Текст книги "Мотылек и Ветер (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

  – Ты что, спать не хочешь уже, лохматая? Над тобой ночью подушки издевались что ли?

  – Нет, это я над ними. А спать – хочу.

  – Тогда давай все потом? Давай отоспимся, и все потом?

  – Давай.

  Одеялами накрылись двумя – и тонким, под которым Юрген спал отдельно, и толстым – под которым спала я. Под горячим душем он согрелся, но все равно прижался поплотнее, обнял одной рукой и выдохнул:

  – Вот теперь тепло.

  А когда-то я вставала в шесть и убегала на улицы. Когда-то в это время я уже тряслась в пустых вагонах монорельса. А теперь закрыла глаза и позволила сознанию легко провалиться в сон. И в нем я стояла и смотрела, как крутится маленький вихорек ветра – по дороге и по листве. Душа моего Василька. Свободная, отпущенная, живущая не в физическом, а в ином мире – где море света и покоя.

  Семья

  Юрген убежал на вызов прямо на подходе к дому родителей.

  В этот раз я решилась пойти с ним и, наконец-то, посидеть за семейным столом, познакомиться с отцом и провести несколько часов воскресенья с его родными. «Встречу» с сокурсниками по сети Юрген для себя отменил – отписался занятостью, обещался не пропустить следующее, а мне объяснил, что все равно вся голова не здесь и сосредоточиться на разговоре не сможет. Не вникнет в тему, будет «витать» и думать о другом.

  Полдня мы с Юргеном почти не выползали из постели. И спали, и так валялись, и ели, разложив тарелки и чашки на полу, а сами развалившись среди подушек и одеял. И занимались любовью.

  Из-за этого даже ко времени ужина я не успела развеять немного хмельное и разнеженное состояние. Не пила ни грамма. Надышалась воздухом, пока заранее вышли, сделали крюк до прачечной, и через магазин, чтобы купить гостинцев, а голова была такая, словно я волшебного эфира хлебнула и никак не соберусь. Ни за что не переживала, не волновалась, шла в гости и все время думала о том, что день начался чудесно и вечер будет таким же.

  Только внезапно – вызов, и Юргену пришлось бежать. Я стояла у подъездной двери, смотрела на цифры домофона, зеленый колокольчик и колебалась – приду одна, но не опоздаю к назначенному времени или дождусь его возвращения, но опоздавшими будем оба?

  Кто-то подошел, и я чуть посторонилась. Но мужчина не потянул руки к замку.

  – Добрый вечер, Ирис!

  – Ой... Здравствуйте, Александр...

  – А можно и без отчества. Не удивляйся, узнал потому что видел на фото. Хвалю за пунктуальность, а Ури, оболтус, где?

  – Неотложные дела, чуть позже придет.

  Отца Юргена я и по фото не видела, но узнать, что это именно он, легче легкого – слишком похожи. Высокий, сухопарый, черты лица почти один-в-один, если не брать подбородок и губы, и даже волосы такой же структуры. Только короткие и почти все седые. Он достал ключи, открыл, пропустил вперед:

  – Это же какие могут быть дела, чтобы опаздывать на ужин? – Спросил не у меня, а в воздух. На пороге квартиры громко сказал: – Саня, забирай пакеты, а то мы не разуемся.

  – Здравствуй, Ирис. А Ури где потеряли?

  Так и пришлось принимать на себя весь удар гостеприимства. Александра Витальевна освободила руки от пакетов с покупками, поцеловала в щеку, а ее муж принял пальто, шарф и сумку, все пристроив на вешалки.

  В этой квартире я провела много времени. Сейчас смотрела на прихожую, в проемы зала и кухни и все время узнавала – расположение вещей, цвета, разные детали. В реальности увидела тот дом, который прежде был сном – пространством, где я больше блуждала призраком, чем человеком. Все казалось странным.

  Сполоснула руки, предложила помощь, но Александра Витальевна оставила меня в зале, предложила сразу садиться за стол, а подаст она все сама.

