Текст книги "Яков. Воспоминания (СИ)"
Автор книги: Лада Антонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 69 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]
– А еще говорят, что столицу Вы оставили из-за женщины.
Отомстила. Теперь неловко мне. Я и не сомневался, что сплетни в Затонске быстрее ветра расходятся, но почему-то надеялся, что столь юная особа, как Анна Викторовна, их не слышала. Зря надеялся, как видно.
– Вы оставили ее?
– Столицу?
– Женщину.
Боже, и что я должен на это ответить? И что вообще за дело этому ребенку до моего прошлого? Да и до настоящего, если уж на то пошло! Лучше всего ответить нейтрально, не показывая, что я отлично понимаю, что именно ее интересует:
– Ну да.
– Совсем оставили?
И в этот весьма душераздирающий момент, когда я уже не знал, куда деваться от прямых ее вопросов, Бог услышал мои молитвы. И послал мне ангела-спасителя в лице Антона Андреевича Коробейникова, ввалившегося в кабинет по совершенно непонятной надобности.
– Антон Андреевич, какого черта Вы здесь делаете в столь поздний час?
– Прошу прощения… – Коробейников смутился то ли моего резкого тона, то ли картины ему представшей. И в самом деле, резонно было бы у меня спросить, какого черта я тут делаю в такой час, да еще в компании юной барышни! – Протоколы… поднакопилось… Анна Викторовна, добрый вечер.
Она поздоровалась с ним смущенно.
Коробейников сунул папки на свой стол:
– На сегодня я закончил, с Вашего позволения…
Он явно вознамерился уйти, дабы не мешать нашему тет-а-тет. Ну, нет. Я не собирался отпускать этот дар Богов:
– Нет-нет, подождите! Хорошо, что Вы пришли. Вы проводите Анну Викторовну домой.
Лучше он, чем я. К тому же, и о репутации девушки следует подумать. Если в Затонске даже юные девицы осведомлены о моем прошлом, не стоит компрометировать барышню появлением вечером на улице в обществе дуэлянта и дамского угодника.
– С превеликой радостью! – от пущего усердия Коробейников аж в струнку вытянулся.
Ох, как же искренне это прозвучало! Для него и вправду радость оказать ей услугу. Тем более, что его Анна Викторовна уж точно не будет донимать своим несносным любопытством и неловкими вопросами.
Знал бы я тогда, чем закончится для них это провожание, сам бы отвел, плюнув на репутацию и прочие резоны.
Она послушно встала, надела шляпку:
– Всего доброго.
– Всегда рад Вас видеть, Анна Викторовна.
И не солгал ведь. Видеть и вправду рад всегда. А вот в разговорах мне следует быть осторожнее. Да и вообще в общении. Пока мне не поступил еще один вызов на дуэль, от папеньки или дядюшки.
Но до чего же она все-таки светлое создание! Даже удивительно, как в нашем не самом устроенном и довольно мрачном мире мог вырасти такой чистый ангел.
С утра пораньше, по дороге в управление я решил заглянуть в ломбард к Молчалину. Ни за чем конкретным. Так, побеседовать. А ну как вчерашняя их ссора с Прохоровым даст свои плоды?
Молчалин уже был за прилавком и беседовал с клиенткой. При виде меня разговор быстро свернул, прогнулся угодливо:
– Яков Платоныч! Чем могу служить? Заложить чего пришли? Или присматриваете?
– Да нет, – поддержал я нейтральный тон. – Мимо проходил, решил полюбопытствовать.
– Ну, любопытствовать – это ваша работа! – продолжал демонстрировать радушие Молчалин.
Его наигранная слащавость мне надоела:
– О чем же Вы спорили вчера с господином Прохоровым в доме Курехина?
– Помилуйте, какой спор? Мы же там вместе были!
– Да перестаньте! Я собственными глазами видел, как уже после этого вы друг на друга с кулаками кидались.
Слащавость покинула Молчалина напрочь:
– Это по нашим делам торговым. Бывает-с.
Забавляли меня эти отсылки к «торговым делам». Упоминал их Молчалин каждый раз таким тоном, будто о тайне военной говорил, которая меня не касается, и знать которую я права не имею. Ошибаетесь, господин Молчалин. Если заинтересуют меня ваши торговые тайны, вы мне их выложите тут же. Только вот интуиция мне подсказывает, что они тут вовсе ни при чем:
– Что-то Вы скрываете от меня, господин Молчалин.
