Текст книги "Дневники 1932-1947 гг"

Автор книги: Лазарь Бронтман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 49 страниц)

– Полезного груза?

– Да, коммерческого, – засмеялся он.

Сейчас он много работает в наркомавиапроме: ведает всем летным составом Наркомата. Разработал систему награждения летчиков-испытателей: за столько-то самолетов сданных – такой-то орден, за столько-то – такой и т. д…

Без памяти влюблен в свою дочку. Много времени уделяет своему летному народу – чтобы успели засадить картошку, «лучше работать будут».

Предлагают мне поехать в Баку от эконотдела. С удовольствием поглядел бы тыл. Да боюсь – затаскают потом по тылам, обрадуются.

26 мая.

Лазарев предложил написать мне несколько очерков о войне в болотах. Я узнал, что этим сейчас занимается (изучением и обобщением опыта боев в лесисто-болотистой местности) генерал-лейтенант Тарасов, быв. инспектор физкультурной подготовки РККА, ныне – зам. нач. управления боевой подготовки. Позвонил.

– Я сейчас уезжаю домой, а утром – в командировку. Может быть, домой ко мне?

– Отлично.

Приехал к нему в 11 ч. вечера (вчера). Небольшая квартирка. В кабинете – стол, два шкафа, диванчик, кровать. За стеклом шкафа – портрет мальчишки, веселый, чуть лукавый, лет 18.

– Сын, – сказал генерал, – второй раз в боях. Сначала восемь месяцев, и сейчас – с января. На 1-м Украинском. Дважды награжден. Танкист. Третью машину меняет. Два месяца не писал, сейчас получили.

Я рассказал о теме, он горячо ухватился.

– Форсирование болот – это тоже, что форсирование рек. Водная преграда. Надо брать с хода. Только методы иные. На первом плане – живая сила.

Он долго распространялся на эту тему, говорил о необходимости развивать солдатские навыки по действиям в болотах, приводил аналогию с лыжниками. «Только пишите глухо – я как-то дал статью о лыжниках, а потом ее абзацы читал в германских наставления о подготовке лыжников.»

Затем попросил отметить необходимость выращивания пластунов. Рассказал, как еще под Белгородом, будучи уполномоченным ставки, с согласия Ватутиным, провели в нескольких частях опыт использования пластунов. И это в плотной обороне! И вот одна группа из 11 человек уползла на три дня. Высокий бурьян – лафа. Вернулись все целы, убили 20 человек.

– У нас, в огне танков, БМ и ЯК-9, забывают, порой, о человеческих усилиях, – сказал я. – Хотя и БМ и Яки созданы для того же: убить врага.

– Верно, – обрадовался генерал точной формулировке.

Уходя, я помянул о футболе. Тут он оживился чрезвычайно и – стоя держал меня еще час. Он совершенно ярый болельщик спорта. Говорил, что когда последний раз ЦДКА проиграл – он неделю чувствовал себя больным.

Вспоминали отдельных спортсменов. Я спросил: помнит ли он, как «Вечерка» несколько лет назад писала о ленинградском рабочем-феномене, работавшим «мостовым краном»?

– Да, мы занимались им. Ничего не вышло. Просто исключительная становая сила. Был еще один такой – узбек Абдурахманов: рост 209 см., вес почти 150, а еле двигал двухпудовку. Бились – и зря. Вот Новак – это да! Свой вес 70, а кидает 150!! Бесспорно, самый сильный человек мира. Сейчас он в СибВО. Там жалуются – ест по три обеда. Ясно, что аппетит есть у такого.

Генерал – высокий, статный. Твердые черты длинного лица, твердые серые глаза. Каштановые волосы на небрежный пробор. Ленточки четырех наград.

30 мая.

После долгих колебаний Ваня Золин и П.Н. решили, наконец, созвать актив. Сначала хотели собрать просто партийное собрание, потом остановились на активе, но с вопросом: как улучшить газету.

Сегодня открылись: редколлегия с активом, тема – обсуждение июньского плана. Стенографисток нет – это первое, что заметил Магид. Вступительное слово сделал ПН, затем Ильичев доложил о плане и, между прочим, сообщил, что намечена некоторая переброска работников, укрепление сети и т. д.

