Текст книги "Яков. Воспоминания (СИ)"
Автор книги: Лада Антонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 69 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]
– Да нет. Без Вашего участия я бы упрятал за решетку невинного человека.
Некоторое преувеличение, конечно. Но ведь оно не повредит? Мне хотелось, чтобы она улыбнулась. У нее была самая замечательная улыбка из виденных мной наяву и во сне.
– Как же Вы это сделали? – поинтересовался я.
Анна Викторовна покосилась на меня чуть смущенно:
– Все равно Вы не поверите.
Не скажет, точно. И все равно не улыбается! Попробуем напролом:
– Ну да ладно. Во всей этой истории есть один положительный момент.
– Да! Вы одержали первую победу на новом месте.
– Нет, – я усмехнулся, – знакомство с Вами.
Она смутилась. Все-таки улыбнулась, но смутилась почти до паники!
Оглянулась в растерянности, заметила экипаж у подножия лестницы – путь к спасению:
– Мне пора! Я пойду!
И улыбнулась снова, смущенно, напряженно. Как же легко ее дразнить, однако! Воплощение неискушенной юности! Мне не хотелось ее отпускать. Но и дразнить больше не хотелось.
– И все же, что произошло на этом спиритическом сеансе?
– Боюсь, я не смогу Вам этого рассказать, – скромно ответила Анна.
– Уйдете, так и не удостоив меня объяснением?
– Да мне, знаете, самой бы разобраться, – и она снова одарила меня улыбкой.
Да, спиритизм не вызывает такого смущения, как комплименты. Надо запомнить, что это более подходящая для нее тема разговора. Вот только вряд ли более подходящая для меня.
А она вдруг заглянула мне прямо в глаза и сказала чуть смущенно, но и чуть кокетливо:
– Яков Платоныч, а Вы простите мне тот поцелуй…
Поправила шляпку, пожелала мне всего доброго и, еще раз блеснув улыбкой на прощанье, сбежала к экипажу. Еще не женщина, уже не девочка. Удивительное светлое создание с абсолютно чистой душой.
Я улыбнулся ей вслед:
– До встречи.
А на сердце было, почему-то, удивительно легко и беззаботно.
====== Вторая новелла. Князь тьмы. ======
Прошло совсем немного времени, и я обжился в Затонске. Более он не раздражал меня уже. Мне начала нравится его неспешность и покойность, так же, как и простота местных нравов. Не скрою, порой было скучновато. Друзей в местном обществе я не завел, развлечения провинциальные меня привлекали мало. И вся моя жизнь, по большому счету, ограничивалась работой. Домой, на выделенную мне квартиру, я возвращался лишь чтобы спать. Я стал своим в полицейском управлении, и на меня уже не смотрели как на столичного пришельца. Иван Кузьмич мною гордился и в работу мою не вмешивался. И я, обретя невиданную дотоле неподконтрольность, работал в свое удовольствие. А если свежих дел не было, то поднимал старые, нераскрытые. Такие дела были отличным развлечением для меня и тренировкой для Антона Андреевича. А заодно они подняли процент раскрываемости в управлении, что весьма положительно сказалось на отношении ко мне начальства.
И вдруг в одно сентябрьское утро тишина и неспешность Затонска были нарушены самым пренеприятнейшим образом. В заброшенном доме было найдено тело девочки-гимназистки с перерезанным горлом.
Новость мгновенно облетела весь Затонск. Новости тут вообще распространялись быстрее ветра. А уж такая! Городок заволновался. Подробности же, выяснившееся в процессе первичных опросов, и вовсе приковали к убийству внимание всей городской общественности: три барышни-гимназистки из хороших, уважаемых купеческих семей, пробрались ночью в дом, имевший в городе славу места странного и проклятого, для того, чтобы, не больше, ни меньше, вызвать дьявола. Далее молва сходилась на том, что попытка вызова удалась, но явившийся нечистый разгневался, что его потревожили, и отомстил. Тут уж и вовсе все перепугались. А ну как вызванный дьявол не убрался в свою преисподнюю? А ну как продолжит мстить?
Несчастный Иван Кузьмич, на которого давили из-за этого дела со всех сторон, чуть не со слезами умолял меня поторопиться с расследованием:
– Яков Платоныч, голубчик! Ведь дело-то того, резонансное! Ведь не сносить нам с вами голов! Уж Вы постарайтесь поскорее, поймайте эту нечисть, тьфу на нее!
