Текст книги "Мотылек и Ветер (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

  Вещи положила в пакетах рядом с постелью. Пока нет полок или ящиков, – не знала, куда что сложить. Чайник закипал, а я взялась рассматривать комнату так подробно, как не удосужилась раньше. Его жилище – его портрет. Не копаясь в ящиках с вещами, заглянула только в кухонные – посуды мало, для готовки, так совсем нет. Юрген жил на бутербродах и наверняка ел обеды, как я, в столовых. Запасов круп или макарон, консервов или сухофруктов – не нашла. А вино было – две бутылки красного и наборы специй для глинтвейна. Холодильник полупустой – вся еда на перекус, немного фруктов и творога, в дверце мини ячейка с лекарствами – что-то от изжоги, заживляющая мазь и сердечное. Не вскрытые, – на всякий случай а не к частому пользованию.

  На открытых полках стояло разное. Книги – две детские, «Сказки Горгориана» и «По следам приключений» – их каждый ребенок Сольцбурга читал, и я тоже. Два медицинских справочника – явно старых, не столько для полезной информации, сколько как память. Открыв обложку, на обоих фронтисписах увидела дарственные надписи. И пять томов фантастики одного автора. Жанр не мой, поэтому ничего не могла сказать – интересное или нет. Но раз Юрген захотел приобрести бумажный вариант, значит, ему этот «Цикл о Кристалле» очень нравился.

  Отдельно на угловой полке сидел пластиковый скелетик. Маленькая модель, как из детского набора для игры в хирургов, – подробная, качественная, с внутренним проволочным каркасом и подвижными суставами на крючках. Тронув его пальцем, обнаружила, что верхняя часть черепной коробки открывается. Рядом – вразнобой, отлитые из металла, тяжелые фигурки в исторических мундирах. Сказала бы «солдатики», но они больше походили на серьезные коллекционные вещи, чем на игрушки.

  В коробки не полезла. Нашла только задвинутый за кресло экран для работы с анимофоном и пластину сенсорной клавиатуры. Дорогая техника, – с такой можно на столе развернуть офис или кинотеатр, смотря что нужно, подключившись к сети и программам.

  Мой анимо выдал сигнал сообщения: «Ирис, я в пять свободен. Встретимся? Или занята? Юрген». Я ответила: «Не занята. И я знаю, что ты Юрген, твой номер в списке контактов под твоим именем».

  – Привычка. – Услышала сразу, едва нажала «принять вызов». – Решил позвонить, чтобы долго не набирать. Предлагаю прогуляться, если погода позволит, перекусить где-нибудь.

  – Хорошо.

  – Хочешь куда-то конкретно?

  – Нет. Мне все равно.

  – Как идея в половину шестого встретиться у стелы Мира, на Ноябрьской? Там и сквер рядом, и кафе недалеко.

  – Хорошая идея.

  Юрген промедлил секунду другую, но вместо «договорились» или «до встречи» услышала:

  – Я соврал. Набирать не долго, голос твой услышать хотел.

  Он не видел, а я невольно улыбнулась.

  – Через два часа увидимся.

  – Пока.

  Было приятно, что Юрген позвонил, пригласил и сказал то, что сказал. Вызов с «Ласточкой» приятно откликнулся в памяти и подкинул похожее – а ведь он назвал меня «Мотылек».

  Свидание

  Я приехала на место за двадцать минут. Села на лавку вначале сквера, как раз рядом со стелой и при подходящем издалека монорельсе поглядывала на остановку, но долго не ждала, – Юрген тоже появился раньше. Вышел с пассажирами пятого маршрута, быстро зашагал в мою сторону.

  По силуэту и общему образу его легко было отличить и увидеть среди других. Мало кто носил городское милитари, не самое модное среди большинства. Берцы, как гражданская обувь, попадались и того реже. Много карманов на куртке и штанах, темный полупоходный рюкзак. Черные отросшие волосы, бледное лицо. Юрген выделялся, – не так заметно среди пограничников, но более резко среди обычных жителей города.

  – Давно приехала?

  – Нет.

  Мы пошли по скверу, и он по инерции с минуту держал скорость, как будто еще торопился и делал широкий шаг. Я взяла его под руку, и прогулка стала прогулкой.