Он подобрался весь, стал переставлять вещи на прилавке, изображая занятость:
– Не понимаю вас.
Ишь, как нервничает. Аж руки дрожат. Пожалуй, он послабее Прохорова будет. И если еще надавить, может, что и расскажет.
– Ваш друг, Курехин, повесился. Его дочь убита. И что-то мне подсказывает, что это не последнее несчастье.
Молчалин отвел глаза и расстроено развел руками:
– На все воля Божья.
Знает, точно знает. Почему же молчит? Его запирательство меня раздражило настолько, что я позволил себе повысить тон:
– Да очнитесь Вы! Что с вами случилось? Трое друзей, трое компаньонов. Всю жизнь вместе. А здесь – один повесился, а двое других готовы задушить друг друга?
Тут в разговор вмешалась барышня-клиентка, о которой я вовсе позабыл:
– А что, неужто Вы Катьку Прохорову в тюрьму упечете?
Спасибо, барышня, вовремя реплику подбросили. Вот и еще один рычаг давления на Молчалина образовался:
– Ну, почему же только Катю? Соня Молчалина тоже под подозрением. Вы же понимаете это, Захар Петрович? – обратился я к Молчалину.
Молчалин, вовсе бледный уже, начал истово креститься на образа:
– Господи, спаси и сохрани, убереги душу невинную!
Надо же, набожный какой у нас ростовщик-то!
– Да не с Господом, со мной Вам нужно разговаривать.
– Не богохульствуйте! – возмутился Молчалин.
– Я хотел сказать, что только я смогу Вам помочь.
И оставив Молчалина в расстроенных чувствах, я удалился. Теперь ему надо дать время подумать. Возможно, одумается и все расскажет. Что же за тайна у них такая, что даже убийство девочки и угроза собственной дочери не заставила его открыться? И ведь напуган он, дальше некуда, я же вижу! И не только мной, еще чем-то! А ну как новые жертвы будут? Что за люди! Неужели их тайны могут быть дороже жизни ребенка?!
И я отправился в управление. Может быть, хоть там появились какие-нибудь новости, могущие пролить свет на эту загадку.
В управлении меня ожидали такие новости, что я едва удержался, чтобы не убить Коробейникова. Послал, называется, помощника, проводить барышню, дабы оградить от неприятностей! В результате эта парочка полезла ночью в заброшенный дом, где произошло убийство. Там на них напал какой-то человек, которого Антон Андреевич еще и упустил потом. Да к тому же выяснилось, что этот человек зачем-то выяснял у местного дворника, где живет Анна Викторовна. И Коробейников в попытке проявить бдительность еще и переполошил среди ночи все семейство Мироновых. Впрочем, последнее, возможно, и не так плохо. Возможно, Виктор Иванович встревожится и станет лучше за дочерью смотреть, а то ее ночные прогулки Бог знает, чем могут закончиться.
Читать нотации Антону Андреевичу я не стал. Бесполезно. И так понятно, что инициатива в ночном посещении места убийства принадлежала Анне Викторовне. А он ни в чем отказать ей не может, ко льву в пасть полезет по ее желанию, не то что в заброшенный дом. Ладно, надеюсь, барышня Миронова испугалась достаточно сильно, и это хоть на время отбило у нее страсть к авантюрным приключениям. А мы пока допросим дворника, который явно замешан в этой истории. Хоть какой-то бонус с ночных приключений.
Дворник на допросе вел себя спокойно, расслабленно даже. Даже на «ты» перешел панибратски. Коробейников, знакомый ему еще по вчерашнему вечеру, явно не внушал ему опасений. Что ж, для опасений есть я:
– Антон Андреич у нас лицо государственное. Так что ты ему не тыкай! Говори, кто к тебе вчера приходил!
Подействовало. Испугался, аж на вытяжку встал. Шапку мнет. Но правду пока говорить не собирается:
– Да приходит тут один, водки выпить…
– Не знаешь, с кем водку пьешь?
Заметался, сердешный, аж задышал тяжело со страху:
– Не знаю! Весь город говорит об этом убийстве, вот и мы поговорили!