Чувства Ивана Кузьмича были мне очень понятны. Вот только торопливость в расследовании я никак приветствовать не мог. Уж больно странным было это убийство. Проклятый дом, дьявол и прочее, конечно, поражали воображение антуражностью своей, но я в дьявола не верю, как, впрочем, и во всю прочую мистику. А опыт мой подсказывал мне, что самые наимистические дела на поверку оказываются весьма приземленными. Надо лишь разобраться.
И для этого, в первую очередь, нужно было побеседовать с действующими лицами трагедии – оставшимися в живых гимназистками, которые на сегодняшний момент являлись первыми подозреваемыми. И сделать это было лучше непосредственно на месте преступления. Я разослал отцам девочек приглашения прибыть с дочерьми в дом купца Курехина к назначенному времени для проведения следственного эксперимента и дачи показаний. Оба ответили, что будут вовремя. С адвокатом. Что ж, это их право.
А я пока решил побеседовать с доктором Милцем в надежде получить какие-нибудь новые сведения по делу. Да и просто все обсудить ради упорядочивания мыслей. Доктор был, без сомнения, материалистом и сомнительных версий о роли дьявола в происходящем выдвигать бы не стал.
– Одна гимназистка зарезана, а две другие напуганы до смерти, но вины никто не признает.
– Знаете, Яков Платоныч, я откровенно не понимаю, откуда мотив должен был быть у этих девочек, – доктор был откровенно расстроен происшествием, даже взялся обсуждать со мной мотивы, чего обычно не делал.
– Кровь убитой на платьях у обеих девочек, и у Кати Прохоровой, и у Сони Молчалиной.
– Да, но ведь трудно представить, что одна держала, а другая наносила удар.
– Очень бы не хотелось в это поверить. Так что по Вашей части, доктор?
– Ну, здесь достаточно все очевидно, – вздохнул Милц. – Удар был нанесен сверху, глубокая колющая рана. Такое ощущение, что кто-то стоял сзади.
– Наваждение. Но ведь такой удар вряд ли получится случайно? – в попытке прояснить хоть что-то я пытался убедить доктора поделиться со мной хотя бы предположениями, раз уж фактов было так мало. Но доктор Милц предположения не любил.
– Да… Vita brevis, ars longa, – со вздохом произнес он.
– Жизнь коротка, опыт обманчив, а наука обширна? – что ж, с Гиппократом не поспоришь.
Но если доктор перешел на латынь, стало быть, факты у него закончились, а предположения он строить не станет. Пришлось откланяться с тем, что есть. У меня еще есть некоторое время до встречи с подозреваемыми и их отцами, чтобы еще раз осмотреть место преступления. Может быть, второй взгляд будет острее первого.
Бывший дом купца Курехина был большим, гулким, пыльным и заброшенным. Заколоченные окна, огромное пыльное стенное зеркало, огарок свечи на подзеркальнике. Следов мало, и все они, похоже, принадлежали девочкам. В центре комнаты четыре свечи окружали разбитое зеркало. Эту композицию внимательнейшим образом изучал Коробейников, снявший сюртук и улегшийся прямо на пыльный пол, для удобства изучения, видимо. Или от пущего рвения.
– Похоже, после девочек в доме никто не появлялся? И что скажете, Антон Андреевич?
Мой помощник прекратил собирать пыль на костюм и ответил со вздохом:
– Да что скажешь тут? Ничего не понятно!
– А по существу? – Иногда сентенции Коробейникова меня слегка раздражали. То, что ничего не понятно, я и сам понимаю.
– Три гимназистки решили вызвать дьявола и одна из них пала жертвой… ну… Нелепость!
– И что вы по этому поводу думаете? – спросил я, одновременно пытаясь рассмотреть внимательнее окровавленное разбитое зеркало, лежащее на полу.
Коробейников схватил меня за рукав, не дав прикоснуться к осколкам:
– Я думаю, что это очень плохая примета, – встревоженно произнес он, указывая на зеркало.
