Текст книги "Яков. Воспоминания (СИ)"
Автор книги: Лада Антонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 69 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]
Пусть это и было дело о двух убийствах, но закончилось оно радостно. И я покидал дом Бенециановой с легким сердцем.
Едва я вышел на крыльцо, как услышал знакомый голос:
– Яков Платоныч!
Анна Викторовна шла ко мне через двор и улыбалась. Видимо, и у нее настроение было прекрасное.
– Анна Викторовна! – я сбежал ей навстречу по ступенькам. – Рад Вас видеть!
– А я вот приходил проведать Бенцианову после всех ее потрясений, – объяснил я свое здесь присутствие, –вашу духовидицу! Удивительно, но теперь совсем другой человек.
Анна рассмеялась мне в ответ счастливым смехом. Она, разумеется, была в курсе судьбы Вани, принимала в ней активное участие, втянув в это дело и своего отца-адвоката.
– Да, это правда! Это просто чудо-преображение.
Я откровенно любовался ею. Она была дивно хороша в своей изящной шляпке, очаровательная и женственная. Мне на мгновение вспомнилась девочка-сорванец, которой я умилялся этой осенью. Неужели всего лишь несколько месяцев назад? Сейчас передо мной стояла обворожительно красивая девушка. И улыбалась мне самой замечательной на свете улыбкой.
– А я вот иду к Ване! – сказала Анна Викторовна, не замечая моего завороженного взгляда. – Будем с ним заниматься, изучать основы грамоты. Готовимся к гимназии!
– Благое дело, – с трудом вымолвил я, не отрывая от нее глаз.
– Кстати, – слегка ехидно заметила Анна Викторовна, – вполне материальный и осязаемый дух, как видите!
– О, да! – согласился я. – Здесь мы имеем дело с редким случаем материализации духа при помощи уголовной полиции.
– Яков Платоныч! – ласково пожурила меня Анна Викторовна. – Еще немножко, и я, кажется, привыкну к Вашему несносному брюзжанию!
– Самое страшное, что и я начинаю привыкать к Вашим визитам в мой кабинет, – ответил я куда серьезнее, чем могло показаться. И постарался пошутить все же: – К чему я решительно не могу привыкнуть, так это к тому, что Вы каждый раз с собой нового духа приводите.
– Который помогает Вам не попасть впросак! – ответила она с улыбкой, лишь самую капельку язвительно.
На улице было морозно. И руки Анны Викторовны, видимо, замерзли в тонких перчатках. Она сняла их и попыталась засунуть руки в рукава, чтобы согреть. Я не мог отвести взгляд от ее рук. Мне хотелось взять их в ладони, согреть дыханием, поцелуями. Я любовался ее нежными пальчиками и понимал, что пропал, абсолютно и бесповоротно. А она смотрела на меня и светло улыбалась.
– Порой Ваши подсказки своевременны, – сказал я, зная, что ей будет безмерно приятно это услышать.
– А порой, знаете, Ваш скепсис, он просто не знает границ! – как обычно, Анна не поняла, что это был комплимент, и решила, что я снова дразню ее.
– Я материалист, – ответил я ей. – И верю лишь в то, что могу увидеть и могу осязать.
– А привязанность? – спросила Анна взволнованно. – Симпатия? Любовь? В них Вы верите? Ведь они же существуют, хоть Вы и не можете их осязать!
Я посмотрел на нее очень серьезным и долгим взглядом. Любовь тоже можно чувствовать и осязать. Она просто еще не знает об этом. А я знаю. И даже могу показать, в той степени, к которой осмелюсь.
– Ну почему же? – спросил я ее.
И позволил себе то, о чем минуту назад только мечтал.
– У вас, по-моему, руки замерзли.
Я снял перчатки и осторожно взял в руки ее холодную ладошку. Ласково спрятал ее в своих теплых руках. Наклонился, подышал, нежно согревая.
И, выпрямившись, посмотрел ей прямо в глаза.
Она не улыбалась уже. Смотрела на меня огромными изумленными глазами, в которых плескалось… так много. Растерянность, неверие, неуверенность, смущение.
Я так долго отталкивал ее от себя, что теперь она боялась поверить тому, что видела и чувствовала.
