Текст книги "Яков. Воспоминания (СИ)"
Автор книги: Лада Антонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 69 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]
– Сок клюквенный, – пояснила Молостова. – Это я себе настойки готовлю, для ванн. Малину еще добавляю, шиповник. А Вы что, думали, я ванны, что ли, принимаю здесь кровяные?
И она горько усмехнулась. Мы с Анной Викторовной переглянулись. Похоже, смущены мы с ней были одинаково.
Позже мы сидели вчетвером за столом. Дарья Павловна, уже успокоившаяся, поила нас чаем. Выяснилось, что Анне указала на клюквенный сок в ванне Каролина, принявшая его за кровь, и теперь она пыталась передо мной извиниться за то, что невольно ввела меня в заблуждение.
– Простите меня, господин Штольман, – говорила она мне. – В нашей сумасшедшей семейке я самая безумная. Это я подумала, что в бане кровь. Я волнуюсь за маму.
Я не сердился на Анну и Каролину, поднявших панику. Даже Дарья Павловна не обижалась на них. Страшноватая история про Кровавую графиню и последовавшее за ней жестокое убийство сделали нас всех болезненно подозрительными. Нервы были напряжены даже у меня. Что уж взять со впечатлительных барышень.
В этот момент дверь у меня за спиной отворилась, и все три дамы вскрикнули в ужасе. Я повернулся и сам чуть не вздрогнул. Зрелище, представшее перед нами, было шокирующим: Екатерина Павловна, баронесса фон Ромфель, в окровавленном платье, с перемазанными кровью лицом и руками. На лице баронессы блуждала совершенно сумасшедшая улыбка. Смотрела она только на свои руки в крови. И, кажется, зрелище это приводило ее в восторг.
Все загомонили, забегали, усаживая баронессу, наперебой спрашивая ее, где она была.
– На бойне она у меня была, – ответил Сила Фролов, который и привел баронессу домой. – Видать, пешком пришла, а путь-то не близкий!
– Екатерина Павловна, что Вы там делали? – спросил я баронессу.
Но она только смеялась, разглядывая свои окровавленные ладони.
– Ходила там, смотрела, как мои забойщики скотину режут, – ответил мне вместо баронессы Фролов. – Как кровь по желобам течет.
Екатерина продолжала хохотать совершенно безумным смехом. Мне сделалось жутко. Она была абсолютно невменяема. И если баронесса в самом деле убила Дуню, то даже предположить невозможно, что придет в ее больной рассудок в следующий раз. Предугадать действия сумасшедшей невозможно.
Дарья Павловна, с помощью слуг, умыла и уложила сестру. Вопреки ожиданиям, едва с нее смыли кровь, баронесса успокоилась и уснула. Каролина объяснила нам, что болезнь ее матери не постоянная и проявляется приступами, но заверила, что Екатерина Павловна совершенно неопасна, а после сна будет и вовсе в себе. После этого Дарья Павловна уговорила прилечь и Каролину, обессилевшую от тревоги за мать.
А мы с Анной остались вдвоем. Она не собиралась уезжать. А я приходил в ужас при мысли, что она здесь останется, и надеялся уговорить ее вернуться вместе со мной.
– Так вот о какой крови он говорил, – задумчиво произнесла Анна Викторовна.
– Кто? – не понял я, погруженный в свои мысли о том, как уговорить ее уехать.
– Дух барона, – пояснила Анна.
– Баронесса не ведает, что творит, – сказал я ей со вздохом. – Она вполне могла убить.
– А Дарья? – спросила Анна Викторовна.
– И Дарья могла убить, – подтвердил я, – хоть она и говорит, что только вынесла ведро с кровью. Но ведь это она так говорит! У Каролины тоже нет алиби…
– Нет! – возразила Анна решительно. – Каролина не могла. Я ей верю.
Я взглянул на нее с неодобрением:
– Очень весомый довод, конечно! – и продолжил: – Конюх задержан, вот наш первый подозреваемый. Фролов мог убить. Дуня была беременна от него, вполне могла его шантажировать.
– То есть, получается, что следствие никуда не сдвинулось, – огорченно вздохнула Анна. Встала, подошла к окну, задумалась, глядя во двор.
