Текст книги "Дневники 1932-1947 гг"

Автор книги: Лазарь Бронтман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 49 страниц)

Функции распределились следующим образом: Поспелов, Ильичев и Лазарев занимались своими делами, Гершберг – все тыловые вопросы (в том числе строительство укреплений, производство оружия, подготовку резервистов), я военный отдел, Домрачев – партийный и сельхоз, Штейнгарц – секретариат, выпуск и иностранный. Баратов читал „Правду“ и все выходящие в Москве фронтовые и военные газеты.

Особенно трудно было составление первого номера. Причем, ЦК нам предложил сразу без отдыха делать второй. И когда мы часиков в 6 утра разделались с № от 19 октября, то немедленно стали составлять второй. Мы решили отразить в газете специфику и дать материал по строительству укреплений. Но оказалось, что Кирилл Потапов (который накануне посылал туда Макаренко, Кононенко, Винокурова и еще кого-то) в порядке бдительности перед отъездом изорвал эти материалы и бросил их в корзину. Извлекли их оттуда и сдали в набор. Так, кое-как, по кирпичику, составили газету (надо посмотреть номер, и сразу вспомнится, как ее делали).

Часиков в 8 мне поручили отвезти к нашему эшелону на Павелецкий вокзал людей. Я поехал с грузовиком по ним по их квартирам. Помню, как все нервничали, собирали вещи, забирали всякое старье, плакали. На улицах творилась страшная неразбериха. Все куда-то мчались, шли с рюкзаками, многие выступали из Москвы пешком. На вокзале – кромешная неразбериха.

По окончании работы над номерами (двумя) выяснилось, что наш эшелон еще стоит. Тогда мне поручили отвезти на вокзал 10 или 12 машинок. Воспользовавшись случаем, Гершберг, Магид и я решили отправить в Куйбышев по свертку белья и постель, чтобы было, где спать. Зашли домой, пусто. Сенька поснимал снимки жены и сына („будут немцы издеваться“). Я отвез. На вокзале – по-прежнему давка. На всех площадках – дозорные из работников эвакуируемых учреждений: не пускают посторонних. А они ломятся! Носятся слухи, что тот эшелон обстреляли, тот разбомбили. Поезд наш ушел часиков в 10–12 дня 16.10.41.

В течение следующих двух дней мы отправили еще несколько десятков человек – то с вагоном ТАССА, то еще с кем-то. И стали жить и работать. Числа 16 я переехал в кабинет Гершберга – и так вместе и провели всю зиму, тут же спали. Сначала в этом же кабинете поставили свои койки Курганов, Лидов и Калашников, но потом они переехали в соседнюю комнату.

Последующие дни слились сейчас в памяти в один. Перове время мы все чувствовали себя на колесах и почти не сомневались в том, что придется топать в Куйбышев. Парфенову было поручено держать наготове три ЗИСа и два (кажется) Эмки. Они и стояли на газу. Лазарев ездил разведывать дороги на восток – по шоссе Энтузиастов, по Щелковскому и пр. Все мы вооружились и спали с пистолетами под подушкой.

А газету делали честно. Решили изо дня в день давать о строительстве укреплений и давали, несмотря ни на что. 16-го или 17-го дали подборку о производстве вооружения (несмотря на возражения наших москвичей) и с тех пор давали почти ежедневно, хотя первую подборку делали с большим трудом, с натяжкой, вымучивая данные у секретарей райкомов по вертушке (в частности, я – у Пролетарского райкома). С хожу подхватили создание рабочих батальонов. По очереди писали передовые. Мы заставили даже комитеты по делам кинематографии и искусств для упокоения москвичей дать объявления „Сегодня в кино“ и открыть кинотеатры.

Лазарев ездил в Генштаб и возвращался хмурый.

– Если сумеем продержаться еще 2–3 дня, – говорил он, – тогда, видимо, удержимся: подойдет одна дивизия.

Больше всех нас волновал вопрос: в Москве ли т. Сталин? (тк мы этого и до сих пор не знаем: был ли он 16, 17 и 18 в Москве). 19-го вечером пришло знаменитое постановление ГКО об обороне Москвы за подписью Сталина. И сразу отлегло: Сталин в Москве, значит за Москву будем драться во всю и, видимо, Москву до последней возможности не сдадим. Я написал передовую о постановлении.

В последующие дни, несмотря на то, что немцы подходили к Москве все ближе, настроение было все увереннее.

Расшалившись, я и Гершберг предложили редакции выпустить „Огонек“ (вся его редакция отбыла в Куйбышев). выпустили, написали мы сами „Москва в эти дни“, позаказали материалы, затем выпустили еще один номер, потом выпустили „Крокодил“, „Большевик“. Затем я принял редактирование и выпустил еще два номера „Пионера“ (здесь оставался только секретарь журнала Валентина Алексеевна Поддубная). Так шли дни.

26 мая.

Сегодня был в полку (командир Герой Советского Союза подполковник Шинкаренко, чудный парень, молодой, веселый, небольшого роста с очень живыми глазами, три ордена Ленина). Передавали им 32 „Як-9“, построенных на средства полярников. Поехали ватагой: Папанин, Кренкель, Белоусов и пр. Я заехал за Папаниным. По дороге произошла забавная встреча: светофор задержал нас у пл. Маяковского. Рядом с нашей машиной остановился „Бьюик“, за рулем Ильюшин в генеральской форме.

– Сережа, здравствуй!

– Здравствуй!

– Нужна статья. О технических качествах наших самолетов. Давно обещал писать нам – вот и садись.

– Да ты дай хоть отдышаться и очухаться! Заезжай вечером, поговорим. Ладно? Ну пока!

Гершберг, сидевший в машине, искренне хохотал.

– Вот это по-американски! Не хватало ее тут же и получить!

Приехали к Папанину. В этот день он получил звание конт-адмирала. Тут же происходила примерка нового кителя. Мне от торжественно вручил значок „Почетного Полярника“.

Кренкель немедля набросился и потребовал новых анекдотов, за время, которое мы не виделись. Я рассказал.

Белоусов добавил. Затем появился нач. политуправления ГУСМП Валериан Новиков, который только что прилетел из Арктики. Летал с февраля, налетал 26 тыс. км. – с Орловым, Махоткиным, Крузе, Сыроквашей и др. Пошел треп.

Приехали. Торжественная передача (см. отчет в? от 28 мая), затем – газ. Я сидел рядом с Белоусовым. Не виделись с начала войны. Он мне рассказал подробности гибели „Сибирякова“. Произошло это в Карском море тогда, когда рейдер обстреливал Диксон. Точнее – не рейдер, а (по словам Белоусова) линкор „Адмирал Фон-Шпее“, который возвращался от Диксона на запад. Командовал „Сибиряковым“ капитан Качарава – грузин, чудесный парень. Немцы предложили ему спустить флаг. В ответ он храбро открыл огонь изо всех орудий, а их у него было кругом десять, из них старшая – трехдюймовка. Скорлупа против линкора! Бой продолжался две минуты. Спасся только один человек – кочегар Королев (или Голубев), его подобрал Черевичный – он лежал где-то на берегу у маячного знака.

Белоусов усиленно звал меня с собой. Он завтра снова уезжает на Север. Предстоит большая интересная операция, как он говорит, с „шумовым эффектом“.

Разговорился я за ужином с одним летчиком – лейтенантом Германом. Он сбил 12 самолетов. „Еще собью, но только, наверное, убьют. А очень жить хочется. Только не удастся“. Молодой, 23 года.

В редакции – небольшие перемены. Нас в отделе сейчас вагон: четыре зама: я, подполковник Яхлаков, кап. 2-го ранга Золин и сейчас вернули из армии Петра Иванова, кроем того, дежурит Сергей Бессуднов. Есть предположение (твердое) поехать мне в конце июня на Воронежский, я больше склонен на Западный, или по авиачастям. Буду говорить с Поспеловым. Коссов передан замом в экономический отдел.

Заказываем на 5 июня вагон для вывоза семей из Чернолучья. В Москве стоит холодная, дождливая погода. Температура= +10. И это лето!

Кожевников рассказывает, что за время войны погибло 150 писателей (в том числе Гайдар, Алтаузен, Розенфельд, Лапин, Хацревин и др). Кстати, Анохин был убит бомбой.

ДНЕВНИК СОБЫТИЙ 1943 г

Аннотация: События на фронтах. Поездка на Центральный фронт. г. Ефремов, Ливны, Курск. Поездки по частям. Беседа с Телегиным. Поездка на Воронежский фронт. Штурмовой корпус Каманина. Возвращение в Москву – описание освобожденных территорий. „Песенка военкоров“ Симонова

Тетради № 22–23 – 03.06.43–03.09.43 г.

3 июня 1943 г.

На фронтах все еще тихо. Идут более или менее серьезные бои в районе Новороссийска (инициатива – наша, но дело подвигается очень туго) и все. На остальных участках – вылазки, прощупывания, действия найперов. Дня два-три назад германский обозреватель генерал-лейтенант Дитмар выступил с большим обзором, в котором (не первый уже раз) проводит следующую концепцию: война вступила в новую фазу, немцы в начале выиграли пространство и теперь могут не наступать, им даже выгоднее не наступать, не всегда наступать выгоднее, противник вынужден будет наступать, нельзя недооценивать силы и потенциал союзников. Другими словами, как заявил мне вчера полковник Сергей Гаврилович Гуров (зав. военным отделом Информбюро) – немцы провозгласили не „блицкриг“ а „зиц-криг“ (стоячая война).

Зато воздушные бои становятся все ожесточеннее. Англичане усиленно долбают промышленные центры Германии и Италии, сбрасывая в иные налеты по 1500 тн. бомб. Наша АДД систематически бьет по узлам и дорогам. Немцы рвутся к нашим узлам. Сегодня опубликовано сообщение, что, например, 2 июня на Курск было совершено 5 налетов, в которых участвовало 500 немецких самолетов, сбито…. штук. Вчера прилетел с Северо-Кавказского фронта Я. Макаренко. Он рассказывает, что в воскресенье был один из многих налетов на Краснодар, прилетело 100 самолетов. Яша был на аэродроме, а Мартын Мержанов в это время спал в городе, выспался плохо.

Ждем налетов на Москву. Вчера было собрание партактива Москвы. С докладом о развитии промышленности выступал т. Щербаков. (Основное требование: к концу года по валовому выпуску достичь довоенного уровня, в Москву возвращаются многие заводы). Шел разговор там и о МПВО. Докладчик усиленно напирал на это и сообщил между прочим, что за последние полтора месяца т. Сталин четыре раза вызывал москвичей по этому поводу.

Усилились лекции и инструкции по радио. На улицах снова появились колонны людей в противогазах, у нас прошла учебная химическая тревога.

26 мая я был в одном полку на передаче самолетов „Як-9“. Вспомнив одно указание Хоязина, решил в отчете указать марку. Информбюро запротестовало. Я с Гершбергом позволили наркому авиационной промышленности Шахурину. Он заявил, что самолет воюет и указывать марку можно и даже следует. Я – к Поспелову. Он начал искать Щербакова, не нашел, позвонил тому же Шахурину. Тот снова подтвердил и рассказал об одном разговоре с Хозяином, когда он говорил, что мы афишируем вражеских конструкторов и не показываем своих. Поспелов оставил марку „Як-9“ на свой риск.

Через пару дней Гершберг мне сказал, что ему звонил Шахурин и сообщил:

29-го мая у Хозяина было совещание по вопросам авиации. Присутствовали все члены ПБ и авиаторы, не было только Щербакова. Шахурин вспомнил о нашем звонке и сказал, что надо бы писать о наших машинах так, как они заслуживают. Хозяин ответил:

– Я уже говорил однажды, что это безобразие. Мы пишем „Мессершмитт-109“, мало того, – добавляем „Ф“ или „Г“, иди даже „Ф-4“. А наши – либо „Як“ просто, либо ястребки. Чем Яковлев хуже Мессершмитта? И Яковлев не хуже, и „Яковлев“ лучше. Надо показывать те самолеты, которые уже воюют. Надо, чтобы наши люди знали марки наших самолетов и наших конструкторов. Надо писать „Яковлев-7“, „Ильюшин-2“, можно и сокращенно, но и полностью. Вы, тов. Новиков, проследите за этим.

Тогда Шахурин заявил, что и Новиков тут, как и он сам, не при чем. Надо, чтобы т. Щербаков, как шеф печати, дал указания.

– Хорошо, – ответил Хозяин. – Я ему обязательно сегодня же об этом скажу, не забуду.

Об этом разговоре я узнал ночью в воскресенье и сразу в одной заметке назвал „Ильюшин-2“. В понедельник мы не работали, во вторник (с 1 на 2 июня) я дал корреспонденцию Руднева об истребителях и вынес в ЗАГОЛОВОК: „Яковлев -7“. Эффект потрясающий! Сегодня даем корреспонденцию Толкунова „Ильюшин-2“.

4 июня.

День нормальный. Солнце. Тепло. В 5 ч. вечера у нас, на небольшом устроенном мною собрании, выступил с сообщением о своей поездке в США и Англию кинооператор Владислав Микоша. Он совершил чудную кругосветку. Выехал из Москвы в Архангельск. Оттуда – конвоем в Англию, побыл там 1.5–2 месяца и морем в США. 2–2,5 месяца там и через Тихий океан – в СССР. Рассказывал он очень интересно (есть стенограмма). Будет писать нам 3–4 очерка. Когда он несколько дней назад зашел ко мне – я его сначала не узнал. Он был у меня раньше, после севастопольской эпопеи, где он находился до конца и снимал фильм „Черноморцы“. Маленького роста, живой, с сухим лицом и очень живыми глазами, с гладко зачесанными назад волосами и тонкими губами. Сначала он был в мундире старпома капитана торгового флота, со всякими нашивками. На доклад пришел в отличном синем костюме с орденом Красного Знамени (награда за Севастополь). Говорит медленно, чуть запинаясь, много строит на деталях, подмечает смешное. На руке – перстень.

– Это что?

– Это талисман. Я после Севастополя стал суеверным.

Сегодня выпустили 2-й военный заем. Я поехал днем на митинг на Трехгорку. Прошло очень дружно (см. номер от 5 июня).

Вернулся, написал и зашел домой. В 10:45 вечера, во время передачи „последних известий“ вдруг раздался уже отвычный мужской голос „Граждане, воздушная тревога“ Сначала я подумал, что это – учебная, потом сообразил, что никто не станет устраивать ее в первый день займа.

Заревели сирены. И я опять почувствовал знакомое сосущее ощущение в груди и какое-то желание немедленно чем-нибудь заняться. Я вышел на балкон. Во дворе с шумом и весельем люди шли в убежище, дежурные загоняли их, они старались остаться на воздухе. Близкой пальбы, бомб не было, и поэтому все (а среди наших жильцов уже больше половины не бывавших под тревогой) отнеслись к налету несерьезно.

Прислушавшись, можно было различить чуть слышную редкую далекую канонаду. Небо было чистым, прожекторов нет.

В 1:30 дали отбой. Очевидно, это было прощупывание наших средств ПВО. Мне это не нравится, после прощупывания (разведки боем) обычно начинается бой. И как раз мы вызвали сюда семьи!

Работники ПВО говорят, что лезла довольно большая группа самолетов, прорвалась в защитную зону, но к городу не пролезла.

5 июня.

Тихо. В час ночи началась канонада уже городского кольца. Я вышел на балкон в редакции. Шарили по горизонту прожектора, в небе – тучи, рвались красные блестки зенитных снарядов, на тучах отблескивали выстрелы зениток кольца. Через полчаса все стихло.

Народу все это не нравится. Видимо, дошел черед и до Москвы.

В ночь на сегодня Лазарев уехал в командировку в Горьковскую область, примерно на неделю. Постановлением редколлегии и.о. зав. отделом назначен Золин.

Сегодня узнал, что тяжело ранен Борис Изаков. Он несколько лет работал у нас, был нашим собкором в Лондоне, затем сидел в аппарате. Перед войной работал в „Огоньке“, с первого дня – на Северо-Западном фронте. Лектор, награжден, последние полтора года был в газете „За родину“. Недавно снова отправился к партизанам. Внезапно разгорелся бой с карателями. Командир приказал ему (как представителю фронта) уйти в тыл и дал провожатого. На пути шальная пуля попала во взрыватель гранаты, висевшей у провожатого на поясе. Она взорвалась, от детонации взорвалась и другая. Провожатого пополам, Бориса – тяжело ранило в бедро. Его переправили через линию фронта, сейчас лежит в госпитале СЗФ, состояние тяжелое.

Дня два-три назад позвонил мне один паренек, сказал, что отправляется в тыл к немцам, хочет писать, поэтому не приму ли я его… Зашел. Высокий, худощавый паренек с бегающими живыми глазами, одет в штатское, в плаще. Представился.

– Простите, я вас не знаю. У вас есть какие-нибудь документы?

Он рассмеялся:

– Вам какие: русские, украинские, немецкие?

И рассказал:

– Позавчера мы должны были улететь. Но когда ночью приехали на аэродром – выяснилось, что откладывается. Вернулись в Москву. И тут вспомнили, когда остановил патруль, об осадном положении. У нас автоматы, гранаты, документы, конечно, только немецкие. Говорим: нет документов. В комендатуру! Ели выпутались.

Ночь с 9 на 10 июня.

Воздушная война все разгорается. За последний месяц – полтора мы систематически печатаем сообщения о налетах АДД и дневной авиации на узлы и города, занятые немцами. Они, в свою очередь, систематически бомбят Краснодар, Ростов, Ленинград, Курск. 2 июня в налете на Курск участвовало до 500 самолетов. За последние дни они три раза бомбили Горький. Сегодня печатаем сообщение о налете 70 самолетов на г. Волхов.

Сегодня в 22:50 объявили тревогу и в Москве. Через 10 минут запалили зенитки. Были явственно, хотя и не все. Над городом – по уверениям москвичей – было 1–2 разведчика. Бомб не видно. Отбой дали в 1:50. Тревога длилась 3 часа.

В редакции вновь созданы пожарные команды из сотрудников, введены их дежурства.

11-13 июня.

Все нормально. Как будет дальше?

В пятницу, 11 июня, был мусульманский праздник. Отсюда, видно, пошла пословица: семь пятниц на неделе. Мудрый народ!

15 июня.

Приехали наши! Весь день выгружали вещи в дыру забора из вагона. Умаялись, как собаки.

19 июня.

Сегодня в 1 ч. дня поехали несколько человек из редакции на Даниловский рынок. Там, в одном доме на Малой Тульской, было проведено публичное учение по тушению тяжелых немецких авиазажигательных бомб. Эти бомбы были сброшены немцами во время последних налетов на Горький и не взорвались (а вообще не взорвалось и не зажглось много бомб). Собралось много народа: секретари райкомов, директора заводов, моссоветчики во главе с Прониным, пожарники и др. Для испытания выделили один шестиэтажный дом, основательно пострадавший во время бомбежки 1941–1942 годов (зимы). Испытывались 50 кг. и две 170 кг. бомбы. Прошло все мирно. Описание этого действа – см. завтра в „Правде“, немного снимал.

Магид рассказывает:

– В редакции „За индустриализацию“ работала до войны библиотекарша. Редактор брал и не отдавал книги. Она воспротивилась и перестала ему выдавать. Ах так! Он вызвал секретаря парткома и решили сменить библиотекаршу. Объявили ей: мол, ответственный пост, можем доверить только коммунисту. Не зная, где найти правду, она написала письмо Сталину и опустила у Спасских ворот. Сама пошла опять в „ЗИ“, добиваться встречи с редактором и ликвидировать дела. Буквально через 3 часа ее там разыскал чекист, посадил в машину и, ничего не объясняя, повез в Кремль.

Ввели ее в кабинет. В сборе – все члены ПБ. Суть дела не излагается: видимо, говорили уже до нее. Сталин предложил постановление:

1. Ее немедленно восстановить

2. Редактора снять

3. Секретаря судить

4. Поручить т. Щербакову провести собрание парторганизации „ЗИ“ с выявлением зазнавшихся коммунистов.

(Она сама об этом „сне“ рассказывала Магиду.)

5 июля.

Надо отметить несколько постановлений.

На днях т. Сталин подписал постановление ПСО в восстановлении трудколоний НКВД для беспризорных (разогнанных уже при Ежове). т. Берии предложено в течение, кажется, двух месяцев открыть колонии на 50000 детей. Начинается серьезная борьба с беспризорностью.

28 июня „Комсомольская правда“ зверски напутала. Публикуя постановление СНК на первой полосе о присвоении звания генерал-майора Крюченкину, они вместо подписей Сталин и Гадаева дала Калинина и Горкина. Последовало постановление ЦК. Зам. редактора т. Глязермана снять и объявить строгий выговор, зав. корректурой – строгий выговор, корректора – снять, редактору Буркову – выговор и предложение ликвидировать хаос и беспорядок в хозяйстве.

У нас сейчас всерьез задумываются об изучении языков. Сигнал очень серьезный. Надо бы и мне заняться этим. А то когда-то принимался и за немецкий, и за французский, и за английский, да все не всерьез.

В конце июня нач. военного отдела полковник Лазарев заявил мне, что мы оба должны выехать на фронт для инспектирования военных корреспондентов, ознакомления с условиями их работы и т. д. Лазарев взял на себя Брянский, Центральный и, возможно, Воронежский, я должен был поехать или полететь на Юго-Западный, Южный и, возможно, Северо-Кавказский фронта. Срок месяц-полтора. Если начнутся события – то на деле разумно определяться.

Лазарев уехал 1 июля. Так как я не в кадрах, то надо было испросить разрешения на поездку у ЦК и пропуск у ГлавПУРККА. И когда я уже был полностью изготовлен к поездке, позавчера раздался звонок. Звонил старший инструктор отдела печати ЦК Сатюков.

– У меня к Вам просьба: 12-го – совещание редакторов армейских и фронтовых газет. Напишите ваши соображения об их тематике: что из газетных отделов (не в структуре, а на полосе) изменить, что добавить. Кстати, Вы собирались на фронт? Придется задержаться. Нельзя, чтобы и начальник и его первый зам. одновременно уезжали. Я так докладывал т. Пузину (зав. отделом печати) и он согласился.

Фу ты ну ты! А я уже так изготовился. Собирался отсюда мотануть прямо до Ростова на машине. В тот же вечер капитан 2-го ранга Золин, оставшийся за Лазарева, звонил Пузину и получил тот же ответ. То же сказали и секретарю партбюро Домрачеву, когда он был в отделе печати.

Позавчера был в ГлавСевМорПути, зашел к Кренкелю. Он остался за Папанина (вернее – за него остался Каминов, но он болен). Эрнст страшно мне обрадовался, начал расспрашивать о новостях.

– Расскажи о трепе. Я сейчас всех выгоню.

Страшно интересовался, где можно смотреть заграничные картины. Жаловался, что его младшая дочь выросла и стала проблема ее времяпрепровождения, совсем нет знакомых молодых людей, не с кем даже в кино сходить.

Потом начал душевно жаловаться на свое немецкое происхождение и фамилию.

– Ну чем я виноват, что дед из Тюрингии? Будь на моем месте какой-нибудь Иванов – живи и радуйся. Кремлевку дают, паек дают, машина есть и работы большой не требуют. Я терпел-терпел и написал Хозяину письмо: очень короткое – четыре строчки моим размашистым почерком. Что писал? „Очень прошу удовлетворить мою большую человеческую просьбу и послать меня на фронт“. Потом позвонил т. Поскребышеву. Он адресовал меня к т. Маленкову, и тот сказал ждите и не рыпайтесь. Потом звонил другим, они мне сказали, что мое дело на полочке. Вот и сижу, жду. Очень хочется опять на струю!

Зашел разговор о Хавинсоне. Эрнст задумался и сказал:

– Как ты думаешь, стоит мне засесть за английский? Немецкий я хорошо знаю, а английский сейчас ведь всеобщий.

Я одобрил.

Все ждут второго фронта. У всех (особенно после сообщения Совинформбюро об итогах двух лет войны) впечатление такое, что союзники волынят. Недавно слушали об этом доклад Гере.

Сегодня были в Эрмитаже на „Марице“. Очень эффектная постановка. Вернулись, поужинали. В 23:45 вдруг раздались позывные. „Значит будет последний час, видимо, где-то началось наше наступление“ – вот первая мысль у всех. Но радио передало вечернее сообщение Совинформбюро о начавшемся наступлении немцев на Орловско-Курском направлении и на Белгородском. Участки почти прошлогодние, но началось оно позже на месяц и масштабы неслыханные: за день подбито 586 танков и 203 самолета!

До глубокой ночи звонил телефон. Звонили мне, звонил я. От Москвы до района боев 280 км. Женька считает, что им удалось серьезно вклиниться и бои идут на всем протяжении от Орла до Белгорода. Я думаю, что влезли неглубоко, в отдельных местах, и шли двумя узкими сравнительно колоннами. План, видимо, старый: рассечь фронт и обойти Москву с востока.

Ночью я позвонил Ильичеву и предложил перебросить туда срочно Полевого и Макаренко. Так как трудно будет со связью, то послать „челноком“ Толкунова или еще кого-нибудь, пусть мотается от Москвы до района боев и обратно, привозя материал. Ильичев считает, что людей там хватит. Видимо, не хочет решать без Поспелова и Золина.

По-моему, пора сейчас бросить игру в военно-морские ранги и подчинить работу отдела интересам газеты. а не принципам субординации. Буду говорить об этом с Поспеловым.

6 июля.

События на фронте стали чуть яснее. Сегодня в 11:15 вечера Совинформбюро по радио дало (впервые такая формулировка) „оперативную сводку за 6 июля“. Отныне дневные сводки печатать не будем. В оперсводке сообщается, что продолжались упорные бои. На Курско-Орловском направлении все атаки отбиты, на Белгородском противнику ценой больших потерь удалось незначительно продвинуться на отдельных участках. Укокошено за день 423 танка и 111 самолетов.

Наш активист с Центрального фронта капитан Пономарев телеграфирует, что бои 5 и 6 июля идут южнее Орла, что немцы начали интенсивный артподготовкой + авиамассаж, в отдельные моменты в воздухе одновременно висело до 250 немецких самолетов. Прижимаясь к огневому валу, шли танки, группами по 20-50-100 машин. Успеха, по его словам, противник не достиг.

Вечером мы вызвали по телефону Брянский фронт. Нам сказали, что вчера там, юго-восточнее Мценска, немцы сунулись было двумя полками пехоты, им дали по зубам, они потеряли 600 человек и отошли. Сейчас там тихо.

Иностранная печать восприняла события горячо. Англичане и американцы пишут, что началось третье решающее наступление, что идут танковые бои невиданных еще масштабов. Немцы вчера молчали, а сегодня сообщили, что в ответ на местные действия германских войск, большевики предприняли яростные контратаки, которые перешли в ожесточенные бои. Видимо, они заранее готовят плацдарм для оправданий в случае провала наступления.

Яков Зиновьевич считает, что это еще не генеральное наступление, во-вторых, что еще не ясно направление главного удара.

Посылаем туда Полевого и Кирюшкина.

Центральный фронт, 1943 г.

13 июля

В 2:30 дня я с Яшей Макаренко выехали на Центральный фронт. К вечеру доехали до Тулы, пообедали и в сумерках прибыли в Ясную Поляну. Заночевали в деревне. Встретили здесь полковника Воловца, рассказавшего о том, что 11–12 июля начались активные действия на Брянском фронте. Вот и думай – куда ехать? Одначе, решили все же продолжать держать старый путь.

Встретил тут, между прочим, 5–6 человек, которые меня знают, а я их нет. Обычная история.

В числе прочих оказался некий Володарский, начальник издательства газеты „На разгром врага“. Лишь утром я вспомнил, что он был помполитом на ледоколе „Садко“ в 1935 году.

14 июля.

Утром встали в 6 ч. Зашли в усадьбу Толстого. Внешне там все осталось без изменения по сравнению с тем, как я видел раньше, до войны. (но м.б. уже восстановили после немцев). Лил проливной дождь. Прошли мы с Яшей к могиле Толстого. Она полностью приведена в порядок, за ней, видимо, следят: аккуратно обложена дерном, сверху уложены в рядки (линии) полевые цветы и у основания четыре гриба! Ребята!

Поехали. Пообедали в Ефремове. Город сильно побит. Оттуда – в Елец. Дорогой все время объезжали артиллерию, мотопехоту, минометы, идущие на фронт. Очень приятно. Дорога приличная.

Жительница Ельца (работница связи) рассказывает, что город сильно бомбят, но последнюю неделю тихо (после того, как начались операции на Орловско-Курском направлении). Жалуется на дороговизну: картошка – 120 р. котелок, ягоды – 20р. стакан, яйца – 14 р. штука.

Сейчас сидим за Ельцом, машина разладилась – вот и записываю.

Вечером проехали Ливны – город весь состоит из коробок – вес дома разрушены бомбежкой. Ни одного целого дома мы не видели. На выезде мы спросили регулировщика:

– Где можно переночевать?

– До ближайшего селения 4 км, но оно все разрушено.

И впрямь, доехали до села Борково – одни руины. Но люди живут в подполах, в блиндажах, в землянках. Поехали дольше – ст. Каратыш – тоже самое.

Решили свернуть с шоссе, поискать что-нибудь целенькое.

На шоссе встретился паренек лет девяти-десяти:

– Командиры, дайте денег выкупить рожь из колхоза.

– Зачем?

– Кушать.

Дали рублей 20. Глаза горят.

Отъехали километров 5 и приехали в село Барановка. Когда-то было 500 дворов. Семь месяцев в прошлом году были под немцем. Всех жителей они выгнали в Щигровский район. Когда наши в ноябре выгнали немцев – все вернулись, хотя и знали, что тут одни пепелища.

Зашли мы на одно такое – там живет в скотном сарайчике семья завхоза колхоза: жена, три девочки, младшей года два. У всех раздуты животы.

– Отчего? Три месяца не видели хлеба, траву едим. Вот и раздуло. Неужели опять немец придет?

– А как вы зимой будете

– Построимся.

Дали мы им кило хлеба. Смотрели, как на лакомство. И это Орловская область!

Заночевали в одной уцелевшей хате. Живет тут три семьи. Одни женщины и дети. И все-таки чисто. Вечером – светло, лампы сделаны из снарядных гильз. Поставили для нас самовар. Сами пить чай отказались – отвыкли, мол. Сколько ни упрашивали – не помогло. Погода улучшилась, светло, луна.

Выехал я довольно внезапно, хотя разговоры велись несколько дней. Редакция все боялась меня отпустить, чтобы не сесть впросак в остром случае.

Так как с материалом было туго, то мне перед отъездом пришлось сделать две вещи: одну – о действиях авиации на основании беседы с начальником оперотдела ВВС генерал-майором Журавлевым, вторую – о танках – по беседе с генерал-лейтенантом Вольским. Оба считают, что силы у немцев больше. Обе беседы дал в номер за подписью Огнева. Уезжая из редакции, встретил Кушнера: он сказал, что у них на правом фланге началось оживление.

Вспоминается доклад Гере. Всего за неделю до 5 июля он говорил, что немцы вряд ли начнут наступление и высказывал радужные надежды на второй фронт. Но разве десанты в Сицилии – это второй фронт? Не даром наши газеты дают сообщения об этом петитом, верстая на одну колонку.

15 июля.

Дорогой хватили зверской грязи. С утра пошел дождь. Затем рванул ливень. Шоссе закрыто – ремонтируется. Ехали по объездным дорогам. Почти на каждом шагу они была перегорожены застрявшими машинами, преимущественно цистернами. Нас никто не обогнал – в такую погоду торопятся только газетчики. Ломили через грязь и лужи, как ледокол, машину накрывало грязью с верхом. Навстречу машины изредка попадались – большинство везло остатки наших сбитых самолетов.

У деревни Николаевка, застряв в грязи, мы явно услышали канонаду тяжелых орудий. Как узнали позже, это палили наши, перейдя в атаку на некоторых участках фронта.

Днем прибыли на место, в Политуправление, вблизи с городком Свобода, село Опалиха. Встретили тепло. Огромное количество знакомых. Только парикмахера старого нет – а я-то дорогой рассказывал Макаренко, что как только парикмахер Каминский начинал меня брить – немедля играли зенитки. Сейчас вместо него девушка – Раиса. Сел я бриться – и как по щучьему велению – пальба.

Встречавший меня первым кинооператор Казаков, увидев знакомое лицо с „лейкой“, решил сделать мне приятный сюрприз. Он отвел меня в сторону (для секретности) и доверительно сообщил:

– В село Н-ское привезли „Тигра“. Можно снимать, как угодно и делать с ним, что хотите. Не прозевайте!