И это было хорошо. Потому что я и сам боялся поверить. Боялся даже словом обозначить то, что чувствовал к ней.
– Ну, я пойду, пожалуй, – смущенно сказала Анна. – Меня там Ваня ждет, и заниматься нам нужно.
– Да-да. Конечно, – сказал я, отпуская ее руку.
Она повернулась, пошла к дому.
Я не выдержал, окликнул ее:
– Анна Викторовна!
Анна повернулась ко мне резко, будто ждала, что я ее позову, что скажу еще что-то.
– Всего доброго, – сказал я ей с улыбкой.
– Всего доброго, – улыбнулась она мне в ответ и скрылась в доме.
Я одним движением запрыгнул в коляску и приказал трогать. Улыбаться я так и не перестал. Меня переполняло ощущение безграничного счастья. И ожидание чуда. Неужели чудеса все-таки возможны?..
====== Десятая новелла. Сицилианская защита. ======
Утро того дня было просто отвратительным. Я проснулся с сильной головной болью, остро ощущая все последствия своей вчерашней невоздержанности. Вчера вечером я развлекался шахматной игрой с Ферзем, петербуржским карточным шулером, задержанном нами по доносу осведомителя несколько дней назад. Ферзь, несмотря на свою профессию, оказался весьма приятным собеседником, а главное, фанатичным и искусным шахматистом. А поскольку отсутствие хорошего партнера по шахматам было единственным, с чем я не смог примириться в Затонске, я отдыхал душой. Да и телом позволил себе слегка расслабиться, приняв некоторое количество коньяку. Но, судя по тяжести в голове, похоже было, что несколько увлекся. Увы, каким бы ни было мое состояние, от работы оно меня не освобождало. Так что я отправился в управление, пребывая в отвратительнейшем настроении.
В управлении царил хаос и едва ли не паника. Все бегали с перепуганными лицами. И только дежурный мирно спал на своем месте, уронив голову на руки. Решив, что отругаю его позже или вовсе предоставлю это удовольствие Трегубову, я вошел в участок.
Там ко мне сразу бросился Коробейников, пребывающий в высшей степени испуганного волнения:
– Яков Платоныч! У нас происшествие, требующее Вашего безотлагательного внимания!
Он схватил меня за рукав, отвел, почти силой оттащил в сторону от городовых:
– Осмелюсь доложить, Яков Платоныч! Дежурный, проснувшись…
– Проснувшись? – перебил я его возмущенно.
– Так точно, – продолжил Коробейников, – проснувшись в шесть тридцать утра, обнаружил… Лучше Вам увидеть это.
Я последовал за Коробейниковым. Судя по его реакции произошло и в самом деле что-то неординарное. Как не вовремя! Сегодня бы мне происшествий не хотелось.
Но действительность превзошла все мои ожидания. Это было не просто происшествие. Это больше походило на катастрофу. Я смотрел – и не верил своим глазам. В камере Ферзя все было так, как я и помнил по вчерашнему вечеру. Так же стояла на столе шахматная доска с расставленными фигурами. Так же сидел на койке арестованный. Только вот был он абсолютно, безнадежно мертв. И доктор Милц уже его осматривал.
– Смерть наступила в результате удара в висок, – отчитался доктор. – Орудие убийства мы не нашли.
– Когда? – спросил я, преодолевая ошеломление.
– Судя по температуре тела, я полагаю, часов шесть-семь назад, – ответил Александр Францевич, – но точнее я скажу после вскрытия.
– Где второй дежурный? – спросил я Коробейникова.
– Ночью ушел, – ответил тот. – Жена рожает.
– Что?!
– Но Вы сами его отпустили! – изумился Коробейников.
– Как отпустил?
– Ну, мальчишка прибежал, сказал, тяжелые роды, – осторожно пояснил Антон Андреич. – Вы отпустили.
Мало того, что у меня голова раскалывается, так еще и провалы в памяти?! Да уж! Переборщил я с отдыхом, ничего не скажешь.
– Да, помню… – сказал я не слишком убедительно.
– До этого играли в шахматы с арестантом. – продолжил на всякий случай рассказывать мне вчерашний вечер Коробейников.
– Да помню я! – озлился я на него.
Коробейников потупился. Так, нужно срочно взять себя в руки. Злиться здесь следует на себя. А с ситуацией нужно срочно разбираться.
– Сделайте фото, – распорядился я. – Шахматы не трогать. И дежурного ко мне в кабинет.
Дежурный был тот самый, который спал сегодня утром у двери, не сменился еще. Я подавил желание отвязаться еще и на него и, предложив ему присесть, приступил к расспросам:
– Когда обнаружил убитого?
– В шесть тридцать, пошел проверить, – ответил он, даже сидя на стуле умудряясь удерживать стойку смирно, явно чувствуя себя провинившимся.
– А до этого спал? – спросил я.
– Спал, – вздохнул городовой и потупился.
– А когда я ушел?
– В час тридцать, – четко ответил он.
Черт, что же с головой? Не помню ничего!
– Ключи от камеры я тебе отдал? – спросил я дежурного.
– Так точно.
– Ну и камеру я закрыл, разумеется? – продолжал я расспросы.
– Само собой! – ответил он, – Вы же не могли ее не закрыть.
– Ну да, – согласился я. – А ты, конечно, пошел и проверил, как там арестант?
– Вот это нет, Ваше Высокоблагородие, – признался он смущенно. – Не проверил.
– Как не проверил? – похолодел я. – Как ты мог не проверить?
– Ну так Ваше Высокоблагородие сами мне ключи отдали, – принялся оправдываться дежурный. – Чего ж там проверять!
– То есть, получается, ты арестанта после моего ухода не видел, – спросил я со слабой надеждой на чудо.
– Никак нет! – отрапортовал он. – Потом уже, утром. В мертвом виде. Но камера была заперта.
Чуда не произошло. Я оказался последним, кто видел Ферзя живым. И, стало быть, первым подозреваемым в его убийстве.
– Ну как же ты уснул?! – вышел я из себя все-таки.
– Не могу знать! – с несчастным видом ответил дежурный. – Черт попутал! Сам не знаю, как случилось. Знаете, ведь ни разу, чтоб на дежурстве…
– Ладно! – прервал я поток его оправданий. – Дежурство сдай и из управления ни шагу. Будем еще разбираться.
Я отпустил его, налил себе стакан воды и потер ноющий затылок, пытаясь заставить голову заработать. Потому что происходящее не просто походило на катастрофу, оно ею и было. В полицейском управлении в запертой камере убит задержанный. И главный подозреваемый – начальник следственного отделения.
Тут я некстати вспомнил, что очень скоро прибудет в управление полковник Трегубов, наш полицмейстер. И от одной мысли о его реакции на подобные новости голова моя заболела еще сильнее.
Дверь кабинета отворилась и вошел Коробейников с фотоаппаратом на плече.
– Тело отправлено в мертвецкую, снимки я сделал, – отчитался он, – орудие убийства не найдено.
– Давайте-ка попробуем восстановить хронологию, Антон Андреич, – обратился я к нему. – Когда я ушел из управления?
– В час тридцать, – ответил Коробейников. И добавил: – По словам дежурного.
– К этому времени я уже отпустил второго дежурного к рожающей жене? – продолжил я заполнять пробелы.
– Так точно, – смущенно ответил Антон Андреич.
Ему неловко было, что его любимый начальник попал в такую ситуацию. Я же и вовсе был готов провалиться сквозь землю. Напиться на службе, да так, чтобы не помнить с утра, как домой ушел! В жизни со мной такого не случалось!
– А я ушел еще раньше, в половине двенадцатого, – продолжил рассказывать Коробейников. – К тому времени Вы уже вторую партию проигрывали Ферзю и намерены были взять реванш. Очень серьезно были настроены.
Я только вздохнул на его попытки тактично описать ситуацию:
– Я что, даже кричал на него?
– Ну, так… Покрикивали, – постарался смягчить сказанное Антон Андреич. – Очень возбужденно. Говорили, что в бараний рог его скрутите.
– Это что ж получается, – подвел я итог сказанному, – что после моего ухода Ферзя живым уже никто не видел? Вывод напрашивается: убийца либо дежурный, либо я.
– Что Вы такое говорите, Яков Платоныч! – возмутился Коробейников.
– Оставьте, Антон Андреич! – перебил я его. – Я не помню, как ушел, как запер камеру! Я даже сам за себя ручаться не могу.