  – Заглянул в группу, пока ехал, – пограничники начали робко высказываться, что паника того не стоит. Отписываются по вызовам – ни одного нового сбоя, а мы преувеличиваем опасность. По первым дням всколыхнулись все, а теперь отсеиваются и отсеиваются. Помогать будет мало, действовать – еще меньше. А если дальше не случится аномального, то и все сойдет на нет. И не вспомнят ни о ком.

  – Я тоже прочитала. Кто-то из северных прокомментировал, что никто не застрахован от беды, даже переходя дорогу.

  – Так и останемся маленькой командой. Кстати, ты Катарину подцепила в помощницы?

  – Она сама подцепилась. И ей явно деньги нужны, я скидываю часть оплаты Августа ей на счет. А ты... Ты поможешь мне с Германом связаться?

  – Тебе его номер нужен или увидеться?

  – Номер. Если он сможет ответить на вопрос по связи, то видеться не обязательно.

  Разговор пошел о деле. Что еще было между нами общего, что мы могли обсудить, увидевшись вечером? Я не могла рассказать ему – как прошел день, потому что часть скучная – сдала старосте листы, часть секретная – Август просил не говорить о случае с Никой, и я не могла упомянуть, что заходила в полицию.

  Тема пограничных дел спасла и от другого – свидания. Мы ведь спали вместе. Можно уже сказать – и жили вместе. А я ощущала легкое волнение от встречи, словно между нами и не было ничего, и я о его чувствах даже не догадываюсь. Юрген не поцеловал меня ни в щеку, ни в губы, как подошел, – в нем снова проявлялась подкупающая предусмотрительность. Деликатность мужчины, который не лезет к девушке на первом их свидании с поцелуями и объятиями. Вот так вот странно – была дистанция, игра в едва знакомых, которым еще далеко до близости, и в тоже время – мы вместе.

  – Юр, а ты... ты кем работаешь?

  – Я медбрат в городской больнице.

  – По стопам семьи?

  – Да, родители у меня оба врачи. Мать, правда, уже давно с бумагами больше работает, а отец действующий хирург. Я с детства нахватался начальных знаний, проникся духом, но быть врачом не захотел. Выбрал свое, хоть и смежное.

  – Ты один у них?

  – Один, братьев и сестер нет.

  Я посмотрела на него, немного поколебавшись с другим вопросом:

  – А почему ты в пограничниках? Благополучный же, как ни посмотри... или это из-за сердца?

  Юрген не показался задетым, и никакая тень на лицо не набежала. Наоборот:

  – Сейчас я здоров. Родился с пороком, ждали шанса, что в подростковом возрасте, когда бурный рост и перестройка организма пойдет, дырка в перегородке сама затянется. А она расширилась. В двенадцать лет лег на операцию, заштопали, и с тех пор все нормально. Я в пограничники из-за друга попал. Как раз в клинике в то время с одним пацаном в палате лежали, сдружились. Хороший был человек, настоящий, за жизнь. Только болячек у него больше было, не все операбельны, и он умер через пять лет. Семнадцать не успело исполниться. Лучшего друга потерял. Вот и проснулась чуйка на границу, стал тем, кто есть сейчас.

  – Как его звали?

  -Бэзил. Васька, если по-настоящему.

  Юноша, умерший несколько лет назад, которого я не знала, вдруг всколыхнул общую печаль и присоединился к призракам моего дедушки и сына. Из-за имени. Я замолчала, не спрашивая и не выражая сочувствия на словах, но ощущая его. Юрген подал голос:

  – Ты весь день на ногах? Пойдем до кафе.

  – Пойдем.

  Не все сразу. Перемены уже случились, но сесть за столик не смогла. По той же причине, что и прежде – не ушла дальше порога, почувствовав тяжесть от общей атмосферы помещения, где не было места мне. Рано веселиться. Рано слушать музыку и чужой смех людей за соседними столиками. Юрген обернулся, едва потерял мягкий прицеп моей руки, а я виновато замотала головой. Шепнула:

  – Давай лучше ты возьмешь что-нибудь, а я на улице подожду. И еще погуляем.

  – Хорошо. Что ты хочешь?

  – Все равно.

