Текст книги "Каторжник император. Беньовский"

Автор книги: Лев Демин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

«Теперь в наших руках бесспорные доказательства, что ты, барон, великий мошенник», – с удовлетворением думал Роше. Он также убедился, что назревало глухое недовольство как среди солдат корпуса, так и среди малагасийцев. Причиной недовольства нижних чинов послужила эпидемия жёлтой лихорадки, уносившая всё новые и новые жизни. Солдаты открыто обвиняли полковника в выборе для поселения нездорового, гиблого места. На кладбище уже можно было насчитать десятка два свежих захоронений. Лекарь Синьяк и подлекари едва управлялись с больными. Их было уже несколько десятков. Свалился и один из старых спутников Мориса Августа, камчатский ветеран. Не избежал лихорадки и корпусной казначей. Беньовский распорядился создать ему привилегированные условия. Для казначея поставили отдельную палатку и в ней кровать с пологом, А на всех попавших в лазарет солдат не хватало матрацев. Вновь прибывающих клали на циновки.

В палатке стоял тяжёлый смрадный запах пота и нечистот.

Беньовский сам чувствовал, что недовольство охватывает и корпус, и окрестные селения. Посовещавшись с Ковачем и ротными командирами, братьями Вердье, Морис Август пришёл к выводу – нужна ещё одна впечатляющая военная демонстрация и нужны новые союзники. И он стал снаряжать военный отряд, который должен был подняться вверх по Большой реке. Перед ним ставилась задача обнаружить пост имеринцев, который, по слухам, находился где-то в предгорьях, у истоков реки, и уничтожить его гарнизон. Подымаясь вверх по течению, надлежало привлекать на свою сторону местные общины, не жалея подарков их старостам.

Отряд был небольшим, разместился в двух шлюпках.

Беньовский распорядился включить в его состав нескольких горлопанов, откровенно выражавших своё недовольство. Пусть поостынут и покажут себя в боевом деле. Сперва он хотел было сам возглавить отряд, да, поразмыслив, не решился покидать Сен-Луи. Обстановка в корпусе была напряжённой. Командование шлюпочным отрядом Беньовский поручил младшему Вердье, человеку собранному и немногословному. Напутствуя отряд, полковник пообещал всем, кто отличится в операции, щедрые награды. Отец Огюст отслужил краткий молебен. Незаменимый Филипп также отправлялся в поход. Он мог понадобиться в качестве переводчика в переговорах со Старостами.

Роше нанёс Беньовскому прощальный визит.

   – Успешной была поездка? – поинтересовался из вежливости Морис Август.

   – О, весьма.

   – Окажите любезность, дорогой друг. Возьмите на шхуну хотя бы нескольких тяжелобольных.

   – Всей душой готов бы вам услужить. Но мосье Дюма запретил это делать. Наш маленький госпиталь переполнен.

   – Очень прошу вас... Ради моего доброго расположения к вам, возьмите хотя бы одного моего казначея. Он совсем плох, бедняга.

   – Одного, пожалуй, возьму, – согласился Роше. – Хотя рискую навлечь гнев губернатора.

Он подумал, что казначей будет даже полезен. Уж этот-то человек прекрасно осведомлён обо всех финансовых злоупотреблениях барона.

Отряд Вердье-младшего возвратился из похода недели через три. Его потери составляли два убитых и два легко раненных. Командир отряда немногословно и толково доложил об операции. Плавание в нижнем и среднем течении реки не вызывало затруднений. Река здесь многоводна и глубока. Только досаждали крокодилы. Их много, и они огромны и агрессивны. Иногда к самым шлюпкам подплывали по две-три гадины, разевая зубастые пасти. В верхнем течении, где начинались предгорья, встречались пороги и перекаты. Пришлось оставить шлюпки у прибрежного селения под охраной четырёх солдат и далее продвигаться пешком по берегу. Помог местный проводник. Туземцы много испытали от набегов имеринцев и поэтому встречали отряд дружелюбно.

