Текст книги "Яков. Воспоминания (СИ)"
Автор книги: Лада Антонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 69 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]
Он рассказал все в подробностях. Описал, как Женя нашла его. Как завлекала. Как они встретились в номерах. И как он бил и бил ее в ярости ножом, не в силах остановиться. И все это – продолжая жалеть самого себя. Мне он был отвратителен. И я был рад, что здесь нет Анны. Наконец он закончил рассказ и подписал свои показания. Теперь я наконец-то мог от него избавиться.
Отправив Григорьева в камеру, я подошел к фартовым, по-прежнему сидевшим в клетке.
– Как вы Григорьева нашли? – спросил я у них.
Мне, усмехнувшись, ответил старший из двоих:
– Это для вас, для фараонов, кругом тайны. А для фартовых людей все как на ладони. Один из наших, что в борделе ошивается, видел его с Женькой.
– Белецкий вам деньги за убийцу предложил? – поинтересовался я у него.
– Может, оно и так, – рассмеялся задержанный. – Только я тебе ничего не скажу. Ну помяли мы этого Григорьева в номерах. Глупая драка! А больше ничего не было!
– Ну, так это мы еще поглядим, – ответил я ему.
Но в принципе, я понимал, что он прав. Нечего мне им предъявить. Разве что нападение на городового, но и тому они вреда не причинили, связали только. Вот и получается, что мелкое хулиганство, в лучшем случае. А там – Белецкий судье денег даст, да просто попросит, и они штрафом отделаются. Штраф тоже не сами заплатят, понятно. Я, конечно, дам указание, чтобы их проверили на предмет, не числится ли за ними чего. Но если ничего не найдут, то придется отпускать.
Ну да и Бог с ними. Главное, что это дело закончили. Вроде бы и не долго возились, но все жилы оно мне вымотало, не было сил даже находиться в управлении. Хотелось на воздух, в парк, на прогулку. И, объявив Коробейникову, что на остаток дня он может быть свободен, я оделся и вышел на улицу.
Мой помощник немедленно меня догнал. У него еще остались вопросы по делу. Ладно, отвечу. Главное, я уже придумал, куда отправлюсь после, и мои планы меня радовали.
– А как вы догадались, – спросил меня Антон Андреич, – что Григорьев убил?
– Одно то, что он в городе оказался в момент убийства Жени, насторожило, – ответил я ему, – да и вся эта история с убийством ее матери. Но доказать было невозможно!
– А когда Лиза пропала, засомневались? – продолжал пытать меня Коробейников.
– Был такой момент, – согласился я.
– Но все разрешилось, когда Яковлев объяснился, верно? – спросил Антон Андреич.
– Понятно стало, – объяснил я ему, – Что он к воровским обратился.
– Как хотел убийцу покарать! – чуть ли не восхитился Коробейников. – А деньги-то что делают! Сразу и свидетель отыскался!
– А вот свидетеля у нас не было, – сообщил я наконец-то Антону Андреичу. Самое время сейчас это все ему объяснить, пока мы не в управлении. – Я попросил Вершинина нам подыграть. Лжесвидетельствовать.
От такого известия Коробейников сначала ахнул, а потом и вовсе дар речи потерял.Смотрел на меня с немым изумлением. Не ожидал он видно, что его правильный во всех отношениях начальник способен пользоваться такими грязными методами. Эх, милейший Антон Андреич, мало Вы меня еще знаете. И, даст Бог, и не узнаете никогда.
Наконец, Коробейников справился с собой, но тему моих методов дознания продолжать не стал. Надо думать, из тактичности.
– А я думал, – сказал он, – Вы арестовать Вершинина хотите. И поэтому Анну Викторовну позвал! Как она убийцу-то напугала, а?!
– Все четко она просчитала, – согласился я с похвалой, – и, как по нотам, разыграла.
И, кивнув на прощанье Коробейникову, я пошел наконец-то своей дорогой.
– Невероятная девушка! – крикнул он мне вслед с чувством.