Ну, все понятно. Мистическая часть этого дела полностью завладела воображением моего помощника. А воображение у него богатое весьма. Часто это только на пользу, в нашей работе без воображения никак. Но оно все же не должно застить разум! А то, что дальше произнес Антон Андреевич, и вовсе ни в какие ворота не лезло:
– Надо вызывать Анну Викторовну! Как можно скорее! Потому что здесь очевидно какая-то чертовщина!
– Да подождите Вы со своей Анной Викторовной! – я едва сдерживал злость. Склонность моего помощника к мистицизму меня бесила.
– Ну не могли девочки убить свою подругу, Яков Платоныч!
И его идиллические представления о людях бесили тоже. Сдерживая раздражение, я промолчал, потому что-то, что мне хотелось сейчас высказать, вряд ли было конструктивным. Оно и печатным-то вряд ли было! Поэтому я молча продолжил осматривать дом.
Коробейников, видимо, уловил мое настроение, потому что заговорил, меняя тему:
– Здесь еще совсем недавно жили Курехины, – вздохнул, – а теперь вон чего.
Мое внимание привлекла заколоченная дверь.
– А что находится за этой дверью?
– Проклятое место, – пробормотал Коробейников себе под нос.
– Что?
– Да ведь отец-то убитой девочки повесился, в этом самом доме, в этой комнате. Месяц назад. Даже записки не оставил. И ведь дела у него неплохо шли вроде! А теперь вот и дочь его тут убили.
Ого. А вот это уже по-настоящему любопытно. Нужно будет поподробнее разузнать об этом самоубийстве. Если это, конечно, самоубийство было.
Спустя некоторое время подъехали оба купца с дочками. Отцы были расстроены, дочери испуганы. Ждали адвоката, Виктора Ивановича Миронова. Вскоре подъехал и он, тоже, почему-то в сопровождении дочери. Сбылась мечта Антона Андреевича
Анна Викторовна в утреннем платье и хорошенькой шляпке совсем не напоминала сегодня того сорванца, запомнившегося мне по делу Кулешовых. Выглядела она напряженной и огорченной, что вполне объяснялось обстоятельствами. Вот что обстоятельствами никак не объяснялось, так это ее само присутствие здесь. Впрочем, раз ее отец не возражает, я тоже не стану. Пусть присутствует, следствию это не помеха. И я начал допрос.
– Антон Андреевич, записывайте. Начинаем допрос по делу об убийстве Олимпиады Курехиной. Присутствуют свидетельницы: Софья Молчалина в сопровождении отца, Екатерина Прохорова в сопровождении папеньки. И адвокат господина Прохорова, господин Миронов.
Протокольную часть прервал резкий звук: Анна Викторовна, стоявшая у зеркала, опрокинула подсвечник. Все обернулись. Виктор Иванович, сглаживая неловкий момент, представил:
– Это моя дочь, Анна Викторовна, – и, после крохотной заминки, – мой ассистент.
Что ж, пусть будет ассистент, не суть. Главное, что ситуация исчерпана и я могу продолжать допрос:
– Давайте к делу. Ну, расскажите, девушки, что же вам взбрело в голову среди ночи срываться из дома дьявола вызывать?
Софья Молчалина молча потупилась с виноватым видом. Катя Прохорова взглянула на меня настороженным взглядом из-под полей соломенной гимназической шляпки, ответила ассиметрично:
– Меня посадят в крепость?
Так, теперь понятно, кто у них заводила. Катя явно посмелее Сони будет. Да и постарше, кстати. Ей уже есть четырнадцать. Значит, если будет доказана ее вина, ей не избежать исправительного заведения.
Отец Прохоров рассмеялся нервически, принужденно:
– Вот дуреха! – оглянулся на Миронова. – Да кто ж тебя посадит, дурочка малолетняя! Давай, отвечай!
– Мы вызывали Князя Тьмы. По книжке. – Катя Прохорова говорила неохотно, но смотрела прямо на меня, даже с некоторым вызовом.
– Видно он вам сильно понадобился среди ночи! – я позволил себе сарказм, показывая юной сатанистке, что не слишком-то верю ее словам. – И что было дальше?
Катя взглянула на подругу. Соня совсем спряталась под полями шляпки, лица не видно. Вступать в разговор она явно была не намерена. Катя это тоже поняла, и продолжила, так же медленно, скупыми фразами:
– Зеркало стало дрожать. Он начал лезть сюда, к нам. И оттуда вырвался жуткий демон.