– Ну почему же, – возразил я ей, желая утешить. – Сегодня мы узнали много такого, о чем вчера не имели понятия.
– Да, верно. Интересная семейка, – Сказала Анна Викторовна. И добавила: – Я останусь у них на ночь.
– Опять? – вот этого-то я и хотел избежать!
Анна, видимо, различила протест в моем голосе, потому что заговорила с упрямством в голосе:
– Но Вы же видели Каролину! Она не в порядке и напугана. Я должна побыть с ней.
Разумеется, с напуганной Каролиной нужно побыть, и больше это сделать некому! О том, насколько напугана была сегодня она сама, Анна Викторовна явно уже позабыла. Или не считала нужным принимать в расчет. Но я-то не забыл! Я помнил, как бросилась она сегодня ко мне на лестнице, помнил ее перепуганные глаза. Я знал, что ей тоже страшно. Но она хочет остаться, надеясь выяснить что-нибудь про убийцу. А я не могу, просто не могу оставить ее здесь одну! И у меня нет ни единого повода остаться здесь с ней. Единственное, что в моих силах, это постараться убедить ее уехать.
Я встал у нее за спиной, заговорил, пытаясь быть максимально убедительным:
– Молостова под подозрением. Баронесса вне себя. А это опасно.
– Баронесса, – возразила мне Анна, – должна быть под присмотром. Поэтому я останусь.
– Я настоятельно Вам рекомендую этого не делать, – сказал я максимально строго.
Со спины я не видел ее лица, но в голосе ее прозвучала улыбка:
– Я очень ценю вашу заботу, Яков Платоныч, но я в состоянии сама принимать решения.
– Часто скоропалительные и не всегда обдуманные, – ответил я, разглядывая завитки волос на ее шее, выбившиеся из прически. И прикидывая, насколько действенным окажется метод закидывания на плечо и уволакивания силой. – В конце концов, я несу за Вас ответственность!
– С каких это пор, Яков Платоныч? – обернулась она ко мне в изумлении.
Ответа на этот вопрос у меня не было. Точнее, правдивого ответа не было. А еще точнее, у меня не было ответа, который бы меня устроил.
Я слишком долго подбирал слова, чтобы объяснить эту вырвавшуюся у меня фразу. Анна не стала ждать моих объяснений. С улыбкой она пожелала мне доброй ночи и вышла.
Что ж, больше поводов задерживаться у Молостовых у меня не было. Но и сдаваться так просто я не собирался. Завезя в управление Мишку-конюха, я отправился прямиком к Мироновым. По сложившейся традиции и, в первую очередь, испытывая стойкое отвращение к доносительству, я никогда не пытался привлечь родственников Анны Викторовны на свою сторону, стараясь самостоятельно ограждать ее от риска. Даже когда она отправилась в бордель, чтобы ловить поручика Садковского, я оставил это приключение между нами. Но сегодня слишком сильной была моя тревога, и слишком явной была опасность, чтобы я мог промолчать. Разумеется, я понимал, что Анна Викторовна мне такого вмешательства не простит никогда, но лучше уж мы поссоримся, чем с ней что-то случиться.
К сожалению, Виктор Иванович отсутствовал по судебным делам, и я, не желая беспокоить Марию Тимофеевну, побеседовал с Петром Мироновым. Я расписал ему всю картину происходящего, не щадя его нервную систему и не стесняясь в выражениях. И настоятельно порекомендовал немедленно отправиться к Молостовым и вернуть племянницу домой. Если понадобится, то тем самым методом, который приходил мне в голову. Петр Иванович встревожился не на шутку и обещал немедленно поехать и забрать Анну домой. Я еще попросил его дать мне знать о том, как все прошло, и отправился в управление.
К своему удивлению, Коробейникова на месте я не обнаружил. На столе меня ждала записка о том, что он сделал все, что было ему поручено, и решил остаток времени уделить наблюдениям. Я сразу понял, о каких «наблюдениях» идет речь. Видимо, удравший соглядатай сильно задел самолюбие Антона Андреича, и он решил выследить его во что бы то ни стало. Совмещая приятное с полезным, разумеется. Что ж, пойду узнаю результаты наблюдений. А заодно проведу воспитательный процесс. Ведь наказывал же я ему больше этого человека не искать! Я догадывался, по какому поводу могла вестись за мною слежка. И, если я прав, то Коробейникову к этому человеку приближаться опасно.
