Текст книги "Яков. Воспоминания (СИ)"
Автор книги: Лада Антонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 69 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]
– Яков Платоныч! Я видела убийцу! Этот человек был в капюшоне…
Вот нет у меня других забот, как девичьи сны выслушивать.
– Во сне, я полагаю? – перебил ее я насмешливо. И весьма невежливо попытался удалиться в кабинет, оставив ее в коридоре. Но не тут-то было!
– Да как Вам угодно будет! – сообщила моей спине Анна Викторовна с некоторым вызовом в голосе. – Но я знаю, как это произошло!
Я остановился. Проще ее выслушать, на самом деле. Все равно она найдет возможность донести до моего сведения свое мнение. В крайнем случае, изловит Коробейникова и расскажет ему. А уж он придумает, под каким соусом подать мне сей материал. Так что чем скорее я выслушаю то, что она хочет сказать, тем скорее она покинет полицейское управление, где ей вовсе не место.
Я повернулся и посмотрел на Анну Викторовну ожидающе, давая понять, что готов услышать ее слова. Ободренная моим взглядом, она сделала шаг вперед и выпалила:
– Это была дуэль!
Боже, дай мне терпения! И она туда же! Вот ведь они с Коробейниковым пара романтиков.
А Анна тем временем продолжала:
– Первым стрелял студент. Убийца стрелял в ответ. К сожалению, я лица не разглядела…
– Вас разбудили? – не удержался я от улыбки.
Ситуация, в которой я на полном серьезе выслушиваю сны юной девы о моем расследовании, забавляла меня несказанно. Но Анна Викторовна, разумеется, не поняла, что смеюсь я над самим собой, и, как всегда, обиделась:
– Бросьте Вы ваши шутки!
Я смутился. Вовсе я не собирался ее обижать, просто в ее присутствии я не всегда мог контролировать свою улыбку. Я попытался исправить ситуацию:
– Простите, но Вы же сами…
– Это определенно была дуэль! – перебила меня Анна с жаром.
– Ну что же Вы все с этой дуэлью! – вздохнул я обреченно.
И тут наш разговор прервал вбежавший в управление Ульяшин:
– Прощения просим-с, Яков Платонович! Срочное дело! Егерь объявился. Экипаж ждет.
– Прошу прощения, – поклонился я Анне Викторовне.
Пусть, если хочет, остается и дожидается Коробейникова. Он будет счастлив поддержать версию дуэли.
И я покинул управление вслед за Ульяшиным.
– Он с утра в лавку за патронами пришел, – рассказывал мне по дороге Ульяшин, – а лавочник сынишку отправил. Я ему вчерась еще наказывал, мол, как только егерь появится, сразу сообщи!
– А я думал, – сказал я несколько удивленно, – что он уже далеко отсюда. Никто его не слышал, не видел.
– Егерь осторожный, это верно, – ответил Ульяшин, – но вот куда ему без патронов-то?!
– И где он теперь?
– В лесу его обложили, вот только взять осталось! – азартно стукнул по колену Михаил Иваныч. – А он, опять же вот, патронов прикупил!
Понятно. Бравые городовые обложили егеря в лесу, как дикого зверя. И, как зверя, с удовольствием пристрелят при первом намеке на сопротивление. Вот только я этого допустить никак не могу, мне он живым нужен.
Мы подъехали к месту, и я выпрыгнул из коляски. В первую очередь мне нужно притормозить ретивых городовых. Крикнул во всю мощь глотки:
– Не стрелять!
Надеюсь, они услышат и выполнят приказ. А еще надеюсь, что меня услышит и Ермолай. Я тут кое-что поразузнал о нем и теперь точно уверен, что человек он далеко не глупый. И, надеюсь, договороспособный.
Следуя указаниям рассыпавшихся по лесу городовых, мне удалось обогнать егеря и встать у него на пути.
– Не дури, Ермолай, – крикнул я ему и прицелился.
Он остановился и навел на меня ружье:
– Брось револьвер!
– А вот это вряд ли, – усмехнулся я.
Мы стояли друг напротив друга. У него было открытое, честное лицо. И смотрел он мне прямо в глаза.
– Я не промахнусь – пригрозил Ермолай. – Мне терять нечего.
