Текст книги "Яков. Воспоминания (СИ)"
Автор книги: Лада Антонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 69 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]
– Как был убит господин Ишутин?
В комнате воцарилось изумленное молчание. Все посмотрели на меня, ожидая ответа. Что ж, после всего происшедшего, скрывать что-либо от Анны Викторовны не только бесполезно, но и опасно для нее же. Хоть ее бесцеремонные расспросы мне и претили. Я постарался показать это тоном и подбором слов:
– Зарезан в борделе.
Анна Викторовна поняла мое недовольство, потупилась виновато.
Интересно, а как она узнала о смерти Ишутина? Мой взгляд упал на стоящего в углу Коробейникова:
– Антон Андреич! Разболтали уже?! И когда Вы все успеваете!
– Я?! – безмерно удивился мой помощник.
Конечно, так я и поверил в его удивление. Знаю я, еще с лета помню, стоит только Анне Викторовне попросить, и он на все готов!
– Ишутин убит? – изумленно спросил Виктор Иванович. – Господи, мы же встречались иногда. Офицеры нашей роты, те, что на фотографии, они родом из нашей губернии. Мы же были знакомы еще до войны.
Отличный повод расспросить его о войне подробнее. Думаю, в свете всех последних событий Миронов будет со мной гораздо откровеннее:
– Так что же произошло на войне?
Но тут, прерывая такой удачный момент, в комнату вбежал Петр Иванович.
– Жив?! – бросился он к брату. – Куда?..
– Да пустяки, – раздраженно отмахнулся Виктор Иванович. – В плечо, навылет.
– А я иду, смотрю – полиция. Говорят, стреляли. Но ведь стреляли же?!
Петр Иванович Миронов был сильно взволнован и, как всегда, не то чтобы пьян, а слегка подшофе.
– Говорил я тебе, – расстроенно сказал он старшему брату, – надо было в полицию идти сразу! Вся эта история…
– Петр! – повысил голос старший Миронов, явно не желая, чтобы брат продолжал говорить.
Вот как! Стало быть, была все-таки какая-то история, о которой Виктор Иванович в нашем с ним разговоре умолчал.
– А что за история? – спросил я, тоном показывая, что намерен на этот раз выяснить все до конца и отказа не приму.
– Это пустяки и не имеет отношения, – деланно-беззаботным тоном отмахнулся Виктор Миронов.
– Виктор Иванович, – попробовал убедить я его, – Вы как юрист должны понимать, что, скрывая некоторые факты, Вы мешаете следствию.
– Ну, хорошо, – сдался он. – Я не думал, что это недоразумение…
Он расстроенно умолк, не находя подходящего слова. Оглянулся на жену и дочь:
– Маша! И ты, Анна! Я прошу Вас, оставьте нас. Военные воспоминания не для женских ушей.
Дамы послушно удалились.
– Наш батальон, – приступил к рассказу Виктор Иванович, – в основном был сформирован из жителей нашей губернии. Однажды в Сербии мы попали в засаду. А ведь именно об этом предупреждал нас Садковский! Но тогда ему никто не поверил. Более того, я обвинил его в бегстве из дозора. А он оказался прав. Одним словом, в той засаде погибли все, кроме нас четверых.
– Как, Вы говорите, его звали? – уточнил я.
– Поручик Садковский, – вздохнул Миронов.
– Так может, это он мстит через столько лет?
Виктор Иванович отрицательно покачал головой:
– Мстить он никак не может. Он погиб в той засаде. Наш поединок не был окончен, рядом разорвалась граната, и нас разметало в разные стороны. Больше я его не видел.
Однако, значит конфликт Миронова и Садковского дошел до дуэли, которая в результате разрыва гранаты осталась неоконченной. Миронов после того взрыва выжил. А что, если выжил и Садковский? Тогда логично предположить, что он будет искать сатисфакции. Только вот остальных выживших однополчан зачем убивать? И почему стрелял тайком, через окно? Снова ничего не понятно. Ну, будем держать эту версию про запас.
В гостиную зашел Ульяшин:
– Ваше Высокоблагородие, вот, нашли! – и подал мне завернутый в платок нож. Тот самый, видимо, который метнул в меня убийца.
Петр Иванович бросил взгляд на нож и произнес:
– Немецкая работа. Jagd Meiße, охотничий. Я думаю, это изделие произведено на фабрике Brocken.
– Я и не знал, Петр Иваныч, – сказал я, – что Вы специалист по холодному оружию.
– А я, Яков Платоныч, к Вашему сведению, – ответил мне Петр Миронов с некоторым самодовольством, – год работал в Марселе, в портовых кабаках, метателем ножей.
– Вот как? – я усмехнулся. – А вот я думаю: нож новый, сталь, мореный дуб, ручная работа. Изготовлен где-нибудь в Туле.
Петр Миронов посмотрел на меня с высокомерием профессионала:
– Ошибаетесь!
– Да нет, – продолжил я, – здесь просто возле гарды написано: «Егор Самсонов. В Туле».
Виктор Иванович посмеивался в кулак. Видно, не впервой ему было наблюдать за подобными конфузами братца, и они его неизменно веселили.
Петр Иванович, скрывая оскорбленные чувства, встал, подошел ко мне слегка покачивающейся походкой нетрезвого человека. Взял нож, рассмотрел его с усмешкой. И вдруг с немыслимой для выпившего, да даже и для трезвого человека скоростью метнул с полуоборота в стену. Лезвие вошло точно в середину отрывного календаря. Отличный бросок, однако. Уж я в этом толк понимаю.
Коробейников, который стоял совсем рядом с тем календарем, побледнел, как мел.
А Петр Миронов, полюбовавшись на результат своей выходки, сообщил мне доверительно:
– Хорошая копия немецкой работы. Научились!
– Впечатляет, – оценил я его бросок, доставая нож из календаря и подавая его Коробейникову. – Антон Андреич, нужно будет выяснить, где продаются ножи Егора Самсонова, и кто их в последнее время покупал.
Коробейников, все еще находящийся под впечатлением свистнувшего у его уха ножа, молча кивнул.
– Только это ничего не даст, – подал голос Ульяшин. – Эти ножи продаются в каждом оружейном магазине.
– Ну, проверить не помешает, – и я снова обратился к Виктору Миронову: – Виктор Иванович, Вам советую в ближайшее время из дому не выходить. Выздоравливайте.
На этом мы покинули братьев Мироновых. Но покинуть так быстро их дом у нас, конечно, не получилось. Разумеется, Анна Викторовна притаилась на лестнице и выбежала нам навстречу, как только мы вышли. Интересно, она подслушала все, рассказанное отцом, или только частично?
– Яков Платоныч! – как всегда взволнованно обратилась ко мне Анна. – Вы видели, что убийца был в шинели?
– Разумеется.
– Как и в моем видении! – продолжала она. – А днем я видела шарманщика в точно такой же шинели и фуражке!
Спаси меня Господь, у нее уже готова новая версия. Неисправима. И очаровательна. И как всегда вызывает у меня непреодолимое желание улыбаться.
– Да, верно, – ответил я ей, – я тоже его видел на площади. Так он всегда там стоит.
– Задержите его!
Я не выдержал и все-таки рассмеялся.
– Только потому, что он в шинели? Так это нам придется полгорода арестовать.
На лице Анны Викторовны появилось особенное, присущее только ей упрямое выражение.
– Но ведь тот, кто стрелял, был в шинели! – было очевидно, что она старательно сдерживает свои эмоции, объясняя мне очевидные для нее вещи. – Это же след?!
– Ну, хорошо, я буду иметь это в виду, – сдался я, не желая расстраивать ее сильнее. Ей и так сегодня хватило переживаний. – А Вас попрошу более инициативу не проявлять и оставаться по возможности дома. Доброй ночи.
И, оставив встревоженную Анну Викторовну, я покинул, наконец, дом Мироновых. День сегодня был длинный и богатый впечатлениями. И я срочно нуждался в отдыхе, чтобы завтра с новыми силами взяться за это дело.
На следующее утро я сидел в кабинете, разбираясь с текущими бумагами, когда дверь широко распахнулась, и мой помощник в сопровождении двух городовых втащил и поставил перед моим столом оборванца в шинели, грязного, перепуганного, и обеими руками прижимающего к себе старую шарманку.
Все понятно. Антон Андреич, рыцарь наш, присутствовал вчера при моем разговоре с Анной Викторовной. И, разумеется, не мог отказать даме в таком маленьком капризе. Ну, что ж… Раз уж привел, посмотрим, что это за шарманщик.
– Имя, фамилия, род занятий! – грозно обратился к шарманщику Коробейников.
– Так это, – умоляюще глядя почему-то на меня, а вовсе не на Коробейникова, выдавил шарманщик, – странники мы.
– Бродяга! – перевел Антон Андреич. – Отвечай, где взял шинель? Офицерскую фуражку? Ну?!
– Так это! – продолжал запинаться со страху задержанный. – Барыня одна пожаловали, по доброте!
– А теперь рассказывай! – грозно напустился на него Коробейников. – Как стрелял в адвоката Миронова, как остальных людей убивал!
– Ваши благородия! – взвыл в голос шарманщик и попытался упасть на колени, да городовые не пустили. – Не убивал! Не убивал я!!!
– Что ты тут орешь! – Коробейников схватил задержанного за шинель, тот шарахнулся.
Назревала драка, причем на пустом месте. Похоже, Антон Андреич, вдохновленный предположениями Анны Викторовны, готов был любым способом доказать вину несчастного шарманщика. Хотя невооруженным взглядом было видно, что этот необразованный бродяга не мог быть нашим убийцей. Такого в борделе и на порог не пустили бы, не то, что в комнаты. Да и стрелять он вряд ли умел.
В общем, этот цирк пора было заканчивать. Разъяснять Коробейникову его ошибки при всех мне не хотелось. Позже поговорим, наедине. А пока я просто вмешался:
– Что ж Вы его пугаете, Антон Андреич? Так он нам ничего не скажет.
Коробейников услышал в моем голосе строгие нотки и охолонул слегка, отошел к своему столу, поправляя сюртук. Шарманщик тоже вроде слегка успокоился, кричать уже не пытался, только повторял, как заведенный:
– Не убивал я! Не убивал!
Коробейников достал из сейфа нож, который бросил в меня убийца, и показал задержанному:
– А ну, говори! Твой?
– Не мой! – снова заорал шарманщик. – Не мой нож! Мой в сапоге!
Это ж надо?! Они его сюда приволокли, даже не удосужившись обыскать! Так, видно, обрадовались, что поймали! Ну Антон Андреич, дождетесь Вы у меня! Забыли Вы, видимо, что наш убийца с ножом обращается мастерски. Да если бы этот бедолага был тем, кто нам нужен, Вы его и до управления бы не довели, с ножом-то в сапоге. И хорошо, если бы живы остались!
Я приказал Коробейникову достать нож. Шарманщик даже ногу вперед подвинул нужную. В сапоге и вправду оказался нож, замотанный в грязную тряпицу. Старый, явно кустарно заточенный обломок рессоры от повозки, с веревкой, намотанной вместо рукояти.
– Вот он, – показывая на нож грязным пальцем сказал шарманщик. – Вот это мой нож! А этот! Да на что мне такой нож купить-то! Едва денюшек на хлебушек хватат!
И снова заголосил в полный голос, падая на колени:
– Ваше благородие! Не виноватый я!
В дверь постучали, и вошедший дежурный доложил:
– Ваше Высокоблагородие, к Вам госпожа Миронова!
Правильно! В нашем цирке была явная нехватка одного персонажа. Теперь комплект. Интересно, это не Коробейников ли ее пригласил? Отловил шарманщика и по пути в управление записку барышне отправил. Дескать, волю Вашу выполнил, будьте любезны полюбоваться! Ух, доберусь я до него еще!
Ну, что ж, пусть заходит, раз пришла. Не гнать же ее, в самом-то деле?
Анна Викторовна как всегда ворвалась, едва дождавшись разрешения:
– Яков Платоныч, я по очень важному делу!
Увидела нашего задержанного, остановилась, глядя удивленно, повернулась ко мне:
– Это шарманщик?
Не в силах контролировать раздражение в своем голосе, я ограничился кивком.
Анна деловито подошла к шарманщику и, ни секунды не медля, взяла его за правую руку:
– Позвольте?
Повернула руку ладонью вверх, осмотрела запястье.
Я попытался остановить ее:
– Анна Викторовна, что Вы делаете?!
Черт, ну у нее совсем страха нет? Конечно, городовые его держат, а вдруг вырвется и ударит? Я не успею его остановить! Это же задержанный в кабинете следователя уголовной полиции! А она с ним, как с котенком домашним.
Впрочем, магия барышни Мироновой, покорившая моих подчиненных, подействовала и на шарманщика. Стоял тихо и даже руку у нее отобрать не пытался.
Анна отпустила руку шарманщика, отвернулась от него. Только теперь я обратил внимание, что она выглядит очень озабоченной и даже подавленной. Неужели случилось что-то еще? Может, Виктору Ивановичу стало хуже?
Она подошла к моему столу и, коротко взглянув на меня, объяснила свои действия:
– У него нет шрама на руке. У человека, стрелявшего в моего отца, на тыльной стороне ладони был шрам, как от сабли. А у него нет.
– И что это значит, по-вашему? – спросил я.
– Это не Садковский, – убежденно проговорила Анна.
Ну это и без шрама видно было. С первого взгляда.
– Ну да, – сказал я. – На поручика он точно не похож.
– Не виноватый я! Не виноватый я! – снова затянул шарманщик.
Я взглянул на Коробейникова, вздохнул:
– Отпустите его, Антон Андреич.
– Как?! – удивился мой помощник.
– На все четыре стороны! – я уже едва сдерживался. Позже я с Коробейниковым очень серьезно поговорю.
Городовые выволокли шарманщика. Он идти не хотел, все пытался упасть на колени и благодарить меня за доброту. Наконец-то дверь за ними закрылась, и стало тихо.
Я взглянул на Анну Викторовну:
– А что это Вы про Садковского? При чем здесь Садковский?
Анна подняла на меня несчастные глаза. Промолчала.
– Значит, Вы считаете, что Садковский жив? – попытался я ее разговорить. – Нет, я, конечно, не верю Вашим странным видениям, но…
– Вы можете мне не верить, – язвительно перебила меня Анна Викторовна, – но я видела его руку с шрамом!
И выпрямилась гордо, с обиженным лицом.
Да зачем я ее все время обижаю-то! Ей и так плохо и страшно, у нее отца чуть не убили! А тут я, со своим скепсисом вечным. Нет, чтобы притвориться хотя бы! К тому же, не далее, как прошлой ночью мне ведь тоже приходила в голову мысль о том, что Садковский жив и задумал мстить. Так что не будет большим грехом, если я хоть раз с ней соглашусь:
– Ну что ж, предположим, это возможно.
Анна повернулась ко мне так стремительно, что даже покачнула стул:
– Неужели это случилось? Вы мне верите?!
Милое лицо ее озарилось такой искренней и безудержной радостью, что мне стало неловко. Я и не знал, насколько сильно ранит ее мое недоверие. Сдержав ответную улыбку, я ответил ей чуть смущенно:
– Ну, скажем так, наши мнения в этом вопросе совпадают. Более того, я уже отправил запрос в Петербург, числится ли поручик Садковский в списках погибших или пропавших без вести.
– Но ведь для этого нужно ехать в Петербург! – встревожилась Анна. – В архив Военного Министерства!
Я улыбнулся ее наивности:
– Анна Викторовна! Конец девятнадцатого века на дворе. Есть же телеграф.
Она очаровательно смутилась, потупилась.
В этот момент, прерывая нашу мирную беседу, в кабинет вошел дежурный:
– Ваше Высокоблагородие, к вам курьер!
И он пропустил в кабинет бойкого уличного пацаненка, из тех, что крутятся вокруг всяких гостиниц и лавок в надежде оказать услугу господам за мелкую монетку. Этому сегодня явно повезло, и он обратился ко мне важно, с полным осознанием ответственности своей миссии:
– Яков Платоныч, Вам записка-с! – и уточнил: – От дамы-с!
– От дамы? – удивился я. – От какой дамы?
– По виду из столицы будут-с, – пояснил посыльный. – Просила, чтобы лично в руки.
Черт, Нина приехала. А я вовсе про нее забыл! Краем глаза я увидел, как Анна перестала улыбаться, опустила голову. Ну почему всегда все так не вовремя! Мы так славно беседовали!
Я забрал записку у посыльного и отослал его. Вернулся на свое место, небрежно бросив записку на стол, и снова обратился к Анне Викторовне:
– Так, о чем мы?
Ну, нет, господин Штольман. Даже и не надейтесь, что женщина, даже такая юная и неискушенная, простит Вам подобную ситуацию.
Анна небрежно взмахнула рукой, чуть нервно поправила локон:
– Можете прочесть, я подожду!
– Да нет, напротив. Это подождет.
Анна Викторовна посмотрела мне в глаза долгим взглядом. Что-то увидела? Не знаю. Но продолжать разговор ей уже явно не хотелось:
– Я только прошу Вас, – произнесла она, поднимаясь со стула, – навести справки о Садковском. Не забудьте.
И вышла из кабинета, не улыбнувшись мне на прощание.
Я посмотрел ей вслед. Затем на записку, лежащую на моем столе. Женщины! Кое в чем они все абсолютно одинаковы!
Но записку все же нужно было прочесть. В свете известий от полковника Варфоломеева, полученных мною давеча, приезд госпожи Нежинской в Затонск приобретал несколько иную окраску. Придется, видимо, с ней встретиться и постараться выяснить, что же привело госпожу фрейлину в провинцию на самом деле.
Мы сидели за столиком и беседовали. Горели свечи в канделябрах, негромко играл рояль. В ресторации уездного Затонска она выделялась, как роза среди полевых цветов, привлекая к себе невольные взгляды посетителей. Фрейлина Ее Величества Императрицы Нина Аркадьевна Нежинская. Она ничуть не изменилась с тех пор, как мы с ней виделись в последний раз. Такая же прелестная и утонченная. Такая же неискренняя и опасная. Когда-то она привлекала меня именно этой своей опасностью. Я наслаждался игрой с огнем, хождением по краю.
Теперь же, когда я знал о ней то, что знал, она была мне неприятна. Неприятна была ее неискренность, вечная ее игра. Неприятна была ее манера разговаривать со мной так, будто и сомнений не было в том, что наши отношения незыблемы, что они продолжаются по-прежнему. Как если бы у нее были на меня какие-то права. Даже ее манера произносить мое имя на немецкий манер меня раздражала теперь.
– Славный городишко, – рассуждала Нина снисходительно, – но, Боже, какая провинция!
Она посмотрела на меня сочувственно:
– Трудно тебе здесь, мой милый Якоб.
– Здесь не так уж плохо, – улыбнулся я в ответ сдержанно. – Проще, но чище.
Нина деланно рассмеялась:
– Вы только послушайте! Наш Штольман – идеалист! Послушай меня, – сделалась она серьезной, – твое место в Петербурге, и ты туда вернешься.
Хватит. Я больше не хочу всего этого. Ни для себя, ни даже ради дела. Я оставил эту женщину в прошлом и желаю, чтобы она там и оставалась.
– Нина, это должно закончиться, – произнес я твердо и спокойно.
Она взглянула встревоженно:
– О чем ты?
– Зачем Вы здесь? – спросил я, глядя ей прямо в глаза.
– Я соскучилась, – нежно произнесла Нина, склоняя головку к плечу. – Ты так холоден! Я обещаю, я все исправлю! Нужно только немного подождать, и ты вернешься в столицу.
Я отвел глаза, чтобы она не прочла там того, что знать ей не следовало. Итак, я кому-то мешаю в Затонске. Настолько, что меня готовы вернуть в Петербург, лишь бы я не путался здесь под ногами. Ну что ж, а теперь посмотрим, насколько сильно меня хотят удалить. Поиграем, госпожа Нежинская, как встарь!
– Вы думаете, мне это так важно? – сказал я ей с легкой усмешкой.
– А ты намерен оставаться здесь всю жизнь?!
– Не понимаю, зачем Вам все эти хлопоты. – ответил я прохладно.
– Затем, что ты мой! – сказала она со значением. – Ты нужен мне там, в Петербурге.
Пришлось вновь отвести глаза, чтобы она не увидела полыхнувшей в них ярости. Она и вправду так считает? Тогда Нина Аркадьевна куда наивнее, чем представлялось мне раньше!
Почувствовав, что перегнула палку, Нина сменила тему:
– Тебе кто-нибудь пишет из наших общих знакомых?
– Нет, – ответил я, не глядя на нее.
– Все забыли о тебе! – сказала Нина с горечью. – Одна я тебя помню! И думаю каждый день! Что? Ты мне не веришь?
Я усмехнулся молча. Это отличный прием, всегда работает. И теперь не подвел.
Она заговорила горячо и взволнованно:
– Я хочу, чтобы мы были вместе! И добьюсь твоего перевода!
Отлично, а теперь еще немножко выведем ее из равновесия:
– Боюсь и представить, как ты будешь этого добиваться.
Щеки Нины слегка окрасил румянец. Но самообладания она не потеряла. Потупила взор, нервно усмехнувшись:
– Я это заслужила.
Кажется, я переборщил.
– Извини.
– Нет, – улыбнулась она и сделала глоток вина, – принимаю безропотно. И даже не спрашиваю, кто эта юная особа, с которой ты повсюду появляешься.
Я почувствовал, как по моей спине пробежал холодок. Я и в самом деле переборщил. И она нанесла ответный удар. И бьет она метко. Если Нина Аркадьевна и ее друзья только заподозрят, что Анна Миронова значима для меня, опасность ей будет угрожать нешуточная. И еще не факт, что я смогу ее уберечь, особенно, не засветившись при этом.
Я, насколько это возможно, сделал безразличное лицо и сказал нарочито медленно:
– Это совсем не то, что ты думаешь.
– Да? – улыбнулась Нина деланно-изумленно. – А все только и говорят о Штольмане и его верной помощнице!
Интересно знать, кто эти «все». От кого она могла что-то слышать? Ведь она только вчера приехала и, кроме меня, никого в городе не знает!
– Да, она действительно помогает мне иногда, но…
– Конечно, – перебила Нина с язвительной улыбкой, – это же так увлекательно для барышни, посещать мертвецкую со своим кумиром!
– Прекрати, – я раздраженно отвернулся.
Этот раунд, я, похоже, проиграл вчистую. Чтобы отвести от Анны внимание Нины, мне потребуются гораздо более решительные действия, нежели мне бы хотелось.
Нина тоже поняла, что выиграла на этот раз, и примирительно положила пальчики на мою руку:
– Завтра я уезжаю. Мы скоро увидимся. Пожалуйста, не делай вид, что тебе все равно.
Я посмотрел на нее. Я готов был свернуть ее нежную стройную шейку. Но я улыбнулся и нежно пожал ее пальцы. И она улыбнулась мне в ответ.
Ночью меня вызвали из дома курьером. Наконец-то нашелся Дубов. К сожалению, уже мертвый. Коробейников уже был на там и осматривал место преступления.
– Вот где он прятался! – вздохнул Антон Андреич, немало сил потративший, чтобы сыскать Дубова, пока то был еще жив.
– Он знал, что за ним придут, – ответил я ему, осматривая дверь с выбитым выстрелами замком.
– Соседи слышали выстрелы, – сказал мой помощник, – но не поспешили вмешаться. Видели только удаляющуюся фигуру в шинели. Фотография! – он протянул мне снимок, виденный уже мной в трех экземпляра. – Зачем-то ее пробили ножом.
Я посмотрел и встревожился:
– Прокололи на Миронове.
– Интересно, кто это сделал, убийца или Дубов? – поинтересовался Коробейников.
– Нужно убийцу у Мироновых ждать! – тревога охватывала меня все сильнее.
– Там все сделано, – видя мое волнение, попытался успокоить меня Антон Андреич. – Охрана на месте.
– Кроме того, – продолжил я, – надо разослать описание Садковского во все гостиницы, постоялые дворы, ночлежки. Жаль, что на фотографии лица не разглядеть.
Более у меня не было сомнений в том, что наш искомый убийца именно поручик Садковский. Ответ на мой запрос в Петербург еще не пришел, но моя интуиция говорила мне, что этот ответ лишь подтвердит мою уверенность. Я чувствовал, что именно эта версия правильная. И вряд ли что-то могло меня разубедить. Про себя я усмехнулся, несмотря на тревогу. Анну Викторовну попрекаю ее видениями, а сам верю своему внутреннему чутью, как оракулу.
Не смотря на мою тревогу, до утра ничего более не произошло. Утром, придя в управление, я получил наконец-то ответ на мой запрос в архив Военного Министерства. Как и ожидалось, поручик Садковский в списках погибших не значился. А значился он в списках осужденных Военным судом за дезертирство. Приговорен был к лишению всех прав гражданского состояния, а также к пяти годам каторги и еще пяти поселения.
– То есть, десять лет, – рассуждал Антон Андреевич, которому я сообщил эту новость, – а теперь явился и мстит бывшим товарищам?
– Да, – согласился я. – Но за что?
– Не знаю, – смущенно ответил Коробейников.
– Это риторический вопрос, – успокоил я его. – А вот почему в трех случаях убийца встречался лицом к лицу со своей жертвой, а Миронова пытался застрелить исподтишка?
– Не знаю, Яков Платоныч, – снова смутился мой помощник.
– Это тоже риторический вопрос, – улыбнулся я ему, разводя руками.
В этот момент раздался стук в дверь, дежурный привел посыльного. И это были последние спокойные минуты того утра.
Записка, которую принес уличный мальчишка, была от Анны Викторовны. Я развернул ее и похолодел. Анна писала своим аккуратным, ровным почерком, что, по ее мнению, поручик Садковский скрывается в доме терпимости. И что она отправляется туда, чтобы задержать его разговором до моего прибытия.
Так быстро я не бегал, по-моему, еще никогда. На ходу призывая экипаж, одновременно пытаясь попасть в рукава пальто, я за секунду оказался на улице, сопровождаемый недоумевающим Коробейниковым, засыпающим меня вопросами. Я сунул ему записку, чтобы не тратить время на объяснения, и вскочил в пролетку, слава Богу, оказавшуюся у крыльца:
– Гони! Что есть мочи!
Коробейников, видимо, успевший прочесть записку и потому бледный, как смерть, едва успел впрыгнуть на подножку.
Мы летели по Затонску, расчищая себе дорогу свистками и криками. Прохожие очумело шарахались от нас по сторонам дороги. Куры, гуси и собаки уворачивались от копыт лошадей.
Мы увидели Садковского, уже подъезжая к месту. Он уходил по крышам с пистолетом в руке, оглядываясь. На ходу я приказал Коробейникову и сбежавшимся на шум городовым окружить квартал и бросился внутрь дома. Без меня поймают. А не поймают – плевать. Я сам его поймаю! Достану, никуда не денется. И если с ней что-то случилось, я зубами его загрызу! Лично!
На одном дыхании, перепрыгивая через три ступеньки, я взлетел на второй этаж и вбежал в комнаты. Анна выбежала мне навстречу. Бледная, испуганная. И совершенно невредимая. Мне хотелось ее обнять немедленно и никогда больше не отпускать! Мне хотелось ее отшлепать, чтобы не смела больше так пугать меня, не смела рисковать собой!
– Вы как здесь оказались?! – проорал я ей. – Как Вы здесь оказались?!
– Я… – растерянно пролепетала Анна, перепуганная моим гневом, похоже, куда больше, чем Садковским. – Привели меня…
В следующую секунду она сообразила, что злить меня рассказами об указывающих дорогу духах, когда я и так в ярости, вовсе не ко времени. И ответила четко и ясно, явно собрав всю свою смелость:
– Догадалась я, что Садковский здесь. И хотела задержать его до Вашего прихода.
– Что за безрассудство, Анна Викторовна! – мне все еще не удавалось прийти в себя после испытанного страха, поэтому я говорил резче, чем это, возможно, требовалось: – Слава Богу, что Вы живы!
И я отвернулся к окну, пытаясь взять себя в руки.
– Яков Платоныч! – обратилась Анна к моей спине. – Я ничем не рисковала! Садковский убивает только своих сослуживцев. У отца с ним была ссора. И тот вызвал отца на дуэль.
Я повернулся к ней. Я уже овладел собой и был способен продолжать разговор:
– Вот как? – эти ее слова многое проясняли для меня. – Вы были правы, Садковский жив, но все это время находился на каторге. По приговору военного трибунала.
– Вот так история! – высунулась из своей комнаты подслушивавшая нас барышня Лиза, с которой я познакомился ранее, еще после убийства Ишутина. – Это еще заковыристее, чем приключения монашки Агриппины и графа Пуанссона!
– Вы почему не сообщили, что он у вас? – нашел я новый объект для моего не выплеснутого до конца гнева.
– Так я ж его и не признала, – растерянно ответила Лиза, – да и не отпускал он меня, пока вот барышня не пришли!
И она указала на стоящую рядом Анну, для пущей ясности.
Вспомнив, как и куда «барышня пришли», я снова разозлился:
– Вниз идите, – резко отослал я Лизу. – Там с Вас показания возьмут!
– Яков Платоныч, – послышался с лестницы голос Коробейникова.
А вслед за голосом вбежал и он сам, взмыленный и запыхавшийся:
– Яков Платоныч! Ушел!
– Господи! – Анна Викторовна упала на стул так стремительно, будто у нее подкосились ноги.
– Да не волнуйтесь Вы! – поспешил я ее успокоить. – Дом Ваш под охраной. Главное, чтобы батюшка Ваш вел себя благоразумно. О чем Вы говорили с Садковским?
– Я… Я пыталась… – от ужаса Анна не могла вымолвить слова, в глазах стояли слезы. – Пыталась уговорить его, чтобы не было этой дуэли. Но он непреклонен.
Черт. Дуэль и убийство разные вещи. От убийцы Виктор Миронов, возможно, согласился бы прятаться. Но вызов на дуэль он не станет игнорировать. Нужно срочно предупредить городовых, чтобы в случае попытки хозяина покинуть дом, они удерживали его как угодно, хоть силою. И звали меня. И пусть потом адвокат Миронов на меня хоть в суд подает. Был бы жив.
Анна вдруг, вспомнив что-то, вскочила, схватила меня за рукав:
– А еще он сказал, что все закончится там, где началось!
Мы с Коробейниковым переглянулись. Знать бы еще, что это означает.
Оставив Антона Андреича разбираться с показаниями, я отвез Анну Викторовну домой. Мне нужно было поговорить с Виктором Мироновым. Необходимо было убедить его не поддаваться ни на какие провокации, не выходить из дома ни под каким предлогом. Виктор Иванович выслушал меня внимательно и вежливо поблагодарил. Но, как мне показалось, остался при своем мнении. Да я и несильно верил в то, что смогу его убедить. Ситуация была мне знакома на собственном опыте. И я понимал, что Виктор Миронов, будучи, несомненно, человеком чести, получив вызов на дуэль, сделает все, чтобы на него ответить. Оставалось уповать на бдительность городовых, с которыми я тоже побеседовал, запугав их страшными карами, если позволят хозяину покинуть дом.
Но все принятые мною меры оказались напрасны. Уже под утро я был разбужен городовым, сообщившим, что меня срочно требуют в дом Мироновых. Виктор Иванович, прикинувшись собственным управляющим, покинул дом и отбыл в неизвестном направлении.
Мы собрались в гостиной дома Мироновых и пытались догадаться, куда он мог поехать.
– Это дуэль, – сказал я. – Но где же они встречаются?
– Если бы я знала, – прошептала Анна Викторовна.
– Нелепость какая-то, – сказал Петр Миронов, расхаживая по комнате в точности, как и его брат в минуты волнения. – Не можем же мы наугад прочесывать все окрестные леса!
Марья Тимофеевна молчала, сидя на диване и борясь со слезами.
– Господа! – в комнату вошел Коробейников, осматривавший кабинет Виктора Ивановича на предмет хоть каких-нибудь зацепок. – Посмотрите, что я нашел.
Он подал мне серебряную пепельницу с остатками пепла в ней. Тщательно растертого пепла. Адвокат Миронов знал толк в уничтожении улик.
– К сожалению, – взглянув на остатки письма сказал Петр Миронов, – Виктор Иванович не оставил нам шанса это прочесть.
Я напряженно думал. Миронов рассказывал, что все офицеры его полка были из этой губернии. Значит, Садковский тоже местный. Куда же он мог отправиться? Где в Затонске положено стреляться, хотел бы я знать?
Анна Викторовна судорожно вздохнула. В ее глазах стояли слезы. И эти ее глаза, полные слез и смотрящие на меня с надеждой, вдруг напомнили мне: «Все окончится там, где началось». Факты мгновенно сложились в единое целое.
Я резко поднялся:
– Я знаю, где они! – и кивнул Коробейникову: – Поехали!
– Я с Вами, – побежала следом Анна Викторовна.
Бог с ней, пусть едет. Я прослежу, чтобы она не подвергалась опасности. А с ней мне будет куда проще убедить Виктора Миронова отказаться от дуэли. Если мы застанем его в живых, конечно.
Ехать пришлось долго, и, когда мы прибыли на место, уже рассвело.