  – Правильно-правильно. Ты гостья, она хозяйка. А моя самая главная обязанность хозяина дома – вовремя прийти и вовремя начать ужинать, верно, Ирис? Строгое распределение обязанностей, дисциплина, распорядок – залог хорошей жизни, достижений и личного самосовершенствования. И основа крепкой семьи.

  Я не знала, что на такое ответить. Посмотрев на отца Юргена, подумала, что эти слова не столько в ожидании согласия, сколько просто так – мысли вслух. Но ошиблась. Он выждал, и продолжил:

  – Я прав?

  – Об этом вам Александра Витальевна скажет.

  Тот схмурился, поправил задвинутый пока стул и побарабанил по столешнице. Квадратный стол располагался в центре зала, – небольшой, даже меньше привычного кухонного. Место только для сервировки на четверых и какого-то центрального блюда в середине. Тарелки, фужеры, приборы – все на месте, красиво разложено, а в качестве «центра» Александра Витальевна как раз внесла ярусную вазу. Внизу фрукты, выше – конфеты, на самой маленькой верхней плошке – орехи.

  – Садись.

  – Спасибо.

  Но мне было неловко прежде хозяев занимать место. Да еще и неизвестно чье – если так чинно, если свои порядки... немного смущала и праздничность, особенность вечера – как будто на день рождения пришла, а не на воскресный ужин. Всегда так, или только в дни прихода сына? В день, когда он собрался меня знакомить и со мной знакомить? Не мать, но отца, – второго и не мене важного человека в жизни Юргена.

  – С какой еды начинается день?

  – С любой, какой захочется утром.

  – А заканчивается?

  – Также, если вы именно про меня спрашиваете.

  – Катастрофа... Саня, ты зачем поставила десерт?

  – Он самый красивый! – Донеслось из кухни.

  – Ты нарушаешь порядок подачи блюд. Ури не ждем, начинаем ужинать вовремя. Сам виноват, если опаздывает, будет есть холодным.

  Квартирка маленькая. Практически такая же тесная по площади, как жилье Германа, только что комнаты две – зал и спальня. Разговаривай погромче из любой и можно общаться, не подходя друг к другу. Александр наворчал на сына и вышел, оставив меня одну.

  Стало немного зябко. Кажется, я не отвечаю на вопросы отца так, как ему бы хотелось. Легкое волнение, заставило меня потянуться к вазе и выудить конфету шоколадного трюфеля. Сладкое послужит и утешением и успокоительным. Развернула, съела, фантик зажала в кулаке, не зная – куда спрятать.

  В углу залы возле окна боком стоял письменный стол. Компактный, как и все здесь, для экономии пространства. Лампа, стопка книг, тетради, планшет для выхода в сеть. А я ведь помню, как Александра Витальевна усаживала меня за него время от времени и говорила, что я могу рисовать или писать. Что если излить переживания на бумагу, это поможет восстановиться. Поможет прийти в себя. Я пробовала, но ничего не выходило. Ручка так и зависала над единственной первой строчкой «Я чувствую...». Но память подбросила не только это.

  Решительно встав у шторы, отодвинула край – рамка с фотографией на месте. Я сидела на стуле просто так в те вечера, греясь у батареи, смотря на зимний Сольцбург – тот кусочек, что был виден из окна, и иногда на этого мальчика. Не задумываясь, кто это, и не спрашивая об этом у хозяйки дома. Ничего не значащая картинка.

  – Мальчик-тросник...

  Так называла неизвестного. А теперь легко узнаваемого Юргена. Руки-ноги, как жерди, вытянутый, худой до дистрофии. Лет одиннадцать на вскидку, и судя по отсутствию шва на груди. На гаечном пляже у реки, с мокрыми волосами и прилипшими к ногам мокрыми шортами, Юрген щурился от солнца, смотрела на зрителя и улыбался.

  – Да, это он. – Александра Витальевна занесла две тарелки с горячим и увидела. – Это мое место для работы дома, а эта фотография мне так нравится, что я вытащила из альбома и поставила отдельно. Всегда перед глазами. Скажи, вобла, а не ребенок. Ничего не весил. Как-нибудь позже я тебе весь наш альбом покажу.

  Я лишь улыбнулась. А как снова оставили в одиночестве, потянулась еще за конфетами.

  – Ну, нет... ну, куда... ну, кто ест десерт до основной еды? Нарушатся аппетит, нарушается вкус!

  В первое мгновение я готова была покраснеть и испугаться, но во второй миг – до меня дошли нотки особого разочарования в голосе Шелеста старшего. Такое знакомое, такое родное и давно не слышимое. Александр глубоко вздохнул:

  – Стоп. Шоколадные надо с молоком, сейчас принесу стакан.

  Меня опрокинуло лет на пятнадцать назад. В какой-то из дней, многий из многих, я только вернулась со школы, ушла на кухню, умылась там же и не устояла – взяла из открытой корзинки печенье. Ко рту не поднесла, как услышала: «И-рис-ка... что я тебе говорил о важности приема пищи в одно и тоже время?». Дедушка, такой с виду грозный и большой, перешагнул порог и упер руки в бока. «Обед в три, по расписанию. Яичница и макароны. А потом уже будешь лопать свои печенья». И после вот точно также, разочарованно, вздыхал и ставил чайник «не в сухомятку же»...

  – Санечка, это полный провал... – донеслось с кухни. – Я ждал союзника, а что получил – пополнение в ваших рядах, разбойников и преступников против дисциплины.

  – Так тебе и надо. Молоко на минуту в микроволновку поставь, не надо ледяное с холодильника.

  Он вернулся, подал полный стакан молока и кивнул:

  – Вот стоя есть точно никак не позволю. Садись.

  Я и села. А он сел напротив. Александра Витальевна принесла третью тарелку и хлеб, поставила, развернулась еще за чем-то, и тронула мужа за плечо. Мимоходом, не специально, не подавая какой-то знак, а просто, потому что рядом.

  – И как жить? Один опаздывает, вторая ставит вазу со сладким, потому что «красиво», а третья жует шоколад вместо мяса с грибами. Я окружен, но не сломлен.

  – В больнице ты вволю настроишь всех своих подчиненных, там тебе и режим, и порядок, и каждый инструмент на своем месте. А дома, это дома. Всполошился надеждами, смирись!

  – Дай побушевать, я тут глава или не глава?

  Она с улыбкой вернулась и, наконец, тоже села:

  – Соль забыла поставить. Пять минут подождем, и начнем. Ури разогрею, если сильно задержится. Так где он?

  – Не знаю, – честно ответила и даже пожала плечами.

  Родители Юргена не посвященные, им про вызов не объяснить. А так – кто его знает, куда закинул ход, по какому адресу? Он мог быть в любой точке города.

  – Безобразие.

  Минут тридцать прошло. Ужин почти доели, я отказалась от вина, оставив стакан молока вместо бокала. Александр пил воду «а вдруг экстренно в больницу?» и, судя по всему, по этой причине он не выпивал вообще никогда. А Александра Витальевна наслаждалась розовым «Бьон» и сама розовела от алкоголя.

  Звонка не было – сразу ключ, звук открываемой двери и голос:

  – Это я!

  Юрген почти влетел в зал. Быстро поцеловал меня, наклонился через стол к матери, и получил отповедь отца:

  – Так, оболтус! С немытыми руками, над едой, опоздавший и виноватый, куда лезешь в зал?

  – Привет, пап. – Юрген, чуть наклонившись, чмокнул того в макушку. – Я быстро. Тебя тут не съели, Ирис?

  – Нет. Даже наоборот.

  – В смысле?

  Он аж застопорился на бегу и с удивлением вскинул брови. Я засмеялась и только махнула рукой.

  Юргену – двадцать шесть лет. До двадцати семи – считанные дни. Браку его родителей еще больше, а оба любят друг друга до сих пор. Этого не скрыть ни за ворчанием, ни за замечаниями, ни за чем другим – все проявляется в мелочах. Тон голоса, взгляды, легкие касания. И суровость старшего Шелеста не вводила в заблуждение только потому, что я все детство познавала нюансы схожего характера у своего дедушки. Александр – хирург, профессия вносила свои правила «муштры и порядка» или нет, но перекличка с военным прошлым деда была.

