Текст книги "Мотылек и Ветер (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

  Катарина не комментировала ничего, а стояла вся собранная и со взглядом в глубины времени, впитывая и проникаясь познанием. И я так же. Но когда привыкла и будто бы «вынырнула», спросила шепотом вслух:

  – А как они прочувствую свои жизнь и смерть?

  – Кто?

  – Мы с тобой пространство и время, Ката, а Юрген и Герман – материя, жизнь и смерть. Ты еще не поняла, что мы четверо – новые наследники?

  – Мля... Я счастья хочу, а не призвания! Это очень круто, но я не подписывалась.

  Меня изумило, что подруга эту новость восприняла не с восторгом, а с досадой. И так просто, словно я ей сообщила о чем-то заурядном.

  – Нас никто и не спрашивал. Оно само. А тебе не удивительно, что это вдруг мы?

  – Ирис, меня Роберт любит. Само небо рухнуло и мир перевернулся, ничто не способно после этого поразить меня. Что я наследница – чепуха. Семечки. А вот то, что мы вместе – взрывает мозг. Я ни черта не понимаю – за что, почему так внезапно, почему так сразу серьезно и по-настоящему? И не важно! Ни что в мире не важно, даже это невероятное место и наш офигенный титул.

  – Даже Марта и Майя в своем преклонном возрасте оставались девчонками и вечно чесали языками, – послышалось от Августа. – Вы хоть о деле говорите? Еще к порогу пару шагов.

  Это странно со стороны. Вокруг практически ничего не видно, а взрослые люди играют в странную игру на незримом поле, пересекая границы и входя в аномальные зоны на аномальной земле. Если какой-нибудь несчастный прохожий станет свидетелем этого ритуала, то сбежит от ужаса – кто все эти собравшиеся у руин и что они делают? Кто-то стоит полукругом, – как Герман, Юрген и Роберт, на самом дальнем расстоянии от домика. Двое наследников близко к нему. А две девушки, на пятерых мужчин в компании, совершают странный танец медленных шагов.

  Последнее – это связь. Острое ощущение сердечной привязанности к людям, с кем свела судьба. В эту минуту я почувствовала не только самых сильных – Юргена, полыхающего рядом, как солнце, и Катарину, сиявшую своим открытым сердцем, но и опять – Германа, с тонкими, но крепкими нитями дружбы, и даже Роберта. Роберт вошел в круг из отстраненности, возможно, благодаря подруге. Возможно, потому что я стала катализатором его перемен, и помогла отойти в сторону той десятилетней девочке, чтобы она не мешала ему увидеть взрослую Катарину и согласиться с силой привязанности к ней. Он – тоже мой друг, от него тоже идут тонкие и крепкие связующие нити. А еще – дальше, едва заметные – Гуля, Сержик, даже Ирина Золт, с которой общались всего-ничего. Теплый отклик от заботливого старосты, отраженная, но искренняя и светлая любовь родителей Юргена.

  – Ты чего, Ката?

  – Я не выдержу... – Она стояла с полными слез глазами и пыталась их проморгать, чтобы не разреветься. – Я ведь была одна на всей это гребаной земле и подыхала от одиночества. Я не верила, что возможна другая жизнь – вне злобы и безответности. Настоящее, бесценное – не для меня, я не заслуживаю. Я проклята, обречена, я одиночка. Ирис, за что вдруг – он, они, ты? У меня сердце разорвется...

  – И у меня.

  – Отойдите, пока не опалило. С оголенной душой у источника стоять, можно и с ума сойти. – Юль Вереск спокойно приблизился и подтолкнул обратно. – Хватит. Уходите. Теперь не ваша очередь...

  Меня он тронул за руку, сжав покрепче, и с улыбкой в голосе произнес:

  – Ты все равно еще прибежишь на кораблики, я знаю. У нас еще много уроков, много познаний. Я тот кто там насовсем, а тебе еще здесь жить и жить, наследница...

  Герман и Юрген поняли что-то для себя. Я не знала, что, и не могла этого почувствовать, а лишь была свидетелем того, как оба стояли недалеко от пристройки, погруженные во что-то, что видели только они.