– Помилуйте, ну как можно! – мой помощник даже мысли о том, чтобы меня заподозрить, допустить не мог. – Да, Вы приняли немного коньячку. Это было заметно-с. Ну и что? Делать из этого вывод, что Вы убийца?! Да из-за чего? Из-за проигранной партии?
– Прямых доказательств моей вины нет, я согласен, – ответил я ему жестко, – но любое честное следствие должно брать эту версию в расчет.
– Нет, – Коробейников даже не думал со мной соглашаться. – Нет! Это невозможно, Яков Платоныч!
– Только не говорите мне, – сказал я ему, – что Вам самому это не взбрело в голову помимо Вашего желания!
Мне была приятна его уверенность во мне, особенно в такой непростой ситуации. Но он должен был осознать в полноте, насколько все серьезно. Ведь если Трегубов примет решение меня арестовать, то именно Коробейникову, в одиночку, придется вести следствие по этому делу.
Дверь кабинета снова отворилась, и вошел полковник Трегубов. Долго жить будет, только я о нем вспоминал. Полицмейстер, как и ожидалось, был в ярости. К счастью моему, эмоции его были настолько сильны, что он даже кричать не мог.
– Ну, что? – спросил он у нас сдавленным от злости голосом. – Доигрались, господа?!
– Моя вина, Николай Васильевич, – поспешил сказать я, пока он не обрушил свой гнев и на Коробейникова тоже. – Готов ответить.
– Да-с! Уж придется ответить, Яков Платоныч! Придется! – сурово взглянул на меня Трегубов. – Однако сейчас главное найти убийцу. Чем скорее преступление будет раскрыто, тем меньше расплывется это грязное пятно на репутации управления.
– Позвольте сделать заявление, – обратился я к полицмейстеру, прерывая его речь. – Я не могу вести это дело в связи с тем, что являюсь одним из подозреваемых.
– Что? – не понял Николай Васильевич. – Кто подозреваемый?
– Я запер камеру, – пояснил я ему ситуацию. – И после этого Ферзя живым никто не видел.
– Мне доложили, и что с того? – возмутился Трегубов. – Неужели кто-то может всерьез подумать о версии, что следователь полиции, надворный советник – убийца!
Что ж, хорошо, что господин полицмейстер не собирается меня арестовывать. Антон Андреич один с этим делом может и не справиться. Но все-таки стоит и о законности позаботиться, хотя бы о ее видимости. И делать это придется мне, так как, похоже, больше этот вопрос никого не заботит.
– Я благодарю за доверие, – сказал я Николаю Васильевичу, – но в такой ситуации вести следствие мне просто незаконно.
Трегубов глубоко вздохнул и повернулся к Коробейникову:
– Оставьте нас.
Тот вышел, встревоженно оглядываясь на меня.
Полицмейстер со вздохом опустился на стул, жестом показав мне, что я тоже могу сесть.
Да… – сказал он. – Ситуация. Кто же проведет следствие?
– Коробейников, – ответил я ему.
– Издеваетесь? – возмутился Николай Васильевич. – Мне нужен результат, и немедленно!
– Номинально он проведет расследование, – пояснил я свою идею, – а я, отстраненный официально, окажу посильную помощь.
До Трегубова наконец дошло, что такой сценарий защищает в первую очередь его самого.
– Ну, что ж, – согласился он со вздохом, – в этом есть резон.
Он позвал Коробейникова из коридора. Тот явился мигом, вытянулся во фрунт.
– Антон Андреич, – сообщил ему полицмейстер, – Яков Платоныч временно отстранен от исполнения своих обязанностей. Следствие проведете вы.
И с этим, оставив ошарашенного Коробейникова, Трегубов поспешил удалиться.
Я несколько успокоил Антона Андреича, объяснив ему тонкости формальностей и пообещав, что ни в коем случае не отстранюсь от расследования и не оставлю его своей помощью.
Начать расследование мы решили с повторного осмотра места преступления. В камере Ферзя ничего не изменилось за это время, лишь тело было перенесено в мертвецкую.
– Хорошо, господин следователь, – обратился я к Антону Андреичу, – с чего начнем?
– Осмотрим внимательно место преступления, – ответил мой помощник, старательно скрывая робость перед ситуацией.
– Извольте, – согласился я, присаживаясь. – И что ж Вы видите?
– С достаточной долей вероятности можно утверждать, – несколько неожиданно для меня сообщил Антон Андреич, – что игроки расстались миром.
– Это Вам подсказала разбитая голова Ферзя? – спросил я его с сарказмом.
– Нет, ни в коем случае! – отверг такое предположение Коробейников. И пояснил: – Шахматная партия не доиграна, фигуры остались на доске. Это значит, что противники решили доиграть на следующий день. Кроме того, Вы какими играли? – спросил он меня.
– Черными.
– Замечательно! – сделал вывод Антон Андреич. – У Вас выигрышное положение. Перевес на Вашей стороне. И это доказывает, что убивать соперника из-за проигрыша у Вас причин не было.
– И на том спасибо, – ответил я.
– То есть, версия ссоры из-за игры отпадает, – продолжал рассуждать Коробейников. – Но возможно, у Вас была какая-то другая, более веская причина для убийства, не связанная с игрой. Вы ведь, как и Ферзь, из Петербурга!
– Так-так! – усмехнулся я. – Не Вы ли еще давеча с пеной у рта кричали о моей невиновности?
– Как частное лицо, безусловно, я верю, что Вы не убивали, – смутился Антон Андреич. – Но как лицо официальное, назначенное вести расследование, я обязан проверить все версии.
– Согласен, – одобрил я такую позицию.
В конце концов, я сам учил его именно этому. А кроме того, я отлично видел, что Коробейников растерян и испуган. Больше всего сейчас ему важно доказать мою невиновность. И он безумно боится совершить ошибку, в результате которой ему это не удастся, и он меня подведет.
– Что-нибудь еще удалось подметить? – спросил я, пытаясь пустить его мысли по иному пути.
Антон Андреич замялся, взглянул на меня неуверенно.
– Вы заметили положение тела? – обратил я его внимание на важную деталь. – Он сидит.
– Так, и что из этого следует? – не успел за ходом моих мыслей мой помощник.
– Время было позднее, – подтолкнул я его к выводу. – Где в это время находятся арестанты?
– Полагаю, что арестанты в это время спят, – ответил Коробейников, все еще не понимая, куда я веду.
– Конечно, в постели! – пояснил я. – Он проснулся от скрежета ключей. Увидел входящего, привстал, и получил удар в правый висок.
И я продемонстрировал сидящему на месте Ферзя Коробейникову, как такое могло произойти. Он перехватил мою руку около своего лица и уставился на нее с выражением озарения:
– Левша! Убийца левша!
Я с некоторым удивлением посмотрел на свою руку. А он прав, кстати! Правой так не ударишь.
– Это доказывает, – радостно обобщил Антон Андреич, – что Вы и дежурный вне подозрений!
– Дежурного нужно будет еще проверить, – задумчиво сказал я.
В этот момент в камеру заглянул городовой:
– Яков Платонович, там Вас Анна Викторовна спрашивает.
Ох, как это сейчас не ко времени. Меньше всего я хотел бы, чтобы Анна Викторовна вмешалась в эту историю. Я бы не хотел, чтобы она вовсе о ней знала! Но деваться некуда. И мы с Коробейниковым прошли в кабинет.
Анна Викторовна, по своему обыкновению, была сильно взволнована. И против обыкновения, сильно напугана. Оказывается, нынче ночью ее посетил призрак убиенного Ферзя. Интересно знать, как она вообще узнала о существовании этого шулера? Ну да слухами Затонск полнится. Призрак, по словам Анны Викторовны, играл в шахматы на карте города и всячески мне угрожал.
Я молча отошел к своему столу. Простите меня, Анна Викторовна, мне сегодня не до ваших призраков. И даже, боюсь, просто не до Вас.
Коробейников же, напротив, по обыкновению своему, проявил к сведениям из мира духов живейший интерес.
– Вот эти точки, – показывала ему Анна Викторовна на карте Затонска, – четыре угла доски. И весь город расчерчен на шахматные клетки.
– И что? – спросил Антон Андреич. – Он сделал ход?
– Нет, не сделал, но сделает, – ответила Анна. – Ход за ним.
