Текст книги "Мотылек и Ветер (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

  Какое-то время мы ехали молча, но я не могла удержаться от того, чтобы не бросать на Роберта внимательный взгляд, разглядывая этого немолодого мужчину. Сам Роберт следил за дорогой, и я уже думала, что мое любопытство незаметно, как он произнес:

  – Вы хотите что-то сказать или спросить, Ирис?

  – Хочу. Но не сделаю ни того, ни другого.

  – Мне нравится ваше решение. – Мы встали на светофоре и он чуть улыбнулся, посмотрев на меня. – Мудрое.

  И без тени насмешки, скорее, с признательностью. Не смотря на разницу в возрасте, да и разницу во всех остальных сферах, мне стало приятно осознать, что за вежливым «вы» не одна деловая отстраненность, а уважение. Удивительно, но оно было – ко мне, непонятно чем заслуженное. И это чертовски льстило!

  Дорога заняла двадцать минут. Завернув к подъезду дома, Роберт нажал разблокировку дверей, дождался, пока я отстегну ремень безопасности, но сам остался сидеть.

  – Вы не поможете?

  – Идите, Ирис. Катарину я к себе отвезу. Не переживайте, у меня в соседях хороший врач, он ее на ноги поставит.

  – До свидания, Роберт, и спасибо за помощь.

  Вышла, пробежала по ступеням подъездного крыльца и заставила себя не оборачиваться на шум отъезжающей машины. Хотелось на месте затанцевать от радости. Да, Катарина меня убьет, распнет на первом попавшемся столбе, но пока это случится – ей суждено прожить у Роберта несколько дней, пока не поправится.

  – Юрка! – Я с порога повисла у него не шее, будто мы не виделись несколько дней. Поцеловала его в щеку. – Слушай, у Катарины проблемы со счетом и работой. Можно я ей переведу денег, чтобы месяц продержалась, не в долг, а так, насовсем? Припишу, что премия от наследника...

  – Зачем спрашиваешь? Конечно. Суп будешь или макароны с сыром?

  – Суп! А потом можно и макароны.

  Парикмахерская

  Долго я не могла удержаться от того, чтобы не думать об оставленной подруге и представляла – в каком она может быть ужасе от моего поступка и в каком гневе. Все ждала, что пришлет сообщение. Но с другой стороны – она болела, и ей могло быть вообще ни до кого. Может, спала целыми днями в пустой квартире под присмотром приходящего соседа-врача.

  Присылал сообщения Герман – Марка Золта забыли, его квартира опустела совсем, там так никто внезапно и не появился. А вот ход, через который он попал на сбой вдруг стал жильем для одинокой женщины, лет сорока. Герман даже пошел на подвиг, пообщавшись с ней и узнав, что ее приютила та самая покойная бабулька. Женщина – бывшая бездомная, не сильно пьющая, обрела второй шанс на жизнь. За старухой ухаживала, помогала, и деньгами тоже, так как нашла работу, и в итоге стала наследницей квартиры. И все у нее хорошо. Бедно, но чисто и спокойно.

  Августу я сама звонила не раз, – ответа нет. Рискнула написать сообщение Роберту: знает ли он, где наследник, и как самочувствие Катарины. Получила лаконичный ответ – «Август не здесь. Катарине лучше», и больше его беспокоить не стала.

   В субботу днем, а все утро мы проспали и потом бездельничали, мы с Юргеном все-таки добрались до набережной и бара с безалкогольными глинтвейнами. Погуляли, надышались воздухом, а на обратном пути я предложила выйти на остановку раньше, чтобы посмотреть на обувную будку.

  Синхронность во времени можно было проследить – еще вчера утром я увидела привычный ход, вечером мне написал Герман про свой, что он изменился, а сегодня вместо «ремонта обуви» стоял павильон побольше. Разделенный на две части с отдельными входами – один «Маникюр», а второй «Парикмахерская». Что удивительно – на стене между двумя окнами-витринами был рисунок. Хороший, «живой», а не дизайнерская наклейка, – характерный признак прошлого хода.

  – Вот так. – Кивнула я Юргену. – Видишь своими глазами?

  – Вижу. Теперь, если вызов, нужно бежать в сторону бывшего газетного киоска на углу квартала. А тебе, если захочешь на маникюр, два шага до салона.

