии.

   – Подумаем.

   – В течение нескольких месяцев я не получал жалованья.

   – Получите сполна всё, что вам причитается.

   – Министр меня примет?

   – Непременно примет, когда мы придём к решению относительно вашей дальнейшей судьбы.

А ещё через пару дней за Морисом Августом заехал в служебной карете молодой чиновник из министерства иностранных дел. Беньовского пожелал видеть сам граф Шарль Гравье де Верженн.

Граф в пышном напудренном парике с орденской звездой на парадном камзоле напоминал вельможу, сошедшего с портрета художника Латура. Держался он с подчёркнутой светской холодной учтивостью.

   – Одна моя старая приятельница, полковник, рекомендовала вас как нуждающегося в моём сочувствии, – начал свою речь де Верженн.

   – Признателен вашему сиятельству за то, что нашли время принять меня и выслушать.

   – Насколько я осведомлён, вы побывали на Мадагаскаре.

   – Так точно, граф. Прокладывал дорогу для будущей колонизации этого богатого и обширного острова.

   – Похвально.

Министр задал Беньовскому несколько общих, ничего не значащих вопросов о природе, жителях, богатствах Мадагаскара. Морис Август коротко отвечал, понимая, что де Верженн не был расположен выслушивать его пространные рассказы.

   – И чем я могу быть вам полезен, полковник?

   – Я оказался в затруднительном положении, ваше сиятельство. Моя скромная деятельность во славу Франции и его величества короля Людовика была положительно оценена морским министерством. Со стороны руководителей министерства ко мне нет никаких претензий. Благодаря действиям моего экспедиционного корпуса Франция укрепилась на Мадагаскаре, а со временем эти позиции помогут овладеть всем островом. Расширились возможности для французских торговых операций. Об этом я подробно писал в своих отчётах.

   – Это же превосходно, барон! Я вижу, вы славно потрудились. Что же вас волнует?

   – Волнует недоброжелательность генерал-контролёра финансов. Господин Тюрго заметил лишь упущения в моей финансовой отчётности и даже злоупотребления, которых в действительности не было. Он настаивает на моём привлечении к суду.

   – С господином Тюрго у нас непростые отношения. Он слишком радикален и частенько раздражает королевскую чету своими несвоевременными прожектами.

   – Извините, ваше сиятельство, если я осмелюсь высказать своё суждение. Я не политик, а только солдат. И возможно, моё суждение не покажется вам слишком весомым. Мосье Тюрго охвачен духом вольтерьянства, слишком печётся о третьем сословии, наверное, больше, чем об интересах короны, а верные слуги короля ему не по душе. Мне кажется, что Тюрго очень опасный человек.

Беньовский знал, что консервативно настроенный министр иностранных дел думает именно так и подобное высказывание о Тюрго будет графу приятно.

   – Вы правы, мой друг, – поощрительно сказал де Верженн. – Очень метко заметили, что интересы горлопанов из третьего сословия для Тюрго более значимы, чем интересы короны. Мы не раз указывали на это его величеству. Убеждён, что дни Тюрго как члена правительства сочтены. Мы не дадим вас на расправу этому вольнодумцу и вольтерьянцу. Если король к моим словам не прислушается, попрошу королеву заступиться за вас.

   – Я так признателен вашему сиятельству. И ещё хотел бы нижайше попросить вас, граф, коль вы так добры ко мне...

   – О чём?

   – О прощении со стороны венских монархов и о даровании мне права возвратиться на родину.

   – Чем вы провинились? Надеюсь, не политикой?

   – Никакой политики. Так... грехи молодости, дуэли, ссоры по причине моего дурного, задиристого характера. Всё это в прошлом. Но я жестоко поплатился, оказавшись вне закона, потеряв наследственные отцовские имения в Трансильвании.

   – Обещаю вам сделать запрос нашему послу в Вене. Если вам не предъявлялось никаких серьёзных политических обвинений, дело поправимое. Посол поддерживает близкие отношения с канцлером Кауницем и воспользуется его содействием. Её величество королева Мария-Антуанетта регулярно переписывается с матерью и братом Иосифом и могла бы походатайствовать за вас. Я попрошу её об этом.