– То есть, я правильно понимаю, – уточнил Коробейников, – ходы должны указывать нам на определенные клетки плана?
– Именно! – взволнованно подтвердила Анна Викторовна.
– Но что значит эта игра? – взволновался уже и Антон Андреич. – Что Ферзь хотел нам сказать?
– Я не знаю, что он хотел сказать, – чуть ли не в отчаянии Анна опустилась на стул, – но твердил он все время: «Штольман, играй. Игра не окончена!». И вот еще что, – добавила она, волнуясь. – Он сказал: «Куда пойду, там убью». Вероятно, он предлагает нам угадывать его следующий ход.
– То есть, – высказал идею Коробейников, – нам надо совместить план города с шахматной доской…
– Антон Андреич, а Вы не заигрались? – раздраженно перебил я его, подходя ближе. – Анне Викторовне простительна некоторая экзальтация, но Вы-то лицо официальное.
– Хорошо! – возразил мне Коробейников упрямо. – Откуда тогда, по-Вашему, Яков Платоныч, Анна Викторовна знает про Ферзя и про эту партию?
– Я в шахматы не играю! – обратилась ко мне Анна взволнованно. – Я даже правил не знаю!
– А я не гадаю по снам! – ответил я ей резко.
– Прошу прощения, Яков Платоныч, – вмешался Коробейников, – но расследование веду я.
– Виноват-с! – демонстративно поклонился я ему.
В этот момент в дверь постучали, и городовой доложил, что наконец-то доставили второго дежурного, отпущенного мною к рожающей жене.
– Хорошо, – ответил ему Коробейников. И, пресекая дальнейшую возможность нашей с Анной ссоры, обратился ко мне: – Пойдемте, Яков Платоныч.
Я вышел вслед за ним, едва сдерживая кипящие эмоции. Анна Викторовна осталась в кабинете.
От приведенного дежурного мы много не узнали. Он показал, что у него действительно трудно рожала жена, поэтому он и отпросился домой. Но все обошлось, родился сын. Трегубов поздравил его с рождением и в качестве подарка назначил трое суток ареста. Коробейников же тем временем стал допрашивать второго дежурного, того, что заснул.
– Так, еще раз! – добивался он ответа от городового. – Кто приносил квас и пирожки?
– Так парнишка соседский, Колька, – ответил тот. – Он всегда приносит. Ну, чтобы, значит, жена ночью по улицам не бродила. А я ему за то гривенник даю.
– Квас остался? – спросил Коробейников.
– Никак нет, все выпил, – доложил горе-дежурный.
– А бутылка где?
– Так она пустая, Ваше Благородие! – пояснил городовой. – Но жена еще принесет, я Вас обязательно угощу.
Боже, ну и кадры у нас служат! А Коробейников молодец, верно мыслит. Квас нужно проверить обязательно.
Антон Андреич все-таки добился от городового, чтобы тот отдал ему бутылку. На дне ее оставалось еще немножко кваса. Надеюсь, что доктору Милцу этого для анализа хватит.
Краем глаза я заметил, что Анна Викторовна вышла из кабинета и тихо, не попрощавшись, покинула управление. Что еще придумала? Или просто решила не дожидаться меня, чтобы не продолжать ссору? Что ж, это сейчас наилучшее решение, я думаю.
– Антон Андреич, – предложил я, – а вам не кажется, что нужно бы тряхнуть этого Кольку-паренька?
– Очень даже! – обрадовался моему предложению Коробейников.
– Ну вот этим и займитесь, – сказал я ему, – а я к доктору Милцу, с Вашего разрешения.
Доктор, видя взволнованное мое состояние, взялся провести анализ кваса на снотворное немедленно. А мне пока предложил скоротать время чашечкой чая. Я пил чай и размышлял над всем происшедшим. Размышления мои были, прямо скажем, не радостные. Фактов для скольких-нибудь достоверных предположений у меня не было. А потому размышлять о деле я практически не мог. И в результате мои мысли свернули на то, что я вновь поссорился с Анной Викторовной. Ну вот что за характер у меня отвратительный! А она ведь просто хотела мне помочь! Как могла, как умела. Волновалась за меня, переживала. А я ее помощь отверг без благодарности, да еще и нагрубил вдобавок. И только Коробейникова нужно благодарить, что он увел меня из кабинета, потому что неизвестно, до чего я мог дойти в своем гневе.