Выступил довольно зло Заславский, горячо Азизян, серо – Толкунов, Кожевников, Потапов, Лидов. Перенесли продолжение на 1 июня. Присутствует зав. отделом печати ЦК Федосеев.

Большие события в кино.

ЦК обсуждал работу кинохроники, признал «Борьбу за Крым» неудовлетворительной, не показан размах и мощь наступления, нет показа мастерства и отваги бойцов и офицеров.

Рассказывают, что т. Сталин смотрел журнал, посвященный Крыму. Сказал:

– Удивительно, операторы ничего в наступлении, кроме весенней грязи не усмотрели.

Там не было ни действий артиллерии, авиации, танков, не было прорыва Перекопа. Фильм о борьбе за Кавказ забракован.

В связи с этим – большая реорганизация в кинохронике. Директор ее Васильченко – снят, зам. Кацман – тоже, нач. фронтовой хроники Марк Трояновский – тоже (и назначен нач. фронтовой бригады), состав кинооператоров перешерстен. Руководителем кинохроники назначен реж. Герасимов, привлечен в нее Пудовкин и другие режиссеры.

Вадим Кожевников сейчас работает над новым вариантом фильма «Борьба за Крым». Рассказывает, что режиссера фильма т. Сталин вызывал и полтора часа говорил, что и как надо снять и показать.

2 июня.

Актив продолжается. Вчера и сегодня заседали и будем заседать еще завтра. Вчера выступили Гершберг (об организационной немощи), Шишмарев (о местной сети), Обедков (о вражде старых и новых), Пишенина (об эконотделе), Хандрос (о культуре работы).

Сегодня выступили Кононенко (хвалила Ильичева и ругала Рыклина), Рябов (исковеркал сельхозотдел), Лукин (защищал литотдел), Корнблюм (частные замечания), Волчанская (не осталось в памяти), Шур (внимание политработе в армии), Парфенов (кадры, письма). Говорил и я: покрыл Обедкова, о расширении тематики, об изношенности сил и лечении оных у людей.

Завтра будут, видимо, выступать члены.

Позавчера состоялось решение ЦК о снятии Лазарева и назначении зав. военным отделом и членом редколлегии генерал-майора Галактионова. Лазарев убит. Что причиной – никто ему не говорит, что дальше делать – он сам не знает. Мне его по-человечески жаль.

Магид роет землю. Позавчера он был у Щербакова. Говорил с ним около двух часов. Сказал о недостатках. Говорил в Сеньке (Гершберге – «и.о.»), предлагал сделать его секретарем. Смешал с говном кое-кого. Говорил в Ваньке («убожество»). Сегодня был у Александрова, говорил о том же.

3 июня.

Актив закончился. Члены не выступили. Короткую неуверенную речь держал Золин. Затем на 1 ч.10 мин. выступил редактор. И закрыли.

Все осталось – как было.

Все время стоит холодная погода. Когда же лето?

6 июня.

Сегодня на рассвете союзники начали второй фронт!

Прослышав об этом, мы немедля собрались в редакцию. Ажиотаж прямо. Все телефоны звонят, со всех заводов спрашивают – верно ли?

Подробности пока: между Шербуром и Гавром, 4000 судов, 11000 самолетов, потери минимальные, особого сопротивления нет, «атлантического вала» нет, за линией береговых немцев высажены воздушные десанты в размере нескольких дивизий.

Дня за два до этого американцы, ссылаясь на Лондонское радио, опубликовали сообщения о втором фронте. Через два часа дали английское опровержение. Мол, неопытный диктор тренировался и по ошибке передал в эфир не то. Гм…

9 июня.

Дела у союзников развертываются «планомерно», но особых результатов пока не видно. За четыре дня занят лишь одни населенный пункт. Всех занимает вопрос: когда начнем мы. Все высказывают различные предположения. Магид с Скопина считают, что скоро.

Галактионов провел совещания замов. Обязанности первого зама («по всем вопросам») возложены на Золина. Что будут делать остальные – неясно. Сегодня говорил с Ильичевым, сказал, что недоумеваю: кто же я: зам или разъездной военный корреспондент. Собеседник лавировал и успокаивал.