Я улыбнулся. И в самом деле, невероятная. И чудесная. И самая замечательная. И сейчас я пойду и приглашу ее на прогулку. Должен же я убедиться, что с ней все в порядке после утренних треволнений? Надеюсь, она мне не откажет. Мы побродим по парку, и я расскажу ей все, о чем она спросит, хоть это даже будет тысяча вопросов. И не стану, ни за что не стану смеяться над ее духами и видениями! Даже не улыбнусь! Правда, нужно еще, чтобы ее родители не были против. Обычно мы встречались в парке случайно, никогда не договариваясь о встрече. Пригласить барышню на прогулку – это совсем другое. Марии Тимофевне подобное точно не понравится.
Да что это со мной такое? Начинаю нервничать перед встречей с родителями девушки, будто я ухажер какой! Ничего подобного. Просто я очень хочу с ней прогуляться. И я обещал, в конце концов, что все ей расскажу. Не могу же я обмануть даму, в самом деле?
Так, в спорах с собой, я почти подошел к дому Мироновых. И тут все сомнения разрешились сами по себе. Из ворот, прямо мне навстречу, вышла Анна Викторовна под руку со своим дядюшкой. Видимо, Петр Иванович тоже знал о пользе свежего воздуха и вывел племянницу на моцион. Ну, или наоборот.
Увидев меня, Анна Викторовна извинилась перед дядюшкой и пошла мне навстречу, сияя самой замечательной своей улыбкой. Я с удовольствием улыбнулся ей в ответ.
– Добрый день, Анна Викторовна. Допрос Григорьева из головы не выходит, – объяснил я свой визит, – как Вам это удается?
Она звонко рассмеялась:
– Как же Вам объяснить? На языке, Вам понятном?
– Может, попробуете? – спросил я, одновременно посылая Петру Миронову вопросительный взгляд, как бы прося разрешения на беседу с его племянницей. Петр Иванович отсалютовал мне тростью одобрительно и чуть улыбнулся в ответ.
– Женя знала, – принялась рассказывать Анна Викторовна, – что Григорьев может убить. И хотела этого. Вот такое страшное придумала наказание.
– Не могу я поверить, – ответил я Анне, – что она искала такую смерть, чтобы наказать отчима. Ведь она не хотела, чтобы мы знали, кто убийца.
– Но у нее была вера в Высший Суд, – пояснила мне Анна Викторовна. – Она верила, что приговор Высшего Суда, а не земного, это и есть самое страшное наказание.
– Сложновато как-то, – сказал я с сомнением. И добавил, улыбаясь: – А Вы всегда ищете в людях что-то хорошее! Может, поэтому Вам и дается много больше, чем другим?
Она улыбнулась чуть смущенно:
– Иногда мне хочется быть самой обыкновенной девушкой.
– Никогда Вы обыкновенной не будете, Анна Викторовна, – улыбнулся я ей. И подумал про себя: «По крайней мере, не для меня!».
Она не поняла, что это был комплимент. Видно, слишком привыкла слышать от меня колкости, поэтому ответила слегка ехидно:
– А Вы, Яков Платоныч, никогда не научитесь видеть то, что Вы не способны принять!
За разговором мы оба не сразу заметили, что уже не стоим на месте, а тихонечко идем по дорожке, прогуливаясь. Я оглянулся через плечо. Петр Миронов медленно, прогулочным шагом, удалялся в противоположную от нас сторону. Если не ошибаюсь, в том направлении имелся премиленький небольшой кабачок.
Мы с Анной посмотрели ему вслед, переглянулись, улыбнувшись. И пошли по улице в сторону парка, неспешно беседуя.
====== Седьмая новелла. Бескровная жертва. ======
«Пятьсот лет назад в замке Чейте, близь Вены, жила Венгерская графиня Эльжебет Батори. Муж жестоко наказал ее, убив ребенка, которого она прижила с кем-то. Умер ли муж сам, или она приняла в этом участие, доподлинно неизвестно. Но после его смерти она начала творить такое, от чего кровь стынет в жилах. Она находила молоденьких девушек, дочерей местных крестьян, тайно заманивала их в замок и умерщвляла путем выпускания крови. Всей, до последней капли!»
Я слушал этот странный рассказ, прислонясь к косяку двери гостиной дома Молостовых. Званый вечер по поводу возвращения на родину баронессы фон Ромфель, урожденной Екатерины Молостовой, был в самом разгаре. И сама виновница торжества развлекала гостей страшной историей, привезенной, видимо, из Австрии, где она прожила последние двадцать лет.