Но я по глазам видел, он не выстрелит. В крайнем случае, пальнет под ноги, чтобы внимание отвлечь, и попытается скрыться. Но тогда городовые мгновенно изрешетят его, несмотря на мой приказ. А этого я допустить не могу. Да и не хочу. Так что буду уговаривать, деваться некуда.
– А что дальше? – спросил я его. – Дальше-то что? Не уйти тебе.
– Ну, это мы еще поглядим! – с вызовом ответил егерь.
– Ну так стреляй! – предложил я ему. – Только наверняка. А то ведь я тоже не промахнусь.
Он смотрел на меня и пытался принять решение. Палец аккуратно оглаживал курок. Но я видел, стрелять ему не хочется. Но и сдаваться тоже боязно.
– Ну, хватит, – сказал я ему уже спокойно, – опусти ружье.
Со всех сторон к нам бежали городовые. Видно, не выдержали у ребят нервы любоваться, как начальник стоит под прицелом. Ну хоть не стреляют, спасибо и на этом.
– Ты же не убийца! – продолжал уговаривать я Ермолая. – А то, что со студентом произошло, так мы разберемся.
И крикнул в сторону городовых:
– Не стрелять!
Так, на всякий случай, вдруг забыли за нервотрепкой. И чтоб Ермолай был уверен, что я его смерти не хочу.
Он оглянулся на городовых, окруживших нас со всех сторон. Взгляд его стал затравленным:
– Как же! Вы разберетесь!
Я опустил револьвер:
– Спокойно. Я знаю, ты защищался. Разберемся.
Ермолай еще раз пристально вгляделся мне в глаза. И медленно положил ружье на землю.
Тут же подбежали городовые, схватили, зафиксировали руки. Перенервничали ребята. Как бы не помяли задержанного ненароком.
По возвращении в управление я приказал поместить Ермолая в камеру, до времени, а сам прошел в свой кабинет. Там, к моему удивлению, меня ожидал лично наш полицмейстер, Иван Кузьмич Артюхин, почему-то несказанно обрадовавшийся моему возвращению:
– А вот и Яков Платоныч! – приветствовал он меня, как долгожданного гостя. – Примите мои поздравления! Быстро Вы его поймали.
– Ну, а как по-другому! – ответил я довольному начальству.
И только тут обратил внимание, что в кабинете наш полицмейстер был не один. Здесь же находился человек, одетый по петербуржской моде, которого я неплохо знал по прошлой своей жизни.
– Ну-с, прошу любить и жаловать! Илья Петрович Уваков, – представил гостя Иван Кузьмич, – чиновник для особых поручений сыскной части Санкт-Петербургской городской полиции. Илья Петрович прибыл в Затонск, чтобы помочь нам в расследовании убийства.
Уваков коротко поклонился мне, скрывая усмешку. Ситуация его забавляла. Мне же сделалось тревожно. Мы знали друг друга по Петербургу, пару раз пересекались по делам полицейским. Но еще тогда у меня было подозрение, что я могу пересечься с господином Уваковым и в другой моей деятельности, причем окажемся мы с ним в этом случае совсем не по одну сторону. Но подозрение я проверить не успел. Именно тогда события ускорились и вышли из-под моего контроля, результатом чего оказались дуэль и ранение. И последовавшая за ними ссылка в Затонск. Любопытно, с чем же связано появление в Затонске господина Увакова? Впрочем, вот сейчас я это и выясню.
– Ну, здравствуй, Илья Петрович, – протянул я ему руку, – давненько не виделись.
Он ответил на мое рукопожатие:
– Да уж, много воды утекло, – и пояснил для Ивана Кузьмича: – Нам с Яков Платонычем довелось вместе работать в Петербурге.
Что ж ты, Илья Петрович, не нашел возможности раньше-то это сообщить полицмейстеру? В жизни не поверю, что не знал, какого именно Якова Штольмана ты тут дожидаешься! Что за грубые развлечения? Зачем смущать старика?
Я успокаивающе улыбнулся смешавшемуся Ивану Кузьмичу:
– Дела давно минувших дней.
И вновь переключил свое внимание на Увакова:
– Ну, а к нам какими судьбами?
– По вашему запросу! – улыбнулся мне Уваков чуть высокомерно. – Студент Ваш проходит у нас по делу некоего Мореля. Мы охотимся на него уже давно, но он отлично заметает следы. Сейчас же у нас есть предположение, что он может объявиться в Затонске.