Неожиданно солдаты попали под обстрел. Пост имеринцев был искусно скрыт зарослями. Его гарнизон оказался малочисленным – всего лишь десятка полтора воинов. Все они были перебиты или бежали в джунгли. Но и французская сторона понесла потери. Возможно, что разгромленный пост представлял собой лишь передовую заставу имеринцев. А их основные силы сосредоточены где-то в горах. Но это только предположение.

На обратном пути старосты селений принимали от Вердье подарки и могли узнать новость – разгромлены военные силы их недругов-имеринцев. Командир отряда торжественно объявил старостам, что великий король Людовик берёт малагасийцев под своё высокое покровительство. Это он распорядился покарать заносчивых и воинственных имеринцев. Старосты довольно кивали головами и улыбались. Хорошо распорядился король Людовик. Должно быть, это большой и могущественный человек, которому помогают духи.

По случаю возвращения отряда из успешного похода Беньовский приказал построить весь корпус и пригласил население окрестных деревень. Обойдя строй, он с горечью заметил, что ряды его воинства заметно поредели. Одних подкосила болезнь, другие лежат на кладбище.

Перед ротными шеренгами и толпой малагасийцев Морис Август обнял и расцеловал Вердье-младшего, командовавшего шлюпочным отрядом, наградил денежными премиями наиболее отличившихся солдат, в первую очередь раненых. Одного из них в порядке поощрения он сделал капралом, а погибших помянул проникновенно.

   – Всем участникам славного похода даю недельный отпуск, – объявил Беньовский, а потом обратился к малагасийцам: – Друзья мои, теперь ваши недруги не посмеют угрожать вам. Они получили хороший урок. Это сумели оценить жители с Большой реки. Они с охотой приняли наше покровительство.

Вся эта торжественная церемония, затеянная Беньовским, была дружелюбно встречена и солдатами, и малагасийцами. На какое-то время скрытое недовольство в корпусе поутихло, ослабла и напряжённость в отношениях с местными жителями.

В очередном письме на имя морского министра графа де Бойна Беньовский представил в общем-то незначительную с военной точки зрения операцию как крупное событие. Разгром поста имеринцев и избиение горстки плохо вооружённых его защитников он расписал как кровопролитное сражение, закончившееся победой небольшого отряда над многократно превосходящими силами противника.

Недели через две после возвращения Вердье-младшего с отрядом на горизонте показалась знакомая арабская шхуна. Это возвращался из Капстада Валид. На берег съехал его сын и передал Беньовскому просьбу отца посетить его на корабле. Валид выражал сожаление, что разболелся и не мог сам побывать у Мориса Августа.

«Хитрит старая лиса», – подумал Беньовский, но на арабскую шхуну отправился.

Торговец лежал на диване в тесной каюте, застланной коврами и заставленной сундуками. Похоже, что ему в самом деле нездоровилось.

   – Привет тебе, вазир, – сказал слабым голосом Валид, не вставая с постели. – Садись и слушай. Возвращаюсь в Аравию. К концу года будут у тебя арабские кони. Серебряный медальон получишь сейчас.

   – Так скоро?! – воскликнул удивлённый Беньовский.

   – Чему удивляешься? На шхуне меня всегда сопровождают два искусных ювелира. Видишь на столе небольшой сундучок? Открой его и возьми медальон.

Беньовский подошёл к столу. В руках он держал большую круглую бляху из тусклого, потемневшего серебра. Величиной она была с чайное блюдце.

   – Можно подумать, что ей добрая сотня лет, – сказал Морис Август, не скрывая своего восхищения. – Как это удалось так ловко сделать?

   – Секрет моих мастеров.

   – Сколько я тебе должен, купец?

   – Ничего ты мне не должен.

   – Как так?

   – В прошлый раз ты приобрёл у меня две дорогие, очень дорогие вещицы. Вот я и хочу поблагодарить тебя за такую покупку. Это мой тебе подарок. Для опытных мастеров работа оказалась пустяковой.

   – Спасибо, Валид. Не смею утомлять тебя. Поправляйся.

   – Постой. Хочу сообщить тебе грустную новость. Умер твой старый король. Теперь во Франции молодой король, говорят, внук старого.