К счастью, мое самобичевание оказалось не долгим. Вернулся доктор Милц с результатами анализа.
– Вы были абсолютно правы, – сообщил мне Александр Францевич, – в квас действительно было подмешано снотворное. Причем в очень высокой концентрации. Полагаю, лошадиная доза.
– Так значит, снотворное, – задумчиво проговорил я.
– Да, – подтвердил Милц.
– Спасибо, доктор, – поблагодарил я его. – А что показало вскрытие Ферзя?
– Ну, Вы же знаете, убит он был ударом в висок, – сказал Александр Францевич. – Я полагаю, это был, скорее всего, кастет. Смерть наступила где-то в час или два ночи.
– А поточнее? – попросил я его.
– Уж простите, Яков Платоныч, – развел руками доктор Милц, – точнее некуда!
– Значит, проблемы это не решает, – вздохнул я.
– Вы о чем? – строго поинтересовался доктор.
– Я ушел из управления в час-тридцать ночи.
– Casus a nullo praestantur, – утешил меня Александр Францевич на латыни. – За случай никто не отвечает.
Покинув кабинет доктора Милца, я решил зайти в трактир, чтобы проверить одно свое предположение. Дело в том, что Ферзя мне сдал мой осведомитель, мелкая сошка уголовного мира. Сам по себе веса он не имел никакого и значительных преступлений не совершал. Но знал все и про всех. Я поймал его на мелком воровстве и решил, что мне будет выгоднее завербовать его, нежели сажать. Он не раз помогал мне информацией, не бесплатно, разумеется. И про то, что в Затонск приехал Ферзь, сообщил тоже он. И вот теперь у меня возник вопрос: а что, если он не только мне это сообщил? Стукач, он ведь всегда стукач. Мог и еще кому-нибудь продать столь ценную информацию.
Как я и ожидал, я нашел его в трактире, за карточной игрой. Показал ему глазами на дальний угол. Он прервал игру, послушно пошел за мной, хоть и был недоволен, по очевидным причинам. Обычно я старался встречаться с ним так, чтобы наше общение не бросалось в глаза. Но сейчас мне было не до того, чтобы беречь репутацию мелкого воришки, будь он хоть трижды осведомитель.
– Яков Платоныч! – сказал он мне укоризненно, подсаживаясь за мой столик.
– Извини, дело срочное, – перебил его я. – Расскажи-ка мне про Ферзя.
– Так я уже рассказал все околоточному, – удивился вор. – Это же я Ферзя признал.
– Это я знаю, – сказал я, – и за то тебе благодарность…
– Перо я в бок получу от ваших благодарностей! – перебил он меня сердито. – Вы его арестовали. Ну, что еще?
– Убили его сегодня ночью, – сообщил я ему. – Прямо в камере. Что об этом знаешь?
– А что мне знать-то? – перепугался он. – Это ведь у вас убили!
– Ты смотри мне не ври! – резко сказал я ему. – Здесь дело нешуточное, убийство! Зачем он сюда в Затонск приехал?
Воришка сорвал шапку, закрестился истово:
– Не знаю!!!
– Смотри! – пригрозил я. – Сдам я тебя дружкам твоим!
– Ах, вот оно как? – возмутился он деланно. – Это за всю мою преданность?
– Видно, судьба у тебя такая, – я встал, собираясь уходить. – Рассказал бы все, так не попал бы в этот переплет.
То ли по голосу моему, то ли по взгляду, а только парень понял, что я не просто не шучу, а готов на все, чтобы получить ответы на свои вопросы. Уйти он мне не дал, схватил за рукав, зашептал быстро:
– Ротмистр Мышлоедов ездил в столицу проветриться. И продулся там. Задолжал он Ферзю огромную сумму денег, вот и приехал Ферзь должок получить.
– Мышлоедов? – спросил я. – Кто такой?
– Драгунский ротмистр в отставке, – рассказал осведомитель. – Известный своими наклонностями. Всю ночь тут пил, потому как заложил он свое имение в уплату долга. Только сейчас утром уехал.
– Всю ночь он здесь был?
– Всю!
– А ты?
– И я с ним, – ответил воришка. – Весь кабак видел.