Я на этом званом вечере оказался по настоянию нашего полицмейстера Ивана Кузьмича Артюхина, который, несмотря на мое отчаянное сопротивление, порой выводил меня на различные светские мероприятия, полагая, видимо, что сыщик из Петербурга придает полицейскому управлению особый лоск. Сам Иван Кузьмич сидел близ баронессы и завороженно внимал ее истории. Рядом с ним с не меньшим вниманием и восторгом слушал повествование Екатерины Павловны наш Затонский представитель прессы, издатель газеты «Затонский телеграф», господин Ребушинский. Он не сводил с баронессы взгляда, ловя каждое ее слово, и я мог только гадать, в какой гипертрофированной форме этот рассказ появится завтра в газете.
Ребушинского я не любил. Он считал себя важной птицей, частенько вмешиваясь в мои расследования и путаясь под ногами. При этом он никогда не упускал случая полить полицию грязью. Достоверностью же его репортажи грешили редко.
Так же присутствовал сосед Молостовых, Сила Кузьмич Фролов, местный поставщик мяса и оголтелый лошадник, Каролина, дочь баронессы, и Дарья Павловна Молостова, сестра Екатерины фон Ромфель и, собственно, хозяйка дома. А также семья Мироновых в полном составе. С моего места было очень удобно за ними наблюдать, чем я и развлекался. Мария Тимофеевна слушала рассказ с некоторым неудовольствием, явно считая подобные истории неуместными. Виктор Иванович по адвокатской привычке сохранял невозмутимый вид, маскируя скуку. Петр Иванович усмехался в сторону и угощался, по всегдашней своей привычке, хозяйским шампанским. Ну, а Анна Викторовна откровенно скучала. Видно было, что рассказ ей неинтересен, а само мероприятие тяготит ее не менее, чем меня, но из вежливости она всеми силами старается этого не показывать.
Видимо, именно вежливость и была причиной того, что Анна Викторовна задала вопрос баронессе:
– И что же она делала с этой кровью?
Мария Тимофеевна взглянула на дочь с неодобрением. Молодым барышням, с ее точки зрения, не следовало интересоваться подобными вещами, тем более публично.
– В погоне за уходящей молодостью она принимала кровавые ванны, – ответила Анне Екатерина Павловна, явно довольная тем, что ее рассказ вызвал интерес.
– И сколько же она подобным образом девушек-то обескровила? – поинтересовался Петр Иванович.
– Доподлинно неизвестно, – поведала баронесса, – но при обыске нашли учетную книгу самой графини. И вот там было указано шестьсот пятьдесят девичьих душ!
Общество заахало, в ужасе качая головами.
– Но доказанных эпизодов, – добавила Екатерина Павловна, – всего лишь восемьдесят.
– Господи, жуть какая! – проговорила Мария Тимофеевна, делая глоток из бокала.
Виктор Иванович откровенно посмеивался над реакцией своей впечатлительной супруги.
– И чем же все это кончилось? – спросила Анна Викторовна.
– Ее замуровали в собственной комнате, – завершила свой рассказ баронесса, – И она прожила еще четыре года. С тех пор ее называют Кровавая графиня Батори.
По случаю окончания рассказа в комнате возникло оживление, гости потянулись к бокалам.
– Господа! – сказала Екатерина фон Ромфель. – По-моему, я нагнала тоски на Вас, хотя хотела только развлечь! Я так рада что Вы все сегодня здесь, со мной! Молодость проходит, а друзья остаются!
И она подняла бокал, призывая всех присоединиться.
– Катерина Павловна! – Сила Кузьмич соприкоснулся с ней бокалами. – Вам ли говорить о проходящей молодости! Мне кажется, Вы стали еще прекрасней, чем та Катя, которую я помню.
– Присоединяюсь! – поклонился баронессе Иван Кузьмич.
– Позвольте мне полюбопытствовать, – обратился к Екатерине Павловне Ребушинский, уже слегка раскрасневшийся от выпитого шампанского, – как чувствует себя графиня фон Ромфель в родных пенатах после двадцати лет жизни в Европе?
– Ах! Я вернулась домой! – Екатерина Павловна улыбнулась Ребушинскому и обняла свою сестру, как всегда пытавшуюся хлопотать по хозяйству – Вот Дашенька, ангел мой, сохранила и укрепила родовое гнездо.
Дарья Павловна, смущенная общим вниманием, постаралась ускользнуть:
– Проследить мне надо…
– И вот так все время! – сказала баронесса, глядя на Дарью с улыбкой. – Все хлопочет, хлопочет! На ней все хозяйство с тех пор, как Господь призвал родителей наших.
– Распорядиться мне нужно, – смущенно извинилась Дарья Павловна и поскорей покинула гостиную.
Ко мне, медленно дрейфуя по комнате с бокалом шампанского, подошел Петр Иванович.
– Как же Екатерина Павловна оказалась в Вене? – поинтересовался я у него вполголоса.
– О! Представьте, история, похожая на сказку! – Миронов сделал бокалом неясный жест, видимо пытаясь подчеркнуть фантазийность ситуации. – В здешней глуши проездом оказался австрийский барон. Ну и влюбился в местную красавицу Катю. И вот нынче, изволите видеть, наша Катя баронесса. А барон год назад, что ли, отдал Богу душу, и Екатерина фон Ромфель решила посетить родные края.
Петр Иванович отошел к столу за новым бокалом. А к моему наблюдательному пункту приблизилась Анна Викторовна.
– Скучаете? – спросил я ее.
– От таких историй, пожалуй, заскучаешь, – ответила она с легкой улыбкой.
– Я-то понятно, меня сюда господин полицмейстер притащил, блеснуть столичным прошлым, – сказал я ей вполголоса, – а вы судьбами какими?
– А меня дядя увлек, – пояснила она. И добавила, чуть раздраженно: – Блеснуть моими талантами.
Анна Викторовна окинула взглядом комнату, полную беседующих людей:
– Я не вижу здесь дочери баронессы. А ведь она привезла ее с собой.
Я огляделся. И в самом деле, еще в начале рассказа баронессы я заметил, как мадемуазель Каролина покинула комнату. Видимо, до сих пор не вернулась. Наверное, ей, как и нам с Анной Викторовной, не по душе званые вечера.
– Екатерина Павловна поражает молодостью своей! – продолжила светский разговор Анна Викторовна. – А вот ее сестра… А ведь она намного младше.
Я улыбнулся этой ее несколько неуклюжей попытке быть как все.
– Вероятно, воды Баден-Бадена сыграли свою роль, – подыграл я.
– Ну, или кровь венгерских девушек, – ответила Анна.
Я с трудом сдержал смех. Светские беседы ей явно не давались.
В этот момент баронесса фон Ромфель привлекла всеобщее внимание:
– Господа! – объявила она громко. – Раз уж у нас такой мистический вечер, я бы хотела попросить мою прекрасную гостью Анну Викторовну провести спиритический сеанс.
Я почувствовал, как Анна напряглась всем телом. Несмотря на то, что со знакомыми людьми она бывала крайне непринужденна, Анна Викторовна, и я это знал, не выносила оказываться на всеобщем обозрении. И хотя, благодаря в том числе и болтуну Ребушинскому, слава ее как медиума разнеслась уже по всему Затонску, публичных сеансов для развлечения публики она не давала никогда.
– Я много наслышана о Ваших способностях! – обратилась к Анне Викторовне баронесса.
– Да ведь я и доску-то свою не взяла, – смущенно попыталась отговориться Анна.
– Я распорядился, – вмешался Петр Миронов, – чтобы ее доставили.
Виктор Иванович и Мария Тимофеевна взглянули на него с возмущением. Я был с ними полностью солидарен.
Ситуация была безвыходная, и помочь Анне было не в моих силах.
– Анна Викторовна! Ну, просим Вас! Просим! – восторженно обратился к ней Ребушинский.
– Мы в полицейском управлении часто встречаемся с этим даром! – поддержал его Иван Кузьмич. – Верно ведь, Яков Платоныч?
Теперь возмущенный взгляд Марии Тимофеевны достался уже мне. Я готов был сквозь землю провалиться, но вынужден был улыбаться вежливо. Ненавижу званые вечера!
Анна Викторовна, то ли почувствовав мое замешательство и желая отвлечь от меня внимание, то ли просто поняв, что сопротивление бесполезно, согласилась с некоторой обреченностью.
Из прихожей принесли аккуратно запакованную в ткань спиритическую доску, ту самую, которую я видел когда-то во время расследования дела об утопленницах. Погасили большую часть свечей. Желающие участвовать в сеансе сели вокруг стола. Остальные, включая меня, расположились поодаль. Участвовать решила где-то половина гостей: сама баронесса, разумеется, ее сестра Дарья Павловна, Сила Кузьмич, господин Ребушинский и, к моему вящему удивлению, наш полицмейстер, господин Артюхин. Старшие Мироновы в полном составе от участия в забаве отказались. Даже, как ни странно, Петр Иванович. Впрочем, я плохо знал правила игры, и, возможно, двум медиумам за одной доской будет тесно. Сам я, разумеется, также остался в стороне.
– Ну что? – спросила возбужденных в предвкушении участников Анна Викторовна. – Кого Вы хотите, чтоб я вызвала?
– Трудно сказать, правда? – рассмеялась баронесса.
– А может быть, дух барона фон Ромфеля? – вмешался в процесс Петр Иванович.
– Не надо барона! – с напряженной улыбкой неожиданно резко ответила ему Екатерина Павловна. – Зачем же? Это лишнее.
Похоже, встреча с духом бывшего мужа баронессу абсолютно не прельщала.
– Дух Наполеона! – нашлась она быстро.
Анна вздохнула, соглашаясь, и принялась снимать сережки. Сидящие за столом дамы последовали ее примеру, хихикая над собой и друг другом. Не припомню такого ритуала на прошлом сеансе, который я наблюдал, но, видимо, Анна Викторовна честно отрабатывала свою роль, заботясь о театральности действа.
По ее команде сидящие за столом взялись за руки, хихикая и тут же шикая друг на друга.
Анна сохраняла полную серьезность. Она закрыла глаза, лицо стало сосредоточенным и одухотворенным.
– Бескровная жертва! – произнесла вдруг она каким-то потусторонним голосом. – Бескровная жертва.
И вдруг открыла глаза, рванулась вперед, с совершенно озверевшим лицом, выкрикивая:
– На тебе моя кровь! На тебе моя кровь!
Кажется, обращалась она к Дарье Павловне. Впрочем, трудно было сказать.
А в следующую секунду Анна страшно побледнела и потеряла сознание.
Поднялась суматоха. Подскочили все Мироновы, торопясь перенести Анну на диван и только мешая друг другу. Лез всем под руки Ребушинский, видимо, пытаясь запомнить как можно больше для очередной своей статейки. Перепуганная баронесса пыталась утешать сестру, но та, забыв о всяких глупых сеансах, старалась подойти, чтобы помочь Анне. Мне едва удалось распихать гостей, чтобы помочь Виктору Ивановичу переложить Анну на софу. Ее рука, которой я коснулся, была совершенно ледяной, и в сознание она пока не приходила.
А в следующий момент неразбериха этого вечера не только продолжилась, но и усугубилась. В комнату вбежала дочь баронессы, Каролина и, рыдая, бросилась к матери. Сквозь слезы она кричала что-то неразборчивое, путая немецкие и русские слова, но я отчетливо разобрал слово «кровь».
Оставив Анну на попечение родных и Дарьи Павловны, я подошел к барышне и заговорил с нею по-немецки, пытаясь выяснить, что ее так напугало, и о какой крови она говорит. Мой спокойный голос, а пуще того, звуки родного для нее языка слегка успокоили Каролину, и я смог разобрать, что она хочет сказать. Услышанное меня поразило. Кажется, этот вечер будет просто полон неожиданностей.
– Яков Платоныч! – не выдержал Иван Кузьмич. – Да переведите же!
– Говорит, мертвая девушка возле конюшни, – объяснил я полицмейстеру.
– Так, господа! Прошу оставаться на местах! – решительно произнес наш полицмейстер. – Никому не уходить из дома, пока я не разрешу.
Хорошо, что он здесь сегодня. Если там и вправду труп, то я смогу нормально работать, а удерживание на месте перепуганных людей падет на плечи нашего доброго господина Артюхина.
– Яков Платоныч, – распорядился Иван Кузьмич, – берите девицу и за мной.
– Я пойду с дочерью, – заявила баронесса, прижимая к себе все еще рыдающую Каролину.
– Я с Вами! – рванулся вслед Ребушинский в надежде оказаться на месте преступления одним из первых.
Но не тут-то было. Наш Иван Кузьмич был добрейшей души человеком, но, когда надо, вполне мог проявить твердость. И прессу, в лице господина Ребушинского, любил не больше меня.
– Сидеть здесь, – приказал он журналисту твердо.
И тот, не смея возражать, немедленно опустился на стул.
Мы вышли на темный двор и прошли в конюшню. Каролина заходила неохотно, с опаской. Дойдя до дверного проема, заглянула, но внутрь не пошла. Показала рукой – там, мол.
Подняв фонарь, я прошел вглубь сарая, в ту часть, где был сеновал. Иван Кузьмич проследовал за мной. Зрелище, открывшееся нашим глазам, вполне могло довести до истерики не только впечатлительную барышню. На полу конюшни лежал труп девушки, крестьянки. Горло жертвы было перерезано. А само тело было расположено так, чтобы кровь могла вытекать из раны. Жертва была бледна даже для трупа. Обескровлена. Бескровная жертва?
Иван Кузьмич наклонился, чтобы повнимательнее все осмотреть. А я спросил Каролину:
– Как вы обнаружили труп?
Она уже слегка успокоилась, но все еще цеплялась за мать.
– Мы тут смотреть на конь. – ответила она на ломаном русском языке.
– Мы? – уточнил я. – Вы что, были не одна?
– С Михаил, конюх.
– А где же конюх?
–Я побежать от испуг, – попыталась объяснить Каролина, – он побежать за мной, и…
– Он что, гнался за Вами? – перебил я ее.
– Нет, он бежать и кричать: «Стой, стой».
На мой взгляд, именно это и называется гнаться. Полагаю, дело в языковом барьере. Или в ее волнении. Но не важно. Нужно найти этого конюха, и поскорее.
– Возвращайтесь домой, – сказал я обеим дамам, – а завтра я с Вами поговорю.
Они послушно пошли в дом. А я отправил слугу с запиской к Коробейникову, веля тому прибыть немедля в поместье. И привезти с собой фотоаппарат и все прочее, необходимое мне для следствия. А также захватить доктора Милца. Ну и наряд городовых, разумеется. А пока мы с Иваном Кузьмичом вдвоем остались охранять место преступления, попутно его осматривая.
Через малое время прибыли Коробейников с городовыми и доктор Милц. И закрутилось нормальная полицейская процедура расследования убийства. Для освещения места преступления добыли дополнительные фонари. Антон Андреевич, поднаторевший под моим руководством в фотографии, делал снимки, доктор осматривал тело жертвы. А я еще раз оглядывал конюшню, пытаясь представить себе, как все произошло.
– Странная композиция, – поделился я своими впечатлениями. – Кровь стекала в какой-то сосуд, который убийца забрал с собой.
– Господа, а вы обратили внимание, что на виске у жертвы рана? – спросил доктор Милц. – Собственно, от нее она и скончалась. Это говорит о том, что ее убили не здесь. Убили там, где мы с вами нашли пятна крови, и уже потом мертвую приволокли вот сюда, подвесили и перерезали горло.
– Яков Платоныч! – обратился ко мне Иван Кузьмич. – Только у меня в голове вертится эта мысль, или она Вас тоже посещает?
Разумеется, я сразу понял, что за «эту мысль» имеет в виду наш полицмейстер.
– Разумеется, я тоже об этом думаю, – ответил я ему, – таких совпадений не бывает. Но странно было бы обвинять баронессу лишь в том, что она рассказала эту легенду.
– Да… – протянул Иван Кузьмич. – Вот такая легенда.
В конюшню спустился Сила Кузьмич Фролов и подошел взглянуть на тело.
Еще в ожидании Коробейникова и доктора мы с Иваном Кузьмичом решили, что, после подробного осмотра места преступления, не станем мешать любопытствующим, желающим взглянуть на тело. Пусть смотрят. А мы посмотрим на них. Понаблюдаем, а при случае и расспросим.
Фролов пришел первым. То ли нервы у него были покрепче, чем у остальных, ведь, как-никак, его бизнес связан с забоем скота. То ли любопытства побольше. Он взглянул на покойницу, отшатнулся, перекрестился, не отводя глаз:
– О, Господи! Спаси и сохрани!
– Вы ее знали? – спросил у него Иван Кузьмич строгим голосом.
– Да, – ответил Сила Фролов, не сводя взгляда с тела, – это Дуня. Дочь моего работника, забойщика.
– Забойщика? – заинтересовался я.
– Скот у меня забивает на бойне. Семен Кокошин, – пояснил он.
– Вы знаете, есть одна интересная деталь, – привлек наше внимание доктор Милц, – дело в том, что сонная артерия рассечена очень уверенно. Одним точным ударом.
– Да Вы что себе думаете-то! – возмутился Сила Кузьмич.
– Я не думаю, я констатирую факт, – оборвал его доктор.
– Когда наступила смерть? – спросил я, прерывая могущий разгореться конфликт.
– Ну, судя по окоченению, – взглянул на тело доктор Милц, – я полагаю, часов шесть назад.
– То есть, было еще светло, – отметил я.
В конюшню зашел взволнованный Петр Миронов. Я сделал знак городовому, чтобы его не задерживали. Вопреки ожиданиям, Петр Иваныч на труп не любопытствовал. Увидел случайно, отвернулся в ужасе. И обратился к нам с Иваном Кузьмичом:
– Господа, право же слово, пощадите. Сил же никаких нет! Там дамы в истерике!
– Думаю, можно отпустить, – обратился ко мне Иван Кузьмич. – Допросите завтра.
– Как скажете, – не возражал я. Никуда все эти господа за ночь не денутся, а у меня еще и без допросов дел полно.
– Доктор! – обратился Петр Иванович к Милцу. – Пойдемте! Там Анне нехорошо. Пойдемте.
На секунду я почувствовал острый укол тревоги и вины. С этим убийством я даже не смог минуты улучить, чтобы узнать, как там Анна Викторовна. И теперь отвлечься не могу. Остается только надеяться, что Александр Францевич справиться с ее недомоганием. А семейство Мироновых уж точно не оставит ее заботой.
Доктор ушел вслед за Петром Мироновым. А им навстречу, расталкивая всех вокруг корпулентной своей персоной, вбежал господин Ребушинский. Вот его труп интересовал очень. В маленьких его глазках, почти задавленных щеками, пылал азарт, и даже нос, казалось, подергивался. Осмотрев все вокруг и даже, кажется, обнюхав для верности, он вполголоса обратился к моему помощнику:
–Антон Андреич! Мне бы пару снимков жертвы!
– Не положено, – строго ответил Коробейников.
– Гонорар, конечно, изыщем, – продолжил наседать Ребушинский, – хотя возможностей мало…
– Подкуп должностного лица? – возмутился Коробейников. – Вы что…
– Алексей Егорыч, – строго вмешался полицмейстер, – и вы тоже с нами покидаете место преступления.
– Ну Иван Кузьмич! – попробовал упросить его Ребушинский.
– Следуйте за мной, – остался непреклонным тот в своем решении. – За мной!
Ребушинский неохотно пошел в дом.
Я распорядился доставить тело в мертвецкую и вышел из конюшни. На дворе гости готовились к отъезду. Я еще успел поговорить с доктором Милцем, который заверил меня, что с Анной все будет в порядке, когда она отдохнет. Просто переволновалась. Сейчас она спит, и Дарья Павловна настояла, чтобы ее не будили, а оставили у них до утра. Мироновы согласились и сейчас тоже собирались домой. Уехал и доктор, сопровождавший труп. Пора было и нам с Коробейниковым возвращаться.
Но когда мы отошли от общей группы в сторону, где стоял полицейский экипаж, я вполголоса спросил своего помощника:
– Антон Андреич, пистолет при Вас?
– Обижаете, Яков Платоныч, – ответил Коробейников и уставился на меня выжидающе.
– Возвращайтесь на конюшню, – велел я ему, – тайно. Так, чтоб Вас никто не видел. Знаете, убийца иногда возвращается на место преступления. Какое-то странное чувство меня посетило, – продолжал я. – Спрячьтесь там и будьте до утра.
– Спасибо, Яков Платоныч, – очень серьезно ответил Коробейников и, отдав мне фотоаппарат, быстро пошел обратно к конюшне, стараясь при этом избегать освещенных участков.
Я же отправился домой. Мне нужно было отдохнуть и подумать. Мысли мои кружились, и их требовалось хоть как-то упорядочить, попытавшись отделить значимое от незначимого. Это дело сбивало меня с толку. Легенда о кровавой графине, обескровленный труп, исчезнувший сосуд с кровью… Все это было как-то очень демонстративно. И непонятно. Неясно было, почему убили девушку. И зачем убийце понадобилось все обставлять таким образом. И будут ли еще жертвы, или убийца закончил то, что хотел сделать.
Пока что точно я мог сказать только одно: с весьма высокой вероятностью убийца кто-то из дома или их ближайшего окружения. И я только что оставил там Анну Викторовну. Так что странное мое чувство, о котором я упомянул Коробейникову, называлось мучительной тревогой.
Ночью я спал плохо и утром явился в управление ни свет ни заря. Ясности в мыслях и фактах я никакой не приобрел, зато тревога меня не отпускала. За ночь никаких донесений не поступало. И Коробейников еще не возвращался. Зато меня навестил Иван Кузьмич, тоже, видимо, явившийся на службу раньше обычного.
– Ну, что там этот конюх? – поинтересовался он. – Найден?
– Дома нет, на конюшне тоже нет, – доложил я.
– Так вот вам, Яков Платоныч, и разгадка, – заявил Иван Кузьмич, удобно усаживаясь. – Он завлек девушку к себе на конюшню, да и зарезал.
Версии Ивана Кузьмича всегда имели одну направленность: если в деле были затронуты интересы важных граждан, он старался склонить меня к тому, что достойные почтенные горожане не могут быть причастны ко всяким пакостям. Особенно когда есть такой удобный подозреваемый из простых. Я эти его тенденции знал хорошо и работал, стараясь не обращать на них особого внимания. Но сейчас я был рад обсудить любую версию. В надежде, что что во время обсуждения мелькнет что-то, что натолкнет меня на верную мысль и поможет определить дальнейший ход действий.
– А почему тело не спрятал? – поддержал я беседу. – И привел на конюшню дочь баронессы?
– Вот в этом и хитрость! – со значением ответил Иван Кузьмич. – Он нарочно это сделал. Чтобы все решили, что он ничего не знал.
– Однако, мудрено для конюха, – попробовал возразить я.
Иван Кузьмич посмотрел на меня недовольно. Ему всегда не нравилось, когда я отказывался от его удобных версий, чтобы искать какую-то там истину. Но возражать, однако, не стал. Видно, странное это убийство и его с толку сбивало.
– А у меня, знаете, никак не выходит из головы этот рассказ баронессы, – поделился он со мной. – Прямо мистика какая-то!
И на этой загадочной ноте Иван Кузьмич покинул мой кабинет, оставив меня вновь наедине с моими мыслями. Я же, вместо того, чтобы сидеть в одиночестве и прокручивать в сотый раз в голове ничем не подкрепленные версии, решил отправиться к доктору Милцу. Не то чтобы я ожидал чего-то нового от результатов вскрытия. Практически все доктор рассказал мне еще вчера. Но зато он был хороший собеседник и партнер для размышлений. А главное, к мистике был не склонен.
– Собственно, Вы и так все знаете, – сказал мне доктор Милц, угощая меня чаем. – Смерть наступила от удара в висок тупым твердым предметом. Это уж потом ей перерезали горло. Но, Яков Платоныч, дело в том, что она уже несколько недель беременна.
– А вот это уже интересно! – сказал я.
Хоть какой-то мотив. Хоть что-то в этом деле, за что можно зацепиться.
По дороге от доктора Милца меня догнал Коробейников. Он рассказал, что ночь прошла спокойно, если не считать того, что уже под утро в конюшню пришла Анна Викторовна. По словам Антона Андреевича, она пришла в тапочках и сорочке по морозу, но даже не проснулась при этом. Только все шептала что-то, что он не разобрал. Коробейников, как истинный рыцарь, закутал даму в свое пальто и скорее отвел в дом, где вышедшая на шум Дарья Павловна уложила Анну в постель. По словам Антона Андреевича, Анна Викторовна так и не проснулась. И навряд ли вспомнит свои ночные приключения. А больше ночью конюшню никто не навещал.