В трактире народу было еще не слишком много. Мой помощник и вправду оказался за столиком, ужинал. Перед ним стоял непочатый графин водки. Видимо, Антон Андреич сделал выводы из вчерашнего и сам пить больше не собирался. Но был готов расплатиться за сведения.
Я подошел к нему сзади и, наклонившись к уху, спросил:
– Какими судьбами?
– Я веду наблюдение, – Коробейников вздрогнул, чуть не поперхнувшись.
Вот ведь наблюдатель! Хоть бы спиной к стене сел! Впрочем, этому я его не учил. А надо будет.
– Я подумал, а вдруг! – оправдывался Антон Андреич. – Но ведь мог он сбежать из города из-за моей слежки.
– Я же Вам запретил! – напомнил я ему, присаживаясь за столик.
– Виноват, – потупился Коробейников. – Но я так хотел удостовериться! И подумал, что, если он еще раз здесь появится, я сразу за ним прослежу и вам доложу. И все!
Я налил себе водки из его графина. Проследит он! Я этого преследователя засек случайно. И не один день убеждался, что мне не почудилось. А я профессионал. Но стоило мне попытаться даже просто рассмотреть его подробнее, как он будто растворялся в воздухе. Что означало, что он еще профессиональнее меня. А Коробейников за ним следить собрался. В пору посмеяться бы, да только не смешно ни разу.
– Но я здесь сидел не зря! – продолжал убеждать меня Коробейников. – Официант мне сказал, что человек, которого мы ищем, его зовут…
Он порылся в карманах в поисках бумажки, на которой записал имя. Наконец-то нашел и протянул мне.
– Жан? – с удивлением прочитал я.
– Он француз! – кивнул Антон Андреич. – Но, к сожалению, больше, кроме этого, мне ничего про него узнать не удалось.
– При чем здесь француз? – задумчиво спросил я скорее самого себя.
Коробейников недоуменно пожал плечами, не знаю, мол.
Француз в схему никак не вписывался. Ни в одну из схем. Третья сила в игре? Наемник? Не ясно. И крайне неожиданно.
Да, как ни странно, с наблюдений Коробейникова вышел толк. Стоит их продолжить, пожалуй. Не будет большого вреда, если он порасспрашивает народ в трактире.
– Вы здесь понаблюдайте, но чтоб в следующий раз без экспромтов, – сказал я ему. – Что там на Фролова?
– Конюхи! – значительно сообщил мне Антон Андреич.
Похоже, я ошибся, и он все-таки тоже прикладывался к графинчику. Ну или просто атмосферой надышался.
– Конюхи, они между собой разговаривали, – продолжал Коробейников, – и сказали, что Фролов вместо свинины конину продает. Я боюсь, что Дуня узнала про это и пыталась его шантажировать.
Информация, конечно, не самая пустая. Вот только предположение нелепое. Хотя завтра с утра нужно будет вызвать Силу Кузьмича в управление и побеседовать с ним. Но это завтра.
– Если до полуночи этот Жан здесь не объявится, – сказал я Коробейникову, – то идите домой. Ну, а завтра мне Фролова с утра в управление приведите.
Я-то был уверен, что этот Жан не объявится вовсе. Поэтому и оставил там Антона Андреича, не беспокоясь о его безопасности. Наверняка француз уже обнаружил, что мы приметили эту таверну, и сменил место. Но возможно, Коробейников, с его талантом провоцировать людей на разговоры, узнает еще хоть что-то о нем.
И, небрежным жестом передав трактирщику графинчик с остатками водки, дабы не вводить моего помощника в излишнее искушение, я отправился в управление.
Там меня ожидали не лучшие новости. Принесли записку от Петра Миронова. Он писал, что не смог убедить Анну Викторовну покинуть дом Молостовых и вернуться домой, так как Каролина очень просила ее остаться. Петр Иванович пытался успокоить меня в письме, сообщая, что провел у Молостовых некоторое время и никакой опасности не заметил. Баронесса снова в здравом рассудке, в доме полный покой, и, когда он оставил их, все собирались ко сну. Отдельно он отметил, что взял с Анны Викторовны клятвенное обещание запереть на ночь дверь.
Итак, я сделал все, что мог. И большего сделать не в силах. Поборовшись еще некоторое время с сильным желанием провести эту ночь на конюшне у Молостовых, я все-таки смог убедить себя, что пользы это не принесет. И отправился спать.
Спал я в эту ночь чрезвычайно плохо. Сперва долго не мог заснуть, размышляя, кто же все-таки мог быть убийцей, потом забылся наконец, но во сне меня посетили такие кошмары, что лучше бы я не засыпал вовсе. В результате в управление я пришел слегка раньше обычного и в отвратительнейшем настроении.
И первым моим утренним впечатлением от работы стал раздраженный голос Силы Кузьмича Фролова, который окликнул меня, едва я успел войти в дверь:
– Что же это, Яков Платоныч! – вопрошал он. – Пришли чуть свет, из дому сюда притащили, да еще и сапоги сняли!
Я опустил глаза. И в самом деле, Фролов сидел в одних носках, сапоги отсутствовали. Непонятно!
– Да, я приказал Вас доставить сюда, – сказал я ему, – но почему Вы без сапог, для меня загадка.
– Спросите у своего помощника! – язвительно посоветовал мне Сила Кузьмич.
Я быстро прошел в кабинет. Надеюсь, у Коробейникова есть внятное объяснение подобной своей самодеятельности.
– Почему Фролов без сапог? – поинтересовался я резко, едва увидел Антона Андреевича.
– Фролов? Почему он без сапог? – слегка растерялся Коробейников.
Похоже, он собирался завершить свои дела с сапогами Фролова до моего прихода, но не успел. И теперь судорожно пытался придумать, как объяснить свои действия.
– Анна Викторовна, помните, говорила про сапоги! – напомнил он мне.
– Вы в своем уме, Антон Андреич? – напустился я на него, не слишком сдерживаясь.
Коробейников зачастил, видимо, пытаясь успеть оправдаться прежде, чем я его уволю к чертовой матери:
– Я отнес сапоги Фролова к Милцу, и он обнаружил на них вещество, похожее на кровь.
Я взглянул на Коробейникова с некоторым интересом. Уволить всегда успею. Но сейчас он дал мне хорошую возможность надавить на Фролова. Отлично!
– Ведите-ка его сюда, – приказал я, одновременно читая заключение доктора Милца.
Фролов пришел в кабинет как был, босиком. Сел на стул, посмотрел на меня сердито.
– На ваших сапогах между подошвой и каблуком обнаружена кровь, – сообщил я ему.
– Да я каждый день на бойне бываю! – усмехнулся мне в ответ Сила Кузьмич.
– Это человеческая кровь, – уточнил я.
– Да неужто можно отличить человечью кровь от свиной! – не поверил Фролов. – Кровь она и есть кровь!
– Современная наука это может, – заверил я его с улыбкой. – Это человеческая кровь, – повторил я и добавил: – Сознавайтесь, это Вы убили Дуню?
– Да Господь с Вами! – раздраженно ответил он. – Да, я там был. Я видел убитую. Но не я убил!
– А что Вы там делали?
– К Мишке приходил, – объяснил Фролов. – Хотел его к себе на подработку позвать.
– А почему ж не сообщили об убийстве? – спросил я его.
– Да именно потому, что сижу здесь без сапог! – продолжал раздражаться Сила Кузьмич. – Не хотел оправдываться!
– И как же кровь попала к Вам на сапоги? – поинтересовался я.
– Не знаю, – Фролов поморщился. – Когда увидел убитую, думал, может жива еще. Подошел поближе. Ну, там где-то и наступил, наверное.
– Лихо! – похвалил я его умение оправдываться, усмехнувшись. – Ну, а теперь я Вам расскажу. Жениться на Дуне Вы отказались. Она беременная. Стала Вас шантажировать. От отца, который работал у Вас на бойне она ведь знала, что частенько Вы вместо говядины конину продаете.
– Вот это поклеп! – озлился он. – Это чистый поклеп!
Отлично. А я и добивался, чтобы он разозлился. В версию о том, что Дуня Кокошина шантажировала Фролова, я не верил. Мне нужно было его разозлить, чтобы в горячности он выболтал что-нибудь лишнее. А то это дело все тайнами пронизано. Все что-то от меня скрывают. Фролов скрыл, что у трупа был. Дарья Павловна – что кровь вылила. Про то, что баронесса душевнобольная, я тоже узнал случайно. Слишком много у них секретов. И я намерен сегодня тряхнуть каждого, чтобы все выяснить наконец.