  Родители Юргена любили друг друга, и любили своего сына. И потому, что я – его, он выбрал и привел в семью, любили и меня. Просто так, авансом и доверием. Невероятно, и... неожиданно. Иные мать и отец, не родные, отраженная родительская любовь согревала так сильно, что мне казалось – я буду плакать. Вечером, уже дома, как останемся одни с Юргеном – я буду плакать...

  – В этом доме, – Александр поднялся с места, посмотрев на часы, – кофе варю только я и завариваю чай только я. Потому что я делаю это превосходно, не торопясь и по всем правилам. Саня не умеет – вечно торопится, никогда не соизмеряет воду с зернами кофе или листами чая, а Ури вообще лентяй и пьет растворимую и пакетированную гадость.

  Александра Витальевна осталась за столом, и меня за руку удержала, когда я собралась помочь с тарелками – все унести на кухню:

  – Я накрываю стол, а Сашка убирает и моет посуду. Я ужас как не люблю возиться с тарелками после. Когда Ури с нами, он и помогает, сиди. Сейчас нам еще и десерт подадут и горячие напитки. Дамы отдыхают, а ты, к тому же, сегодня и гостья.

  Я послушно осталась:

  – Все очень вкусно. Спасибо.

  – Приятного аппетита. Но все, в следующий раз жду твоего приезда на час пораньше, будем готовить вместе.

  – Хорошо.

  Александра Витальевна чуть накренилась ко мне дохнув вином и сливочным шоколадом, она уже третью конфету закусывала под глоток розового. За вечер один бокал и растягивала, больше для вкуса, чем для хмеля, но в глазах у нее озорные огоньки загорелись:

  – Ури все еще тянет с предложением?

  Кажется, порозовела и я. Ответила тихо:

  – Нет.

  Губы у нее растянулись в улыбке, но странно – словно изо всех сил сдерживается, чтобы не оголить зубы. Так вышло, потому что она спросила, и тут же отпила вина, а проглотить не успела. Фыркнула, прикрылась рукой. Этот жест, мимика, выражение глаз – во всем молодость. На лице морщинки, на висках не закрашенная ничем седина, не скрытый физический возраст женщины на шестом десятке, но она – молода. Я еще с больницы помнила Александру Витальевну тихую, сосредоточенную, заботливую и незаметную, а теперь...

  Только хотела ей сказать о том, как она прекрасно выглядит, и сколько в ней юности, как вдруг на секунду – в глазах скользнула тень от горького чувства. Во вторую – печали и грусти. Я растерялась. Она спросила про свадьбу так, словно хотела услышать, что она будет. А ответ на самом деле расстроил?

  – Что-то не так?

  – Прости милая, просто у меня так случается. В особенно хорошие и счастливые моменты жизни я вспоминаю и самые тяжелые. Это неразрывная цепочка в моих чувствах, как будто познание на контрасте. Я... – Александра Витальевна накрыла своей ладонью мою и стала говорить совсем тихо: – Знаешь, почему именно эту фотографию Ури я всегда держу перед глазами? За день до его операции, сложной и долгой, решающей, я так испугалась, что если все будет плохо, то это будет снимок, на котором он запечатлен самым последним. И навсегда останется таким. Я так боялась, что он умрет, понимаешь? Я знаю, что ты понимаешь...

  С последним словом она вдруг осеклась, вздрогнула, и на щеках у нее появились два красных пятнышка, заметные даже на общем фоне румяного лица. Эту телесную реакцию Юрген унаследовал от нее.

  – Я на самом деле понимаю вас, хоть матерью была очень короткое время. Мне можно напоминать о моем сыне, не переживайте, что задели. Дети – не запретная тема, у меня был мой Василек, я о нем помню и могу говорить. Еще больно, но уже светло.

  – Это все вино, говорю слишком быстро, не взвесив слова.

  Александра Витальевна помолчала, мы обе прислушались к звукам на кухне и уловили их, мужской, разговор в полтона.

  – Трудно поверить, что Ури был таким – слабым, больным, с шансом один к десяти, что выживет и станет здоровым. А посмотри теперь – вымахал выше отца, столько сил и энергии. Взрослый, самостоятельный, без пяти минут женатый... Я так рада за вас, Ирис. Жизнь во взаимной любви прекрасна.