Тут Катин рассказ был неожиданным образом прерван. Анна Викторовна вдруг вскрикнула от испуга, шарахнулась к стене, побледнев.
– Что с вами, барышня? – встревоженно спросил ее Прохоров, опережая меня.
– С тобой все хорошо? – строгим тоном осведомился у дочери Виктор Иванович.
– Да, – покивала та головой.
Не очень-то хорошо, на мой взгляд. Бледна совсем и руки дрожат. Адвокат Миронов повернулся к нам:
– Простите, господа. Дочь моя просто очень впечатлительна.
Однако, странно мне такое попустительство со стороны Виктора Ивановича. Если барышня столь впечатлительна, может, не стоит ей по местам преступлений ходить? Но Виктор Иванович явно считал инцидент исчерпанным, и я не стал отвлекаться от допроса. Раз папенька не возражает, пусть барышня останется. Молча.
– Девочки, – попросил я, – сядьте так, как вы сидели той ночью.
Медленно и неохотно Катя и Соня прошли к центру комнаты и опустились на пол.
– А где сидела Олимпиада?
Не успели девочки ответить на мой вопрос, как Анна Викторовна, молча проскользнув мимо меня, опустилась на пол рядом с ними, третьей. Видимо, на место убитой девочки.
– Вот здесь, – показав на Анну, подтвердила Катя Прохорова.
Я машинально, хоть и несколько запоздало, оправдал вмешательство Мироновой:
– Анна Викторовна нам поможет. Покажите по-порядку, как точно все происходило.
Но не успели девочки начать рассказ, как Анна Викторовна вновь шарахнулась от центра комнаты с испуганным лицом. Все вновь оглянулись на нее. И в этот момент я услышал, как Соня прошептала Кате:
– А нож-то? Про нож-то скажи!
– Нож? – я повернулся к Прохоровой. Она ответила неохотно:
– А что с ножом? – и пытаясь меня отвлечь, заговорила живее. – Свечи погасли. И он кинулся на Олимпиаду.
– Кто? Демон?
– А то кто ж? – Катя возмущенно посмотрела на меня. Не нравилось барышне мое недоверие.
– Потом вы зажгли спичку, а потом… – я неожиданно ухватил Катю Прохорову за левую руку, поворачивая ее ладонью вверх. Но ладони имелся большой порез, явно от ножа. Стало быть, нож все-таки был! – А кто держал нож?
Катя взглянула на Соню, но та явно не собиралась выручать подружку. Не получив поддержки, Катя заголосила:
– Я только руку себе надрезала! Я его держала в руках буквально секундочку, а потом положила!
– А после?
– Потом мы ушли. Что нам оставалось?
– Например, позвать взрослых. Девочка кровью истекала, а вы спокойно ушли и легли спать?!
Ну, да, позволит мне адвокат Миронов давить на подростков, как же! Ту же секунду вмешался:
– Яков Платоныч, девочки были очень напуганы!
Но у Кати Прохоровой было свое объяснение того, что они бросили подругу:
– Она подлая была! – выкрикнула она. – И за это меня в крепость? Я ее не убивала! Я только руку себе надрезала! И нож сразу положила!
– А кто-нибудь еще был в комнате? Чужой, взрослый?
В глазах Кати мелькнул неподдельный испуг. Что-то она недоговорила, что-то еще она знает. Но не скажет.
С криком: «Да кто вы такой? Папа, скажи ему», она кинулась на шею отцу. Соня тут же последовала ее примеру.
– Господа, мы оказываем излишнее давление на девочек, – вмешался Виктор Иванович.
Ну, понятно. Больше от этих гимназисток я сегодня не получу ничего. Миронов мне не позволит. Придется смирится. Но я оставляю за собой последнее слово:
– Хорошо. На этом первый допрос будем считать оконченным.
– Первый? – купец Прохоров изумлен и испуган, неясно что больше. – А что, будет еще?
– Непременно! – всем своим видом и тоном я пытаюсь показать присутствующим, что как-либо их щадить и ограничиваться формальным расследованием я не намерен.