– Вы проследили за ней, когда она пошла на свидание с Михаилом, – продолжил я давить на Фролова, – а когда конюх ушел, ее и убили. А подстроили все так, чтобы подумали на баронессу.
– Я эту сказочку кровавую услышал только во время званого вечера, – проговорил раздраженно Сила Кузьмич, – вместе с Вами. А Дунька к тому времени уже мертвая была.
– Эту историю Вы слышали раньше, – прижал его я. – Екатерина всем ее рассказывает. Вы встречались с ней до того вечера?
– Ну встречался! – вышел из себя Фролов. – Встречался! И что? Это не значит, что я убил! Не докажете!!!
– Советую Вам сознаться, —сказал я ему спокойно. – Может, послабление будет.
Разозленный и выведенный из равновесия Фролов деланно расхохотался:
– Сапоги они с меня сняли и думают, что доказали все! Да мало ли кто там был? – крикнул он мне. – Вы вон кровь на сапогах у Каролины проверьте!
– У Каролины? – удивился я.
– Да! Я ей такие же сапоги подарил неделю назад! И костюм для верховой езды.
Моя интуиция загремела пожарным колоколом. Каролина, как бы случайно вышедшая прогуляться и так вовремя обнаружившая тело. Каролина, отлично знавшая сказку про графиню. Каролина, бросившая тень на Дарью, когда «случайно» обнаружила в ванне кровь. Каролина, чьи секреты мне неизвестны. Мне вообще про нее ничего не известно.
Каролина вчера не отпустила Анну домой, настаивала, чтобы та осталась. А Анна не подозревает ее, она ей полностью доверяет. И они сейчас там, вместе!
– Экипаж! – приказал я Коробейникову. – Экипаж скорее!
Мы неслись по улицам Затонска. Коробейников, встав во весь рост, расчищал нам дорогу криком. А я сидел, крепко сжимая в кармане рукоять револьвера, и пытался думать. Я чувствовал, что прав. С самого начала я знал, что у Каролины были все возможности убить Дуню. И все возможности инсценировать убийство соответствующим образом. Но меня смущало только одно – отсутствие мотива. Но в этом деле, где все скрывали от меня все, что можно, и у нее могли быть тайны. Я разговаривал с ней пару раз. Но она плохо говорит по-русски, нам было трудно понимать друг друга. Я прекрасно говорю по-немецки, но Каролина всегда просила меня говорить с ней по-русски. Для практики? Или чтобы проще было что-то скрыть?
Но все это не важно, на самом деле. Главное сейчас – это успеть. Не допустить второго убийства. Потому что, если оно произойдет, я точно знаю, кто станет его жертвой.
Мы влетели во двор к Молостовым. Дарья Павловна выбежала нам на встречу.
– Где Анна Викторовна? – крикнул я ей.
– Так они с Каролиной к конюшням пошли! – ответила она испуганно. – Вроде, покататься собирались.
Я, не дослушав ее, побежал на задний двор к конюшням, далеко обогнав городовых и Коробейникова и на ходу доставая из кармана револьвер.
Я успел в последнюю минуту. Дверь конюшни была заложена брусом и от души засыпана сеном. И к этому сену направлялась Каролина с горящим факелом в руке.
Я выстрелил не целясь, но попал, как и нужно было, в руку. Она выронила факел, упала на снег. Не обращая на нее внимания, я бросился к конюшне. Дверь содрогалась от ударов изнутри, но брус удерживал ее крепко. Ногой раскидав сено, мешающее пройти, я снял брус и распахнул дверь. Анна, перепуганная, вся в слезах, бросилась мне на шею. Я обнял ее, прижал покрепче, только сейчас осознавая, что успел. На этот раз успел.
– Анна Викторовна! – воскликнул я, слегка встряхивая ее от не перегоревшего еще страха. – Ну я же Вам говорил! Я же Вас предупреждал! Вы меня никогда не слушаете!
Она не ответила, только прижалась к моей щеке своей, мокрой от слез, всхлипывая как ребенок, дрожа всем телом. Я обнял ее, успокаивая и утешая.
В нескольких метрах от нас подбежавшие городовые поднимали рыдающую Каролину. Коробейников утешал перепуганную Дарью Павловну.
Все закончилось. Слава Богу, все позади.
Вечером того же дня в управлении я допрашивал Каролину. Ей уже оказали медицинскую помощь. Выстрелил я на редкость удачно, навылет, и кость не задета. В глубине души я весьма сожалел о своей меткости.
На этот раз я выбирал язык общения, и говорили мы по-немецки.
– Следы крови обнаружены между швов на Ваших сапогах, – сказал я ей.
– Не трудитесь, господин Штольман, – презрительно ответила мне Каролина. – Это я убила ту девчонку.
Да, запираться она не собиралась. Да даже если и собиралась бы, свидетелей ее покушения на жизнь Анны Викторовны было достаточно. Но меня интересовали ее мотивы. Поражала жестокость этой юной особы: она не только убила Дуню, но и хладнокровно перерезала ей горло. А Анну вообще пыталась сжечь заживо. Какие причины были для такой жестокости?
– Но почему? – спросил я ее.
Коробейников, который должен был протоколировать допрос, а немецкого языка не знал, понял, что по-русски мы говорить не собираемся и спросил меня взволнованно:
– Яков Платоныч! Я не смогу так записывать!
– После, Антон Андреич, – раздраженно ответил я ему. – Зарисовывайте!
Коробейников понял, что отвлекать меня не следует, и умолк. А я снова повернулся к Каролине:
– Неужели из ревности к этому конюху? – предположил я.
– Вы идиот, господин Штольман! – ответила Каролина. – Как Вы могли предположить такое? Моя безумная мать решила вернуться на родину. Она сказала мне, что отец оставил нам только долги. Замок заложен. И теперь мы будем жить здесь. Я возненавидела эту чертову страну, как только мы пересекли границу. Я ненавижу эту грязную дикарку, которая оказалась моей теткой. Я ненавижу этот вонючий дом и эту вонючую конюшню.
Она говорила монотонным голосом, не повышая тона. Но она говорила то, что думала. И от силы ее ненависти у меня холод шел по спине.
– И Вы убили девушку, чтобы все подумали на мать? – спросил я.
– Против нее нет улик, – ответила Каролина. – Я надеялось только, что после этого убийства наша жизнь здесь станет невозможной. И мы вернемся в Вену.
Да уж, такой мотив мог прийти мне в голову в последнюю очередь. В голове не укладывалось, что она хладнокровно убила девушку и перерезала ей горло лишь для того, чтобы вернуться домой. Причем не в порыве ярости, а осознанно спланировав свои действия.
– Вы никогда не увидите Вены, – поведал я Каролине. – Вам грозит пожизненная каторга. И Вы даже не представляете, какова эта страна там, во глубине сибирских руд, куда Вас сошлют.
Спустя два дня мы с Анной Викторовной, по ее настойчивому требованию, заехали проведать Дарью Павловну и баронессу. Дарья Павловна обрадовалась нам, как родным. Все происшедшее произвело на нее страшное впечатление. Да и соседи ее теперь избегали. Баронесса же нас не узнала. Лишь попыталась рассказать нам вновь свою сказку о графине Батори. С трудом дотерпев до конца чаепития, мы стали прощаться. Сестры Молостовы вышли во двор нас проводить. Екатерина Павловна тут же принялась рассказывать историю о графине привязанному к забору коню.
– Вот так все время, – вздохнула Дарья Павловна. – Она рассказывает даже когда нет рядом ни одной живой души. А после того, как Каролину арестовали, так уже и не приходила в себя.
– Может быть, в Австрии ей могут помочь? – предположила Анна Викторовна.
– Уезжаем через неделю в Вену, – кивнула со вздохом Дарья Павловна.
– Сочувствую Вам, – сказал я ей искренне. – Столько сразу на Вас навалилось.
– Ничего, ничего! Господь милостив, – улыбнулась Дарья Павловна. – Он же не посылает нам такие испытания, которые мы не можем выдержать. Аннушка, у меня просьба к Вам! – Молостова протянула Анне небольшой узел, явно с вещами. – Вы не могли бы вот это передать Каролине? Не могу я ее видеть сейчас. Потом, – она вздохнула. – Там продукты, вещи… Это ведь можно сейчас? – посмотрела она на меня.
