Текст книги "Дневники 1932-1947 гг"

Автор книги: Лазарь Бронтман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 49 страниц)

Бронтман Лазарь Константинович
Дневники 1932–1947 гг

Аннотация публикатора

Вашему вниманию предлагаются дневники журналиста Лазаря Константиновича Бронтмана, моего деда, работавшего в «Правде» больше 25 лет. Дневники велись с 1932 г. по 1947 г. За свою долгую журналистскую жизнь Л.К. Бронтман участвовал в автопробеге Москва-Каракумы-Москва, путешествовал в Арктике на ледоколах, вместе с коллегой И.Виленским стал первым журналистом в мире, побывавшим на Северном Полюсе с экспедицией Папанина. Уникальность дневников в том, что они писались в стол, для себя, сохранили аромат того времени, содержат тысячи уникальных эпизодов, нигде ранее не публиковавшихся.

Внимание. Пока публикуются только дневники. В дальнейшем появятся подробные записи (в разделе Первопроходчество): 1) Плавание на ледоколе «Садко» 1935 г. (Экспедиция под руководством Ушакова в Арктике. Поиски легендарных земли Джиллиса и земли Санникова); 2) Экспедиция Папанина на Северный полюс; 3) Экспедиция на ледоколе «Сталин» по спасению «Седова». Рассказы и очерки Л.К. Бронтмана уже доступны в разделе Проза.

Просьба. В тексте дневников остались непрокомментироваными многие фамилии, аббревиатуры, термины и т. п. Если у кого-нибудь, особенно знакомых с авиационной тематикой, появится желание добавить примечания, пишите.

ВСТРЕЧИ, СОБЫТИЯ. 1932–1936

Аннотация: Встречи с Калининым, Луначарским, заметки о Сталине, открытие метро в Москве. Встречи с летчиками, гибель Берлин и Ивановой, похороны Павлова, встречи со Сталиным, встреча Чкалова.

Тетрадь 1. С 23.10.32 по 10.08.36

1932–1935

23.11.1932

Из встреч с Калининым.

Первой встречи и первого реферата не помню. Одно время (в 1927–1928 г.) мне его приходилось реферировать почти каждую неделю. То он приветствует выпускников, то вступает на НКПРОСе.

Небольшие штрихи: На выпуске ПП института в Политехническом институте Калинин, говоря об облике коммуниста-человека (и подчеркивая особенно его роль, как организатора) сказал:

– Вот вы все слышали выражение: женщина с изюминкой. Что это за изюминка такая? С виду женщина как женщина, а вот что-то в ней есть отличное. Так вот – он прервал свое хождение по эстраде и весело улыбнулся коммунист – это мужчина с изюминкой.

На торжественном вечере 10-летия ОДН в экспериментальном театре Калинин выступил с большим докладом. По окончании он быстро побежал за кулисы. Я за ним. Нагнал его. Поздоровались. Диалог:

– М.И.! вашу речь можно давать без визы?

– А что вы записали?

– Все записал.

– Ради Бога не давайте! Такая чушь получится!

Это он говорил, конечно, смеясь. Как-то в другой раз от отвечал на такой же вопрос:

– Если вы уверены, что хорошо записали, тогда виза ни к чему. Если вы не уверены – то зачем вас редакция посылала?!

(Очень хорошо сказано!)

Было какое-то торжественное заседание УС ОДН в Кремле, в зале заседаний президиума ВЦИК. Столик прессы – рядом со столом Калинина. Калинин курит «Ориент», все время бегает к нам за спичками (Одно стекло золотых очков треснуто). Посовещавшись – преподнесли ему от журналистов коробку спичек. Весело благодарил.

15.12.1934.

Перевыборы в Моссовет. Ротационный цех новой типографии переполнен. Калинин выступает с докладом. Произносит, между прочим, истину чрезвычайно огорчившую работников комбината: «работники редакции являются мозгом комбината, умом газеты, а вы только их обслуживаете». Потом в частной беседе признался Мехлису: «вот у вас я чувствую себя дома, а в „Известиях“ – в гостях. Мне часто Сталин говорит, „твоя газета“, „в твоей газете“. Какая она моя! Вот „Правда“ – это моя газета!»

5.04.1936

Дежурный по заводу им. «Осоавиахима» Слободский рассказал мне (я ждал полета «…жевдо»).[1]1
  Неразборчиво.


[Закрыть]

Есть у него приятель Котов, шофер Калинина. Как-то Слободский сидел у него, раздается звонок:

– Приезжай сейчас за мной, поедем на охоту. (Дело было осенью 1934 года)

– Котов говорит «Хорошо». Сейчас приеду. И возьму с собой приятеля.

– А что за человек?

– Надежный.

– Ну хорошо.

Дал он мне свое ружье. Поехали. Ехали по шоссе, а затем в сторону. Увязли. Пошли пешком, потом постреляли, вернулись. Машина ни с места. Подложили плащ Котова – мало. Было на мне новенькое кожаное пальто постелили в грязь, проехали немного, опять постелили. Так выехали. Но во что превратилось пальто… Едем. Я и Котов дрожим от холода. Калинин нас пригласил к себе, дал коньяку, согрелись. Больше всего мне понравилось, что он чай из самовара пьет. Потом позвонил в секретариат – приказал, чтобы принесли несколько пальто. Принесли, кое-какие драповые пришлись впору и мы уехали.

А утром на следующий день мне доставили на квартиру новенькое замечательно кожаное пальто Я его не ношу – в шкафу висит.

23.11.1932

Из встреч с Луначарским.

Первой встречи не упомню.

Штрихи: В Доме Печати делает доклад «Идеализм и материализм». Битком. Блестящий доклад. По окончании тесный толпой – в секретариат. Одна экзальтированная девица все время рвется к нему с бессменным восклицанием:

– А.В.! Какой Вы прекрасный доклад сделали! (надоело)

– А вы что ж меня за круглого дурака считали, что ли?!

Девицы след простыл.

После назначения его Зав. ученым комитетом при УИКС, как-то я и Родин И.М. встретили его у нач. Главнауки Луппола. Присели в приемной.

– Я отдыхаю сейчас, – говорил А.В. – Наконец-то я получил возможность заняться научной работой, заняться собой. Нельзя же вечно жить на проценты с капитала («Капитала»?).

Отчетливо помню обстановку первой беседы. Это было в начале 1926 г. (или в конце 1925). Вечером позвонили в редакцию и сообщили, что А.В. приехал из-за границы и дает беседу (в 7 часов) советским журналистам о своих впечатлениях. Галкин предложил мне ехать. Громадный дом в Денежном пер. на Арбате. Шестой этаж (табличка «Нарком просвещения А.В. Луначарский на дому никого не принимает»). Газетчики («Известия», «Гудок», «Наша газета» и др.) съехались почти одновременно. А.В. у входа в свой кабинет всем пожимал руки. Кабинет небольшой. Почти весь занят письменным столом, около – столик для стенографистки. На одной стене – широченные книжные полки, у другой – книжный шкаф. Кругом картины, наброски, снимки, много женских лиц. Началась беседа. А.В. рассказывал свои впечатления о культурной жизни Франции и Германии Беседа длилась около 30–40 минут. По окончании – тот же прощальный ритуал.

Заголовки в газетах были самые разнообразные: «А.В.Л. о Европе», «Беседа с А.В.Л», я дал: «Культура Запада на переломе».

Луначарский никогда не отказывал в беседе. Мне приходилось брать у него беседы в вагоне, на перроне, в автомобиле, в приемной, на дому за полчаса до его отъезда в Ленинград («Что готовят художники к 10-му октябрю») Вообще он относился к журналистам с предельной внимательностью. Вспоминается заседание (открытие) первой международной конференции революционных писателей – в зале заседаний НКПРОСа. Говорил Барбюс. После его горячей речи все повскакали с мест. А.В.Л. переводил, окруженный писателями. Я стоял против него и записывал. Заметив, что я не успеваю, он резко замедлил речь и убыстрил темп только после того, как убедился в моей успеваемости.

25.10.1932 г.

Похороны Стопани.

Помимо того, что я дал в отчете, хочется отметить только два момента:

– первое. При выносе урны из клуба общества старых большевиков страшно растерянное близорукое лицо Ярославского.

– второе. У мавзолея, после замуровывания урны, я обратился к Малышеву с просьбой дать точный список ораторов панихиды. Смерть Стопани очевидно на него подействовала чрезвычайно. Он взволнованно шарил руками по карманам и говорил растерянно: «да, да, он у меня… Мне его Ярославский передал… Вот он тут должен быть… Старики мы стали, куда я его дел, из ума выживаем… Вот старый дурак..» и проч.

Как он постарел за последний год! Месяца 3–4 назад он еще совсем бодрым, но постаревшим, заходил в редакцию и просил меня съездить на собрание колхоз. торговцев Кр. Пресни. Год назад, когда я его видел в столовой V съезда Советов – был совсем молодым.

Дневник событий

21.11.1932

Был у Владимирского (НКЗдрав). Брал беседу о предстоящей (с 28.11.32) советско-германской медицинской неделе. Он немного запоздал, извинился по телефону, затем вышел ко мне, потолковали и уговорились встретиться еще раз в 5 ч. вечера. В 5 я был, дополнительно поговорили, он пригласил на вечерний прием иностранных журналистов. Какая у него демократическая, совсем не наркомовская обстановка и какой…(зачеркнуто) стал!

15.12.1934

На ночной летучке Мехлис потребовал освещения новых видов хлопка (итальянской конопли и других). «Сталин на них сейчас необычайно нажимает. Его подлинные слова: „мобилизовать на это дело все живое и мертвое“. Он даже хотел выговор закатать некоторым членам ЦК».

– Сегодня напечатан отчет о приеме Сталиным делегации хозяйственников. Любопытно, как Сталин внимательно заботится о своевременном выходе «Правды». Вчера на ночной летучке Мехлис рассказал, что в 11 час 15 мин. вечера Сталин позвонил ему и сказал, что отчет о беседе готов и его можно давать, но пришлет он его завтра. Мехлис смеется: «Он сам постановил, что позже 11 часов вечера материал в газету присылать нельзя, было же 11 ч.15 мин. и он решил перенести отчет на завтра. Я не настаивал».

– Мы выступили с номером, посвященном Закавказью. Сегодня вверху шестой полосы напечатано на двух колонках сообщение «исправление ошибок». Там говорится о том, что в зарождении большевистской организации в Баку главную роль играл отнюдь не Енукидзе. (Хотя многие историки и в частности БСЭ это и утверждают). Оказывается поправку писал сам Сталин.

10.01.1935.

Раневский рассказывает любопытную историю. В Баку он виделся с секретарем Азерб. комитета Багировым. 29 или 30 ноября он был в Москве. В Кремле зашел к Поскребышеву, чтобы узнать, когда его на следующий день сможет принять Сталин. Внизу у подъезда он встретил Сталина.

– А, здравствуй! ты чего?

– Да вот иду к Поскребышеву узнать, когда ты сможешь меня принять.

– Принять смогу завтра часов в 5, а сейчас меня другое интересует: ты «Чапаева» видел?

– Нет не видел.

– Как же ты мог не видеть «Чапаева»? Непростительно! Идем сейчас же смотреть.

Подобралась группа в несколько человек, в том числе и Киров и все отправились наверх, в просмотровый зал, где просмотрели «Чапаева». Демонстрировал Шумяцкий. Сталин сказал, что он смотрит «Чапаева» не то в одиннадцатый раз (не помню – Л.Б.). Во время просмотра кто-то напомнил, что на Кавказе был партизан не менее легендарный, чем Чапаев. Сталин заинтересовался – где он сейчас? Оказалось, что где-то пропадает в безвестности в пределах Сев-Кав. края. Немедленно ушло предписание найти и водворить в хорошие условия.

21.01.1935

Сегодня был в Большом театре на траурном заседании. Давал отчет. Докладывал Стецкий. Сталину устроили бурную овацию. Он стоял во втором ряду за Ворошиловым и Молотовым. Затем сел, желая прекратить аплодисменты. Не тут то было. Овации раздавались с новой силой и ему пришлось опять встать. Боговой предложил сократить в отчете описание овации. «Он этого не любит. Он даже не разрешил принять на заседании приветствие по его адресу».

21.01.1935

Вспоминается довольно забавная история с Капицей. Капица – один из крупнейших физиков мира, советский гражданин, но с 1921 г. живет в Лондоне, член Королевского научного общества, читает в университете. В Лондоне ему создан специальный институт. В 1934 году он приехал в Ленинград на менделеевский съезд. и остался в СССР. О нем на съезде мне говорил проф. Румер, что он «ставит материю в такие условия, в которых она никогда не была на Земле со времен первоздания» (он сконструировал установки сверхмощных магнитных напряжений и необычайно низких температур – до -272 с десятыми градуса, помещает туда тела и изучает, в частности открыл явление сверхпроводимости диэлектриков). Мехлис предложил мне взять с ним беседу. Вечером мы получили из Совнаркома сообщение: «В Академии наук. Президиум Академии наук постановил назначить известного советского физика П.Я. Капицу (стояло „тов.“, но зачеркнуто) директором организуемого в системе Академии наук института физических проблем». Я позвонил Баху. Он мне сказал, что беседу об этом дать не может, ибо не знаком с работами Капицы. Я застукал вице-президента Академии – Комарова. Тот ответил то же самое «Капице мы создаем персональный институт для его работ – будет заниматься чем хочет, институт мы решили создать магнитно-криогенный, а не физических проблем». Проф. Вулл ответил скептическим незнанием. Утром из Ленинграда приехал Капица. Я приехал к нему. Представился. Он заявил, что без санкции Межлаука ничего дать не сможет и долго любезно поддерживал разговор. «Знаете, я не люблю говорить о своих работах. Это все равно, что снимать копию с картины Рембранта – мазня!» Я позвонил Межлауку, он был болен. Добились его согласия, позвонил Капице, сообщил, что Межлаук ждет его звонка и сперва поехал к нему. Он меня огорошил сообщением, что уговорил Межлаука пока не давать беседы. Мехлис договорился с Молотовым. «Давать можно, даже полезно объяснить читателям, чем будет заниматься институт». Мехлис попросил меня пригласить Капицу к нему. Поехал на Линкольне в «Метрополь». Капица любезно отказался – «Иду на „Веселые ребята“». (Лифшиц сообщил, что ленинградские академики отказались дать беседу о Капице и институте).

23.01.1935

Последние предпусковые дни метро. Сегодня вечером я поехал на ст. «Комсомольская площадка»., чтобы дать небольшой очерк об опытном поезде метро. Встретил Петриковского – директора метрополитена. Ходит взволнованный, на вопросы отвечал отрывисто. Тут же вертится начальник штаба особой охраны метро. Стал ждать. Часов около десяти приехал Л.М.Каганович. с ним вместе Булганин, Хрущев – в робе и ватнике и Старостин. Каганович быстро осмотрел станцию, коротко ее одобрил и предложил поехать по опытной трассе. Поезд стоял, дожидаясь. Сам Каганович встал в кабину машиниста. Доехали до Красносельской. Осмотрели. Одобрил, понравилась – «с большим вкусом». Дальше поехал в вагоне. «Это что, дерматин на диванах? Немедленно заменить кожей, рваться будет. Лампочек слишком много: зажигать через одну.» Подъезжаем к Сокольникам. Каганович выглядывает в окно «Вот она, красавица!». Внимательно смотрел все. Разговорился с начальником службы связи:

– Фамилия? (Каганович твердо сморит ему в газа и страшно внимателен.)

– Кувшинников.

– Давно кончили? Где работали раньше? Кем?

– В 29. На Курской, пом. нач. станции.

– Значит – советской формации. За границей были?

– Нет

– Обязательно надо побывать и чем скорее, тем лучше. Это же страшно сложное хозяйство. Дело знаете?

– Знаю.

– Любите?

– Люблю.

– Крушений по вашей вине не будет?

– Нет.

– Хорошо. А за границу его все таки послать надо.

Такой же разговор произошел с нач. движения Зотовым. (А через неделю их всех сделали помощниками, а начальниками назначили побывавших заграницей, их же Каганович специально вызвал и предложил не обижаться).

Прошли в блок-участок. Каганович заставил продемонстрировать ему работу централизованного поста и проэкзаменовал дежурного по посту. Лейтмотив тот же: крушений не будет?. Затем осмотрели вестибюль. Произошел забавный инцидент. Каганович обратил внимание, что двери (входные) имеют ручку, отрываются только в одну сторону и имеют стеклянное нутро. «Надо поставить на пружинах. Здесь же десятки тысяч будут проходить. Этак только в кабинете можно. Заграницей совсем дверей нет. И стекло снять, или в крайнем случае, забрать решеткой. Вот до такого уровня. Не возражаю. Вы как полагаете, товарищи? Вот спросим практиков» – он обратился к плотникам-строителям. «Да, конечно» – замялись те. Один, посмелее ответил: – «Ты же сам говоришь – десятки тысяч. Вот и представь: дверь на пружинах, я иду впереди, ты за мной. Я отпустил дверь – она раз тебя по лбу. Нет, так лучше». Каганович засмеялся. – «А что, сюда только входят?» – «Да» – «Тогда оставьте так. Не возражаю».

Поехали обратно. На ст. Комсомольская он спросил Петриковсокго: «А уборные построили?» – «Да». – «Поставьте швейцара. И деньги берите. Обязательно. В чем дело? Захотел получить удовольствие – плати монету».

Осмотр длился два часа. На следующий день он созвал у себя совещание эксплуатационников.

27.01.1935

Мы хотели в связи с пуском, выступить широко. Каганович запротестовал. «Пишите сейчас немного. А то все расскажете, а когда пустим метро – никто и читать не будет».

4.02.1935

Прошел первый испытательный поезд по всей трассе. Мы ждали его на Комсомольской. Ждали 5 часов. С поездом приезжал страшно довольный Хрущев, Булганин и Старостин. Сели составлять коммюнике. Через день – 6.02 прокатили депутатов. Ночью проехал Каганович.

8.02.1935

Заходил Саша Безымянский. Все хлопочет напечатать свою песню о метро с нотами. Долго ходил по коридору, агитировал меня: «Ведь ее петь везде будут». Ночью пропел ее Мехлису. Мехлис послушал и сказал: «Пишешь ты хорошо, а поешь – хуево».

20-22. 01.

Сидел два часа с Леваневским. Составлял вместе с ним проект беспосадочного перелета Москва-Сан-Франциско, через Северный полис. Идея моя, доработка его. Хочу лететь с ним. Проект дали Мехлису, он передаст в ЦК.

7.02.

Заехал сегодня вечером (около часа ночи) вместе с Хватом к Ляпидевскому. Сидит один в белье, разучивает на баяне «не белы снеги». На столе – чертежи, осиливает аналитическую геометрию. Вчера он избран членом ЦИК. Показывал все регалии. Доволен.

10.02

Был Прокофьев. Избран членом ЦИК. Смеется: «Сейчас могу к вам в редакцию ходить без пропуска». Протестовал против радио-зондов («Подумаешь – на 17 тыс. метров!»)

9.01

Ехал вместе с Молоковым в Ленинград. Он мне рассказал о совей единственной аварии: из Новосибирска в Красноярск. «Мотор выработался. Заявляю – лететь нельзя. Лети! Пассажиров брать нельзя. Бери! Полетел. Налетел на лесной пожар, дым, ничего не видно, и мотор сдал. Врезался. Четыре пассажира убились, механик тоже. Как сам жив остался – не знаю. И самое тяжелое – ничего не могу вспомнить, урок который надо из этого извлечь, научиться, других научить». Разволновался, всю свою жизнь рассказал.

Год 1936

2 или 4 апреля.

Вчера был выходной. Днем позвонили с завода им. «Авиахима», сказали, что стратопоезд инженера Щербакова полетит завтра, 2 апреля, на предел – на 14 км. 2 апреля в 7 утра был на заводе. Поехали на аэродром. Холодно. На аэродроме стоит двухмоторный «Р-6» – у него Давыдов и Майер, за ним на тросе «Г-14» с Венславым и Рогатневым, дальше светло-голубой «Г-9» с Шевченко. Ему сегодня быть на «вышке», болтаться на планере в стратосфере. Шевченко весел, шутит. Щербаков нервничает. Я и Петр Носиков усадили Шевченко в кабину, проверили ремни, кислородные шланги. Старт, рывок, трос оборвался. Опять Шевченко замахал руками, отменяя старт, но на «Р-6» не заметили и поезд рванул с места.

– Отцепится, если что-нибудь не в порядке, – заметил Щербаков.

– Кто отцепится? Шевченко? Никогда в жизни! – засмеялся Носиков.

Поезд умчался кругами вверх. И только к часу дня все постепенно вернулись на аэродром. Кроме Шевченко. Он сел где-то около Клязьмы. «Р-6» был на 5000 м., «Г-14» – на 6000 м., а «Г-9» на 7 000 м. Оказалось, что оборвались тросы. Перед отлетом, одеваясь, Шевченко рассказывал забавные истории:

1. «Понадобилось мне как-то починить сапоги. Дело было в прошлом году. Я недавно ушел из Щелково на завод. В Москве чинить – надо ордер, а мне ходить не в чем. Сел в машину и смотал в Щелково. Приземлился, вышел, иду с сапогами по аэродрому – на встречу Алкснис. Я вытянулся, а сапоги проклятые под мышкой, рваные. Начвоздуха спрашивает: – „Зачем прилетел?“ – „Сапоги починить, тов. начвоздуха, износились“. Пронесло, засмеялся.»

2. «Прилетает как-то Коккинаки на центральный аэродром из Щелково. Смотрим, он машину как-то боком сажает. Приземлился. Подбегаем: справа к фюзеляжу истребителя его велосипед привязан.»

Уехал с завода в 2 часа.

2 апреля.

Ворошилов на заводе им. Авиахима.

Через пару часов по коридору раздался неистовый крик Зины Ржевской: «Бронтман, бросай все, иди к Янтарову». Пошел. – «Поезжай немедленно на завод „Авиахима“. Там Ворошилов, Каганович и другие». Помчался, захватив фотографа Вдовенко.

Приезжаем, встречает секретарша директора Беленковича – Клавдия Алексеевна Липкина: «Слава Богу, везде вас искали! Догоняйте, он сейчас в таком-то цехе» Вместе с дежурным по заводу Слободским ринулись туда. Ворошилов вместе с нач ГУАП Л.М. Кагановичем, проф. А.Н. Туполевым и (вычеркнуто) осматривал новою машину завода. Он внимательно осматривал каждую деталь машины. Беленкович представил ему конструкторов Маркова и Скарбова. Военный приемщик Кузнецов, (вычеркнуто), непрестанно пикировались с Беленковичем по поводу отдельных деталей. Воршилов молчал, слушал, очень редко задавал вопросы. Он интересовался вопросом как удобно сидеть в этой машине, какая видимость, какое поле обстрела, удобно ли выкидываться. Беленкович приказал продемонстрировать скидывание бомб. Кто-то залез в машину, дал контакт. Бомбы остались на месте. Он снова взялся за контакт.

– Поздно, цель осталась позади, – засмеялся Ворошилов, – сейчас уже бесполезно сбрасывать.

Показали новый бензиновый кран «для умных людей» – говорит Беленкович.

– Нет, умные люди делали, – поправил Ворошилов, – а раньше делали дураки.

У него очень тихий голос, говорит он очень спокойно. Сзади кто-то поражается: наркому больше 50 лет, а какой свежий цвет лица, посеребрены только виски, блестящая выправка. Он чуть заметно прихрамывает, вернее чуть волочит ногу (вероятно, след ранения). Одет в форму, фуражку, светлое легкое застегнутое пальто с отворотами.

Пошли дальше.

Беленкович представил наркому Шевченко – «тот, который ходил на 11 км.» Шевченко стоял вытянувшись.

– Знаю. Как дела? – спросил Ворошилов.

Позднее, осматривая машину, на которой летал Шевченко, Ворошилов спросил его: «На какую высоту собираетесь еще?» Шевченко подумал: «Тысяч 14». Беленкович засмеялся «Мне он говорил 15. Значит – тысячу оставляет в запасе.» Засмеялся и Ворошилов.

Вышли на аэродром. Его развезло. Ворошилов вышел из машины и проваливаясь в снегу и лужах пошел к деревянному мостику впереди. Вылезли и другие. Машина с летчиком Калиншиным И.И. и диспетчером Слуцким поднялась в воздух, сделали два круга, прошли на полной скорости. Одновременно мимо прошел истребитель. «Быстро летает»– улыбнулся Ворошилов.

Летчики вернулись когда мы были в новом ангаре. Калиншин вытянулся перед маршалом.

– Машина мягкая, в управлении хорошая – доложил он.

– Скорость? Пробег? Работа тормозов? – спрашивал Ворошилов.

Затем он обратился к Слуцкому:

– Тесно или нет в задней кабине? Удобно ли стрелять? Обзор?

Затем он попросил Слуцкого сесть в пилотскую кабину.

– Откройте колпак! Закройте! Откройте! Закройте! – командовал он.

– А как вам нравится колпак? – обратился он к Шевченко. – Вы же на ней летали?

– Так точно, на ней! – ответил Шевченко – Я бы его немного переделал.

Беленкович представил инж. Щербакова.

– А, помню – сказал Ворошилов – Замечательная идея.

Ему рассказали о прошлых и сегодняшнем полете. Сообщили, что на «каланче» сидел Шевченко.

– Идет? – улыбаясь, спросил Ворошилов Володю.

– Хорошо идет!

– Не бросайте этого дела, у него большое будущее – сказал, прощаясь, нарком Щербакову.

Ворошилов дал несколько практических указаний Беленовичу, осмотрел другие машины и затем около часа участвовал вместе с другими приехавшими в техническом совещании у директора завода. Всего он пробыл на заводе больше трех часов.

Дали короткую заметку о посещении.

8 апреля.

Л.Берлин – Т. Иванова.

Хотел восстановить в памяти историю гибели Берлин и Ивановой. Они готовились к прыжку давно. Еще прошлым летом Люба говорила Хвату: «Когда же будет получено разрешение?!» Наконец, разрешение было получено. Берлин и Иванова начали систематическую тренировку. они учились затягивать точно, определять время падения, управлять своим телом в полете, выходить из штопора.

Встретившись как-то со мной в Доме Печати, Люба усиленно просила при звонках ей домой ничего не говорить о прыжках: «Мама не знает, не надо ее беспокоить. Она с ума сойдет.»

За несколько дней до прыжка – 19 марта – мы сидели за банкетом в Центральном аэроклубе (по случаю прибытия первого парашютного десанта, вылетевшего в Смоленск, там прыгнувшего и прибывшего обратно на лыжах.)

Рядом со мной сидел Хват, против Нина Камнева, Слепнев и Тамара Иванова. Она шутила и рассказывала о своих последних прыжках, смеясь отказывалась от предложения Слепнева поехать в ресторан.

– Снимите меня с пивными бутылками, – попросила она меня. Я щелкнул. Затем в кабинете снял группу (она, Слепнева, Шахт и еще кого-то). После, на аэродроме, она мне все время напоминала про этот снимок и просила обязательно ей отпечатать. Я обещал.

На Люберецкий аэродром мы приехали в 10 часов 26 марта. Накануне мне домой позвонил Машковский и сказал, что разрешение наркома на прыжок получено. Еще но банкете я спрашивал Горшенина когда прыжок и он мне ответствовал: вот сегодня Берлин делала последний тренировочный прыжок с затяжкой в 40 секунд. Сейчас доложили наркому что все готово и будем ждать.

– Но ведь разрешение было?

– Да, но сейчас нужно новое – на прыжок.

Прыжок был назначен в 10 ч. утра. Собралось 15–20 газетчиков, представители «союзкинохроники», многочисленные фотокорреспонденты. Приехали нач. ЦАК,[2]2
  ЦАК – Центральный аэроклуб, ныне им. Чкалова.


[Закрыть] нач. авиации ЦС ОАХ комдив Уваров,[3]3
  ЦС ОАХ – Центральный Совет Осоавиахима. Комдив Уваров Николай Михайлович (1896-28. 08 1938) Член партии с 1924 года. Участник первой мировой войны. В гражданскую войну: командир взвода, роты, помощник командира полка, командир 241-го Крестьянского стрелкового полка. После войны: помощник командир 32-й Саратовской стрелковой дивизии; начальник отдела по войсковой подготовке командного состава Управления боевой подготовки штаба РККА; командир Уральской стрелковой дивизии; преподаватель Военной академии имени Фрунзе М. В.; командир и военный комиссар 3-го стрелкового корпуса; помощник командующего войсками Московского ВО.Приказом наркома обороны СССР № 2395от20. ХI 1935 года Уварову Н. М. было присвоено персональное военное комдив. В 1935 году откомандирован в распоряжение Осоавиахима СССР на должность заместителя председателя Центрального Совета с оставлением в распоряжении НКО СССР. Дважды награжден орденом Красного Знамени (1921, 1921). На момент ареста – начальник управления авиации Центрального управления Осоавиахима СССР. Арестован 22. 03 1937 года. На предварительном следствии и в суде комдив в предъявленных ему обвинениях виновным себя признал. Приговорен ВК ВС СССР к ВМН 28. 08 1938 года и в этот же день расстрелян. Реабилитирован 11. 07 1957 года. (http://ymenaker.boom.ru/kom_div/2340.htm)


[Закрыть] мастер Забелин, летчики ЦАК – Алексеев,[4]4
  Алексеев Михаил Юлианович – советский лётчик-испытатель, майор.
  Родился в 1903 году на территории нынешнего Люблинского воеводства (Польша). Окончил 6 классов гимназии и советскую школу 2-й ступени. В 1920 работал в Барнаульском губпродкоме.
  В 1921 служил в заградительном отряде. В 1922 окончил школу младшего командного состава. В 1922–1924 – инструктор спорта и допризывной подготовки, в 1924–1925 работал в губкоме партии.
  В армии с 1925. В 1926 окончил Ленинградскую военно-теоретическую школу ВВС, в 1927 – Качинскую военную авиационную школу лётчиков. Был оставлен в ней лётчиком-инструктором, до 1933 был лётчиком-инструктором в других ВАШЛ.
  С января 1934 – на лётно-испытательной работе в НИИ ВВС. В 1934 совместно с В.А.Степанчёнком и Э.Ю.Преманом выполнил на истребителях высотный перелёт Москва-Самара.
  С мая 1935 – лётчик-испытатель ЦАГИ. Поднял в небо и провёл испытания самолётов АНТ-46, АНТ-37бис (ДБ-2Б), АНТ-44Д (МТБ-2). Участвовал в испытаниях самолёта СБ.
  1.11.1936 на самолёте СБ с грузом 1000 кг достиг высоты 12.695 метров. Однако этот мировой авиационный рекорд не был зарегистрирован ФАИ.
  2.09.1937 на самолёте СБ с грузом 1000 кг достиг высоты 12.246,5 метров. Это достижение было зарегистрировано ФАИ в качестве мирового авиационного рекорда.
  С 1938(?) (в мае 1939) – лётчик-испытатель авиазавода № 156 (г. Москва).
  За время лётной работы (1926–1939 гг.) освоил 46 типов самолётов.
  Погиб 26 июля 1939 года при выполнении испытательного полёта на самолёте И-16 с мотором М-25А, снабжённом турбокомпрессором.
  26.07.1939 в 20:36 с Центрального аэродрома (Ходынка) М.Ю.Алексеев выполнял первый полёт на самолёте И-16 с мотором М-25А, снабжённом турбокомпрессором. При наборе высоты произошёл отказ мотора. Лётчик попытался спасти самолёт и сделал попытку развернуться на 180°, чтобы сесть с обратным курсом на аэродром. При развороте была потеряна скорость, самолёт сорвался в штопор и упал в рощу на границе аэродрома (район нынешних Песчаных улиц). Лётчик умер, не приходя в сознание, ночью 26 июля 1939.
  Это была первая попытка увеличения потолка истребителя с помощью турбокомпрессора (ранее такая же идея была реализована на самолёте АНТ-42 (Пе-8)). Двигатель М-25 снабжался двумя турбокомпрессорами ТК-1. Они были включены параллельно и являлись 1-й ступенью наддува, а ПЦН (приводной центробежный нагнетатель) двигателя являлись 2-й ступенью наддува. Высотность двигателя увеличилась с 2.900 до 7.250 метров. В результате испытаний было установлено, что потолок самолёта И-16 возрос с 8.270 до 11.000 метров. Было решено перейти на более мощные двигатели М-62 и М-63 и испытать турбокомпрессоры с ними. После испытаний была выпущена небольшая серия самолётов И-16 с турбокомпрессорами.
  Жил в Москве. Похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.
  Наград не имел.
  http://www.testpilot.ru/memo/30/alekseev.htm


[Закрыть] Демин и др.

Парашютистки приехали на автобусе позднее, около 12 часов. Машковский и Балашов прилетели на двух «Р-5» около 11. Люба и Тамара уже были одеты в меховые комбинезоны. У обоих на правой руке было привязано по два больших авиационных секундомера. Сразу их окружили газетчики, друзья. Весело и оживленно разговаривали.

– Какой раз вы прыгаете?

Б. – Это будет мой 50-й прыжок – сразу рекорд и юбилей.

И. – Я отстала. Это будет 47-й.

– А с затяжкой?

Б. и И. – У обоих – по….

– Когда вы последний раз прыгали?

Б. – 19, с затяжкой в 40 секунд.

И. – 7-го, нормальный.

Иванова мне рассказывает: Знаете, мы тогда после банкета отправились со Слепневым в ресторан «Аврора». Я его уговаривала там танцевать. Он отказывался – «неудобно». Я говорю – сними ордена.

– Лазарь! – позвала меня Берлин – будете писать – обязательно укажите, что моя фамилия Берлин-Шапиро. А то Миша обижается. А он у меня хороший, его обижать не нужно.

– Хорошо, я напишу Л.Берлин-М.Шапиро, – пошутил я.

Она рассмеялась: – А это уже больше чем я просила.

В прошлом году, во время посещения Сталиным центрального аэроклуба Берлин дала ему обещание перекрыть мировые рекорды. И когда мы шли на аэродром, Рафаллович (близкий товарищ семьи Берлин, корреспондент газеты «Красный Спорт») передал мне просьбу Берлин помочь им после прыжка написать письмо Сталину о том, что обещание выполнено. Я, разумеется, согласился.

Пришли на летное поле. Парашютистки стали одеваться. Одели парашюты, шлемы. *** (вычеркнуто) подозвал Машковского и Балашова.

– Если земля будет прикрыта облаком или дымкой – прыжок отменить. Обязательно.

– Слушаем! – и обращаясь к парашютисткам: – смотреть на землю и секундомер.

– Так мы будем именовать тебя начальником старта, – сказал я.

– Как хотите – ответил ***.

Простившись с друзьями, парашютистки уселись в самолет. Задание было: с 5000 метров падать 80 секунд и на 1000 метров раскрыться. Позже фотографы рассказывали, что усаживаясь в самолет Иванова весело смеялась и кричала: «Дальше, чем в 100 метрах не раскроюсь!» (если это так, то очевидно основанием служило, что Камнева раскрылась в 250 метрах от земли, Евсеев – в 200, Евдокимов – в 150)

Наконец оторвались. Один самолет, за ним другой поднялись. С Машковским – Берлин, с Балашовым – Иванова. Через 15–20 минут самолеты можно было разобрать с большим трудом. (В это время на поле с опозданием принесли запечатанные барографы.) Затем опять появились в виде маленьких блестящих тире. Вот они идут по направлению к аэродрому и над ним плавно расходятся в стороны.

– Видимо прыгнули! С такой высоты прыгуна заметить невозможно. Пустили секундомеры, гадали в какой части аэродрома раскроются. Пробные прыжки, предшествовавшие этому показали снос в сторону ст. Ухтомская.

Прошло полторы минуты. Парашютов не было нигде видно. Смотрим – один самолет резко идет на посадку почти пикируя. Кинулись к нему. Дать с Алексеевым сели в стоявший наготове У-2 и полетели осматривать окрестности.

Самолет Машковского рулил по аэродрому. В это время к *** подбежал связист и доложил:

– ***! С метеостанции сообщают, что они все время наблюдали за парашютистками в теодолит. Они скрылись возле того леска.

– А парашюты раскрылись? – тревожно спросил *** и обернулся – Прошу всех отойти.

Почуяв неладное мы бросились к машинам. На посадку шел самолет Балашова. Он несся почти не обращая внимания ни на что и сделал грубейшего «козла». Еще при их снижении мы все настороженно всматривались в задние кабины: м.б. девушки не прыгнули. Увы, кабины пусты! (Позже Машковский мне рассказывал: «…с 2000 метров я заметил, что дело неладно. Выбросились они отлично, как пуля. Я ждал раскрытия парашютов – не видно. Тогда резко спикировал. Смотрю с 2000– все стоят на месте, санитарка на месте. Значит где-то упали и вы не видели. Облетел кругом – нет, незаметно. Пошел на посадку Как сели – ни я ни Балашов не помним..»

Снизился и самолет Дать. Дать немедленно сел в аэросани и умчался с аэродрома. Мы – за ним. Выехали на шоссе, смотрим – едет «Скорая помощь». Мы за ней – на полном ходу по снегу нас обогнала машина ***. он сидел рядом с шофером бледный и взволнованный.

– Где упали? – спросил он деревенских ребятишек.

– Там, дальше – показали они.

Мы туда. Уперлись в колючую проволоку. Выскочили. На большом снежном поле, метрах в 70-100 от нас лежала Люба Берлин. Подъехавший врач возвращался обратно, носилки стояли рядом: им нечего было делать.

Мы стояли молча и ошеломленно От трупа шел ***, он на ходу безнадежно и (растерянно) убито всплеснул руками. Прошел мимо нас, обернулся:

– Все – сказал он горько. Махнул рукой и уехал.

У изгороди стоял муж Ивановой. Он положил руки на колючую проволоку, опустил на них голову и не двигался.

Комиссия пошла дальше к лесу. В 300–400 метрах от Берлин лежала Иванова. Парашюты у обоих были пораскрыты. Колхозники рассказывали, что видели, как они падали, в 30–50 метрах от земли раскрыли парашюты, но было уже поздно и парашюты мешком падали вместе с ними. Медицинское освидетельствование показало, что у Берлин сломаны все кости, у Ивановой два ребра. Секундомеры Берлин разбились, у Ивановой показал 91,7 секунды, т. е. перетяжку почти на 12 секунд – т. е. на 700 метров.