   – Откуда тебе это известно?

   – Голландцы в Капстаде рассказали. Им эту новость недавно привезли моряки.

От Валида Беньовский узнал, что в последние недели французские суда из Капстада на Маврикий не выходили. Стало быть, о смерти короля в Порт-Луи ещё не могли знать.

Узнав неожиданную новость, Морис Август поспешил на берег. Забросил серебряный медальон, подарок Валида, в сундук. Не до него сейчас. Новое царствование, перемены в политике, пересмотр наследия, оставленного покойным королём. Что ожидает его, Беньовского? Он приказал Андреянову незамедлительно отыскать капитана Ковача и погрузился в тревожные мысли.

Итак, ушёл из жизни старый расточительный развратник Людовик XV. Королём стал его нелюбимый внук Людовик XVI. Говорят, он полная противоположность деду, скромный, мягкий человек, примерный семьянин, который всегда тяготился шумным блеском двора. Женат он на Марии-Антуанетте[53]53
  Мария-Антуанетта (1755—1793) – французская королева, жена Людовика XVI, дочь австрийского императора. Была противницей реформ и вдохновительницей контрреволюционных заговоров и интервенции в период Великой Французской революции. Заключена в Тампль и казнена.


[Закрыть], дочери императрицы Марии-Терезии. Молодую королеву считают женщиной властной. Вероятно, она будет верховодить слабохарактерным мужем. Новое царствование – новые министры. Уйдут с политической арены его, Беньовского, добрые покровители – герцог д’Эгильон, граф де Бойн. Их попустительство расточительству покойного короля давно вызывало открытые протесты в обществе. Новое правительство, чтобы успокоить общественное мнение, начнёт с политики экономии. Пожалуй, урежет ассигнования на содержание экспедиционного корпуса, а то и вовсе отзовёт его. Беньовский допускал такую возможность и боялся этого.

Он принял решение немедленно отплыть в Порт-Луи на Маврикий, пока известие о смерти Людовика XV не дошло до губернатора. Узнав об этом, прижимистый Дюма непременно затормозит выплату Беньовскому оставшейся суммы, предусмотренной на нужды корпуса, или вовсе откажется её выплачивать. Теперь, мол, новый монарх, новые министры. Пусть подтвердят своё согласие на дальнейшие действия экспедиционного корпуса.

Ковачу Морис Август сообщил, что немедленно отплывает на Маврикий. Капитан остаётся командовать корпусом на время его отсутствия.

   – Почему такая спешка, пан Морис? – поинтересовался Ковач.

   – Старик Луи ушёл в мир иной. До Маврикия эта новость ещё не дошла.

   – Понимаю. У тебя есть причины спешить.

   – Вот именно. Хотел бы успеть выколотить из этого упрямца Дюма остаток причитающейся нам суммы. Что ожидает бедняжку Дюбарри?..

   – Что её может ожидать, Морис? Монастырь, а быть может, Бастилия. Говорят, молодой Людовик и его супруга Мария-Антуанетта люто ненавидели королевскую фаворитку.

   – Да хранит её Бог. Вызови, Ковач, шлюпку с фрегата, и пусть подымают паруса. Беру с собой Андреянова и Уфтюжанинова. А тебе дам напутствия.

Отплывая на Маврикий, Беньовский не знал, что губернатор Дюма уже отправил в Париж пространный донос на него. В нём приводились все компрометирующие командира корпуса факты, собранные Роше, а также показания корпусного казначея. В действительности казначей умер в госпитале Порт-Луи, не допрошенный людьми губернатора. Но покойному приписали свидетельства, которые могли бы сделать донос более весомым. Кто теперь проверит, что говорил перед кончиной бедняга?

Глава двадцатая

Умирал старый король мучительно. Заразился страшной болезнью, оспой, от молодой девушки, присланной ему Дюбарри для очередных утех.

