Текст книги "Дневники 1932-1947 гг"

Автор книги: Лазарь Бронтман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 49 страниц)

– Остались в живых только две девочки. Сейчас их помещаю в свой детский дом.

Усиленно приглашал остаться. Хвастал своим театром (журналисты приехали!), в котором и москвичи, и ленинградцы, и киевляне. Это – сборная труппа, составленная из эвакуированных и застрявших артистов и участников художественной самодеятельности.

При въезде в Мену встретили большой красный обоз, впереди на головной подводе – укреплены в рамке с цветами портреты Ленина и Сталина. Остановились, расспросили. Оказывается – обоз в фонд Красной Армии (в счет хлебосдачи? Нет! В помощь Красной Армии). Комсомольцы колхоза «Коммунист» из села Даниловка Менского района, 29 подвод, 100 центнеров ржи, 35 центнеров мяса и птицы. Село освобождено от немцев 19 сентября.

– Как же вы сохранили все это?

Молодая украинка, краснощекая, белозубая, на головной подводе, хохочет:

– Уберегли. В ямах было. Закопали.

Секретарь райкома спешно ищет духовой оркестр, чтобы встретить обозников.

Я снял этот обоз.

Переезжали Десну. Село Бондаревка (Черниговская обл.) за рекой полностью сожжено. Посреди села увидел вдруг: от хаты наполовину сохранилась печь, старуха садит что-то в печку. Среди кирпичей – к печке тропка протоптана. Рядом – старик лет 50 и его 15-ти летний сын ладят из обломков сарай. Это – семья капитана Степана Корнеевича Супруна. Старуха Ганна Зотовна, плача, рассказала, что вместе с другими ховалась в лесу, а ироды все спалили.

Сфотографировал.

Большинство сел, однако, уцелело. У населения сохранился скот, птица, хлеб, огороды. Живут крепко. Под селом Адамовка, Борзинского района Черниговской области встретили колхозников «Червоный Клич». Они сеяли рожь («100 га уже, надо еще 20»). Пять пар здоровенных откормленных быков. Как сохранили? Прятали в лесу.

Подъезжая к этому селу встретили крестьянку. Везла на лошади картошку. Мы остановились узнать дорогу. Рассказала, что мужа недавно взяли в солдаты, а дома – четверо детей. Мой шофер, чтобы успокоить, сказал, что сейчас многих мобилизованных возвращают обратно.

– Ох, если бы вернули мужика – я бы корову отдала бы, не пожалела.

Вот психология! За мужа, пожалуй, можно отдать и корову.

Въехали в Ичню – небольшой городок Черниговской области. Почти не разрушен, взорвано только спиртовой завод и два-три дома. По улицам маршируют партизаны, с винтовками и без, в красноармейской форме и в немецкой, в фуражках и зимних ушанках. На лбу – красная ленточка, у некоторых – в петлицах красные астры. Оказывается – ходят строем в столовую, в баню, несут охрану общественных зданий. Они из отряда, которым командовал нынешний секретарь РК Попко, комиссаром был Сычев. Остановил я одну группу, снял. Здоровые, ражие ребята.

– Давно партизанили?

– Нет, два месяца. Но держали в страхе всех немцев в Ичне.

– Вот бы таким ребятам полицаев, – засмеялся Непомнящий.

– Сейчас беда. – угрюмо сказал здоровенный детина с распахнутой грудью и в немецкой куртке. – Не дают нам с ними расправляться. То ли дело раньше…

У хаты РИКа сидит на бревнах несколько изможденных женщин с ребятами. Одна из них – Наталия Арна Коротченкова рассказывает: они из села Денисовка, Суземского района, Орловской области. Отступая, немцы погрузили их всех в эшелоны с детьми («всех-всех») и начали возить. Завезли потом в Оршу, заставили там работать на торфяных болотах. Давали 100 г. хлеба в день на работающего. Потом, перегнали сюда. Жили они на хуторе под Ичней. Сейчас пришли проситься обратно на родину. Председатель обещает отправить, как только дадут вагон.

Проезжали Прилуки. Весь центр уничтожен. Не бомбежка, а гранаты и поджог.

