Текст книги "Мотылек и Ветер (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

  Я рассказала Юргену о шести, и после он меня прервал, уточнив:

  – Ну-ка, еще раз про...

  Повторила, и увидела его схмуренные брови:

  – Кажется, ты заглядываешь в будущее. Смотри, ты рассказывала о том, как на тебя накатывала история человека, и это пограничный стандарт, а вот почувствовать, как дальше их жизнь изменится в лучшую сторону... девочка, которая нашла букет гвоздик в почтовом ящике. «Она оставит цветы дома», «Она в этот день будет улыбаться и смотреть по-особенному», «Она преобразится и станет верить в себя, в свою привлекательность» – твои слова. И не личные размышления, а маленькие детали будущего. У меня так ни разу не было. История, причины, сама грань – между тем и тем, но никак не предчувствие того, к каким именно переменам приведет выбор. Если взять мой случай, например, с Вивьен – понятия не имею, срастется у женщины что-то с ее знакомым из сети или нет. Будет у нее семья или нет. Глухо. Ничего дальше того шага, что она сделает на встречу мужчине, я не вижу.

  Юрген отвлекся на то, чтобы кивнуть мне в сторону кресел и перенести туда тарелку с фруктами, немного дополнил еще:

  – Дед, который чуть не поверил, что его предал сын и хочет в дурку запрятать. Откуда ты знаешь, что они после собирались есть селедку?

  – Да, это здорово. Но такие мелочи о чем-то говорят?

  – Не знаю. А теперь, мотылек, признавайся, что еще за нестандартные случаи. Ты в самом начале просьбы сболтнула – «когда прорвалась на минуту назад и...».

  Я вздохнула:

  – Я лопну от секретов. Все собиралась о вызове рассказать всем сразу, как опять соберемся хотя бы втроем, а не получается. Тот самый Марк Золт. Я вылетела к нему минута в минуту с Германом, он попал на сбой, а я на момент грани Марка, которая случилась тридцать лет назад.

  Пересказала и этот случай, упомянула, что есть схожесть жилья, их «безликость».

  – Как Герман понял, что его вынесло в квартиру Марика-алкарика, которого он часто видел у супермаркета, если в доме нет ничего?

  – Так, может, вещи исчезают в первую очередь? Пропади мы, не стало бы и наших коробок с вещицами. Самое наше характерное, самое памятное, на чем больше всего собрано жизни. День-два и квартира опустеет до примитива – мебель, экран, кастрюля, зарядки для анимо. И все.

  – Юрка, ты гений. – Я оглядела комнату: – Фотографии, книги... а скелетик откуда? Подарок от коллег?

  – От девушки. Мы встречались два года, пока учились, а потом она уехала из города насовсем и на память подарила его. Это я – скелетон.

  – Сразу нужно было сказать, что это ты, я бы бережнее обращалась с ним во время уборки. – Улыбнулась, но сдержать любопытства не смогла: – Как ее зовут?

  – София.

  – А почему ты не поехал с ней?

  Юрген шевельнул плечом, но не столько в сомнении, сколько в жесте «а зачем?», и легко ответил:

  – Да мы и не обещали друг другу ничего такого. По началу я в ее сторону даже и не смотрел особо, это она меня выбрала. Парней на курсе много, только тех, кто собирался не во врачи, а в младший медперсонал девушки всерьез не воспринимали. Мелко. Даже будущие медсестрички благосклонно смотрели на будущих докторов, а не медбратьев. А я подошел по росту. София высокая, очень. И я получился единственный, с кем она могла стоять рядом, не комплексуя за «каланчу». Глупости, конечно, но поэтому из нас получилась в то время пара. Она хорошая девушка, все у нее сложилось, работает, замуж вышла, собирается смежное направление осваивать.

  – Вы общаетесь?

  – Да. Она одна из тех, с кем я по сети связываюсь, держится в нашей компании.

  Я помолчала, серьезно посмотрела на своего Юргена, который без капли сомнений об этом сказал, зная, что я не буду его ревновать и восприму правильно. Мне понравилось, что он с теплотой в голосе отзывался о бывшей, хорошо с ней расстался и даже сохранил дружбу. Да, нарочно не докладывал, но когда я спросила – просто сказал.