Покойного похоронили со всеми полагающимися королевскими почестями. Высший свет демонстрировал притворную скорбь. В народе говорили о Людовике XV с насмешливой иронией, открыто называли его старым развратником. Даже смерть его обернулась фарсом. С его внуком, вступившим на престол под именем Людовика XVI, связывали надежды на добрые перемены, реформы. Молодой король казался полной противоположностью своему деду. Утверждали, что Людовик XVI был мягким, добропорядочным человеком, примерным семьянином. Будучи наследным принцем, он держался в стороне от суеты двора. И это импонировало простым французам. К молодому королю обращались с петициями, требовали отставки всех прежних министров, примерного наказания казнокрадов и ждали перемен.

Созданный общественным мнением образ доброго Людовика был явно идеализирован и вряд ли совпадал с реальным историческим портретом. Покойный дед откровенно не любил внука, который не стал его подобием. Принца не посвящали в государственные дела, и поэтому он не приобрёл необходимого для будущего правителя опыта. На престоле он проявил себя человеком ленивым, безынициативным, трусоватым, смертельно боявшимся всяких новшеств. К тому же молодой король всецело поддался влиянию властной супруги, «австриячки», как называли её в народе, ставшей знаменем консервативных сил.

И всё же Людовик XVI, начинавший своё царствование, не был лишён природного ума и проницательности. Он понимал, что для успокоения общества необходимы какие-то перемены, если не перемены, то хотя бы политические манёвры. Для начала придётся пожертвовать непопулярными министрами деда, одного-двух осудить в назидание другим за казнокрадство. Члены парламента настаивают на немедленной отставке д’Эгильона, с которым давно конфликтуют. Прежде чем принять решение, король решил посоветоваться с супругой.

   – Мы взвалили на себя тяжёлое бремя власти и несём ответственность за страну перед Всевышним, – повёл речь король. – Страна имела основания быть недовольной предыдущим монархом и его министрами. От нас ждут добрых перемен.

   – Какие перемены вы имеете в виду, сир?

   – Прежде всего я хотел бы уволить в отставку всех старых министров.

   – И поступите разумно. Новый монарх вправе подбирать себе новых помощников.

   – Да будет так, дорогая. Завтра я приму отставку д’Эгильона и других. Парламент настаивает на предании герцога суду. С ним связаны многие злоупотребления.

   – А вот этого вы делать не должны.

   – Но почему?

   – Высшее дворянство – наша опора. Кто из высоких сановников не злоупотребляет своей властью? Не следует раздражать верных нам людей. Принимая отставку министров, не забудьте поблагодарить их за верную службу престолу.

   – Вы считаете, я должен так поступить?

   – Именно так, сир. Я прошла школу моей матушки, Марии-Терезии, и плохого совета вам не дам.

   – Пусть будет по-вашему. Давайте теперь решим судьбу этой шлюшки Дюбарри. Я бы предпочёл видеть её за решёткой Бастилии.

   – Фи, Луи! Как вы кровожадны.

   – Разве вы, мадам, не говорили мне не раз, что ненавидите эту выскочку?

   – Говорила, сир. Я и сейчас её ненавижу. Но не забывайте, что монархия держится на традициях. Фаворитизм – традиция французской монархии. Вспомните, Генрих Четвёртый был весёлым и любвеобильным королём. У короля Солнце была его госпожа Лавальер. У вашего деда – маркиза Помпадур и потом графиня Дюбарри.

   – Продолжайте, мадам. У Людовика Шестнадцатого...

   – У него Мария-Антуанетта.

   – Справедливо сказано. В одном лице жена и любовница. Так что будем делать с Дюбарри?

   – Заключим её на время в монастырь. В один из привилегированных. Когда страсти улягутся, пусть проживает в своём загородном замке. Не забывайте, что многие титулованные особы обязаны ей карьерой, высокими должностями. Они не одобрят, если мы поступим с графиней слишком сурово.

Перебирая кандидатуры на посты министров, король вспомнил о сорокасемилетнем Анн-Роберте-Жаке Тюрго[54]54
  Тюрго Анн Робер Жак (1727—1781) – барон, философ-просветитель, экономист, контролёр финансов при правлении Людовика XVI. Он провёл либеральные реформы в экономике, выступал за свободную торговлю и развитие промышленности, но натолкнулся на рьяное сопротивление двора. С 1776 г. в опале, а реформы его отменены.


