Текст книги "Мотылек и Ветер (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

  Поцеловала его в щеку с громким «чмок» первый раз, а потом второй, но уже не так выразительно, а, словно перепроверяя:

  – Болеешь что ли? Да у тебя температура, походу.

  Юрген убрал руку Катарины со лба:

  – Заботливая моя, я в норме.

  – Прицепился урод, даже дружков своих бросил и полквартала перся. День рожденья у него, дамы сердца нет на вечерок, а я прям подарочек... Фу. Вы поднимайтесь, если хотите, а я пока тут на минутку застряну.

  Она выудила из кармашка испаритель. После выдоха пара потянуло запахами винограда, корицы и цитруса.

  -Глинтвейн?

  Я немного огорчилась, увидев возврат к вредной привычке.

  – Ага.

  Юрген достал из рюкзака пакет с подарком. Катарина хмыкнула скептически, заглянула, и стала смеяться:

  – Вы че, детский сад, я такое не надену! Что за помпон?

  – Не наденешь, так дома н абажур нацепи. Назад не принимается.

  – Спасибо, конечно. Но вкуса нет у вас обоих... хотя пальтишко, Конфетка, у тебя отпадное. Тут я ничего не могу сказать. Очень классно вся смотришься. Шляпку в том же стиле не могла подобрать для меня, а не вот это вот?

  Я развела руками. А Катарина спустя вдох и выдох «глинтвейна» сказала уже без жеманства и насмешки, а искренне:

  – Спасибо.

  И на Юргена признательно посмотрела, за то, что в обиду не дал, и на меня – за шапку. Дурацкий на ее взгляд, но все же подарок. Мы подождали пока она допыхтит, и поднялись в квартиру втроем. Герман прислал сообщение, что в пути, и если приедет раньше, то будет ждать на улице. К толкучке не присоединится. А у восточного людей оказалось мало, – только пятеро старожил-пограничников, которые уже в зале обсуждали что-то о ходах. Их сокращение и «оживление» некогда абсолютно глухих мест. Как я успела уловить из разговора – все они были ходами, через которые пограничника забегали на вызов-сбой. Вот – надо ведь еще и это выяснить, как одно с другим связано? Какая цепочка событий в прошлом запускалась, что изменяла не только судьбу одиночек, но и судьбу закрытых и брошенных помещений? Я оставила себе мысленную заметку – проверить будку ремонта обуви. И попросить Германа проверить тот ход, через который он зашел на вызов к Марку Золту – работает ли закон перемен так же четко, или нет?

  – Проходите, проходите... сегодня собрание вне графика и не для всех, так что просто сидим, чаевничаем и дела обсуждаем. Присоединяйтесь пока ждем восьми.

  – Уже восемь.

  Мы только скинули верхнее, не разуваясь, как обычно, как тут же в дверь раздался звонок.

  – Да, точно. И последние люди вовремя.

  Староста открыл дверь, впуская, Роберта Тамма и Августа.

  Я глазам не поверила – на столько времени наследник пропал, а теперь объявился. И вот так сразу, даже не откликнувшись звонком или сообщением на все мои прежние дозвоны и послания. Когда он вернулся? Не удержалась, так и воскликнула:

  – Когда вы вернулись?

  – Тебя не узнать, встрепенулась, румянцем обзавелась. Все хорошо, наместница?

  – Да какая я... все хорошо. Вопросов много!

  – А вот как раз и поговорим.

  Поздоровались со всеми, подключились к обсуждению ненадолго. Я не могла удержаться от того, чтобы не обращать внимание на Роберта и Катарину, но как не старалась – ничего не заметила. Ладно, Тамм, – его лицо не открытая книга, но девушка-то должна была проявить хоть какие-то эмоции в его присутствии? А с другой стороны – чего я ждала? Что Роберт внезапно проявит к Катарине личный интерес? А подруга подойдет и скажет в лоб: «я люблю тебя»? Быть может, я ни для кого ничего не открыла – и Роберт прекрасно знает о ее влюбленности и она о его попечительстве, только каждый остается при своем и понимают – между ними ничего не может быть.

  Я еще раз украдкой взглянула на них, стоявших по разные стороны от входной двери зала, и спросила саму себя: «Так это правда – где он и где она?». Да, Катарина родилась в культурной семье и ухватила, пусть и не полностью, хорошее образование. Только все равно это так, – две досточки в мостике через пропасть между ней и уровнем Роберта. Касательно всего – от жизненного опыта до культуры поведения. Но ведь она все же – наследница. Этого достаточно? Или... что на самом деле важно, а что не важно для людей, не безразличных друг к другу?

  Август в полголоса переговорил со старостой, кивнул, и шепнул мне:

  – Пойдем. Мы тут сейчас не особо нужны, не потеряют.

  Зашли в рабочую комнату с картотекой – я, Роберт и Август. Хозяин обустроил место – освободил от книг и бумаг стол, чуть выдвинул его к середине и принес чайник чая. Едва он ушел, Август попросил:

  – Расскажи заново, что случилось в тот день, когда ты вытащила Нику, шаг за шагом.

  – Столько времени прошло, разве я вспомню подробности? Месяц...

  – Постарайся.

  – Почувствовала сигнал, как и обычные вызовы, кинулась к ближайшему ходу, на бегу достала блокнот, а там не имя – а пятно крови. Теперь я знаю, что это значит, старосты объяснили. Только это не совсем такой точно случай получается... Я не думала особо, а махнула не глядя. Выпала уже в подвале. И Ника была не при смерти.

  Август кивнул мне на стул, сел сам, а Роберт остался стоять у стеллажа. И он и наследник помолчали немного.

  – Да, староста доложил, что вашу троицу просветили в некоторых деталях... Зов смерти очень редок, я не хотел тебе в больнице ничего объяснять, не хотел пугать. Раз все обошлось, Ника жива и ты тоже сидела вполне целая и невредимая. Даже думал, – ошибка. Хороший сбой. Никто не погиб. Только, Ирис... мы выяснили, что не было ни сбоя, ни ошибки.

   Я молчала и слушала. Раз Август завел разговор, значит, сейчас и все объяснит. Но продолжил не он, а Роберт. Подал свой тихий голос:

  – Все, что ты сейчас услышишь, тайна следствия. Человек, которого мы задержали за похищение Ники убил свою первую жертву три года назад. И за прошедшее время прибавил к списку еще трех девочек, все возрастом от двенадцати до пятнадцати лет. Действовал очень осторожно, хитро и с большим расчетом, поэтому его не удавалось вычислить. Дети пропадали, тела не находили. Сейчас мы знаем, что он хоронил их в погребе своего дома. Там, в подвале, если подвинуть тюки с одного места, – есть люк еще глубже.

  – Боже...

  Я тяжело выдохнула и сама у себя перехватила руки, потянувшиеся закрыть уши. Сжалась немного, продолжая слушать и сохранять внимание.

  – Эксперты выяснили, что каждая жертва проходила через один и тот же ритуал истязаний. Сам маньяк тоже дал показания об этом: он заманивал девочку, оглушал, связывал и увозил в багажнике автомобиля в свой загородный дом. Запирал в подвале. Выжидал до следующего дня, и, если видел, что нигде не напортачил и полиция не едет его арестовывать, спускался вниз и устраивал ад... без подробностей, Ирис, тебе они ни к чему. – Он сам сделал паузу и заметно шевельнул желваками, стиснув на мгновение зубы от подавленной ярости. Спокойно продолжил: – Убивал их всегда на четвертый день с момента похищения. Душил.

  Я не выдержала и закрыла глаза, даже отвернулась немного. Господи, маленькая беззащитная Ника... девочка, сумевшая спасти себя с помощью своих способностей, смогла дать сигнал и вызвать меня. Так вышло, что меня. А другие? Другие умирали после мучений... дети... Если бы этот ублюдок и извращенец поймал снова обычного ребенка, то и сейчас бы ходил не пойманный. Ника не дала бы показаний, не описала лица и машины...

  – Всю картину удалось собрать только сейчас, и есть в ней одна очень странная нестыковка. Ника еще в больнице сказала, что не помнит точно, сколько прошло времени. Она очнулась уже в подвале. Врачи дали заключение что при такой травме она могла находиться в оглушенном состоянии от трех до шести часов. Но никак не суток. Понимаешь?

  – Нет... не уверена.

  Роберт подошел к столу и взял одну из пустых чашек, поставил ее отдельно в центр стола.

  – День первый, семнадцатое октября, – ее оглушили и похитили. – Взял другу чашку, приставил к первой в ряд: – День второй, восемнадцатое октября, – маньяк начинает свои пытки и истязания. День третий, девятнадцатое – он продолжает насилие. День четвертый, двадцатое, тварь начинает ее убивать... Ника в последние мгновения дает «сигнал смерти».

  Роберт выставил «четвертым днем» – горячий чайник. И я с ужасом и все более четкой догадкой пялилась на фаянсовый бок и нарисованный на нем синий цветочек.

  – На сигнал кинулась ты, как только уловила вызов. Шагнула за порог и вышла к девочке... – Тут он медленно увел руку от чайника к первой чашке и выдвинул ее, удержав пальцами за края: – в первый день ее похищения. До того, как он успел по-настоящему ей навредить. И перетащила ее из плена не только в пространстве, но и во времени, – в двадцатое октября. И ни ты сама, ни девочка ничего не заметили. Даже расхождение фактов с показаниями Ники сначала объясняли спутанным сознанием после сотрясения мозга. Но слова обвиняемого, эксперты, вся хронология преступления подтверждает невероятное – ты, Ирис, не только спасла ей жизнь, но и спасла от пыток и увечий, физических и психических травм. И себя спасла. Вылети ты на вызов в ту самую минуту ее смерти, он бы убил в подвале и тебя тоже.

  Август сидел бледный. Родимое пятно на щеке казалось чернильной точкой на бумаге, – ему тяжело было слышать имя дочери в этом рассказе. Роберт описывал дни так, словно это точно случилось, и ему не помогало знание, что Ника жива и здорова. И я на днях ее видела – беззаботную и веселую, играющую с собакой Динь-Динь. Страшно это все. Страшно, даже гипотетически подумать, что с твоим ребенком может случиться такой ад. Она не моя дочь, но ужас от «могло быть» сковывал и меня.

  – Два дня назад я ушла на вызов к человеку на грани, случившейся тридцать лет назад. И еще дважды попадала на «кораблик» к Юлю Вереску.

  – Ты его наследница, Ирис.

  А что мне сказать? «Я знаю»? Смотрела Августу в глаза и отчего-то не могла вспомнить всех вопросов, которые к нему накопились. Вернее, могла, но теперь... я чувствую вызовы в солнечном сплетении с пятнадцати лет, а в реанимации при смерти была только в этом году. Потому что у меня многое перепуталось во времени, как и фамилия, ставшая моей раньше свадьбы. Я сумела перетащить Нику, не пойми как, – не потому ли, что экстремальные обстоятельства разбудили во мне опыт будущего, опыт той Ирис, которая с легкостью проделывает подобное? На какие еще вопросы мне нужны ответы от этого наследника?

  – Юль сказал мне об этом в нашу последнюю встречу. Только я до сих пор мало что умею. Все получается само, часто случайно или неосознанно, а не потому, что я так захотела или знаю механизмы таких случаев.

  – Да, тебе нужно учиться, – задумчиво пробормотал Август, – и если с основным помогу я, то со временем... Скажи, как ты его находишь? Сколько бы я ни бился, не могу уловить и следа, никогда не мог. Искал, все ходы насквозь прошел, но пути на «кораблик» нет.

  – Не через ходы, а через помещения, которые занимали люди.

  – Я слушал в твоем сообщений об этом, но для меня там нет и отголоска от особых пространств. Кстати... Роберт, выясни, пожалуйста, что там с собранием, и позови Катарину... Ирис, случай с Никой... не говори никому о ней, даже друзьям, не дай бог хоть слово уйдет на сторону и долетит через третьи руки к моей дочери. Она должна остаться в неведении, забыть все, что с ней случилось, и уже тем более не знать, что случиться... могло.

  – Конечно.

  – Я, ты и Роберт. Больше никто не узнает.

  Пространства

  Август налил чай в две кружки. Одну подвинул мне. Чай немного остыл, но смог остатками тепла согреть и горло и руки немного. Оказывается, я озябла, – больше от страшного рассказа Роберта, чем от настоящего холода. Дверь осталась приоткрытой и потянуло сквозняком – кажется, староста опять открыл окно для проветривания и «простужал» квартиру.

  Роберт вернулся с Катариной. Та держалась нарочито непринужденно, но старательность выдавала обман «спокойствия».

  – Катарина, вы проделали потрясающую работу. – Август махнул ей на свободный стул. – Садитесь. Я очень благодарен за помощь с ходами. Особенно за вычисление «неуютных» помещений.

  – Круто. Всегда пожалуйста.

  Девушка села напротив меня, приняла чашку чая от наследника и быстро выпила. За короткое время ожидания я успела «прочесть» на ее лице многое. Катарина сначала тревожно на меня посмотрела, – похоже у меня слишком ошеломленный вид, а потом вся напряглась. Сидела, как с прутом в спине и шее, хмурилась, делая сосредоточенный вид и сверлила мне взглядом живот. Она никуда не смотрела на самом деле, – похоже, что Роберт прямо позади нее, «давил» присутствием.

  – Катарина, а ты сможешь помочь мне лично? Завтра или послезавтра нужно проехать со мной по некоторым зданиям, новым, где еще нет ходов, и старым, где ходы уже давно, и поделиться – что ты ощущаешь, когда в них заходишь?

  – Если надо, могу. Но не завтра. Завтра работаю.

  – Хорошо. А если так, ради эксперимента, что ты можешь сказать о здешней комнате?

  Катарина приподняла брови и несколько секунд так и держала их, красноречиво спрашивая взглядом: «Вы сейчас серьезно?». Могла бы и вслух сказать, даже удивило молчание. Девушка огляделась, развернулась на Роберта, потом обратно, мельком посмотрев на меня и на наследника. Не произносила ни слова довольно долго, а Август ее не торопил.

  – Ничего.

  – Ладно...

  Мы договорились, что на следующей неделе еще раз обязательно встретимся для разговора, а, может быть, уже и для первого урока. Август решил задержаться для разговора со старостой, а Роберт извинился, что не может никого подвезти – есть дела, встреча, на которую он и так немного опоздал. Быстро ушел первым.

  Когда втроем вышли на улицу, Юрген вызвал такси.

  – Сначала тебя закинем, куда скажешь, а потом сами домой.

  – Ой, как мило! – Катарина сложила вместе ладошки и поднесла к щекам. – Ну, Прынц так Прынц!

  – Ты подарок у старосты забыла.

  – Не забыла, а специально оставила, думала, вы не заметите... сейчас вернусь.

  Катарина скрылась в подъезде, а меня внезапно осенило вопросом, и я кинулась следом:

  – Подожди! Юрка, я сейчас тоже вернусь.

  Подруга не успела добраться и до второго лестничного пролета, когда услышала, что я ее догоняю.

  – Тоже чего забыла?

  – Слушай, я помню, как ты говорила об ауре Роберта.

  – Да. И что?

  – Ты у всех людей можешь ощутить м-м-м... «ауру»?

  – Зачем тебе?

   – А если это не она, или что там подразумевается под этим словом, а «пространство» человека? Если он – море до горизонта и гроза с раскатами, тяжелые и бьющие волны, то кто я? Кто Август? Кто ты сама, Катарина?

  – Мля, ты махнула, подруга... – она вдруг угрожающе спустилась со ступенек поближе и встала, нависая надо мной. – Я тебе про море и раскаты ни разу не говорила. Ты откуда про Роберта такое знаешь? Откуда ты в курсе?

  – Ощутила случайно, когда он меня в машине подвозил.

  – Случайно? В машине? И куда подвозил, к себе домой?

