Текст книги "Яков. Воспоминания (СИ)"
Автор книги: Лада Антонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 69 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]
– С тех пор Бенцианова почти не выходит из дома, – продолжал мой помощник, – да и у себя мало кого принимает. До сих пор оплакивает своего Петрушу.
– И комната до сих пор выглядит как жилая, – сказал я. – Но вот почему именно в этой комнате труп?
– Загадка… – задумчиво протянул Коробейников.
На следующее утро мы с Антоном Андреичем начали работу с допроса Сусанны, которая, как и было велено, явилась в управление. Я просматривал письма с прошлых мест ее работы, а она тем временем рассказывала:
– Сирота я, скиталась все детство. А потом в Пензе работу нашла. Прислуживала в доме одного купца. А потом в Саратов переехала.
– А что в Пензе не заладилось? – спросил я ее.
– Жена купеческая ревновать начала, – вздохнув, потупилась горничная.
– Был повод?
– Да наговоры это все! – возмутилась Сусанна. – Пустое! Не было ничего.
– А вот хозяин Ваш на похвалу не скупится, – заглянул я в письмо. – «Прилежная, услужливая, чистоплотная». Купец первой гильдии Воеводин.
Сусанна смотрела на меня растерянно, видно не знала, что сказать.
– Вы продолжайте, – поощрил ее я.
– А потом в Саратове я работала в семье доктора, – вернулась к рассказу горничная. – Но они дом продали и подались за границу. Ну, а в Саратове как-то больше и не было работы.
– Опять прекрасная характеристика! – взглянул я на второе письмо. – «Воспитанная, старательная, сообразительная.» Доктор Ванин.
Я передал оба письма Коробейникову. Нужно было проверить их как следует.
– А как же Вы у нас в Затонске-то оказались? – спросил я Сусанну.
– Так проездом как-то была. И мне Ваш город очень понравился, – объяснила она. – И работу сразу тут нашла. Я же два месяца как служу у Бенциановой.
– Устаете поди, – спросил я девушку с сочувствием, провоцируя ее на откровенность. – У хозяйки-то характер не простой.
– Не жалуюсь, – потупилась Сусанна. – Но, хотя, конечно, бывает и тяжело.
– Поэтому, наверное, и спите крепко, – сказал я ей. – Ведь кричала-то убитая громко, коль городовые на улице слышали.
– Так ведь я тоже слышала сквозь сон! – сказала она. – Но я подумала, что это где-то на улице.
– Понятно, – кивнул я. – Перед убийством что-нибудь подозрительное в доме видели? Может, разговоры какие слышали?
– Да ничего странного, все как обычно, – пожала плечами горничная. И добавила строго: – А подслушивать я не приучена!
– А вот это похвально! – одобрил я, хоть и сожалел в душе, что нет у нее такой полезной для меня привычки. – Ну что ж, ступайте тогда. Только из города не уезжайте, может, еще понадобитесь.
Сусанна ушла, а я поручил Коробейникову отправить телеграфный запрос в полицейские управления Пензы и Саратова. Надо проверить, что же носит эту образцовую горничную по городам да весям, молодую да незамужнюю. Никакого мнения особого по ее поводу у меня пока не сложилось. Подождем фактов. А там – кто знает.
– Кстати, – спросил я Антона Андреича о предыдущем моем к нему поручении, – что там по поводу француза?
– Никаких зацепок, – ответил Коробейников. – На старой квартире он не появлялся, а возле дома князя тоже замечен не был. Но я там поставил нашего человека.
– И никаких следов синей тетради, – вздохнул я. И велел: – С дома князя наблюдение снимайте.
– Как же? – удивился Антон Андреич.
– Снимайте, снимайте! – сказал я ему. – Неловкий топтун может только все испортить, а у меня другие средства есть.
– Как прикажете! – пожал плечами Коробейников, всем видом своим показывая, что он меня не понимает, но, так и быть, раз я начальник, сделает, как велено.
Ну, а у меня и вправду были свои средства. После дела Курочкиной и беседы с полковником Варфоломеевым я убедился окончательно, что мне требуется поддержка здесь, в Затонске. Коробейникова, как бы он не был мне предан, я не мог использовать. Хотя бы потому, что многого просто не имел права ему объяснить. Да и профессионализма у Антона Андреича в данном случае явно не хватило бы. А мне нужна была помощь профессиональная. И при этом, строго секретная. Поэтому я еще позавчера отослал телеграмму с оговоренным заранее текстом. И сегодня получил ответ: те, кого я просил приехать, находятся в Затонске.
Вечером, покончив с делами, я отправился на снятую мной через третьи руки квартиру, где должны были ожидать меня мои помощники. Шел осторожно, опасаясь слежки. Но напрасно: в этот вечер за мной никто не следил. Подойдя к двери, я постучал условленным образом. Дверь слегка приоткрылась. А в следующую секунду открывший узнал меня и впустил в комнату.
Их было двое, и я был очень рад их видеть. И они меня тоже, судя по приветливым улыбкам. Оба они были профессиональными филерами. Вернее сказать, высокопрофессиональными. В прошлом мы не раз работали вместе по поручениям полковника Варфоломеева. И я был очень рад, что они смогла откликнуться и приехать. Им я мог доверять полностью.
– Приветствую Вас, господа, – сказал я им. – Как устроились?
– Благодарствуйте! – ответили они мне. – Нам многого не требуется.
– Тогда прямо к делу?
Мы присели к столу.
– Я вызвал Вас, господа, – поведал я, – потому что мне нужны свои люди, независимые от местной полиции. Так же, как и от полиции Петербуржской. Дело-то весьма деликатное.
– Это мы понимаем-с, – сказал тот, что был постарше.
– Не в первый раз, Яков Платоныч, – заверил меня второй, – в таких делах с Вами бывали-с!
– Поэтому Вы здесь, – подвел итог я. – Жалование, как оговорено. Письмо от полковника при Вас?
– Разумеется, – ответил старший, подавая мне письмо.
Я распечатал конверт.
«Уважаемый Яков Платонович. Дело об известной Вам тетради зашло в тупик. Охранке не удалось найти никаких ее следов, как и следов ее похитителя. Все нити ведут в дом князя. Однако он под высочайшим покровительством. И без самых веских и неопровержимых доказательств мы бессильны.
Продолжайте наблюдение за известным Вам объектом. И за домом князя.
Ваши расходы будут восполнены.
Искренне Ваш, полковник Варфоломеев».
– У нас две задачи, господа, – сообщил я филерам, дочитав письмо. – Француз, Жан Лассаль, плотного телосложения, лет пятидесяти. Установите местонахождение и наблюдайте.
– И второе, – я поднялся, готовясь уходить, – установите наблюдение за домом князя Разумовского. Фиксируйте всех его гостей: кто такие, откуда. Докладывайте ежевечерне. В экстренных случаях – в любое время. Будете высылать мне записки – подписывайтесь, как обычно, Жук и Франт. Приступайте немедленно, – сказал я на прощание. – Рад вас видеть, господа. Честь имею.
Утром следующего дня мы с Коробейниковым по-прежнему пытались разобраться в убийстве Ксении Татариновой. Пока никаких толковых версий не вырисовывалось. В этом деле было слишком много вопросов, на которые пока не имелось ответов, но которые ни в коем случае нельзя было игнорировать.
– Неужели Татаринов убил свою жену? – строил предположения Антон Андреич, расхаживая по кабинету на манер адвоката Миронова.
– Не знаю, – ответил я ему. – Накануне он купил два билета в Москву на поезд.
– Для отвода глаз? – предположил Коробейников. – Или они поссорились перед отъездом?
– И почему же тогда они пошли ссориться в комнату покойного мальчика? – озадачил я его. – У них и своя комната имеется.
То, что тело Ксении было найдено в детской покойного Петруши, особенно занимало меня. Я чувствовал, что эта деталь, несомненно, важна, но никак не мог понять, чем именно.
– Да, действительно странно, – задумчиво протянул Коробейников.
Тут наши бесплодные пока рассуждения были прерваны самым приятным образом. В коридоре послышался торопливый перестук каблучков, и в кабинет, неся с собой аромат морозной свежести, ворвалась Анна Викторовна Миронова.
– Яков Платоныч! Антон Андреич! – воскликнула она, как всегда приступая сразу к делу и пренебрегая мелочами, вроде приветствия. – У меня для Вас очень важное сообщение!
Была она сегодня дивно хороша в своем изящном полушубке, отороченном лисьим мехом. И немедленно внесла приятное оживление в наше с Антоном Андреевичем сыщицкое общество, слегка приунывшее от непонятностей в деле.
– Ксения в ту самую ночь должна была встретиться с неким Анатолем! – продолжила Анна Викторовна воодушевленно.
Сумочка в руке мешала ей жестикулировать, и она без церемоний пристроила ее на мой стол. Щеки Анны разрумянились, а глаза горели азартом. Теперь, выпалив свое «очень важное сообщение», она смотрела на меня, ожидая моей реакции. Полагаю, восторженной.
Я изо всех сил старался скрыть улыбку. Так она была весела и свежа и так порадовала меня самим своим появлением, что я ни в коем случае не хотел ее обидеть. Хоть и предполагал, что мне сейчас снова придется иметь дело с ее духами.
– Утро доброе, Анна Викторовна, – поприветствовал я ее, поднимаясь ей навстречу, – не могу порадоваться за этого господина, поскольку не имею чести знать. Вы присаживайтесь.
Анна осознала, что пренебрегла всеми правилами вежливости и смутилась.
– Ах, простите мне мою сумасбродность! – извинилась она. – Я очень торопилась.
И вновь вернулась к своему сообщению, объясняя все, на этот раз, подробнее. Присаживаться она так и не стала. Видимо, в азарте сыщицком была просто не способна усидеть на месте.
– Ксения Татаринова, – объясняла мне Анна Викторовна, – перед самой своей смертью должна была встретиться с неким Анатолем на Монастырской улице. И мне кажется, что у них были отношения.
– Позвольте полюбопытствовать, – спросил я, – а кто втянул Вас в это дело? Кто на этот раз не доверяет полиции? Бенцианова или Татаринов?
– Ксения, – ответила со вздохом Анна Викторовна. – Она мечется и все время просится, рвется к этому Анатолю, – и добавила с сочувствием: – Влюблена!
Дело о влюбленном призраке! Куда катится мир? И я вместе с ним? А что самое неприятное, что я эти ее сведения приму и проверю. Потому что других у меня просто нет! Недовольный ситуацией, в которой я вынужден руководствоваться указаниями призраков, я сказал чуть жестче, чем хотел:
– Снова светские новости с того света?
Анна Викторовна, конечно, рассердилась, как всегда, когда я пренебрегал ее духами:
– Вы можете сколько угодно ехидничать! – сказала она мне обиженно. – Но Вы сначала проверьте!
– Антон Андреич, – сказал я Коробейникову, – окажите услугу!
– Проверим! – с готовностью подскочил мой помощник. И добавил специально для меня, утешающе: – На Монастырской улице не так много домов.
– Также, как и мужчин с именем Анатоль, – согласился я с ним.
Коробейников быстро вышел, а я снова повернулся к Анне. Она стояла потупившись и, судя по выражению лица, продолжала на меня сердиться. Это было огорчительно. Я надеялся, что после того, как я отправил Антона Андреевича на Монастырскую, Анна Викторовна сменит гнев на милость.
– Вы присаживайтесь, – я чуть тронул ее за рукав шубки.
Анна взглянула на меня, опустилась все-таки на стул и снова потупилась. Я присел напротив нее, посмотрел внимательно. Кажется, она не обижена сейчас. Она… Огорчена? Смущена? Расстроена? Но чем? Ведь несколько минут назад она, казалось, освещала своей радостью весь мир.
– Есть еще кое-что, – сказала Анна Викторовна, не поднимая на меня глаз и внимательно изучая свои перчатки. – В доме Бенциановой объявился дух.
Так. Кажется, я понимаю, что ее так расстраивает. Просто она знает отлично, что к сообщению о духах я отнесусь определенным образом. И заранее огорчается, зная, что я сейчас скажу. И лучше бы мне быть предельно тактичным, потому что с духами или без них, но обижать эту замечательную девушку я не хочу. Но, с другой стороны, а как мне прикажете реагировать на это сообщение? Что она от меня хочет? Чтоб я ей этого духа поймал? Или записал бедолагу в подозреваемые? Как бы не так! Я помню из ее рассказов, что духи не могут причинить вреда живым. Так что мне этот дух совершенно без надобности.
– А вот это точно не по нашей части, – ответил я с максимальной серьезностью, но в то же время стараясь говорить мягко и дружелюбно.
– Да, но это дух покойного сына Бенциановой! – ответила Анна Викторовна. – Того самого, которого двадцать лет назад не стало.
С ее точки зрения, судя по всему, личность духа делала его значимым в моих глазах. А я вот пока так и не понимал, как именно.
– Я слышал. Печальная история, – сказал я ей. – Мальчик попал под лед и заболел воспалением легких. Но это было двадцать лет назад!
– Но Бенцианова-то верит, – сказала взволнованно Анна, – что Петруша ее может вернуться!
– Ее можно понять, – пожал я плечами.
– Она что-то скрывает! – понизив голос для пущей значительности, произнесла Анна Викторовна. – Это что-то связано с этим духом!
Все равно не понимаю! Я вижу, что она волнуется, что считает эту информацию очень важной. Но никак не могу взять в толк, чем она для меня-то важна!
– Боюсь, это не в моей власти, – сказал я вежливо, – допрашивать Бенцианову о ее отношениях с миром духов. Это ведь по Вашей части, не правда ли?
От одной мысли о подобном допросе меня ужас охватывал. Нет, даже ради Анны Викторовны и всех ее улыбок я на это не пойду ни за что!
Анна, поняв, что я отказал ей в помощи, поднялась с оскорбленным лицом, забрала с моего стола свою сумочку и удалилась, гордо вскинув голову. Даже не взглянула на меня на прощанье. Видно, совсем обиделась!
Боже мой! А ведь она и вправду хотела, чтобы я допросил Бенцианову о духе ее покойного сына! Ну и как прикажете мне на подобное реагировать?
Ну, если смех исключается? Да уж, господин Штольман, сложная у Вас ситуация. И барышню Вы, кстати, все-таки обидели не на шутку, хоть и вопреки своему желанию. И, зная ее характер, заслужить прощение Вам будет очень непросто!
Я усмехнулся своим мыслям и вернулся к работе. Как-нибудь справлюсь. И с делом, и с барышнями, и даже с духами, если потребуется. У меня тоже характер тот еще!
Коробейников возвратился удивительно быстро. Был он крайне доволен. И видно было, что его просто распирает от желания поделиться найденной информацией. А еще его, похоже, безмерно радовало, что информацию эту мы добыли с помощью Анны Викторовны. Антон Андреич явно считал, что я недооцениваю ее помощь, и всегда спешил мне указать, если она нам что-то подсказала, а я, по его мнению, этого не заметил.
– Значит, так! – приступил Коробейников к рассказу. – На Монастырской улице проживает один-единственный человек, который может быть тот самый Анатоль. Это Анатолий Киреев, офицер.
– Что-нибудь о нем известно? – осведомился я.
– Ничего особенного, – поведал Антон Андреич. – Сибаритствует. Выпивает в меру, головы не теряет. В Затонске у нас объявился месяца два назад, проездом. Но задержался по каким-то пока невыясненным причинам.
– Есть какая-то связь с нашей убитой Ксенией Татариновой?
– Хозяйка квартиры, где он остановился, – довольно сказал Коробейников, – оказалась дамой весьма любопытной и наблюдательной.
– Что б мы делали без наблюдательных граждан! – согласился я с его одобрением любопытства хозяйки.
– Она сообщила мне, – продолжил Антон Андреевич, – что Анатоля посещала дама в шляпке с вуалью.
– Лица хозяйка, конечно, не разглядела? – предположил я.
– Зато во время отсутствия господина Киреева, – заговорщицким тоном сообщил Коробейников, – хозяйка заглянула в его комнату и изучила его почту! И выяснила имя дамы сердца Анатоля!
Антон Андреич светился радостью и явно хотел преподнести мне эти сведения, как сюрприз. Была у него такая манера, весьма меня, кстати, раздражавшая. Я почитал подобные эмоции в работе неуместными.
– Кто это? – спросил я Коробейникова строго.
– Она подписывала свои письма, как Ксения Т. – сказал Антон Андреич со значением. – То есть, Татаринова!
Что ж, каким бы странным образом не попала к нам эта информация, наше дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки. Если у Ксении был любовник, то это давало мужу явный мотив.
Так что мы с Антоном Андреичем немедленно отправились на Монастырскую.
Анатолий Киреев выглядел именно так, как принято представлять себе молодого сибаритствующего офицера, совратителя и похитителя чужих жен. Прямо хоть бери его и вставляй в дешевый романчик. Впечатление слегка портил лишь свежий синяк на скуле, да явное похмелье. Мое сообщение о смерти Ксении повергло его в состояние глубокой подавленности.
Он сидел передо мной, опершись на столик, на котором стоял початый графин с водкой, курил и рассказывал:
– Мы любили друг друга! И собирались бежать этой ночью.
– Да? – ответил я ему с известной долей иронии. – А вот я думаю, случилось следующее: Вы пришли к Ксении домой, повздорили, она отказалась с Вами ехать, и Вы ударили ее чем-то тяжелым по голове.
– Что Вы такое говорите? – возмутился Киреев. – Я не был в том доме! Я всю ночь ждал Ксению на почтовой станции!
– А вот это не трудно проверить, – сказал я. И добавил для Коробейникова: – Не так ли, Антон Андреич?
Коробейников кивнул мне и молча вышел.
– Я любил ее! – проговорил Киреев едва ли не со слезами в голосе.
– И как долго продолжался Ваш роман? – спросил я у него.
– Месяца полтора-два… Я не помню! – продолжал демонстрировать мне свои переживания Анатоль. – Понимаете, все было как в сказочном тумане! Она чудо! А муж ее тупица, самодур.
Да, насчет дешевых романов я не ошибся. Он ими, видимо, весьма увлекается.
– И Вы уговорили Ксению бросить мужа и уехать с Вами? – уточнил я ситуацию.
Видимо, Киреев почувствовал в моем голосе невысказанное неодобрение, потому что посмотрел на меня с вызовом. Лицо его сделалось одухотворенным, а голос дрожал от сдерживаемых чувств.
– Вы знаете, что такое истинная любовь?! – спросил он меня, возвысив голос, будто монолог на сцене читал. – Вы знаете, что такое незатухающая страсть, а у Вас на пути какой-то ничтожный тюфяк?! Ничтожество!
Ну где уж мне, фараону приземленному. Нам такие высокие материи недоступны. И романы дешевые читать недосуг, убийства вот расследуем.
– Я долго пытался ее уговорить, – продолжал Киреев возбужденно, – но она никак не соглашалась.
– А в маленьком городе держать связь с замужней женщиной невозможно, – поощрил я его к дальнейшему повествованию.
– Вы правы, – согласился он. – И вчера сюда неожиданно нагрянул ее муж, Татаринов, а мы с Ксенией… Ну, в общем, Ксения была со мной…
Он умолк, смешавшись, даже покраснел слегка. Кивком указал на постель.
Вот как? Стало быть, господин Татаринов не просто был в курсе того, что у его жены имеется любовник, но и застал их вчера в самой пикантной ситуации. А ночью, при допросе, он об этих обстоятельствах умолчал.
– Что тут творилось! – продолжал Анатоль с возмущением. – Безобразнейшая сцена, должен я Вам сказать. Татаринов пытался задушить Ксению!
– То есть, – уточнил я, – Вы позволили Татаринову душить любимую женщину?
– Я еле его остановил! Вот! – он показал на синяк на лице. – Это было ужасно! Я оттащил его. Видит Бог, я не хотел отпускать Ксению с ним. Я ужасно боялся за нее. Но он муж, что я мог?!
Не поздновато ли Вы задумались о правах мужа в отношении жены, господин Киреев? Раньше они вас так не волновали!
– Он все-таки увез ее домой, – продолжал рассказывать Анатоль. – Он был в такой ярости! Он был способен на все. Вы понимаете?
– Не очень, – ответил я ему, имея в виду, что не могу понять ни его действий, ни его мотивов. Неясно мне, как можно пожелать чужую жену. А уж тем более неясно, как можно оставить в опасности любимую женщину. Последнее – в особенности.
– То есть, Вы отпустили несчастное создание домой с мужем, который перед этим пытался ее задушить, – описал я ситуацию так, как мне она виделась, – а сами остались допивать здесь вино в доме?
– На что Вы намекаете? – спросил он, ощутив в моих словах неодобрение.
– Просто восстанавливаю события, – ответил я, пристально глядя ему в глаза и подавляя в себе желание украсить его лицо еще одним синяком, для симметрии. А возможно, и более, чем одним.
– Да что я мог сделать! – принялся оправдываться под моим презрительным взглядом Киреев. – Он муж, и…
Не закончив фразу, он схватил графин с водой, налил себе, залпом выпил.
– Мы с Ксенией должны были бежать той же ночью, – заговорил Киреев торопливо, будто заслоняясь от меня этими словами. – Вот, она прислала записку. Она все-таки согласилась бежать, причем немедля. Иначе муж увез бы ее в Москву утренним поездом. Я прождал ее всю ночь. Это был наш последний шанс.
Я рассмотрел записку. Анатоль говорил правду. Ксения на самом деле собиралась бежать с ним этой ночью. И если подтвердится, что он всю ночь был на почтовой станции, значит, он совершенно точно не убивал. И больше мне с ним говорить не о чем. Но зато теперь у меня есть все основания подозревать мужа Ксении. И вот с ним я хочу побеседовать как можно скорее. И не только побеседовать.
– Покарауль этого Дон Жуана, пока Коробейников не вернется, – велел я городовому, – а если алиби не подтвердится, в участок его.
Заехав в управление, я взял ордер на обыск в доме Бенциановой и отправился туда. Я хотел допросить Татаринова. А еще надеялся при подробном обыске отыскать-таки орудие убийства Ксении.
Когда мы почти подъехали, я заметил у угла дома Пахомовну, которая о чем-то разговаривала, как мне показалось, с уличным пацаненком, явно из бездомных. Я притормозил экипаж и пошел к ним, решив для начала перекинуться парой слов со старой служанкой, а заодно выяснить, что это за мальчишка трется возле дома. Пацан, заметив меня, испугался, сунул в руки Пахомовне миску с кашей, которую она, видно, для него вынесла, и дал деру.
– Ну и что это тут у вас за мальчишка? – спросил я Пахомовну строго.
– Ну, Ванька, сирота! – объяснила она. – Поесть попросил, ну я и покормила.
– Частый гость?
– Ну, забегает, когда проголодается, – сказала Пахомовна.
– Хозяйке доложите, – попросил я ее, – у нас предписание на обыск.
Пахомовна вздохнула горестно и пошла в дом. Мы с городовым прошли вслед за ней.
Мы обыскивали комнату Татариновых. Пахомовна стояла в дверях со слезами на глазах и мелко крестилась. Жила она в доме давно и беды хозяев, видимо, воспринимала, как свои, семейные.
У стула я заметил прислоненную трость с тяжелым навершием. Такой, если по голове ударить, череп проломить можно запросто. Крови на трости не было, но это еще ни о чем не говорило.
В дверь, оттолкнув Пахомовну, влетел Викентий Татаринов.
– Так! Что здесь происходит? – возмущенно спросил он. И тут же сорвался на крик: – По какому праву!!!
– Господин Татаринов, – обратился я к нему официально, – Вы подозреваетесь в убийстве своей супруги, Татариновой Ксении Петровны.
– Я? – удивился Татаринов. Весь гонор с него слетел мгновенно. – Что за бред Вы говорите?
– Ревность, господин Татаринов, ревность, – пояснил я. – У нас и свидетель имеется.
– Нет… – он даже отступил от меня на шаг, обернулся, будто не веря в происходящее. – Я не убивал! Я спал!
Выглядело его изумление довольно правдоподобно, но я видал и не такие спектакли.
– А вот мне думается, не спали Вы, – сказал я ему с легкой усмешкой, – а караулили свою жену, подозревая, что она сбежит с господином Киреевым. И она действительно собиралась бежать, о чем свидетельствует собранный ею чемодан. Между Вами произошла размолвка, и Вы ударили ее вот этой самой тростью!
Я показал трость Татаринову, он шарахнулся от меня, будто испугался, что я его ударю.
– Нет, – дрожащим голосом выдавил он. – Нет! Вы… Вы ошибаетесь! Я любил Ксению! Я никогда бы не навредил ей!
– А господин Киреев утверждает, – сказал я ему, – что Вы душили ее. У него на глазах.
– Нет! – заорал Татаринов, полностью теряя самообладание. – Нет!!! Все не так!
Он заходил по комнате, пытаясь взять себя в руки. Я ждал, пока он успокоится. Наконец он снова смог говорить.
– Этот человек, он совсем недостоин ее, – произнес безутешный вдовец со слезами на глазах. – Я ревновал, это правда. Но, поверьте мне, я не убивал!
И этот, похоже, те же романы читал. Но вот что было странно: вроде бы все указывало на мужа. И мотив у него был, и возможность. Но что-то мешало мне поверить полностью в то, что он убил Ксению. И дело было не в отсутствии улик. А просто я чувствовал, что это не он. Впрочем, один способ проверить кое-что у меня есть. Я не стану брать его под стражу, хотя имеющегося у меня материала для этого вполне достаточно. И если он попробует сбежать, значит, точно виновен. Правда, если не попробует, то это вообще ничего не докажет, но в этом случае я просто ничего и не теряю.
– Во всяком случае, – предупредил я Татаринова, – из Затонска до конца следствия Вам уезжать запрещено. А также необходимо отмечаться в полицейском участке ежедневно. В противном случае Вы будете помещены под арест. Вам понятно?
Он покорно кивнул и закрыл лицо руками.
По сути, следствие снова зашло в тупик. Но не успел я этим всерьез огорчиться, как события получили новое развитие. Поздним вечером нас снова срочно вызвали в дом Бенциановой. Во дворе дома было обнаружено тело Пахомовны.
– Дворник ее нашел, – сообщил мне городовой, когда мы прибыли, – но ничего толком сказать не может, никого не видел, ничего не знает.
– Знаете, ей размозжили голову точно так же, тупым твердым предметом, – сказал мне доктор Милц, осматривающий тело. – Вам не кажется странной, Яков Платоныч, схожесть этих смертей?
Я только вздохнул. Версия о виновности Татаринова зашаталась весьма изрядно. Она вся строилась на мотиве, на ревности. А Пахомовна тут была явно ни при чем.
– Я, кстати, не удивлюсь, – добавил Милц, – если и орудие убийства одно и то же.
Из дома на наши голоса вышла Сусанна. Увидела лежащее тело, отшатнулась, прижав руку к губам.
– Господи! Беда-то какая! – запричитала она. – Она же весь вечер еще на кухне крутилась.
– Выходила она куда? – поинтересовался я у горничной.
– Выходила ведро выносить, – ответила Сусанна, – а потом не вернулась, и я подумала, что это она в свою комнату пошла.
– А сами-то где были? – спросил я ее.
– Так я у себя в комнате была, – ответила горничная, глотая слезы.
– Отлучались куда?
– Меня барыня три раза вызывала, – расплакалась окончательно Сусанна, – а потом я легла спать…
– Яков Платоныч, – обратился ко мне доктор Милц, – смерть наступила, ну, примерно, пару часов назад. То есть в восемь вечера.
Из дома, на ходу надевая пальто, выбежал Татаринов с совершенно ошеломленным лицом.
– Боже мой! – воскликнул он, не отрывая взгляда от мертвого тела.
– Викентий Андрианович, – обратился я к нему, – а Вы когда последний раз Пахомовну видели?
– Я… Я ее вообще целый день не видел, – с трудом проговорил Татаринов, явно борясь с потрясением.
– Уверены? – уточнил я.
– Намекаете, что вот это вот убийство – оно тоже на моей совести? – спросил он меня возмущенно, срываясь на крик. – Но зачем мне это? Ну, скажите! Ну, скажите, зачем мне убивать Пахомовну?!
– Да успокойтесь Вы, – сказал я ему. – Никто Вас ни в чем не обвиняет.
И я кивнул городовому, чтобы он увел посторонних с места преступления. Тот вежливо оттеснил к дому рыдающую Сусанну и все еще возмущенного Татаринова.