Сегодня в 2 ч. ночи (на 10 июня) я, Ильичев, Лукин и Галактионов поехали смотреть опытную демонстрацию второй программы стереокино (авторство Иванова). Сложнейший экран: чугунная станина, на ней натянуто 36000 проволочек, за ними – экран из искусственного жемчуга. При демонстрации на экране бесчисленные световые полоски, поэтому голову надо ворочать так, чтобы их было как можно меньше. Показывали две картины: «Ленинград после немцев» и детский лагерь (елка в Колонном зале). Особого эффекта не видно. Разница с обычным кино (за исключением нескольких кадров) почти незаметна. Страшно утомляются глаза. Народу было 20–30 человек.

Сегодня говорил с генерал-лейтенантом Журавлевым, уговаривал написать статью – военный обзор о действиях авиации союзников. Не хочет:

– О чем писать? Если говорить всерьез, то первые дни вторжения, а особенно воздушная подготовка к ним, показали, что авиация решающего значения в войне не имеет. Если бы имела – союзники были бы уже у Парижа. Вы поймите только: 11000 самолетов, 30000 вылетов за два дня. И что же? Ничего. Не заставляйте меня комментировать уже скомпрометированную мощь авиации. Бомбардировщики могут разбомбить город, но даже не испугают войска. Вот истребители у них хорошо работают. Смотрите – немцы не бомбят море. Боятся лезть. Затем хорошо сработаны воздушные десанты, значение которых скажется позднее. Естественно так же, что наличие в воздухе таких мощных стай стесняет передвижения и маневр противника. Но бомбардировщики себя не оправдали. Хотите искренно: союзникам не хватает штурмовиков. ИЛ-2 – прекрасная машина. Она создала целую эпоху и буквально искореняют фрицев. Будь у союзников ИЛ-2– мы бы с вами через неделю дали обзор о занятии Парижа. Они бы рассеяли все танки немцев и истребили пехоту.

13 июня.

Сегодня говорил с Ильюшиным. Очень обрадовался звонку. Напомнил, как года два назад в фойе цирка мы говорили с ним об одной машине – ястребке, а сейчас она уже готова. Рассказал, что нет данных о боевом применении авиации союзников (сейчас я написал обо этом докладную).

– А на одних технических данных далеко не уедет конструктор. Данные одно, а практика – другое. Вот у «У-2» и данных нет, а работает чудно, а у «Харриера» все данные отличные – а машина же говно.

Поэтому писать статью об авиации союзников (технический обзор) он отказался, и предложил другую тему – о действиях ИЛ-4 (дальних бомбардировщиках и торпедоносцах). Я обещал поговорить с Галактионовым и Поспеловым.

Звонил Шпитальному, предложил написать статью о прогрессе авиационного оружия. Охотна согласился.

Позавчера днем было совещание отдела. Присутствовали: Галактионов, Золин, Яхлаков, Иванов, Горбатов, Первомайский, Кожевников, Брагин, Курганов, Шур, Толкунов, Куприн, Устинов, Струнников, Коротков, Коршунов. Выступали почти все. Писатели требовали эмансипации, возможности работать для страны, а не только газеты, для себя, все требовали индивидуального подхода.

– В госпитале я лежал вместе со старшим сержантом командиром автоматчиков, – сказал Курганов. – Он мне рассказывал, что такого-то бойца нельзя послать в степь, т. к. он лесник, а такой-то рыбак – и чудно действует на реках и озерах. И я подумал, как бы завести такого старшего сержанта у нас. Мы в нашей газете слишком по-военному подходим к людям, а вот военная газета «Красная Звезда» подходит к ним по-газетному.

Все говорили о лжеоперативности, о погоне в ногу за сводкой. Все, и генерал, согласились, что это ни к чему. В заключительном слове генерал говорил о качествах военного журналиста:

– Талант или высокая квалификация + огромный запас знаний +опыт +умение предвидеть ход событий.

А вечером пришло сообщения о прорыве на Карельском перешейке и я срочно добывал из Ленинграда материал к сводке.

Погода, вроде, установилась. Тепло. Даже жарко.

Написал сегодня очерк «Угол – 60°» – о пикировщиках. К нам.

21 июня.

Наступление союзников развивается медленно, но успешно. Перерезали п/о Кантонен, подошли к Шербуру. У немцев что-то нет пехоты там – одни танковые дивизии. Странно. Генерал Галактионов ночью мне сказал, что у них нет резервов – не думаю. Он считает вообще положение союзников крайне рискованным – узкая ленточка, легко смять танками, спасает только флот, подходит к берегу и лупит из пушек. Хотя тут же добавляет, что Гитлер не будет сбрасывать англичан в море, иначе будут говорить: Красная армия сильнее, ибо с ней он не может справиться. Забавная история.

Наше наступление на Карельском перешейке идет успешно. Вчера взяли Выборг. Объявили об этом в 12:15 ночи, в 0:30, в дождь, был салют. Большой, областной, 20 залпов.

На перешейке вчера, в Терриоках, был легко ранен в голову наш Ганичев (Гольдман). Бомбежка и обстрел из пулеметов с воздуха. Машину сожгли. Вечером говорили с ним по телефону, храбрится.

Ночью звонил Белогорский – говорит у них контужен там Жена Кригер. Всего три дня назад звонил он мне – не иду ли на футбол на «Динамо».

Сегодня – партсобрание, отчет о работе Полевого и Курганова. Любопытное сопоставление.

25 июня.

Эти дня в редакции траур. Днем 22-го получили телеграмму:

«В ночь с 21 на 22 июня на месте командировки бомбой убиты ваши корреспонденты Лидов и Струнников, и корреспондент „Известий“ Кузнецов. Похороны устраиваются на месте. Прошу сообщить Ровинскому. Полковник Денисов».

Утром 22-го они вылетели на базу «летающих крепостей», а ночью были убиты. Денисов – корр. «Красной Звезды».

Страшно. Меня эта весть поразила почему-то больше, чем известие о гибели Калашникова. Еле сдерживал слезы. Как раз накануне веером оба были у меня. Лидов приглашал меня лететь с ним, потом стал звонить Хвату чувствовалось, что не хотелось одному. Говорили о работе, о девушках, он любил обе эти темы. Вообще, любил поговорить с друзьями. В последнее время он готовился к работе на западе, изучал французский, давался он ему легко.

Струнников показывал снимки приема в особняке НКИД. Молотов, Микоян, Вышинский, Лозовский – прямо живые, свежо и непосредственно.

И вот… Ровно трехлетие войны. Петя начал ее в первый день в Минске и тоже бомбежкой. Помню, дня через два-три приехал с семьей в Москву, бросив в Минске все имущество (он был там нашим корреспондентом). Домрачев собрал нас – актив коммунистов – и Петя рассказывал, что такое бомбежка («может быть и вам придется испытать – вот, знайте, что это такое»). Он рассказывал, как отправил семью в убежище, а сам остался в комнате и почему-то лег на кровать, лицом к стене. Потом, в паузу, сошел вниз, там паника – он начал шутить, чтобы успокоить. Затем подошла машина, и он, не теряя времени, сел с семьей и уехал, не поднявшись даже в квартиру – третий этаж – безо всего, и даже паспорта остались в ящичке тумбочки.

Много мы провели вместе. Московские дни 1941 г. Петька держал место в своей машине для меня или Сеньки, если придется давать ходу.

В 1942 г. весной он мне сказал: «Не переживу, наверное, этого лета. Война пошла на убой». В прошлом году мы встретились с ним под Киевом. Хорошо жили, дружно.

А Сережа… Написал я вчера некролог о нем. Теплый, как мог.

Мы послали позавчера на место Яхлакова и Кирюшкина. Вчера они вернулись. Кирюшкин рассказывает, что была интенсивная бомбежка. Ребята – в укрытие. Когда первая волна прошла – встали и пошли. Бомба – и все. Похоронили вчера в Полтаве. Был весь город, десятки венков. Торжественно, но что им это! Бомба – 500-ка! Лидова убило взрывной волной, Струнникову вырвало спину, а от Кузнецова в гроб положили одну ногу. Ужасно!!

2 июля.

Наступление развивается вовсю. За эти дни взят Могилев, Жлобин, Витебск, Бобруйск, Борисов, Слуцк, Полоцк, Петрозаводск. В день иной раз забирают по 1200 пунктов. Немец драпает, но не успевает: под Витебском и Бобруйском окружили и кокнули по 5 дивизий.