– Можно, – ответил я, забирая у Анны узел. – Я распоряжусь.
– Спасибо, – поблагодарила нас Дарья Павловна. – И спасибо, что навестили. Храни Вас Господь.
И, забрав сестру, она скрылась в доме.
– Какая добрая, чудная Дарья Павловна! – сказала Анна Викторовна, когда мы с ней шли к экипажу. – Как я могла ее подозревать!
– Я тоже на нее думал, – утешил я Анну. – Но теперь наконец картина ясна! Каролина. Она пришла на конюшню, и стала свидетелем сцены между конюхом и Дуней. Смекнула. А когда конюх ушел, взяла его нож и убила ее. А Дарья Павловна уже потом там появилась. Испугалась и унесла ведро с кровью от греха подальше.
Я говорил и говорил. Рассказывал то, что она уже и так знала, лишь бы не молчать. Потому что я видел, как она на меня смотрит. И как мне улыбается. И понимал, что сейчас произойдет, но никак не мог придумать, как этого избежать.
И в конце концов она просто перебила меня, и прятаться за словами уже стало невозможно.
– А еще Вы спасли мне жизнь, – сказала она, улыбаясь. – Я так привыкла чувствовать себя обязанной Вам, что это создает смутную иллюзию.
–Какую иллюзию? – спросил я ее, невольно улыбаясь в ответ на ее улыбку.
– Связи, – ответила она. И очень внимательно, без улыбки посмотрела мне в глаза.
Я еще попытался повернуть разговор, делая вид, что не понял ее вопроса.
– То есть, периодически подвергая свою жизнь опасности, – сказал я по возможности строго, – Вы продляете это ощущение? Может, можно как-то проще этого добиваться, Вы не думали?
Я намеренно обижал ее. И обижал жестоко. И ей было очень больно, я видел это в ее глазах.
Анна отвернулась от меня, не желая, видимо, чтобы я увидел ее слезы.
– Нет, – сказала она взволнованно. – Завтра подумаю. Сейчас мне в голову ничего не идет. Кроме Каролины.
Слава Богу. Она поняла меня. И она продолжает говорить со мной.
– Ну не чудовище же она! Не могу я в это поверить!
– Всякая душа потемки, Анна Викторовна, – сказал я ей.
Анна вскинула на меня глаза, заглядывая, казалось, прямо в душу. Слез в ее глазах не было.
– Всякая, – повторил я. И добавил: – Даже моя.
– А меня иногда неудержимо тянет в темноту, – ответила она мне, не отводя глаз, очень твердо.
Повернулась и пошла к экипажу ровным спокойным шагом.
Она меня поняла. Но она приняла решение. А ее упрямство мне известно, она никогда не отказывается от намеченной цели.
И мне придется сильно постараться, чтобы разубедить ее в том, что эта цель ей нужна.
Но, да поможет Бог нам обоим, в глубине души я отчетливо понимал, что не смогу противостоять ей долго. Или, скорее, не смогу долго противостоять самому себе.
====== Восьмая новелла. Тайна синей тетради. ======
То дело я запомнил особенно ясно, потому что именно оно как бы обозначило окончание моей мирной жизни в Затонске в качестве обыкновенного полицейского следователя. Именно с этого дела начали активно развиваться события, ради которых и отправил меня в Затонск полковник Варфоломеев.
Но в тот вечер я еще об этом не знал. И уже собирался со службы домой, когда прибежавший городовой сообщил об убийстве. В своем доме была найдена убитой некая госпожа Курочкина. Разумеется, мы немедленно поспешили на место преступления.
Дом был самым обыкновенным. Посуда в буфете, салфеточки на полочках. Ничего необычного, кроме, разве что, беспорядка, явно этому дому не свойственного. Видимо, убийца что-то искал, потому что повсюду были разбросаны книги, бумаги, вываленные из ящиков вещи.
Сама хозяйка, дама средних лет, лежала на полу. На первый взгляд, ее ударили по голове. Доктор Милц скажет точнее.