Выходил Морис Август от министра иностранных дел обнадеженным, окрылённым. Он понимал, что ему помогла неприязнь консерватора де Верженна к реформатору Тюрго, которого консервативные силы давно пытались скомпрометировать в глазах короля и свалить. Велась большая политическая игра, и в этой игре он, Морис Август Беньовский, становился хотя и не козырной, но всё же картой в руках противников Тюрго.

Проходили дни, недели, Морис Август всё ещё числился на французской военной службе. Иногда по вечерам они с Фредерикой отправлялись в театр. Однажды Беньовский собрался было навестить богатого финансиста Шарля Бове, жившего в районе площади Вогезов, но по здравом размышлении раздумал это делать. Когда-то Бове оказал ему услугу и помог поступить на французскую службу и отправиться на Мадагаскар во главе экспедиционного корпуса. Теперь же финансист, как рассказывал всеведущий Обюссон, был близок к Тюрго, поддерживая его реформаторские планы, и не ладил с морским министром. Вряд ли возобновление контактов со старым знакомым, Бове, принесло бы какие-либо выгоды. Теперь Беньовский ждал помощи от противников Тюрго.

Иногда Морис Август наведывался в морское министерство, встречался с Обюссоном и Жуаньи, деликатно, но настойчиво напоминая о желательности получить очередное воинское звание и какую-либо королевскую награду за свои заслуги, недополученное за многие месяцы жалованье. Но бюрократическая машина крутилась медленно, со скрипом. Жуаньи советовал ему набраться терпения и ждать.

Быстрее сработало ведомство графа де Верженна. Мориса Августа посетил всё тот же молодой чиновник из министерства иностранных дел и сообщил, что в решении его дела приняли участие канцлер Кауниц и соправитель императрицы Марии-Терезии, её сын Иосиф. О его содействии попросила королева Франции Мария-Антуанетта. Чиновник посоветовал Беньовскому справляться о дальнейшем ходе дела в австрийском посольстве.

В посольстве Австрии Беньовского приняли любезно. Посол проявил интерес к его службе на Мадагаскаре и сказал напоследок:

   – Мне очень лестно, что мой соотечественник геройски послужил королю Франции, близкому родственнику нашей императрицы. Надеюсь, что все ваши недоразумения с австрийскими властями в ближайшее время разрешатся и вы ещё славно послужите своей родине.

   – Непременно послужу, – ответил польщённый Морис Август.

Через несколько недель после этой встречи с послом рассыльный принёс Беньовскому с супругой приглашение посетить австрийское посольство. В торжественной обстановке, в присутствии советника и всех посольских секретарей посол зачитал перед супругами депешу из Вены, подписанную канцлером Кауницем.

«Её величество, императрица Мария-Терезия, руководствуясь чувствами христианского всепрощения и гуманности, нашла возможным простить венгерского дворянина Мориса Августа де Бенёва, принимая во внимание верную и достойную службу оного дворянина царственному брату ея величества, королю Франции Людовику XVI. Оному де Бенёву возвращаются все гражданские права и разрешено в любое время возвратиться в пределы Священной Римской империи со всеми членами семьи. Её величество также соизволила пересмотреть свой прежний указ о лишении дворянина де Бенёва родительского наследства в виде имений и земельных угодий, считаясь при этом с имущественными интересами и других наследников».

Вслед за чтением депеши последовали поздравления. Принесли шампанское и венгерский токай. Престарелый посол произнёс прочувствованную речь, восхваляя доброту и справедливость державной матушки Марии-Терезии. Фредерика даже прослезилась и сказала мужу так, чтобы слышали все – и посол, и советник, и секретари:

   – Пообещай, Морис, этим добрым людям, что ты не будешь, как в молодости, предаваться шалостям, драться на дуэли и испытывать долготерпение нашей императрицы.

   – Именно об этом я и хотел попросить нашего соотечественника, – сказал шутливо посол.

Теперь оставалось только ждать решения морского министерства и утверждения его королём. Наконец наступил день, когда за Морисом Августом заехал Обюссон.

   – Я за вами, мосье. Вас ждёт министр.

В кабинете генерала Сартина, кроме него самого, находились его помощник Жуаньи и ещё какие-то высокопоставленные чиновники министерства. Министр был торжествен, как на большом приёме.

