Текст книги "Золотой характер"

Автор книги: Лев Кассиль

Соавторы: Виктор Драгунский,Владимир Санин,Владимир Михайлов,Лазарь Лагин,Александр Вампилов,Иван Стаднюк,Юрий Казаков,Борис Ласкин,Николай Грибачев,Зиновий Юрьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Но Сопиков продолжал отчужденно молчать. Кончился этот односторонний разговор тем, что оба, ожесточенные, разошлись.

Огромное багровое солнце уходило за сопки, хранящие шестьдесят два элемента таблицы Менделеева. По небу пошли красные полосы. Потом они слились в сплошной пожар, затопивший весь запад. Малиновые волны шумели на речных перекатах. Торжественно и тихо, в багряном зареве, день переходил в ночь без вечера.

Огнепоклонники молились бы такому закату.

А люди сидели в машине хмурые, молчаливые, и ежился от сырости Сопиков – странный реликт древней, давно ушедшей эпохи.

В. Холод
ЗЛАЯ ШУТКА

Уже с самого утра многое предвещало, что день будет сумасшедшим, что закройщикам ателье мод № 3 предстоит настоящая запарка. Парадная дверь ателье еще не открывалась, а в приемную уже просочилось столько людей, что и повернуться негде было. Глядя на это столпотворение, заведующий – Феодосии Карпович Дрозд, элегантный, чисто выбритый мужчина, привыкший всем делать одолжения, – не мог не подумать с тоской и тревогой: «Как будут реагировать на это заказчики, которые попадут сюда после открытия?». Вместе с этим он счел за лучшее заблаговременно укрыться в своем небольшом кабинетике, куда обыкновенным смертным преграждала путь традиционная табличка: «Посторонним вход воспрещен!»

Пока заказчики, нетерпеливо поглядывая на часы, ожидали открытия ателье, закройщики перебрасывались репликами.

– Жена сказала: если меня сегодня не разорвут на части, проживу еще сто лет. Но я не верю, что доживу даже до серебряной свадьбы, – жаловался Семен Гаврилович Могилевский, невысокий пожилой мужчина, с неторопливыми, расчетливыми движениями. Он был самым модным дамским закройщиком, знал себе цену, и поэтому брезгливая улыбка никогда не сходила с его одутловатого лица.

– Вот именно, – согласился с ним закройщик Зябкин, тоже немолодой человек, но в отличие от Могилевского высокий и худой, одетый весьма неряшливо. Неряшливость-то и отпугивала заказчиков, хотя шил он не хуже своего приятеля.

– Клялся же – ни одного заказа на предпраздничный день. И все-таки не мог устоять против соблазна, – продолжал Семен Гаврилович. – Все вот это, – недвусмысленно потер он палец о палец.

– Известное дело, – согласился Зябкин и негромко хихикнул, сверкнув золотым зубом. – А вот у некоторых, – кивнул он в сторону закройщика Платочкина, – и в страду не страда.

Кузьма Михайлович Платочкин, или просто Кузя, как называли его свои, был самым молодым мастером. Он еще не научился священнодействовать метром, мелом и ножницами, а главное, с первого взгляда угадывать вкусы заказчиц, и ему доверяли лишь второстепенную работу. Его клиенток можно было по пальцам перечесть, и все-таки он бегал и суетился больше всех. При этом руки у него были непременно перепачканы мелом, волосы растрепаны, а модный галстук сбит на бок.

Кузя понял насмешку, покраснел и растерянно пробормотал:

– А что, и мне сегодня придется помотаться. Вот пальто закончил и два костюма доделываю.

Закройщики расхохотались.

– Дает парень! Ну и остряк-самоучка. Ай да Кузя!

Потом Зябкин подмигнул товарищам и спросил серьезно:

– Пальто, говоришь! Это дело. Значит, перепадет детишкам на молочишко. Тогда с тебя магарыч, дружище.

– Можно и магарыч, – храбро ответил Кузя, хотя денег у него пока не было.

– А если она не придет? – недоверчиво спросил Могилевский.

– Придет, – уверенно заявил Платочкин. – Быстрее, чем ваши фифы-фафы.

– Ну что ж, ловим тебя, Кузьма Михайлович, на слове, – торжественно провозгласил Семен Гаврилович. – Сегодня после работы идем ужинать. Коньячок за тобой.

– Согласен, – уже с меньшей уверенностью ответил Кузя.

Платочкин с нетерпением ожидал свою заказчицу. Он то и дело заглядывал в приемную, в который раз проверял, хорошо ли пришиты пуговицы, и наконец дождался. Заметив клиентку, он, однако, не поспешил ей навстречу, а, наоборот, быстро скрылся в кулуарах мастерской. Когда же приемщица позвала его, он, подражая своим старшим коллегам, помедлил немного и лишь после этого вышел в приемную. Взяв из рук заказчицы квитанцию, он пожевал губами и спросил так, словно заказов у него было не меньше, чем пальто в театральной гардеробной в день премьеры:

– Пальто?

– Ну да, пальто, – ответила женщина, удивленно вскинув брови.

– Коричневое?

– Ну да, коричневое.

– Дамское?

– Нет, мужское, – ехидно заметила заказчица. – Читаете же по написанному!

Платочкин вспомнил как-то услышанное от Могилевского: «Посетитель, он обхождение любит. На этом строится вся наша экономическая политика. Раздражать посетителя – это все равно, что грабить самого себя». Он сделал вид, что не заметил колкости, и дружески улыбнулся.

– Да я шучу. С наступающим праздником вас, товарищ Рябова.

– Другое дело, – сразу смягчилась настроенная по-праздничному женщина. – И вас тоже. Значит, готово?

– А как же! Сию минуточку, – показал Кузя жестом на кабину и побежал, забыв про солидность, за пальто.

Портной протянул обновку Рябовой, но та остановила его, мило улыбаясь:

– Теперь и я вижу, что у вас запарка. Это не мое. Вы перепутали.

Если бы в этот момент разверзлась земля и Кузя полетел на ее противоположный конец, катастрофа не произвела бы на него такого ужасного впечатления.

– То есть? – с трудом выдавил он из себя.

– Перепутали, говорю. Материал похожий, цвет тоже, а пальто не мое. У меня демисезонное, а это зимнее. Видите – воротник зимний. Какая-то драная кошка. Безвкусица, между прочим.

Не говоря больше ни слова, Платочкин забрал вещь и ушел. В мастерской несколько минут он тупо вертел в руках заказ, щупал воротник. «Или я спятил, или она… Она!» – наконец решил он и возвратился в примерочную.

– Изволите шутить, мадам. Я проверил по квитанции, пожалуйста.

Озадаченная неожиданным поворотом дела заказчица пощупала материал, посмотрела подкладку, пуговицы. По ее лицу разлилась нездоровая бледность, она повалилась на стул и заголосила на всю кабину:

– Погубил, бракодел несчастный! Мамочка родная! И руки не поотсыхали. В чем теперь…

– Зачем вы так… Бывает. Может, пошутил кто, – пролепетал Платочкин.

Его слова лишь подлили масла в огонь.

– Что, пошутили? Вы слышите – пошутили! Я научу тебя, как шутить.

И она двинулась на дрожащего парня. Но уже подоспела подмога.

– Что случилось, гражданочка? – загородив собою Кузю, спросил заведующий.

– Он еще спрашивает, что! Разве не видите, – выхватила она пальто у мастера и сунула его Дрозду. – Бракоделы несчастные!

– Да не кричите, пожалуйста, гражданка. Мы не частная лавочка, а солидное учреждение. Мы все уладим. Успокойтесь.

Дрозде поддержал Могилевский. Осмотрев пальто, он стал успокаивать Рябову.

– Плевое дело. Можно исправить. Вы про Могилевского слышали? Так это я. И сам Могилевский дает вам слово, что все исправим. В два счета.

Общими усилиями заказчица была укрощена. Обнадеженная, она наконец, покинула ателье. Но для Платочкина испытания на этом не окончились. Закройщики сами устроили ему выволочку.

– Таких портачей свет не видывал, – первым набросился на Кузю Зябкин. – Надо быть форменным идиотом, чтобы к демисезонному пальто присобачить зимний воротник. Да еще, наверное, и чужой. Хотел бы я посмотреть на тебя, если бы тебе пришили меховые манжеты к брюкам.

– Пойдут теперь по городу анекдоты про ателье, – поддержал мастера заведующий. – Правильно она кричала: руки поотрывать мало.

Кузя молчал.

– Да где ты выдрал этот воротник, – не унимался Зябкин. – Не из дому же принес. Может, кому-нибудь из нас заказ испортил?

– Не может, а точно, – ответил за виновника происшествия Могилевский.

Кузя молчал, изредка вытирая галстуком потный лоб. Когда же Зябкин ехидно промычал что-то насчет магарыча, он отвернулся от всех, чтобы не показать своей слабости. Увидев, что парень окончательно расстроился, Семен Гаврилович взял его под защиту:

– Ладно, дело-то действительно пустяковое. Отпорет эту ерунду, пришьет другую. Бывало и у нас такое. У тебя остались куски?

– Остались, – пробормотал Платочкин.

– Значит, порядочек. А магарыч – это дело такое, ну, как прогноз погоды, что ли. Надейся на вёдро, а зонтик бери.

Он помолчал немного и улыбнулся Кузе.

– Впрочем, менять программу не будем. Ужинать все равно пойдем. Беру расходы на горючее на себя. В счет будущих Кузиных. Меня там ожидает одна, если не ошибаюсь, из таких, что умеют благодарить.

– Спасибо, Семен Гаврилович, – сказал Кузя. – Да я и сам не отказываюсь, я могу достать…

– Нет уж, – прервал его Могилевский. – Трудовые деньги пропивать нельзя. Даровые еще туда-сюда, и то не все. Вот так. А теперь за дело. Там клиентки уже бунтуют. – И шепотом добавил Зябкину: – Молодежь должна уважать традиции. Понял?

Могилевского в приемной действительно уже заждалась молодая миловидная брюнетка в котиковой шубке и модной ярко-желтой косынке. Она настойчиво доказывала приемщице, что спешит.

– Пожалуйста, – пригласил ее в кабину Семен Гаврилович, подавая костюм из шерстяной ткани.

Пока она примеряла жакет, закройщик ходил вокруг, поправлял складочки и бормотал недвусмысленно:

– Работка что надо. В этом костюмчике в гости хоть к самому министру. Лишь бы швы, хе-хе, не полопались.

Заказчица не обращала никакого внимания на его заклинания.

– Очень хорошо. Не зря мне хвалили вас. Спасибо, – сказала она, окончив примерку.

– За такую работенку и тремя «спасибо» не отделаетесь, хе-хе, – засмеялся Могилевский. Но увидев, что на порозовевшее лицо клиентки набежала пучка, он поспешно добавил: – Пожалуйста, расплачивайтесь, а я заверну костюмчик.

– Носите на здоровьечко, – протянул Семен Гаврилович сверток, когда заказчица вернулась в кабину. – Вы не стесняйтесь, мы люди не гордые.

Женщина вспыхнула, еще более яркий румянец разлился по ее лицу. Она сунула в руку мастера хрустящий конверт, выразительно показав ему глазами на входящего клиента.

– Будьте здоровеньки! Всегда к вашим услугам, – пропел ей вслед Семен Гаврилович, поспешно пряча конверт в карман.

Проходя мимо Зябкина и Кузи, он заговорщицки подмигнул им и сказал, похлопывая по карману:

– Порядочек!

После работы приятели, прихватив с собой своего заведующего, отправились в ресторан. Официант быстро принял заказ от хорошо знакомых и щедро дающих на чай посетителей. Командовавший парадом на правах угощающего Могилевский сказал Платочкину:

– Вот так надо жить, друг Кузя. Подход нужен в каждом деле, а в нашем тем более. Но не огорчайся. Все приходит со временем и с этим, – показал он на седину, пробивавшуюся на висках.

– Это понятно, – без энтузиазма ответил Кузя. – Непонятно, как я такую глупость упорол. Думаю, думаю и ни до чего додуматься не могу. Опозорился, вас опозорил.

– Ну, вешать нос на тремпель нечего. Подшутили над тобой ребята – и баста, – засмеялся Могилевский. – Такая уж у нас традиция. Только не вздумай обижаться. Договорились? И не рассказывать другим мастерам о шутке и чаевых. У нас своя компания, у них – своя.

Кузя вспыхнул, помолчал, а потом робко спросил, показывая на роскошно сервированный стол:

– Это вы все за счет той, в котиковом?

– Может, и не только той. Впрочем, посмотрим на ее дары.

Семен Гаврилович достал из кармана конвертик. На лице у него появилось выражение, какое бывает у рыболова, подсекшего крупную рыбу. Он решительно достал из конверта бумажку. На ней торопливым, но разборчивым женским почерком было написано несколько слов.

– Чертовщина какая-то или глупая шутка, – промычал Семен Гаврилович и сунул бумажку Кузе. – Прочитай-ка, брат, без очков не разберу. «Брать чаевые нехорошо. Пережиток. Привет!» – дрожащим голосом прочитал Платочкин.

Все так и ахнули. Сами того не желая, приятели почтили минутой скорбного молчания еще живой пережиток прошлого.

Рисунок К. Ротова.

ОКОЛОторговая точка

Елена Цугулиева
НА СВОЕМ МЕСТЕ

Нам хорошо известен облик дамы, не желающей ехать с мужем на периферию – в колхоз, совхоз или совнархоз. Это – любимица некоторых сатириков, которые с завидным постоянством малюют ее одними и теми же красками. Раз и навсегда установлено, например, что прическа ее состоит из равных долей перманента и перекиси водорода. Губы – желто-морковные (вариант: густо-лиловые). Жирное туловище втиснуто в перлоновый халат и нейлоновую блузку. На плечах во всякое время года – чернобурка. В этих доспехах несчастная женщина кочует из фельетона в рассказ, из рассказа – в басню. Место ее пребывания – уютная квартира, дача в Подмосковье, Сочи и персональная машина мужа.

Ах, скольких мастеров холодной штамповки кормит эта дама, за свою жизнь не заработавшая ни рубля!

Но Дора Михайловна Косякова взмолилась о пощаде.

– Не надо меня так! – говорила она со слезами на глазах. – Губы я крашу редко, и то в естественный цвет. По комиссионным хожу лишь в поисках сезонной обуви. Одета, как видите, скромно. И какая же я тунеядица? Сама стираю, убираю, готовлю. Вот приходите ко мне на пироги, увидите, какая я мастерица стряпать. Ни дочери, ни сына у меня, к сожалению, нет. Что касается прочего – тут я виновата, каюсь: не пускала мужа в совхоз и сама не хотела ехать.

Мы сжалились, выслушали Дору Михайловну до конца. А выслушав, решили наделить ее другой судьбой.

В соответствии с данными, изложенными Дорой Михайловной, сообщим, что муж ее Харитон Васильевич работал в главке, занимал средний пост, получал среднюю зарплату и считался вполне приличным и добросовестным человеком.

Однажды он, вернувшись с работы домой, сообщил жене новость:

– Меня посылают директором зерносовхоза в Кустанайскую область, на целину. Собирай чемоданы. Да поторопись, урожай нас с тобой ждать не будет. Уборка на носу.

Супруга, помешивая в кастрюле с молоком, ответила:

– Неужели не мог отбрыкаться, растяпа?

– Я и не думал отбрыкиваться. Да и чего ради? У нас с тобой не семеро по лавкам бегают. Ехать нужно, и все.

– Нет, не нужно. Пойди и возьми бюллетень. У тебя сердце.

– На кой мне леший бюллетень? Я лучше за билетами пойду.

– Я не кошка и не позволю таскать меня за шиворот по всяким краям света.

– А я кошку и не приглашаю, – заявил муж.

Убедившись в процессе дискуссии, что муж уперся крепко, стоит насмерть и его ничем не своротишь, жена изменила тональность.

– Харитоша, – сказала она ласково, – Харенька, давай отложим поездку. Хотя бы на год.

– Не могу, – скучно сказал Косяков, запасшись выдержкой.

– В таком случае поедешь один. А кто там тебе будет готовить? На общественном питании ты живо схлопочешь язву двенадцатиперстной кишки.

– Поеду один, – упрямо ответил муж. – Начихать мне на кишку. Ничего с ней не сделается.

Вечером Дора Михайловна поведала о своем горе соседке по квартире.

– С места не двинусь! – клялась она. – Пусть живет один, как Робинзон и Пятница, в этом Пустанае, или как его там.

Соседка помолчала, сделав скорбное лицо, потом пошла в свою комнату и принесла журнал:

– Я не смею советовать, Дорочка, но посмотрите сюда.

На обложке журнала красовалась чудная девушка с приятной улыбкой и роскошными каштановыми кудрями. Девушка стояла возле огромной кучи золотого зерна и, по-видимому, была вполне довольна своим положением.

– Читайте! – посоветовала соседка, тыча пальцем в подпись: «Валя Пенкина из совхоза «Молодежный», одной из первых приехавшая на целину».

– Ну и что?

– Как что? А то самое. Развод ему дадут немедленно. Учтут, что вы сами отказались ехать с мужем на трудный участок работы. Детей у вас нет, а Харитон Васильич еще мужчина хоть куда. Вы читали «Битва в пути»?

Дора Михайловна задумчиво села на мокрую табуретку, с укором глядя на портрет потенциальной разрушительницы косяковского семейного очага.

Но супруга Харитона Васильевича недолго предавалась созерцанию ослепительной улыбки Вали Пенкиной. Называя мужа размазней, шляпой и тому подобными изысканными существительными, она все же знала ему цену и понимала, что такими мужьями бросаться не следует, если тебе стукнул «роковой-сороковой» и ты не Нинон де Ланкло.

Харитон Васильевич был поражен, увидев на полу шесть увязанных чемоданов.

– Ехать – так ехать вдвоем, – кротко сказала жена. – Одного я тебя не отпущу. Кто тебя там будет кормить, бедного! Умрешь с голоду на куче урожая… Но не думай, что это навсегда. Вот уберем одну порцию этой люцерны или сурепки – и обратно…

…Путешествие протекало спокойно только до Пензы. А на этой станции в вагон принесли телеграмму из главка. Косяков прочитал:

«Предлагается разыскать запасные части комбайнам. Видимо груз осел Горьком».

– Какой там еще осел, – сказала жена. – Осел без двоеточия, в смысле остался, сел… Да закрой ты рот! Чего испугался? Я и сама доберусь до целины. Подумаешь, невидаль. Возьми вот этот чемоданчик, в нем дорожные продукты, пирожки, консервы, колбаса. И сходи, пока поезд еще стоит. Совсем незачем тебе тащиться до Куйбышева.

И Харитон Васильич вышел из вагона, крайне озабоченный мыслью, удастся ли ему успешно выполнить это первое поручение для родного, пока еще незнакомого совхоза.

Оказалось, не так-то это просто. Груз из Горького отправили в Рязань. Оттуда железнодорожники переадресовали его в Ростов-Ярославский. Там рассудили, что это ошибка, и переслали запасные части в Ростов-Дон. Ростовчане же решили отослать их обратно отправителю, и ящики поехали в Днепропетровск. Груз мотался по разным станциям две недели, и ровно столько же гонялся за ним Харитон Васильич Косяков.

– Так я и знала, – презрительно заявила Дора Михайловна, узнав, что муж задерживается в пути. – Проворонил запчасти. Только со мной препираться умеет, а когда нужно оперативно дать по мозгам разгильдяям и путаникам – либеральничает. Разиня!

Еще больше нелестных эпитетов посыпалось в адрес Косякова, когда оказалось, что увез он чемодан не с продуктами дорожного питания, а с кухонной утварью.

– Как же я буду готовить? – негодовала Дора Михайловна. – Сковородку, чапельник, терку – ведь все увез, ротозей! Даже картошку сварить не в чем.

– А вы пока ходите в столовую зерносовхоза, – посоветовала соседка по общежитию, заведующая медпунктом.

…День посещения Дорой Косяковой совхозной столовой стал переломным в истории этого скромного учреждения. Именно с него началась новая эра.

Дора Михайловна хлебнула ложку борща, поковыряла двузубой вилкой бледный лангет, а потом встала и без околичностей отправилась в каморку, носившую громкое и пышное название кабинета директора столовой.

– Недурное у вас заведение, – заявила она. – Скатерти чистые. Есть и соль, и горчица. Но скажите мне, умоляю, кто по специальности ваш шеф-повар?

Директор поглядел в глаза посетительнице и неожиданно для самого себя стал заикаться:

– Пп-па-ппа… – лепетал его коснеющий язык.

– Н-не понимаю, – величественно изрекла Косякова. – Какой еще папа? Ваш личный папа? Семейственность развели?

– Н-нет! – испугался директор. – Я не договорил. Па-па – это парикмахер…

И тут же, заикаясь от волнения, поведал Доре Михайловне, что работать на фронте питания никто не желает, а все лезут на трактор или комбайн. Парикмахер тоже не хотел, но ему пригрозили стенгазетой, и он со слезами, но все же согласился.

– Судя по тому, что ваш борщ больше смахивает на рассол, он и до сих пор рыдает над кастрюлями, – заметила Дора Михайловна. – Ну, вот что. На трактор или бульдозер я лезть не собираюсь, ибо мы здесь люди временные. Но муж приедет, видимо, еще нескоро, и у меня пока есть время немножко помочь вашему шеф-плакальщику.

На другой день работникам пищеблока был преподан наглядный урок кулинарии. В ход пошли вытащенные из косяковского чемодана запасы перца, лаврового листа, корицы, ванильного сахара и желатина.

А во время обеда, когда столовая была битком набита комбайнерами, трактористами и прицепщиками, народом дюжим и отсутствием аппетита, как известно, не страдающим, Дора Михайловна сидела в конторке вместе с директором и нервно листала книгу жалоб.

Вдруг столовая страшно загудела. «Директора!» – послышался разноголосый рев. «Директора давай сюда!»

– Вот так всегда! – горестно вздохнул директор. – После каждого приема пищи лаются… Ничего не поделаешь, надо идти.

Он вышел, а Дора Михайловна осталась недвижима, бледная и трепещущая. «Оскандалилась. Срамотища какая, батюшки!»

Снова влетел директор:

– Вас требуют, Дарья Михална! Идите.

И наша героиня, еле передвигая ноги, поплелась в обеденный зал. Там ее встретили таким ревом, что она невольно зажмурилась:

– Ур-ра! Самому лучшему кухарю области, слава! – завопил кто-то таким голосом, словно его пропускали через мясорубку.

«Еще насмехаются, нахалы», – пронеслось в голове Косяковой. Но тут к ней сквозь шаткие столики протиснулся здоровенный мужчина, держа в руке надкусанный пирожок.

– От имени всей бригады спасибо, гражданочка, – прогудел он. – Разве это пирожок? Это мечта, а не пирожок. Дышит, как живой. Поверите, в первый раз так смачно пообедали. Мы думали, приедет барыня, извиняюсь за выражение, персональная жена директора. А вы, оказывается, свой брат, сразу поняли, что рабочий класс надо кормить с душой. Прямо скажем, попали на свое место.

Зал одобрительно загалдел. А Дора Михайловна стояла не в силах вымолвить слово и только слабо пожала протянутую ей руку величиной с детскую голову.

* * *

Ровно через две недели после этого знаменательного дня измученный Харитон Васильич вышел из поезда на кустанайском вокзале и отправился в областное сельхозуправление. Дойдя до кабинета начальника, он услышал из-за дверей знакомый голос и остановился как вкопанный. Нет сомнения, это кричала его жена:

– Вы не имеете права меня задерживать! Мне домой нужно! Вы обязаны дать машину. Не могу же я идти пешком с чемоданами и мешком!

В ответ на эту великолепно зарифмованную заявку на транспорт послышался слабый голос начальника. Что он говорил – разобрать было нельзя. Зато голос Доры Михайловны загремел с новой силой:

– Пожалуйста, давайте хоть свою личную, мне плевать, лишь бы багаж поместился.

«Она меня позорит! – ужаснулся Косяков. – Сейчас я ей…»

И он, решительно распахнув дверь, шагнул через порог. Со стоном облегчения навстречу ему поднялся хозяин кабинета. Супруга же встретила Косякова довольно спокойно, сказав лишь:

– Долго же ты там валандался. Очень кстати прибыл. Поможешь мне перетаскать чемоданы в машину. Я еду домой немедленно.

– Подожди, Даша, хоть пару дней! – взмолился муж. – Поговорим, обсудим…

– Да ты ошалел! – всплеснула руками супруга. – Не могу я тут прохлаждаться два дня. У меня скоропортящиеся продукты, масло свежее, рыба…

– Ты сама, видно, ошалела, – огрызнулся супруг. – Собралась везти масло и рыбу в Москву!

Жена несколько секунд смотрела на него, потом зачем-то постукала себя пальцем по лбу и сказала задумчиво:

– Не понимаю, при чем тут Москва. Я сказала тебе по-русски, что везу продукты домой, в совхоз. Не запасными же частями питаться прикажешь… Ну, идем, машина уже ждет.

– Действительно, поезжайте, товарищ Косяков, – потусторонним голосом сказал начальник управления. – Оглядитесь, ознакомьтесь с обстановкой и через недельку приезжайте, тогда побеседуем. А сейчас я того… устал. Да приезжайте один. Супругу не нужно беспокоить.

…Машина неслась по шоссе, поднимая самум пыли. Харитон Васильич, стараясь «разобраться в обстановке», молчал. А Дора Михайловна с удовольствием рассказывала ему о том, с какими трудностями она «выдрала» в торготделе пряности, картофельную муку для киселя, чеснок, лимоны и дрожжи.

– Подумать только, Харитоша, какая слепота, какая беззаботность! Твой предшественник буквально всю землю пустил под зерновые, и совхоз остался без овощей. Приходится импортировать все, вплоть до укропа. Ты представляешь себе, во что могут превратиться свежие огурцы при перевозке навалом на грузовиках?

Харитон Васильич хотел представить себе эту душераздирающую картину – и не успел: навстречу летела грузовая машина, полная людей.

– Привет директору! – закричали они. – С приездом!

– И откуда они знают, что это я еду? – повеселев, спросил Косяков. Жена, с жалостью посмотрев на него, ничего не ответила.

Пассажиры второй машины возгласили другую здравицу:

– Здрасьте, Дарья Михална! Достали что-нибудь? Значит, живем!

Косякова величественно покивала им, помахала рукой.

– В чем дело? – ревниво спросил муж. – Почему одни приветствовали меня, а другие – тебя?

В глазах Доры Михайловны снова засветилась жалость:

– Ты меня извини, Харюша, но тебя здесь еще никто не знает. Все приветственные возгласы адресованы мне.

– Но они же кричали «товарищ директор!». А я…

– А я и есть директор. Директор твоей столовой. Вот уже две недели.

– К-кто же б-будет… готовить мне обед? – выдавил Косяков.

– Парикмахер, – туманно и непонятно ответила жена. – Ничего. Не помрешь. Больше будешь заботиться о питании людей, если будешь с ними есть за одним столом. Кстати, нужно срочно выстроить новое помещение для столовой. А в том сарае, где она сейчас помещается, можешь свалить свои запасные части… Надеюсь, ты их все же разыскал? Ну, слава богу, хоть не осрамил меня на новом месте. А то сказали бы люди: «Ну и муж у нашего директора!»