  Катарина аж прошипела и зло, с ревностью, скривила губы. Я улыбнулась ее чувствам и объяснила:

  – В понедельник мы с Юркой поженились. Он помог, договорился, меня от дома подвез, а Юргена с больницы его коллега. Я твоего Викинга, правда, случайно уловила, – как у моря стояла в грозу, на пару секунд всего.

  Девушку отпустило, и она переменилась в настроении также быстро, как и вспыхнула злостью. Воскликнула:

  – Правда, что ли? Все, не вечный жених, а муж? И как оно?

  – Замужем?

  – Роберта почувствовать, дура. Скажи, с ума сойти можно?

  – Ну...

  – Да, Конфетка. Не со всеми, но иногда получается словить человека. Аура, это, типа, свечение, – не то, конечно. А вот на какой-то миг я перемещаюсь в «пространство», ты правильно слово подобрала. Вот прям будто внутри души стою. Я не «ку-ку», не чокнутая. И даже под пытками никому другому об этом не признаюсь.

  – И когда Август попросил тебя сказать что-то о комнате, ты ощутила не особенности «бетонной коробки», а нас. Я угадала?

  Катарина покрутила кистью руки, чуть-чуть головой и нехотя согласилась.

  – Да, но не очень, не совсем. Только попыталась. Про себя и Августа не спрашивай, не знаю, не пробилась еще. Одна догадка есть – получается, если человек с сильными эмоциями будет. Ха! – Торжественно выпрямившись, снизила тон и добавила злорадного превосходства. – Прынца твоего зато хорошо чувствую. Съела? Ревнуешь?

  – Чуть-чуть.

  Слукавила. И даже укусила себя за губу, чтобы удержаться от широкой улыбки. Катарина – наследница, тоже обошла «старшее поколение» в том, что умела больше. Она – талантливей Августа, тоньше, улавливает не только физические пространства, но и душевные.

  – А вот возьму и не скажу, а ты мучайся!

  – Катарина!

  Она наслаждалась секретом, моим любопытством и предвкушением того, как признается:

  – Он ветер. Долина и ветер, – сильный и сбивающий с ног, когда злится, и ласковый, когда все хорошо. И рядом с ним иногда вот так, у-у-ух! – Раскинула руки, привстала на цыпочки, качнулась вперед, словно хотела упасть. – Насквозь и в полет.

  Меня уколола зависть. И да, на самом деле чуть-чуть – ревность. Я поняла, отчего Катарина вспыхнула, услышав о «шторме». Заглянуть в такое, все равно что влезть в сердечное, интимное, только для любимых. Мы обе замолчали. И в тишине повисла неловкость, словно мы признались, что поцеловали наших мужчин: я – Роберта, а она – Юрку.

  – Я на него гнала, что сначала он ураганом налетел. Вот и хотела десять раз перепроверить – псих он или как. Хороший у тебя Юрген, Конфетка. Я за вас рада. А мой Викинг был мечтой, мечтой и останется. Не болтай про меня никому, я поделилась, потому что ты подруга, поняла? Вот ни словечка!

  – Поняла.

  Что я не человек, а шкатулка чужих секретов и тайн.

  Ничто не повлияло на наши планы «свадебного путешествия». Мы с Юргеном уехали в пятницу утром сначала в Мельхен, оставшись там с ночевкой в гостинице, потом в Чекант, где провели время до вечера, и в Виилу – там остались на ночь и весь следующий день.

  Последний городок был крупнее первых двух, и там можно было погулять не только по улицам, но и прокатиться до замковых руин, побывать на воскресной ярмарке мастеров, купить по плошке настоящей походной похлебки «Виила», – известной даже у нас в Сольцбурге.

  Нарочно не говорили ни о чем, что касалось пограничной службы. По всем правилам вызовы не могли нас найти там, но иногда я ловила себя на ожидании, что случится что-то из ряда вон и придется убегать в панике и поиске заброшенного помещения. Нет, никто и ни что не похищали нас из нашего счастливого мира.

