Текст книги "Золотой характер"

Автор книги: Лев Кассиль

Соавторы: Виктор Драгунский,Владимир Санин,Владимир Михайлов,Лазарь Лагин,Александр Вампилов,Иван Стаднюк,Юрий Казаков,Борис Ласкин,Николай Грибачев,Зиновий Юрьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

3. Как я собирался в школу

Только, пожалуйста, моему папе – ни слова! А то, знаете, старик опять мораль читать начнет. Мне уж и так влетело по первое сентября – хватит!

А за что, спрашивается?

Последнюю неделю я буквально с ног сбился. Шутите – первый раз в пятый класс! В пя-тый!.. Стареем, брат, стареем! «Прямо перед носом пролетает вечность!» – как писал Владимир Маяковский.

Ну, ладно, расскажу все по порядку. Хотя, какой там порядок! Я ж вам говорю: целую неделю я, высунув язык, бегал по городу – покупал новые учебники, новые тетрадки, новые перья, новый портфель, в общем все новое. А как же! Все-таки пятый класс. Не четвертый. Правда, и к четвертому классу покупали все новое, и к третьему. Иначе – скандал… С формой то же самое. Каждый год новая фуражка, новый костюмчик, новые ботиночки. А как же! Растем! И запросы растут!.. А покупал все сам. И в очередях стоял за всем только я, я, я. Мои родители, скажу по секрету, просто бесчувственные ехидны. Я уж не верю их словам, что я любимый сын.

Во-первых, они сделали вид, что сборы в школу их не касаются. Во-вторых, отпускали по моему адресу такие классические словосочетания вроде «Шельменко-денщик», «Слуга двух господ». Даже «Золотым ослом» обозвали! А чтобы помочь, – пальцем о палец не ударили. И это называется сознательные родители!

На что уж лучше! Завтра – в школу. Все куплено. Осталось упаковать портфель, почистить костюм, ботинки. Прошу, помогите, видите, седьмой пот меня прошиб… Что ж вы думаете, – помогли? Черта лысого! Хуже – понимать отказываются… Нет, что ни говорите, а отцы и дети – вечная тема!

Ладно. Все сделал сам. Обернул книжки, тетрадки, вставил перо в ручку, уложил все аккуратно в портфель, почистил костюм, ботиночки – хоть сейчас в школу! Думаете, похвалили меня? Отец с матерью еще и укоряют:

– Вот так и растет из нашего Сережки лодырь!

Ну? Как вам это нравится? Ладно! Проглотил пилюлю. Думаю, что будет дальше? А дальше еще хуже.

Утром рано надо вставать. Я ж не привык к семи просыпаться. Прошу отца: будь человеком, – разбуди! А он: «Сам встанешь, а не можешь, положи под подушку будильник». Черствый эгоист! Ладно. Положил будильник под подушку и как убитый заснул. Будильник, правда, сработал, но на час позже, так как я забыл перевести стрелку… Что было! Шум, крик, суматоха! Я чуть не плачу. Креплюсь. Кричу маме: проверь – закрыт ли портфель! Иринке кричу – достань чистый носовой платок! А сам пытаюсь скорей заострить карандаш.

А тут еще резинка пропала. Руки у меня заняты – так я ногами двигаю стулья, столик: ищу проклятую резинку, заглядываю под диван, под коврики. Конечно, порезался. Иринка кричит: «Идиот! Нашел время резаться!».

Я, как раненый козел, бегаю, а родители (я бы сказал, вредители!) еще зудят:

– Так тебе и надо!

Проглотил я и эту пилюлю. Слава богу, что они хоть завтрак приготовили. Глянул на часы – куда там завтракать! Без пяти восемь! Тогда я кинулся к телефону и срочно вызвал такси. Стоянка у нас рядом… Пока спускались вниз (конечно, чернильницу забыли, и я через ступеньку бежал на четвертый этаж, а обратно уже доехал на перилах) – такси было у подъезда.

Я быстро открыл дверцу:

– Дружище! Пулей доставь моего сынишку к школе, тут всего один квартал. Понимаешь, собирал его в школу, да опоздал…

Мой Сережка залез в машину, развалился на сиденье и от удовольствия показал мне язык.

Шофер дал газ.

Рисунок Ю. Ганфа

МАГНИТ

Владимир Поляков
ЭТО СЧАСТЬЕ

Петр Петрович Смеянский был счастлив. На его лице сияла улыбка, и он не ходил, а летал по воздуху, напоминая беззаботную бабочку, кружащую над озаренным солнцем цветком. Бедняк был слаб в вопросах энтомологии и не знал, что бабочки живут только один день, от силы – два.