– Вот как? – усмехнулся я ему в ответ. – И что ему понадобилось в нашей провинции, этому Морелю?
– Яков Платонович, – Уваков посмотрел на меня примирительно, – у вас наверняка много дел, Вы убийство расследуете. Обещаю, позже я расскажу Вам все, что связано с Морелем. В том числе и то, что привело нас в Затонск. А сейчас, для ускорения расследования, не позволите ли Вы мне просто ознакомиться с материалами дела?
Просьба, если вдуматься, не слишком-то вежливая, хоть и высказана предельно корректно. Но мне и в самом деле недосуг сейчас болтать с господином Уваковым. Я хотел поскорее поговорить с егерем Ермолаем, чтобы не держать его в камере лишнего времени. Он мужик упрямый. И от сидения под замком сговорчивее не станет. Поэтому я передал Увакову все, что мы накопали по делу студента, и он устроился за столом Коробейникова. А я попросил дежурного привести Ермолая.
Он сидел на стуле передо мной и молчал. Я тоже молчал. И, чтобы занять руки и не давить на него взглядом, чистил револьвер. И ждал, пока он заговорит. Сам заговорит. Потому что такого упрямца трудно убедить. Но можно спровоцировать. Я это точно знаю, сам такой. И поэтому я молча чистил оружие. А он молча наблюдал.
Разумеется, он заговорил первым:
– Пули тоже надо смазать.
– Что Вы сказали? – его первые слова были для меня неожиданностью. Я как-то ожидал другой темы для разговора.
– Я говорю, пули надо смазать, – пояснил Ермолай, – для меньшей освинцовки ствола. Да и центруются они после этого лучше.
– А откуда такие познания? – спросил я его.
– А я на войне был, – ответил егерь. – На Крымской.
– Где был разжалован в рядовые за дуэль, – показал я ему свою осведомленность.
Ермолай потупился. То ли моя осведомленность ему не понравилась, то ли собственные воспоминания.
А я продолжил, крутя револьвер в руках:
– Это британский бульдог второй модели. Был разработан через пять лет после окончания крымской войны. А Вы такие тонкости знаете? С чего бы?
Из-за спины Ермолая Уваков наблюдал за допросом с усмешкой. Что-то его забавляло. Но, впрочем, не до него сейчас.
– Ремесло обязывает, – усмехнулся Ермолай Алексеич. – Я оружие починяю. Стрельбе обучаю. Мне полагается знать все об оружии.
– А почему ж тогда не стали добиваться возвращения звания? – продолжал я расспросы. – Уехали в глушь, живете, как простой лесник.
– А мне такая жизнь по нраву. С природой как-то все понятней, чем с людьми? – Ермолай взглянул мне прямо в глаза/ – Природа, она ведь не обманывает.
Нравилось мне, как он со мной говорил. Спокойно, без вызова и без страха. С чувством собственного достоинства. Гордый человек. И умный. И я, хоть меня режь, не верю, что он мог застрелить мальчишку студента, пусть даже тот и стрелял в него первым. Вот обезоружить выстрелом да выпороть, чтоб неповадно было – это да. Даже ранить, а потом сдать в управление, – тоже правдоподобно. Но убить? Мастерства у него, несомненно, хватит попасть туда, куда целился. Да вот совесть ему бы не позволила. Разве что от неожиданности? Но тогда из ружья бы пальнул. Он же егерь, с ружьем не расстается. Нет, что-то тут не так. Кого-то он прикрывает, как мне кажется. Кого-то настолько ему дорогого, что он готов на каторгу пойти, пулю словить при задержании, лишь бы не выдать. И вряд ли он мне расскажет. Но попробовать стоит. Может, хоть проговориться где-нибудь, а я уже из этой информации свои выводы делать буду. И я продолжил:
– А может, обиду затаили на весь мир, за судьбу свою сломанную?
Ермолаю, видимо, надоело говорить о своем прошлом:
– Да бросьте Ваши тонкие подходы! – сказал он мне решительно. – Я убил. Чего Вам еще надобно?
– Ну, хорошо! – согласился я. – Рассказывайте, как все было.
– Да как все было… – приступил к рассказу егерь. – Шел я ночью к домику. Вижу, стоит кто-то, целится в меня. Из револьвера. Ну, я и выстрелил.