  В Вииле мы купили кольца. В местном соборе, когда вечером зашли послушать «пение заката», устроились на самой последней лавке и украдкой обменялись ими. Не церемония, а все же торжественность тронула мурашками. Высота, полумрак, тонкий и чистый детский голос с песней о радости. Холодок серебряного колечка на пальце и вопрос Юргена шепотом:

  – Жених может поцеловать невесту?

  Когда возвращались на поезде в Сольцбург, я все время смотрела на женщину в купе напротив. Понимала, что невежливо, но глаз не могла отвести от нее и ее маленькой девочки на руках. Крошечная, всего несколько месяцев от роду, вся спеленатая и укутанная в розовое. Малышка кряхтела, сопела, а мама говорила ей что-то тихое и ласковое, чуть покачивая на руках.

  По тому, как Юрген сжал плечо, поняла, что он уловил мое настроение. Чуткий, внимательный – мой самый горячий солнечный ветер.

  Весь оставшийся путь я думала о детях – смогу ли прожить жизнь без них? Сможет ли он? Или, пройдут годы и мы решимся усыновить или удочерить сироту, от кого отказались или кто потерял родителей? Проснется ли любовь к не родному ребенку? Я не знала, и не могла сказать за себя будущую – что стану чувствовать через год или десять лет. Смирюсь с судьбой, или стану искать выхода материнским чувствам? Сейчас знала одно – в принятии смерти своего сына мне не хватало только одного – прощания с ним. Телесного прощания, тактильного, осязаемого! Подержать на руках, ощутить крошечный вес и плотность тельца. Сердцем уже отпустила, – пусть будет и его душе и моей легче от этого. Но была незавершенность. Мне нужно, всей моей сущности нужно – не только шепнуть ему «до свидания, Василек», но и поцеловать в лобик. Поцеловать его закрытые глазки.

  Юрген не отпускал руки. Держался настолько близко, насколько мог, пока пережидали отток толпы с вокзала, пока ехали в такси до дома. А меня затопляла такая сильная благодарность за это, какой еще никогда прежде не было. Я чувствовала его преданность, осознавала, насколько стала предана ему, что мы настолько сильно сплетаемся сердце к сердцу, что друг без друга не сможем. Да, я женщина и я слабее, но я готова за него драться и умереть. Как он готов утешать и заботиться обо мне, хотя он мужчина и он сильнее. В любви нет разделений. Нет категоричных функций и обязанностей.

  – Юрка, а магазин еще не закрыт?

  – Нет, до десяти работает.

  – Давай выпечки на ужин возьмем? Хочу какао и булочек с корицей.

  – Давай. Тогда лучше в пекарню, а не в магазин... сейчас, скажу водителю, чтобы завернул по пути.

  Яблоневый

  Герман работал грузчиком и сторожем на складе единственного большого магазина в Яблоневом. В понедельник я поехала туда, чтобы проверить ход, на который его выбросило со сбоем Марка Золта – «ожило» помещение или осталось заброшенным? А заодно и навязаться хоть на пять минут поговорить. Созвонилась, договорилась на время и не услышала в его голосе явного недовольства моей наглости.

  Яблоневый днем не производил зловещего впечатления. Люди, как люди кругом, только мусора больше, стены исписаны и сами дома слишком старые. Не старинные, как в Сольцбурге на историческом пятачке, а именно что старые – возведены в свое время быстро, из дешевых материалов, без расчета на долгое служение. Если тут продавать трехкомнатную, то по цене не потянет и на комнату в городе. И захочешь – покупателей не найдешь, кому нужны трущобы? Кто родился здесь или кого судьба занесла без шанса на хорошую работу и рост, получается, – заложники. В капкане нищеты из которой можно выпрыгнуть, только если есть ум, здоровье, энергия и удача.

  Герман встретил меня у ворот и провел в крошечную подсобку при складе. Отдал в распоряжение единственный стул и налил чая.

  – Тут заброшек навалом. В основном квартиры, а не будки или павильоны. Я на смену ночную шел, почти девять было, и побежал в ближайший ход.

  – Рядом?

  – Да, дом за супермаркетом сразу, я провожу показать, это быстро.

  – А ты этого человека никак не знал? Район маленький.

  – Знал, – подтвердил Герман, – не лично знаком, а видел. Лысый, как колено, пьяница, вечно терся в округе и всех доставал. Работники его «Марик-алкарик» называли, и удивлялись – как он еще умудрялся выпрашивать мелочь у прохожих на водку, под предлогом «на проезд не хватает». Все всё понимали, и жалели. Я только когда в пустую квартиру к нему попал, понял – к кому занесло. Можешь себе представить?

  – Что именно?

  – Чтобы такой человек на грани был? Все свелось к примитивному, какие здесь могут быть повороты судьбы?

  – Ну да, тоже верно. Я заняла твою единственную чашку?

  Парень махнул рукой. Он стоял на пороге подсобки. Внутри для двоих места мало – стеллаж с подписанными коробками, откидной стол на цепочках, табуретка, – заполняли все пространство в четыре квадратных метра.

  – Ты сказал, что у тебя обед в это время, поэтому я гостинец взяла. Слойки с сыром и ветчиной.

  – Не люблю я это.

  – Слойки?

  – Угощения. Ешь сама.

  Не возразив, развернула бумагу, взялась за один и укусила. Запила чаем.

  – Герман, мне твоя помощь нужна и дело такое, что пока его нужно держать в секрете от пограничников и наследника.

  – О, как. И что же это?

  – У тебя времени в обрез, давай я тебе по пути расскажу. За чай спасибо, а остальные слойки оставлю. Не захочешь сам, собачке уличной скормишь.

  Юрген раньше донес до Германа все, чем поделились старосты. А вот о моих «приключениях» в прошлом я рассказала ему первым из нашей компании, придержав эту новость для остальных. Марк Золт, если так можно сказать, наш общий вызов, и я хотела прояснить детали.

  Герман не удивился. Даже ничего не переспросил и не уточнил. Выслушал, кивнул:

  – Это хорошо. Так чем я могу помочь?

  – Заглядывай в тот ход, с которого ты прыгнул на сбой, и проверяй квартиру Марка. Должны пойти изменения, и мне нужно знать – на какой день. Оба этих помещения могут «ожить», может оказаться, что в них давным-давно кто-то живет или работает. Второе – каждый день упоминай «Марика-алкарика» среди работников и уследи, когда его начнут забывать. Что никогда лысого алкаша здесь и не видели. И отправь мне сообщение или позвони, как только заметишь перемены.

  – Со вторым труднее, я не чешу языками с коллективом, только слушаю, если мимо иду. Смена поведения будет смотреться странно.

  – Герман, не больше трех-пяти дней. Пожалуйста, это важно.

  Он поморщился, затер затылок ладонью, словно разогревал место ушиба, и буркнул:

  – Если очень, то ладно.

  С ходом ничего еще не случилось. Квартира на первом этаже обычной панельки, – дверь фанерная, комната и кухня пустые, облезлые обои, бетонный пол и мощный запах аммиака. Герман пояснил, что помещение поэтому и безлюдно, – старуха-кошатница умерла два года назад, а родственники пытались избавиться от запаха, вывезя мебель и убрав покрытие пола. Не помогло. Больше в ремонт вбухают, чем смогут выручить с продажи, да и рынок недвижимости в Яблоневом мертв. Бросили.

  На адрес Золта я пошла одна. Тоже не далеко, но времени на проводы у Германа не хватило. Чтобы не выпасть на «кораблик» я заложила коридорной тумбочкой дверь, так она не захлопнется, и спокойно обошла жилье, – мне хотелось выяснить, почему молодой парень со способностями и перспективами пришел к такому итогу? Марк, в свои восемнадцать, выбрав обучение, карьеру и переезд в столицу, через тридцать лет оказался пьяницей в самом трущобном районе Сольцбурга. Как?