– Яков Платоныч, – вмешался в разговор городовой, который в это время как раз обыскивал соседнюю комнату, – вот, под половицей нашли.
Однако. Деньги, и немалые. Откуда бы у дворника такие деньги-то?
– Наследство получил?
Дворник совсем с лица спал, трясется. Я подошел к нему в плотную, чтоб еще усилить давление:
– За что он тебе платит?
Тот молчал. Трясся, но молчал, гад. Добавим:
– Ты барышню убил?!
Дожал я его-таки. Взметнулся, бородой затряс, аж взвыл:
– Не убивал! Не убивал я!!!
– А кто убил, говори!
– Не знаю, не видел!
– А этот твой приятель? За что он тебе деньги заплатил?!
Заюлил, глаза отводит. Сейчас опять соврет.
– Как Курехин-то повесился и вдова съехала, он тут и появился. Говорит, барахлишко ненужное забрать. А кому оно нужно, ненужное? Деньги большие обещал!
Точно, соврал. Ох, как они мне все надоели, с глупыми их тайнами, с наивными попытками меня провести:
– Да за такие деньжищи можно воз нового барахла купить! За что он тебе деньги на самом деле платит?
– Приходил он тайком.
Вот, похоже, правда началась.
– И барышня молодая приходила?
– И барышня. Тосковала она по отцу, посещала дом покинутый.
У меня от жуткого подозрения аж в глазах потемнело! Барышня, девочка, ребенок еще! Сам не заметил, как схватил мерзавца за ворот, к стене притиснул:
– Сводник ты поганый! Сгниешь на каторге!
– Нет! Нет!!! Ничего такого не было!!! Да зачем мне это нужно?!
Отпирается еще? Убью мерзавца! Своими руками задушу, при попытке к бегству!
– Я проследил за ними! Говорили они! Таинственно так, о демонах всяких! Б… Ба…
– Бафомет?
Бешенство мое стало отступать. Бафомет – имя демона из той книги. Может, и вправду просто говорили?
– Он самый! – дворник, перепуганный мною, частил, торопясь все выложить. – Ну, я подумал, если просто разговаривают, то греха большого нет. А потом и подружки ее стали захаживать. В игры разные играли. А потом ЭТО случилось. Убийство.
– А приятель этот твой, он был здесь в ночь убийства?
– Не знаю. Спал я, выпивши.
Снова врет? Снова страх потерял?
– Где он живет?
– Да не знаю я! – чуть не плакал дворник. – Побирается он по миру, Божий человек.
Ну, все! Хватит с меня вранья этого! Я снова дал волю своей злости, ухватил за воротник, встряхнул как следует:
– Божий человек с такими деньжищами?! Где! Он! Живет!
Не кричал, хрипел задушено:
– Не знаю! Ей Богу не знаю!
Коробейников вмешался, испуганный моей яростью:
– Яков Платоныч! Отпустили бы Вы его от греха подальше! Не ровен час, задушите.
И в самом деле отпустить надо. Пока и вправду не задушил. Уж больно бесил меня этот гад, ради денег покрывающий убийцу ребенка.
Отступил на шаг, перевел дыхание. Что-то беда у меня с самообладанием. Не дело это. Перепуганный дворник лопотал, пытаясь хоть что-нибудь мне рассказать, пока я снова не рассердился:
– Нехороший этот дом! Многие сюда хаживали! И друг этого висельника, купец Молчалин, захаживал…
– Молчалин?
– Он самый! Он и вчера тут был, пока следствие шло. Он искал что-то в доме.
А вот это уже действительно интересно. И нуждается в прояснении.
– Что ж мне с тобой делать-то? – я взглянул на дворника. Перепуган дальше некуда.
– Ваше благородие! Да не виноват я! – бросился в ноги, за сюртук хватает.
Ну, в убийстве он точно не виноват, в этом я уверен. И сажать его вроде не за что пока. Разве что попробовать использовать с пользой для расследования:
– Ладно. Сиди здесь. А как приятель твой придет, в полицию сообщишь, – закивал истово. На все уже согласен с перепугу. – Тихонько сообщи. Иначе за убийство пойдешь на каторгу.
Вот так. Надеюсь, теперь он будет бояться меня больше, чем своего таинственного приятеля. И сделает все, как надо.
– Городовых отпускайте, – велел я Коробейникову. —А сами оставайтесь здесь. Следите и за домом, и за дворником, глаз с него не спускайте. Если появится черный человек – проследите.
Пусть посидит в засаде, поскучает и подумает над своим поведением. Может, в следующий раз будет осторожнее и внимательнее. Антон Андреевич, похоже, понимал, что наказан за дело, кивал виновато. Но нашел в себе смелость осведомиться:
– А вы?
А я к Молчалину.
Надо же выяснить, что же искал господин Молчалин в проклятом доме. Надеюсь, мой утренний визит уже оказал свое влияние, и теперь господин купец станет разговорчивее.
Я шел по улице к лавке Молчалина, борясь с раздражением. Все в этом деле бесило меня. Врущий дворник, хранящие свои тайны купцы! Ребенка убили! Зарезали! А им тайны свои дороже! Да еще мистицизм этот, Бафомет чертов. Он-то здесь при чем? Только дьявола в подозреваемые мне не хватало.
А пуще всего раздражала меня собственная моя несдержанность. С юности я знал за собой склонность к сильным эмоциям, и рано научился их контролировать. Случалось мне, конечно, порой терять контроль, особенно по молодости, но все же обычно я властвовал над моими эмоциями, а не они надо мной. И сегодняшний взрыв всерьез меня расстроил. Нельзя так, господин следователь. Чтобы думать, нужна холодная ясная голова. А кулаками жандармы пусть работают.
На этом пике самобичевания меня и застал неожиданный оклик:
– Яков Платонович! Яков Платонович!!!
Я обернулся. И плохое настроение улетучилось мгновенно, как туман под лучами солнца. Барышня Миронова! Мой вечный источник хорошего настроения! И когда она успела им стать?
– Анна Викторовна!
Я помог ей покинуть коляску, из которой она пыталась выпрыгнуть едва ли не на ходу, торопясь обратить на себя мое внимание.
– Яков Платонович, мне срочно нужна Ваша помощь!
Как всегда взволнована, как всегда чем-то озабочена. И соломенная шляпка, как всегда, непослушно съезжает на правый глаз.
– Мне кажется, что нужно проверить насчет смерти купца Курехина. Действительно ли он покончил с собой, или…
Подняла на меня огромные голубые глазищи, не в силах выговорить злое слово.
– Убили?
– Да!
– Сначала убили отца, а потом и дочь? Но зачем?
Не стоило бы мне, конечно, обсуждать с барышней тему убийства. И провоцировать ее страсть к расследованиям не стоило бы. Но после сегодняшнего отвратительного утра разговор с ней меня согревал и утешал, и я не смог отказать себе в этой слабости. Пусть пофантазирует. А потом я уж прослежу, чтобы она не вмешивалась больше в расследование. Вполне достаточно приключений вчерашней ночи.
– Эти две смерти, они, как мне кажется, очень тесно связаны! Это в моих видениях!
Как ни старался я изображать серьезное внимание, но при словах о видениях улыбка начала брать верх на моем лице.
– Да, а еще я вижу рядом с девочкой высокого человека в черном. Он как-то с кладбищем связан.
Как она озабочена! И как серьезно относится к своим снам! И насколько искренне верит, что они и вправду способны мне помочь! Борюсь с непрошеной улыбкой изо всех сил:
– Кладбища, видения…
– И могилы! – маленький пальчик взлетел вверх, подчеркивая значимость сказанного. – А еще человек в могиле!
Кажется, все рассказала. Смотрит прямо в глаза, ждет реакции. Личико взволнованное, голубые глазищи распахнуты дальше некуда. Ждет реакции на свою «информацию». И ведь отлично знает, как я отношусь к любого рода мистике. И все же рассказывала так серьезно, подробно, не упуская ни одной мелочи. Для нее это все взаправду. Не стоит обижать насмешкой столь искреннее желание помочь. Пусть оно и вызвано, как мне кажется, больше заинтересованностью юной девушки во внимании взрослого мужчины. Но и в этом случае тем более нужен весь такт, чтобы не ранить эту просыпающуюся женщину. Хотя и поощрять ее тоже не следует, несомненно. Тем более, что на роль объекта девичьих грез я не подхожу совершенно. И все же, до чего же она прелестна!
– Вы не волнуйтесь так, Анна Викторовна, – я старался говорить спокойно и серьезно, с мягкой успокаивающей улыбкой, – я приму Ваши умозаключения к сведению. Вы меня простите, мне пора.
Она смотрела растерянно. И хотела верить, что я отношусь к ее словам всерьез, и не верится ей. Ну до чего ж очаровательный ребенок!
И я, не удержавшись, взял ее руку, перевернул и поцеловал маленькую теплую ладошку:
– Всегда рад вас видеть.
И ушел, оставляя ее стоять и смотреть мне в след. Ох, не стоило этого делать, господин надворный советник, ох не стоило! Да что с вами сегодня? Снова эмоции властвуют рассудком?
Но настроение у меня при этом самое радужное.
Радужное мое настроение продержалось недолго, лишь до лавки Молчалина. Лавка, открытая утром, была заперта. На мой стук ответил приказчик:
– Не принимают-с.
– Полиция, отопри!
– Полиция? – он открыл передо мной дверь, – так, а ваши-то уже уехали все!
Это еще что за странные фокусы? Что я пропустил?
– Какие наши? Что случилось?
– Хозяина из петли вынули, – вздохнул мне в ответ приказчик.
– Как из петли?
– Да только что. Пришел в ломбард и повесился. В чулане.
Вот это новость!
– А где тело?
– Ваши увезли уже, – приказчик, похоже, не прочь был пообщаться с полицейским. – Хозяин-то, он все, прости Господи, нечистую силу видел.
– Да что с ним случилось?
И в самом деле, что? Ведь я этим утром с ним разговаривал. И был он вполне разумен, на нечисть не жаловался. Или это я его так напугал? Так что за тайна у него такая была, что он предпочел петлю правдивому рассказу? А может, и не повесился он вовсе, а помог кто? Может, и Курехину все-таки кто-то помог?
– А кто его знает? Последнее время все мрачный ходил, видения ему мерещились. Духа нечистого боялся до смерти.
И в самом деле, это похоже на рассказ вдовы Курехина о последних днях ее мужа. Чертовщина какая-то. Но по крайней мере, в данном случае у нас есть труп. Надо навестить доктора Милца, узнать, что сей труп ему поведал.
Доктор Милц уже закончил вскрытие тела Молчалина. И почему-то оно настроило его на философский лад:
– Venit mors velociter, Rapit nos atrociter. Что в переводе означает: «Смерть приходит к нам быстро и уносит нас, увы, безжалостно».
Но мне сегодня как-то не до философии с латынью было:
– А если точнее?
Доктор вздохнул, то ли из-за темы разговора, то ли из-за моего равнодушия к его философствованиям:
– А если точнее, то повесился на бельевой веревке. Все.
– Точно, сам повесился?
–Абсолютно. Нет никаких следов борьбы.
Еще одна версия коту под хвост. Что за дело такое гадкое? И с чего они все в петлю-то лезут? И ни одной зацепки ведь. Одна надежда, что Коробейников в доме Курехина поймает что-нибудь интересное. Или кого-нибудь.
Коробейников не подвел. В дом, вопреки всем ожиданиям, явились Катя Прохорова и Соня Молчалина. И тут-то выяснилось многое. И Коробейников, сперва тщательно подслушав их беседу, девочек задержал. А потом вызвал в дом меня.
Оказалось, той ночью у Олимпиады и вправду был сверток. А в свертке амулет, приносящий удачу. Его-то и искал в доме Молчалин, не зная, что в ночь убийства сверток с амулетом припрятала его же собственная дочь. Вот ведь расторопные барышни! У них чуть не на глазах подругу зарезали, а они и книгу припрятать успели, и амулет.
Но главное было в том, что амулет Молчалин искал не для себя. У него его требовал какой-то черный человек. И нынче вечеров в доме Курехина Молчалин обещал амулет ему передать. Но не нашел. И с перепугу, видать, полез в петлю.
Я вертел в руках амулет. Просто ржавый наконечник стрелы. И из-за него погибло уже три человека. Воистину, суеверия губительны.
– Когда отец Олимпиады на себя руки наложил, – рассказывала Катя Прохорова, – тосковала она очень. Стала ходить сюда, в дом. Тут он ее и встретил, этот черный дьявол. Он стал учить ее всякому колдовству, чтобы она могла с отцом поговорить.
Вот мерзавец! Воспользовался горем девочки, заморочил ей голову, а после и вовсе зарезал. И все из-за ржавой железки! Ну, погоди, доберусь я до тебя!
– Однажды он сказал ей, чтобы она принесла наконечник стрелы, – продолжала Катя, – будто бы он нужен для ритуала.
– А я еще раньше подслушала разговор моего батюшки с батюшкой Кати, – вступила в рассказ Соня Молчалина. – Они говорили, что у них амулет пропал. И что теперь удача не будет сопутствовать им. Так вот, этот наконечник как раз Липка-то и украла, когда он у ее отца был.
В принципе, все было ясно. И кто убил, и почему убил. Оставались детали, но их можно прояснить и позже. А сейчас главным было задержать убийцу, благо теперь известно, где он точно будет этим вечером:
– Значит, он обещал за этим амулетом сегодня сюда прийти?
– Да, он так папе утром сказал. А папа его Филином еще называл, – Соня запнулась под моим взглядом. – А потом меня во дворе увидел. И сказал, что ждать будет сегодня вечером здесь нас с Катей. И амулетом.
Ждать будет? Отлично. Вот и мы его подождем. Я отпустил девочек, наказав им идти прямо домой, никуда не сворачивая. И занялся организацией засады. Не хватало еще упустить мерзавца из-за какой-то глупой оплошности.
Он пришел поздно вечером, уже затемно. Я нисколько и не сомневался, что он придет. Похоже, для него на этом амулете свет клином сошелся. Он, ради того, чтобы его получить, на все пойдет. Одержимый. Опасный противник, очень опасный. И чуть не ушел ведь! Осознав, что попал в засаду, сразу бросился наутек. Откинул с пути Коробейникова, раскидал городовых. Да вот только я уже встречался с одержимыми и предполагал такой исход. Поэтому и занял позицию не в доме, а на улице, поджидая, пока он выскочит. И, не мудрствуя долго, просто оглушил его, чтоб не сопротивлялся. А там и городовые подбежали, повязали мерзавца.
И в этот момент, когда я уже готов был вздохнуть с облегчением, проклятое дело подкинуло мне еще одно испытание для выдержки. Из-за угла дома, бледный и взволнованный, выбежал адвокат Миронов:
– Яков Платонович! Яков Платонович!!! Анна! Анна пропала!
Сердце остановилось на мгновение, потом забилось с бешеной скоростью:
– Как пропала?
– Целый день ее не было. А утром соседи видели, как она садилась на извозчика. Я боюсь, грешным делом, не пошла ли она искать следы этого пресловутого «черного человека»!
Ни минуты не сомневался я, что страхи Виктора Ивановича оправданны. И что Анна Викторовна пропала именно в связи с этим делом. Видно, не поверила мне, что я отнесусь к ее словам всерьез, и продолжила собственное расследование. И попала в беду. Господи, и хорошо, если жива еще! Этот гад одержимый, который ребенка зарезать не устрашился ради своего амулета, он же с ней что угодно сделать мог!
– Я встретил ее утром, и она что-то говорила о кладбище!
Я повернулся к Филину. Он понял все по моему лицу. Понял и оскалил в гадкой ухмылке страшные черные зубы. Сдержанность моя лопнула мыльным пузырем. Сейчас он мне все расскажет, все. И если только она пострадала…
Понадобилась всего пара минут, чтобы он рассказал, где спрятал Анну. И еще несколько минут и пара городовых вкупе с Мироновым, чтобы отобрать у меня его живым.
Мы с Мироновым бежали по ночному кладбищу, боясь не успеть. Я не прощу себе, если мы не успеем. Как, ну как я мог отпустить ее тогда днем?! Ведь знаю же ее характер, знаю, что она не остановится, если считает, что права! Нужно было проследить, чтобы она поехала домой. Нужно было предупредить ее родителей, потребовать, чтобы заперли! Самому запереть нужно было! И выпороть, чтоб не лезла, куда не надо! И выпорю, как только найду! Господи, только бы найти живой!
Нашли, успели. Склеп в самом дальнем конце кладбища, страшный и холодный, неподъемная дверь, запертая на огромный засов. Не знали бы, где искать, не нашли бы ни за что.
Анна сидела в углу, на какой-то подстилке. Растрепанная, с чумазым заплаканным личиком. Перепуганная насмерть. Со связанными за спиной руками. Живая. Слава Богу, живая. Слава Богу.
На следующее утро я допрашивал Прохорова, единственного оставшегося в живых из троицы друзей. Виктор Миронов присутствовал, как его адвокат. Анна пришла с ним, видимо, снова в качестве ассистентки. Я не стал возражать. Сказать по правде, я был рад ее видеть. После пережитого мною вчера ужаса, пока мы искали ее на кладбище и не чаяли найти живой, я нуждался в том, чтобы собственными глазами убедиться, что с ней все в порядке. И был благодарен в душе Виктору Миронову, невольно предоставившему мне такую возможность. Анна была бледна и спокойна, но было понятно, что вчерашние опасности и приключения не повлияли на нее сильно. По крайней мере, они явно не сломили ее дух и не укротили ее любопытство. Ведь не по собственной воле, уверен, папенька взял ее в управление. Барышня настояла, хотела услышать финал драмы. А папенька, по обыкновению, отказать не смог. Ладно, пусть слушает. Здесь и сейчас она в полной безопасности.
– Господин Прохоров, советую Вам рассказать все самому. От начала и до конца. Начните с того, как Вы работали на кладбище.
Прохоров, растерявший львиную долю своего высокомерия, нервно сглотнул и обратился к Виктору Ивановичу:
– Вы меня будете защищать?
Миронов смотрел на него сурово:
– Не все решают деньги, Геннадий Демьянович. Все зависит от Вашего рассказа.
Прохоров задумался на минуту и, видимо, принял решение:
– Ну, что ж, можно и рассказать. Если б не Катя, унес бы эту тайну с собой в могилу. Было это семнадцать лет назад. Мы промышляли грабежами, раскапывали могилы, и горя не знали. Было нас трое: я, Курехин и Молчалин. Как-то раз мы вскрыли могилу и обнаружили, что покойник лежит не так, как все, лицом вниз.
– Бабка моя сказывала, так ведьмаков хоронили, – встрял Коробейников, – ну, в тех случаях, когда их вообще хоронили. – И перекрестился размашисто.
Видно было, что появившийся в рассказе мистический компонент сильно подстегнул его богатое воображение. Я посмотрел на него строго, и поторопил Прохорова:
– Дальше!
– У этой могилы, – продолжил он со вздохом, – нас застал один человек, в черном. То ли в плаще, то ли в рясе. Мы, признаться, струхнули тогда не на шутку.
– Что же он вам такого сказал?
Прохоров рассмеялся саркастически:
– Он спросил, почему мы потревожили могилу! Дурак! Да и мы тоже хороши, испугались какого-то юродивого, в Сибирь аж убежали.
– И что вы с ним сделали?
– Сбросили в могилу.
Виктор Миронов раздраженно отвернулся к окну. Анна сидела неподвижно, не сводя глаз с Прохорова. Все эмоции были написаны на лице – Прохоров вызывал у нее отвращение, гадливость даже. Лично я полностью разделял эти эмоции. Но допрос все равно нужно продолжать:
– А что случилось с этим человеком в черном?
– Да мы и думать о нем забыли, – продолжил Прохоров. – Надеялись, что он зашибся насмерть там, в этой могиле.
Вот в это я точно верю без труда. Именно так они и думали. И совесть их не тревожила. Да и была ли у них совесть-то? Впрочем, неважно это теперь. Нынешние дела важнее минувших, тем более, что на каторгу себе господин Прохоров уже наговорил, осквернение могил срока давности не имеет. И я сомневаюсь, что адвокат Миронов захочет защищать такого клиента.
– Неужели вы решили, – спросил я, крутя в руках наконечник, – что с этим амулетом вам удастся разбогатеть?
Прохоров стал неожиданно серьезным:
– Да мы тоже сначала решили, что это так, безделушка. Но как только мы его нашли, все изменилось. Деньги к нам пошли. И тогда я все понял!
– Что вы поняли? – отвратительный он все-таки. Да еще каждое слово из него тащить приходится.
– Что сила в этом наконечнике!