Ночевали в селе Пречистка, в 50 км. от Прилук (видимо, Яготинского района). Живут крепко, но грязно. Здесь, как и в других местах Полтавщины, осталось очень много мужчин. Их мобилизовали сейчас от 1926 года до 50-ти летних. Но затем всех 49-ти и 50-ти летних, а также родившихся в 1926 и 1927 г.г. отпустили по домам, официально – на с/х работы. Кроме того, после комиссий, отпустили слесарей, трактористов и еще уйму народа.

За завтраком мы пили самогон с 30-ти летним бригадиром Василием Митрофановичем Куприенко.

– Больше половины отпустили.

Жаловался, что очень неохотно народ ходит на колхозные работы. Все норовят на свой огород. Впрочем, так бывало и по другим местам, где мы бывали – нередко.

Сильно развит тут национализм – немцы постарались вовсю!

6 октября.

Утром выехали дальше, по направлению к Киеву. Стоит отличная, летняя погода. Тепло.

Проехали Борисполь – в 35 км. от Киева. Весь город сожжен и разрушен. Выезжая из города, встретили седого, оборванного старика. дал закурить, разговорились. Оказывается, житель соседней деревни Нестеровка (в 2-х км. от Борисполя) – Иван Кузьминский. 59 лет. По профессии – плотник. Сейчас собирает прутья.

– А при немцах (плачет) чистил сортиры, просил милостыню. Весь город сожгли, взорвали, какой город был! Рельсы взрывали так, что куски улетали за 300 м. А с жителями что делали! Люди рассказывают, что согнали 300 человек в подвал и сожгли живьем. А то взяли трех девок, связали косами и бросили в колодец.

И снова плачет.

8 октября.

Деревня Красиловка (под Киевом).

Находимся вместе с другими корреспондентами. Их тут – уйма. Кто-то насчитал 39 душ.

Он нас – майор Петр Лидов, майор Леонид Первомайский, фотограф Яков Рюмкин.

От «Известий» один майор Виктор Полторацкий, чудный парень, немного мечтательный, очень скромный, великолепный товарищ, высокий, худой, глаза на выкате.

От «Красной Звезды» – майор Петр Олендер, майор Константин Буковский, подполковник Жуков, майор Василий Гроссман, полковник Хитров, фотограф Кнорринг, на подъезде – Илья Эренбург и К. Симонов. Последнего я видел на Центральном фронте, он собирался подлететь сюда поближе к делу.

От ТАСС – майор Крылов и капитан Николай Марковский, фотограф Копыт.

От «Комсомолки» – Непомнящий, капитан Тарас Карельштейн, майор Гуторович (которого все зовут «Швейком»), фотограф Борис Фишман.

От «Иллюстрированной газеты» – капитан Фридлянд.

От Информбюро, «Советской Украины» и проч., проч., проч.

У большинства свои машины. Всех сортов – Эмки, Виллисы, полуторки, трофейные, а у кого-то даже 5-ти тонный Форд.

Страшно разнохарактерный и разнокалиберный народ. Лидов зовет их «шакалами» и во многом прав.

У всех на устах – когда будет Киев?

Большинство считает, что нескоро, через месяц-полтора. Среди населения – всевозможные версии (уличные бои уже «идут», подошли к Лавре и т. п.). Но точно никто ничего не знает.

Что-то за последнее время стали страдать газетчики изрядно. В Смоленске контужен Миша Калашников (при разрыве мины), в Харькове был ранен фотограф ТАСС Кпустянский, в Полтаве – ранили фотографа ТАССа Озерского.

Здесь, при вступлении в Миргород, налетел на мину (противотанковую) наш бывший работник, сейчас сотрудник фронтовой газеты «За честь родины» старш. лейтенант Шера Нюренберг (Шаров).

– Я почувствовал страшный толчок и потерял сознание. Очнулся метрах в 80, на коленках. Толи меня туда бросило, толи сам отполз. Лицо залито кровью, чувствую – изранены веки. Страшная мысль – ослеп! Жутко кричит шофер, он вскоре умер. Остальные двое отделались легко. Меня подобрали шоферы и отвезли в госпиталь. Первый день я находился в ужасном состоянии: не мог открыть глаз и все время думал, что ослеп. День был бесконечным. Да и потом, когда разлепили глаза и удалили из век осколки – врач-перестраховщик говорил, что ни за что не ручается. Пробыл в госпитале две недели. Весьма неприятно также, когда иглой лезут в глаз.

Из сводки СИБ исчезли все направления. «никаких существенных изменений». В местной газете вчера напечатана передовая «Изматывать силы врага».

Все время неумолчно гремит канонада с берега Днепра. Часто слышны разрывы бомб. Ночью иногда видны «фонари» немцев.

Вместе с Лидовым сделал несколько визитов. Позвонил секретарю Н.С. Хрущева подполковнику Гапочке.

– Заходите. Жду.

Зашел. Часовой направил в сад. Большой фруктовый сад. На траве лежат четыре человека: невысокого роста Гапочка, огромный толстый мужчина в штатском (как оказалось – зам. пред. СНК Украины Василий Федорович Старченко), стройный средних лет человек в полувоенной форме и с «лейкой» (секретарь ЦК КП(б) Украины по пропаганде Литвин) и майор (забыл фамилию). Поздоровались и легли. Разговор шел о том, как нужно палить и свежевать свинью. С шутками, прибаутками, подначкой. Потом вспомнили об обеде и украинских колбасах и как ими хорошо закусывать.

Нахохотавшись, Старченко и Литвин тут же на траве сели писать постановление СНК УССР и ЦК КП(б)У о помощи крестьянам сел, спаленных немцами. Гапочка сказал мне, что военный совет фронта на днях вынес уже два постановления о помощи Красной Армии населению освобожденных районов. К редактированию нового постановления привлекли и нас. Мы, в свою очередь, договорились о статьях по Киеву.

– В вашем распоряжении 5–6 дней, не больше 10-ти, – сказал мне Гапочка.

Вечером мы зашли к генералу-майору Строкачу – нач. партизанского штаба Украины. Он сказал, что по донесениям партизан немцы усиленно эвакуируют ценности и грузы из Киева, вывозят даже войска (это – сомнительно – Л.Б.) Часть населения уезжает на Запад, часть в Германию. Вокруг Киева усиленно роют окопы и строят укрепления.

Строкач – высокий, статный, представительный, с ленточкой на три ордена.

Говорит, что партизаны оказали большую помощь при переправах.

Днем был у генерал-майора – нач. оперативного отдела Тетешкина. «А, опять на наш фронт? Раз горячо – так сюда?» По-прежнему красные малярийные веки, веселый. Мы ему рассказали, что сегодня СИБ объявил о том, что после некоторой передышки для подтягивания сил Кр. Армии, вновь началось наступление на всем фронте от Витебска до Тамани, форсирован Днепр севернее и южнее Киева и в районе Кременчуга, занят Невель, Кириши, Тамань.

Генерал сказал, что южнее Киева наши передовые части закреплялись на захваченных правобережных плацдармах. Севернее Киева немцы наступали, а сейчас мы на отдельных участках ведем наступление, а на остальных закреплялись и отбивали контратаки. Контратаки солидные, до двух полков пехоты при 60–70 танках. За вчерашний день – 1300 самолетовылетов немцев.

– У меня вопрос. Если невпопад, можете не отвечать, – сказал я. Задача наших войск сейчас: сломить сопротивление противника или непосредственная борьба за захват Киева?

– Наша задача – взять Берлин!

– Где наибольшее давление противника?

– У Черняховского.

– А у Пухова?

– Гораздо меньше.

– Что говорят пленные?

– Немцы подтягивают силы: технику и людей.

– Нет ли живых приказов Гитлера?

– Нам известен только старый его приказ: держать плацдармы на левом берегу для обеспечения наступления 1944 года. Вот как далеко загадано!

Сажусь писать «Самолеты над Днепром». Завтра в 11 утра назначена встреча с Н.С. Хрущевым.

9 октября.

Газетный корпус все растет. Сегодня на самолете прилетели из Москвы четыре известинца: Женя Кригер, фотогрф Гурарий, Булгаков и Федюшев. Днем приехал наш фотограф Яша Рюмкин. Где-то бродит фотограф «Иллюстрированной газеты» Шайлет.

Гурарий рассказал новые печальные вести. В Новороссийске погиб наш корр. по Черноморскому флоту капитан Ерохин. «С боевого задания не вернулся» неистовый авиафотограф Кафафьян (прямое попадание над целью). Это был его полет уже на третьем десятке по счету.

Сегодня был с Лидовым у Хрущева. Он принял нас хорошо, говорили часа полтора. Внешне он изменился: потолстел, лицо очень усталое, сердитое, обрюзгшее немного. Видно, что он работает днем и ночью. Глаза красные от бессонницы. Очень простая хата, небольшая комната с большим столом, на стенах карты, простой стул, в алькове – кровать с двумя подушками.

Говорили об авторах по Киевскому номеру. Он назвал ряд фамилий, дал общие установки. Просил отметить: освобождение Киева – это освобождение всей Украины, нет сомнения, что потеряв Киев, немцы откатятся до старой границы. Победа – результат тесного союза украинского и русского народов, без этого она была бы невозможной. Отметить упорство и сопротивление украинцев оккупантам. Добавил, что было бы хорошо, если бы вспомнили Богдана Хмельницкого, который еще тогда заключил в Переяславе договор с русским царем, заложив основы русско-украинского союза. По предложению т. Сталина этот город скоро будет называться Переяслав-Хмельницкий. Вводится орден Богдана Хмельницкого трех степеней – т. Сталин дал принципиальное согласие.

– Это будет союзный орден?

– Да

– А герои других республик?

– Наверное, тоже будут. Не знаю точно. Вот орден Багратиона будет. Солдатский орден.

– А вы сами не напишете статьи?

– Нет, некогда. Это – нереально, надо посидеть над ней, не смогу.

– Когда взяли Харьков, вы в разговоре с Поспеловым просили отложить заказ до Киева.

– А сейчас до Львова, – смеется Н.С.

Я сказал, что должен готовить статью о битве за Киев. Добавил, что был на Центральном, который, видимо, содействует киевской операции. Н.С. сразу оживился:

– Вы, журналисты, часто подходите фотографически. Что значит содействует? Я не хочу ничего плохого сказать про Рокоссовского. Он талантливый полководец. Но положение определяется силами противника. Сколько против него танков?

– Три дивизии.

– Какие?

– Вторая, пятая, восьмая.

– Так они сейчас уже наши, как вы знаете. А против Воронежского фронта все время действовало 8-10 танковых дивизий. Вам известно, наверное, что главный удар он наносил на Белгородском направлении, а на Курском (Кромском) был вспомогательный. Здесь его танков было вдвое больше. Мы ведь тоже собирались наступать, но 20-го, а он начал 5-го июля. И вот потом все время имели дело с его танками.

– Какие были основные этапы борьбы?

– Прохоровка. Борьба за Ворсклу. Тут был сильный удар противника. Форсирование Днепра. Судя по всему, он решил очень цепко держаться за Днепр и не отдавать его. Но мы очень крепко зацепились. Для того, чтобы выбить нас с (такого-то) участка, нужно не меньше тысячи танков. Это не удастся.

– Верно ли, что он эвакуирует Киев?

– Это кто вам сказал – партизаны? К этим рассказам нужно относиться с большой осторожностью. На войне очень много врут, но больше всех – партизаны.

– Нам нужен самолет для отправления материалов в Москву.

– Это правильно. Самолет будет.

От него пошли к генералу армии Ватутину. Очень маленького роста, полный, с очень маленькими, но очень живыми и умными глазами. Шея завязана. На кителе – ленточки пяти орденов и медалей (у Н.С. – четырех). Просторная комната, большой стол накрыт картой насплошь (километровкой). В соседней комнате – постель. Простые деревянные стулья. Предварительно я позвонил ему по телефону, представился.

– Хорошо, заходите через полчаса.

Принял нас очень приветливо. Сели. Говорили тоже часа полтора. Я сказал, что прислан сюда, на этот фронт, поскольку он сейчас стал центральным. Командующий рассмеялся:

– Он уже давно центральный.

Я попросил рассказать об основных этапах борьбы за Киев. Ватутин очень подробно рассказал о немецком наступлении 5 июля, как и почему оно провалилось, что за тем последовало. Говорит он очень просто, без военных терминов, вставляет публицистические замечания, звучащие, как афоризмы («неудавшееся наступление – крупнейшее поражение для наступающего» и пр.)

Дальше он охарактеризовал этапы нашего наступления. Касаясь непосредственной борьбы за Киев, он сказал, что тут надо сначала бесспорно прорвать фронт противника, разбить его силы и только после этого овладеть Киевом. В свете его слов, эта операция выглядит совершенно самостоятельной, независимой от предыдущего наступления.

– Ожидал ли противник, что мы так быстро выйдем на Днепр?

– Безусловно не ожидал. Но все же он успел стянуть большие силы. Он пытался удержать за собой и предмостные укрепления на левом берегу. Немцы очень крепко держались в районе Дарницы и ушли оттуда тогда, когда мы вышли к Днепру южнее и севернее. Я был там, смотрел: серьезные укрепления. А в других местах – не очень. Но сам Киев укреплен.

Рассказал он о силах противника, охарактеризовал основные черты наступления, отметил отличную работу авиации.

В конце беседы пришел Н.С. Хрущев и прочел по служебному выпуску ТАСС румынские статьи, свидетельствующие о полной панике в Румынии.

– Вот дураки, – сказал Хрущев. – Сами себя секут сейчас.

11 октября.

Сегодня вечером был у командующего бронетанковыми силами фронта генерал-лейтенанта Андрея Штевнева. Чудная ночь, лунная, светлая. Ехали до него с час с провожатым. Недалеко, в стороне, над переправой висят немецкие люстры.

Генерал встретил нас (меня и Непомнящего) в той же пижаме, в которой я видел его в прошлый раз в августе. Он только что приехал из корпуса Кравченко, был зверски усталый.

– Сколько вы не спали? – спросил я.

– Вчера заснул часика на два.

Начиная беседу, я достал карту. Он резко схватил ее, склонился над ней и замер. Молча он смотрел на участок севернее Киева и думал. Пять минут, десять, пятнадцать. Изредка он бросал отдельные слова.

– Сегодня Кравченко пошел. С хода. Там на этом пятачке не удержишься для сосредоточения. Так что переправлялись через Днепр и прямо в дело. Бомбит, блядь, но ничего. Артиллерия? У нас своя артиллерия. Должен был сегодня он выйти к Ирпеню и к вечеру форсировать его. Вот жду донесения. Укрепления по Ирпеню? Солидные, еще наши. Я их хорошо помню. Серьезные. А оттуда ударить на Ворзель и западнее Святошино – на Житомирское шоссе.

– Тогда немцам надо тикать из Киева, – взволнованно сказал Непомнящий.

– А вы им подскажите, – усмехнулся генерал. – А с юга пойдет Рыбалко. Бо-о-о-льшая сила у него. Ну ему труднее – дальше, сил у противника больше. Контратаки? На Кравченко вначале кинулось 30 танков. Зажгли восемь, остальные ушли. Местность? Тяжелая: леса. Это только в кино танки ломают деревья. Силы противника? Восемь танковых дивизий: 2-я, 5-я, 7-я, 8-я, 11-я, 19-я и т. п., часть танков тяжелые, остальные средние, много самоходных пушек, в том числе «Фердинанды».

Он снова кинулся к телефону:

– Чайка! Чайка! Почему не даете Чайку?

Адъютант принес ужин, вина. Он угощал, сам не ел («не хочется»), усиленно потчевал.

– Давайте выпьем первый тост за Киев – предложил он.

Потом лег на койку, попросил веселой радиомузыки и долго рассказывал про детство (он был грузчиком с 12 лет, потом машинистом на юге в Мелитополе), вспоминая десятки имен и историй.

– Завтра поеду к Рыбалко, – сказал он.

Сидели у него часа три. Итак, битва за Киев началась.

12 октября.

Вечером был у и.о. нач. штаба 2-й воздушной армии полковника Катца.

– В 7:40 утра Рыбалко пошел. Была большая помощь с воздуха. Пошел в изгибе Днепра у Зарубену. Мы бросили туда всю авиацию. Непрерывные удары с утра и до вечера по узкому участку – чтобы дыхнуть было нельзя. За день 1200 самолетовылетов.

Судьба решится завтра – будет ясно: подтянет сюда кременчугскую группировку или нет. Подтянуть – оголит юг, не потягивать – туго тут. При благоприятном развитии судьба решится в 4–5 дней, при затяжке – две-три недели. Сейчас противник сильно готовится к контратакам. Видимо, завтра хочет вернуть положение. До этого – помогали Черняховскому отбивать контратаки.