  – Спасибо. – Я подумала, помедлила, и произнесла вслух то, что хотела сказать, но на миг постеснялась: – За все спасибо, с самого начала. За то, что Юрка появился на свет, за то, каким он стал и каким я его знаю. За то, что вы меня спасли и приняли, и за то, что рады.

  Она притянула меня к себе, поцеловала в лоб и погладила по волосам.

  – Не просто рада, а счастлива, девочка моя.

  – Санечка, а расскажи-ка, а, как наш Ури с рождения ввел в ступор врачей. Сколько у него, карапуза, крови на анализ брали из-за неспадающей температуры, высокой даже для младенца, и все инфекцию искали или воспаление. Сколько потом в поликлиниках объясняли, в детском лагере?

  Александр внес в зал поднос с чаем, а Юрген следом – с кофейником и чашками. И серьезно возразил:

  – Не надо про это, скучно и ни о чем. Я лучше с главного начну, открывая тему для второй части ужина. Мы женимся.

  Коробка

  Когда мы вернулись домой, то с порога не стали включать верхний свет, оставив только подсветку кухни и прихожей зоны. Мягкий, уютный и «тихий». Сошлись с Юргеном в желании посидеть просто так, без экрана и развлечений, и так наговорились, набурлили эмоциями в гостях.

  – Юрка, они у тебя такие чудесные...

  Заварили «неправильный» чай в пакетиках и сидели бок о бок за кухонной стойкой.

  – Но иногда они ссорятся и иногда всерьез ругают меня, так что попозже узнаешь, они не только замечательные, но и жутко вредные. Бывают. Не часто. Особенно отец.

  – Он немного похож на моего дедушку. Подожди...

  Я ушла с места, чтобы достать коробку, и вернулась. Поставила рядом с чашкой, открыла, и выудила узкий, обрезанный фотоснимок. Он торцом прилегал прямо к стенке, легко найти, не копаясь.

  – Вот он. Здесь ему тридцать пять. Мне очень нравится, как он здесь браво выглядит, я-то его знала только стариком. Ему уже исполнилось семьдесят шесть, когда я родилась. А это мать и отец с маленькой Лилей. Они почти везде только с ней.

  Оказалось – легко. Легко открывать, как коробку, свои старые переживания прошлой жизни и нынешние чувства к умершим людям. Юрген слушал. А в какой-то момент спросил:

  – Хочешь, и я?..

  – Хочу.

  Даже договорить не дала, поняв, что он о своей «сокровищнице». Я очень хотела услышать о том, чем он захотел делиться. Две коробки на столе, вещи оттуда достаются по очереди и всякий раз это либо слово, либо фраза, либо маленькая история.

  «Мы с Василем собирались писателями стать, как автор „Кристалла“. Это тетрадка – наш первый и единственный совместный рассказ – Шпион по кличке Жук».

  «А это камешек со слюдой, память о единственном разе, когда дедушка и я были на море».

  «Список будущих свершений. Оба заполняли. Эм... на шестой пункт внимания не обращай, нам было по четырнадцать, сама понимаешь!».

  «Сертификат мастера. Когда я его получила, я почувствовала, что это билет в настоящую взрослую жизнь. Смогу сама нормально зарабатывать и жить отдельно».

  «А это память о подарке родителей – первый пленочный фотоаппарат. Дорогая штука в те годы. Купили мне его на двенадцатый день рождения, и я решил, что это знак признания моей взрослости. Раз доверяют такую вещь. Он сейчас у них дома хранится, а я забрал крышечку от объектива».

  «Я купила детские варежки еще осенью. Представляешь, сидела в голове мысль, что раз ребенок родится зимой, их нужно купить! А они и для годовалого большие. Петер, наверное, выкинул или распродал вещи, что мы заранее приобрели, а они остались – потому, что я их среди своих шерстяных носков сунула. Приехали ко мне в чемодане с моей одеждой в больницу».

  «Нет, это не о празднике память. После операции обязательно нужно было легкие заставлять глубоко дышать, чтобы жидкости не было, а это больно – жуть. Только швы сняли, вся грудная клетка болит».

  Я еще в гостях ждала, что слезы будут. Думала, вечером эмоций не выдержу, и снова хлынут потоки чувств и нервов. Ошиблась. Ностальгия, печаль, горечь старой обиды или радость прошлого светлого момента – разный набор. Но слез не было. Даже когда говорила о ребенке.

  Я ощущала эмпатию Юргена и не могла быть отстраненной к его рассказам. Жизнь сплеталась вместе, добавляя и добавляя связующих нитей. Коробки были наполнены разным, а под самое дно пришло понимание не боли, горечи или тоски по прошлому счастью, а острым переживанием счастья сегодняшнего. Хотелось улыбаться, хотелось лишний раз обнять и прижаться, поцеловать.

  – Ты какую свадьбу хочешь?

  Вопрос Юргена застал врасплох. Мы уже перебрались в кресла и отдыхали просто так, наговорившись и затихнув на несколько минут, каждый в своих мыслях. Я заколебалась – что ответить. Я не хотела свадьбы, расписаться – и все. Но Юрген-то не такой одиночка – родителям может быть важно, другим родственникам, которые наверняка где-то есть. Ему самому могло хотеться пусть не помпезного, но торжественного, значимого. Вступление в брак – не рядовое событие.

  Свадьба с Петером была скромной, без платья и костюмов, регистрация, кафе, родни и знакомых человек тридцать. И все, что я помню из того дня, – что праздник был для них. Для гостей. Мы, пара, в центре внимания, но оно раздражает и давит. Голова озабочена только мыслью – всем ли угодили с меню и напитками, всего ли хватает, не скучно ли, не испорчено ли настроение у его и моих родителей, не конфликтуют ли по новым семейным вопросам...

  – Никакую. – Ответила честно. – Если ты хочешь какую-то, то я с тобой.

  – То есть все на мое усмотрение?

  – Да. Считай, что здесь я на сто процентов ведомая. Я хочу быть твоей женой, и все.

  Юрген посмотрела на меня хитро, и улыбнулся заговорщицки. Помолчал, потом сказал:

  – Через два дня будет ровно месяц с той ночи, как ты впервые тут осталась. Маленькая дата. А через две недели наш день рождения.

  – Месяц? Не верится... мне кажется, что мы вместе намного дольше. Ты уже что-то предлагаешь, Юрка, на эти даты?

  – Я предлагаю пойти спать. А это я так вспомнил. Что ты хочешь в подарок?

  – А ты?

  Он пожал плечами и я ему ответила тем же. Решили, что потом будем думать. Точно уже не сегодня.

  Сюрприз

  Неделю Юрген начал в больнице со второй смены. Утро мы провели вместе, в полдень он убежал на работу, а я занялась поиском своей. Решила не ждать нового года. Может, найду что-то хорошее сразу, а может и придется искать как раз месяц или больше. О своих планах не сказала, вот как будет что конкретное, тогда и станет о чем говорить.

  Дежурства с Катариной не назначено, и днем я погуляла по городу просто так – ради вызовов, ради воздуха. Позвонила подруге, но девушка не взяла трубку, а когда перезвонила, то выяснилось – она работает, у нее перерыв полчаса, и даже вечером вырваться не получится.

  – У меня для тебя подарок. От нас с Юргеном.

  – Да ну, и что это?

  – Шапка.

  – Фу... с дуба рухнула? Представляю, что могли выбрать ты или он! Он – фуражку, ты – серую шапку-чулок.

  – Не угадала, – не обиделась я. – Увидишь, оценишь.

  – Все, мне пора!

  Мороз держался в течение всего дня. Но меня уже не брал этот холод – я надежно экипирована и защищена. И внешне себе тоже нравилась, – ловила иногда свое отражение в витринах, и каждый раз немного удивлялась, – правда, я?

  Дважды по памяти прокатилась на монорельсе от конечной до конечной, в первые полчаса активно выглядывая пассажиров. Ко мне самой никто не подходил, чтобы спросить дорогу, и я никого не узнала из списка исчезнувших. Возможно, прошлые три встречи были случайностью, а, возможно, остальные точно также выходили на других «сбойных» и просили проводить Катарину, Юргена, Германа. Надо полюбопытствовать.

  Потом присматриваться бросила. Те лица из досье стираются в памяти, а разница в людях даже на примере Гули была такой сильной, что и в упор увидишь, не узнаешь. Думала о разном – о своих способностях наследницы, об оставшихся загадках, о будущей жизни как обычного человека, о Юрке...

  Вчерашний ужин у его родителей подарил мне веру в то, что любовь на годы бывает не только в сказках и воображении таких глупых девчонок, как я, но и на самом деле. Она меняется, перетекая из возраста в возраст, или трансформируется из-за жизненных обстоятельств, но остается. Искра, нежность, открытые шаги к желанию понять своего спутника жизни. Когда всегда хочется идти домой, потом что там – он, Юрка. А для него – я. И он берет меня в жены потому, что хочет союза, заявления всему миру «мы вместе». Как же это грело! Как же мне было счастливо от этого понимания.

  По старой привычке мелькнула мысль зайти в столовую для обеда, но у одной с порога желание есть отпало. Избаловалась. Здешние запахи показались невкусными и нуютность места начала отталкивать. Лучше пропустить, перехватить пирожков и поесть на улице, а вечером приготовить ужин самой.

  Уже в седьмом часу вечера, по пути назад, с пакетами и полной сумкой, меня застал вызов Роберта Тамма:

  – Здравствуйте, Ирис. Я заеду за вами в девять, будьте готовы к этому времени.

  – Здравствуйте. Хорошо, буду. А что случилось?

  – Что случилось? Юрген вас не предупредил?

  – Нет.

  Я встревожилась, но ровно на то мгновение, на какое Роберт взял паузу:

  – Если коротко, то вы женитесь. Если длинно, то он связался со мной утром, попросив посодействовать скорости и упрощению регистрации. Мне не трудно, нужный человек есть и в десять он вас распишет. Для вас это сюрприз?

  – И да, и нет. Спасибо, Роберт!

  – Не за что.

  Дома я еще раз перепроверила все звонки и сообщения на анимо – от Юргена ни одного. Он на работе, и день мог выдастся такой, что нет времени на переписки. Так бывало. Но не предупредить о том, что мы женимся?

  – А Юрка сам в курсе, что сегодня? И когда он «утром» звонил? Только если пока я в душе была...

  Произнесла вслух и отправила ему сообщение сама. Роберт мог пообещать помочь, но ждать, что просьба осуществится молниеносно, в этот же день – на грани фантастики! И я не ожидала. Юрген сразу не ответил, а через сорок минут перезвонил:

  – Ирис, я хотел тебе сказать, как только узнаю что-то о дне! А тут, только с процедур вернулся, столько сообщений! Коллега Тамма подвезет меня от больницы, чтобы не опаздывать... Ирис, а ты не против?

  – Юрка, это идеально.

  Он на той стороне что-то замычал, засопел даже, а потом шепотом, с глуховатым эффектом прикрытого микрофона, сказал:

  – Я тебя люблю, мотылек. Все, бегу, сегодня загружен...

  – И я тебя.

  Хотела что-то пошутить про «последние часы свободы», но только заулыбалась в погасший экран и проверила время. Приготовлю ингредиенты к ужину. Захотим после – поставим в духову, а захотим – накупим и приготовим другого, продукты в холодильнике не пропадут.

  Переодевшись на время в домашнее, занялась делом. И поймала себя на ощущении тока в крови. Легкая взбудораженность, волнение и что-то, казалось, прямо от земли отрывает от чувства. Упоение. Опять захотелось начать бросаться подушками: – через два часа я стану его женой!

  Время

  Отголосок, эхо вызова солнечное сплетение поймало внезапно и напугало. Не очень – слишком слабое, и больше напомнило те сигналы, когда еще в пятнадцать я маялась на улицах, а староста меня «не раскрыл». Заволновалась еще и от другого – я была дома. Пятнадцать минут до выхода, я собралась, готовилась накинуть на себя свою великолепную обновку и обуться в высокие, всепроходные берцы, как замерла и приложила руку к подреберью. Вызовы дома не ловят... это закон – за порогом не пробивает, уходит к свободным.

  Через минуту все пропало. Я вышла, решив оставшееся время подождать Роберта у подъезда, и думала, что словила не вызов, а ошибку. Как в лифте он вернулся и ударил сильнее. Нырнула за блокнотом в сумку, вытащила – лист чистый. Никаких имен и адресов.

  – Да что со мной?..

  Нет, я не переволновалась, хоть и была в облаке счастливой эйфории, не съела ничего страшного, чтобы это желудок меня так подвел. Да и не перепутает никогда ни один пограничник вызов с неполадками организма. Опять отпустило, но, предчувствуя алгоритм, я ждала третьего захода.

  И он пришел, едва я вышла из дома на площадку подъездного крыльца. Вызов пробивался через толщу запретов – смог добраться через порог квартиры, заметно ослабев. Сильнее – уже не дома, но еще и не на воздухе. И сейчас – тараном, горячей солнечной вспышкой ударил в живот.

  Что это? Почему я? Почему нет данных? Почему именно сейчас, когда совсем нет времени?! Я глубоко вдохнула и побежала в сторону будки бывшего ремонта обуви. Ближе хода нет. А где выбросит...

  На грани сознания мелькнуло, что все необычности – признак особого вызова. И думать, что я попаду к человеку на грани, удержу его там, а потом вернусь, как в стандартной истории – глупо. Но я не могла проигнорировать и отпустить. Я бежала, твердо понимая одно – только я, и никто другой из пограничников. Бежала и взмолилась – лишь бы не убил, лишь бы не зашвырнул в жуткий сбой, из которого не вернуться! Пощади, судьба! Не сбей меня, как птицу, в самой высокой точке полета в счастье! Я сегодня – невеста!

  Схватилась за ручку, бросила последний взгляд надежды на блокнот, не увидев ни слова, и открыла дверь. Шагнула решительно, не давая себе времени на по-настоящему сильный приступ страха перед неизвестностью.

  – Теперь взвесьте все «за» и «против», Марк. Осознайте, прямо сейчас, что на что вы собрались менять?

  Маленький кабинет, обшитый деревом. Через окно бьет солнце, – оно распахнуто в жару, и за ним видна яркая зелень. Я обалдело замерла от такого внезапного лета, и лишь потом все перебила накатившая жизнь Марка, который в эту минуту шагнул на грань.

  Юноше едва исполнилось восемнадцать, и сейчас он сидел на стуле в кабинете директора интерната, где провел последние три года. Мальчик осиротел подростком, ближайших родственников не было, а дальние не взяли. Но ничего, свыкся, принял удар судьбы.

  Умный, талантливый в точных науках, Марк хорошо учился в школе, и еще больших успехов добился здесь. Поставил цель, раз теперь по жизни один, и поддержки нет, рассчитывать только на себя и свою голову. Это значит – стать лучшим. Учиться так, чтобы поступать на бюджет в хороший университет, чтобы и комнату дали и стипендия была, и подработать можно было не зазывалой на улице, а даже по будущей специальности. И добился большего: победы на конкурсах, заметки в газетах о «гении», приглашение в столицу на учебу, перспектива трудоустройства на службу в госконтору по химическим разработкам в промышленности...

  – Это не любовь, Марк, это – гормоны.

  Директор искренне желал парню добра и наставлял на правильный путь. Он считал ошибкой заявление, что раз девушка забеременела, то он «должен думать в первую очередь о ней». И никуда Марк не поедет.

  Марии тоже едва исполнилось восемнадцать, и она живет в коммунальной комнате с престарелой бабушкой, которой нужен уход. Она не благополучная, родители были пьющими, не слишком образованная – бросила старшие классы и ушла работать, потому что не на что стало ни учиться, ни жить. И не очень разборчивая, потому что крутилась по выходным на танцах, кокетничала со всеми подряд, из-за нее разгорались драки, и многие хвастались «победой над Мари».

  – Красивая девочка вскружила тебе голову. Есть вероятность, что ребенок вовсе не от тебя. Марк, ты по-настоящему умен, но в житейских вопросах... женщинам верить нельзя, ты поймешь это с возрастом.