  Юль и Август ушли вместе – за дверь, к которой я бы добровольно не подошла ни за что, она вела в космос. А Роберт повез нас обратно... несколько первых минут в пути никто не разговаривал, но первой оттаяла Катарина и откровенно спросила: «Что открылось вам?».

  Герман не ответил совсем ничего, а Юрген сказал:

  – Трудно словами. Меня словно распластало по всей земле, как будто сердце расширилось от горизонта, до горизонта, как будто весь воздух – я. И высоко, и далеко, и в вечном движении... и всех своих близких я тоже почувствовал внутри, в пространстве города, в себе, в этом воздухе – и далеких и близких, и самых любимых, и только приязненных.

  – Ты Ветер, Юрген, – кивнула Катарина с пониманием. – Вот почему ты от горизонта до горизонта и в вечном движении. Ты воздух, ты жизнь. Судьба у тебя такая...

  Постель

  – Я не поняла, подруга, ты чего стоишь и нагло тому мужику улыбаешься?

  – Потому что я его знаю. Это один из пропавших на сбое, недавний совсем, и зовут его Марк Золт.

  Мы с Катариной ехали на монорельсе с пересадкой до дома. В субботний выходной я и Юрген пригласили в гости ее и Германа на чай, кофе, торт, и прочие радости вкусной еды, а, возможно, и вина – отметить все. Все события, все открытия, а заодно и прошедший день рождения.

  Марк стоял на средней площадке. Сначала ехал спокойно, а потом заозирался немного, вглядываясь в окна на разных сторонах вагона. Растерянно осмотрел пассажиров и поймал мой взгляд. Не поленился, прошел на заднюю площадку и с улыбкой сказал:

  – Здравствуйте, девушки. Столько лет не был в Сольцбурге, так все застроили, что я потерялся. Мне нужно добраться до улицы Весенней, это в южном районе. Подскажите, я доеду на этом номере?

  Одет он был опрятно, но не слишком со вкусом, на плече небольшая дорожная сумка, в руке выключенный анимо. Катарина на него и кивнула подбородком:

  – А навигатор, анимо сел что ли?

  – Увы.

  – Нет, вам нужно с пересадкой. Держитесь нас, мы проводим, как раз нужно почти туда же.

  – Замечательно! На Весенней 22а есть парикмахерская, знаете?

  – Да вы что, туда? – Подделала я удивление. – Конечно знаю. С понедельника я выхожу туда работать. Вы к Ирине?

  – Дочка моя старшая. К ней. Я сюрпризом.

  Он обрадованно заулыбался, стал шутить про свою лысину и далекие эксперименты дочери над своими волосами, когда та только училась, что вот он все их и растерял. Стал рассказывать, каким помнит город, что не был здесь много лет. А когда мы его довели практически до порога, он открыл сумку и достал маленькую бутылочку столичного бальзама:

  – Это вам. Я много разных гостинцев везу, и хочу поделиться.

  – Да, не стоит...

  – Стоит-стоит. Целебный, в холодное время на чашку чая капните несколько капель. Отличная крепкая настойка на травах.

  Я взяла. Попрощалась, и мы с Катариной пошли не к дому, а немного назад – до пекарни. Юрген ехал от родителей, и обещал привезти домашний торт. Завтра мы собирались уже к ним, и торт обещала испечь я, А Александра Витальевна накрывала в подарок «не сладкий» стол. С Катариной же мы набрали выпечки, и в магазине у дома, добрали чая и шоколадных конфет.

  – Все, даже без повода, а ты теперь не отмажешься и придешь в гости ко мне. Через недельку, и Прынца твоего приглашаю. Я же теперь как королевишна, в квартире живу, а не в комнатке. У меня теперь есть своя кухня, своя спальня, своя гостиная. Она же зал, она же кабинет.

  – Ты совсем переехала?

  – А чего мне везти? Свое старое раскладное спальное кресло? Фу. Роберт сказал, что с квартирой я могу творить, что угодно – менять на свой вкус и свои нужды, только оставить нетронутым его четверть зала – рабочий угол. Сколько он работает, это жуть. Приезжает поздно, уезжает рано, вечно на связи, вечно с бумагами и в разговорах. Но оно и понятно, я так себе его жизнь и представляла.