– Из чего, – поинтересовался я.
– Из револьвера, – ответил мне Ермолай раздраженно. Он видел, что я ему не верю. А хотел, чтобы я поверил.
– А где револьвер?
Ермолай задумался на секунду, но тут же нашелся:
– В речку выбросил!
Я отвернулся, скрывая не ко времени вылезшую улыбку. И этот в речку выбросил, надо же. Надо будет как-нибудь провинившихся подчиненных заставить протралить Затонь. Думаю, целый арсенал вытащим со дна речного!
– Да и вообще, я не знаю этого студента, – продолжил егерь. – И не знаю, почему он в меня целился. Может, спутал с кем-то.
Уваков внезапно вмешался в разговор:
– Определенно, покойный студент должен был убить кого-то из Елагиных.
И обратился к Ермолаю Алексеевичу:
– Что думаете? Вы давно знаете эту семью.
– Да. Я давно знаю семью, – ответил Ермолай Увакову. И продолжил чуть резче, выделяя каждое слово: – Только я в их дела не лезу. Я у них егерь, а не стряпчий.
Делайте выводы, господин Штольман. Во-первых, поддерживать разговор о семье Елагиных и их делах Ермолай Алексеич не станет. Если понадобиться, то откажется в резкой форме. Так что, скорее всего, именно среди этой семьи мне стоит искать человека, которого он покрывает. А во-вторых, егерю с первого взгляда не понравился господин Уваков. А чутье на людей у Ермолая очень точное, это видно. Учтем. Оба момента.
Но сейчас нужно срочно возвращать себе инициативу в разговоре. Я по Петербургу помню манеру допроса Увакова. И она мне здесь вовсе сейчас ни к чему. Поэтому я поскорее задал Ермолаю следующий вопрос:
– Так, значит, шли Вы от деревни.
Ермолай пристально посмотрел на меня и ответил все также твердо:
– Нет. По тропинке, от Елагиных.
Попался, голубчик! Я-то точно определил по следам и по направлению выстрела, что убийца пришел как раз от деревни. И от Елагиных он прийти не мог никак. А ты этого не знаешь. И точно подтвердил сейчас мои предположения, что занимаешься ты тут самооговором. Проще говоря, морочишь мне голову, пытаясь кого-то прикрыть. Но я тебе об этом не скажу пока. Пусть ты будешь уверен, что меня обманул. И пусть убийца будет уверен в том же. И потеряет бдительность, чем поможет мне несказанно.
А пока мне хотелось проверить еще кое-что:
– А из какого револьвера стреляли?
– Кольт, – не сомневаясь ни минуты, ответил Ермолай. – Пятьдесят третьего года.
– Сколько раз?
– Один, – улыбнулся он. – А мне больше не требуется.
– А он? – я продолжал допрос, чтобы выяснить осведомленность Ермолая.
– Что он? – не понял мой вопрос Ермолай Алексеич.
– Упал, значит, и…
– Упал, – егерь настораживался все больше, – но только успел пальнуть в ответ.
– Сколько раз?
– Один, – было видно, что он раздражен, но сдерживается, – куда ему больше?
Он был осведомлен обо всех подробностях убийства. Вплоть до марки оружия. Значит, кто-то ему все подробно рассказал. Только про тропинку рассказать позабыл.
Ладно, хватит уже этого театра. Он делает вид, что виновен, я делаю вид, что верю! Я получил все, что хотел. Искать того, кого он защищает, нужно у Елагиных. То есть, это либо Софья Николаевна, либо младший Елагин, Алексей. Причин, по которым Ермолай Алексеич готов закрыть их собой, может быть масса. Например, мне известно, что он работал в поместье егерем еще при покойном Елагине. И вполне мог пообещать тому позаботиться о его семье, если что. А такой человек, как Ермолай, от слова своего не откажется никогда. А потому и не расскажет мне ничего, будет за свою версию зубами держаться. Так что придется мне самому разбираться, кто убил и зачем убил.
Мы с господином Уваковым обедали в ресторации, и он рассказывал мне, как и обещал, каким образом его дело оказалось связано с моим в Затонске.
– В критической жизненной ситуации люди способны на что угодно, – вещал Илья Петрович. – Мы столкнулись с несколькими случаями убийств, которые совершали люди, весьма далекие от преступного мира. Но! Их всех объединяло то, что они оказались в критических жизненных обстоятельствах, и все обращались за помощью к Морелю.
– Да, но почему Затонск? – спросил я.
– Ваш студент, – ответил Уваков, – он не исключение. Мы обнаружили его расписку в конторе Мореля. И когда от Вас пришел запрос, я понял, что необходимо ехать в Затонск.
И Илья Петрович улыбнулся мне весьма довольно.
– То есть, Морель поставил это дело на поток? – уточнил я.
– Именно! – продолжил рассказ Уваков. – Он приобрел известность и клиентуру в определенных кругах. И создал своего рода агентство убийств.
– Кто же он, этот Морель? – поинтересовался я у него.
– Авантюрист. Человек без морали и чести, – поморщился Илья Петрович. – Задержать его, к сожалению, не удалось. Скрылся.
Мне становилось все более тревожно. Убийства по заказу, поставленные на поток. И преступник, придумавший и осуществивший эту идею, успешно утекший от всего столичного сыска, предположительно находится у нас, в маленьком провинциальном Затонске, где на весь городок десяток городовых, да мы с Коробейниковым. Было от чего встревожиться. Но зачем он все-таки здесь? И как это связано с делом студента?
– Да, но почему жертвой должен был стать кто-то из Елагиных? – спросил я.
– Один из братьев, Владимир, – пояснил Уваков, – он в последнее время брал у Мореля крупные суммы.
– Значит, – сделал вывод я, – в городе должен находиться еще кто-то из людей Мореля.
– Из чего же это следует? – удивился Илья Петрович.
– Домохозяйку студента убили, – пояснил я ему. – Я думаю, подчищают следы. Убийца забрал документы, только не знал, что студент отдал накануне белье в стирку. И по меткам мы установили его имя.
– По нашим данным, Морель приехал в Затонск лично. Я рассчитываю здесь его взять! – Уваков вежливо мне улыбнулся, давая понять, что ни в коем случае не посягает на мои полномочия. – Ну, разумеется, с Вашей помощью!
Дверь ресторана распахнулась, и вбежал взволнованный Коробейников:
– Яков Платоныч! Владимира Елагина видели в Затонске. Сейчас он вроде у матери своей, в имении.
Уваков довольно усмехнулся. Видимо, ожидал чего-то подобного. Для его дела все складывалось как нельзя лучше. А вот я был сильно встревожен.
– Антон Андреич, – велел я, – Вы ждите в управлении, а мы к Елагиным наведаемся.
В дом Елагиных мы прибыли как раз в самый разгар семейного скандала. Владимир и Алексей Елагины катались по полу, нанося друг другу беспорядочные удары, а матушка их, не в силах остановить драку, кричала им что-то весьма эмоциональное. Пришлось вмешаться. Я ухватил и оттащил Алексея Елагина, Илья Петрович зафиксировал его старшего брата. Оба братца, разгоряченные схваткой, рвались из наших рук с желанием продолжить бой. И приходилось применять немалую силу, чтобы их удерживать. Софья Николаевна рыдала, закрыв лицо руками.
– Владимир Семеныч! – протянул Уваков, удерживая старшего Елагина за воротник пальто. – Я же наказывал Вам не покидать Петербург!
Братья, наконец, осознали, кто именно их растащил. И притихли, тяжело дыша и глядя на нас с изумлением. Учитывая обстоятельства, мы, не мудрствуя долго, препроводили их обоих в управление. Там и беседовать удобнее, и они, глядишь, поразговорчивее будут. Да и драку, в случае чего, есть кому разнять.
Первым допрашивали Алексея. Он сидел на стуле посреди кабинета и оглядывался то на меня, то на Увакова. В углу кабинета молча стоял адвокат Виктор Миронов, вызванный мною срочно по настоянию Софьи Николаевны. Впрочем, в допрос мой Виктор Иванович не вмешивался. А Алексей Елагин оправдывался изо всех сил:
– Напрасно это все, господа следователи! Да не был я у домика в ту ночь!
– А где были? – поинтересовался я.
– Да у Гусятникова я был! Я же говорил Вам уже!
– Да, вечером Вы приехали к Гусятникову и были у него до утра, – подтвердил я, – но всю ночь Вас не видела ни одна живая душа!
– Ну так я спал! – волновался Алексей Елагин. – Я спал в гостевой комнате! Выпили мы изрядно!
– Ну, может так, а может нет, – продолжал я давить на него. – Приехали Вы к Гусятникову верхом. Также ночью могли проскакать десять верст до охотничьего домика и вернуться, никем не замеченным.
–Чушь! Чушь!!! – горячился Елагин-младший. – Лошадь всю ночь простояла в конюшне!
– И этого тоже никто не может подтвердить, – огорчил я его. – А вот застрелен был студент из револьвера той же марки, что мы нашли у вас. И стреляли Вы из него. По нагару видно.
– Да, мы стреляли! – не стал отпираться Алексей. – По бутылкам. У Гусятниковых.
– А это тоже не доказывает то, что Вы не стреляли в студента, – я усмехнулся.
Алексей Елагин, видно было, совсем отчаялся и находился уже на грани потери самообладания.
– Все против Вас, Алексей Семеныч, – сказал я ему. – Может, не стоит отпираться?
– Пока, – вмешался, наконец-то адвокат Миронов, – ничто не доказывает того, что в погибшего стрелял Алексей.
Долго он ждал. Мне всегда нравилась манера Миронова работать. Он вмешивался минимально, позволяя следствию идти своим чередом. В некоторых случаях он готов был разрешить мне даже надавить на своего подзащитного, припугнуть его. Но при этом неукоснительно следил за соблюдением законности и прав своих клиентов. С ним было легко работать, потому что он понимал, что я тоже делаю важное дело, и старался мне не мешать. Не то что некоторые адвокаты, готовые на все, лишь бы вырвать своего клиента из моих грязных лап, не допустив допроса, дабы пощадить их тонкую нервную организацию, страдающую от соприкосновения с грубой полицейской прозой.
Впрочем, в данном случае Виктор Иванович прав абсолютно. То, что у меня есть на Алексея, не то что на обвинение, а даже на обоснованное подозрение не тянет. Поэтому я приказал увести Алексея Елагина в камеру и привести взамен его брата.
Братья Елагины переглянулись недобро, столкнувшись в дверях. И Владимир тяжело опустился на стул, с которого только что встал Алексей. Был он очень расстроен и как-то подавлен, будто опустошен. Сидел потупившись и глаз на нас не поднимал.
В этом допросе я отдал инициативу Илье Петровичу. Как подозреваемый по делу об убийстве студента, Владимир Елагин был бесполезен, так как во время непосредственно убийства находился в Петербурге. А вот Уваков надеялся получить от него сведения по делу Мореля.
– Что ж, Владимир Семеныч, – приступил Уваков к допросу, – еще раз повторю свой недавний вопрос: что Вас связывает с господином Морелем?
Елагин посмотрел на него, потом на меня, на Миронова. Не видя ни от кого из нас поддержки, он смущенно начал рассказывать:
– Понимаете, тут такое дело: я задолжал Морелю крупную сумму. Оставил ему кучу векселей, расписок всяких. На сумму гораздо большую. Подумал, что надурил Мореля. Наследства-то у меня никакого нет!
– Вы действительно считали, – изумился я, – что Морель так наивен?
– Да! – со вздохом признал Елагин. – Но потом я в последний раз все-таки посмотрел, что там, в этих бумагах. Проценты! Только за один год мой долг вырос в десять раз! Ну, я правда подумал, что черт с ним. Денег у меня не было и не будет.
Виктор Иванович, стоящий у окна, поморщился и прикрыл глаза рукой. Я посмотрел на него сочувственно. Надеюсь, Владимир Елагин все же ни в чем не виноват. Иначе трудно придется господину адвокату с таким клиентом.
– Что же Вас заставило приехать в Затонск? – спросил Уваков Елагина. – Я же предупреждал Вас не уезжать из Петербурга.
Владимир замялся. Посмотрел на меня, на Увакова, снова на меня. И произнес неожиданно:
– Брата оставьте у себя, пожалуйста! Пусть у Вас сидит, умоляю Вас!
М-да. Каким бы беспутным мотом не был Владимир Елагин, но брата он любил. И тревожился за него. Потому и примчался в Затонск, надеясь, видимо, защитить от Мореля. Впрочем, это мы сейчас выясним точно.
– Довольно странная просьба, однако, – сказал я ему.
– У вас просто безопаснее, – простодушно пояснил Владимир.
– Алексею грозит опасность? – уточнил я у Елагина-старшего. – Поэтому Вы здесь?
Он рванулся ко мне в волнении, но снова опустился на стул, удержанный городовым:
– Понимаете, Морель как-то сказал, что ему все равно, с кого получать долг, с меня или с брата. Я только потом понял, что он собирается погубить Алексея! А все наследство, которое мне причитается по закону, забрать себе за долги.
Ну вот кое-что и прояснилось. Морель, видимо, послал студента убить Алексея. Но тот, как оказалось, тоже умел стрелять и студента убил. Егерь Ермолай, в память о погибшем хозяине и друге, попытался взять вину на себя. Осталось выяснить еще кое-что, уже менее существенное.
– А почему отец лишил Вас наследства? – обратился я к Владимиру с вопросом.
Он смутился, отвернулся, явно не желая отвечать. Вмешался Виктор Иванович, выручая непутевого клиента:
– Это сугубо семейное дело, не имеющее касательства…
Но Елагин не дал ему договорить. Кажется, он думал, что должен рассказать мне все, чтобы заручиться моей поддержкой в защите младшего брата. А может, просто устал скрывать свою тайну.
– Отец взял вину на себя за то убийство на охоте, – Владимир Елагин в волнении встал, потом сел. Снова встал. Я сделал знак городовым не препятствовать. – Он ждал, что я приду к нему с покаянием. К нему и к родителям девочки той.
В кабинете царило молчание. Виктор Иванович слушал, как завороженный, не сводя взгляд с Владимира. На глазах Елагина выступили слезы. Он продолжал с трудом:
– Я не пришел, – и снова тяжело опустился на стул, ссутулившись.
– Выходит, Виктор Иванович, – обратился я к Миронову, чтобы дать допрашиваемому минуту прийти в себя, – и Вы об этом не знали?
– Нет, – покачал головой Миронов.
Елагин всхлипнул. Я перевел на него взгляд:
– Но тюрьма не грозила ни Вам, ни отцу. Дело-то было улажено!
Владимир Елагин тяжело вздохнул, борясь с эмоциями:
– Отец ждал, что у меня совесть проснется. Не дождался. Он сам стоял на коленях перед родителями девочки погибшей. А потом, не знаю, то ли не выдержав молвы людской, то ли скорее от стыда за меня, за то, что сын у него без души и без сердца вырос, застрелился.
И Елагин снова разрыдался.
Да уж, диву даешься, какие тайны скрываются порой за дверями семейных историй. Сонмище скелетов в шкафах. Но все же, это все дела давно минувших дней. Теперь уже не важно, кто убил пять лет назад девочку на охоте. У нас другое убийство на повестке дня.
– А кто убил студента? – спросил я Елагина.
– Я не знаю, – поднял он на меня глаза. – Я правда не знаю! Я узнал об этом здесь, в Затонске.
– Теперь, – вмешался довольный Илья Петрович, обращаясь ко мне, – когда у нас есть главный свидетель, определенно, господин Морель отправится на каторгу!
– Осталось только его поймать, – мрачно произнес я, смиряя энтузиазм петербургского коллеги.
Я приказал увести все еще рыдающего Владимира Елагина. И только тут впервые обратил внимание на отсутствие моего помощника. Когда мы привезли Елагиных в управление, Антон Андреич отсутствовал, но я решил, что он просто отлучился ненадолго. Но он так и не возвращался, хотя времени уже прошло преизрядно.
– А где Коробейников? – спросил я дежурного.
– Так Коробейников с Анной Викторовной Мироновой спешно куда-то убыли! – ответил тот.
Мы с Виктором Ивановичем одновременно поднялись, переглянувшись с тревогой. Я оглядел свой стол в надежде, что мой помощник мне хоть записку оставил. Так и есть, вот она записка. Завалилась за чернильницу, поэтому я и не заметил ее сразу. Я прочел и похолодел. Коробейников писал, что Анна Викторовна выяснила, где остановился Морель, и они с ней вдвоем отправляются к туда, чтобы его арестовать. Далее следовал адрес.
– Что ж ты раньше не сказал! – напустился я на дежурного в бессильной ярости.
И не слушая его оправданий, сунул в карман пистолет и кивнул Миронову и Увакову:
–Поехали! Быстро!
И снова мы несемся в экипажах по Затонску, разгоняя из-под колес прохожих и бродячих собак. Снова сердце мое колотится и пытается выпрыгнуть из груди от страха и злости. Коробейникова убью! А потом уволю к чертовой матери! А ее… Хотя нет, нынче это не моя забота. Потому что рядом со мной сидит не менее перепуганный и разозленный Виктор Миронов. Уж сегодня, любезная Анна Викторовна, я не смогу покрыть Ваши художества, даже если бы и хотел! И достанется Вам от папеньки сполна. И, судя по его решительному лицу, крепко достанется! И может он Вас научит, наконец-то, не соваться, куда не надо, рискуя собой! И я смогу наконец-то работать спокойно, не рискуя в каждом деле умереть от страха за Вас. Лишь бы мы успели! Сколько они там уже? Ушли еще до нашего возвращения от Елагиных. Получается, долго. Слишком долго! И если мы не успели…
Когда мы подъехали по адресу, то увидели Мореля, выходящего из дома. Анны и Антона Андреевича видно не было. Видимо, они остались в доме. Мы опоздали! Ярость красной пеленой застлала мне глаза. Я возьму этого негодяя, чего бы мне это не стоило! Сам возьму! И убью, если он что-нибудь с ними сделал! Крикнув городовым, чтобы проверили квартиру, я бросился за Морелем. Он неплохо бегал. Но я лучше знал город. Я нагнал его почти сразу, всего через два поворота. И даже приостановился в замешательстве. Морель лежал на снегу, а какой-то неизвестный уже занес над ним нож, готовясь ударить. Кажется, во второй раз. Я выстрелил в воздух, мужчина с ножом обернулся ко мне. На мгновение я увидел смутно знакомое лицо с аккуратной седой бородкой. А в следующую секунду он оставил Мореля, метнулся за через забор и растворился в темноте. Это была загадка, но разгадывать мне ее было пока некогда. Я взглянул на Мореля. Он был жив, хоть и ранен. И смотрел на меня со страхом.
Тут подбежали отставшие городовые, и с ними Уваков.
– Господин Морель! – рассмеялся Илья Петрович, поднимая Мореля со снега за воротник. – Вы арестованы!
Городовые ухватили Мореля за руки, потащили в сторону экипажей. А я пошел обратно, к квартире, на которой жил Морель. Шел со страхом, не представляя, что увижу там.
Но еще издалека я увидел их обоих. Живы, слава Богу. Кажется, даже не пострадали. Все, теперь можно перестать бояться. И можно начинать злиться с новой силой. Хотя сила облегчения от того, что они оба остались живы, была такова, что даже злился я как-то устало, будто нехотя.
Я посмотрел, как Мореля запихивают в повозку. Проводил глазами Анну, которую господин Миронов уводил в сторону другого экипажа. Она все оглядывалась на меня виновато, но ослушаться отца не осмеливалась.
– Яков Платоныч, – окликнул меня Уваков, садящийся в коляску, – Вы с нами?
– Езжайте без меня, – ответил я ему. – Я пешком пройдусь.
Да, именно так я и сделаю. Вот сейчас выслушаю Коробейникова, надеру ему уши и прогуляюсь спокойно по морозцу. Чтоб остыть. А то со всеми этими сильными эмоциями голова совсем не работает.
Я повернулся к Антону Андреичу, стоявшему в сторонке с виноватым видом и покорно ожидавшему моего гнева.
– Вы что? – сказал я ему, едва сдерживаясь, чтобы не схватить за ворот и не потрясти как следует. – С ума сошли?! Вы понимаете, что подвергли опасности не только свою жизнь, но и жизнь Анны Викторовны!
– Я хотел, как лучше. Вас не было. Я… – начал, запинаясь оправдываться Коробейников.
Мой гнев взял-таки верх. Я ухватил его за пальто:
– Я вышвырну Вас из полиции! Извольте точно исполнять мои указания! – я почти орал на него, выпуская наконец-то весь свой страх и гнев и встряхивая его на каждом слове. – Если я Вам сказал ждать в управлении, нужно ждать в управлении!