[Закрыть], весьма популярной фигуре в политических кругах Франции. Норманнский дворянин, он не мог похвастать слишком знатным происхождением. По воле родителей Тюрго готовил себя к сану священника, обучаясь на теологическом факультете Сорбонны. Но духовная карьера пытливого юношу никак не прельщала. Он увлёкся чтением сочинений Вольтера, философа Локка, занялся изучением экономики, сблизился с кружком просветителей-энциклопедистов и сам стал писать статьи для французской энциклопедии. Решительно отказавшись от стези священнослужителя, Тюрго сделался популярным публицистом.

В прессе появились его статьи по различным экономическим и философским проблемам. Он выдвигал свои проекты улучшения торговой и таможенной политики, поощрения предпринимательской деятельности, оздоровления финансов. Тюрго, экономист, философ, просветитель, привлёк внимание властей, и он получает довольно высокие посты в провинциальном правительственном аппарате.

Французский ваятель Гудон, автор известной работы «Вольтер в кресле», находящейся в коллекции петербургского Эрмитажа, создал также скульптурный портрет Тюрго. Лицо мыслителя, в образе угадываются острота ума, скептицизм, склонность к иронии.

Неожиданно Тюрго получает от Людовика XVI пост морского министра. Прежний министр, де Бойн, при увольнении в отставку был обласкан королём и встретил своего преемника в стенах министерства дружелюбно, без желчи.

   – В чём вы видите, дорогой Тюрго, свою основную задачу на посту министра? – спросил де Бойн, передавая дела.

   – Я должен подумать о строгой экономии, – ответил Тюрго. – Расточительность покойного короля дорого обошлась Франции.

   – Тогда не повторяйте моих ошибок.

   – О каких ошибках вы говорите, граф?

   – Мы с герцогом д’Эгильоном переоценили де Бенёва, сомнительного барона, направив его во главе экспедиционного корпуса на Мадагаскар. Он прислал мне два отчёта о своей деятельности. Отчёты эти – сплошное бахвальство и требование огромных денег. Сдаётся мне, что перед нами заурядный мошенник. Того же мнения придерживается губернатор Дюма, обличающий полковника в крупных растратах. Оставляю вам в наследство это скандальное дело.

Заняв министерское кресло, Тюрго стал не спеша вчитываться в отчёты Беньовского. По убеждению министра деятельность Мориса Августа заслуживала неоднозначной оценки. Его экспедиционный корпус смог создать плацдарм на восточном побережье Мадагаскара для дальнейшего расширения французского влияния на острове. Он заложил форт Сен-Луи, развернул строительство, провёл военные операции. Но нельзя было не уловить безмерно хвастливый тон отчётов и явно завышенные суммы расходов, которые указывались Морисом Августом.

Тюрго не успел прийти к какому-либо решению, так как его пребывание на посту морского министра оказалось совсем непродолжительным. В сентябре 1774 года Людовик XVI назначил его генерал-контролёром финансов, фактическим главой финансового министерства.

– Мы решили использовать ваш опыт и знания, мосье, с большей пользой для Дела, – сказал ласково король, принимая Тюрго в домашней обстановке в Малом Трианоне в Версале. – Вы прирождённый финансист. Поможете нам оздоровить финансы, оживить экономику. Найдите эффективные меры для поощрения промышленности и торговли.

Тюрго вышел от короля окрылённый его добрыми напутствиями. Он и сам хотел того же, чего от него требовал Людовик. Не мог тогда знать министр, что не пройдёт и двух лет, как король уволит его в отставку. Деятельный Тюрго, вознамерившийся провести экономические реформы, облегчить налоговое бремя трудовых слоёв населения, вызвал недовольство высшей аристократии. Она никак не хотела делиться своими привилегиями с третьим сословием. Консерваторы – противники реформ – нашли союзника в лице Марии-Антуанетты, которая сумела повлиять на слабохарактерного мужа. Провал политики буржуазных реформ наглядно показал, что подобный курс никак не совместим с феодальным абсолютизмом.

После назначения Тюрго генерал-контролёром финансов на посту морского министра оказался Сартин, бывший генерал-лейтенант полицейской службы, человек, не оставивший большого следа в истории Франции. Приняв напутствие прежнего министра и папку с делами Беньовского, он принялся за чтение отчётов Мориса Августа. Читал и не знал, какое принять решение. Не определился он с решением и тогда, когда познакомился с пространным письмом губернатора Дюма с обвинениями в адрес командира экспедиционного корпуса. Чутьё старого полицейского подсказывало Сартину, что основные пункты обвинения Беньовского в казнокрадстве и мошенничестве выглядели убедительными. Возможно, губернатор с компаньонами и Морис Август что-то не поделили, отсюда неприязнь Дюма к Беньовскому. Сартин сказал сам себе, что с выводами спешить не стоит. Приходится считаться, что у командира экспедиционного корпуса влиятельные покровители. В их числе богатый финансист, близкий ко двору Шарль Бове, бывшие министры д’Эгильон и де Бойн. Их отставка вовсе не означает политической опалы. Герцог и граф остались видными фигурами высшего света, бывали при дворе. С ними министр Сартин ссориться не хотел. Если же ему никак не избежать удара по Беньовскому, он будет опираться не только на собственные отчёты командира корпуса и свидетельства губернатора Иль-де-Франса, но и на показания новых, объективных свидетелей. Министр воспользовался отъездом в индийские владения Франции двух генеральных комиссаров – бригадного генерала Белькомба и ответственного сотрудника морского министерства Шевро. Комиссары получили приказ заехать по пути на Мадагаскар и там произвести самую тщательную инспекционную проверку всей деятельности Беньовского, сверить его расходы, указанные в отчётах, с тем, что реально сделано экспедиционным корпусом. Инструкция, выданная комиссарам, была подписана морским министром Сартином и генерал-контролёром финансов Тюрго и наделяла Белькомба и Шевро самыми широкими полномочиями.

Перенесёмся же теперь на остров Маврикий, где о кончине старого короля ещё не знали.

Господин Дюма встретил Беньовского внешне любезно, поинтересовался его здоровьем, а сам со злорадством думал, что его письмо-донос сделает своё дело и придётся этому самоуверенному полковнику совсем не сладко. Морис Август напомнил губернатору о не выплаченном ему остатке суммы правительственных ассигнований на содержание экспедиционного корпуса.

   – Дорогой барон, рад бы всей душой... – с притворной любезностью произнёс Дюма. – Но поймите меня. Я насобирал всё, что мог, и послал вам с Роше. Разве вы не получили?

   – Получил. Но за вами остался долг.

   – Уверяю, что при первой возможности...

   – Мне нужны деньги не при первой вашей возможности, а сию минуту. Если не рассчитаетесь со мной, пеняйте на себя.

   – Вы мне угрожаете, барон?

   – Понимайте, как хотите.

   – И какие же санкции с вашей стороны мне грозят?

   – Сегодня же даю команду фрегату выйти в Порт-Луи и доставить сюда всех тяжелобольных. А их несколько десятков. И вам придётся их лечить и кормить за счёт бюджета колонии.

   – Вы этого не сделаете. Наш маленький госпиталь и наш бюджет не рассчитаны на такую массу больных.

   – Сделаю, мосье Дюма. Непременно сделаю, если не получу от вас денег.

   – Вы сущий дьявол, барон.

   – Ошибаетесь, любезный Дюма. Я не дьявол, а только военачальник, который должен заботиться о своих подчинённых.

   – Дайте время подумать. Я должен посоветоваться с компаньонами.

   – Даю вам время на размышления до утра.

Утром командир экспедиционного корпуса сполна получил долг. Проклиная в душе Мориса Августа, губернатор с ехидцей подумал, что недолго осталось торжествовать нахрапистому полковнику.

От Дюма Беньовский узнал о смерти корпусного казначея и горько пожалел об этой утрате. Покойный был таким покладистым и послушным, он заслужил, чтобы поклониться его могиле.

Возвращаться на Мадагаскар Морис Август не спешил. Жену порадовал роскошным подарком – золотым колье с бриллиантами. Фредерика выразила свой неподдельный восторг, бурно обхватила мужа за шею, расцеловала и закружилась с ним в диком танце. Беньовский насилу высвободился из цепких объятий – кольнуло в повреждённой ноге.

   – Ты меня балуешь, Морис.

   – Кого же мне ещё баловать, коханочка?

–Но ведь это стоит очень дорого.

   – А как же иначе? Барон Беньовский может дарить любимой жене только очень дорогие подарки, он же не простой гарнизонный офицер вроде этого, как его... Потье.

   – Супруги Потье были у меня по случаю дня моего рождения и подарили корзину роскошных орхидей.

   – Но согласись, дорогая... Орхидеи – не бриллианты.

Беньовский совсем забыл, что недавно у Фредерики был день рождения, и решил поправить дело.

   – Считай, что я дарю тебе колье по случаю прошедшего дня рождения. Кто ещё был у тебя в гостях?

   – Несколько молодых офицеров, подчинённых капитана Потье. Ты, кажется, хмуришься, ревнуешь?

   – Ничуть.

   – Что делать, дорогой? Приходится довольствоваться такой компанией. Я писала тебе, что дружбы с семьёй губернатора не получилось.

   – Не будем говорить об этом Дюма. И у меня дружба с ним не сложилась. Я хочу, чтобы ты надела лучшее своё платье. Посмотрим, к лицу ли тебе эта драгоценная безделушка.

Фредерика поцеловала мужа и убежала переодеваться. Беньовский подумал, что диадему, которую он намеревался подарить графине Дюбарри, показывать жене, пожалуй, не стоит. Сундук с деньгами и драгоценностями Андреянов и Уфтюжанинов приволокли на фрегат и оставили в каюте полковника. Ключи от сундука и от каюты Морис Август всегда носил при себе.

Вошла Фредерика, ослепительно яркая, в атласном платье вишнёвого цвета, вся в драгоценностях. Пожалуй, яркость уже граничила с дурным вкусом. Тяжёлые серьги и браслеты, купленные ею у торговца-индийца, никак не гармонировали с колье. Лишним было и коралловое ожерелье. Жена напоминала манекен из витрины ювелирной лавки, перегруженный драгоценными украшениями, или внезапно разбогатевшую купчиху. Хотел было Беньовский упрекнуть жену за безвкусицу и ещё за то, что водится с компанией каких-то младших офицеров из колониального гарнизона, да раздумал. Лень было втолковывать упрямой провинциальной шляхтичке правила хорошего тона, да, пожалуй, и бесполезно.

Он сказал, что колье очень к лицу Фредерике, и потискал её сытое полнеющее тело. От жены пахло дорогими французскими духами, почти такими же, как от ослепительной мадам Дюбарри. Но увы... Та женщина, пребывающая сейчас в монастыре или, упаси её Бог, в Бастилии, была воплощением изысканного вкуса, утончённости. Античная мраморная богиня! Холодная, недоступная для всех, кроме властелина Франции. Какая же жалкая её тень эта провинциальная барынька, радующаяся каждой побрякушке, его жена, Фредерика Беньовская! Всё-таки жажда женской ласки, по которой он так истосковался, взяла своё.

   – Возьмёшь меня с собой на Мадагаскар? – спрашивала Фредерика мужа, когда они оба, утомлённые ласками, усталые, сплелись воедино на измятой постели.

   – Огорчу тебя, дорогая. Не возьму.

   – Но почему?

   – Там скверный климат. Свирепствует лихорадка. Я построю нашу резиденцию, великолепный дворец в здоровом сухом месте. Но на это требуется время.

   – Значит, я опять должна тосковать одна в этом унылом городишке?

   – Я не спешу возвращаться в Сен-Луи. Можешь пригласить завтра капитана Потье с женой.

   – Рада, что не отвергаешь моих друзей. Позволишь мне выйти к гостям в этом колье? Не осуждай мою женскую слабость – хотела бы похвастать твоим подарком.