14 октября.

Темна вода во облацах. За вчерашний день было продвижение, но небольшое. Позавчера наши войска прорвали первую линию обороны в излучине и продвинулись на 6 км. Сегодня – ничего. Немцы контратакуют силами до двух полков и даже двух дивизий при 100 танках. По официальным данным, как сообщил сегодня генерал Тетешкин, за вчера убито 6000 немцев. Можно судить о силе драки.

Вчера вечером собрались у «Комсомольцев» и майор Саша Гуторович пел под гитару песенки своего сочинения. Это солдатская батальная лирика. Полет слащаво, но искренне и доходит хорошо. Песенок своих он не публикует и считает их пустяком.

В связи с затяжкой, народ разъезжается. Позавчера улетели известинцы, сегодня – комсомольцы.

Вот одна из песенок Гуторовича:

ПИСЬМА.

Война! Война! Но как на грех,

Терзая и дразня влюбленных,

За тыщи верст и сотни рек,

На фронт приходят почтальоны.

Что письма? Так, любовный бред,

Страстей бесплодные желанья,

И через скуку длинных лет

В воображении свиданья.

Нет, им любви не заменить.

Они способны лишь тревожить

Те чувства первые любви,

Что нас значительно моложе.

Гонцы веселья и смертей

В конвертах с голубой одеждой

Их ждут с тревогой у дверей

Не потерявшие надежды.

Им надоело долго ждать.

Утешьте их. В краю родимом

Пусть не хоронит сына мать,

Жена не плачет о любимом.

Когда мы залпом их прочтем,

Они напомнят нам, что где-то

Всё существует отчий дом,

Жена и мирная планета.

Кто был разлукой искушен,

Тот знает: трудно жить влюбленным.

Мужья сильней ревнуют жен,

Чем жены их – к неверным женам.

А встреч все нет. Война! Война!

Поля, забрызганные кровью,

Судьбой распятая жена

Клянется честью и любовью.

Поди проверь за тыщи верст

Какие в доме перемены,

Кого сам Бог к жене занес,

Благословляя на измены.

А все ж сильнее счастья нет,

Чем почтальона стук в оконце.

С волненьем надорвешь конверт

И на душе – весна и солнце.

Будь я доктором в местечке

И умея тела вскрывать

Я б хотел в руках сердечко

Как галчонка подержать.

Чтоб почувствовать, как бьется,

Крылышками трепеща,

То, что нежностью зовется,

Иль – любовью, сгоряча.

Всех хирургов став смелее,

Я б сердца переменил

Чтоб тебя никто сильнее,

Чем я сам не полюбил.

16 сентября.

Перемен нет. Газетный корпус то убавляется, то расширяется. Короли отдали концы. Улетел Эренбург, Гроссман, полковник Хитров, Женя Кригер и мелкие подразделения, сегодня уехал и наш Первомайский. Зато сегодня неожиданно зашел ко мне единственный на всем фронте человек в морской форме – корр. «Красного Флота» капитан Вл. Рудный, а следом прилетел из Москвы фотограф ТАСС Дм. Чернов.

Рудный рассказал подробности гибели Ерохина. Он подорвался с катером на мине в Новороссийской бухте. Там же погиб и корр. «Красного Флота» ст. лейтенант Мирошниченко и еще кто-то (на берегу с десантом). Что-то опять пошел мор на газетчиков! Вчера стало известно, что под Брянском убит, подорвавшись на мине, редактор газеты «На разгром врага» полковник Воловец и тяжело ранен его ответственный секретарь, жена секретаря убита. На центральном фронте немцы разбомбили поезд фронтовой газеты «Красная Армия», погибли при том Марьясов и еще кто-то. Вспоминаю, как в прошлом году, вернувшись из армии в Валуйки, мы застали дымящийся вагон этого поезда, как раз перед нами его разбомбили.

Вообще возможностей – много. Позавчера Первомайский сказал мне, показывая на спецкора «Кр. Звезды» майора Константина Ивановича Буковского:

– Посмотрите на этого чудака, он сегодня был на Трухановом острове.

– Хорошо, что сегодня, а не вчера, – рассмеялся Костя. – Вчера немцы устроили вылазку из Киева на остров двухсот автоматчиков. Высадились ночью, пробыли до полудня, побили много народа, перестреляли жителей, забрали пленных и угнали скот. Сейчас ничего. Жарко конечно. Все под огнем: артиллерия, минометы, пулеметы, да и винтовки достают. Местные жители? Конечно есть – прячутся в ямах в лозняке. Зато вид на Киев каков!

Молодец Костя! Помню, с Центрального фронта он полетел в Чернигов. Это было примерно 20 сентября. 21 сентября наши передовые части вышли там к Днепру. 22 сентября мы получили от него телеграмму: «передал о Чернигове, был на Днепре, передал очерк».

Вчера немцы предприняли диверсию севернее Киева: ударили 5 дивизиями во фланг корпусу Кравченко. В дивизии, принявшей на себя удар, были корреспонденты «Кр. Звезды». Молодцы, просидели до конца, не драпанули.

Грызем день и ночь семечки. Пасмурно. Обстрел. Где-то рядом бомбежка.

17 октября.

Глубокая ночь. Только что закончил подвал об артиллерийском наступлении – «Со всего плеча». В хате все спят, душно, угар от керосиново-бензинового фонаря.

Нежданно-негаданно я остался один на этом фронте. Так сказать, из тяжелой артиллерии РГК превратился в полевую пушку. Я приехал сюда на помощь Первомайскому и Лидову. Но Первомайский ныл и напирал на редакцию, и ему разрешили выезд в Москву. Вчера он уехал. Я позавчера дал телеграмму о том, что дело тут затягивается и прошу разрешить выехать с материалами в Москву. Сегодня утром получил нежданно-негаданно предложение немедленно командировать в Москву Лидова (там получены немецкие снимки о Тане Космодемьянской, о которой он писал первым, еще в 1941 г.), а мне предложено пока задержаться. Днем Лидов выехал на машине в Москву, взяв с собой и моего сожителя Непомнящего. В итоге – я один. В гневе написал с Лидовым резкое письмо Ильичеву и одновременно дал телеграмму Лазареву, в которой указал, что мне необходимо по неотложным делам выехать на Центральный фронт и я прошу перебросить сюда Коробова (с Центрального) или Росткова (со Степного).

Погода испортилась в дым. Вообще осень стояла на редкость сухая и ясная. В последние дни начало сильно подмораживать, но светило солнце. Вчера все затянуло облаками, а сегодня весь день и сейчас всю ночь льет и льет. Это очень ни к чему. Так тут можно застрять до морозов. Вот уж ни к месту!

От скуки можно описать деревушку и хату. Деревушка грязная и, по сравнению с другими селами Украины, бедная. От немцев она почти не пострадала, так, пощипали жителей немного, но не палили, скот сохранился, птица тоже, посевы. Настроения, однако, явно наши. Это проявляется во всем, вплоть до того, что говорят «наши», а не «красные» или «русские».

Живу я маленькой чистой хате старика Федота Гавриловича Зозули. Ему 69 лет, бодрый, много работает, интересуется политикой и ходом войны, разбирается в событиях. Жена его – Софья Симоновна, маленькая старушка, хлопотливая и заботливая. Три сына – на войне. Но больше всех работает и печется о нас их сноха – жена младшего сына Саши, мобилизованного уже нашими войсками после освобождения села («трофейного солдата»). Он сейчас уже дерется где-то под Киевом. Зовут ее Маруся, ей 24 года, она беременна, но очень бодра. Недавно она ходила проведывать мужа и сделала пешком за сутки 80 верст.

Мы получаем продукты на руки, отдаем им и они кормят нас. Продуктов, конечно, не хватает и они много докладывают своего. Каждый день варят нам борщ – неизменное здешнее кушанье, на второе – кашу или картошку. Утром, в обед и вечером к нашим услугам молоко, а для меня – кислое молоко.

Мне уступили кровать с продырявленным пружинным матрацем, Непомнящий спал в каморке (сейчас его место занял мой шофер Саша), а хозяева размещаются на лежанке за печкой и на печке.

Хозяйство состоит из коровы, нескольких кур и кошки. Одну курицу нам гостеприимно сварили, сейчас их осталось штук пять, не больше. Большой огород дал уйму картошки и овощей. Кроме того, много картошки собрано с огорода в поле.

Не в пример некоторым другим местам, где мы бывали раньше, здесь охотно и аккуратно выходят на колхозные работы. В частности, Маруся почти через день ходит то на уборку артельной картошки, то на другие работы.

Общей страстью всех тут является семечки. Грызем их – и грызут их с утра до ночи. Удивительно прилипчивая штука: никак от них не отделаешься. И куда не придешь – всюду они.

21 октября.

Раз за разом получил несколько взаимопротиворечащих телеграмм из редакции. Все как полагается. В первой телеграмме Лазарев пишет, что выезд в Москву разрешен при условии быстрого прилете и отлета. Во второй телеграмме – разрешается выезд на Центральный фронт, как только приедет Брагин. Третья телеграмма предлагает (все получены в один день) в трехдневный срок сделать разворот о героях форсирования Днепра. Это было 19 октября.

В этот же день, едучи в штаб, встретил по дороге Брагина. Вчера он заехал ко мне и мы вместе колесили по начальствам. Были у Тетешкина, который сказал, что все без изменений. Вышгород, объявленный сегодня, 20.10.43 в сводке, за сутки 9 раз переходил из рук в руки, сейчас, вчера утром, немцы снова ворвались в него. Чем дело кончилось – неизвестно, нет связи.

Брагин ночевал у меня. Мы долго толковали о литературных делах, о военных. Он, с моих слов, уже увлечен киевской операцией, которая представляется ему чрезвычайно сложной и исключительно интересной.

– В каждой операции важнее всего определить, что думает противник, какой у него план – и тогда строить свой. Какой у немцев план? Защищать Киев? Отдать его? Когда? Из этого и будет видно, что нужно нам делать. А очень может быть, что у него нет никакого плана: часто он бывает просто дурак и уши холодные. Вот в Брянске у него не было никакого плана.

Я решил сделать так: собрать материал на Воронежском, взять часть по здешней газете, часть по Центральному фронту и ехать в Москву. Непосредственно по Киевской операции передал достаточно: два подвала – об артнаступлении и «У стен Киева» (позавчера). Брагин пишет «Битву за Киев».

Последние ночи немецкая авиация буйствует. Над нами летают почти непрерывно. Где-то рядом совсем бомбит. Стекла в хате дребезжат, как игрушечные. Для приманки, видимо, вокруг нас поставлены зенитные пулеметы и они мелко тявкают. Но мы уже привыкли и спим по первое число.

Сегодня утром выехал на Центральный фронт. Два дня ясно, и дорога просохла. До Чернигова ехали по великолепному Киевском шоссе – одно удовольствие. Дальше – грейдер. Сейчас остановились ночевать по тракту в селе Жавчичи, Черниговской области. Саша пошел промышлять самогон, а хозяйки разжигают печь для ужина.

Большинство сел по шоссе сожжены. Чернигов – одни развалины, улицы пустынны, редко-редко попадаются жители. И тем не менее, немцы ночами его бомбят. В стороне от шоссе – села целы, скот и куры тоже.

С позавчерашнего дня Воронежского фронта нет, есть Первый Украинский фронт. Пора!

23 октября.

Вчера прибыл на место. Всех застал на лицо. Дела с Гомелем затягиваются, наши войска предпринимают обходной маневр (по западному берегу Днепра). Результаты зависят от быстроты продвижения. пока идет средним темпом.

Ночевали плохо. Где-то рядом всю ночь клали бомбы. Стекла дребезжали, хата чувствовала. Слышали и свист бомб. Ночь ясная, звездная.

Сегодня весь день занимался бензином, да еще завтра придется потратить полдня.

Вечер начался опять с бомбежки. Вчера дал телеграмму о том, что материал весь собран (о героях) и предлагаю выехать с ним в Москву. Сегодня или завтра утром должен быть ответ.

24 октября.

Вчера получил ответ от Лазарева. Все, как полагается: Макаренку – в Москву, материалы с ним или самолетом, мне – обратно под Киев. Вчера же дал телеграмму о том, что обработка материалов – долгая песня и вторично прошу разрешения на приезд в Москву, хотя, мол, повторно просить и неприятно. Сегодня получили телеграмму – мне и Макаренко немедленно выехать под Киев, материал о Днепре слать самолетом или проводом. Для вящей убедительности телеграмма подписана не только Лазаревым, но и Поспеловым!