Пусть нервничают. Глядишь, будут сговорчивее. Тем более, что мне еще нужно с отцами девочек побеседовать. Чую я, что смерть отца и дочери связаны. И Прохоров с Молчалиным, большие друзья и деловые партнеры Курехина, наверняка могут мне кое-что прояснить в обстоятельствах его самоубийства.
– Девочки, вы можете подождать на улице. А вас, господа, я попрошу остаться. Вы тоже можете задержаться, господин Миронов.
Анна Викторовна быстро собрала девочек и вывела их за дверь. И сама с ними ушла. Очень удачно это получилось. У меня нет сомнений, что барышня Миронова со своим неуемным любопытством попытается побеседовать с ними. И вполне возможно, с ней девочки будут откровеннее, чем со мной.
Ну, а я пока побеседую с отцами:
– Говорят, вы с Курехиным были партнерами. Дружили, насколько мне известно. А что же с ним случилось?
– А Бог его знает, – развел руками Молчалин.
– Проигрался, говорят, – добавил версию Прохоров.
Ну что за странные люди! В самом деле думают, что я куплюсь на такую откровенную ложь?
– А еще говорят, – добавляю металла в голос, – что повздорили вы с ним оба. Разорвали все отношения, прекратили все дела… А он повесился.
Господам купцам мой тон явно не по нраву. Да и тема беседы их не устраивала. Прохоров, как менее сдержанный, взорвался первым:
– Не понимаю, к чему эти вопросы! Виктор Иванович! – он обернулся к своему адвокату, явно ожидая поддержки: – К дочерям никакого касательства это не имеет!
Странно, но Миронов пока молчал и клиента поддерживать не спешил.
– Это дела купеческие, – увещевающим тоном вступил Молчалин, – торговля совместная у нас не пошла.
В тоне его явно слышится презрение к тупому фараону, сующемуся не в свое дело.
Ну, понятно. Ничего я от них не добьюсь. Хотя ясно как день, им известно многое. И, скорее всего, причина самоубийства Курехина для них не тайна. Значит, придется искать другие источники информации. Или другие рычаги для Прохорова и Молчалина. Поищем.
На крыльце ожидали Катя с Соней и Анна Викторовна Миронова, почему-то перепуганная донельзя. Да что с ней сегодня? Помнится, во время дела Кулешовых она произвела на меня впечатление особы бесстрашной, даже отчаянной. А тут… Бледна, руки дрожат, и даже губы прыгают. Широко раскрытые голубые глаза полны ужаса, пальчик указывает на книжку, лежащую на крыльце. Книжка ее, что ли, так напугала?!
– Вам нехорошо?
Да она дрожит вся!
– Нет, – покачала головой, но лицо совершенно несчастное. И бледна по-прежнему. Что за истеричность? Сидела бы дома, раз такая деликатная!
– Вы так меня с ума сведете! – в моем голосе против моей воли пробивалось раздражение.
Я поднял книгу – виновницу испуга. Какие-то рисунки, явно отдающие черной магией, заклинания на латыни. По смущенно-испуганным лицам Кати и Сони понял, что держу в руках руководство по вызову дьявола, которым девочки пользовались в ночь убийства. Что ж, Анна Викторовна, перепуганная или нет, вы и впрямь не обманули моих ожиданий и добыли мне улику.
– Это вещественное доказательство, и я забираю это в интересах следствия.
– Да, – согласилась зачем-то Анна Викторовна, провожая глазами книжку. – Вы знаете, Вы ее еще и сожгите!
Надо же, как впечатлилась барышня!
А она тем временем продолжила:
– Я Вам хотела кое-что сказать, но лучше давайте отойдем.
Видимо, кроме книжки, Анна Викторовна добилась от девочек еще чего-то, что ей показалось важным. Мы отошли на несколько метров.
– Там было что-то еще. У девочек, во время ритуала, – Анна уже слегка успокоилась, но все еще взволнована не на шутку, – был какой-то сверток, а в нем какой-то предмет.
Странно это все звучало, неопределенно как-то. Будто она не уверена в своих словах.
– Это вам девочки сказали?
– Можно и так сказать.
И как прикажете понимать подобную формулировку?
А Анна Викторовна продолжала говорить взволнованно, с жаром:
– Но послушайте меня! Это правда очень важно! Вот этот предмет, это и есть ключ к разгадке!