   – Дорогой барон, его величество поручил мне вручить вам за заслуги перед Францией и престолом высокую награду – орден Святого Людовика. Подойдите же ко мне и примите награду и наше общее поздравление.

   – Тронут и польщён вниманием его величества.

   – Это ещё не всё. По нашему представлению король утвердил вас в очередном воинском звании. Вы теперь не полковник, а бригадир. Мы учли ваши воинские подвиги и трудные условия службы в тропиках.

   – Благодарю вас, мой генерал.

   – Сегодня же вы получите причитающееся вам жалованье. Наш главный казначей распорядится на сей счёт. – Министр указал на одного из присутствовавших в кабинете чиновников. – И ещё могу вас порадовать тем, что вам назначена пожизненная пенсия в четыре тысячи ливров в год.

Далее министр пустился в пространные рассуждения о том, что грустно расставаться с таким усердным и исполнительным служакой, каким был бригадир Беньовский.

   – Я ведь не просил об отставке, мой генерал, – ответил на его рассуждения Морис Август. – Если вы считаете меня усердным и исполнительным служакой, почему бы вам не воспользоваться моими услугами и впредь?

   – Мы вынуждены считаться с соображениями большой политики, – с сожалением сказал Сартин. – В настоящее время обстановка в мире складывается не столь благоприятно для Франции, чтобы мы могли расширять наше присутствие на Мадагаскаре. Да и политика экономии заставляет нас свернуть деятельность экспедиционного корпуса. Поверьте, мы отказываемся от ваших дальнейших услуг с болью в сердце.

«Решили избавиться по-хорошему, выпроводить, как говорится, с почётом, позолотив горькую пилюлю, – подумал Беньовский. – И на том спасибо. До судебной расправы дело не дошло. Получил из рук министра орден Святого Людовика, звание бригадира и высокую пожизненную пенсию. Не так уж и плохо!» Морис Август ещё раз поблагодарил Сартина и вновь подчеркнул, что тронут и польщён королевскими милостями.

Прощаясь с Беньовским, министр спросил его, нет ли у новоиспечённого бригадира каких-либо претензий, пожеланий или просьб к морскому министерству. Морис Август ответил, что претензий нет и быть не может. Ведь министерство всегда относилось к нему доброжелательно и справедливо. А вот небольшая просьба есть. С ним в Париже находятся капрал и солдат из его экспедиционного корпуса, телохранитель и денщик. Оба российские подданные, бежавшие с ним с Камчатки, близкие ему люди. Он, Беньовский, просит министра посодействовать в увольнении обоих с французской военной службы и в выплате им недополученного жалованья.

   – Нет никакой проблемы, – ответил Сартин. – Решим всё своей властью и сию же минуту.

Когда Беньовский покинул кабинет морского министра, Сартин сказал своим помощникам:

   – Словно гора с плеч свалилась, господа. Сколько головной боли доставил нам этот Беньовский своими неуёмными прожектами, требованиями, конфликтами с губернатором Дюма. Слава Богу, мы избавились от него. И ради этого стоило расщедриться и на Святого Людовика, и на бригадирское звание.

   – И закрыть глаза на некоторые его грешки, – добавил Жуаньи.

Прежде чем покинуть Францию, Беньовский устроил прощальный банкет в зале отеля «Белая лилия». Пригласил Жуаньи, Обюссона и главного казначея из морского министерства, столоначальника из министерства иностранных дел, ведавшего сношениями с Австрией, австрийского посла с советником, модного художника Жана-Батиста Грёза и ещё нескольких известных парижан, с которыми судьба случайно сводила Мориса Августа.

Незадолго до этого Беньовские побывали в парижской студии Грёза. Морис Август позволил жене выбрать по своему вкусу один из его женских портретов и расщедрился на покупку. Пусть останется память о Париже.

Гости приглашались на банкет с жёнами. Только Обюссон пришёл один, извинившись, что супруга его пребывает в интересном положении и поэтому не может его сопровождать. Фредерика вышла к гостям в дорогом алмазном колье, купленном у араба Валида. Морис Август был в новом парадном камзоле, сшитом у лучшего портного. Камзол украшала звезда ордена Святого Людовика. Банкет продемонстрировал щедрый размах хозяина и обошёлся ему во внушительную сумму. Это было прощание с Парижем, с французской службой.