Петр Петрович Смеянский был писателем-сценаристом, и его счастье заключалось в том, что на киностудии «Энфильм» закончились съемки комедии «Коварский и любовь», по его сценарию.

Картина получилась настолько веселой и смешной, что смеялся даже директор студии, которому уже второй год было не до смеха.

Петр Петрович был счастлив и горд. И когда директор студии сказал ему: «Товарищ Смеянский, сегодня мы показываем вашу комедию группе ведущих критиков», – он почувствовал себя на седьмом небе.

Ведущие собрались в конференц-зале студии, на седьмом этаже, выпили лимонаду, закусили ирисками и уселись в жесткие кресла. Механики выключили свет, и на экране возникли заглавные титры фильма.

Когда большие рисованные буквы известили о том, что «Автор сценария – П. Смеянский», сердце Петра Петровича высоко подпрыгнуло, как-то сладко защемило, что-то приятно защекотало в горле, а в мозгу сверкнула радостная мысль: «Не зря, кажется, живу на свете!..»

В быстром темпе развивалось действие фильма.

Молодой врач Коварский влюбился в свою пациентку – инженера Люсю Снеткову. Коварский растерян. Как объясниться с ней? Он взволнован и не находит слов. Купил ей цветы, но так оробел, поднося их Люсе, что перевернул букет, чудесные алые и лиловые георгины соскочили с веток, на которые они были наколоты мошенником продавцом. И у Люси в руках остался веник.

Сконфуженный герой убегает. Вот он у себя дома.

Приходит сестра Коварского Катя.

– Петя, я купила тебе дюжину красивых цветных платков.

– Зачем так много?

– Будешь их менять, как перчатки. Это производит впечатление.

Коварский засовывает платочек в карманчик пиджака и вздыхает.

– Женись, – говорит Катя.

Коварский выбегает из дому.

– Петя! – кричит вдогонку сестра. – Ты забыл шляпу!

Но он ничего не слышит.

Он идет по проспекту. В витрине магазина – портрет Карла Маркса. Коварский остановился перед витриной.

– Я влюблен, товарищ Маркс. Что делать? Научите меня… Ведь вы тоже любили, правда?

И Маркс улыбается ему с портрета.

В результате многих смешных и грустных переживаний Коварский берет себя в руки, собирает все свое мужество, приходит к Люсе, говорит ей о своей любви, и они целуются. На экране вспыхивает титр: «Конец».

Но это только начало.

Председательствующий открывает обсуждение. Слово берет критик Едоков. Это длинный мужчина с лицом давно не смеявшегося человека.

– Товарищи! – говорит он. – Вопрос кинокомедии – это вопрос серьезный, и о нем следует говорить.

– Не говорить, а кричать! – воскликнул сидящий рядом критик Баландин. При этом он покраснел, как девочка, и ощерился, как крокодил.

– Чего мы ждем от нашей комедии? – сказал Едоков. – Мы ждем произведения, которое бы… А что мы видим в данном фильме? Дурак – почему-то врач, а его невеста – почему-то инженер. Что делает этот врач? Лечит? Ставит диагноз? Выписывает рецепты? Нет. Он, видите ли, влюбляется, – как будто врачам больше делать нечего. Я сам влюблялся, кстати сказать. Но я не бегал по улицам и не искал цветы. Я повел сразу же жену в загс, расписался и поехал к себе на работу – выполнять задание. А этот Коварский что делает? Он, понимаете, не может найти слов, чтобы сказать: «Я люблю вас». Он же грамотный человек! Он же имеет высшее образование, университетский значок носит, понимаете, а не может связать трех слов. Дурак. Зачем же делать наших врачей идиотами? Сказал бы, не задерживаясь: «Я вас люблю», – и приступил бы к какой-нибудь операции. Теперь далее: сестра этого дурака говорит ему, чтобы он менял платки, как перчатки. Я знаю, конечно, что есть такое международное выражение «менять, как перчатки», но вчера я был в универмаге и видел очередь трудящихся за перчатками. Это означает, что у нас с перчатками еще не все благополучно. Мое мнение, что разговор о перчатках – это политическое недомыслие автора. У меня все. Да! Еще одно: рабочий день, а у этого Коварского, понимаете, полный дом людей – и он, и сестра, и их соседка. Где тут социалистический реализм? Лично у меня в рабочие дни не все дома. Я кончил.