М-да. Если и есть в мире чудеса, то вот они, передо мной. Три разумных, образованных человека, успешные в делах люди, практичные. А вот поддались суеверию. Ведь Прохоров и вправду верит в то, что говорит. Верит, что в этом ржавом наконечнике стрелы заключена волшебная сила. И партнеры его верили. А Прохоров продолжал тем временем:
– С тех пор мы держали его у себя, по очереди. Месяц у одного, месяц у другого. Ну, и делами ворочали. Сначала в Сибири, потом в Затонск вернулись. Семьями обросли, дома построили. Жизнь пошла.
Анна не выдержала:
– И что же положило конец этой идиллии?
– Глупость! – в голосе Прохорова пробилась злость, – моя глупость! Ко мне пришел этот человек в черном, тот самый. Назвался Филином. Сказал, что был на каторге, долго нас искал. Попросил вернуть ему вещь, которая мне не принадлежит. Иначе он убьет меня и мою семью.
И в самом деле, глупость. Глупость, приведшая к трем смертям. А еще жадность.
– И вы ему поверили?
Прохоров усмехается:
– Нет. Курехин поверил.
– А почему же вы не пришли сюда в полицию? Предложили ему деньги?
– Да, только деньги его не интересовали, – со злостью продолжил Прохоров. – Ему нужен был амулет. А он, как на грех, куда-то пропал.
– Потому что его взяла Олимпиада, – пояснила Анна Викторовна и отошла к окну. Видимо, смотреть далее на господина Прохорова сил у нее не было больше.
– А мы грешили друг на друга, ссорились! Боялись, что без него удача отвернется от нас.
– И что дальше? – я подгонял Прохорова, уже даже не поднимая на него глаз. Я тоже хотел отойти к окну. А лучше и из кабинета выйти. Но мне нельзя. – Что было дальше?
– Этот безумец преследовал нас, не оставлял в покое, – видимо, почувствовав настроение, витавшее в кабинете, Прохоров заговорил быстрее. – Курехин не выдержал и через месяц повесился.
– А вы? Вы что делали? – Анна Викторовна не столько спрашивала, сколько обвиняла. Она явно считала, что именно трое купцов со своей жадностью виноваты в смерти Олимпиады Курехиной. И я не мог с нею не согласиться. Если бы Прохоров сразу отдал амулет, все живы бы остались. Ох уж жадность человеческая, вечная причина преступлений!
– Я, – к Прохорову вернулась часть былого высокомерия, – я обрадовался даже этому!
Ну, спесь-то я с него сейчас собью:
– Решили, что Филин нашел этот амулет? И после смерти Курехина все закончится? Так?
– Но ничего не закончилось, – подхватила мою фразу Анна Викторовна. – Следующей жертвой стала дочь Курехина, Олимпиада. Она очень переживала о смерти отца и часто приходила в этот заброшенный дом. И разумеется, Филин заметил ее. И взял в оборот.
Вот теперь Прохоров выглядел и вправду подавленным. Видимо, вспомнил о том, что его действия и решения привели, в конце концов, к гибели ребенка.
А Анна продолжала излагать свою версию событий:
– Он внушил ей, что этот наконечник необходим для магии. Надеялся таким способом выманить его у нее.
Я горько усмехнулся:
– Да. Князь тьмы прятался в кладовке. И выскочил из нее, когда девочки вызывали духов и обронили свечу. Он хотел срезать этот амулет с шеи Олимпиады. Думал, что она всегда его носит на себе. И по случайности зарезал ее.
Прохоров сидел молча, глядя в пол.
– Ну, вот все и выяснилось, господин Прохоров.
Я поднялся из-за стола. Поднялся и господин Миронов, надел шляпу, сделал знак дочери следовать за ним. Прохоров проводил его взглядом, но промолчал. Видимо, понял.
– Вы арестованы, господин Прохоров. Сроков давности такие преступления не имеют.
Все, слава Богу. Дело закрыто. Остались формальности, не требующие от меня общения с Прохоровым. Да и вовсе не требующие моего присутствия. И, воспользовавшись появившимся свободным временем, я решил нанести визит Анне Викторовне. Она выглядела такой расстроенной во время допроса. Мне хотелось убедиться, что она восстановила душевное равновесие после всех тягот, выпавших на ее долю.