  Мы вышли из лифта и с пакетами добрались до входной двери. Я отдала часть ноши подруге, чтобы достать ключ. А Катарина без всякой печали в голосе, делилась нюансами новой жизни, добавив с явным удовольствием:

  – Зато, когда он от всего отключается, даже анимо вырубает, он на все сто со мной. Ирис, блин, ты представляешь, он меня слушает. Даже если я чепуху про прожитый день несу, – слушает.

  – Очень даже представляю.

  – Он привозит мне всякую вкусную мелочевку и оставляет дома, если не застает в обед. Он без проблем заказывает ужин, потому что я сразу заявила – готовить не люблю. Он дал мне доступ к своему счету и сказал «распоряжайся», каково? Ирис, Роберт вообще меня о тратах не спрашивает! Я обнаглела, и приличную сумму за языковые курсы отдала, хочу за полгода восстановить знания и получить сертификат переводчика, а он одно сказал: делай, что хочешь, я поддерживаю... мля, вы извращенцы!

  Мы уже зашли, Катарина говорила, и вдруг, едва разувшись, она встала как вкопанная, и ошарашила меня возгласом.

  – Что? Почему?

  Я испуганно осмотрела комнату, не понимая, какой мы бардак оставили, и что она увидела такого? Но все было чисто, прибрано еще накануне, все вымыто и вытерто, вещи, если и валялись прежде на кресле, запрятаны по полкам и ящикам.

  – Вы на полу любовью занимаетесь? Коленки, локти, позвонки, ты все косточки тут себе посшибала? Мазохисты!

  – Э-м...

  – Нет, дело вкуса, конечно... Любитесь жестко. Но я не удивлюсь, если вы тут стонете наполовину от страсти, наполовину от синяков.

  – А кто-то обещал никогда не издеваться надо мной и Юргеном...

  – Я не издеваюсь, я комментирую. Это вы издеваетесь друг над другом!

  – Скидывай куртку и помогай с пакетами. Это мое упущение, нужно все закатать и поставить в угол.

  – Ты не будешь дуться, если я поделюсь своими минусами? У Роберта жуткая холостяцкая пещера с минимумом мебели, и кровать односпалка. Я маленькой комплекции, а с этим медведем все равно тесно. Новой пока нет и я отсыпаюсь только утром и днем, когда одна. Довольна? Квиты?

  – Я не дулась, – не удержала смешка над подругой, – но послушать твои подробности тоже интересно.

  – Роберт привыкает ко мне ничуть не меньше, чем я к нему. И это такой кайф.

  Я понимала, о чем она, – слишком хорошо помнила свое похожее состояние.

  – Катарина, а кто он?

  – Кто?

  – Ну, Роберт, он кем работает? Он кто?

  – Понятия не имею. Кто-то в полиции. А это важно?

  – Нет. Спросила, вдруг ты знаешь.

  – Мне все равно, поэтому и в голову не приходило узнавать.

  Я не переодевалась в домашнее, только скинула в ванной кофту и теплые колготки, надев на ноги гольфы и оставшись в майке без рукавов и старой юбке. Катарина тоже вполне комфортно себя чувствовала в своем трикотажном платье, скинув свитерок и прохаживаясь в капронках босиком:

  – Если от чая запарюсь, буду в твое переодеваться. Топят хорошо... а Юрген не такой богатенький, как о нем слухи ходили. Студия мелкая, от техники не ломится, мебели тоже маловато. Нормально. Вполне себе пограничник, пусть и не такой бомжара, как Герман. С чем помочь?

  – Бери тарелки, выкладывай выпечку. Мы за стойкой сидим. Надеюсь, что по обе стороны и вчетвером поместимся.

  – Чего-то мне кажется, что будем втроем сидеть.

  Юрген пришел через пятнадцать минут после нас. Сразу отдал пакет с тортиком, а пока разувался, поймал от подруги упрек. Ну, не могла она без этого:

  – Юрген, ладно ты – сплошные кости, тебе хоть на голых досках все одинаково. Но женщины же существа нежные, нужна мягкость, комфорт.

  – Ты про кровать что ли? – Он пристроил ботинки на полку, и скидывал куртку с шарфом. – Сама пробовала, прежде чем критиковать?

  – Нашел дуру.