  Через несколько минут он сбежал со ступеней кафе с двумя бумажными пакетами:

  – Выберем самую удаленную лавочку в сквере и посидим там. Я кофе в термос попросил налить, – он чуть развернулся, движением обозначая, что тот в рюкзаке, – а на перекус сладкого набрал... Идем?

  Юрген тоже испытывал, как и я, едва уловимые, но робость и волнение первого свидания. Говорили о деле, поговорили о личном. Вчера он в любви признавался, не удерживая ни ласковых слов, ни чувств... а все равно сегодня, в эти минуты, я взаимно видела в нем звонкую наивную радость. Сама ее касание на себе ощущала. Увиделись. Гуляем. Сидим бок о бок и по очереди пьем кофе из термоса в прикуску к пирожному. У него бисквитное, а я выбрала ореховый эклер.

  Обед давно исчез, пустой желудок начал урчать, но я сидела и делала вид, что это не у меня, и я ничего не слышу. Горячий напиток приходилось тянуть по чуть-чуть, чтобы не обжечь язык и небо. Пакеты стояли на коленях, и свой набор растаял быстрее, чем у Юргена.

  – Наелась, спасибо, – отказалась от его еще не тронутых суфле и отмахнулась от термоса. – Я все.

  – Ты не мерзнешь? Я зануда, но ты не слишком тепло одета, еще и без шарфа. Сегодня погода терпит, но завтра может быть уже слишком холодно...

  – Только не покупай мне одежду, пожалуйста.

  – Не буду.

  У меня не было упрека, а у него не слышалось обиды. Мне захотелось объяснить причину, и я продолжила:

  – Не могу я пока поменять пальто. Честно пробовала померить другое, и чуть не взвыла. Накупила сегодня нового по мелочи и про запас, а эту одежду не могу. Шкура, а не пальто, так сразу не скинуть. Не хочу.

  – А свитер под него? – Юрген понял меня, и не иронизировал. – Ты сильно похудела, тебе под низ можно надеть толстое и теплое, застегнешься свободно.

  – Как вариант.

  Прикосновение

  Возвращались домой в девятом часу, пешком. По пути зашли в продуктовый, где Юрген дважды пытался выспросить – что я хочу на ужин, но я раз пожала плечами, второй, и он отстал. Набрал в рюкзак еды и поднялись домой. Впервые пришли вместе.

  – А куда можно пока вещи сложить?

  Разувшись и скинув верхнее в прихожей, я застряла посреди комнаты, а Юрген закрутился – включая свет, закидывая на кухонный стул рюкзак, выдвигая пару верхних ящиков комода. Пустые, если не считать сложенного синего платья.

  – Пока так, а позже расширимся, как решишь, что хочешь сюда из мебели.

  – А почему ты меня тогда в свое переодел? А не в это?

  – Не знаю. Ближе, наверное.

  Я разложила обновки, взяла платье и переоделась в комнате, а не в ванной. Вместо тапок для тепла надела шерстяные гольфы, закатав их до середины икры. Юрген уличное скинул тоже без стеснения, сменил на легкие штаны и футболку. В квартире отопление хорошее, грело достаточно.

  – Ты не туда?

  Он кивнул головой в сторону моего кресла в закутке, когда увидел, что я подвинула стул и села рядом за кухонную стойку.

  – Сейчас нет. Ты меня от большой комнаты отгораживаешь, да и в целом – привыкаю немного. Но не разбирай пока, я, если тебя нет, там лучше сидеть буду.

  – И не собирался.

  Из всего на столе, выбрала хлеб и молоко. Булка небольшая, хрустящая, только из пекарни, – не стала нарезать, а так и кусала, уверенная, что съем всю. Молоко из пол-литровой бутылочки пила из горлышка. Было вкусно. Даже лучше, чем сладкие пирожные. К такому ужину приплелась и память о том, как в детстве с дедушкой ходили в магазин и он всегда брал мне черный хлеб и ряженку. Сам считал, что прием пищи должен проходить в одно и тоже время, как положено – за столом, и полноценная еда, а не кусочничество. Но мне позволял. Открывал картонный пакет, разворачивал бумагу с хлебом, и ворчал по-доброму, когда я от жадности и вкуса набивала полный рот и раздувала щеки: «Да, ты хомяк, а не эльф! Безобразница маленькая!».

  Юрген заварил чай себе в кружку и в вымытый термос, собрал бутербродов на завтра, приготовив так, чтобы утром закинуть в рюкзак и бежать. Вернулся на свое место и закрутил в руках новую банку растворимого кофе.

  – О чем задумался?

  – Что ты больше любишь пить – чай или кофе?

  – Пустой кипяток. Но это недавно, а так – чай.

  – Тебе понравился вечер?

  – Понравился.

  – Кофе на лавке, хлеб на ужин, километры пешком?

  Он сидел рядом, и я качнулась, легко ударив своим плечом его плечо:

  – А что не так?

  – Хочу тебе угодить и порадовать. Хочу, чтобы тебе рядом со мной хорошо было. Хочу услышать твое «хочу», если догадаться не получится.

  -Лучше и быть не может, Юр. Вот как получается, так и идеально. И догадываться не нужно – не смогла зайти в кафе, так и сказала. Ты же взаимно скажешь мне, если вдруг, что тебе по душе, а что нет?

  – Скажу.

  – Юр... а можно спросить? О личном.

  – Конечно.

  – Где у тебя импульс откликается?

  Юрген удивленно приподнял брови. Не совсем об этом ожидал вопрос, и судя по общему выражению лица, не думал, что это может быть неизвестно.

  – Разве не у всех?..

  – Покажи где.

  Он приложил ладонь к левой стороне груди:

  – От сердца, откуда же еще? Это же вызов.

  – Никогда ни с кем не говорил, не обсуждал, не слышал – как у других?

  – Трудно представить, что можно взять и начать выяснять, откуда у людей идет желание, или жажда, или... не знаю. Одновременно интимное и простое, как физиология.

  – А у меня в солнечном сплетении. Староста говорит, что у всех прочих, насколько знает, – здесь.

  Чуть задев кромку футболки, я положила пальцы на яремную ямку у Юргена, и опять ощутил разницу температур.

  – Я ледяная или ты аномальный?

  – Я аномальный. С рождения вечные тридцать семь и два, редко, но так бывает. Хочешь сказать, что мы выбились из общего ряда пограничников? Все, кто на сбои вылетел – тоже?

  – Катарину еще не спрашивала. А Германа как раз собираюсь спросить об этом же.

  – Лучше я сам спрошу. Мы вроде как друзья, а тебя он не знает...

  Руку он так сразу не отпустил, прижал своей, ловя и задерживая тот момент, что я к нему прикоснулась. Да, вслух не спросишь у человека, откуда идет желание или жажда... а почувствовать можно. Юрген ни слова об этом не произнес, а глубина дыхания изменилась. И меня задела. Что-то значимое было в том, что я первая взяла и тронула его таким чувственным жестом – кончиками пальцев к шее. Не на себе показала, а на его теле.

  По инерции разговор еще ушел на несколько фраз, а после Юрген взял и поцеловал меня.

  Катарина

  – Все еще нездоровится?

  – Нет, почему вы так решили?

  – Румянец у тебя, Ирис, прямо лихорадкой горит. Не температуришь?

  Староста позволил себе проявить заботу, приложил ладонь ко лбу, помычал, опять предложил чай с медом или настойки.

  – Душно немного.

  – Душно? Сейчас форточку приоткрою.

  Не в воздухе было дело, а в том, что я никак не могла вырваться мыслями из вчерашнего вечера. Позднего вечера.

  Не любила я Юргена, не сходила по нему с ума. Нравился, был приятен и привлекателен, только-только разбудил притяжение. Далеко до страсти, далеко даже до полного телесного отклика на его ласку, и он меня нечуткостью не попрекал. Не зацикливался на том, чтобы услышать от меня хоть один лишний стон и не добивался всеми правдами и неправдами более сильного объятия. Юрген никак не показывал, что ему хочется равных чувств. Если бы он только знал, насколько правильно поступал! Давал свободу испытывать то, что испытываю – сколько могу, не заставлял притворяться, не обижался и не разочаровывался.