Я еще поговорил с дворником. Но тот ничего толкового про убийство сказать не мог. «Шел-нашел», вот и весь сказ. Зато припомнил он, что днем видел, как возле дома крутился какой-то незнакомец, похожий на приказчика или купчика. Не местный, раньше дворник его не видел. Из местных же, со слов дворника, Пахомовна дружила только с приказчиком из галантерейной лавки, заходила к нему на чай.
– Яков Платоныч, – спросил меня Коробейников, – теперь пора с хозяйкой побеседовать?
– Да нет, – отказался я от этой идеи. – Незачем больную женщину ночью беспокоить. Завтра. Завтра и с приказчиком побеседуем.
И отдав указания перевезти тело Пахомовны в мертвецкую, я отпустил Коробейникова и сам поехал домой. Отдых нам всем не повредит.
Утром следующего дня мы с Коробейниковым, первым делом, отправились в галантерейную лавку, чтобы побеседовать с приказчиком, дружившим с Пахомовной. Когда мы уже практически были на пороге, Коробейников внезапно замедлил шаг и обратился ко мне чуть смущенно:
– Яков Платонович, а может быть, Вы поговорите с галантерейщиком? А я вот… тут постою… Хотя, впрочем…
И смутившись еще сильнее, Антон Андреич, опережая меня вошел в дверь лавки. Я пожал плечами и последовал за ним. Поведение его было мне непонятно, но ломать голову над этим я не хотел. Пошел и пошел. Стало быть, все в порядке.
Впрочем, замешательство моего помощника стало понятно сразу, как мы вошли. Судя по всему, в этой лавке он не раз бывал. Приказчик, низенький, плешивый человечек, кинулся к нему прямо-таки с распростертыми объятиями:
– Антон Андреич!
– Я здесь по казенной надобности, – строго осадил его Коробейников. – Расследуется убийство известной Вам особы.
– Да, несчастье-то какое! – вздохнул приказчик. – За что это Пахомовне-то? Добрая она была женщина. Нищих подкармливала.
– Это господин следователь, Яков Платонович, – представил меня Коробейников на правах старого знакомца. – А это приказчик, господин Луков.
– Говорят, Пахомовна частенько к Вам заходила? – спросил я приказчика.
– Захаживала, – не стал отрицать тот. – Поболтать о том, о сем.
– Когда в последний раз?
– Так вчерась! – ответил Луков. – Жаловалась на Сусанну, горничную. Пахомовна-то мальчонку прикармливала, сироту. А Сусанна запретила ему приближаться к дому. Осерчала поэтому Пахомовна-то.
– С чего же это Сусанна сироту невзлюбила? – поинтересовался я.
– А кто его знает, – пожал плечами приказчик. – Ругались они с ней, с Сусанной. Прям вне себя была! Я ее никогда такой не видел.
– То есть, они ругались? – переспросил его Коробейников. – И прямо здесь? При Вас?
– Пахомовна иголки купила, – пояснил господин Луков Антону Андреичу, – и забыла тут, голова садовая. А я вышел, чтобы отнести. Гляжу, они на заднем дворе стоят, собачатся.
– Мальчонка больше не появлялся? – спросил я.
– Сегодня – нет.
– Если увидите, – попросил я его, – задержите его и городового позовите.
– Натворил чего? – встревожился приказчик.
– Да нет, – успокоил я его. – Хотим его в приют отдать.
– Хорошее дело, – одобрительно покивал наш собеседник.
Распрощавшись, я пошел к выходу. Коробейников направился было за мной, но господин Луков остановил его вопросом:
– А когда Вы зайдете еще, Антон Андреич?
– Прошу прощения? – обернулся к нему мой помощник.
– Тут счета неоплаченные лежат, – подал ему приказчик тощую стопку листочков. – Пара носовых платков, дюжина носков…
Коробейников покосился на меня смущенно. Я притворился глухим. Надо будет поговорить с Трегубовым, чтобы моему помощнику прибавили жалование. Антон Андреич ни к какому способу мотовства был не склонен. И если ему приходилось задерживать счета за такие мелочи, значит, жалования его едва хватает на самое необходимое. Следует не ему смущаться, а мне стыдиться, что за столько времени я не озаботился узнать, какое жалование у моего помощника, и не следует ли его увеличить.