  – Чего тушуешься? Пойдем, уложу, проверишь мягко тебе будет или как.

  – Пошляк... – скривилась Катарина и как только Юрген сделал к ней шаг с вполне серьезными намерениями подтолкнуть в глубь комнаты, быстро скользнула за стойку в кухонный уголок. – Ирис, блин, на твоих глазах!

  – Говорить храбрая, а на деле все, в кусты? Я руки сполосну и готов варить кофе, кто будет. Герман обещал приехать, а сам трубку не берет. Ладно... – Он наклонился, чмокнул меня в щеку и шепнул: – От родителей привет, завтра ждут к трем.

  – Хорошо.

  – Я на тебя Роберту пожалуюсь, скажу, что в постель тащил...

  – И кремом измазал. Оставь пикантную недосказанность, не уточняй, что запулил тебе тортом в лицо. Катарина, тебе меня не пронять, я один из двух медбратьев на двадцать медсестер в больнице, женщины разных возрастов и характеров – у меня давно железные бока против подколов. Не старайся.

  Подруга сдулась, выдохлась и на самом деле потеряла интерес к тому, чтобы донимать меня или его. Успокоилась и занялась сортировкой пирогов. Разложив тарелки и ложки, нож и салфетки, я тоже попробовала дозвониться до Германа, улучив минуту. Абонент вне доступа. Настроение подпортилось тем, что я не очень верила в то, что парень передумал выбираться в город и забил на обещание. Не отзвонился, не прислал сообщение. Мне стало тревожно, как будто что-то случилось.

  Юрген тоже косился на свой анимо в ожидании, положил его рядом на столешницу. Нам разлил кофе, себе решил чай, а я раскладывала куски домашнего шоколадного торта с неимоверно мягкими коржиками и твердой глазурью.

  – Пахнет одуреть, кто еще такое дома делает в наше-то время? Самый момент для подарков, да?

  Катарина ушла к сумке, оставленной в прихожей зоне, порылась в ней и выудила две коробочки.

  – Даже мне?

  – Даже тебе, язва. Тортом только в лицо не надо, ладно? Я просто шутила.

  – Спасибо.

  Я открыла свой и увидела маленький кулон – цветок ириса, выполненный в технике холодной эмали. Изящный, тонкий, бутончиком – где стебелек и лист ажурно перетекали в ушко для цепочки.

  – Это не ювелирка. Но штучная, я нарочно ездила в Мельхен в одну мастерскую.

  Я воскликнула:

  – Катарина, это просто потрясающий подарок!

  Юрген протянул мне показать – что у него. В коробочке лежало похожее изделие – только значок. Белое облачко и линии завитушек, изображающих потоки ветра.

  – Во вкусе тебе не откажешь, Ката. Спасибо.

  Та покраснела и довольно расплылась в смущенной и одновременно гордой улыбке. Юрген тоже ей улыбнулся, а я благодарно обняла и ушла к зеркалу надевать украшение.

  Он умирает

  Когда в солнечное сплетение ударило импульсом, меня встряхнуло, словно от тока, и я выронила цепочку и кулон куда-то на пол, так и не успев справиться с застежкой. Адреналин сжал сердце в тот же миг, как до слуха донесся звон посуды и взвизг Катарины.

  Ощущение внезапной и огромной беды нависло сразу на всех нас, – я поняла это, едва вылетела из ванны и увидела испуг на лицах подруги и Юргена. Катарина выронила кружку с горячим кофе, отскочила от осколков и брызг. Вызов был у всех!

  Юрка кинулся к рюкзаку, я к сумке, Катарина к своей курточке на вешалке. Мы едва не сшибли друг друга, и тут же кинулись к обуви, едва раскрыли блокноты.

  – Кровь! Черт, это тот самый последний вызов?!

  – Ирис, это Герман! Я уверен, что это он умирает!

  Я сунулась ногами в ботинки, не застегивая молнии, собралась бежать так, даже без пальто – сколько у нас было времени до его смерти – минута, две от силы?

  – Нет! Мы не успеем, мы даже до первого этажа не доберемся, а до будки... и будки нет, ход еще дальше!

  Юрген, едва обулся, как и я, сорвал всю верхнюю одежду в охапку, и так и застыл, не распахнув двери на выход.

  – Мля, мля, мля! Мать вашу!

  – Катарина, спасай! Что угодно – ванну, квартиру, шарахни со всей своей дури и преврати в ход! Скорее!

  Она всхлипнула, издала какой-то невнятный короткий звук, похожий на плаксивое «ы-ы-ы» и зажмурилась до болезненной гримасы в лице. Мы за эти секунды паники задохнулись так, словно вынужденно замерли посреди сумасшедшего бега. У меня сердце билось в горле, Юрген стоял бледный, Катарина до боли выворачивалась внутренними силами, пытаясь добраться до того, чего никогда не делала и даже не знала точно – может ли!

  Блокноты валялись на полке и на полу, одинаково расплываясь на своих белых листах кровавыми кляксами.

  – У тебя получится...

  С искренней верой, шепотом произнесла я и тронула ее за руку. Комната словно отделилась от всего. Несколько квадратных метров стали ощущаться не ячейкой, а отдельной капсулой в вакуумном пространстве. Подруга белая, разом взмокшая, открыла глаза, а Юрген, тоже все почувствовав и поняв, кинул вещи на пол, и открыл дверь.

  Я рванула в проем, и Юрген почти на пороге успел перехватить меня поперек туловища, но не для того, чтобы остановить, а чтобы точно, вместе вылететь на смертельно опасный вызов. Из-за этого я запнулась и неуклюже перевалилась через проем. Он меня удержал, но во внезапно тесном пространстве, еще уже нашей прихожей зоны, я больно приложилась коленом о ребро жесткости и взвыла от боли.

  Чужая квартира, шумы с улицы, полутьма плохого освещения. Шорох из комнаты справа и Юрген почти перепрыгнул через меня, подорвавшись первым, вперед.

  – Живой!

  Совершенно обалдевший от увиденного Герман остолбенел у зашторенного окна, и только открыл рот. Юрген схватил его за плечо одной рукой, второй тронул голову, приглядываясь к шее, к вискам, бесцеремонно наклонив друга слегка в бок.

  – Ты целый?

  – Этого еще не случилось, Юрка! Хватай и бежим!

  Без вопросов он оттащил Германа от окна на маленькую узловую площадку, метр на метр, соединяющую вход в ванную, в комнату и как раз арку в коридор. Здесь я ударилась ногой о самый угол тумбы с каким-то хламом. Меня бросило в холодный пот от испуга и напряжения, который своего накала достиг и в эту секунду начал откатывать. Самое важное, что мы успели, и не просто вовремя а на необходимое время раньше – пока эта смерть к нему не пришла.

  Крик с улицы, гиканье, рев в два или три горла, и с кухни в квартиру ворвался сначала звук разбитого стекла, удар, снова звон и пламя жидко выплеснулось к входной двери. Вторая бутылка с горящей тряпкой влетела в окно спальни, но ее приостановила тяжелая занавесь шторы – не дав докатиться и разбиться прямо рядом с нами.

  – Я!.. Сейчас!.. Не.. у...дер.. жу! – И Катарина с воплем и руганью заорала так, словно ее разрывало на древней казне двумя волами. – И-и-ир!..

  Оказывается, она все это время держала ход. Она стояла на пороге, раскинув руки и ноги, упираясь в пол на границе и косяк. Я только развернуться успела, как Юрген впечатал мне в спину Германа, я отлетела на Катарину, вышибив ее легкое тело с пути, и мы кучей упали на пол. Дома, на бежевый ламинат...

  – Юрка! Юрка!!!

  – Я тут...

  Ужас того, что он мог остаться там, успев выпихнуть только нас, заставил закричать в голос. Я еще ничего не видела, меня оглушило падение и Герман помешал вскочить или хотя бы увидеть, что вернулись все. Юргена я так и не увидела, но услышав, обмякла на полу. А окончательно отпустило, как почувствовала, что он тронул меня за голень. Юрген сам валялся или стоял на четвереньках где-то у обувной полки.

  Как раскатились друг от друга, так и лежали несколько секунд, пока Герман не уселся на полу у кухонной стойки, огляделся и спросил:

  – Что происходит?

  – Бомжара ты гребанный! – Ответила Катарина. – Башку тебе оторвать надо за все хорошее... Иди сюда.

  Она привстала. Подтянулась к нему и ткнулась с облегчением и выдохом лоб в лоб, потом неласково оттянула ему волосы назад и в этот же лоб поцеловала.

  – Ирис, ты как?

  – Коленка...

  Мы стали нервно смеяться. Юрген тоже не вставал на ноги. Устроился там, где и приземлился. Помог сесть рядом мне.

  – Анимо.

  – Чего?

  – Анимо звонит.

  И правда. Мы даже не услышали, как над головой на стойке секунду назад надрывался анимофон Юргена, а теперь заиграл мелодией мой. Дома ничего не изменилось – входная дверь закрыта, ванна распахнута, кусок торта из-за чего-то улетел в лужу разлитого кофе. Коричневая струйка подтекала из под столешницы.

  – Осторожно, осколки могут быть, не опирайся руками, – предупредил Юрген Катарину, решившую тоже не вставать а отсидеться на нашем уровне, за компанию. – Еще минутку в себя прийти, и уберемся...

  Я дотянулась до сумки. Как пришли, так и забыла вытащить, с этими пакетами и комментариями подруги.

  – Да...

  Ответила вслепую, даже не посмотрев – кто звонит, лишь бы отключить легкую мелодию, которая вразрез с чувствами пережитого била по ушам.

  – Слава богу... Ирис, вы где?

  – Дома.

  – Вы?.. – Это же голос Роберта, его звонок, только тон какой-то приглушенный. – Герман с вами? Вы ходили на сигнал? Вы все?.. Вернулись все?!

  – Да.

  – Ирис, кто-то ранен? Почему у вас голос такой?

  – Колено сильно болит, разбила о чертову тумбочку.

  Первый раз услышала, чтобы Роберт ругался. Он сделал это куда-то в сторону, далеко от экрана и микрофона, но с откровенным чувством облегчения. Выдохнул:

  – В Яблоневом разборки. Четыре трупа с пожара, двоих обгорелых на скорых везут в больницу, и одного уже не довезли – скончался. Никого пока не опознать. Подъезд дома Германа выгорел до четвертого этажа. И до вас, дьяволы, ни до кого не дозвониться! Катарина уехала к вам, знаю, что вместе должны быть, я уже седой тут на этом пожарище...

  – Столько погибло?.. Роберт, с нами все хорошо. Мы живы и целы, мы все успели как надо, в самом начале. Я не знаю, бы ли шанс вытащить кого-то еще, нас отрезало...

  – Все, что мне нужно услышать... Катарина далеко?

  -Рядом. Роберт, давайте на «ты»?

  – Давай, пограничница.

  Я протянула анимо подруге, та сказала «привет», а потом с улыбкой слушала. Произнесла через минуту «хорошо» и «ладно», и отключилась.

  – Попросил новости не смотреть и дождаться его. Сюда приедет, как только сможет. Давайте уже торта поедим. Сегодня празднуем не только прошедший день рождения ваш, сладкая парочка, но и мой – наследница пространства как никак новая родилась. И вот этого олуха и обалдуя, соломенной башки! – Она толкнула Германа, затихшего от понимания своей несвершившейся судьбы. – С днем рождения, друг! Подарка нет, но наш общий подвиг вполне за него сойдет, правда? Только Ирис, давай колись, что за финт со временем? Роберт сказал – час назад...

  Нас никогда и ничто не разделит

  Мы просидели до позднего вечера. Больше пили, чем ели, уговорив на почве стресса три бутылки красного вина – весь запас на глинтвейн. Конечно, залезли и в сеть, чтобы узнать оттуда о случившемся в Яблоневом – кто из очевидцев что успел выложить, что уже показали в местных новостях. Мы восприняли легче, а вот Герман долго не отходил. Объяснил, что это с первого этажа пара типов промышляла наркотиками и что-то не поделила с городским «начальством». Он слышал угрозы еще со вчера. Дошло до дела, погибли и невиновные люди. Герман сокрушался, что если четыре этажа, то и не стало его соседки сверху – отзывчивой и тихой женщины, она в субботу была дома. И соседей напротив – отца и сына, оба возрастных мужика, дед под восемьдесят и небуйный алкаш-сын под шестьдесят. И он мог быть среди них – запросто. В квартире бы оказался, как в ловушке, и если не задохнулся от дыма, то, логически рассуждая – выкинулся из окна. Поэтому до смерти не дошел сразу. Может быть, он был гипотетическим третьим, кого скорая везла в больницу... но не доехал и умирал в дороге, пока Роберт уже на месте разборок пытался вызвонить хоть кого-то. Катарина у себя увидела три пропущенных, у меня и Юргена было два и один.

  Роберт приехал к десяти, измотанный, с серым цветом лица. Катарина повисла у него на шее, и он, никого из нас не стесняясь, крепко и с чувством поцеловал девушку. Тратить время на детали произошедшего не стал, слушал нас, – что в какой момент произошло, и как мы умудрились спасти своего друга. Роберт не отказался от кружки крепкого чая, охотно поел, расслабился, сняв свою оставшуюся тревогу в разговоре и в том, что лично убедился – все на месте, все живы и целы.

  – Куда я теперь?

  Герман сидел на стуле, задвинутый в закуток, где когда-то стояло кресло и отгораживало меня, как в колодце, от пугающей пустоты вокруг. Сейчас ему там было спокойнее, отдельно не столько от пустоты, сколько от плотности окружающих. Да, все друзья, не толпа чужих и неизвестных, но он не привык.

  – Ко мне, наверное. Возьмешь маленький красный чайник с собой, посуду, мы соберем тебе пакеты с едой, с пастельными принадлежностями, Юрген одежду подберет из запасов. Пока решим, что вообще делать, найдешь силы пожить в комнате в общежитии?

  Он покорно кивнул. Роберт кивнул тоже:

  – Едем. Спасибо за все, и за то, что натворили, и за гостеприимство. В шесть утра мне снова нужно быть на службе, так что собирайте Германа, я его закину по адресу, и домой спать. И вам советую.

  Юрген собирал вещи, а я продукты. Упаковала родной чайничек, отправив его обратно служить верой и правдой потерянному Герману. С одной стороны оставлять его так сразу одного, в общажной комнатке Сольцбурга, не хотелось. Но с другой – может, ему как раз нужно было настоящее уединение, чтобы обдумать свою дальнейшую жизнь и судьбу спасенного погорельца. Не могла не смотреть украдкой на Катарину и Роберта, – они собрались и ждали у входа. Стояли друг на против друга, она улыбалась, сияя своим внутренним счастьем сквозь усталость, и осторожно касалась его руки. Как будто очень хотела, и очень стеснялась прямо сейчас проявлять нежности. По Роберту его чувства не так читались. Он посматривал то на нас со всей нашей суетой, то на понурого Германа, то на свою Катарину. А в какой-то момент не выдержал, улыбнулся одними уголками губ и, взяв ее ладонь в свою, приподнял и поцеловал в запястье. Прямо в изгиб, в место пульса.

  – Готово.

  Я протянула ключ, Юрген пакеты.

  – Завтра будьте на связи. Лишний анимофон я найду, так что ты не совсем будешь в изоляции, Герман. Соберемся вечером, решим о будущем глобально.

  Когда они ушли и мы остались вдвоем, то тишина почти оглушила. Юрген ушел к окну, приоткрыл верхнюю узкую фрамугу для проветривания, пустив свежего воздуха и разогнав винные пары.

  – Сегодня все уберем и перемоем или завтра?

  – Завтра. Сил совсем нет... Я хочу в ванную! Потом спать.

  Несколько часов назад я уже «нянчила» с компрессом ушибленное место, сидя в кресле и задрав ногу на подлокотник повыше. Помогло, полегчало. На коленку не жаловалась и Юрген вполне разрешил погреться в несильно горячей ванной. Лучше с ногой наружу. Пошел, набрал, даже настоял на нескромно заботе – раздел и на руках меня отнес, окунув в ароматную соль и пену.

  – Валяйся. А я хоть часть посуды перемою пока. У меня еще что-то из сил осталось.

  – Юрка, тебе верится, что все это взаправду и все это именно с нами?

  – Верится.

  – Не смотря на всю невероятность, на риск, на аномальные даже для пограничников случаи?

  – Ирис, с тех пор как я признался тебе в любви, готовый разом все потерять, а ты вдруг не сбежала и даже обнадежила обещанием, я верю во все. В любые чудеса на этой земле, и не буду никогда подвергать их сомнению. – Юрген наклонился, поцеловал меня коротко. А как обратно выпрямился, добавил: – Нет, вру, чуть-чуть позволил себе не поверить сразу – в Роберта с Катариной. А они, убедился воочию, по уши влюблены друг в друга. Мотылек...

  Он присел рядом с кромкой ванны на корточки и второй раз поцеловал:

  – Пусть никогда больше не случается вызовов смерти. Несчастные случаи и преступления неизбежны, но пусть ни над одним из нашей братии не нависнет это. Пусть, если уж вызов произойдет, ты будешь рядом, чтобы я смог на него убежать с тобой. Ирис, от одной только мысли, только от краешка ее, что вдруг не смогу тебя защитить там... с ума схожу.

  Я обняла Юргена, чуть намочив футболку влажной рукой, прижалась щекой к щеке и ничего не сказала. В сердце царила уверенность, что судьба так нас предать не может. Что не отнимет внезапно жизнь у него или меня, как не разделит смертью и Катарину с Робертом – потому что это верх несправедливости. И ее просто не может быть, потому что не может быть никогда. Счастье будет долгим, на годы, на жизнь до конца. В любви и понимании, тревогами и волнениями, может, и с ссорами и трудностями, с разными чувствами. Только без чувства утраты, потери близкого. Хватит. Каждый из нас уже пережил свое горе. Теперь есть место только любви.

  Будущее

  До конца года не случалось ничего из ряда вон выходящего, да и каждый из нас был готов к обстоятельствам, когда нужно будет кидать все и мчаться на помощь. Служба службой, все пограничники бегали на вызовы, а я еще дважды попадала на прошлое. Работа работой – я подгадывала смены под смены в больнице, чтобы больше совпадало выходных с Юргеном и Ирина шла мне в этом на встречу. Юля Вереска я больше не видела, но Август обещал, что он обязательно появится в Сольцбурге, когда настанет январь. Катарина с головой окунулась в учебу, решив никогда не возвращаться к работе «на побегушках», а вернуться к языкам, и ухнула в личную жизнь – вся оттаяла, отогрелась, оставив при себе только нескромный язык, и растеряв колючки.

  А Герману пришлось свою жизнь менять почти кардинально. Он сдался, смирился и согласился на помощь. Спасибо тому вечеру, когда Юль всем нам напрямую показал существование настоящей привязанности друг к другу, что парня не терзали сомнения – не из жалости к нему каждый хочет помочь. А потому что он нам нужен, он наш друг, и нет никаких «неудобно» между друзьями. Герман остался жить в общежитии, насовсем оставив Яблоневый и свою работу сторожем. Мы отдали ему «подъемные» на первое время – все деньги, что родители Юргена подарили нам на свадьбу и на день рождения. Мы еще заработаем, а ему нужнее. Роберт, прогнав его через тест и недельную стажировку с сотрудником, обещал после новогодних праздников устроить аналитиком в архиве и запрятать в самый глухой и одинокий кабинет-кладовку для работы с бумагами. Для Германа – идеальные условия с его нелюбовью к многолюдности. Здоровье он тоже поправил – голова стала болеть меньше, и я думаю, что все по той же банальной причине как смена места жилья. Он перестал обитать в холоде и сырости, стал нормально питаться, нормально спать, одеваться по погоде, и необходимость перемещаться по городу перестала восприниматься болезненно.

  Мы часто собирались – то у кого-то в гостях, то в уютных кафе, где можно уединиться компанией. Собирались то вчетвером, то вместе с Робертом, и он вписывался в ближний круг прекрасно, не смотря на то, что не был нам ни ровесником, ни товарищем по пограничной службе. Катарина немного подкалывала Германа, особенно когда тот стал лучше выглядеть, что обязательно отыщет ему девушку. Нечего в холостяках гулять, женщина, это счастье. А между собой мы с подругой решили, что весной продадим наши комнаты и, на что хватит суммы, «застолбим» Германа в Сольцбурге по нормальному, пусть купит однушку или студию. Будет куда привезти свою избранницу, когда с той сведет судьба.