Так, похоже, барышню вновь посетил детективный азарт. Вкупе со взлетом фантазии. Видимо, у нее уже и версия своя готова! От выслушивания дальнейших фантазийных версий меня спас Виктор Миронов, крайне раздраженный и недовольный:
– Яков Платоныч! Ну, в самом деле, нельзя так! Они ведь все-таки дети!
Мое раздражение дочерью досталось отцу, и я ответил жестко, даже резко:
– Между убитой и этими двумя девочками, видно, никогда большой дружбы не было.
– Ну, не было и не было! И что с того! Это же не повод убивать! Ну, сами подумайте, что было бы, если бы все девичьи ссоры заканчивались поножовщиной!
Похоже, Виктор Иванович возомнил, что может подобными аргументами заставить меня отказаться от версии? Как бы не так! И даже обсуждать подобное я не намерен.
– Честь имею.
И я удалился, оставив отца и дочь Мироновых наедине с их фантазиями и иллюзиями. Они тут же заспорили о чем-то жарко.
А на крыльце не менее горячо спорили Прохоров и Молчалин. Да что там спорили, ссорились скорее, за лацканы друг друга хватали.
День сегодня, видно, такой. Располагающий к спорам и бурным эмоциям.
Я не стал вмешиваться. Если Прохоров с Молчалиным рассорятся, мне это только на руку. А я пока поговорю с матерью убитой Олимпиады, вдовой Курехина.
Она была вся в черном. Заплаканная, сутулая, состарившаяся раньше времени. Я сочувствовал ей всей душой. Месяц назад она потеряла мужа, а теперь убили дочь. С фотографии на комоде на меня смотрела улыбающаяся большеглазая Олимпиада. Даже представить страшно, что чувствовала сейчас эта женщина, ее мать.
И все же я обязан был поговорить с ней. У нее могли быть сведения, необходимые мне для поимки убийцы ее дочери.
– Сочувствую Вашему горю, понимаю, как Вам сейчас тяжело. Но время не ждет. Я должен найти убийцу. Только поэтому и решаюсь побеспокоить вас.
– Да, я понимаю, – она изо всех сил сдерживает слезы, готовые хлынуть в любую минуту.
Не стоит медлить. Чем скорее я спрошу обо всем, тем скорее я оставлю в покое эту несчастную женщину:
– Вы не вспомните, с кем Ваша дочь встречалась в последнее время?
– С подругами. С кем еще встречаться-то?
– Ну, может быть, новый друг объявился?
– Друг? – удивилась она. – Какой друг?
– Но кто-то же надоумил ее заняться этой черной магией. Не могла же она сама до этого додуматься!
– Не было у нее никаких друзей! Она и с девочками из класса-то совсем недавно сошлась.
– А откуда же у нее тогда эта книга появилась?
Курехина изумленно рассматривала поданную мною книгу. Даже плакать перестала на время.
– Ума не приложу. Первый раз вижу.
– А Олимпиада не получала в последнее время каких-нибудь подарков?
– Какие подарки, от кого?
– Ну, какую-нибудь вещицу, статуэтку, украшение…
– Нет! Нет, что Вы!
Нашу беседу прервал вошедший городовой. Курехина вскинулась ему навстречу:
– Вы уже… обыскали комнату дочери?
Городовому, это видно, тоже ее жалко. Кивнул ей сочувственно. И покачал головой в мою сторону. Да, обыскали. Нет, ничего не нашли. Плохо. И тут нет зацепок.
Я снова обратился к Курехиной:
– Я должен Вам задать этот вопрос. Почему Ваш муж покончил с собой?
Слезы победили ее, как ни старалась она держаться:
– Я не знаю! Несколько дней он был подавлен, озабочен. Как будто его что-то мучило. Но он со мной не делился. Я думала, что-то не ладится в торговле, и не докучала ему вопросами. И вот… И больше я ничего не знаю!
И она разрыдалась, уткнувшись в ладони.
Я произнес дежурные извинения и откланялся быстро. Она даже не заметила, кажется, вся погруженная в свое горе.