  А что если зайти и спросить, вдруг им не помешает один парикмахер в компанию?

  – Я сейчас зайду. Ты со мной или подождешь?

  – Подожду. А ты, серьезно, на маникюр?

  Он не скрыл удивления, а я фыркнула:

  – Не то чтобы...

  Колокольчик на двери. Маленький зальчик на два кресла и гостевой диванчик. Закуток со шторкой, зеркала, и до боли знакомый запах от лосьонов и прочих средств.

  – Здравствуйте. На стрижку?

  – Нет. Понимаете...

  Мелкие тонкие кудряшки, – редкой структуры волосы так запомнились у Марка Золта, что я почти увидела его в чертах не очень красивой женщины. Обаяния ей придавала только улыбка и лихо забранный к затылку пучок кудряшек. Словно подсадила на свою белорунную голову круглый бутон одуваничка.

  – Вам мастер нужен? Я по специальности мужской стилист, но за время работы набралась опыта и как универсал.

  Та помолчала, озадаченно уперлась рукой в бок:

  – Ну... так-то нужен. Но временно, пока подруга в декрете. Мила последнюю неделю на смене, а потом на годик в отпуск, а, может, и на три. А как вы узнали? Я объявление только с понедельника собиралась давать.

  – Зашла наугад, живу рядом.

  – Что рядом, это хорошо.

  – А вы владелица?

  Та кивнула на стену, где в рамочках висели извечные сертификаты и дипломы мастеров.

  – Ирина Золт.

  – Золт... – я притворилась, что старательно вспоминаю. – Где-то я слышала эту фамилию. Ваш отец Марк Золт?

  – Да. Но папа известен в узких кругах, он химик и полнейший растяпа! Не думаю, что вы слышали где-то именно о нем. А вас как зовут?

  – Ирис Шелест.

  – Приходите в понедельник, Ирис, поработаете денек вместе со мной, а я посмотрю, что умеете. Ничего не обещаю, договорились?

  – Хорошо. – Улыбнулась и не удержалась: – Извините за любопытство, а почему вдруг ваш папа растяпа?

  – Собрался приехать в Сольцбург к новому году, меня навестить и моих младших сестер. Замучил звонками и сообщениями, а как тут с вокзала, а как изменились маршруты, а сколько понастроили кварталов... он давно в столице живет и работает. Мы встретим, довезем, нет, все равно как заплутавший ребенок. И вечно все теряет...

  Ирина махнула рукой, закрывая тему. Я согласилась с этим, и сказала по делу:

  – Давайте обменяемся номерами для связи. А в понедельник я подойду за час до открытия.

  – За час не надо. За полчаса, времени подготовиться хватит. А что, даже не спросите какой оклад, какой график?

  – Я год не работала. Семейные обстоятельства. Так хочу вернуться в дело, что для меня условия – мелочи.

  – Ладно-ладно, – улыбнулась та. – Если что, я начальница добрая и понимающая.

  А еще успешная. По всем расчётам она старше меня на пять лет всего, а уже своя парикмахерская!

  – До понедельника.

  Хочу быть твоей

  На следующий день Юрген в шесть утра ушел на работу. Один день в месяце обязательно попадал дежурством именно на выходной, и в ноябре он пришелся на сегодня. Я сама занималась уборкой и походом в прачечную, после обеда провела три часа в сети, сначала загляну в группу пограничников за новостями, а потом просматривая видео по стрижкам, чтобы встряхнуть память и навык и не нервничать завтра. А к пяти часам решила развеяться и съездить к старосте. Там сегодня на это время был назначен сбор пограничников-волонтеров, так что я забегу, спрошу про Августа – слышно ли хоть что-то о нем, и убегу в гости. Сдам лист Димитрия заодно и отчитаюсь о сбое с Викторией, любительницей черепах.

  Народу было много. Староста распределял работу на следующую неделю и отпускал людей группами, раздав листы и подписав добровольцев на то или иное мероприятие. Смотря кто как работал, и у кого еще вне семьи были свободные часы. Я не лезла, а спокойно дожидалась в коридоре. И вдруг после звонка в дверь, увидела зашедшую Катарину. Воротника на куртке не было. Перчаток тоже.

  – Ой-ой, где же ты так? – Хозяйка участливо приложила ладонь щеке.