Позавчера нас торжественно собрали в конференцзале «Комсомолки» и вручили медали «За оборону Москвы». Очень приятная медаль, гордая! Получили я, Гершберг, Лазарев, Парфенов, Хавинсон, Шишмарев, Штейнгарц, Заславский, от издательства – Ревин, секр. парткома Аронова и мастер наборочного Попов. Ильичев и Поспелов идут по списку ЦК. Это пока 1-ая очередь: на район дали 150 мест, на всю Москву отчеканили пока 3000 медалей. Вручал зам. пред. Моссовета Майоров.

Дня 3–4 назад долго говорил с Поспеловым о положении в отделе и положении со мной. Он, конечно, успокаивал, говорил, что не знал, что редакция очень ценит, что «московские дни накладывают такие узы, которые нельзя забывать», что будет во всем советоваться лично со мной, что зря я не обратился к нему сразу и т. п.

Золин сказал, что дней 10 назад послано на меня представление на 1-ый Украинский фронт.

Приехал из Киева Леша Коробов. Ездил делать статью дважды Героя Ковпака. Тот месяц был в командировке. Чтобы «не скучать» – Лешка смотался на 20 дней в тыл к немцам к партизанам. Молодец, как на дачу!

Вчера у меня сидел два часа летчик-испытатель Юганов. Хорош! Буду писать о нем. Усиленно зовет к нему домой, видимо, понравились взаимно.

Галактионов жмет на меня со статьями – заказываю их без конца.

Позавчера перевезли Абрама на дачу в Серебряный Бор. Положение его по-прежнему плохо.

4 июля.

Сегодня был бурный газетный день. Вчера взяли Минск, но мы не работали (понедельник). А давать-то сегодня надо. Позавчера еще договорились о самолете начерно, вчера – набело. Решил лететь Ваня Золин, но надо же кому-то и писать? Искали вчера вечером меня – я был в театре. Вызвали Мартына Мержанова из дома отдыха – он там лечился. Сегодня в 4 утра улетели плюс фотограф Коротков. Летели на Як-6, с посадками. В Борисове сели на полу-разминированный аэродром – в это утро там сняли 740 мин. В Минске садились на вообще непроверенный аэродром. Город по их словам разбит в дым, уцелели домишки только на окраинах. Жителей очень мало.

Прилетели обратно в 10 ч. вечера, пока добрались – полночь, пока Мартын написал – 3 ч. утра.

Сегодня же взяли и Полоцк. Материал о нем передал Павел Кузнецов. За день туда был послан фотограф Яша Рюмкин. Его вообще гоняем сейчас по спецзаданиям. Послали на Карельский – через день вернулся на самолете со снимками. Послали на Витебск – есть. А тут – ни слуху, ни духу.

В 12:40 звонок – «Ваш корр. Рюмкин просит сообщить, что вынужденная посадка под Москвой. Пришлите машину.»

Оказалось, вылетел на «У-2» в 7:30 вечера с посадками. В 12:30 мотались, мотались, Москва не принимает, бензина нет, сели в поле. «Вот попотел от страха». Добрался к трем, проявили, напечатали, и…не влезло. Вот, цена кадра!

Кончили в 7:30 утра.

20 июля.

В редакции – ничего нового. Несколько дней назад в КПК состоялось первое заседание по делу Магида. Поспелов произнес Магиду хвалу, назвал Ларионова клеветником. (Это – со слов Магида!).

На войне – бурное оживление. Постепенно вошли в строй и новые фронты: 2-ой Прибалтийский, 1-ый Украинский, 3-ий Прибалтийский. Жмем всюду. Очевидно, очень скоро вся советская земля будет чистой. Вот тогда начнется драка, ух!

Приехал Сашка Шумаков. Живет у нас. Такой же, как и был.

28 июля.

Сегодня у нас идет статья конструктора Лавочкина «Конструктор и завод». Он продиктовал Магиду стенограмму, затем за нее сел Гершберг и написал статью. 23 июля Лавочкин послал статью т. Сталину, а вчера она вернулась с надписью «т. Поспелову. Опубликовать. А. Поскребышев».

Но так как там упоминается и т. Маленков, то Поспелов решил ее показать и Маленкову. Послали. Маленков тоже оставил без замечаний все (т. Сталин не изменил ни одного слова), но решил убрать в конце свою реплику: «Он (Лавочкин) не хочет портить свою машину» (поэтому, де, не соглашается увеличить дальность). Маленков позвонил об этом Сталину. Сталин сказал: «Только с согласия автора».

Вот отношение к автору! Нам бы такое!

Сейчас читал стенограмму. Помимо идущего в печать там есть несколько очень интересных моментов:

«Товарищ Сталин внимательно следит за серийной техникой, за эксплуатацией и очень часто спрашивает у конструкторов: почему появились такие-то недочеты, откуда они, старается подсказать, что нужно их свести к минимуму. В начале войны выяснилось, что наши машины у земли летают плохо, „ноги“ не убираются и т. д. т. Сталин вызвал меня, я открыл дверь, вхожу:

– Слушайте, почему у вас „капоты“? Нельзя ли додумать так, чтобы это не происходило?»

«Сделал я машину, а завод не дотянул ее в производстве. Данные были ниже расчетных. Вызвал меня т. Сталин, встретил нас (меня, Маленкова, Шакурина) полушутливо:

– Ну что мне делать с вами, конструкторами? Как вас научить? Вы делаете новые вещи, изобретаете, все это нужно, хорошо. Но надо делать, чтобы это было жизненно. Почему ваш самолет не имеет расчетной скорости, почему он не дает опытных данных?»

29 июля.

Наступление развивается темпами совершенно сказочными. Взяты Брест, Белосток, Львов, Перемышль, Двинск, Митава, Резекне, началось наступление на Каунас. Тут дело не только и не столько в отступлении немцев, но в том, что они ничего не могут сделать. Их генералы, видимо, растерялись, мы их переиграли. Этим, видимо, и объясняется попытка генеральского путча и покушения на Гитлера 20 июля.

Сегодня видел Илью Мазурука. Он рассказывает, что два года был на перегонной линии. Проходит у черта на куличиках, через Оймякон. Вот, где лежит будущая (собственно – уже настоящая) трасса воздушной связи СССР-США. Гонят всё – шестерки «Бостон», «Си-47», «Кобру». Вырабатывают 35 часов, а ресурс – 400. Чудно!

– Американцы пишут о воздушной линии?

– Еще как.

– А Японцы знают?

– Еще бы. Мы же в воздухе гогочем, как гуси. Слушают вовсю.

Говорил с полярниками. Навигация нынче очень тяжелая. Много льда.

Иосиф Верховцев рассказал забавную историю. Его дядя Соломон Абрамович Пекер не смог вовремя в 1941 г. удрать из Киева. Ему – 55 лет. Его жена украинка, партизанка – приютила его у какой-то знакомой на Куреневке и еще 26 евреев. Достала им паспорта. Ему был паспорт монаха. Он отрастил бороду, стоял на паперти с кружкой. В эту кружку опускали записки – партизанская почта. Готовый фильм! Все остались живы.

Сегодня у Зины была ее подруга Полина, стенографистка. Рассказал трагическую историю. Была у нее ученица 39–40 лет, Морозова, кажется. Очень способная машинистка. Где-то у Марьиной рощи ехала в час ночи в трамвае. Стояла на передней площадке. Мальчишка хотел спрыгнуть на ходу и нечаянно столкнул ее. Упала под вагон, отрезала обе ноги.

Трамвай ушел. Лежит. Ни души. Подошла какая-то женщина. «Гражданка, вам ноги все равно отрезало, разрешите взять ваши туфли, они вам больше не нужны!» И снова никого. Появился, наконец, военный. Подошел, нагнулся, ахнул. Сорвал у нее с шеи шарф («я думала – задавит»), перетянул ноги, вызвал скорую помощь. Доставили к Склифосовскому, на стол.

Работала она, кажется, в Наркомате стройматериалов. Тот немедля вызвал из провинции ее сестру, дал ей пропуск. Сейчас Морозова печатает от Наркомата на дому, а сестра носит ей работу. Человечески.

30 июля.

Позавчера взят Перемышль. Сегодня прилетел с 1-го Украинского фронта кинооператор Ник. Вихирев. Звонил мне с аэродрома:

– Привез вам снимки – снимал Перемышль с воздуха. Должно получится хорошо. Когда перезаряжал кассету – налетел «Мессер». Срезал хвост у нашего «У-2». Сразу встали на нос. По счастью, внизу – река. Плюнулись в нее. Пилот довольно сильно ушибся, а я отделался царапинами.

Послал машину за пленкой.

8 августа.

Наступление продолжается, но значительно меньшими темпами. Сопротивление немцев очень усилилось. Достаточно сказать, что за последние дни подбиваем по 120–160 танков, до 120 самолетов.

Дней десять назад на 1-ый Белорусский фронт вылетали наши ребята Золин и фотограф Рюмкин. – брать Варшаву. два дня назад Золин вернулся. Пока Варшавы не видать. Идут тяжелейшие бои в 10–15 км от города. Таково же положение и на подступах к Восточной Пруссии – стоим в 10–12 км. от границы (с Каунаса) и не двигаемся. Немцы перекинули на наш фронт уже 16 дивизий и бригад с запада. Вот так второй фронт! Правда, за последние дни американцы немного зашевелились там, как пишут сами корреспонденты, без сопротивления, «иногда идем ЧАСАМИ (!) без выстрела».

С Золиным прилетел Яша Макаренко. Рассказывает, что поляки встречают довольно радушно, или точнее – довольно равнодушно. Села – полным полны, людей – море, мужчины – на каждом шагу, хлеба вволю, скота – много, деревни чистенькие, девушки пахучие, изумительные – но держатся строго.

Сегодня прилетел с 1-го Белорусского Яша Рюмкин. Он снимал лагерь смерти, устроенный немцами в Майданеке – предместье Люблина. Это было чудовищное место. Яша сидел у меня и взволнованно рассказывал:

– Константиныч, я много видал страстей, но такого не видел. Была устроена баня – люди раздевались, входили мыться, а в мыльню напускался по особым трубам газ и люди дурели, становились безвольными. Их выводили и сжигали живьем в громадных каменных печах, устроенных, как пароходные топки. Пепел укупоривали в глиняные горшки и продавали на удобрения. Одежду продавали и распределяли. Свозили туда людей отовсюду – русских, поляков, чехов, французов, норвежцев. Говорят, там погибли миллионы!

Яша показывал мне снимки. Жуть!

Топки, как хлебопекарные печи, в каждой печи – несколько топок. Склады снятого с жертв имущества. Фотокарточки из ограбленных бумажников – детишки. Горы обуви – дамские туфли, детские крошечные башмачки («это страшно, Константиныч, физически ощущаешь, что все это было на детях»). Трупы, которых не успели сжечь. Инвалиды, которых не успели сжечь. Ужас!

Сейчас там работает чрезвычайная комиссия.

18 августа.

Никак руки не доходят до записей.

В субботу, 12-го, я дежурил. В 4 ч. утра звонит мне Галактионов и просит зайти к нему.

– Вы могли бы полететь в 6 ч. на фронт, сделать статью маршала Новиков ко Дню Авиации?

– Могу, конечно.

Кончили номер, заехал домой, переоделся, позавтракал, поехал на аэродром.

Летел вместе с членом Военного Совета ВВС генерал-полковником Николаем Сергеевичем Шимановым: высокий, несколько тучноватый, с темными волосами, широким лицом. Очень приятный и простой в обиходе. Кроме того, летели: жена Новикова Елизавета Федоровна, молодая, приятная, простая, дочь от первой жены Светлана 15–16 лет, сын от первой жены – Лева, лет 20, студент дипломатического факультета, и сын члена Военного Совета 1-го Белорусского фронта – лейтенант Телегин, только что окончивший летную школу и отправляющийся на боевую стажировку. Пилотировал – генерал-майор Грачев, здоровенный, тучный, очень приятный летчик.

Машина – отличная (И-47). Кожаные кресла, отличная изоляция, радио, патефон. Сын Телегина летел с баяном, играл. Играл и Шиманов, потом он решил играть на баяне, как на рояле, положил его плашмя, мы держали и растягивали меха, а он перебирал клавиатуру.

Затем играли в «козла» – карточного, и Шиманов подбивал даже на «очко» Слушали патефон.

Погода была превосходной. Долетели до Сарн, взяли прикрытие и через час были на месте – под Люблиным, недалеко от Вислы. Летели всего около 5.5 часов.

Встретил нас генерал какой-то, усадил в «Виллис».

– А самолет надо отогнать на другой аэродром, километров за 60–70. там будет безопаснее, – сказал он.

Поехали. Чистенькое шоссе. По бокам – польские деревни, аккуратные домики с палисадниками, женщины, одетые так, как у нас в городе, цветники, костелы.

Приехали на место. Новиков жил в помещичьем имении, небольшой двухэтажный дом, немного похуже шмурловского, небольшой парк вокруг, сам помещик умер когда-то, а помещицу немцы увезли в Варшаву зато, что она не разрешала им ловить рыбу в своих прудах.

Еще дорогой Шиманов показал мне наброски заготовленной статьи. Я забраковал их и сказал, что все надо делать заново.

– Но успеете ли? Завтра надо обязательно вылететь обратно.

– Чай и машинистку, – ответил я. – Успею.

Сразу по прилете я встретил генерал-лейтенанта Полынина Федора Петровича, командующего 6-ой воздушной армией. Когда-то, в 1936-38 году, я много сидел с ним и писал «записки китайского летчика» – он был в Китае, летал на Формозу, потопил японский авианосец в из главной реке (забыл ее название). Мы долго тогда думали, как подписать статью и решили поставить подпись «генерал Фынь-По». После Полынину дали звание Героя, я приехал, сообщил ему об этом, он был растроган. За время войны я его не видел, но часто получал от него приветы. Сейчас я напомнил ему о подписи.

– Да, – засмеялся он, – оказались пророками, стал генералом.

Спустя часа два Новиков позвал меня. Мы сели за маленьким столиком втроем (плюс Шиманов), он потребовал пива (мы привезли с собой ящик), и начали дело. Новиков был в генеральских брюках и в нижней белой рубашке, коротко-стриженный, невысокий, плотный, с энергичным лицом, негромким спокойным голосом.

Я сказал, что ждем от статьи. Выступает впервые за войну, нужны принципиальные положения, скромные – но увесистые выводы, нужно показать, как руководил всем Сталин. Он согласился. Мы говорили около двух часов, я записывал все, что он говорил – см. коричневый блокнот – и первый вариант его статьи.

Я бы просил вас не улетать завтра, – сказал он. – Еще раз утрясем, подумаем. А я вас как-нибудь доставлю.

В разговоре чувствовалось, что он хорошо знает дело, хорошо знает полки, историю русской авиации (на следующий день он рассказывал со всем подробностями историю о том, как в первую мировую войну один летчик бросил в беде другого, речь шла о летчике, кажется, Желубинском, кинувшем Павлова впоследствии начальник воздуха; он разбился, кажется, в 1926 году).

Я вызвал машинистку, продумал план и часов в 10 сел за работу. Диктовал до трех. Новиков и Шиманов несколько раз подходили, спрашивали – не устал ли я. Новиков принес нам по чашечке пива. Потом подошел опять:

– Не знаю, Огнев, имени и отчества. Кончите – в столовой для вас и партнерши готов ужин.

Вино, помидоры, огурцы, паюсная икра, сыр, колбаса, холодный жареный карп (из здешних прудов), первое, второе.

Шиманов предложил спать в отведенной для него комнате. Перед сном прочел статью, одобрил ее и приказал положить у изголовья уже уснувшего маршала. Легли мы что-то около четырех.

Утром я проснулся часиков в 10. Маршал спит, Шиманова нет. Где? Оказывается, встал часов в 6–7 и отправился бродить с двустволкой по прудам – тут тьма уток. Но зарядов всего было 8. Трех уток подранил, но не нашли.

Новиков, проснувшись, сразу прочел статью. Понравилась. Мы сели на ступеньки крыльца, и он попросил сделать только две вещи: немного убавить ссылки на Хозяина («слишком много – не пропустит») и убрать речь от первого лица.

– Это нескромно. У нас не принято.

Шла суета, полковники готовили горы указов и приказов ко Дню Авиации, зло поглядывали на меня, но мы продолжали беседовать, снимались. Я попросил его пожелание к передовой – он высказал.

Речь зашла о таране. Я высказался против. Новиков и Шиманов поддержали.

– Это от неумения стрелять, – сказал Шиманов.

– Да, – согласился Новиков. – Но иногда таран оправдан: если доверен важный объект.

Очень налегал на искусство маскироваться облачностью, солнцем.