Слово попросила критик Посошинская. Она встала, брезгливо поморщась, и сделала это столь энергично, что, будучи и так небольшого роста, стала почти невидимой. Но голос ее звучал набатом:

– Комедия не получилась! Я сама обожаю комедии и очень люблю смеяться. Опять же понимаю и ценю остроумие.

Когда она произносила эти слова, у нее было такое лицо, как будто она только что получила сообщение о том, что бандиты вырезали ее семью.

– …Но что тут смешного, товарищи, в просмотренном нами фильме? Человек не может объясниться в любви. А чего тут объясняться? Какие тут еще слова? Я сама замужем. Мне муж никогда ласкового слова не сказал, а живем уже тридцать лет. Подумаешь – дело! Дальше. Что это за цветы, которые соскакивают с этих… как их?.. со стеблей? Где вы видели такие цветы?

– Да продают же на улицах! – крикнул, не выдержав, Смеянский.

– Это нетипично, – отрезала Посошинская. – Дальше. Это надо додуматься! Герой комедии подходит к портрету Карла Маркса и спрашивает его: «Что делать?» Это же надо, товарищи! Больше нечего делать Марксу, как отвечать на вопрос этому доктору!

– Да ведь это же портрет Маркса! – воскликнул режиссер.

– А портреты вообще не разговаривают, – отпарировала Посошинская. – Все, товарищи.

– Товарищи! Я предлагаю закругляться, – сказал председатель. – Есть проект следующей резолюции.

«В общем и целом комедия может получиться, но нужна доработка:

а) герой должен сразу сказать Люсе, что он ее любит, – это резко сократит комедию, а далее показать его в клинике, а ее – на заводе;

б) соседку и сестру убрать;

в) цветы укрепить, чтобы они не падали;

г) фразу «менять, как перчатки» откорректировать, заменив перчатки менее дефицитным товаром;

д) с Марксом не разговаривать вообще – пусть герой просто остановится и с уважением посмотрит на портрет;

е) финальный поцелуй свести к минимуму».

Возражений нет? Объявляю обсуждение закрытым.

Бодрость сохранял только один директор студии.

– А почему вы молчите? – спросили его.

– А я счастлив, – сказал директор.

– В чем же вы видите это счастье?

– В том, что таких обсуждений становится у нас все меньше и меньше.

Борис Привалов
ЮМОРЕСКИ

1. Заколдованный Дудиков

Этот рассказ я услышал от крановщика Пети, одного из лучших передовиков завода. Мы сидели под самыми стропилами цеха, в будочке его крана. Шел обеденный перерыв, и кран отдыхал вместе со всеми. Внизу мелькали спецовки и комбинезоны рабочих. Петя аппетитно хрустел бутербродами и неутомимо запивал еду чаем из краснобокого термоса.

– Вон видите, – сказал он мне, – зеленый комбинезон между станками мелькает? Это заколдованный Дудиков из четвертого цеха. Неуемная личность. Большой человек!

Я поинтересовался, кем, когда и зачем «заколдован» Дудиков.

– Вот послушайте, – завинтил термос Петя. – Замыслили Дудикова перевоспитать. Кто замыслил? Мастер его участка, инженер да заместитель начальника цеха. У Дудикова характер очень агрессивный. Вот если бы, к примеру, на курсах повышения квалификации ввели предмет «Как наживать себе врагов», то Дудикова наверняка назначили бы преподавателем по этой дисциплине. Критика-самокритика – вещь полезная, но к ней многие с трудом привыкают. А Дудиков – что ни день, то фельетон в стенгазете на-гора выдает или, на худой конец, листовку-«молнию». Из-за него председатель цехкома четвертого цеха раньше времени на пенсию ушел, честное слово! Вот какой у этого неуемника характер. Вы только посмотрите, как его зеленый комбинезон внизу мелькает: с реактивной скоростью. И так всегда. Люди отдыхают, питаются, кислородом дышат или в шашки играют, а он ни минуты спокойно на месте постоять не может.

А насчет колдовства все получилось очень просто. Мастер, инженер по БРИЗу, и замначальника цеха – дружки закадычные. Как говорится, пивом не разольешь. Решили Дудикова ославить. Но производственник он хороший, это его критике силу придает. А ежели парня отстающим сделать? Кто тогда к нему прислушиваться будет? Вот как задумано было! Перво-наперво меж себя порешили сделать так, чтоб Дудиков плана не выполнил. Дали ему наряд на детали повышенной сложности, а норму оставили прежнюю – сорок штук за смену. Понятно, Дудиков за день всего 40 % вытянул. А тут как раз Очередное собрание. Мастер так и рассчитывал: дать неуемнику жару публично. Выступал первым. Разгром учинил парню на сто пятьдесят процентов. Дудиков словно этого только и ждал. Берет слово, да не о себе речь держит, а о больших принципах: о практике распределения нарядов в цеху вообще и на их участке в частности. И почему приятели мастера всегда имеют легкие наряды и заниженные нормы, и отчего не учитывается опыт других цехов по рациональному распределению нарядов на каждой станочной линии… Да как пошел-поехал – все диву дались, когда он успел так подробно вопрос подготовить! Понятно, ничего не получилось у мастера и его дружков. Выскочил Дудиков сухим и чистым из их грязной водицы!

Погодили они немного, затем вторую мину под Дудикова подвели. Подсунули ему для работы детали со скрытым браком – чтобы потом в нем самого парня обвинить. Расчет был таков: как только Дудикова браковщиком нарекут – вся прыть с неуемника сойдет. Какое у него будет моральное право других задирать, раз сам в хвосте?

Но ведь и у Дудикова друзья имеются. Узнали про заговор, сообщили.

– Вот и хорошо, – говорит Дудиков, – я всегда мечтал получить для работы такой именно брак.

Пошел он перед сменой к начальнику БРИЗа – инженеру, который рабочим изобретательством ведает. С инженером этим у него старая «дружба» – Дудиков его и в газете песочил, и в карикатурах, и на каждом собрании воспитывает.

Приходит он в БРИЗ. Инженер встал, выгнул, как кот, спину дугой, шипит:

– Что вам нужно? Я занят!

– Дайте мне тот прибор для определения скрытого брака в деталях типа 65-1, который вы полгода маринуете! – просит Дудиков. – Иногда ведь в металл бывает труднее заглянуть, чем в человеческую душу. Это я не про вас, гражданин хороший, потому вас лично вижу насквозь. Короче: прошу выдать прибор для эксперимента.

Инженер на дыбы, дескать, не лезьте не в свое дело, а Дудиков не поленился, за парторгом сбегал. Пришлось прибор выдать.

И Дудиков в присутствии всей цеховой общественности девяносто деталей из ста этим прибором забраковал!

– Вот как, – говорит, – нас обеспечивают работой!

Убил он сразу трех зайцев: прибор пошел в ход, мастер схлопотал выговор, и приемку деталей решено было пересмотреть во избежание подобных случаев.

Вот отсюда и пошло прозвище – смекаете? Словно заколдовали парня – ему неприятность подготавливают, а он ее так каждый раз оборачивает, что его «дружкам» еще тошнее становится. А утвердилось прозвище накрепко после того, как Дудиков воскресный субботник сорвал. Он возьми да и заяви накануне, что это безобразие – устраивать пятый субботник за месяц.

Тут уж и мастер, и инженер из БРИЗа, и замначцеха просто расцвели от восторга: представляете, такое заявление!

– Антиобщественные настроения! Вражеская агитация! – Чего только они про него не говорили. – Сейчас мы его, милого, расколдуем! Немедленно созвать собрание!

И в тот же день – собрание. На повестке дня – вопрос о Дудикове и его настроениях.

А он сам в бой рвется.

– Я против таких воскресников, – говорит. – Наш председатель цехкома слишком легко дает дирекции согласие на работу в выходной день. Неправильно это. В цехком все время идут сигналы о ненормальном планировании работ, об авралах, о неиспользованных возможностях. А вместо принятия мер комитет идет проторенной дорожкой – воскресник, субботник, сверхурочные задания. Ведь это же порочная система! Следует, товарищи, раз и навсегда решить: если дирекция считает, что нужен воскресник – поставьте вопрос о нем на общее собрание. Тут уж мы выясним: почему у нас отнимают день отдыха? Кто в этом виноват? И меры примем, чтобы так больше не случалось!

Короче говоря, воскресник не состоялся, а вместо этого начали перестраивать график работ. И опять Дудиков цел и невредим и репутация его при нем!

Мастер с инженером вскоре перевелись на другой объект. А замначцеха сказал:

– Каюсь, буду прислушиваться к критике, принимать меры и делать выводы! Против Дудикова пойдешь – голову свернешь! И кто только тебя заколдовал, паря?!

– Советская власть, – ответил Дудиков. – Я – за нее, а она – за меня. Вот и все.

2. Одним пальцем

Говорят, что овладение техникой – одно из основных условий прогресса. Это, конечно, верно. Но в данном случае именно недостаточное овладение техникой оказалось явлением прогрессивным и повлекло за собой большие перемены в нашем заводоуправлении.