   – Не советую, Фредерика. Видишь ли... Моя работа по успешному освоению острова вызывает зависть неповоротливых людей, таких как Дюма. Зависть переходит во вражду. Они знают, что я стал богатым человеком, очень богатым. И поэтому могу дарить любимой жене столь дорогие подарки. Не стоит дразнить гусей и привлекать внимание.

   – Понимаю, Морис. Могу ограничиться и коралловым ожерельем.

   – Это самое лучшее, что ты сделаешь.

Морис Август не спешил возвращаться на Мадагаскар, потому что ожидал прибытия на Маврикий корабля с известием о смерти старого короля и письма из морского министерства. Предвкушал удовольствие увидеть разъярённого Дюма, который непременно подумает: оплошал старый дурак, поспешил с выплатой этому... И конечно, не пожалеет самых резких выражений в его, Беньовского, адрес. А хорошо он припугнул губернатора и заставил раскошелиться!

Пока Беньовский миловался с женой, его верный денщик Иван Андреянов помогал своей камчадалке Агафье управляться по хозяйству, ходил на базар за покупками. Уфтюжанинов нёс охрану особняка или сопровождал Мориса Августа в качестве его телохранителя, следуя за ним как тень, когда Беньовский посещал местных купцов, французов, арабов и индийцев. Он вёл с ними переговоры и настойчиво предлагал открывать торговые фактории на Мадагаскаре, в среднем течении Большой реки, к югу и северу от её устья. Некоторые из торговцев принимали предложение полковника и подсчитывали, какие это может сулить прибыли. Дюма и его компаньоны негодовали и обрушивали на голову Беньовского всяческие проклятия. Конкуренты подрывали позиции компании.

Морис Август уловил настроения губернатора и сам пришёл к нему для мирного разговора.

   – Дорогой мосье Дюма, выслушайте меня.

   – Что ещё вы от меня хотите? Разве я не рассчитался с вами сполна?

   – Не об этом речь. Почему бы вашей компании не открыть на Мадагаскаре новые фактории в дополнение к тем двум-трём, которые вы уже имеете? Беру на себя их защиту.

На предложение Беньовского Дюма ответил уклончиво.

   – Поймите, не пристало нам дуться друг на друга, – продолжал Беньовский. – Мы должны действовать рука об руку, делать общее дело, быть добрыми союзниками. Я помогаю вам открывать новые фактории, освобождаю их на первый год от всяких пошлин. А вы помогаете мне поддержать мои проекты перед морским министерством.

   – Какие ещё проекты?

   – Я просил увеличить численность экспедиционного корпуса хотя бы до шестисот человек и соответственно ассигнования. Тогда мы смогли бы сокрушить туземное королевство Имерину в горной части острова.

   – Но это кровопролитная война, огромные военные расходы.

   – Вы правы. Это война и военные расходы. Какая же война обходится без расходов? Но, сокрушив Имерину, мы, то есть Франция, становимся владельцами богатого острова.

   – Не знаю, что и сказать вам, барон. Я человек осторожный, привык поступать взвешенно, осмотрительно.

   – Вот и осторожничайте. Боюсь, как бы нас не опередили англичане или голландцы, которых остров также давно привлекает.

Разговор с губернатором оказался безрезультатным. Дюма явно тянул время, ожидая реакции министра на письмо, обвинявшее Беньовского в разных злоупотреблениях.

С согласия мужа Фредерика пригласила чету Потье и ещё местного священника. Беседа с гостями получилась какой-то мелкой, незначительной. Хозяйка и мадам Потье обменивались местными сплетнями. Капитан Потье вспоминал обрывки старых парижских новостей, которые пришли с последним французским кораблём, посетившим Маврикий с месяц назад. Они касались любовных похождений старого ненасытного сатира-короля и его неприязненного отношения к внуку. Падре интересовался миссионерскими успехами корпусного капеллана.

   – Отец Огюст окрестил очаровательную малагасийку, – ответил ему Морис Август. – Она стала женой нашего переводчика Филиппа.

   – Того самого, что служил у моего предшественника?

   – Того самого.