  – На столб налетела. – Девушка ответила грубо по словам, но по-доброму в интонации. Вроде как «Спасибо, но не ваше дело». – Мне вызовы сдать.

  – Подожди минутку, сейчас Пауль последних отпустит.

  – Привет!

  Катарина повернулась, увидела меня и поджала губы. Так сильно, что я поняла – нарочно старается, а не на самом деле злая и непримиримая.

  – Ничего не спрашивай!

  – Ладно. Как ты, совсем поправилась?

  – Ты глухая или тупая? Говоришь «ладно» и тут же спрашиваешь. Привет, Конфетка.

  Прошла, встала рядом со мной, прислонившись спиной к стенке. Не слабый у нее синяк на лице вылез. С холодного воздуха, да и после болезни Катарина была заметно бледная, и кровоподтек рисовался четко. Я молчала, ждала вместе с ней. Но при очередном робком взгляде в сторону подруги, увидела, как у нее краснеют щеки. Подумала, что от тепла, но в следующую минуту она начала сиять оттенками розового, красного, и поджимать губы по-настоящему – от эмоций, смущения, и бессилия скрыть все, о чем думает и о чем краснеет.

  Я коварная и мстительная подруга. У меня сразу запросились на язык ее же противные вопросы «Он как в постели? Силен?» и все другие, какими Катарина пытала меня еще недавно, без пощады и жалости. Но я смолчала. Не смогла ей вернуть, зная, что хоть я и злорадно произнесла это в мыслях, но на самом деле понимаю ее очень сильно.

  – Да не зыркай. Я знаю, о чем ты хочешь мне сказать...

  – Правда, знаешь?

  – Заткнись.

  И я «заткнулась», не в силах сдержать улыбки от нового признака ее сильного смущения – порозовевших ушей.

  Мы сдали листы, про Августа я узнала лишь одно – он не появлялся с тех пор, как ушел вместе со мной испытывать удачу с попаданием на «кораблик». Но его жена, с которой староста часто общался, не испытывала тревоги – он предупредил, что так может выйти, и беспокоиться за долгое отсутствие не надо.

  – Погуляем немного? У тебя время и силы есть?

  – Погуляем.

  И мы с Катариной пошли пешком в сторону конечной монорельса, чтобы оттуда уже уехать. Я обещала родителям Юргена заехать на чай и домашнее печенье, навестить родню одна, если уж Ури работает. А Катарина домой или по своим делам. Уточнять ее планы я боялась. Одно радовало – реального гнева не обрушилось даже на улице, где не было свидетелей, как в квартире, и можно было спокойно «спустить собак». Подруга не собиралась хватать за капюшон, рвать мне волосы и проклинать последними словами. Шла, кусала губы, остыла от своей неловкости и долгое время молчала.

   Достав испаритель, Катарина защелкала кнопкой, а как поравнялись с ближайшей мусоркой, взяла и выкинула его.

  – Бросать надо эту фигню. Я так решила.

  – А у меня с собой чай.

  – Перенимаешь Юргена? Термос стала таскать, ботинки эти жуткие.

  – Я и тебя перенимаю. Шарф и перчатки прекрасные, пальто к ним подобралось, из-за твоего хорошего вкуса.

  – Умаслила, змея... – она подождала, пока мимо пройдет прохожий, обогнав нас. – Так тебе гадостей наговорить хочется. Но по честному – не за что. А ты знаешь, что мой ресторан закрыли на два месяца? От повара узнала, что наш балаганчик спешно перепродан какому-то другому городскому ресторатору за хлебные крошки, а не за деньги. Всем работникам выдали отпускные до февраля, а о директоре и его сынке ни слуху ни духу, исчезли. Я уже второй день наслаждаюсь мечтой, что Викинг закопал этих уродов в лесу! Живьем!

  Опять порозовела, помолчала, достала из кармана жареный фундук:

  – Угощайся.

  – Спасибо.

  – Скотина ты все-таки и предательница. – Слова грубые, а тон мягкий. – Что бы тебе придумать для искупления вины?

  Я только развела руки в стороны. И тут Катарины выдала:

  – Я отдалась ему сегодня ночью просто так. Думаешь, я шлюха? От него ничего не услышала – ни признания или обещаний, не получила ни ухаживаний, ни подарков и прочего, что там мужчина должен сделать, перед тем как ему будет дозволено... ну, вот, все как считается правильно, у порядочных. Я шлюха?

  У меня аж скулы свело, словно от зубной боли, так это слово резало слух. Я с трудом сглотнула разжеванные орешки. Катарина не испытывала за содеянное ни стыда, ни вины, она говорила это с вызовом и ожиданием – что я про нее подумаю? Подруге на самом деле было важно, в моих глазах – она «неправильная»?

  – Ты сама этого хотела?

  – Очень.

  – И что еще нужно? Любишь его, и все, не требуя себя добиваться. Одно дело флирт и игра, которой обоим хочется, а другое – как аркан долга на мужчине: «докажи, что достоин», «покажи, как сильно я тебе нужна», «а на что ты пойдешь ради»... Слушай... – Я увидела ее прищуренный с доверием взгляд, и решилась сказать о себе. Немного разволновалась и с паузами, но произнесла: – Юрген подошел ко мне прямо на улице, поцеловал и предложил поехать к нему... И я поехала. И переспала с ним в первую же ночь за просто так. Тепла хотела, согреться хотела, ни о чем не думала – прилично, не прилично, правильно, не правильно. Ка ты говоришь – без признаний и обещаний, без цветов и ухаживаний... Я хотела, и этого достаточно.

  Катарина округлила глаза:

  – Ты? Святоша? Ты, правда, с Юргеном начала с этого, тихоня и скромница!? Да ты развратница, Ирис!

  Мне польстило ее внезапное восхищение. Не потому, что она меня «одобрила», а потому что я почувствовала свободу такого же не осуждения, не ханжеского оценивания.

  На самом деле – что и кто кому должен в отношениях? Женщины – «королевы с бесценным даром», а мужчины наполовину «пажи», наполовину «охотники»? Есть приятный ритуал вначале знакомства, и прекрасно, и пусть оба получат от него взаимное удовольствие. Но в основе равенство симпатии – да – да, нет – нет. Должен и должна искажает все.

  – Мля, ты меня удивила... – Катарина умиротворенно расслабила плечи, выдохнула, и очень доверительно улыбнулась. – Я люблю всем клички давать, ты знаешь. А то, что «помойкой» в ответ обзывали травило мозг, уродовало самоощущение... А Роберт меня Волчицей назвал. Я его укусила в плечо, не по-настоящему, но ощутимо, не сдержалась в какой-то...

  Она опустила ресницы, растеряв на момент откровения всю свою резкость, яркость, даже жесткость характера. Наверное, ее затопила нежность, и она проступила во всем ее облике, превратив Катарину в непривычно растерянную. Новое данное прозвище никак не ассоциировалось с ней именно сейчас, но я бы с Робертом согласилась.

  Катарина такая – смелая, верная, не прирученная и свободная.

  – Так совпали эротические мечты с реальностью?

  – Заткнись.

  – Что, так плохо?

  И едва ускользнула от сумочки, которой Катарина решила меня ударить.

  – Я тебя сейчас просто убью!

  Нет, я все же ввернула свою «шпильку» маленькой мести за ее пошлости. Она с полминуты гонялась за мной с угрозами и обзывательствами, а потом со смехом и бессилием прекратила. Слабости много, побледнела и пот бисеринками выступил у нее на лбу.

  – Морда... где там твой кофе?

  – У меня чай.

  – Давай чай. Пить хочется после орехов.

  Мы ненадолго прервали прогулку, присев на лавку и по очереди опустошая термос черного чая. На холоде он быстро остывал до нужной температуры и можно было пить большими глотками, утоляя жажду.

  – А дальше у тебя как было?

  – В каком «дальше»?

  – С Прынцем твоим. Как ты поняла, что не на одну ночь связь?

  – М-м... увидела вторую подушку.

  Катарина прыснула, не удержав самый последний глоток. Отдала мне колпачок и я спрятала пустой термос обратно в сумку.

  – И все?

  – Он признался, что давно меня любит, что хочет со мной жить, что я ему нужна. И теперь мы вместе, я его жена, а он мой муж. – Не стала уточнять, как давно. Сроки не важны. – А почему ты спросила про «дальше»? Разве тебе ничего не ясно с Робертом?

   – Не ясно...

  Это я знала историю с вызовом много лет назад, я знала, что он не упускал ее из виду, и неравнодушен к ней. Раз увез к себе, уступил соблазну вместе провести ночь, то Роберт перешагнул рубеж между отношением к ней как к малолетней девчонке, и отношением как к молодой женщине. Только Катарина об этом не знала. Для нее события короче и знания уже, – привез, подлечил, разобрался с обидчиками, переспал... и? Сегодня Катарина поедет куда – к себе или к нему? Она – мимолетная прихоть?

  – Знаешь, от чего я в шоке сегодня утром была? Роберт в пять уже на работу уехал, а я еще в его квартире оставалась, ходила, думала, смотрела на все вещи, завтракала...

  – От чего? – переспросила, потому что Катарина замолчала слишком надолго, погрузившись в мысли.

   – Я так денег хотела. Защиты достатком. Комфорта, тепла, сытости. И вот оно, все это, а мне не надо. В смысле... вот будь на его месте реальный богач, и не квартира, а особняк, и машина не служебная, а своя, и не горячего молока с медом он мне принесет, а колье с бриллиантами – не надо. Уйду. К Викингу уйду, даже если его жизнь вверх дном перевернется и он будет вынужден жить в ледяной хибаре в Яблоневом, едва зарабатывая на еду. Мне он нужен, а не то, что за ним стоит. Веришь?

  – Конечно. Ты ведь однажды ушла из комфорта, тепла и сытости ради себя. Ты не продаешься, Ката. Ты на самом деле – Волчица.

  Она посмотрела на меня с признательностью. Тихо спросила:

  – А вдруг он считает иначе?

  – Не гадай. Не додумывай. Волнует что-то – задай этот вопрос, хочешь чего-то – скажи вслух. Ты что, собралась терзаться часами и днями в сомнениях?

  Катарина оскалилась – то ли в улыбке, то ли в злости. Достала свой анимо и четырьмя решительными касаниями пальца к экрану отправила вызов. Кому – я догадалась через секунду и даже слегка струхнула, – а не наделала ли я глупостей, наболтав подруге такие советы?

  – Роберт, я не хочу быть приходящей и одной из многих, если они есть, или были... не важно. Я тебя люблю, хочу жить вместе, хочу быть единственной, и не любовницей, а женой.

  И побелела. Только это окончательно убедило в том, что Катарина не устроила розыгрыш для меня, сымитировав звонок. Качнуло – куда-нибудь сбежать с лавочки, это слишком личное, а я внезапно оказалась свидетельницей настоящего признания в любви. Третьим здесь не место! Поднялась, отошла, даже отвернулась. И через долгую паузу Катарина произнесла:

  – Ладно.

  Тихо, слабо, растратив все душевные силы на предыдущие слова. Когда я осторожно обернулась, увидела подругу согнутой пополам. Она обнимала свои ноги, уткнувшись в колени лбом и тряслась от слез, а ее анимо валялся у ботинок на тротуарной плитке. Мигнул затухающим экраном, переходя в режим «отбой» после звонка.

  Я в тревоге подсела обратно, обняла за плечи, а девушка заплакала в голос. Навзрыд, со скулежом и всхлипами. Не зная, как помочь, я продолжала ее гладить по рукам и спине в утешение и отмахнулась от проходящей мимо женщины. Та, сердобольная, сменила линию своего хода и шагнула к нам: «Все хорошо?». Я закивала, попыталась благодарно улыбнуться за отзыв, и замахала руками. Женщина пошла дальше.

  – Господи, что он тебе такого сказал? Из-за чего столько слез? Подруга?

  Она только чуть успокоилась и оторвалась от коленок, как я не смогла удержаться от расспросов. Викинг разбил ей сердце? Катарина продышалась, утерлась желтым меховым рукавом, растерев красноту на одной половине лица и осторожно касаясь той стороны, где был синяк. Сипло сказала, заикнувшись на всхлипе:

  – А ты д... думала, будет иначе? Я тоже тебя люблю. Собери, что нужно, на первые пару дней, я за тобой заеду. Остальное дома обговорим...

  До меня не сразу дошло, что она напрямую передает слово в слово ответ Роберта.

  – Катарина, будь ты проклята! И так реветь?! Я думала уже... плохое.

  И она опять заплакала, безудержно, словно ребенок, не способный удержать эмоций. А я вспомнила и себя в истерике. И Юргена в лихорадке с красным румянцем на скулах, когда он делал свой решительный шаг к признанию. Обняла Катарину крепко, радуясь за нее. За ее настоящее и такое соленое счастье.

  Утро

  Сон снился легкий. Я даже во сне поняла, что все не по настоящему, и дедушки давно нет на свете. Вспомнила об этом и продолжала идти рядом с ним по улице Сольцбурга. Он такой большой, а я маленькая, держала деда за руку и морщилась от щекотки тополиного пуха, попадавшего на лицо.

  – Мы далеко?

  – Нет. Ножки устали, а, эльфенок?

  – Чуть-чуть.

  Кожа на ладони сухая, морщинистая, и пальцы прохладные от плохого кровообращения. У меня в сознании странно сливались несколько возрастов – и самый маленький, когда я не знала о таких вещах как «кро-во-об-ра-ще-ни-е», подростковый, когда я остро воспринимала слабость и нездоровье деда, тревожась за него, за каждый кашель и головокружение. И мое взрослое состояние, что сейчас, когда я знаю о его смерти.

  – Я скучаю, дед.

  – И я скучаю, Ириска. Но ты не переживай, это всем людям свойственно – скучать, печалиться, радоваться и смеяться. Всему есть место, всей радуге в сердце.

  Я почти сравнялась с ним по росту. Поддерживала его под локоть, а не держала за руку, как маленькая. Откуда-то со двора закричали знакомое и обидное: «Костыль! Костыль со своим старым пердуном идет!».

  – Не слушай. Злые мимо пройдут, а твои настоящие никогда не обидят.

  – У меня есть друзья, дедушка, – радостно кивнула я, помнив, что он так об этом и не узнал, в мои тринадцать я была одиночка. – У меня есть любимый человек, мой Юрка. У меня был...

  – Знаю, родная, знаю, Ириска. Озорной ветерок, Васек-внучек. Я присмотрю за внучком, он один не останется.

  – Дед...

  – Дошли. Спасибо, что проводила. Так легко шлось, так радостно.

  Улица внезапно оборвалась, прямо по линии, уперевшись в поле с зелеными колосьями какой-то высокой травы.

  – Дед...

  Он поцеловал меня в лоб, погладил по волосам, и жестким пальцем стер со щеки слезинку.

  – Раз-два, спину прямо, носик выше! Чему я тебя учил? Зачем муштровал маленькую служаку?

  Я проснулась. Почувствовала, как затекла нога, и сменила положение. Темно, тихо. Как же было чудесно увидеть такой сон! Понимала, что это все в моей голове, а сердце радовалось так, словно я на самом деле смогла повидаться с родным человеком и снова поговорить.

  Бросила взгляд на Юргена рядом. Он откинул одеяло и спал на спине. Густые сумерки в комнате то ли ночи, то ли уже утра, рассеивались ближе к панорамному окну и я могла вполне отчетливо его видеть без света. Не стала тянуться к анимо, чтобы узнать время. Экран ослепит, а глаза, привыкшие к темноте, не хотелось напрягать.

  Какая же я счастливая... мысли о нем, о Катарине с Робертом, о пограничной службе, даже о предстоящей работе через несколько часов – не дали снова заснуть. Я несколько минут ворочалась, а потом смирилась. А ощущения душевного счастья вдруг стали перетекать в телесную жизнерадостность. Энергия легким и приятным током прошлась по мышцам...

   Вытащив руку из под теплого одеяла, я положила ладонь на юркин живот и подождала – не проснется ли? Головой он чуть отвернулся от меня к комнате, одна рука у него лежала вдоль тела, а вторая на груди. Не вздрогнул, не пошевелился, спал глубоко. А мне стало одновременно и забавно и интригующе – погладить его тело, пока он об этом не знает. Разве это преступление, касаться собственного мужа среди ночи? Разве преступление выразить свое внезапное желание так? Это не скромно? Я на самом деле развратница? Катарина отвесила мне именно этот «комплимент».

  Юрген едва заметно вздрогнул плечами и шевельнул рукой, один вдох сделал глубже – я услышала. И замерла. Пусть еще хоть несколько секунд не просыпается, доставляя мне радость быть скрытной, а не пойманной с поличным. У меня самой сердце забилось чаще и волнение закралось от спины к животу возбуждающим чувством. Спокойно лежать уже не смогла, приподнялась на локте, придвинулась ближе, покрылась мурашками от понимания, как быстро и охотно тот откликается на мою ласку. Он повернул голову, задышал неровно, еще немного продержался в плену сна, а потом открыл глаза. Шепнул:

  – Ирис...

  Я его поцеловала, а Юрген попытался вскинуться, обняв меня и приподнявшись с подушки. Прервала поцелуй и тоже шепотом попросила:

  – Нет, останься так. Лежи. – Торопливо коснулась губами его щеки, шеи, ключицы и бугорка шрама на груди. – Я не умею, но хочу. Если что-то буду делать не так, скажи...

  Есть неповторимое упоение в том, чтобы дарить любимому человеку удовольствие. Даже в таком безответном варианте, на который решилась я. Но... не совсем безответном, – у меня было свое наслаждение и я не чувствовала себя обделенной. Через мои касания и его отклик, через слух, ловящий тихий стон, через его пальцы – Юрген то гладил мне плечо, то сжимал, давая ненарочный сигнал на то, что ему было особо приятно.

  Спустя несколько минут, я наполовину улеглась на Юргена, довольно лизнула живот и положила на него голову, ощущая ухом и щекой горячность кожи, упругость пресса и внутренний пульс. Закрыла глаза, утопая в своей бессовестной наглости. Эйфорию перебил сигнал будильника на анимо.

  Юрген вздрогнул, дотянулся, отключил его и глухо выговорил:

  – Никуда не пойду. Меня нет. Я умер...

  Но вставать пришлось. У меня впереди еще сон до восьми, а ему нужно не опоздать в больницу. Я сэкономила немного времени, собрав завтрак с собой и сварив свежего кофе в термос, пока он был в душе, а Юрген все равно не торопился. Одевался медленно и постоянно прерывался – чтобы то приобнять, то поцеловать мимоходом, то сунуться носом в разлохмаченные пряди и шепнуть на ухо «хулиганка». Мне было приятно, но чтобы Юрген не опоздал на самом деле, пришлось сбежать от него в постель и завернуться.

  – Хорошего первого дня.

  – День не первый, а испытательный, и меня еще могут не взять. Беги... ай!

  С головой укрылась и вещала из кокона, а что пятка торчит – не заметила. Юрген коварно щекотнул ее, и отстал. Ускорился, обулся, накинул куртку и шарф, схватил рюкзак и убежал на работу.

  Я думала не засну снова, но сон пришел, и мой анимо поднял сигналом в восемь.

  Работа

  Мне понравилось у Ирины Золт. Оказалось, что понедельник – бесплатный день для всех посетителей от шестидесяти и старше. С пенсионеров она деньги не брала. Давно зная об этом, постоянные посетители не записывались, а возрастные заполняли почти весь график работы, и не только на стрижки, но и на укладки. Мужчинам, редким, в сравнении с количеством женщин, выстригались аккуратные баки и облагораживалось лицо, удалялись триммером волосы из ушей и ноздрей. И стригли, если требовалось.

  Я с энтузиазмом начала, и с удовольствием работала. Соскучилась по делу, а маленький зал был камерным и уютным. Люди приходили, но толкучки, конвейера, не было. Ирина болтала с гостями, гости болтали друг с другом, я поддерживала любые разговоры и искренне улыбалась и шутила, вставляя свои реплики реже остальных. Старики бывают разные. Как и все люди в любом из своих возрастов, что дети, что взрослые, что пожилые, – попадаются желчные и недовольные, брюзги и скандалисты. С одной дамой пришлось долго разговаривать о ее желаниях «в прическе», и расчесывать ей жидкие, почти прозрачные сосульки редких волос. Идеального варианта не нашли, она ни на что не согласилась и встала с кресла недовольная и злая. Отняла полчаса, чтобы всласть набурчаться и накряхтеться на мою «нерасторопность». Одного дедка с перегаром Ирина не пустила и на порог. От другого пожилого «ловеласа» приходилось отбиваться шуточками уже мне. Забавный старик, к счастью, руки не распускал, но буравил меня масляными глазками, сыпал комплиментами, и все никак не давал закончить работу – «вот тут еще неровно, я вижу».

  – Отдыхай. Уберешь и можешь быть на сегодня свободна.

  – Но только три. Вы что, до конца дня одна всю нагрузку возьмете?

  Я подметала волосы с пола, отпустив последнего, кого стригла.

  – Короткий день, в пять я уже убегу. А увидела я достаточно. Стрижешь ты хорошо, хоть и средненько, но, что важнее, умеешь работать с людьми. И мне с тобой бок о бок нормально, не душно, а даже весело. Поверь, в моем салоне я редко кого могла вынести из коллег, очень чувствительна к психологической атмосфере.

  – Вы меня берете?

  – Беру. На этой неделе не приходи, а на следующей, опять с понедельника начинай смену. В воскресенье я вышлю тебе график, список нужных документов на оформление.

  – Хорошо. Вам точно не нужна помощь на последние два часа?

  – Иди.

  – Спасибо, Ирина. Я рада. И взаимно признаюсь, что мне здесь легко и комфортно, я даже не заметила, как прошло столько времени.

  Последнее, что обговорили, пока я одевалась в уличное, это зарплату. Много хозяйка предложить не могла, но в таком крохотном и частном салоне и не будет по-другому. Это не гигантские сети индустрии красоты, и не столичные звезды «Бриллиантовых ножниц». Я согласилась. Ведь взамен я получала работу рядом с домом, адекватную начальницу, возможность вносить свой вклад в семейный бюджет и возможность снова заниматься любимым делом.

  Убежала. Отправила Юргену радостное сообщение, что я понравилась и мне понравилось. И все часы до вечера решила потратить на прогулку по Сольцбургу. Самовольно подежурю на вызовах, если они случатся, и пешком дойду до старосты. Ему в обязательном порядке нужно доложить о том, что появилась постоянная работа и теперь всегда высылать ему график трудовых дней и отгулов. Можно и позвонить, но раз все равно прогулка, то пусть будет с конечной целью.

  Юрген сразу не ответил. Видимо, был занят. Отправлять ему сообщения я не боялась, это его не отвлечет и не собьет руку в какой-нибудь процедуре, ведь анимо в кармане на беззвучном. Или, если в больнице дело серьезное, вообще в запертом шкафчике.

  Ноги все же устали. Через час ходьбы, почувствовала гудение в коленях и ступнях, – много стояла и перешагивала у кресла, отвыкла. В пальцах от давления «ушек» ножниц тоже чуть-чуть ломило. Пройдет. Как войду в режим, так и перестану замечать.

  Поначалу голова еще была загружена прошедшим «испытанием», перебором лиц и задач. К количеству людей, концентрации разговоров тоже нужно было привыкать заново. Но потом мысли перенаправились к людям и событиям личного круга. Шла и улыбалась в пространство, думая о Катарине, на которую обрушилось все и сразу. О Роберте, который тоже как-то разом принял решение о перемене в своей жизни. О родителях Юргена, у которых вчера в гостях я чувствовала себя так, словно опять очутилась в семье. С мамой и папой. Думала о дедушке, который сказал мне во сне «Спасибо, что проводила» и это было о том коротком отрезке в конце его жизни, а не о призрачной улице Сольцбурга. Я его любила так, как не любил сын. И сейчас уже незачем судить – сам дед виноват в этом или нет, муштруя его строго и холодно, а меня больше балуя и прощая. Не важно. Последние его годы он не провел в одиночестве.

  И о Юргене думала. О его «пьяном» состоянии утром после моей спонтанной ласки. Вспоминала и опять чувствовала возбуждающий холодок в животе, дающий легкость и заряженность. Если представить себя злодеем, совершившим что-то жутко несправедливое, то можно сказать, «упивалась злорадством». А я, беря обратное, «упивалась нахальством», причинив ему удовольствие. Мне нравилось, что я этого захотела. Что смогла стать такой откровенной и раскованной, забыв напрочь о всех прежних комплексах и внутренних запретах. И будет что-то еще. Эта ночь – одна из открытий себя, как женщины. Как любовницы. Той свободной Ирис, которая не постесняется всех своих «хочу» с Юргеном! С его горячим и сильным телом.