– А не по заказу ли ротмистра ты Ферзя в управление определил? – спросил я его.
– Да что это? – выпрямился он обиженно. – Да как же это?
– Да очень просто! – пояснил я. – Мышлоедов попросил тебя Ферзя в кутузку упрятать. Вот тебе и избавление от долга! Вот это вы и праздновали всю ночь!
– Я же по совести полицию известил, – взглянул он на меня, притворяясь оскорбленным в лучших чувствах, – чтоб наш город от этого упыря избавить! А что касается до ареста, то Вы не хуже меня знаете, никакой арест должника от Ферзя не избавит. Он может из самой Сибири достать, если надо! И только смерть Ферзя может должника от него освободить.
Здесь он был совершенно прав. Ферзь относился к элите преступного мира. Такие, как он, одинаково могут ворочать делами как будучи на свободе, так и из заключения. Но то, что ротмистр был должен Ферзю столь крупную сумму, что тот не поленился за ней приехать лично, делало Мышлоедова в моих глазах первым подозреваемым. Алиби у него, конечно, имеется. Но он ведь мог заказать убийство Ферзя, и отправиться в трактир, где всю ночь его наблюдала масса народу. Но тогда это очень плохо. Потому что заказные убийства раскрываются сложнее всего. Поди угадай, кому из немаленького уголовного мирка Затонска заплатил Мышлоедов за смерть Ферзя.
Когда я вернулся в управление, Коробейников уже ожидал меня. И был он весьма доволен. Он допросил того самого Кольку, который принес вчера дежурному ужин. Оказалось, что по пути в управление мальчишку попытались ограбить двое неизвестных. Отобрали сумку с пирогами и квасом, обыскали. Но, не найдя денег, сумку вернули и отпустили парнишку с миром. Он же, придя в управление, ничего дежурному про это не сказал, боясь лишиться своего гривенника. Судя по всему, именно тогда снотворное и было подсыпано в квас. К сожалению, нападавших мальчик описать не смог, не разглядел. Но заметил наколку на руке одного из грабителей.
– Получается, – попытался я собрать воедино все, что мы знаем, – паренек принес еду одному дежурному, второму – весть о рожающей жене. Тот вместе с парнем и уходит. Позже ухожу я, дежурный засыпает. Примерно в два часа ночи эти двое приходят в управление, берут ключи, открывают камеру, и…
– Убивают Ферзя, – закончил мою фразу Коробейников. – Но зачем?
– Спросим об этом ротмистра Мышлоедова, – ответил я ему, вставая из-за стола.
Ротмистр Мышлоедов проживал в хорошей части Затонска, в собственном двухэтажном доме. Дверь нам отворил денщик и проводил к хозяину.
– Чем обязан, господа? – приветствовал нас ротмистр, поднявшись из-за стола. Судя по всему, мы прервали поздний завтрак хозяина дома.
– Следователь Штольман, – представился я. – Это мой помощник, следователь Коробейников. Вам знаком некий Ферзь?
– Кто? – переспросил Мышлоедов, будто впервые слышал о таком господине.
– Насколько мне известно, недавно в Петербурге Вы проиграли ему крупную сумму, – обозначил я свою осведомленность, – да так, что пришлось имение заложить.
– Господи! Каждая собака уже знает! – воскликнул ротмистр, снова устраиваясь за столом. – О! Я не имею в виду… Ну, Вы понимаете!
Несомненно, он имел в виду именно меня позлить. Просто так, от куражу, как я понимаю. Он был слегка нетрезв, и во всем поведении его чувствовалась какая-то разгульность. Я пока не понимал, было ли это вызвано приподнятым настроением, характером или просто лишней рюмкой наливки. Но, в любом случае, подобное настроение не подходило человеку, полностью разоренному.
– Да! Проигрался! – признал Мышлоедов, наливая себе еще одну рюмку. – Ну и что? Полиция тут причем? Оно, конечно, грех и разорение, но не преступление.
– Когда Вы видели Ферзя в последний раз? – спросил я его.
– А в чем, собственно, дело? – поинтересовался вместо ответа ротмистр, разваливаясь в кресле.
– Он убит, – сообщил я ему. – Ведется следствие. Вы сами где были сегодня ночью?
