Текст книги "Мотылек и Ветер (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

  – Хочу знать больше. Уметь больше. Я не успела тебе рассказать, но сегодня на вызове случилось необычное – опоздала, упустила, но какой-то внутренней силой смогла откатить грань назад на минуту и вовремя выкрикнуть нужное слово. Это не спроста, Юрка. Я – могу. Но что именно, пока не знаю.

  – Ну, какого черта он вышел? Я еще не надышался.

  Со злостью и разочарованием бросил Юрген в сторону мужчины.

  – И я не надышалась. Но нужно идти.

  Улучив момент, как сосед по площадке ушел к свету, чтобы постучать к третьему соседу, мы протопали к двери и быстро зашли внутрь. Я плотно захлопнула ее и глянула на Юргена из-за плеча:

  – Может и не сработать. Держи меня за руку крепко. В прошлые разы сразу почувствовалось, как это внутреннее пространство изолировалось и... отделилось что ли. Есть, улавливаешь?

  – Нет.

  – Давай еще подождем. Если этот успеет вызвать полицию на подозрительное, то Тамм нас выручит. Или повезет, и у нас получится!

  – Ирис... Ирис!

  Он держал за руку. Но ощущение ладони Юргена растворилось, вместе с его тревожным, а потом совсем далеким выкриком имени. Я осталась одна в прихожей, и за дверью, едва я ее открыла, увидела темное и огромное пространство. Испугалась, словно у бездны встала, пока не различила – это все же помещение. Очень обширное и пустое, – зала с центральной несущей колонной и бетонными круглыми потолком и полом. Я шагнула – как муравей в скелет велосипедного колеса. Дизайн помещения намекал на это схожестью выпуклых полос на потолке, расходящихся от центра, как спицы.

  – Вереск!

  Дверь захлопнулась. Глаза окончательно привыкли к темноте и я поняла, что не так уж и мало света здесь. За окнами вечер. Тусклый и синий, но еще не ночь. А окна – это по всей окружности стеклянная стена, и двери в них тоже стеклянные.

  – Здесь есть кто-нибудь?!

  А если выйти с «кораблика» – где окажешься? Что, к примеру, вот это за задание – где находится или находилось когда-то? Шагнешь за пределы – и будет ли шанс выбраться?

  – Нашла время объявиться, ночь почти.

  – Здравствуйте, Юль. В этот раз я нарочно, искала вас.

  – Вопросы? – Немного меланхолично спросил мужчина и отошел от одной из стеклянных створок. – Задавай.

  – Вы хотите отсюда выбраться? Я могу вам в этом помочь? Если да, то что нужно для этого сделать?

  – Не то... не то ты спрашиваешь. Насмотрелась, наелась, немного уяснила. А спрашиваешь не то, что должна. А я даже не знаю, умно это или глупо. Ирис Шелест, ты отыскала своих пропавших?

  – Да. Они никуда не исчезли, как вы и говорили.

  Он поднял палец, улыбнулся и после опустил обе руки, создав пантомиму «гора с плеч», даже встряхнул ладонями, словно на самом деле нес что-то тяжелое и только сейчас отпустил.

  – «Юль Вереск, вы можете изменить мою жизнь?» – вот как должен был звучать первый твой вопрос. «Юль Вереск, вы можете изменить жизнь моего друга?». И третье: «Юль Вереск, вы можете спасти?..». У тебя есть, кого спасать, девочка?

  – Я знаю, что это невозможно.

  – Откуда?

  Выражение лица не рассмотреть – все, что могла видеть в скудном свете, это движение фигуры, читать реакции на слух, по голосу, и по различным моментам – шевелению плеч, повороту головы, или по тем-же рукам. Сейчас Юль Вереск с удивлением приподнял голову и смотрел в мою сторону. Шагов десять между нами он сократил вдвое, быстро подойдя ближе:

  – Откуда знаешь?

  – Знаю. Смерть не обратить, если она случилась.

  – Новое поколение нас превзойдет. Вы талантливей и сильнее, вам все так легко дается... – Вздохнул. – Желание вернуть мою любимую женщину, толкнуло меня в самый старый ход Сольцбура, я горел одним – исправить все в прошлом. У меня через много лет получилось, но не со своей жизнью и не с ее жизнью, а с чужими. С теми, кто сделал свое неверный выбор на грани, потому что ни один пограничник не пришел. А ты, почему-то, сразу поняла, что есть необратимые вещи...