  – Юрка, а у тебя недостатки есть?

  Тот кивнул:

  – Я несдержанный, болтливый, и я краснею. Последнее меня иногда раздражает сильнее всего.

  – А я не помню тебя болтливым... среди всех пограничников, наоборот, ты мне виделся самым молчаливым, сдержанным и бледным.

  – В те редкие встречи на общих собраниях, рядом с тобой у меня отсыхал язык. Смеешься? Пыточные были годы, и я – трус.

  Я встала, перебралась к Юргену на кресло, устроившись поперек него – ногами и лопатками на подлокотниках, а поясницей на коленках. Он полулежал, как обычно, но из-за моего маневра подтянулся и сел ровнее. Довольно меня приобнял и предупредил:

  – Только на живот не дави, я так наелся, что чувствую себя тюленем.

  – Не буду. Юрка, а расскажи мне еще что-нибудь, про что хочешь – про работу или про книги, про детство, учебу или про сейчас, про службу, что угодно.

  – Меня хватит на полчаса, я усталый, сытый и уже веки тяжелые. А потом спать, давай?

  – Давай.

  Ты все сделал правильно

  Я забежала на вызов в парке и, что удивительно, выбежала ровно в том же месте. Растерялась в первые секунды, не понимая, почему со ступеней «Стеклянной сказки» я выбежала на это же крыльцо, шагнув в проем двери как в раму зеркала. Очередная ошибка? Новый сбой с вывертом пространства, которое вышвыривает обратно, а не к человеку?!

  Но едва в мозг вклинилось знание и нужные слова выпали на язык, я успокоилась – так совпало, что Димитрий, молодой человек двадцати трех лет, именно здесь оказался на грани. Я так торопилась, не смотря по сторонам, что буквально в нескольких метрах пролетела мимо начавшейся драки и свидетеля, застигнутого на парковой дорожке.

  Димитрий не при чем – шел мимо, слушал музыку через анимо, как увидел впереди, что трое заносчивых и недружелюбных парней пристали к такому же прохожему, как он. Не будь его, пристали бы к нему, – так что повезло, что «плохой билет» не вытянул.

  Силы не равные – несчастному лет семнадцать, а отморозков трое. И они его уже толкают, подпинывают с наскоком, дразня и распаляя самих себя, любуясь поведением жертвы и своим превосходством. Нужно заступиться. Нужно! Так диктовала одна часть, та, что хочет помочь, а та, что более здравая диктовала тоже – уйди от беды, даже вдвоем все равно не отобьетесь. Побьют, не одного, а двоих. «Оно тебе надо?».

  – Ты все сделал правильно, Димка, – сказала я с одобрением и пониманием, – ты поступил благоразумно.

  Он услышал меня даже через наушники и трек плеера. Голос мой, а слова – его отца.

  Похожее уже было, в четырнадцать, тоже пристали: одноклассники из железных гнобили новичка и за его непрогибаемость однажды зажали во дворе за школой втроем и начали бить. А Димитрий мимо шел. Увидел, как мальчишку мощным пинком в пыль отправили, а тот все равно поднялся и приготовился бить в ответ. Один – троих. Без шансов. И Димка даже не зашагал дальше, побоявшись попасться на глаза, а отстоялся поодоль. Понимал, что так разумнее, безопасней, а все равно было стыдно за трусость. Так стыдно, что он не удержался и дома родителям рассказал, покаявшись в слабости и тайком надеясь на поддержку и оправдание.

  Отец и сказал: «Ты все сделал правильно...». Оправдал, обезболил, снял вину за бездействие.

  Димитрий скинул в сторону свою сумку и наушники сами выдернулись, улетев вместе с ней и анимо на землю. Никак не окрикивая, влетел и двинул внезапно своим мелким кулаком самого близкого из троицы. В ответ получил по уху кулаком поувесистее.

  Окрики послышались со стороны. Уже какой-то мужчина бежал с дальней дорожки, женщина с собакой грозилась спустить пса с поводка, если не успокоятся. Раз ударив и раз пнув, парни отошли от жертв, и видя столько свидетелей и участников, быстро, почти бегом ринулись на выход из парка.

  Я подняла сумку Димитрия, а когда подошла, его и первого несчастливого уже усадили на лавочку. Мужчина спрашивал – не сломали ли чего, и что за уроды, а женщина распаковывала пачку влажных салфеток. Ее собака, вовсе не злобная, крутилась у ног и виляла хвостом.

  Димитрий улыбался розовыми зубами, тер ухо и не мог никому объяснить, почему так странно реагирует на приличный удар в челюсть. А он был счастлив и горд собой. Горд своим «неблагоразумным» поступком. И будто печать сломалась. Та самая, что много лет держала его взаперти родительским одобрением поведения умного и хорошего мальчика. Димитрий в эту грань простил самого себя за прошлое и искупил вину перед собой.

  – У меня с собой чай. Не горячий уже, а теплый. Сполосни рот, еще налью, попей если нужно.

  Положив его сумку рядом на лавку, из своей я достала термос и налила в колпачок-чашку. Протянула Димитрию и кивнула первому пареньку:

  – Будешь тоже?

  – Не. Спасибо. Я уже думал влип так влип, докопались, психи, лишь бы докопаться. Развлекуха у них... Спасибо, друг, что впрягся. Спасибо, что заступились.

  Он по очереди посмотрел сначала на Димитрия справа от себя, а потом поднял глаза на нас.

  История меня уже отпустила. Не нужно было делать шаг в сторону, чтобы уйти, как это обычно делают пограничники. Но эхом меня еще догнало понимание, что после этой грани жизнь у Димитрия станет иной. Более ясной. Более смелой, и некоторые его поступки, да, будут неразумны, невыгодны или откровенно глупы. Если посмотреть с одной стороны. Только с другой стороны – подтянутся такие же, станут ему друзьями и соратниками. Увидит его она, которая почувствует благородство и мужество.

  И уже никогда Димитрий не отстоится в стороне от жизни, которая пройдет мимо. Прошла бы мимо, перейди он эту грань сегодня.

  С Августом встреча должна была состояться сегодня. Я отказалась от приглашения на семейный обед и как раз шла к воротам, где мы договорились встретиться, когда этот вызов заставил меня изменить маршрут. Должна была опоздать из-за него, но вот так получилось, что не опоздала.

  Наследник в первые минуты нашей прогулки на свежем воздухе говорил так, словно читал для студентов лекцию в университете – о том, как давно наша служба возникла, кто были первопроходцы, как действовали наощупь и по наитию, как мало их было еще тридцать лет назад. О таких масштабах, до которого доросли пограничники нынешнего Сольцбурга они и мечтать не могли. И пусть львиная доля служила не на вызовах, – восемьдесят пять «реальных бойцов» намного больше их двадцатке в его юности.

  Я слушала. Частично зная потому, во что посвятили старосты. Частично не понимая – зачем мне нужна историческая информация или технология создания проводников-блокнотов. И едва разговор перестал походить на доклад, я решилась и перебила Августа вопросом:

  – Зачем вы поручили мне задание сортировки ходов, когда сами их давно знаете?

  – Служба меняется. И в последнее время столько всего начало происходить, что нашу встречу я посчитал за знак судьбы, а не простое совпадение. Мне нужно было задержать тебя при себе, взять «на работу», выделить. А задание... так вот опять неслучайно сложилось, что оно открыло для меня способности Катарины. – Август не скрыл сожаления: – Надеялся, что моя дочь станет моей наследницей...

  Я не прокомментировала. Не спросила – знает ли уже о своей «должности» сама Катарина, знает ли он сам, что наша четверка аномальных пограничников и есть новое поколение разом. Хотя... это ведь только слова Юля.

  – Мы идем к ходу?

  Сделали полтора круга, прежде чем снова подошли к помещению, бросившему меня на вызов полчаса назад.

  – Да. Я хочу проверить, можешь ли ты преодолевать расстояния города через них. Да и многое что еще.

  Когда зашли внутрь, Август заставлял меня прислушиваться к ощущениям внутри себя и тому, что происходило снаружи. Не в физически-внешнем мире, где парк, прохожие, звуки недалекой улицы и морозный ноябрь, а вне – область пространства. Я на все отвечала «нет» – не могу перенести нас отсюда на «кораблик», не могу откатить время или ускорить его, не могу уловить приход волны, не могу понять способа – как махнуть из этого павильона, например, в самый ближайший ход рядом.

  – Не понимаю... но ведь Нику ты вытащила. Из подвала вытащила, из дома, за много километров от центра города. Я пока даже время не трогаю, только о расстоянии речь.

  – Вы от меня слишком многого хотите. Думаете, что я что-то могу исключительно по хотению, а не в экстренной ситуации. Да и тогда – все по наитию или вообще «слепым котенком».

  – Я бы хотел встретиться с Юлем. Я долго его искал после исчезновения, бывал везде, где только мог. Но кинуться в никуда, как это сделал он, не решился. У меня уже тогда была жизнь, с которой не хотелось расставаться, а вот Юлю терять было нечего. Тебе легко далось прохождение по границе, Ирис?

  – Нет.

  – Я рад, что ты в итоге справилась.

  – Расскажите мне о Марте и Майе, если это возможно. Они наследницы, но в чем заключалась их работа?

  – Они помогали людям. Все наше призвание заключается именно в этом одном, хоть пограничник ты, хоть наследник. Последние только чуть больше умеют, но не выше и не ниже рядовых, в смысле тех, кто служит на первом ряду вызовов. Обычные люди, с необычными способностями, живущие простой своей жизнью и магической чужой.

  – Тогда чем они выделялись?

  – Спецификой вызовов на грань. Марта всегда отводила людей от грани физической смерти, а Майя возвращала к жизни заснувших, замерших, погибающих сердцем, если так можно сказать. Когда их не стало, новых наследниц материи не появилось, а вызовы такой категории стали распределяться всем понемногу.

  Это совпадало с тем, о чем говорил Юль.

  – Давай последнее. Попробуй всего лишь почувствовать межпространство.

  Я честно попыталась и, посмотрев на себя как бы со стороны, готова была рассмеяться. Вспомнилась картинка, которая очень давно попалась мне на просторах сети, и очень запомнилась. Там девочка, лет двух, наряженная в фею – платье, диадема, волшебная палочка и тюлевые крылышки на каркасе, – пыталась «взлететь». И выражение лица у нее было именно такое – сосредоточенно-натужное, с искренне верой, что она может, если очень-очень постарается.

  Август не казался расстроенным. Спокойно сказал:

  – Нужно было попробовать. Ирис, как только случится новый сбой, я бы хотел съездить в дом или квартиру к пропавшему с вами. Один не смог, но, может быть, вместе с вами оттуда я попаду на «кораблик» и смогу поговорить с другом. Позвоните мне сразу.

  – Хорошо.

  Будь осторожна

  Сбой произошел почти сразу – на следующий день вечером. Я только сдала старосте листы, собиралась на встречу с Юргеном после работы, – погода хорошая, тихая, хотели выбраться погулять по набережной и зайти в новый бар «Крепость пала». Они рекламировали в городе свои фирменные безалкогольные глинтвейны на гранатовом и виноградном соке – единственный в своем роде бар без алкоголя.

  Но вызов есть вызов. Я убежала на него, а попала не к человеку, а в пустой дом. Позвонила Августу, а пока ждала, набрала Юргена и все объяснила.

  – Юр, сегодня, наверное, без прогулки. Я не знаю, что в итоге получится и сколько времени займет.

  По вздоху и дальнейшему молчанию поняла, что он не доволен. И расстроилась. Не хотела его огорчать, не хотела рушить планы.

  – Извини, сегодня так. Не последний вечер, сходим завтра.

  – Дело не в этом. Мне не нравятся ни сбои, ни «кораблики», ни путешествия черт знает куда. Я обречен дергаться и переживать, что один из вывертов службы закинет в неизвестность или случится что-то, что невозможно предугадать. Какие-нибудь пространственные искривления, временная петля, не знаю... параллельные миры!

  – Как в книгах «Кристалла»? Там миры хорошие.

  – Ирис, будь осторожна.

  – Буду. Юрка, вот увидишь, скоро все станет привычным и понятным, как и стандартные вызовы. Первопроходцам всегда чуть труднее и страшнее из-за неясности и неизвестности, а потом раз, и все пограничники станут бегать с «кораблика» на «кораблик» и к людям в прошлом.

  – Утешаешь меня?

  Я ошиблась с первым выводом, – Юрген не был недоволен. У него такой голос, потому что не хотел невольно оставаться в стороне и отпускать меня туда, где опасно. Ему сейчас придется ехать домой и ждать. А вдруг ждать до ночи, до завтра, до следующего месяца? Вдруг в пространстве снесет так далеко, что там ни людей ни связи на много километров? Да, я додумала, но его беспокойство поняла.

  – Мне так приятно, что ты волнуешься. Я не буду делать глупостей, обещаю.

  – И обещай, что ни за что не кинешься на последний сигнал, если у тебя в блокноте опять всплывет кровавая лужа. Дай слово, мотылек.

  – Не могу.

  – Ирис. – Настойчиво и жестко произнес Юрген. Ни одной умоляющей и мягкой нотки. Мне захотелось посмотреть на него в эту минуту, но был лишь голос. Он не дождался ответа и не скрыл злости: – Ирис, обещай.

   Что у него в душе? Ураган? Тот самый, который могла ощутить, как «ауру», Катарина? Злой ветер, сильный, устоять трудно...

  – Нет, Юр. Я ведь смогла спасти того человека, который впервые пробил зовом смерти, и все кончилось хорошо. Я буду не я. Помнишь, ты мне сам когда-то сказал «не смогу себе изменить даже тебе в угоду». Юрка...

  – Ты ходила на тот вызов?..

  В этой смеси эмоций я уже не смогла разобраться, Юрген выдавил из себя вопрос, и я задала встречный:

  – А ты бы не пошел? Достал бы блокнот, увидел кровь, закрыл бы обложку обратно и не пошел? Даже теперь, когда знаешь о риске, о смерти на той стороне?

  – Упрямая, неисправимая, вредная и жестокая. Я прямо сейчас ненавижу тебя также сильно, как и люблю.

  – И я тебя. Только без «ненавижу».

  – Если утащит с Августом или без, сразу позвони, как вернешься. Где бы ни была и даже среди ночи. Хоть эту просьбу ты можешь выполнить?

  – Эту могу.

  Юрген утих, но смирился ли? Разговор завершили. Я убрала анимо в сумку и решила пройти по комнатам дома, чтобы проверить – на месте ли характерные вещицы владелицы или успели исчезнуть?

  Когда пропала Гуля, я тоже оказалась одной из первых, кто заглянул в к ней в комнату, не считая Катарины. В тот день я не обращала внимания на обстановку но уверена, что если бы вдруг возникла пустота на месте привычной картинки, я бы увидела. И как раз бы заметила непорядок. Здесь дом опустеть не успел – были книги, две фотографии на стене, папки с непонятными распечатками колонок с цифрами. Много грязной посуды и целый шкаф статуэток черепах. Рядом две полки с ними же, только плюшевых, тканевых, в виде декоративных блюдец и в виде копилок. Некая Виктория, к которой на грани в прошлом пришел Юль Вереск, очень любила их.

  Интересно, сколько способен потянуть пограничник вызовов, чтобы не перегореть эмоционально и ментально? В прошлом может скопиться сотни или даже тысячи граней, от которых вовремя никто не увел, и за эту гору взялся Юль. Я, если меня служба переключит только на временные вызовы, буду второй. Не мало ли? Август только вчера рассказывал, что и подумать не мог – как разрастется штат. Может случится, что через год другой в прошлое будут бегать сорок пограничников, а не двое.

  Августа пришлось подождать еще минут сорок. Здесь окраина, быстрее он добраться и не мог, – вечер, пробки, и застал его мой звонок в противоположной части города.

  – Я ничего не обещаю. Один раз я попробовала перейти на «кораблик» с Юргеном, но нас разделило – я ушла, а он остался в квартире.

  – Не переживай, за неудачу ругать не буду. – И по-отечески снисходительно похлопал меня по плечу. – Давай?

  Я кивнула и закрыла входную дверь.

  Никогда прежде я не задумывалась над тем, – может ли в помещении быть открытыми окно или проем другой двери, чтобы сработал ход? Обычно они «запечатаны». А вот один из «корабликов», тот, что с витражом, своим вторым окном без рамы сиял в пространство вовне – заброшенный симметричный парк, снег...

  Первое, что я увидела здесь – каменные стены, а второе – небо над головой. Замковая башня, практически руины, высилась колодцем без крыши, показывая, как в трубу синь неба и солнце. Что это за место? И в настоящем ли мы? Быть может это время дня на другом конце полушария, а вовсе не в прошлом или будущем.

  Августу удалось удержаться за мою руку, никаких накладок или усилий, – шагнул за порог следом и не исчез.

  – Невероятно. «Кораблики» – самые необычные из всех пространств, они кочуют, держат на плаву, даже могут доставить тебя туда, куда тебе нужно гораздо безопаснее, чем это делает шаг на границу.

  – Юль всегда появлялся прежде. Приходил сразу, как и я.

  – Ждем.

  Но прошла минута, пять, десять, а мы так и стояли одни. Было холодно. Или зима, или такой же ноябрь или ранняя весна по температуре – изо рта шел парок, руки стали мерзнуть и я достала перчатки. И стоять зябко, поэтому я обошла большую площадь башни и попыталась рассмотреть детали. Полюбовалась на вбитые железные кольца, груду досок, две широкие балки, прислоненные к стене. И вернулась к массивной двери.

  – Отсюда возможно выйти в мир, привязанный к этому помещению?

  – Насколько я знаю, нет. Можно его увидеть из окна, но это будет скорее проекция, а не реальный мир. Как последний снимок при жизни. Вечное голубое небо в этом случае, без восходов и закатов.

  Я тут же вспомнила слова Александры Витальевны о снимке Ури, и о ее страхе, что он может оказаться последним в его жизни. О Юргене думать не переставала. Если мне удастся выйти там, где нужно и когда нужно – ему не придется волноваться и смотреть на часы. А если нет, то каждая минута отнимает и отнимает часы там. Не хочу травить его сердце тревогой.

  – Нам пора уходить.

  – Нет, подождем еще.

  – Юль не появился сразу, и не стоит рисковать из-за почти нулевого шанса, что появится с опозданием.

  – Стоп, стоп, стоп... – Август поднял ладонь, потом поднес ее к щеке, озадаченно потерев родимое пятно, и весь подсобрался. – Это что-то интересное... чувствуешь?

  – Нет.

  – К нам приближается другое. Мы причаливаем или стыкуемся с другим! Быстрей, к двери! Мы сможем так перескакивать, и где-нибудь, но на него наткнемся!

  – Он не живет на «корабликах», Август. Юль заходит на них также, как и мы.

  – Я должен проверить свою теорию.

  – Тогда идите один.

  Я обещала Юргену одно – не влезать без надобности и быть осторожной. Наследник схмурился, но ничего не возразил, уговаривать не стал.

  – Тогда уходи быстрее обратно, пока есть возможность. У тебя меньше минуты до того, как эта дверь будет открываться в другое помещение, а не в ход где-то в Сольцбурге.

  Опять спешка. Опять предельная нехватка времени и из-за этого адреналиновый шум в ушах.

  – На раз, на два, на три... – попыталась я успокоиться и сосредоточиться. Даже представила себе ход, который поближе к дому. Но внутренней связи с тем помещением не уловила. – Раз...

  Предательница

  Открыла, шагнула и оказалась на ступенях ботанического парка. Том самом, где Катарине «гадюками пахнет». Быстро достала анимофон и сверилась с временем – девятый час того же дня. Не минута в минуту, но отскок в будущее маленький. Даже не сходя с этих ступеней, позвонила Юргену:

  – Я все. Сейчас выйду из ботанического и поеду домой.

  – Бери такси.

  – Ладно.

  – Я ужин сделал, раз ты скоро, то дождусь твоей компании.

  Облегчение, которое слышалось в его словах в этот раз даже походило на радость. Голос Юргена зазвенел энергией.

  Но в сеть выйти не успела. Едва нажала «отбой» в разговоре с ним, как тут же коснулась «принять» звонок от Катарины. Я сразу поняла: что-то случилось! Расслышала с первых же слов все, что девушка попыталась скрыть, – напугана и плакала:

  – Привет, Конфетка... слушай, я тут влипла без денег, на счету ноль, и уехать не могу. Можешь мне такси на адрес «Брегантиновая, пять» вызвать?

  – Что стряслось?

  – Да, ничего такого... выручишь? Оплати по сети, а я отдам, как смогу.

  Зачем она притворялась и пыталась обмануть, подделывая голос под непринужденный? Ведь мы друзья. Не став ни пытать, ни спорить, а услышав на том конце связи дрогнувшее всхлипом дыхание и нервно-веселое:

  – Да? Нет?

  – Конечно. Только не уходи тогда с места, а я зайду в сеть и отправлю заявку на адрес.

  – Спасибо!

  И отключилась. Пальцы машинально тыкали в сенсорные кнопки, а мысли крутились другие – Бригантиновая... на той улочке есть один ход, я его отлично помню из-за необычности – такая крыша-тарелка у несостоявшегося кафе-закусочной «Чебурек»... Если я сделаю попытку прыгнуть из хода в ход, то добегу до Катарины минут за пять, найду ее сама, лично. И в сеть выходить не стала. Набрала Роберта Тамма и едва услышала «Да?», выпалила:

  – Роберт, вы можете помочь?

  – Слушаю.

  – У Катарины что-то случилось, она позвонила и ее голос меня очень встревожил. Я недалеко, доберусь до нее быстро, но не знаю, что там – она не сказала. Прошу, приедьте и вы. Если не сможете, то хоть...

  – Адрес. – Жестко перебил тот, и как услышал его, бросил: – Ждите.

  А я как стояла на верхней ступеньке, так и развернулась обратно к двери. Не получится, так не получится, – самое страшное, что в этом случае может произойти – я зайду в помещение и не добегу до подруги, как хотела. Главное, что помощь уже в пути. Роберт едет.

  – Мне очень надо... – попросила я, глядя в тусклом свете дальних фонарей на железную ручку. Как будто она могла услышать и мне «разрешить» по уважительной причине. – Там беда, там нужна я, там где-то сейчас заплаканная и беззащитная Ката.

  Второй нестандартный прыжок за день... а я не чувствовала даже близко в себе сил на подобное – из хода в ход, через несколько кварталов Сольцбурга. Август спрашивал о таком, а я не могла. Но, раз спрашивал, значит в теории это возможно. В его опыте это возможно. И я смогу!

  Я нарочно закрыла глаза, представив себя точкой на карте, как часто делала, чтобы сориентироваться в местах, где плохо знала ходы, и внезапно ощутила маячком... Юргена. Живая точка, мой родной и любимый человек. И я готова поклясться, что в этот миг, ощутила всю толщину разделявшего нас воздуха, все расстояние. На периферии, очень далеко, мелькнул своей слабой привязанностью Герман, и точно также я «нащупала» Катарину.

  И тут же без сомнений открыла дверь и, перешагнув порог, сбежала с широкого крыльца заброшенной чебуречной.

  Подругу я сразу не увидела. Обошла вдоль весь дом, и только когда в стороне глаза зацепили желтое яркое пятнышко, побежала внутрь двора. Катарина сидела в стороне от фонарей, на крайней лавке, и не среагировала, пока я не появилась в шаге от нее. Вздрогнула, вышла из оцепенения:

  – Ирис? А я машину сижу слушаю... ты как здесь оказалась?

  – Едет машина. Что у тебя случилось?

  Она завсхлипывала и задрожала плечами. Я наклонилась, пытаясь ее придержать. Все рассмотрела – воротник у курточки наполовину оторван, рукав тоже треснул по шву. По лицу ее кто-то сильно ударил – вся щека темнела и припухла, а под носом виднелись следы растертой крови. Кроме того, коснувшись, кожи, обнаружила жар. Катарина пылала, и трясло ее не от слез, а от очень высокой температуры. Чем я могла помочь ей прямо сейчас? В сумке один платок, и тот сухой, а не влажный.

  – Держись. – Села на корточки перед ней, взялась за ладони. – Потерпи чуть-чуть, сейчас поедем домой. Или в больницу?

  – Нет, только не в больницу...

  – Хорошо.

  – А перчатки где?

  Огляделась, думая, что свою любимую вещь Катарина оставила где-то рядом, и нужно их не забыть.

  – Нету... – и заскулила, жалобно и с хриплым от слез перебивом.

  – У меня же кофе есть! – Спохватилась, достала термос и налила напиток в колпачок. Сначала попробовала сама – не слишком ли горячий, а потом протянула ей. – Попей.

  Она выпила две таких, от третьей уже отказалась. Но лучше не стало. С минуту Катарина плакала, иногда пьяно от больного состояния, поднимая голову и смотря по сторонам. Тихо заговорила, как отдышалась:

  – Дура я, доигралась. Хихикала и крутилась, как привыкла, а на работе сынок директорский сегодня напился. Мне не до флирта, я разбитая на смену пришла... чувствую, что заболеваю прям. У меня так бывает. Три дня с температурой валяюсь, как мертвая, а потом все нормально. – Помолчала. Потрогала щеку. – Не отпустили, сказали доработать смену, а то уволят. Ресторан полный, обслуги и так не хватает. А тут еще этот, прыщ, сунулся в кухню из зала, улыбочек требует и руки распускает... Господи, какая же я дура... сама виновата, сама ему раньше глазки строила, как шлюха.

  – Не говори так.

  – Это правда.

  Катарина закрыла глаза, выпалила вдруг зло:

  – Ты чего сама приперлась? А я не хочу, чтобы меня такую вообще видели! Я тебя просила с машиной помочь, а не самой... Мне одно надо – до дома добраться, до кровати.

  – Доберешься, не переживай.

  – Все на шмотки спустила... зарплату должны были еще вчера перечислить, а теперь все, уволили. И ничего не заплатят. Долг хозяин навесил, много... за сынулю обиженного отказом. Выпнул, в живот ударил, одежду порвал... по лицу съездил...

  – Убежала?

  – Да... только ноги больше не держат. Умру здесь. Голова, как колокол...

  Я села рядом, обняла осторожно за плечо. Катарина держалась слабо, и мне все казалось, что она нырнет вниз головой к земле, потеряв сознание.

  – Потерпи, Кати, сейчас уедем.

  – Спасибо, что ты здесь.

  То сердится, то, наоборот, шепчет с теплотой в голосе. Знаю, что в будущем она меня убьет за звонок Викингу, но я твердо была уверенна, что сделала так, как нужно. Как правильно.

  – Идем.

  Помогла ей подняться, поддержала и повела в сторону въезда во двор. Машина блеснула фарами на повороте, и теперь подъезжала. Катарина сидела так скрюченно неспроста. Сильно ей двинули, сжималась от боли, скульнула, запнулась сапогом о бордюр, как выбрались к дому. И тут она увидела – что это совсем не такси. А поняв, что из машины вышел Роберт, задеревенела вся, и так сильно сжала мое запястье, что я едва не вскрикнула от хватки.

  – Зачем?.. За что? Ненавижу тебя...

  Роберт не подошел сразу. Сначала открыл правую заднюю дверь, и только потом помог оставшуюся половину пути довести девушку, поддерживая за второй локоть. Усадил, проверил – не попала ли одежда в проем, и захлопнул дверь.

  – Садитесь вперед, Ирис... только, минуту, – что произошло, знаете?

  Из салона не слышно, но я все равно постаралась говорить в полголоса. Тайна, не тайна, – Роберту я пересказала все, что услышала. Терять нечего. Подруга уже вряд ли меня простит, так что одним «предательством» больше, одним меньше.

  – Понятно.

  – Отвезите нас ко мне. Она в больницу не хочет, а я смогу за ней присмотреть. И Юрген – медбрат.

  Катарина на заднем сиденье лежала на боку, с закрытыми глазами. Не похоже, что отключилась, – так ей было удобнее. Легче. Дышала тихо, не шевелилась и не подавала никаких звуков.