Вечером мы с Коробейниковым занимались составлением рапортов и ответами на запросы. Громкое дело взбудоражило все возможные высшие инстанции, и все они требовали ответов и отчетов, видимо, считая, что так мы будем работать лучше и расследовать быстрее. Обычное дело при резонансном убийстве. Даже не особо раздражает. В Петербурге подобного было не в пример больше. Я диктовал Коробейникову ответ на очередной запрос, когда в дверь, осторожно постучавшись, зашел купец Прохоров:
– Я к вам, Яков Платоныч, по личному делу.
Не понравилось мне, как он выделил голосом это «личному». Да он мне вообще не нравился. И какие-такие личные дела у нас с ним могут быть?
– Это Коробейников, мой помощник, – представил я, – он принимает участие во всех расследованиях.
– Очень приятно, – видно, что господину Прохорову присутствие Антона Андреевича не приятно ни разу, – но мне бы хотелось лично.
А он настойчив. И видно, что от своего намерения не откажется. Ладно, давайте поговорим наедине, господин Прохоров, раз уж Вы так настаиваете. И я попросил Коробейникова выйти.
Едва Антон Андреевич покинул кабинет, как Прохоров приступил к делу, открыв свой саквояж и представив моему взгляду его содержимое. В саквояже лежали деньги. И немаленькая сумма, как я мог заметить. Ну, все ясно. Хоть и противно. Я сделал вид, что не понимаю, что происходит. Пусть выскажется. А потом я его порву:
– Не понял. Это что, улики?
– Триста целковых. Если Вы все спишете на случайность.
Надо же, какая прямота! Даже замаскировать свои намерения не пытается. И, судя по тому, насколько спокоен, ни секунды не сомневается, что взятку я приму. Сдерживаю бешенство изо всех сил, но аж дыхание перехватило от злости!
– Вы что задумали? Уберите!
– Не побрезгуйте, Ваше Высокобродие! – Прохоров, похоже, гнева моего не распознал, иначе уже бегом бы выбежал со своим саквояжем. – Катенька, она, видимо, вся в мать пошла. Кровь цыганская. Та тоже чуть что – сразу за нож хваталась. Пьяному мне однажды, знаете ли, чуть горло не перерезала. Жаль, быстро сгорела. Чахотка.
Так вот в чем причина его настойчивости! Отец считает дочь убийцей. И рассчитывает, что я за триста целковых не стану ее вину доказывать? Нравы, однако, у них в провинции!
Я поднялся из-за стола:
– Деньги заберите. И покиньте кабинет. Забирайте, забирайте! – я сунул саквояж с деньгами Прохорову в руки.
Вот теперь он понял, что я не шучу. И что денег не возьму. И выражение лица его стало злым, где-то даже взбешенным:
– Вы бы коней попридержали! Вы в городе без году неделя! Дадите делу ход – пеняйте на себя! – и в бешенстве вылетел за дверь, едва разминувшись с входящим Коробейниковым.
Тот посмотрел ему вслед удивленно:
– Ох, он и выскочил! Будто черта увидал!
– Да у вас тут в городе куда ни плюнь, то черт, то Бафомет!
После подобного испытания выдержки заниматься запросами высших инстанций было совершенно невозможно, и я отпустил Антона Андреевича. Домой не хотелось, и, стараясь успокоиться, я решил попробовать разобраться в странной книге, стимулируя свои мыслительные способности небольшой дозой хорошего коньяка. То ли дело было в стимуляторе, то ли я просто устал за день сильнее, чем мне казалось, только я задремал прямо за рабочим столом. Проснулся от острейшего присутствия в комнате чужого человека. И, вскинувшись, с изумлением обнаружил рядом с собой Анну Викторовну Миронову. Вот уж нежданное видение! Я вскочил со стула:
– Бог мой, Вы как сюда попали?!
Склонила головку к плечу, ответила, как ни в чем не бывало:
– Дежурного не было на месте.
Отличное объяснение тому, почему меня не предупредили об ее приходе. Но это совсем не объясняет того, что она делает в участке в такое время!
– Ротозеи! – я оглядел кабинет. Бутылка и рюмка на столе. И я без сюртука, и галстук ослабил. Да, неловкость налицо. И я еще найду дежурного, из-за которого оказался в этом положении. А сейчас, раз все уже так, как есть, нужно все-таки выяснить, что барышня Миронова забыла ночью в моем кабинете.
– Вы зачем пожаловали? – не слишком любезно, конечно. Но я ведь ее и не приглашал.