Случилось все в один прекрасный понедельник. Директор явился в свой кабинет, как обычно, ровно в девять ноль-ноль и первым делом за папку, где у него хранятся особо важные бумаги:

– Отпечатан ли мой приказ от позавчерашнего дня за № 879—2Б?

А вместо заболевшего секретаря сидит в приемной курьер – тетя Паша, без пяти минут пенсионер, и временно исполняет секретарские обязанности.

– Нету, – говорит, – приказу за таким номером. И за последующими номерами их тоже не будет. Потому все пять машинисток единогласно на работу не вышли.

– Массовое отравление копиркой? – усмехнулся директор.

– Нет, начхали друг на друга, – охотно поясняет тетя Паша. – Я им в субботу чай приношу, а они дружка на дружку чихают. Только и слышно: «будьте здоровы» – «извините», «будьте здоровы» – «извините». Это, значит, чих идет по разным системам. Вот вы, товарищ директор, как чихаете? Желаете другим доброго здоровья или, наоборот, сами извиняетесь? Даже в таком деле и то мода есть!

– Нужно немедленно мобилизовать внутренние резервы, – мрачно сказал директор. – Изыскать машинистку. И чтобы приказ был готов через десять минут.

– Какие десять минут! – рассмеялась тетя Паша. – Какие внутренние резервы! Никто у нас больше на машинках не печатает. Это ведь тоже квалификации требует и знания всяких там учебников.

– Как же быть? – спрашивает директор. – А у меня несколько очень важных приказов задумано…

– А помните, у вас четыре года назад в секретарях Светлана ходила? – вспомнила тетя Паша. – Она от нас на производство ушла, в штамповочный цех. Позвоните туда – пусть ее командируют сюда временно. Она печатать умеет.

– Спасибо за рацпредложение, – сказал директор и бросился к телефону.

Прислали из штамповочного Светлану, но она сразу же заявила:

– Я от машинки отвыкла, без практики писать разучилась. Только одним пальцем и могу.

– Что ж, – говорит директор, – будем печатать лишь самое необходимое.

И вот сидит Светлана одна в пустом машбюро и одним пальцем выстукивает приказ за номером 879—2Б.

Она не добралась еще до середины первой страницы, а от директора тетя Паша еще два приказа несет и на каждом резолюция: «Срочно. Важно».

Светлана продолжает в том же темпе – одним пальцем, стук да стук.

Директор лично в машинописное, бюро прибегал два раза.

– Как освоение техники? Наращиваем темпы?

Светлана только плечами пожимает: мол, делаем, что можем.

– Светочка, – сказал директор, – пишите скорее! Ведь рабочий день кончается, а вы еще только субботний приказ еле-еле до середины допечатали! Так и завод может остановиться без получения руководящих указаний!

Но завод, конечно, не остановился, хотя Светлана допечатала к концу дня всего-навсего один злополучный приказ № 879—2Б. Более того, все начальники цехов Светлане ручки жали:

– Работали сегодня – как никогда. Спокойно, без канцелярщины!

На следующий день – та же картина. Директор волнуется, а приказы в цеха поступают только очень-очень коротенькие, самые необходимые, самые важные. Все остальные десятки страниц лежат мертвым грузом на столике перед Светланой.

А на заводе ликование: кончилась приказная метель, разгрузились отделы и цеха от «срочных» докладных, от бесчисленных ответов на опросные листы, от ненужных сводок.

И все оттого, что машинистки бюллетенят, а Светлана одним пальцем постукивает!

Когда неделя кончилась, то на директорской летучке поставили вопрос о машинном бюро, о его штатах. Выяснилось, что из пяти штатных единиц две хотят уходить на пенсию, одна вышла замуж и бросает работу в связи с переездом в другой город, а четвертая уходит на учебу. Решили сократить эти четыре единицы и оставить только одну-единственную машинистку.

Кто-то высказал предложение, что даже и это много – ведь она не одним пальцем, а десятью работает, но тут уж директор проявил твердость и отстоял все десять пальцев.

Теперь на, нашем заводе все, как у передовых предприятий – даже директор излечился от своей приказомании. А почему так получилось, если разобраться? Потому, что Светлана недостаточно овладела техникой. По крайней мере она сама так утверждает. Я говорю «по крайней мере», потому что мне кое-что кажется очень подозрительным: незадолго до болезни машинисток проходил я вечером мимо штамповочного цеха, слышу – машинка трещит. Да бойко так, пальцев на восемь. Сторож объясняет, что это Светлана иногда задерживается в цехкоме, чтобы перепечатать свои конспекты: она ведь в заочном институте обучается.