  Мысль промелькнула и зацепила главное:

  – Новое поколение? Я и...

  – Вы – дети еще. И это самое горькое для меня, самое обидное. Я жизнь положил на то, чтобы научиться ходить на вызовы прошлого, которые по стечению обстоятельств были упущены. А ты, играючи, врываешься сюда, подкручиваешь вслепую шестеренки, двигаешь время как оно тебе нужно. Недавно получилось всего на минуту, верно? Я ощутил этот маленький сдвиг, это яростное желание «успеть вовремя». А знаешь, сколько попыток было у меня? Сколько душевных и физических сил отнимала каждая из них?

  – Я хочу вам помочь.

  – Спасибо за намерение, девочка. Но я тебе еще в прошлый раз говорил – мне рано уходить отсюда.

  – Как вы здесь выживаете?

  – Я здесь не живу. Я запрыгиваю на «кораблик», когда иду на вызов, или когда чувствую твое появление. Моя наследница, моя ученица, моя маленькая городская фея Ирис Шелест. А ты заметила, что я снова научился разговаривать? С третьего раза объясняюсь лучше, правда?

  – Правда.

  А удивление на то, что она назвал меня «наследница» не возникло. Этого быть не может, это иные люди с иными способностями, чем у пограничников. И одновременно с этим поняла, что подспудно догадывалась. Не открытие. А подтверждение смутным догадкам, о которых не задумывалась всерьез, чтобы примерить на себя такой «титул».

  Внезапно внутри меня дрогнуло. И ощущение не походило не прежнее – все в том же месте, в солнечном сплетении, а было не жжение или зов, а пульс. Глубинное, тектоническое, отзвук крошечного землетрясения.

  – Ага! – радостно воскликнул мужчина, совсем близко ко мне подскочив. – Это волна! Уже улавливаешь, уже предчувствуешь, молодец! А теперь сосредоточься и попытайся стать сильнее ее. Перепрыгни, чтобы не снесло. Перебори. Давай!

  – Юль, а остальные – это мои якоря? Это тоже наследники, да? Ката...

  – Не о том думаешь!

  – Можно быть и пограничником и наследником одновременно?

  – Ирис! – Мужчина развернул и подтолкнул к двери из которой я вышла. – Не дай себя накрыть. Докажи, как уже доказала в другом, что ты талантлива. Что ты способнее меня и тебя не зашвырнет на месяцы в будущее. Ну?

  – Сейчас...

  А как это делается? Мысленно прокручивать команду – глупо, я это понимала. Но внезапность, спешка, растерянность – мешали понять не головой, а внутренним своим радаром, что я должна сейчас сделать? Представить себе оставленного в квартире Юргена? Ощутить себя снова там, словно и секунды не прошло, и я никуда не уходила? Моя ладонь в его ладони...

  – Не получается... не получается!

  Юль не уловил от меня нужного и видел больше. Зашикал прямо на ухо, не стесняясь ухватить меня одной рукой за талию, другой за локоть, встав очень близко – как будто я сейчас собиралась падать, а ему нужно удержать, дать опору.

  – Вы связаны сильнее, чем были мы. Зацепись, давай!

  – Как?

  – И обещай молчать. Вы еще дети, вы неразумные дети, играющие своими возможностями и даже не замечающие этого... Время лечит! Но пока – молчи. Готова?

  – Нет... Да! Наверное, да!

  Волна подошла. Все равно не понимая, что же я делаю, я открыла дверь, а Юль вместо поддержки вдруг с силой толкнул – выпихнул меня вон с «кораблика», и порог я перелетела, а не перешагнула.

  Друг

  Я не потеряла сознание. Ударилась боком, спиной, снова боком, пока катилась вниз по неровностям, а потом перешибло дыхание от приземления на спину, и с минуту лежала не шевелясь. Кольцо боли отпустило ребра, голова перестала звенеть. Я осторожно двинула руками, а потом ногами, прислушиваясь – расшиблась? Сломала что-то, нет?

  Запахи земли, листвы и льдистой влаги. Далекое освещение помогло различить на фоне ночного неба склон, опору моста и его «крышу» под которую меня выкатило от падения. И заброшенная будка белела с черным пятнышком дверного проема, – ход. Где я?

  Тут все заброшено – асфальт дороги под мостом раскрошен и зарос кустарником, сверху не слышится звуков, нет освещения, как на магистралях. Со скрипом мысль выдала вариант – Яблоневый овраг – район Сольцбурга на другой стороне реки. Самый маленький, самый дальний, самый неблагополучный. Аппендикс на четыре параллельных улицы и пятьдесят домов. Заброшенный автомобильный мост – единственная достопримечательность Яблоневого.

  -Боже мой, нет...

  Поднялась, отряхнулась, покрутилась аккуратно, полезла в сумку, и с ужасом увидела, что анимофон разбит. Он включился от боковой кнопки, осветив экран одним нижним углом – все остальное черные трещины поверхности. Одно успокоило, – два часа ночи следующего дня. Не зашвырнуло меня по времени никуда, а из прочих проблем я выберусь! Представляю, на каких нервах сейчас Юрген...

  Идти нужно в сторону света – дома там. Только первый же шаг заставил остановиться и передумать. Я услышала смех. Неприятный, опасный – сразу в два или три голоса. Пьяная компания, или сидели недалеко, или шли мимо вне зоны видимости, и их не смущал ни холод ночи, ни время. Высовываться я не стала, наоборот, развернулась и ушла под мост глубже, в темноту. Надеясь только на одно, – компания не идет сюда же, чтобы развести костер в любимом местечке и пошвырять бутылки о бетонную опору.

  Попыталась оживить анимо. Держала в руке, как умирающую птичку, боясь сделать неосторожное движение и окончательно его добить. Перчатки спрятала в сумку, пальцы отогрела во рту – касаться сенсорного экрана нужно очень точно, шанс, что сработает – один. Уголок показывал дату и время, зеленый значок вызова и срединный значок меню. Но и он уже заплыл серыми точками. Я коснулась «вызова». Уголок стал синим. Значит, что открылся список последних набранных, только я не вижу их – все сверху, все за «слепой зоной» поломки.

  – Только бы была сеть, только бы хватило заряда...

  Еще раз коснулась «вызов» – и должен был пойти звонок последнему набранному абоненту. Юргену. Динамик умер. Ни гудков, ни слов не услышала. Уголок стал белым, и я поднесла анимофон прямо к губам:

  – Яблоневый, у моста, анимо разбила! Тебя не слышно, надеюсь, что слышно меня. Юрка, я в Яблоневом, у моста, анимо...

  И все. Устройство отключилось, превратившись в бесполезный тонкий прямоугольник. Боковая кнопка не реанимировала, касание не битого угла пальцами, тоже. Если микрофон не работал, то Юрген ничего не услышал. Нужно рассчитывать и на такой вариант, и думать над тем, куда спрятаться до утра, чтобы не замерзнуть и продержаться.

  Выходить «к людям» ночью – здесь могло значить, – дать приглашение к насилию...

  – В будку забраться, обратно... придет помощь, услышу.

  Успокоившись и почувствовав себя более-менее в безопасности, стала думать о случившемся, – о разговоре, о новых признаках своего «наследия». И я – не одна.

  Осадок от незавершенности был точно такой же, как после давнего разговора с Августом, и не очень давнего со старостами. Хотелось еще что-то узнать и прояснить. Хотелось завершающего слова, которое расставило бы все на свои места окончательно. Я столько узнала! А вопросы остались. Но сейчас не могла сформулировать – что за вопросы?

  Я могла только прочувствовать разницу – между тем, как раньше воспринимала наследников, и как сейчас. Небожители, недосягаемые и сильные, некто, обитающий на вершине нашей пограничной службы. А теперь выходит – я, Юрген, наши друзья – Катарина и Герман, тоже они? Нет, мы простые и обычные, мы не делаем ничего особенного сверх служения, и мы не сильные. Так, может, в этом и проявляется «новое поколение»?..

  Силуэт человека мелькнул и пропал. И это был не Юрген – его фигуру узнала бы за доли секунды, что увидела. В саму будку я решила не заходить, пока совсем критично не замерзну, потому что она же могла стать и ловушкой, – коробочкой без выхода. Стояла за стеной, прячась от редких порывов ветра. Надеясь, что не видно меня, замерла совсем, прислушиваясь.

  Он шел сюда, к мосту. По верху склона. Это был не Юрген еще потому, что времени слишком мало прошло от звонка – минут двадцать или пятнадцать. Ни на какой машине не домчаться.

  – Ирис, эй, ты внизу?

  Не фонарик, а сам экранчик загорелся подсветкой. И то, опущен вниз, чтобы не сигнализировать о местонахождении посторонним. Вышла к незнакомцу и тут же обрадованно признала:

  – Герман!

  Конечно, он жил в Яблоневом!

  – Целая?

  Мазнул светом по ногам, рукам, поднял до головы, отвернув чуть в сторону, чтобы не слепить в глаза.

  – Да, целая. Тебя Юрген вызвал?

  – Да, я же здешний. Погоди. – Набрал, поднес анимо к уху: – Все, друг, отставить панику. Нашлась живая и здоровая, идем домой. Сам не звони, я маякну уже из квартиры.

  И сбросил.

  – Спасибо, Герман. Меня из той будки выкинуло.

  – Руку давай и держись хорошо. Немного в обход пойдем, путь тернистый и долгий, но не такой опасный на счет людей.

  Добирались через тихий лесок, через короткое поле и пустырь заброшенной стройки с полузасыпанным котлованом и торчащими сваями, обходя весь Яблоневый по периметру, а не насквозь. И на улицу вышли, пролавировав между свалкой с контейнерами и свалкой просто кучей. Здесь все, похоже, так, – даже цивилизация регулярного коммунального обслуживания не добирается. Никто по пути не попался, не пристал – без приключений обошлось. Один звук на спящий район – сигнал разблокировки подъездного замка с ключа Германа. И такой же, как входили в квартиру.

  – Гостей не бывает, за бардак не ругай.

  Если бы я увидела эту квартирку отдельно, без знании о хозяине, решила бы – живет пожилой. Все древнее, разнородное, и с тем налетом стариковости на каждом предмете: – от полов и коврика, до стен и обувной лавочки. Сырость плохо отапливаемого дома. Запахи плесени и ржавчины, несвежесть воздуха, пыль, и едва уловимый – запах лекарств.

  – Ты один живешь, никого не разбудим?

  – Да, можешь не шептать. Лучше не разувайся и не раздевайся. Полы грязные, а без пальто замерзнешь. Батареи едва теплые, а ветер, как на зло, восточный – с окон сифонит. Сейчас чайник поставлю.

  – А руки помыть можно и вообще, умыться?

  Герман кивнул, но бросил «погоди», и принес мне маленькое полотенце:

  – Чистое.

  В ванне подвальные ароматы слышались ярче всего. Дом почти под снос, коммуникацию здесь никто не менял десятилетиями. Открыла воду, и еще ждала, пока стечет до более-менее чистой.

  – Не боись, в чай фильтрованная пойдет.

  Он и сам ходил в обуви, а куртку только расстегнул, чтобы не сковывала. Говорить он мог и из коридора, и из комнаты, и из кухни – все такое маленькое и тесное, что слышно везде, – три шага туда, три в сторону, и уже всюду стены.

  – Все норм... Да, заткнись ты про «должника», а друзья на что? Даже если без этого, пограничное братство никто не отменял. Давай, ждем... – Я появилась в кухне, а он только отключился. – Юрген болтун.

  – Стесняешься благодарности? Знакомо, тоже такая. И все равно скажу тебе спасибо, и за сегодня и за то, что от грани оттащил тогда.

  Мы замолчали. Он, похоже, на самом деле от неуютности быть героем, а я от понимания – Герман как мой пограничник, всю историю знает. Сам вызов его погрузил, открыв личность, имя, все, что привело на ту остановку и истоки желания шагнуть под монорельс. Если раньше не было ничего ужасней, чем выдать боль и знать, что кто-то знает. То теперь... Все черное словно делится, делится, делится, отнимается у меня разыми частями, от маленьких до больших, и очищается. Вот и еще один человек знает, что на этом свете несколько часов жил мой маленький Василек.

  – Особый случай... никогда в жизни не думал, что попаду на такой вызов, где будет не посторонний и незнакомый человек, а ты, тайная любовь Юргена. Мы, знаешь, не шибко откровенничали, не в характере. Дежурить на пару хорошо, «кристалл» обсуждать... Его в начале года прорвало, когда ты там, где-то в больнице лежала, а он как без кожи ходил. Клубок из боли, тревоги и ожидания. Ну, я и спросил... А про грань, что в октябре случилась, он знает?

  – Знает. Только не знает, что она на смерть была, и что ты помог.

  – И не признавайся, пожалуйста! – Герман воскликнул, и даже руки вскинул: – Иначе этот идиот доконает меня с благодарностью. Терпеть это не могу, хоть на стенку лезь.

  – Ты поэтому сам ничего ему не сказал?

  – Да, но не только. Кстати, может, ты и поможешь разгадать загадку? Садись пока. Сюда, а не к окну. Я сейчас...

  Втиснулась между столом и холодильником на железный табурет с пластиковой сидушкой. Сжала плечи, неловко сведя руки на коленках, не найдя места даже локтем расположиться на кухонном столике. Он весь в коробках, банках, – запасы не вмещались на двух полочках кухни. Герман складировал крупы и макароны здесь, не заморачиваясь с уютом и удобством.

  Вернулся с бумажкой в руках, и прежде чем показать ее, схватился за затылок и разлохматил волосы. Они у него так забавно рассыпались прядями, как пшеничные стебельки в потревоженном снопе, и остались в хаосе, как разворошенное гнездо.

  – Что, вызов?

  Я вспомнила – Герман ловит его затылком.

  – Нет, мы же дома. Так, головная боль стрельнула, бывает иногда. Секунд на пять. Все норм... Ты в курсе же, что я не любитель собраний? Люди напрягают, в Сольцбург лишний раз через силу катаюсь, у меня свои заскоки на этот счет, и я обычно листы через Юргена отдаю. А этот никак. Себе оставил и до сих пор храню.

  Улица, название остановки, имя – мое...

  – А какая же ты Шелест, если твоя фамилия – Соль? На тот момент я не знал даже о том, что он решился с тобой заговорить. А тут внезапно «Ирис Шелест». Когда ты женой его стать успела?

  Не выдержала и улыбнулась:

  – Нет здесь загадки. Еще не успела, но обязательно стану. В моей службе, помимо стандартной и привычной «магии» начались интересные заскоки со временем, и блокнот тебе выдал будущую фамилию.

  Он вскинул свои светлы брови, секунду вникал в то, что услышал, а потом засмеялся. Заразительно так, как мальчишка, и даже сел на второй табурет, чтобы не растрясти равновесие от смеха. Сказал тонким голосом:

  – То есть, Юрген только раскачивается на предложение руки и сердца, не знаю, сомневается там, когда лучше момент выбрать, и прочая фигня, а ты уже давно за ним замужем?

  Пожала плечами:

  – «Давно» или «не скоро», но «уже» точно. У Судьбы свой почерк, и это ее истина: я и Юрка есть и будем вместе.

  – Секрет сохраню. Пусть еще помучается... Рад за вас, Шелесты.

  Что-то в нас совпадало, еще недавнее, и начавшее забываться – чайник на литр на старой конфорке, теснота «коробки» жилья, безразличие к еде и вкусам. Герман достал чистую чашку, наполнил ее кипятком и долго искал – где у него завалялся чай. Даже в холодильнике проверил. А я успела увидеть при этом ковшик со старой гречневой кашей, и пяток яиц в тарелке. Больше ничего, пустые полки. Извинился за отсутствие сахара и печенья. Чай не нашел, но откопал два пакетика с растворимым порошком кофе «три в одном». Как все знакомо.

  Еще минуту назад он легко смеялся. Так это подделка? Маскировка, а все остальные признаки жизни выдают депрессию? Или парень настолько нищий, на сколько это возможно при жилье, но на грани бездомного? Скудная еда, все марки макарон и круп, судя по упаковкам, самые дешевые из возможных. Никаких свежих продуктов, изысков. Посмотрела украдкой на анимофон, который тот оставил на подоконнике кухни, – простой. Не разбиралась в моделях, и только на вскидку могла определить. Его анимо дорого не выглядел.

  И еще одно – одиночество. Лежала на всем печать отшельника, каким он и был, судя по рассказам. Семьи не было, девушки не было, друзей тоже. Один Юрген умудрился попасть в круг тех, с кем Герман мог общаться, и за последнее время даже стал считать другом. «Круг» – громко сказано, там больше и никого. А если он – одиночка, то почему не попал под перемены и не исчез вместе с четверкой пограничников? Этот итог – единственно верный в его жизни, и никаких переломных моментов в прошлом не случалось?

  – Разглядываешь? Какой есть дом, такой есть...

  – Побывал бы в моей комнатке в общаге, решил бы, что близнецы. Меньше месяца назад я пила пустой кипяток, грела о чашку руки, как сейчас, и пряталась ото всех на свете. Беру свое пальто в свидетели, посмотри – оно не даст соврать.

  – Так это его так жизнь потрепала? А я думал, что под мостом ползала, доведя одежку до плачевного состояния... Ха-ха. Да не, Ирис, я не обижаюсь, что ты так вокруг пялишься, не в упрек. Ты не из тех, кто ткнет мордой в убожество, я знаю. Это мой загон – не привык, что в доме гости, нервничаю. Если по стенам и потолку забегаю, не пугайся, это я пятый угол искать начну. Кукуха у меня такая после травмы.

  – Так давай я в подъезде подожду?

  – С ума сошла? Сиди.

  И мы сидели. Герман попросил посмотреть мой анимофон и даже пытался что-то с ним сделать. Вскрыл, покопался, вынес вердикт, что лучше купить новый, чем менять экран и звуковую плату у этого. Брать сразу в корпусом попрочнее.

  Я пила свой кофе, смотрела на него, и не могла не радоваться от чувства причастности и дружбы. Не знала глубоко его жизни, но он уже один из моих якорей, с кем есть взаимная связь. Мне хотелось, чтобы и парень знал – он не один. Юрген ему не просто сослуживец, а друг. И я друг, и Катарина тоже станет другом. И все будет хорошо, мы нашлись, мы уже сцепились судьбой!

  «И мы вытащим тебя из этого оврага...».

  – Герман?

  – Да.

  – Есть что-то, чтобы ты назвал особенностью своих вызовов?

  Он поднял на меня глаза, в которых мелькнуло странное. Словно я знала о какой-то беде или боли, и все же нагло спросила о ней в лоб, и этот вопрос ковырнул душевную рану. Во взгляде был упрек «зачем ты так?». Но упрек мелькнул и исчез – Герман все же понимал, что я ни о чем знать не могу и вопрос прозвучал без умысла.

  – Есть. Так это для тебя Юрген пытался выяснить о моих вызовах? На последнем дежурстве подступался к теме, а прямо не говорил. Я иногда угораю с его тактичности. Плюшевый, как подушка.

  Да, Катарина тоже обо мне лестно не отзывалась...

  – Мне можешь сказать?

  – Тебе – могу. Меня кидает только на самоубийц.

  Окно на кухне было плотно завешено, и света от подъезжающей машины не заметили. Вскинулись уже на вызов анимо, а не дверной звонок. В квартиру к Герману, подозреваю, никаких домофонов и не проведено. Он не стал отвечать, сразу побежал вниз, на первый, и открыл.

  Знал, что целая, но все равно, Юрген, прежде объятий, тронул за локти, за плечи, за шею, а потом уже прижал к себе. Я охнула. Ушибы-то были, боками по камешкам немного прокатилась. Пальто и свитер смягчили, но чуть-чуть аукнулось. Он меня тут же отпустил:

  – Больно?

  – Нет, поскрипывает. Кувыркнулась в овраг, как из будки вылетела. Больше перепачкалась, чем шишек набила. Юрка, прости, что так получилось – промахнулась с концентрацией и вот, немного снесло во времени и увезло по пространству.

  – Главное, что в итоге все хорошо.

  – Ребят, я тут с вами двумя уже не помещусь. Квартира по швам разойдется. Забирай свою принцессу и езжайте домой. Три ночи, четвертый пошел. Я спать, вы спать, таксисту смену заканчивать.

  Юрка пожал Герману руку, и смог смолчать. На что тот обрадованно заулыбался:

  – Золотой человек, все понимаешь. Молодцы, оба рот на замок и валите уже к чертовой бабушке!

  По дороге обратно, все сорок минут пути на заднем сиденье такси, мы с Юргеном не разговаривали. Не к месту как-то. Он меня обнимал одной рукой, я полулежала на плече и чувствовала, как тот прижимается иногда щекой к виску и потом украдкой целует в волосы. Все, бедолаге, попадают моменты, когда голова грязная, а он все равно проявляет свои чувства, не брезгуя тем, что я пахну листвой и сыростью. Приеду, залезу в ванну, отогреюсь и вымоюсь. И если не вырубит нас обоих, расскажу Юргену все, что смогу рассказать. Умножив секреты. Мне нельзя говорить про Нику, нельзя говорить о фамилии Шелест, и теперь нельзя сказать ни ему, ни друзьям, – мы наследники.

  Катарина чувствует пространства и у нее есть зависимость – тяжесть вызова с заброшенностью хода. Герман оттаскивает людей от смерти, буквально удерживая на грани. Юрка – возвращает к жизни людей, которые не физически, а душой собирались себя похоронить.

  И меня вернул. Не на вызове, не на грани, а сам собой – стремительно, отчаянно и любя.

  Сжала его ладонь, прижалась еще теснее. Мне хотелось, чтобы он взаимно чувствовал – как мне нужен.

  Мелочи жизни

  Прошлые два дня у Юргена были отгулы среди недели, – долг за летние переработки. А сегодня уже рабочий и смена с утра. Вся ночь прошла без сна, – он меня осматривал, спрашивал – где вдруг что резко колет или тупая боль есть, помог с чисткой одежды, пока я принимала ванну, когда было пять утра – взялся готовить еду. Несостоявшийся ужин из овощей, мяса и риса. Я уговаривала и за руку тащила в постель: «Юрка, поспи, хоть пару часов поспи», но он отнекивался и уперто говорил: «Не засну! У меня воспаление мозга, я дерганый, буйный и слишком счастливый».

  Так и просидели до шести. За кухонной стойкой, потом в одном кресле, и я коротко пересказала встречу с наследником. Что однажды он шагнул и не вернулся, там застрял, но не хочет пока уходить. И что будут еще перемены.

  Юрген, как собрался на работу, так завернул с собой бутербродов, а термос не взял – мне оставил, чтобы у меня всегда было с собой горячее питье, если вдруг опять вынесет куда-то за пределы цивилизации. Достал из коробки с документами пластиковую карточку – доступ к счету как раз на случай поломок анимофона и невозможностью воспользоваться привычным сервисом оплаты:

  – Займись. Выбери из последних моделей – они и крепче, и заряд держится долго, и с сетью работают быстрее. Анимо возьмешь, не тяни с обувью, найди и купи, что нравится. Если на берцы согласна, то езжай на Волонтерскую двадцать два, там самый большой магазин в городе. – Поцеловал меня уже с порога. – Ложись и выспись сама. Я побежал.

  – Хорошо. Люблю тебя.

  На лице Юргена читалась усталость. Безумные получились отгулы – по событиям и по чувствам, и отдохнуть не удалось. Изможденный, но весь взбудораженный, он аж зарычал мне в ухо, когда торопливо и счастливо поцеловал и в щеку, и в шею:

  – И я тебя! Ложись спать, мотылек.

  Я и выспалась. Думала, что тоже – дерганая и буйная, но отключилась, едва голова коснулась подушки. Выбралась из квартиры только после полудня, и поставила себе задачу – съездить и все купить до того, как Юрген закончит смену. Не таскать его, если он вдруг вскинется вечером сопровождать меня, по магазинам, а успеть домой. Встретить его с горячим ужином, накормить досыта и заставить лечь спать прямо в шесть или семь. Чтобы восстановил силы.

  По ценам не рефлексировала. Купила и новый анимофон, и зимние берцы, и новый термос. Будет два – у каждого свой.

  Консультант в тех отделе помог сразу подключиться к хранилищу и перенести все данные и сохраненные пароли на новое устройство. Увидела пропущенный от Катарины и, отзвонившись, немного поболтала с ней про последние новости. У нее тоже случился новый сбой вчера, только Юрген успел дать знать быстрее. Страшно представить, если бы я убежала к Катарине, а он так и продолжал бы думать, что я бросаю его и всю свою жизнь...

  Сапоги сменила прямо в магазине, обулась в берцы. Непривычно почувствовала себя выше и даже мощнее из-за толстой рифленой подошвы и основательности всей конструкции. Стало казаться, что я не иду, а качусь, как трактор, по тротуару и не важно, что впереди – лужи, грязь, мелкие камушки. Можно не осторожничать и не обращать внимания на такие препятствия.

  Еды набрала много. И для готовки, и так, чтобы самой перехватить. Не стала заворачивать ни в кафе, ни в столовую, а набрала выпечки. Наелась хлеба, уничтожив пакет кунжутных булочек, цельнозерновой батон и половинку ржаного, а потом нашла место и для чая с сыром вприкуску.

  С Юргеном созвонились после пяти, когда я точно была уверена, что не побеспокою звонком в процессе какой-нибудь процедуры.

  – Ты едешь?

  – Еду.

  – Голодный?

  – Очень!

  – Через сколько будешь, чтобы я вовремя включила духовку?

  – Через полчаса.

  Простое счастье простой жизни. Мне хотелось танцевать, от того, что он придет уже через полчаса. Примет душ, переоденется, сядет за стойку рядом и будет есть то, что я для нас приготовила. И отдохнет. Дома, в тишине и покое восстановит силы. День не потревожил нас даже вызовами – ни я, ни Юрген по пути домой, не поймали ни одного сигнала. Пограничная служба нашла других.

  В пятницу днем я дежурила с Катариной, и большую часть времени мы провели в торговых центрах и в вагонах, катаясь на монорельсе, чтобы не мерзнуть в ветреную погоду на улице. Дважды убегала на вызов она, и я ее вылавливала где-то по середине между адресом и тем местом, где она меня оставила. И один раз она меня.

  Я подметила, что девушка стала немного другой. С одной стороны – все та же, но с другой – спокойнее, радушней, и снова без своего испарителя. На остановке не ответила грубостью невежливой тетке, которая отпихнула ее, чтобы первой прорваться в дверям вагона. Купила орехов и хрустела ими, вместо того, чтобы дышать химическими запахами. И даже внезапно разоткровенничалась и рассказала о детстве. О том, что ее отец умер рано, мать жила с отчимом, они не знали нужды, так как были богаты, и что она с отличием закончила целых восемь классов лингвистической школы. Немного хвасталась и немного жаловалась, что все равно была так несчастна, что сбежала из дома. Не смотря ни на деньги, ни на гарантированное благополучное будущее.

  Я когда слушала и вникала, немного думала и о Германе. Надо его вытаскивать, привлекать к нам. Судьба создала узор, в который вплела каждого – не только четверку наследников-пограничников, а еще Августа, Нику, Роберта Тамма... про него, Викинга, девушка ни словом не обмолвилась.

  Пальто

  В субботу утром мне в голову пришла одна идея, и прежде, чем ее озвучить, я посмотрела по сети – работает ли в выходные мастерская Гульнары Сатти. Бывшая «слониха», теперь шьет одежду – и почему бы не съездить именно к ней и не заказать пальто у нее? В субботу они работали, и верхняя одежда – в списке услуг:

  – Юрка, а если я не куплю новое пальто, а сошью на заказ?

  – Это долго. Ты прогноз смотрела, с понедельника конкретные заморозки, а с четверга снег. Календарная зима, считай, уже через две недели.

  – Мастерская и за срочные берется.

  – Если дней пять максимум, то я за такой вариант.

  После завтрака мы опять вернулись в постель, и просто валялись, никуда не торопясь. У меня планов не было, у Юргена только ночное дежурство с Германом, и он уедет в пять. Стащили две подушки с кресла, чтобы удобнее устроить спину, и полусидеть, а не лежать, поставили на пол рядом по кружке чая. Его – с его стороны, а моя – с моей. И бездельничали.