Пока городовые под руководством Коробейникова занимались подробным обыском, я ходил по дому и пытался составить для себя первичную картину преступления. Внезапно дверь комнаты отворилась, и в сопровождении городового, оставленного караулить входную дверь, вошла Анна Викторовна Миронова. Необычно медленно для себя вошла, будто с опаской. Выглядела она расстроенной до крайности.
– Анна Викторовна! – подошел я к ней. – Вы как здесь оказались?
– Это я позвала городовых, – сдавленным голосом ответила Анна.
– Как Вы узнали, что здесь произошло? – задал я ей обычный вопрос, машинально ожидая привычного ответа насчет приведших ее духов.
Но сегодня все оказалось проще и банальнее. И, глядя в ее бледное, совершенно расстроенное лицо, в глаза, полные сдерживаемых слез, я поймал себя на мысли, что лучше бы это были духи. Тогда она хотя бы знала, чего ожидать, и не испугалась бы так сильно.
– Я… Я пришла к Надежде Дмитриевне, – сказала Анна, борясь со слезами. – Она… Она прекрасно английским владела. Мы… Она помогала мне с одним переводом…
– Антон Андреич! – я заметил, что мой помощник бросил обыск и стоит рядом, прислушиваясь. – Делом займитесь!
Он отошел, сочувственно оглядываясь на Анну.
– Помогала мне с переводами… – продолжала Анна Викторовна, с трудом собираясь с мыслями. – Вот и сегодня… Я, когда… когда подходила, смотрю, дверь немного приоткрыта. Странно. И собака, Муха, лает как-то нехорошо. И я захожу, а она лежит!
– А где Вы были все это время? – спросил я.
– Я… Я убежала. Испугалась, – слезинка сорвалась все-таки, покатилась по щеке. – Побежала за помощью.
Я никак не мог ее утешить сейчас. Не мог обнять, успокоить, утереть слезы. Единственное, что мне было доступно, это говорить, как можно более спокойным тоном, передавая ей свою уверенность, напоминая, что я здесь и спокоен, а значит, ей нечего бояться.
– Я здесь уже около сорока минут, – сказал я ей. – Следовательно, Вы отсутствовали около часа.
– Да? – удивилась она. – Я не знаю. Я не заметила!
Оглянулась вокруг, видимо, машинально разыскивая часы. Наткнулась взглядом на тело, вздрогнула.
Я обнял ее за плечи, увел в другую комнату, подальше от трупа, и усадил на диван. Анна все еще дрожала.
– Я брала у нее уроки английского, – рассказывала она мне. – Она блестяще языком владела. Давно это было, года два назад. Мы с тех пор с ней сохранили хорошие отношения. Я продолжала к ней обращаться, она помогала мне с переводами.
– Хорошо, – прервал я рассказ о прошлом, возвращаясь к настоящему. – Вы пришли в дом и увидели тело…
– Нет! – перебила меня Анна, глотая слезы. – Она не была еще тогда телом! Я… Я зашла, она еще жива была, дышала.
– Она что-то Вам говорила? – спросил я ее.
– Нет. Я попыталась ее поднять, но ничего не получилось. И… Здесь в доме кто-то был!
– Кто? – не понял я.
– Ну, я не знаю! Здесь темно было! – вспоминая о пережитом страхе, Анна вновь взволновалась. – Я просто услышала шаги такие тихие-тихие, здесь где-то! В соседней комнате!
Господи, она застала в доме убийцу! Видимо, по случайности, Анна пришла совсем сразу после нападения. И убийца еще был в доме. Какое счастье, что она испугалась и убежала. А не стала его ловить, по своему обыкновению.
– Вот, Яков Платоныч, – прервала мои размышления Анна Викторовна, подавая мне какую-то тетрадь в синей обложке, – вот это выпало, когда я поднимала. На груди у нее было, под платком.
– И вы унесли это с собой? – удивился я, гадая, зачем ей пришло это в голову. – Опрометчиво это. Все-таки улика.
Я сказал это скорее машинально. Но Анна расстроилась из-за моей строгости, даже слезы вновь появились на глазах.
– Яков Платоныч! – сказала она, оправдываясь. – Но я же не… Я просто испугалась!
Я кивнул головой, сжал успокаивающе ее руку. Анна, похоже, приняла мои молчаливые извинения и продолжила, указывая на тетрадь:
