Текст книги "Золотой характер"

Автор книги: Лев Кассиль

Соавторы: Виктор Драгунский,Владимир Санин,Владимир Михайлов,Лазарь Лагин,Александр Вампилов,Иван Стаднюк,Юрий Казаков,Борис Ласкин,Николай Грибачев,Зиновий Юрьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

– Что ее, ведьму-то, учить? – вздыхает он. – Слова всякие для нее – так, шелуха… А пристращать ее нельзя, не боится она никакого страху!

– Тогда уж и не знаю что, – разводит руками адвокат.

За свою долгую практику он и в самом деле видел многое, но, оказывается, жизнь еще и его может удивлять неожиданностями и ставить в тупик.

– Понимаю… Радио вот у нас провели, мудреная штука, но я его, радио-то, постигаю, объяснили – и постигаю… А старуху не постигаю!.. Думал, ты, Степан Петрович, человек ученый, совет подашь, а выходит, тоже не достиг ты…

Адвокат молчит.

– Значит, терпеть? – спрашивает Чернояров, вставая. – А за что?..

В этот момент на крыльце появляется старуха. Одетая в просторное коричневое платье и повязанная темным платком, расплывшаяся и все еще для своих лет моложавая, она складывает на груди темные руки с толстыми потрескавшимися пальцами и смотрит на адвоката злыми глазами, такими выцветшими и прозрачными, словно сквозь ее лицо просвечивают два маленьких кусочка дымного июльского неба. Степенно поздоровавшись, она говорит тихим, даже добрым голосом:

– Пошли, Афанасий… Нечего тебе людям мешать, слава богу, свой дом имеется…

Чернояров смотрит на адвоката с последней надеждой, но тот отворачивается, предчувствуя, что может разразиться скандал, в котором он будет посрамлен. И тогда Чернояров, пропустив вперед старуху и поклонившись, уходит. Он идет, ссутулившись и нехотя волоча по пыли рыжие, на толстой подошве, богатырские башмаки, зашнурованные ремешками, тащится, как человек, потерявший еще одну надежду. А перед ним мелкими шажками, слегка покачиваясь, семенит старуха в легких спортивных тапочках на белой подошве. И адвокат думает о том, что может произойти, если как-нибудь нечаянно на эти тапочки наступит своим огромным рыжим башмаком Афанасий Чернояров…

Я. Длуголенский
НОВИЧОК

– А ты?

– Я уезжаю, – ответил парень.

В зале ожидания стены раскрашены под курицу-пеструшку. На широкой лавке сидит парень в рыжей кепке. Руки у парня фиолетовые. Он курит. У ног стоит чемодан с висячим замком. Чемодан напоминает грудастого бульдога-медалиста. Парень иногда косится на чемодан, словно говорит бульдогу: «Сидеть!»

Сашке очень хочется узнать, почему у парня фиолетовые руки. У его прежнего бригадира на руках и лице тоже были фиолетовые пятна. Но бригадир горел в танке. А у парня отчего? Сашка ждет попутной машины и курит. Его разбирает кашель. Курить он начал только в поезде. Сашке семнадцать лет. Полгода после ремесленного проработал на заводе. Когда же решил поехать на эту стройку, тетка обрадовалась. Особенно подъемным. И забрала почти все его деньги. А бригадир, прощаясь, сказал:

– Езжай, паря, посмотри, на чем земля держится.

– На слонах, – хихикнул Лешка-сварщик.

– На людях, – строго сказал бригадир. – А путевка у тебя солидная. Как партбилет. – И легонько толкнул Сашку в лоб.

– А ты за каким чертом сюда приехал? – вдруг спрашивает парень.

– Сварщики тут, говорят, нужны.

– А-а… Теперь-то уж стройка наверняка выйдет из прорыва. Природа, как говорят, не терпит пустоты. Я уезжаю – ты приезжаешь.

– А зачем ты уезжаешь?

– Задаром пусть греки работают.

– Почему греки?

– Это ихнее слово «робос». Выдумали его, пусть и работают.

Парень закуривает новую папиросу.

– Повидаешь с мое – всему научишься. А нет – скиснешь, и крышка. Видал руки? Бензином сжег на морозе. Я ведь шофер.

– Как бензином?

– На стройке и не то бывает… А ты – путевка! Спрячь и не показывай. Засмеют.

– Почему засмеют? – пугается Сашка.

– Сюда за рублем едут. А такие, как ты, только цену нам сбивают. Положат вам 70 – работаете, 50 – тоже. А нас за такую любовь не заставишь. Мы комсомолом не крещеные…

– Меня никто не крестил, но я комсомолец, – обижается Сашка.

Парень смеется и крутит головой:

– Удивляюсь, кто тебя одного отпустил!

– Нас двенадцать человек ехало.

– Остальные, значит, по дороге сбежали?

– Да нет, мы на разных станциях сходили.

Парень смотрит, куда плюнуть, и плюет на пол.

– В семнадцать лет голова работает, как ноги, – в одну сторону.

Сашке неловко, и он молчит. Парень давит его уверенной силой, которая спрятана в каждом слове. О стройке ему рассказывали совсем другое. И газеты, и ребята, и в райкоме…

– Жаль, не со мной едешь, – говорит парень. – На шофера бы выучил. Ну, посиди здесь, а я в магазин. Соображу что-нибудь.

Сашка не пьет. Но он слышал, что самостоятельные люди пьют, пьют, даже когда не хотят. Говорят, таков закон мужского содружества.

Сашка с тоской думает: «Неужели придется пить?» И говорит:

– Днем я не пью.

– А я тебя и не зову. «Маленькая» та двоих, что корове груша.

Сашка остается один. Все думают: мальчишка. А вот он пойдет сейчас в магазин и купит не «маленькую», а пол-литра… И вспоминает про деньги, которые забрала тетка. А парень сейчас вернется и опять начнет смеяться… «Уйду», – решает Сашка.

Уйти – значит сбежать. Но ничего другого он не может придумать. Сашка боится пария. Возьми тот его за руку и посади в поезд – посмеет ли Сашка вырваться?

Озираясь, он выходит на крыльцо. Хорошо, что магазин, спрятался за домами. Плохо, что дорога прямая: нельзя остаться незамеченным. И Сашка почти бежит, хотя знает, что скоро придет поезд и парень уедет. Но успокаивается только тогда, когда взмокшая спина начинает зудеть, натертая суконной гимнастеркой.

Приземистые сопки сжимают дорогу. И Сашка кажется себе маленьким, настолько маленьким, что, заблудись он, не отыщут его. «Зачем уехал? – думает Сашка. – В бригаде были все свои. А здесь…»

Высоко над сопками ползет самолет. Он кажется серебряной булавкой, которой тетка закалывала кофту. Сашка думает: тетка была бы рада, если б увидела, что он пьет водку с тем парнем. А бригадир, прощаясь, дал пулю:

– На. Из плеча у меня вытащили. Понял, мужчина?

– От дурного глаза помогает, – сказал Лешка-сварщик.

Сашка нащупал в кармане пулю.

Где-то впереди заурчала машина. Она приближалась. Потом спряталась за сопку. Сашка сосчитал до двенадцати. Наконец машина вынырнула – зеленая, похожая на резинового крокодила. Сашка отступил. Но машина остановилась, качнулась, и шофер открыл дверцу:

– Садись.

– Мне в другую сторону, – сказал Сашка.

– И мне. Только на станции тару сгрузим… Садись.

– Нет, я лучше пешком. – Сашке вовсе не хотелось встретиться с тем парнем.

– Да не тебя жалею, – сказал шофер. – Сапоги…

Сашка посмотрел на свои сапоги и полез в машину.

– Стряхни пыль.

Сашка стряхнул тонкий слой кирпичной пыли. Сиденье было мягкое и теплое. Потом покосился на шофера. Под рукой выжженные на баранке цифры: «1958». Шофер убрал руку. Сашка прочитал дальше: «Г. НИКОЛАЕВ». «Из Николаева», – подумал Сашка.

– Ты кем сюда определяешься? – спросил шофер.

– Сварщиком. Я ремесленное кончил, потом на заводе работал. А ты давно здесь?

– Нет. Месяца не будет. Так что мы с тобой новички.

– Как тебя зовут? – спросил Сашка.

– Вообще Гошкой. А полностью – Георгий Николаев. А тебя?

– Сашкой. Так, значит, ты здесь недавно?

– Угу, – подтвердил шофер, – недавно.

– А это что? – Сашка ткнул пальцем в цифры.

Шофер погладил цифры.

– Тебе надо идти в разведчики, – и усмехнулся.

– Зачем соврал? – спросил Сашка и сердито посмотрел на шофера.

– А ты никогда не врешь?

Сашка подумал, сказал:

– Иногда.

Шофер усмехнулся:

– Вот видишь.

– А как у вас платят? – спросил Сашка.

– За работу. А у вас?

– Тоже.

– Вот видишь, – снова сказал шофер.

В кузове громыхнули бочки из-под солярки. Объехали валун.

– Я на станции встретил одного, – сказал Сашка. – Так он говорил: плохо платят.

– Неужто еще не уехал? – удивился шофер.

– Ты его знаешь?

– Знаю.

– Он руки пожег бензином, – сказал Сашка.

– Правильно. Пьяный закурил у бочки с бензином. Хорошо еще, что так отделался…

Дорогу перекрыл полосатый шлагбаум.

– Не успели. Закуривай.

Сашка взял папиросу. Мелькали вагоны. И в одном из них уезжал парень с фиолетовыми руками.

«Гад», – подумал Сашка.

На последнем вагоне горел фонарь.

Сашка посмотрел на шофера.

Тот дремал. Во рту торчала незажженная папироса.

Шлагбаум поднял «руку».

– Поехали, – сказал Сашка.

Шофер открыл глаза.

– Уже?

– Уже.

– Поменьше бы шлагбаумов! – весело потягиваясь, сказал шофер и заложил папиросу за ухо.

Виктор Драгунский
ЖЕЛЕЗНЫЙ ХАРАКТЕР

Они встретились в троллейбусе. После первых приветствий и дружелюбных восклицаний она сказала:

– Я должна вам сделать комплимент: вы замечательно выглядите! Как вы этого добились?

– Да, да… Есть маленько… – чувствовалось, что он польщен.

Она продолжала:

– Чем это объяснить? Не секрет?

– А очень просто, – самодовольно ответил ого, – ездил отдыхать. Держал себя в руках. Проявил железный характер! Выпить? Ни-ни! Курить? Ни-ни-ни!

– Да вы расскажите подробнее!!

– А какие подробности? Приехал в дом отдыха. Природа, река, сосны, пихты, бухты, яхты. Ух ты-ы! Кормят просто на убой! Пять раз в день! Возьмите, к примеру, борщ. Калории так и кишат. Культобслуживание, кино, настольные игры, вплоть до футбола… Но суть не в футболе. Хочешь понравиться – имей характер! Я как приехал туда, сразу бросил пить!

– Не может быть!

– Честное слово! И даже курить! Первое время страдал, конечно, безумно!

– Бедняжка!

– Но терплю! Раз отдых, значит, отдых. Не пить и не курить!

– Свежо предание…

– Поверьте слову. Ни сто граммов, ни тем более сто пятьдесят. Потому что отдых. Помню, под самый конец сколотилась там небольшая компанийка выпить на прощание. А я утерпел. Зубами заскрипел, а утерпел. Сам плачу, а сам не пью. Вот что значит железный характер! Все время, что я был в доме отдыха, жил, как святой.

– Молодец вы какой! А вы… вы надо мной не смеетесь, не разыгрываете, а?

Он обиделся:

– Вы что, не верите? Ну, знаете! Да вот, я могу документ предъявить. Меня, когда я уезжал, дирекция наградила Почетной грамотой. Вот она. – Он щелкнул портфелем. – Читайте! Вслух!

Она взяла в руки красивую картонку и внятно прочитала:

– «Дана т. Евсикову в том, что он за все время своего пребывания в «Золотом бору» проявил себя как отличный отдыхающий и передовой борец с алкоголизмом и никотинизмом.

Дирекция  о д н о д н е в н о г о  дома отдыха «Золотой бор».

Я. Дымской
ПЕТЯ

Бабушка считала, что всему виною число «13». Она всегда прямо так и говорила:

– Нехорошее это число. Любит, оно людям неприятности делать.

Вы, я полагаю, понимаете, что Петя, комсомолец и достойный представитель знаменитой династии лекальщиков Синицыных, не мог пройти равнодушно мимо такого вопиющего суеверия. Но, с другой стороны, что ни говорите, а все-таки любимая бабушка… Поэтому Петя обычно только незаметно подмигивал отцу и серьезно говорил:

– Это, бабушка, было раньше – до 7 ноября 1917 года. Советская власть все привилегии отменила и установила полное равноправие чисел. Для нас – что 13, что не 13 – все равно: все числа на нас работают.

На что бабушка ворчливо ответила:

– Знаю, знаю. Молод ты еще меня агитировать. Тебя и в помине не было, когда я отцу твоему при старом режиме передачи в предварилку носила. Конечно, против нынешнего времени числу «13» не устоять. А все ж таки нет-нет, а неприятность оно иногда еще может учинить.

И представьте, что получилось: выборы в Верховный Совет назначили на 12 марта, а в Петином паспорте в графе «Время и место рождения» черным по белому стояло: «13 марта, Владивосток».

Вы обратили внимание на число? А Петя вначале – нет. Он еще с нового года всем говорил, что ему восемнадцать лет. Какое, в самом деле, значение имеет месяц-другой, особенно в том счастливом возрасте, когда их еще так много впереди!..

И вот, значит, вначале никакие сомнения не приходят Пете в голову. Вместе с товарищами по заводу он становится на вахту в честь выборов в Верховный Совет, изучает «Положение о выборах», знакомится с биографией кандидата. Он даже чувствует некоторое превосходство над своими друзьями из других цехов: кандидат в депутаты – конструктор их завода – был раньше тоже лекальщиком и даже учеником Петиного отца. А ведь это не так уж мало, не правда ли?..

И вдруг… Началось с того, что Пете не прислали приглашения проверить себя в списках избирателей. Всем прислали – папе, маме, сестре, бабушке, а ему – нет. Придя с завода и узнав об этом, он побежал выяснять, в чем дело.

На избирательном участке было тихо, нарядно и торжественно. Симпатичная женщина пригласила его сесть, раскрыла список избирателей и стала водить пальцем по строчкам.

– Есть, – сказала она и взяла красный карандаш. – Синицын Сергей Петрович, год рождения 1907. Гм!.. – тут она взглянула на Петю. – А вы, дорогой товарищ, неплохо сохранились, для своего возраста.

– Это мой папа, – чувствуя недоброе, сказал Петя. – Я – Петр Сергеевич.

– Вот это другое дело. А живете вместе? – спросила женщина, пробегай глазами список сверху вниз и обратно. – Странно… Вас почему-то нет в списке. Сейчас мы еще в одном месте посмотрим.

Она посмотрела еще в одном месте, потом еще в одном, но Пети нигде не оказалось.

– Видите, как хорошо, что вы зашли, – сказала женщина, раскрывая тетрадь и кладя перед собой Петин паспорт. – Сейчас мы вас запишем, и все будет в порядке. Значит, так: Синицын Петр Сергеевич, 13 мар… А-а-а! Все понятно, – улыбнулась она, закрывая тетрадь и протягивая Пете паспорт. – Вас и не может быть в списке.

– Почему? – спросил Петя, чувствуя себя, как на экзамене, когда видишь в билете тот самый единственный вопрос, который не успел повторить.

– Потому что вам еще нет восемнадцати лет.

– Как нет? – краснея, сказал Петя. – Мне как раз будет…

– Не совсем, – сочувственно возразила женщина. – Выборы состоятся 12 марта, а вы родились 13. Одного дня не хватает. А по «Положению о выборах»…

Можете представить себе, что чувствовал Петя, когда шел домой!

Но вы ошибаетесь, если думаете, что Петя сдался – не из такого теста вылеплены Синицыны. В поисках выхода из этого положения он устроил дома допрос с пристрастием. В результате на следующий день Петя явился к председателю избирательной комиссии со справкой от собственной мамы. В ней мама своей подписью, заверенной в домоуправлении, удостоверяла, что Петя родился в ноль-ноль часов 13 марта, что без ущерба для заинтересованных сторон вполне может быть рассматриваемо, как двадцать четыре часа 12 марта.

Председатель внимательно прочел справку и, вздохнув, сказал:

– К сожалению, это не является документом…

– Если вы не ведите, – проникновенным голосом прервал его Петя, – я могу представить свидетелей: папу и бабушку.

– Что бы, что, вы! – поспешно сказал председатель. – Я и так верю. Но дело в том, что официальным документом является паспорт, а там у вас записано 13 марта…

На третий день Пете пришла в голову почти гениальная мысль. Закончив работу и проверив в заводской библиотеке свою догадку, Петя помчался на избирательный участок.

– Вот… – сказал он, запыхавшись, показывая председателю злополучную графу в своем паспорте. – Вот… видите?..

– Вижу, – ласково ответил председатель. – Мы с вами уже не раз это видели: 13 марта…

– Я не об этом… – сказал Петя. – Я… дальше… вот здесь…

– Здесь? – удивился председатель. – Место рождения – Владивосток. Ну и что?

– Как что? – горячо сказал Петя. – Там же время на семь часов вперед. Верно? Когда я родился, во Владивостоке было уже 13 марта, а здесь в это время было еще 12. Верно? Значит, в день выборов будет то же самое. Там будет уже 13, и мне будет уже ровно восемнадцать лет, а по московскому времени в это самое время будет еще 12, и я смогу проголосовать. Верно?

– Теоретически верно, – смеясь, сказал председатель, – но, к сожалению, практически неосуществимо. Для этого вам нужно было бы находиться во Владивостоке и одновременно голосовать в Москве. А это, вы сами понимаете…

Когда Петя, вернувшись домой, рассказал о крахе и этой попытки, бабушка сокрушенно вздохнула.

– Вот теперь видишь, что может наделать число «13», – сказала она многозначительно. Есть еще у нас пережитки!..

После этого Петя, по всей видимости, примирился. Судите сами: он перестал бегать каждый день на участок и все свое внимание и время уделил работе. Да еще по вечерам заходил в комитет комсомола и о чем-то шептался с секретарем…

И вот мы вас привели к концу вашего рассказа. Дата – двенадцатое марта, и мы находимся на Петином избирательном участке. Чуть колышутся бархатные знамена, оживленно беседуя, входят и выходят люди, а у одного из празднично убранных столов, держа бабушку под руку, стоит Петя и волнуется.

Уже бабушка получила свой бюллетень, уже повернулась она, собираясь отойти от стола, но Петя слегка сжимает ее руку и кладет перед председателем избирательной комиссии свой паспорт.

– Синицын Петр Сергеевич, – говорит он тихо, но гордо, и видит краем глаза, как изумленно смотрит на него бабушка.

И тогда встает со своего места председатель и, протягивая Пете, который почему-го перестал дышать, бюллетень, говорит:

– Поздравляю вас, Петр Сергеевич! Рад сообщить вам, что Президиум Верховного Совета удовлетворил вашу просьбу, поддержанную комсомольской организацией вашего завода, и разрешил вам участвовать в голосовании.

– Хоть он и родился 13 марта? – с сомнением спрашивает бабушка.

– Да, – улыбнувшись, говорит председатель, – ему не хватает одного дня до восемнадцати лет, но по работе он уже живет в апреле месяце. Кстати, Петр Сергеевич, насколько вы перевыполнили квартальную программу?

– На 13 процентов, – отвечает Петя и смотрит на бабушку радостными и смеющимися глазами.

Вл. Дыховичный и М. Слободской
ВОСКРЕСЕНИЕ В ПОНЕДЕЛЬНИК

– Не ожидал я, товарищ Фикусов, от тебя, моего старого работника, такого непростительного легкомыслия!

Петухов с обидным сожалением посмотрел на своего заместителя и брезгливо взял со стола злополучную бумажку.

– Значит, на основании этой справки ты предлагаешь мне предоставить калькулятору Бельскому А. И. декретный отпуск и направить его в специальный дом отдыха для женщин, готовящихся стать матерями? Так?

– Но это же просто опечатка в справке, Семен Данилыч, – робко пояснил Фикусов, – явная опечатка. Это не Бельский, а Бельская. Она женщина, честное слово! Я же сам ее видел!

– Это – субъективное восприятие, – отрезал Петухов. – А передо мной официальный документ. И в нем стоит мужская фамилия!

– Вы можете сами посмотреть, – предложил Фикусов. – Она сидит в приемной. Она женщина. И по фигуре видно, что она действительно, так сказать, готовится…

– Фигура, товарищ Фикусов, не является основанием для приказа. Представь на минутку, что могло бы получиться, если бы я пошел у тебя на поводу и подписал этот приказ? Калькулятор Бельский уезжает в дом отдыха и там спокойно готовится стать матерью. Свою фигуру он увозит с собой, а справка остается в деле. Приезжает ревизор, поднимает дело, находит справку и задает мне вопрос: «На каком основании вы послали мужчину готовиться стать матерью?» Не знаю, товарищ Фикусов, как ты меня, а я бы тебя снял за такое дело!

Испуганный этой перспективой и подавленный железной логикой своего начальника, Фикусов больше не пытался оправдываться. А Петухов хоть и ценил и даже любил Фикусова за исполнительность, аккуратность и, как он говорил, «непрекословие», но на этот раз решил довести свой административный урок до конца.

– Никогда, слышишь меня, Фикусов, никогда не иди против официального документа! – строго наказывал он своему заместителю. – Ибо всегда окажется правым документ, а не ты! И бумага останется в силе, а ты погибнешь! Впрочем, я уверен, что этого больше не случится, – смягчился наконец Петухов. – Я оставляю на тебя учреждение, как на самого себя. Ты мой ученик, и я верю, что ты себя не подведешь. Но выводы из этого случая сделай.

Фикусов поблагодарил начальника за доверие, а Семен Данилович с приятным ощущением выполненного долга покинул стены своего учреждения и отбыл на три дня к берегам Ильменского озера, где, как он точно знал, уже второй день плотва шла косяком.

Посадка на пригородный поезд в этот вечер была очень тяжелой. Семен Данилович во главе группы рыболовов, держа высоко над головой снасть и тару, с трудом прорвался в вагон, отпихнув какого-то подозрительного субъекта без ведра и удочки, который долгое время терся рядом и мешал ему закрепиться на подножке.

Уже на ходу поезда Петухов не без злорадства заметил из окна, что нахальный субъект так и остался на перроне.

Следующие трое суток пронеслись незаметно. Только ранним утром в понедельник Семен Данилович Петухов очнулся от волшебного рыболовецкого сна и вернулся к будничной действительности. Возвращение это было не из приятных. На станции у железнодорожной кассы Семен Данилович обнаружил, что он потерял бумажник.

У знакомого рыболова он занял денег на обратный билет и вернулся в город несколько встревоженный. Прямо с вокзала он поехал на службу, чтобы немедленно написать и оформить соответствующие заявления о восстановлении утраченного паспорта и остальных документов.

Петухов явился к себе в контору за полчаса до звонка. В пустынной утренней канцелярии уборщица тетя Паша лавировала между тесно составленными столами с ведром и тряпкой. Увидев Петухова, она побледнела, тихо ахнула и прошептала: «Чур меня!»

Озабоченный Петухов не обратил внимания на необычность встречи и, коротко бросив «Здравствуйте!», – прошел к своему кабинету.

Распахнув дверь в кабинет, Семен Данилович побледнел и отпрянул назад.

Перед его массивным письменным столом в двух креслах для посетителей лежали роскошные венки. На одной из лент, свесившейся через ручку кресла, Семен Данилович прочитал надпись: «С. Д. ПЕТУХОВУ ОТ БЕЗУТЕШНЫХ СОСЛУЖИВЦЕВ». На стене против двери висел его собственный фотографический портрет в раме, перевитой траурным крепом.

Под портретом за столом сидел Фикусов с опухшим от слез лицом и что-то писал.

– Что? Что это? – испуганно спросил Петухов и шагнул в кабинет.

– Я же просил не мешать, – недовольно пробурчал Фикусов и поднял глаза от бумаг; в ту же секунду он побледнел и отшатнулся к спинке кресла.

– Что это значит? – взяв себя в руки, строго потребовал ответа Петухов. – Докладывай, что здесь происходит?

Привычный начальственный тон благотворно подействовал на потрясенного Фикусова.

– Это действительно вы? – робко спросил он.

– Конечно, я! А кто же?

– Можно вас потрогать?

– Пожалуйста.

Фикусов осторожно, словно боясь обжечься, потрогал Петухова за плечо, ткнул его пальцем в грудь, потом вдруг заключил в объятия:

– Вы! Персонально! Живой! Какая неожиданная радость! Какое роковое недоразумение!

Петухов нетерпеливо высвободился из объятий своего заместителя и потребовал объяснений. Но Фикусов от радости и потрясения еще не мог прийти в себя. Он протянул своему начальнику лежавшую на столе бумагу, а сам, пока Семен Данилович читал, только всплескивал руками.

Бумага, которую читал Петухов, была милицейским протоколом, официально удостоверявшим факт трагической гибели гр-на Петухова Семена Даниловича, холостого, служащего, 1906 года рождения. Согласно протоколу упомянутый гражданин в четверг 16 числа сего месяца, в 20 часов 07 минут, поспешно выходя из помещения вокзала, был сшиблен грузовой машиной № «СЮ-32-47». Потерпевший был доставлен в ближайшую больницу, где и скончался, не приходя в сознание. Найденный при нем бумажник с деньгами и документами дал возможность немедленно установить его личность, что вследствие травм сделать иным способом было бы невозможно.

Семен Данилович тут же вспомнил подозрительного субъекта, который терся рядом с ним во время посадки в вагон, сопоставил это с пропажей бумажника – и картина его мнимой смерти стала ему совершенно ясна. По возможности кратко он изложил ее Фикусову. Когда впечатлительный заместитель наконец понял, что погиб не сам Петухов, а злоумышленник с бумажником, похищенным у Петухова, он со слезами на глазах расцеловал своего воскресшего начальника.

– А мы-то! – говорил он. – Мы-то уже приготовились вам, так сказать, последние почести отдавать! Вот закупили все, как полагается, – и он смущенно указал на необычную обстановку кабинета.

– Портрет неплохо оформили, – авторитетно похвалил Петухов. – А вот на венки поскупились сотруднички, – неодобрительно понюхал он свои надгробные цветы. – Все-таки не каждый день такой работник помирает. А как некролог?

– Вот, как раз писал, когда вы… воскресли! Просмотрите, Семен Данилович!

– Давай!

И Петухов стал читать свой некролог, по привычке делая красным карандашом на полях галочки и пометки.

– Все это в конце, – сказал он, закончив чтение, – где обращение: «Прощай, Семен! Прощай, наш дорогой Данилыч!» – по мысли неплохо, но излишне панибратски. И в начале лучше сказать не просто «ушел от нас», а «нелепая смерть вырвала из наших рядов». А в целом, товарищ Фикусов, хотелось бы, чтоб не так сухо было! Я бы про тебя похлеще написал!

Фикусов признал справедливым обвинение в некоторой суховатости некролога и автоматически обещал в дальнейшем исправить эту ошибку. Семен Данилович счел инцидент исчерпанным и собрался было занять свое рабочее место за столом, когда Фикусов неожиданно хлопнул себя по лбу и, испуганно посмотрев на Петухова, произнес:

– Гроб!

– В каком смысле гроб? – недоуменно поднял брови Семен Данилович.

– Гроб повис на балансе! Я же вам гроб заказал. И уже перечисление сделал. Как я его теперь оприходую? – И, заметив еще не рассеявшееся недоумение начальника, Фикусов пояснил: – Если бы ваше захоронение состоялось, то этой неприятности не возникло бы, а теперь…

– А теперь, – беспечно перебил его Петухов, – похороните в нем этого потерпевшего, которого ошибочно приняли за меня, и дело с концом!

– Как это вы так рассуждаете? – удивился Фикусов. – Гроб предназначен персонально для вас. Никого постороннего я в нем захоронить не имею права!

– Ну ладно, – решительно сказал Петухов, – Мы его просто спишем за ненадобностью. Где инвентарная ведомость? Давай я подпишу.

Фикусов замялся:

– Это будет не совсем удобно, Семен Данилыч. Ваша подпись пока недействительна.

– Почему?

– Потому что… – Фикусов запнулся, выбирая формулировку. – Потому что, Семен Данилыч, вы пока официально не совсем живой. И в связи с этим я вас, извините, конечно, уволил с работы.

– Новое дело! – развел руками Петухов. – На каком это основании?

– На основании справки из милиции, – пояснил Фикусов. – Я вас уже отдал приказом как усопшего…

– Тьфу, черт, вот глупость-то! – плюнул Петухов, рассерженный торопливостью своего заместителя и необходимостью тратить время на приказ о восстановлении. Не сказав больше ни слова Фикусову, он обиженно хлопнул дверью и направился прямо в кассу.

Фикусов тяжело вздохнул ему вслед и скорбно развел руками. Впрочем, он не сердился на Петухова: он делал скидку на его возбужденное состояние.

А Петухов тем временем бушевал в бухгалтерии. Кассирша, которая уже оправилась после потрясения, вызванного появлением Петухова, отказывалась выдать ему заработную плату, ссылаясь на птичку в ведомости, поставленную Фикусовым. Семену Даниловичу снова пришлось идти к своему заместителю.

– Правильно! – сказал Фикусов. – Теперь вашу заработную плату могут получить только ваши наследники.

– Сейчас же отменяй свой дурацкий приказ! – вне себя закричал Петухов. – Отменяй приказ и немедленно отдавай распоряжение о восстановлении моем на работе!

– Я бы рад, Семен Данилыч. Вы же знаете, я всей душой! Но на каком основании?

– Да какое тебе, болвану, основание нужно, когда вот он я, живой и здоровый! – бушевал Петухов. От его недавнего благодушия не осталось и следа.

– Вы только не волнуйтесь, Семен Данилыч, – мягко сказал Фикусов. – Я верю, что в дальнейшем экспертиза установит, что вы не являетесь покойником, но документ есть документ. Вы этому сами меня учили, и никто не позволит нам с вами игнорировать официальную документацию. А насчет заработной платы не беспокойтесь, – с наигранной бодростью добавил он, – пока перебьетесь как-нибудь, а восстановитесь в живых, сразу получите за несколько месяцев.

– Что же мне делать? – в отчаянье рухнул в кресло для посетителей Петухов.

– Для восстановления в живых вам нужно представить официально заверенную справку, удостоверяющую, во-первых, что покойник не вы, и, во-вторых, что вы не покойник.

– Где я возьму такую справку? – нервно огрызнулся Петухов. – В милиции? Им же нужно представить отношение с места работы!

– Это пожалуйста! Все, что от меня зависит! Любую справку!

Фикусов с готовностью придвинул к себе стопку служебных бланков и торопливо застрочил:

– «…Податель сего – т. Петухов С. Д., умерший 16 числа сего месяца…»

– Что ж ты пишешь?! – в отчаянье закричал Семен Данилович. – Как же на основании справки о том, что я умер, мне дадут справку, что я жив? Это же невозможно! Ты им напиши, что я живой!

Фикусов, отодвинув бумаги, удивленно и даже несколько обиженно поднял глаза на Петухова:

– То есть вы хотите, чтобы я, имея справку, что вы умерли, написал, что вы живой?

Петухов встал и вытер со лба холодный пот.

– Черт с тобой! – решительно сказал он. – Пойду и возьму справку с места жительства.

– Но места жительства-то у вас нет! – в отчаянье воскликнул Фикусов.

– Как это нет? – остолбенел Петухов. – А моя квартира?

– Квартиру вашу я, разумеется, уже опечатал, – смущенно объяснил исполнительный заместитель. – И из домовой книжечки вас, конечно, выписал. Не мог же я ведомственную площадь держать, извините, за мертвой душой! Малейшая ревизия – и я пропал!

– Я пропал… – как эхо, повторил Петухов и безвольно опустился в кресло.

Ему стало ясно, что заколдованный круг замкнулся: формально он действительно мертв, и им с Фикусовым не найти законного способа вернуть его, Петухова, в ряды живых. Но он все же сделал последнюю попытку.

– Слушай, Илья Филиппович, – почти замогильным голосом обратился он к Фикусову, – ты все-таки войди в мое положение. Ну, поставь себя на мое место.

– Как раз вам хорошо! – вздохнул Фикусов. – Вы для всех умерли, даже для ревизоров, вы в порядке. А вот вы поставьте себя на мое место! Мне же голову снимут, если я нарушение допущу!

Фикусов снова вздохнул и горько задумался.

– Но как же мне все-таки восстановиться в живых?! – в полном отчаянии воздел руки Петухов к своему траурному портрету. – Как?!

– Я знаю как! – вдруг радостно воскликнул его верный заместитель и даже вскочил с места. – Пишите подробное объяснение на имя начальства! Начальство – это не мы с вами. Нас с вами могут снять с работы за самоуправство. А начальство снимают за другое: начальство снимают с работы за невнимание к живому человеку. И у вас, к счастью, именно этот вопрос: к вам должны проявить внимание и признать вас живым человеком. Вот увидите, начальство даст нам команду считать вас обратно живым. Оно обязано проявить чуткость, и оно проявит ее! Начальство тоже не любит, когда его снимают.