– Катя Прохорова не убивала Олимпиаду, – Анна Викторовна, как всегда приступила прямо к делу, не тратя слов на вступления и хождение вокруг да около. Интересно, это снова ее фантазии, или ей снова повезло найти какие-то новые сведения? Не будем забывать про трость господина Мазаева. Да и книжку про Бафомета тоже она достала.
– А вы почему так думаете?
– Мне Олимпиада сказала.
Мое раздражение, приутихшее после коньяка, вновь вскипело:
– Анна Викторовна, я прошу Вас…
Перебила меня, торопясь выложить весь свой бред:
– А еще она сказала, что ее убил дьявол!
Мне уже все труднее давалась сдержанность. Еще немножко, и я сказал бы этой поклоннице мистицизма все, что я думал о свидетельских показаниях покойников:
– Вы знаете, я не верю во всю эту чертовщину!
Она вскинулась взволнованно, даже руки к груди прижала:
– Ну неужели Вы ничего не чувствуете, когда берете в руки эту книгу? Яков Платонович, когда я… Я, как только дотронулась до нее, я дышать не могла, так много зла в ней! Яков Платонович, я умоляю Вас, пойдемте в тот дом!
В самом деле умоляет. Голосок дрожит, глаза огромные стали, просто на пол-лица. И в глазах искренний испуг. Мне вспомнилось, как была испугана Анна днем, увидав эту книгу, как бледна.
– Там действительно нечистая сила. И разгадка тоже там!
Она явно верила в то, что говорила. И переживала искренне, и очень сильно. Сердиться на нее мне уже расхотелось. Но и потакать ее капризам я не собирался:
– В любом случае, сейчас ночь. И мы там ничего не найдем. Домой идите. Вас наверняка уже родители потеряли.
При упоминании о родителях лицо у нее стало совсем несчастное и как-то по-детски обиженное. Против воли я почувствовал себя последним негодяем. Ладно, не выгонять же ее в ночь, такую расстроенную. Надо хоть чаем напоить. А после провожу домой и прослежу, чтобы ничего с ней не случилось. А то ведь от этой шебутной особы можно чего угодно ждать.
Мы пили чай и разговаривали. Она сидела напротив на стуле, очень прямо. И улыбалась. И от ее улыбки почему-то бесследно растаяли все мерзкие ощущения сегодняшнего дня, и от раздражения моего не осталось и следа. Удивительная девушка. Казалось бы, прозрачная насквозь. И в то же время загадочная. Мне хотелось понять ее. Хотелось понять, что, кроме любопытства, заставляет ее столь настойчиво вмешиваться в дела полиции, потому что не в любопытстве одном тут было дело. Слишком уж большое значение она придавала этому всему.
– Анна Викторовна, зачем вы все это делаете?
Она ответила очень серьезно, убежденно:
– Я знаю, что могу помочь Вам. И девочкам тоже.
Ее серьезность меня забавляла. Она вся меня забавляла. И веселила. И радовала. Настроение поднималось просто стремительно:
– Вы не сочтите это за браваду, я позволил себе рюмку коньяка, но, если честно, Вы интригуете меня. Умная. Образованная. Красивая. Еще и медиум. Говорят, всех женихов отвергаете. Откуда Вы только взялись в этой глуши?
Улыбнулась мне в ответ:
– Имела счастье здесь родиться.
– Да нет, нет. Я не то хотел сказать. Вы просто не похожи на девушку из Затонска.
– Я надеюсь, это комплимент?
Она меня забавляла, а я ее тревожил. Неискушенная в словесных баталиях, разворачивающихся между мужчиной и женщиной, Анна явно не знала, как реагировать на мой легкий флирт. Но характер взял свое, и она перешла в наступление:
– А теперь я Вас спрошу. Как Вы оказались в этой глуши?
Вот ведь любопытная особа! Решила отплатить мне за расспросы? Ну, мои истории не для прелестных ушек юных барышень:
– Это длинная история.
– А говорят, что в Петербурге Вы были чиновником по особым поручениям.
– Говорят, что был. Но это не интересно.
– А мне очень интересно! – даже чуть подпрыгнула на стуле от любопытства! Так просто она не отстанет. Не тот характер. И зачем я ввязался в этот разговор? А Анна меж тем продолжала:
