Текст книги "Дневники 1932-1947 гг"

Автор книги: Лазарь Бронтман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 49 страниц)

Взяли с Сенькой свои ужины: по ложечке красной икры и два ломтика сыра, закуску от обеда (ломтик мяса и грамм по 10–15 масла), завернули все это в газету и – ко мне. Оставалось у меня чуть-чуть водки дома. Подняли Митьку, он натер редьки. Водки хватило по полторы рюмки. выпили, провозгласив тост за Москву, закусили этим ужином из 5 блюд, выпили по стакану кофе и Сенька разошелся (домой).

Сейчас – 10 утра. Надо спать. Вставать – в 4 ч. дня.

27 октября.

Положение на фронте без особых перемен. Лишь южнее Новороссийска (вернее – восточнее Туапсе – такая формулировка появилась сегодня в сводке) немцы добились небольшого успеха. В течение месяца борьба шла за ущелье, ведущее от Ладыженской к Туапсе. По этому ущелью проходит шоссе Туапсе-Майкоп, следовательно, по нему можно пустить танки к побережью. Судя по всему, немцы все-таки влезли в горло ущелья.

Надо записать несколько рассказов ребят.

19 октября были у меня Изаков, Марьямов и Голованивский.

Борис Изаков – бывший наш корреспондент в Лондоне, зам. зав. иностранным отделом, с первых дней войны находится на Северо-Западном фронте. Сначала был в одной дивизии, участвовал в боях, дрался, водил в атаку, отличился. Затем работал в партизанском отряде ПУ фронта, а последние месяцы – во фронтовой газете «За Родину». В августе он был в Партизанском крае, приехал на празднование его годовщины, а через несколько дней нежданно-негаданно оказался вынужденным ограждать натиск карателей. Он пробыл там еще около месяца, присутствовал до конца разгрома края. Об этом вчера напечатали его подвал «Борьба продолжается». По словам Бориса, они мирно сидели в одной деревеньке, когда вдруг прибежал связной и сообщил, что идет неприятель. Выбежали на околицу, залегли. И вот видят, метрах в 300 поднимается ражий мужик с красным флагом и кричит «Сдавайтесь, еб вашу мать». В ту же минуту раздалось несколько выстрелов и он упал. Заговорили наши пулеметы, уложили несколько десятков карателей, отбили натиск. Так началось. Борис рассказывает, что среди карателей довольно много русских (полицейских). Партизаны расправляются с ними совершенно беспощадно.

Сообщил он об одном обыске, о котором я не знал. Если в партизанском отряде, лишенном базы в деревне, есть раненые, а надо передвигаться, «то их убивают, или они сами стреляются». «Таков суровый закон леса». Врет поди?

Два любопытных факта. Кое-где очень благоволят партизанам. В одном селе поп исправно читал проповеди, служил обедни, а затем говорил «а теперь, православные, послушаем сводку Информбюро» и читал сводку, полученную от партизан. В другом районе поп был в партизанском отряде. Когда командир выбыл – выбрали попа, как самого активного и смелого бойца. Его наградили Красной Звездой. Приехал он в Ленинград получать орден. Вручает Жданов. Говорит ему:

– Вы бы, товарищ (имярек) постриглись, а то уж больно на попа похожи.

– Да ведь мне, А.А., после войны опять на прежнюю работу возвращаться.

– На какую?

– Да я – батюшка!

Хохот. Уехал, и по сей день командует отрядом.

Борис написал книжку о Партизанском крае. Его наградили Красной Звездой, он – старший батальонный комиссар.

Писатель Александр Марьямов с первого дня войны на Северном флоте. Вначале писал нам, потом перестал, зашился работой. Рассказывает, что бой у Диксона с германским рейдером вел наш ледокольный пароход «Дежнев».

Из Сталинграда вернулись наши ребята Борис Полевой и Петр Лидов, которых мы посылали туда.

Полевой и Петр Лидов, которых мы посылали туда.

Полевой был на Сталинградском фронте, был в Сталинграде. Рассказывает, что борьба идет очень тяжелая. Город разбит на сосиски. Южная часть города наша и немцы там сидят в обороне, центр занят ими с месяц назад, район «Красного Октября» и «баррикад» – наш, СТЗ занят сейчас немцами, дальше Рынок опять наш, и еще дальше – опять перешеек немцев, за ним – Донской фронт. Дома все развалены, целых нет.

Впечатление Полевого – города не сдадим, если не будет очередного просёра, вроде того, как 2,5 месяца назад немецкие танки, миновав два пояса обороны, вдруг появились у смены СТЗ. Если бы не зенитчики, задержавшие немцев, город тогда бы пал.

Немцы измотаны сильно. Попавшие в плен имеют вид совершенно изможденный: белье сопрело, висит клочьями, мундиры изорваны вдрызг, вшивы, обросли, воняют страшно. Воюют они без отдыха и без смены. Город завален трупами, много наших, но еще больше (гораздо больше) немецких. Как только всходишь на берег – смрадный трупный запах. Забивает нос, тошнит.

Был он на одной высоте. Перед ней все бело от немецких трупов, погибших во время атак, земли не видно. Собаки грызут тела. Моряки, обороняющие высоту, стреляют собак – противно, все-таки, когда едят человека.

– Держаться можно, только немец здорово воняет, – говорят они.

Гвардейцы наши великолепны. Стоят намертво. Полевой был в землянке генерал-майора Родимцева, командира гвардейской дивизии: «Били вшей и спорили о „Кола Брюньоне“».

Авиация немцев господствует. Против «Мессершмита 109Г» наши не лезут. Но бомб немцам не хватает. Часто сбрасывают обломки машин, металлические части и т. п., а ко всему этому привязывают консервные пустые банки, чтобы свистели. Отлично действуют наши У-2. За 2 месяца мы там их потеряли всего 11 штук, а летают сотни. За ночь делает этот орел по 5–6 вылетов, забирая каждый раз по 300 кг. бомб. В итоге – тянет больше, чем бомбардировщик.

Лидов был северо-западнее Сталинграда, на Донском фронте (там, по его словам, тихо) и по собственной инициативе поехал на Южную окраину Сталинграда, где газетчики еще не были (Бекетовка, Сарепта). Попал там под сильный артобстрел, как свистит снаряд – уходили в блиндаж, вырытый в берегу Волги, затем снова выходили. Там тихо, немцы сидят в обороне, девушки флиртуют с сержантами.

На северной окраине шуму много. Перебраться на север через Волгу трудно. В иные дни гибнет до 90 % перевозочных средств.

Оба сильно наседают на тамошних газетчиков – говнюк на говнюке.

Володя Коккинаки улетал в Сочи. Там был тяжело ранен Исаков контр-адмирал, зам. наркома. Ему ампутировали ногу. Он очень хотел повидать Кокки. Сей муж взял аэроплан, слетал, вернулся.

Позавчера был на праздновании XXV-летия 193-го арт-зенитного полка. О его юбилее и боевом пути мы напечатали 25 и 26 октября. Там довольно подробно говорили с командующим Московским фронтом ПВО генерал-майором Журавлевым. Он сказал, что за время войны на Москву налетало 12 500 самолетов.

– Сколько прорвалось?

– Около 250.

– Наибольшее количество самолетов над Москвой?

– 10–12.

– Были ли сбиты самолеты над городом?

– Не раз. Два валялись у Боткинской больницы, один на Никольской, в Тушино и т. д.

– Как наша оборона в сравнении с Лондонской?

– Я думаю – лучше всякой иной. Правда, сейчас давно не было налетов. Это для нас плохо – мы дисквалифицируемся. Но налеты еще будут. Могут очень сильно напакостить, но решить задачу уже не смогут. Вы смотрите, они не смогли этого сделать раньше, когда оборона была слабая. За все это время ни разу не были повреждены свет, водопровод, связь, газ, канализация, т. е. основные нервы города. Ни один завод серьезно не пострадал. А немцы пострадали очень сильно.

– Почему не видно сейчас зениток в городе? Убраны?

– Нет, их больше, чем раньше. Спрятаны хорошо.

На заседании был оглашен очень интересный приказ т. Сталина октября 1941 г. В нем предлагалось зенитчикам быть готовыми к отражению танков. И некоторые батареи этого полка дрались с танками.

Кто-то из ребят сообщил интересные подробности о Щербакове. Он сейчас многолик: секретарь ЦК, секретарь МК и МГК, начальник ГлавПУРККА, начальник Совинформбюро. И вот кто-то был у него в МК. Сидит, читает последний номер журнала «Иностранная литература». Хорошо!

Немцы начали применять новые приемы в агитации. Марк Кушнер рассказывает, что под Ржевом они бросают листовки о том, что идут переговоры о мире, и поэтому нет резону воевать. «Кто доживет до мира – останется жив!» Александр Анохин говорит, что под Воронежем кидают листовки в виде обрывка наших газет и там вкрапливают по несколько ядовитых строк.

2 ноября.

Гершберг затеял фотосъемку всех героев Социалистического Труда, имеющихся налицо в Москве. Это – к 25-летию Октября. Сегодня вечером в редакцию приехали Костиков, Грабин, Иванов, Ильюшин, Шпитальный, Поликарпов, Воронин, Доронин.

С некоторыми из них у меня произошел любопытный разговор. Из Ильюшина я уже давно вынимаю статью. Сегодня затащил его к себе и опять нажал.

– Нет, Лазарь, сейчас не дам. Вот, погоди. Сделали сейчас двухместный штурмовик. Ты помнишь, я его и с самого начала конструировал, как двухместный. Тогда сказали – не надо, я его переделал. А жизнь показала, что надо. Вот теперь снова пришлось делать, не та, конечно, схема, что раньше, а несколько измененная. Машина уже пошла в части. Совершенно неприступная будет машина.

– Ну вот и пора выступить!

– Нет, погоди. Вот в марте выйдет новая машина. На смену «Москве». Двухмоторная, крепость настоящая, без дураков. Ее данные… Сам посуди, что это такое! Вот тогда с тобой и напишем.

Еле-еле уговорил его на несколько общих строк.

– Ну ладно. Главное: не стоять, немцы работают, и мы должны работать. Главное – идти впереди врага.

Поликарпов был мрачен и предупредителен.

– Что с Вами, Ник. Ник.? В Москву бы пора.

– Я человек дисциплинированный. Сказано там сидеть – сижу. А какая там работа? Станков нет, все делаем почти вручную. До сих пор у нас к исследовательской работе относятся, как к второй очереди. Дорого это обходится. Возьмите «Т»…

– Кстати, а где ваша машина, которую строили для Валерия? Он мне рассказывал. Чудная по тому времени машина намечалась.

– Построили. Вот скоро в Москву пригоним. Приходите, посмотрите.

Шпитальный немедленно, увидев меня, поинтересовался: жив ли пистолет, который он мне воронил?

– Жив, жив. Меня под Сталинградом все спрашивали, кто делал? Я сказал, есть в Москве мастер.

– Пусть отстоят Сталинград, всем повороню, – смеется он.

Костиков приехал позже всех. Мы сидели у Гершберга втроем и разговаривали откровенно, просто. Он молод, но усталое лицо, много курит, полевые петлицы генерал-майора.

Когда Гершберг меня представил, он улыбнулся:

– Мы знакомы. Помните, Вы были у нас на полигоне, году в 1935–1936? На пуске ракеты. И, кажется, дважды? Я Вас хорошо помню. Вы были первым газетчиком, проникшим к нам.

Я сразу вспомнил и полигон, и пуск ракеты (даже напечатал «Ракета идет в воздух» в «Правде»). Вспомнили и людей, поговорили в них – кто где. Сразу установилась с гостем товарищеская атмосфера. Он объяснил принцип действия «Катюши».

– Для того, чтобы поразить какую-то определенную площадь – вам нужно выпустить, скажем, N зарядов. Следовательно, из орудий надо сделать N выстрелов, для этого нужно сколько-то орудий и сколько-то снарядов. На это требуется время. Следовательно элемент внезапности теряется, поражение уменьшается, моральное воздействие распространяется во времени и ослабевает. Разрушительная сила орудийных снарядов меньше, чем наших. Мы же накрываем всю эту заданную площадь одним залпом. Говорят, что прицельность и точность «Катюш» меньше, чем пушки. Это правильно, но при стрельбе по площади не имеет никакого значения. Ведь важно накрыть ВСЮ площадь, независимо от того, что там – батальон пехоты, огневые точки или укрепления. Кроме того, в всякая пушка дает обязательно отклонение, рассеивание. И чем больше ее калибр, чем дальше она стреляет – тем рассеивание больше. Я считаю, например, что крупнокалиберная, тяжелая артиллерия себя просто не оправдывает. Ну сделает она (скажем, 210 мм.) двадцать выстрелов и вези ее в мартен: износ ствола. Каждый выстрел – 20-30-60 тыс. рублей. Рассеивание велико: попробуйте попадите в цель на 20 км! Только по городам. Нерентабельно!

– А Ваш выстрел сколько стоит?

– Несколько дешевле выстрела из обыкновенного орудия. Правда, я уже разработал полностью вопрос о новом процессе производства наших снарядов. Это удешевило бы их в несколько раз, позволило бы производить их везде, как мины. Но сейчас пока приходится делать по-старому – сейчас важно делать их больше, не обращая внимания на цену. Всему – свое время.

– Полностью ли применяется Ваше оружие на войне?

– Нет. Видите ли – это новое оружие. Правда, я сделал свою пушку задолго до войны. Ее мариновали. Сейчас я даже доволен этим: она явилась полной неожиданностью для немцев. Если бы ее пустили раньше, то вполне возможно, что ее бы выкрали, или шпионы продали. И как всякое новое оружие, она не имела своей тактики применения. Мы учимся и разрабатываем эту тактику в ходе войны. Главным врагом «Катюши» является авиация. Как только раздастся залп – немедленно появляется самолет корректировщик, сообщает по радио ориентиры и налетает авиация. Поэтому – мы даем залп и немедленно сматываемся. И то, что появляется в печати, допустим, о действиях гвардейцев-минометчиков по Сталинграду – это результаты одного залпа.

– Почему у немцев до сих пор нет «Катюши»?

– Я сам этому удивляюсь. Я думаю, что они ни одной целой машины не захватили. У меня имеются печатные наставления, изданные германским командованием по «сталинскому органу» (так они официально именуют «Катюши»). Судя по всему – это шпионский снимок. Многое там доретушировано. А когда они знают наше оружие (возьмите, например, их наставления по нашим танкам) так дают не только общие снимки, но и деталей, разрезы и т. п. Снаряды они захватывали, но техники их применения не знают. Мне рассказывали, что они сбрасывали их, как болванки, с самолетом, но я этому мало верю.

– Но такая технически развитая страна, как Германия могла самостоятельно дойти до этой пушки. Так ведь?

– Не совсем так. Германия – страна технически развитая, но научно застывшая. Гитлеровцы, придя к власти, оставили только те научные учреждения, которые прямо работали на войну, а остальные закрыли. В этом их принципиальная ошибка. Ибо никогда нельзя сказать, к каким практическим выводам и возможностям приведет научная работа, ведущаяся, на первый взгляд, в совершенно абстрактной области.

И Костиков привел несколько примеров величайших военных и промышленных изобретений, выросших на абстрактной базе. Да и сам танк был придуман, как средство приблизить стрелка к цели замаскированной или спрятанной.

– Не кажется ли Вам, что с развитием военной техники она упрощается?

– То есть?

– Ну вот, возьмем артиллерию. Она развивалась по пути максимального усложнения от шомпольной пушки до орудий тяжелых на ж.д. платформах – целый комбинат. А последние достижение артиллерии – простая небольшая противотанковая пушка, обладающая огромной скоростью снаряда (и вследствие – огромной пробивной силой) и скорострельностью. А еще дальше мы видим «катюшу», ликвидировавшую ствол и прочие усложняющие механизмы.

– Да, пожалуй, Вы правы, – сказал Костиков, – этот процесс пойдет и по другим отраслям вооружения. Уже есть минометы – самоварная труба и все. Когда они появились, тоже говорили, что оружие без будущего, ибо прицельность его невелика. Но суть не в прицельности, а в массовости поражения. У нас часто путают абсолютную точность попадания и поражаемость. Тов. Сталин всегда требует при возражениях специалистов поражаемости. Что же касается процесса упрощения техники, то он пройдет всюду. Скажем, в авиации мы будем, очевидно, свидетелями появления наряду с гигантскими транспортными кораблями, реактивными са молетами (такие уже есть) и самолетов-снарядов, самолетов-бомб, самолетов-фотоаппаратов, простых, дешевых, массовых в применении.

Заговорили о недавней статье Шпитального в «Известиях» (кажется, 30 октября «От камней к звездам») о бериллии. Автор доказывал, что применением сверхлегких бериллиевых сплавов можно получить самолет со скоростями в 900 км/ч.

– 900? – переспросил Костиков. И начал тут же высчитывать с пером в руках. – Я не специалист в авиации, но полагаю, что не выйдет. Можно сделать некоторые детали мотора из бериллиевой бронзы. Цилиндры, поршни. Но при 900 км/ч самолет сможет носить только себя самого. А летчик, горючее, оборудование, вооружение? На это подъемной силы уже не хватит.

Я спросил о некоторых предтечах реактивного движения. Костиков отлично знает историю этой науки. Он горячо говорит о Циолковском, и считает, что его труды до сих пор по-настоящему не поняты. Рассказал он о выдающемся русском ученом Цандере.

– Правда, он был тронутым. Он мыслил только космически. Я разбирал его записки. Он разрабатывал, например, такие вещи: чем человек будет питаться в безвоздушном пространстве, и писал как надо выращивать помидоры на собственном кале. Или посвящал много внимания проблеме строительства на луне: там своих деревьев нет, и, следовательно, стройматериал надо доставлять с Земли. Но вообще – он был человеком очень интересным, и почерпнуть у него можно много.

Простились за полночь. Снялись вместе. Костиков пригласил приехать к нему на полигон и посмотреть хозяйство в действии.

– Ведете ли вы записи? – спросил я под конец. – Ведь у вас целое богатство науки.

– Нет, некогда!

– Вы варвар!

– Да!

– Может быть Вы в чем-нибудь нуждаетесь?

Он засмеялся:

– Это было раньше. Сейчас – все к моим услугам. Даже неловко иногда становится.

3 ноября.

Я и Хват ночью были у Жени Федорова. Сидели, пили, вспоминали дела. Женя рассказал об ошибке Спирина (89°26), похвалил Алексеева (90°). Отметил ценность народных примет о погоде. Жаловался, что с полюса привез все в Москву и пошли «подштанники Федорова» по миру.

9 ноября.

Сегодня был на передаче танков «КВ» построенных на средства, собранные полярниками. Об этом написал (см. «Правду» за 10 ноября). Обратно ехал вместе с зам. нач. АБТУ армейского комиссаром Бирюковым.

Он рассказывал:

– Последний приказ т. Сталина о танках мы писали два раза. Первый раз Хозяин вызвал нас троих (меня, Федоренко – нач. АБТУ, и еще одного), рассказал все, что надо. Мы написали. Он забраковал. Мы переделали. Он после этого сам три часа редактировал. До чего сильно сидит в нашем сознании старая концепция! Вот, например. Написали мы в проекте: танки идут на полной скорости, ведут с хода огонь по возможности прицельный. Как но на нас набросится: вы так все государство погубите своим прицельным огнем. Раз написали так – значит, люди будут обязательно стараться вести прицельный огонь, следовательно – уменьшать скорость, даже останавливаться, экономить снаряды. Следовательно – будут делать не то, что нужно, а то, что не нужно. Вы гонитесь за целью и забываете о морально воздействии огня.

И он сел к столу и своей рукой поправил: «ведут огонь с хода, хотя он и будет бесцприцельным».

Потом Бирюков рассказал:

– В феврале вызвал нас т. Сталин и спросил:

– Вам известно, что КВ стоят?

– Да.

– Почему?!

– Снег глубокий

– А Т-34 и немецкие ходят?

– Да.

– Почему?

– Они легче.

– Почему же вы не облегчите КВ?!

И он тут же продиктовал приказ, а т. Молотов записывал, об облегчении КВ. Он предложил снять с него запасные бачки, уменьшить индивидуальный запас и т. д. Но, в то же время, запас снарядов – увеличил.

21 ноября.

Хочется написать, с каким нетерпением все ждали 6 ноября. Будет или нет торжественное заседание? Выступит или нет т. Сталин? Даже утром 6 ноября не было известно: состоится ли заседание. В этот день я с Папаниным уезжали за город на передачу танков «Советский полярник» (не состоялось из-за технических неурядиц и перенесли на 9 ноября), волновались, что опоздаем. Вернувшись в 4 часа начали осторожненько звонить – неизвестно. Я приехал в редакцию.

А в 5 принесли билеты. Мне не было. Поспелов вызвал меня, извинился: «Дали очень мало, Вы были в прошлом году. Поэтому избрали Гершберга».

Ребята поехали в Кремль (в Большой дворец). Мы сели у репродуктора в комнате Гершберга. Набилось полно. И слушали Сталина. Было слышно довольно хорошо, даже сердитую реплику «Потушите!» (прожектора). Киношники после плакались, что вторую часть доклада им пришлось перемонтировать, дополнять и т. д., ибо не досняли (без света – нельзя).

А вот парада не было. Ждали всю ночь, ушли в 7 ч. утра, заказав будить, ежели будут проблески. Но так и не было. В прошлом году билеты получили часа за два до парада.

Позже мы узнали, что буквально через 2 часа после торжественного заседания т. Сталин уже снова занимался делами и, в частности, утвердил план увеличения суточной добычи под подмосковному бассейну с 35 000 тн. до 60 000 тн. А 35 000 тн. – довоенный уровень. В связи с этим, числа 10-го в бассейн выехала правительственная комиссия в составе Вознесенского, Попова (секретаря МК) и др. Был с ними и Гершберг.

В начале ноября в Москве начали снова освещать центральные улицы. Освещение хилое, щупленькое, но для взгляда – вещь совершенно необычная. Едешь, как по городу! Вот только маскировка совсем расклеилась, дома светятся – удивительно быстро москвичи забывают о войне и воздухе.

В ночь с 14 на 15, наконец, выпал снег. Сразу пейзаж стал зимним и сразу устарели все снимки. Но довольно тепло, сегодня = -4 °C.

15-го с Калининского фронта приехал Толкунов. Он не был в Москве 4,5 месяца. Довольный, веселый. Рассказывает о том, как проходила операция под Ржевом. Все происходило у него на глазах. Начали успешно: 30 июля. Многократное превосходство сил. Командующий считал, что возьмем в одни-два дня. А потом приказал всем газетчикам молчать: заняло больше времени.

Основное: ливень и неорганизованность. Ливень враз размыл все дороги. Артиллерия, танки встали, снаряды пришлось таскать на руках за 15–20 км., на это мобилизовали всех, все штабы, газетчиков, связистов и т. д. Неорганизованность: на узкий участок было брошено слишком много сил, боевые порядки перемешались, управление было потеряно, залпы иной раз накрывали не то, что нужно.

Отлично действовала АДД. Остальная авиация – хуже.

Разыскал Левка двух панфиловцев – двух героев из погибших 28. Их фамилии – Васильев и Шемякин. Много они претерпели с доказательством своего тождества. Писать о них пока не стоит.

30 ноября.

Центральная тема – наступление наших войск в районе Сталинграда и на центральном фронте. Особенно ошеломительно на всех подействовало сообщение Информ-бюро о Сталинградском наступлении. Это было 22 ноября. Часиков в 12 ночи прибежала ко мне курьер Соня, пожилая, спокойная, вечно зябнущая или болеющая зубами женщина.

– Ой, т. Бронтман, идите скорее слушать!

Слушали, буквально затаив дыхание. Чувствовался какой-то огромный душевный подъем. Потом все кинулись по этажам, по кабинетам.

– У меня даже волосы от радости подымаются, – сказала Соня.

Прямо праздник! Я сел и написал передовую «Будет и на нашей улице праздник!» (помещена 23 ноября).

В Москве только и разговоров. Летчики звонят каждый день: нет ли известий новых? Подъем всюду. Хирург центрального института переливания крови Софья Борисовна Вихирева рассказывала мне, что сразу после опубликования коммюнике вдвое увеличился поток доноров. Хирурги с ног сбились, работают не глядя («в вену ли, нет ли..») до 10–11 вечера.

У Москвичей появилось приветствие: «С „Последним часом“ вас!»

И все ждали «Последнего часа». Когда же дня через три его перестали передавать и включили вести о наступлении в обычную сводку, у всех наступило этакое разочарование.

Немцы и остальная пресса меж тем усиленно писали о нашем наступлении в районе Ржева, Торопца, Великих Лук и на Волховском фронте. Мы (в редакции) ждали официальных вестей.

28 ноября они последовали. Был дан последний час о нашем наступлении на Центральном фронте. Я написал передовую «Новый удар по врагу» (напечатана 29 ноября). Дали несколько корреспонденций (Полевого, полк. Артеменко), сменив у них номерки «Калининский» и «Западный» фронты на «Центральный».

Маемся с корреспондентами. Севернее Сталинграда – Лидов и Ляхт (Григоренко), южнее – Куприн и Акульшин. Положение там такое: в первые же два-три дня нам удалось окружить сталинградскую группировку немцев (примерно 12 дивизий), сейчас кольцо сжимается. Немцы яростно стремятся прорвать кольцо и извне и изнутри. Об окружении пока не даем, ждем результатов. Немцы уже вынуждены снабжать свой мешок на самолетах и наши за два последних дня сбили 72 транспортных самолета. Одновременно удар расширяется по флангам, на юге подошли почти к Котельниково, на севере – идем к Морозовской.

Судя по всему, удар был нанесен внезапно. На севере (в районе Серафимовича, Клетской) оборону держали румыны. Они сразу посыпались. В районе Располинской были окружены четыре румынских дивизии. Одна улизнула, три сдались. Их генералы заявили довольно любопытные вещи (см. об этом и об условиях сдачи в корреспонденциях Лидова в моем архиве). Сейчас бои приняли весьма ожесточенный характер и продвижение замедлилось: в драку вступили немцы.

На Центральном фронте наступление идет медленно и с большим упорством. Тут – сплошные немецкие части и, кроме того, они заранее знали о наступлении. Скрыть было невозможно: удар готовился почти два-три месяца. На этом участке у нас Полевой, Бессуднов, Калашников, едет Шур.

Шур вернулся с Карельского фронта, где был с начала войны. Привез любопытные суждения:

– У нас фронт тихий. Финны до минимума снизили активность. Раньше часто ходили к нам в тыл. Сейчас за лето было всего два случая. Гарнизонов в их тылу не осталось, войска стоят в одном эшелоне. От войны устали, часто не принимают боя, бегут, чего раньше не бывало.

Он удивлен кое-чем в редакции. «У нас на фронте после того, как человек 15–20 раз увидит, что едва не потерял жизнь, он начинает мыслить весьма краеугольно и смело. Должность для него ничего не значит. А тут кое для кого должность – дороже жизни.»

Рассказывает, что получается довольно много писем от жен, сообщающих о том, что они вышли замуж. Действует угнетающе. Одному командиру пишет другая женщина: «Ваша жена сошлась с моим мужем. Он носит Ваши костюмы. Это – подло по отношению к Вам. Она Вас не заслуживает». И в заключение: «Не пришлете ли Вы мне свою карточку, будем друзьями».

Такой же случай с бойцом. Был растяпа. Однако, отличился, стал орденоносцем, командиром. Друзья написали в сельсовет. Ему посоветовали «зазнаться». Сейчас она добивается его, а он – гоголем.

16 декабря.

За последние дни наше наступление в районе Сталинграда и на Центральном фронте несколько замедлилось. Немцы, понимая, чем это угрожает, отбиваются руками, ногами, зубами. Позавчера в сводке по «Юго-западнее Сталинграда» появились давно невиданная формулировка «вклинился» (противник), вчера «потеснил наши части». Немцы пишут о том, что они сами перешли там в наступление. Но сегодняшняя сводка (за 16 декабря) дает уже снова сдвиг. Позиции улучшили, просочившуюся группировку уничтожили, захватили большие трофеи.

С Центрального фронта приехал сегодня Сергей Бессуднов. Рассказывал о боях за ж.д. Ржев-Вязьма. Бои очень тяжелые, потери большие. Вначале наш танковый корпус (частью сил), которым командует старый знакомец Арманд, вместе с кавдивизией перерезал дорогу и вышел на ту сторону, потом танкистов перебросили в другой пункт (ударить с тыла по одному селу), немцы поднажали и расчистили жд. Кавалеристы наши и сейчас ходят по ту сторону, действуют, но и дорога действует: ходит бронепоезд, эшелоны. Борьба сейчас идет за три укрепленных селения, лежащие в 4–6 километрах от дороги. Если вышибем контроль над ж.д. наш.

Полевой вчера сообщил о захвате В. Лук. Пока не даем – нет в сводке.

Вчера было партийное собрание: перевыборы бюро. Раньше было 11 членов, но получилось, что больше половины в бегах (Корнблюм – в Кузбассе, Ровинский – в «Известиях», Рабинович – в Куйбышеве, Кузьмичев – в армии, Калашников – на фронте и т. д.), фактически – на лицо только четверо, из них трое – члены редколлегии (Ильичев, Сиротин, Лазарев), четвертый – Домрачев от секретариата.

Домрачев сделал отчетный доклад. Присутствовало 28 чл. партии и сколько-то кандидатов. Отчитывался за 19 месяцев. Указал, что 25 коммунистов из аппарата редакции ушли в армию (Железнов, Кружков, Кузьмичев, Путин, Верховский, Маляр, Галантер, Печерский, Перекалин и др.). Некоторые из них награждены: Павлов – «Кр. звездой», Маляр – медалью. Когда была запись в народное ополчение, записывались дружно: записались даже Заславский, Тезиков и др. Запись и собрание происходили в полутемноте, в незатемненном конференц-зале. После группа товарищей ушла в истребительный батальон: Верховский, Широков (умер потом от тифа), Джапаридзе (покончил самоубийством). В октябре прошлого года, когда создавались рабочие батальоны – группа правдистов там. В иные дни на комбинат падало до 150–200 зажигалок.

В 6 утра позвонили: почему нет газеты. Обещали ему выйти через полчаса. Вышли в 7:10. Сейчас держим курс на 5 ч. утра, пока – эти дни – выдерживаем.

За последние дни в газете много внимания уделяем сбору средств на строительство танков, самолетов и т. п. Особенное внимание – сбору в деревне. Недаром два приветствия т. Сталина обращены к деревне (колхозникам Тамбовской и Саратовской областей). Там денег – вагоны.

Вчера звонил Марку Шевелеву – нужны были факты для передовой. Он порекомендовал обратиться в его дивизию – Монинскую.

– Да они спят еще. Три часа только.

– Ничего, буди. Скажи – воевать пора!

Странная погода. Вообще зима – мягкая. Но в ночь с 13 на 14 выпал дождь, потом пошел мокрый снег. С 14 на 15 чуть подморозило, со вчера на сегодня – просто ударил мороз градусов подо 20. Москвичи везде ищут печки-буржуйки, топят худо (бумагой, опилками), дома 10–12 градусов. Жестоко лимитируют электроэнергию. Нам дали сначала на квартиру 59 гектоватт в день, сейчас – 9. Вихирева мне рассказывала, что они половину вечеров сидят при свечах, дабы не выйти из лимита. Часто выключают целые кварталы.

26 декабря.

Наступление развивается. Немцы, пытаясь пробиться к своей окруженной Сталинградской группе, подтянули много сил в район Котельниково и ударили оттуда по нам, потеснили. Наши собрались с силами, ответно стукнули, заняли несколько пунктов и теснят дальше. На Юго-Западном дела идут хорошо. Сегодня Лидов сообщил, что начались уличные бои в Миллерово, идут бои за Обливскую. Горит (в переносном смысле) ст. Морозовская – армейская база и штаб немцев. Там трофеев будет без конца. Немцы всерьез обеспокоены, их пресса мямлит о том, что еще немного и русские слишком растянут свои коммуникации, наши же, мол, будут компактнее. Вот к этому-то мы и стремимся!

С Черноморского флота приехал Руднев – переводим его вообще в Ленинград, но пока поедет на Юго-Западный. Туда же перебросили и Цветова (с Брянского). Руднев жалуется.