  Господи, но как же мне было стыдно за другое! Юрген и себе разрешал не врать в том, что чувствует. Он говорил, что хотел, касался где хотел, в любви признавался, – никакой осторожности. В постели страха спугнуть меня, как дикого зверя, не существовало. Юрген был ласков, но вместе с тем так откровенен, что я не могла избавиться от смущения даже сейчас – когда наступил другой день. Сердце кидало в трепет от осознания – вот, как он меня любит, вот, сколько я могу подарить наслаждения мужчине, даже такая. И было стыдно за свою жажду – слушать. «Мало! Еще! Говори!» – у меня сердце об этом вопило и чаще билось не от поцелуя в губы, а от услышанного «любимая», «милая», «мой мотылек». И в мыслях не отпускало, жгло душу присвоенным счастьем.

  У старосты я договорилась встретиться с Катариной – ей здесь нужно было листки сдать, и она с утра прислала четыре сообщения подряд: «Куда пропала?», «Где задания?», «Мне уже некуда себя деть!», «Еще болеешь?», и я в ответ отзвонилась.

  Хозяин дома разговорами не отвлекал, обсуждал что-то с супругой по домашним делам. Силой воли я заставила голову переключиться на другое. Сидела на кухне старосты, тянула чай с душицей и начинала беспокоиться, поглядывая на время – где эта Катарина, и почему она опаздывает уже на двадцать минут?

  Девушка появилась шумно, листы сдала быстро, от чая отказалась, но из вежливости посидела десять минут, – и чтобы я свою чашку допила, и чтобы не обидеть хозяина дома игнорированием.

  – Что у тебя, Конфетка? Подгорает, так хочу что-нибудь сделать! Куда бежим?

  Она не удержалась от горячего шепота, едва староста отлучился с кухни на минуту.

  – Вопрос у меня к тебе.

  – Какой?

  – Личный.

  – Мля... – Катарина аж откинулась на спинку стула, болезненно оскалившись. – Вот же Прынц урод. Или ты ему причинное место крутила, пока он не рассказал про меня все, что знает?

  Тут уже я скривилась:

  – Фу, нет. Меня твои тайны не волнуют. Кроме одной.

  – Ну?

  – Импульс у тебя где?

  – Да, подруга, да ты прямо в трусы за самым лакомым лезешь.

  – Давай по-другому. Большинство пограничников вызов в яремной ямке славливают. Из нас четверых, кто на сбои попал, отличия у двоих точно – у меня и у Юргена. Не хочешь посвящать в детали, подтверди, что не как у всех.

  – А Герман?

  – Еще не выяснила.

  – А если да, то что это значит?

  Серьезная Катарина мне нравилась больше. Ее лицо менялось, как маска в древнем театре, и можно было подумать, что их две – глупышка и вертихвостка, и та, что спасает людей от грани.

  – Я еще не знаю. Август не выходит на связь, а все вопросы к нему. Пока только собираю информацию.

  – Давай подосвиднькаемся с нашим папочкой, и на улице поговорим.

  Мы ушли, и по пути до остановки Катарина призналась:

  – В животе, справа. Место примерное, где печень близко, я там даже татушку сделала – маленькую пчелку. У меня сигнал как зуммер, жужжание. Приятное и тревожное одновременно. Срываешься, бежишь, знаешь, что сейчас увидишь чужую жизнь в одном из самых острых моментов. И – хоп! Что-то делаешь или что-то говоришь...

  Она нарисовала в воздухе контрскольжение двух ладоней, будто два самолета едва разминулись по траектории.

  – Ты сейчас куда?

  – Никуда. Планов нет.

  – Тогда пошли со мной по магазинам? Ты, кстати, не долечилась что ли? Розовая, как клубничный леденец...

  Мне свитер нужен и я согласилась «по магазинам» без споров. Плохо только, что девушка выбирала торговые центры для прогулок, людные и шумные. Внутри я спасовала немного, пожалела о согласии. Старалась зайти в первый попавшийся отдел и взять любое, на что рука ляжет. А для нее покупки – отдельное развлечение, и упускать ни одной детали девушка не хотела.

  – Какой блеклый свитер, Ирис, и большой по размеру. Не дури! – Отобрала, стала перебирать вешалки. – Если вкуса нет, не лезь. Мне доверься.

  – Не буду я мерить. Видно же, что влезу.

  – Не умеешь ты жизни радоваться, моль... От кого сообщение?

  – От Роберта Тамма.

  Как раз в этот момент аномофон дал сигнал и я отвлеклась на экран. Вопрос бесцеремонный, но я не стала делать замечание, а ответила просто. Он прислал фотографии, которые я просила.

  – Ммм... Викинг, как есть! Спроси его – женат он или нет в конце концов? Если свободен, так я счастья попытаю.

  После этой фразы девушка внезапно оставила вешалки и настороженно посмотрела в глаза. Улыбнулась поджатыми губами, покраснела и шепнула:

  – Посмотри на того мальчика, консультанта в мужском отделе. Хорош, скажи? И руки красивые, я сразу представила, как его лапищи по моему нежному телу скользят. – Катарина свободной рукой, чуть касаясь одежды, провела по себе от груди до живота, демонстрируя мне наглядно свои мечтания.

  – Серьезно?

  В молодом человеке не было ничего особенного. Явное вранье, даже при моей скудной чувственности я понимала, что о таких парнях не фантазируют. Катарина стала смеяться:

  – Тебя дразнить – одно удовольствие! Прынц с тобой не закиснет, скромница ты наша? Расскажи, что для него делаешь? Или бревном лежишь – ножки врозь, а ручки по швам?

  Ей не нужен ответ. Катарина кайфовала от того, что заводила такой разговор, выбирая скользкую постельную тему. Эпатировала, издевалась, пытливо смотрела на реакцию. Ну, зачем?

  – Ты прекрасна и отвратительна одновременно.

  – Я знаю. Ну, поделись! В кои-то веки у меня подружка завелась, а такая молчунья... – Я не ответила, и она фыркнула: – Плесень. Ты тоже отвратительна, ханжа и монашка. Ладно, выбирай свой свитер и жди здесь. Я в отдел сгоняю, где перчатки брала, он как раз в этом же центре.

  Вернулась девушка быстро. Когда я оплатила свою покупку и мы вышли, она протянула пакет:

  – Дарю!

  Внутри лежали голубые перчатки и осенний шарф того же оттенка. Дорогие, из натуральной тонкой шерсти и вставками эко-кожи. На запястьях перчаток капельками блестели жемчужные пуговки.

  – Зачем потратилась? Ты же говорила, что между трусами и колготками иногда выбираешь, так на все денег нет...

  – Да дура я, вот... Не наденешь, – обижусь вусмерть! Болтаю много, лезу во все дырки, обидеть могу. Но на самом деле я хорошая, правда.

  – Спасибо.

  – С ладошкой угадала размер? Надевай немедленно! Я хочу посмотреть. Нарочно подобрала, чтобы ты как цветок ириса была, и в серые глаза отражение бросало. Яркой надо быть, сочной. Мир это такой огромный таз говна, и не надо добавлять туда свою ложку!

   Когда я выполнила просьбу, кивнула удовлетворенно. Прямо на мне, наклонившись к руке, перекусила пластиковые усики бирки, и также на шарфе.

  -Умаслила? Угодила?

  – Угодила.

  – Знаешь, Конфетка...

  Но девушка передумала и ничего дальше не сказала. А мне показалось, что именно сейчас она произнесет что-то важное. На минуту молчания Катарина впала в состояние одухотворенности и душевных чувств, задумавшись и глядя куда-то в сторону. А потом встрепенулась, прикусила кончик языка и сузила глаза:

  – А если бомжару Германа соблазнить? Денег у него нет, зато эмоций будет вагон. Уверена, что он до сих пор девственник, больной на голову. Стану его первой женщиной, огребу щенячьего обожания, старания и энергии. Будет мне приносить цветы с клумбы и морожено покупать.

  – А Викинг? Уже все?

  – От серьезного мужика будут серьезные требования, а отшельник на меня как на богиню смотреть будет. Тоже приятно. Давай тему сменим... я со всеми ходами уже закончила, по всем районам. Сейчас перешлю, а ты уже Августу скинешь.

  – Ты за меня всю работу сделала!

  – Я не конкурентка, можешь денег не переводить. Мне легко, я все просто супер чувствую по ним – где какие, моя тема. Ты знаешь, что их на весь город триста пятнадцать?

  – Нет.

  – А я их легко в голове держу. Визуально каждый легко представляю.

  Нет, я не переживала, что Катарина «отняла мой хлеб» и претендует на заработок. Наоборот, сейчас из-за Юргена, я меньше всего хотела думать об этом задании. И была очень рада, что девушка сделала его, освободив мою мутную голову для осмысления личных перемен. И если уж заниматься пограничными делами, то лучше потратить время на импульсы, на исчезнувших и загадочный «шаг на границу», который я «проспала», пока вытаскивала Нику.

  – Спасибо.

  Хотела добавить «мне все равно на деньги», но решила, что лучше Катарине ничего не доказывать. Пусть думает, как хочет, а я чуть позже переведу ей все, что прислал Август, – заслуженно.

  Мой пограничник

  Мы договорились с Юргеном встретиться в его «окно» между работой и пограничным дежурством в южном районе. Час мы могли погулять, поговорить, провести время вместе, а после – он должен был до шести утра курсировать в театральном парке, – место удобно тем, что рядом целых три хода, есть где посидеть, есть общественные кабинки туалета и до десяти работал киоск «Улитка» с выпечкой и напитками.

  Когда вышла с монорельса, уже огляделась – до встречи десять минут, и Юрген мог прибыть раньше, как и я: выйти с другого маршрута, стоять на перекрестке, я бы тогда его догнала и к «Улитке» дошагали бы вместе. Но нет – не увидела. Сама встала на светофор, на пешеходке, готовясь перейти улицу и зайти в ворота парка. За время ожидания подкатил еще один маршрут, новые приезжие, и я вгляделась в выходящих. Опять нет, но...

  Мелькнуло знакомое лицо. Ноги уже унесли на другую сторону, а мысль с опозданием начала перебирать варианты – кто это и откуда знаю парня? Молодой человек, с характерным прищуром и прямыми русыми волосами. Стрижен по-славянски, глаза голубые, брови светлые, чуть выше меня по росту. Я отошла в сторону, задержавшись у дороги и стала выглядывать знакомого незнакомца издалека. Нашла. Парень никуда не шел, а был в стороне от толпы, у газетного киоска, стоял и точно также смотрел на меня. Не сильно большое расстояние, – можно различить, что не в мою сторону, а именно на меня.

  Проехал монорельс, несколько вагонов на секунды скрыли его. И тогда я вспомнила – пограничник. Мой личный, тот, что сказал: «На сообщение ответь», втянул внутрь остановки, а потом коснулся руки, возвращая мне ощущение реальности. А он меня помнит, узнал?

  Едва преграда проехала и мы снова пересеклись взглядами, я приложила правую руку к груди, закрыла глаза и чуть склонила голову – в жесте глубокой благодарности за спасение. Он ответил тем же, с достоинством, с принятием моего «спасибо» и пониманием – как пограничник пограничника. Улыбнулся.

  И я задумалась – ведь нас люди не помнят. Мы можем повлиять на них своими словами и действиями, но они нас не «замечают» по-настоящему, и не остановят потом посреди улицы с вопросами: «А как ты в мою квартиру тогда попала? А как ты знала, что сказать? А ты кто вообще?!». Я не забыла о нем, потому что мы оба служим? Он знает, что я его коллега по призванию, только из другого района?

  Переходить дорогу не стала. Знакомиться с ним тоже. Если когда-нибудь увижу на общем собрании, не знаю – подойду ли, скажу ли «спасибо» вслух. Пока так.

  Юрген чуть-чуть опоздал, – минут на пять.

  Поцеловал коротко, как приблизился, приобнял за талию. Скромно, аккуратно, но ладони сразу не убрал – а скользнул, словно прощупывая:

  – Утеплилась? Под пальто тоже обновка?

  – Свитер купила, как договаривались, а шарф и перчатки Катарина подарила.

  – И как ты умудрилась с ней общий язык найти? Она же славится неприязнью ко всем женщинам как виду, про каждую слухи распускает, грязью поливает, стервит и не общается принципиально. Ее помойкой пограничницы и прозвали, не только ваши, но и с других районов.

  Я пожала плечами, и вдруг попросила:

  – Расскажи мне про «Красный лак» и год в «Пилигриме» – что ты про нее такого знаешь?

  – Нет. Тайна не моя, извини. Если тебе важно, спроси у самой Катарины.

  Я внимательно посмотрела в лицо Юргену, в его светло-карие ореховые глаза, и не увидела неуверенности в его «нет», и ни капли вины.

  – Ты меня что, на безотказность проверяешь?

  – Да.

  – Разочарована?

  – Наоборот. Я хотела услышать именно это.

  Юрген сделал несколько шагов в сторону, и увлек меня от павильона – под каштан, в сумерки парка, подальше от света и прохожих:

  – Что ты мне еще приготовила? Где моя арена испытаний, чтобы я заранее продумал стратегию?

  Попытка веселый тон переделать под строгий не удалась. Я во всем чувствовала, что он счастлив и воодушевлен. Юрген звенел, как струна, и резонировал в пространство своим счастьем.

  – Ничего я не приготовила. С языка сорвалось...

  – Ирис, я не смогу себе изменить даже тебе в угоду. Люблю тебя до безумия, но все-таки по-человечески, а не как фанатик.

  Опять меня окунуло в нескромное блаженство от слов. Он шепнул «Моя» и поцеловал.

  А если я его никогда не полюблю так, как он этого заслуживает? Не дорасту до взаимности такой же сильной, – что будет? Он примирится и продолжить со мной жить, зная, что сердцем так и не открылась, что любимым он так и не стал? Я не смогу. Сама уйду, не стану травить надежду и так будет честно. Только...

  Мне понравилось его «нет». Понравилось проявление характера, и Юрген стал на шаг ближе. Подкупала не его любовь, которая грела сердце, а он сам – будто разглядела черту и влюбилась в нее. Одну черточку из многих черт. Моя надежда окрылилась новым перышком – буду его любить. Даже если мир перевернется, и он остынет, я, кажется, буду его любить.

  – Есть хочешь?

  – Хочу.

  – Скажи еще раз.

  – Очень хочу!

  Из укрытия пришлось выходить. Я выбрала пирожков, выбрала стаканчик какао и маленький шоколадный батончик с помадной начинкой. Себе он набрал на свой вкус, и мы ушли на дальнюю лавочку к памятнику, чтобы не мешать никому и спокойно поговорить. Я спросила Юргена о работе, но он махнул рукой:

  – Все в штатном режиме. Просидел смену в процедурном, все скучно и просто. Весь внимание по пограничным делам, так что ты рассказывай. Как твой день?

  – Была у старосты, встречалась, как уже знаешь, с Катариной... у нее тоже сигнал не стандартный. Ты не успел у Германа спросить, не звонил ему?

  – Нет. Я лично спрошу, я же с ним дежурю. Хотел даже вас познакомить сегодня, но он ни в какую – застрял на остановке. Говорит, к шести ровно подойдет к первой аллее, а новые люди – в другой раз при всем уважении.

  – Так это Герман!? Светловолосый такой, стрижка под горшок, глаза голубые. Я его видела...

  – Он тоже о тебе заочно знает. Я однажды рассказал ему, что ты есть.

  – Я есть?

  – В смысле... – немного замялся Юрген. – Он не то чтобы мне закадычный друг. Герман нелюдим, малообщителен, мы больше обсуждаем какую-нибудь теорию из «кристалла», чем за жизнь разговариваем. У нас на том интерес и сошелся, оба фанаты цикла, ни одного нового романа не пропускаем. Но о тебе, о личном, я один раз сболтнул.

  Как интересно переплелись события. Мы связанная четверка, мы не просто так попали на сбои и я уверена, что и у Германа вызов ловится не в месте яремной ямки. Где конкретно – уже не важно, чтоб бы ни выяснил Юрген.

  – Передай ему мое «спасибо».

  – За что?

  – За то, что он самый настоящий друг. И тебе, и мне тоже.

  Забвение

  Приехав к общежитию, я зашла и остановилась, как и много раз до этого, у будки вахтера:

  – Здравствуйте...

  – Здравствуй, Рисочка. Куда пропала?

  Пропала не только я, но и жизнь, которую я придумала и люди, о которых я старалась помнить. С усилием в голове всплыли воспоминания, что у женщины проблемы с плечом, что она собиралась обязательно до настоящих морозов сходить к врачу с проблемой суставов. Об этом бы спросить, но я молча застряла у окошка, не зная – ответить нужно про жениха или про учебу, про родителей или работу? Ложь отмерла, как ненужная и высохшая часть, отвалилась от лица, словно маска без веревочек.