  Частный дом, в котором проживал ныне благополучный Анатоль, хозяин собаки Динь-Динь, очень походил на эту квартиру. Ничего, что говорило бы о том, чем человек занимался по жизни, ничего о хобби, никаких альбомов или фотографий, – безликое все. Холодильник с открытой консервой, пивом и старым хлебом в целлофане. Анимо, кнопочный и древний, зарядка к нему. Телевизор. Лекарства, что-то для печени, если память не изменила мне с названиями медикаментов. Ни книг, ни газет и журналов, – пусто. Но, опять аккуратно порывшись вилкой в ящике шкафа, я нашла под несвежей одеждой медицинскую карту. Марк или нарочно, или по забывчивости, не сдал ее в поликлинику, а принес домой.

   Не рискнув унести, сделала снимки обложки, страниц и всего, что было внутри как вкладыш. Пока не сработали законы исчезновения, переслала Юргену на расшифровку.

  Он перезвонил мне минут через сорок, когда я уже ехала обратно на монорельсе. Людей было очень мало, и я смогла говорить без помех. Гул самого вагона тоже не перебивал.

  – Твой Золт хроник. Покалечился еще в юности, что именно, только по старой карте можно сказать, если такую найдешь. Травма головы, позвоночника, последнюю операцию ему проводили двенадцать лет назад, заметки от онколога годовой давности, но лечиться он не стал, судя по отсутствию дальнейших отметок врача. На обложке аббревиатуры «б.р.» с прочерком – ближайших родственников нет. «И. III гр.» – это инвалидность третьей группы. «О.т.» – ограниченная трудоспособность.

  – Спасибо, Юр.

  – Пожалуйста, мотылек. Ирис, я сегодня немного позже приду. Коллега попросила помочь, нужны лишние руки донести тяжелое и большое до дома.

  – Ладно. Но если это предлог и коллега будет тебя соблазнять, не поддавайся.

  – Ни за что, ревнивица! – Судя по тому, как свободно и весело воскликнул Юрген, разговаривал он без свидетелей. – Лечу домой сразу, как буду свободен. Целую тебя.

  – Взаимно!

  Скелетик

  Я сама тоже решила следить за ходом недалеко от дома – той самой будкой ремонта обуви. Каждый раз, как выхожу куда-то и как возвращаюсь, буду идти мимо и смотреть – что происходит. Посмотрела и сейчас – ничего, все та же дверь, все тот же рисунок, все та же пустота и заброшенность.

  Юрген в целом задержался часа на два. Я приготовила ужин, рассчитав так, чтобы мясо с картошкой тушилось на медленном огне относительно долго, и можно было его сразу есть горячим, как он вернется. Пока ждала, заглянула в группу пограничников, не найдя ничего интересного – все, что теперь обсуждалось, касалось благотворительности и мероприятий тех, кто служил «в тылу», а не на первой линии. Ни о каких сбоях никто не писал, да и не мог, скорее всего, – это только мы четверо так вылетали. Вернулся мир и покой на службу, и никаких волнений в нашей среде не заметно.

  Пришло сообщение от Августа, что нужно встретиться, желательно послезавтра, и если у меня будет время – написать. Я сама и утром, и вечером отправляла сообщение Катарине, узнать, как дела, но получила один поздний ответ «Привет. Все потом» и больше ее не беспокоила.

  – Вкусно пахнет!

  – Индейка с картошкой, а в холодильнике ждет салат. – Подскочила, поцеловала Юргена, не дав ему ни разуться, ни раздеться. – Голодный?

  – Голодный. А я фруктов забежал купил – виноград и апельсинов.

  Он отдал мне на разгрузку рюкзак, скинул вещи, забрал домашнее и обещал «быстро-быстро». Пока принимал душ, я все разложила на стойке и даже успела помыть десерт.

  – Юрка, мне нужен твой сторонний взгляд на мои вызовы.

  – Прожуй сначала.

  Я хотела поговорить после, но разговор сам всплыл до того, как тарелки опустели. Юрген уже макал хлеб в подливку, добирая оставшееся, а я отставала, и заговорила с полным ртом.

  – Думала-думала, а найти в чем мои особенности не смогла. Я не о тех единичных, когда прорвалась на минуту назад и... А о стандартных. Должно же быть что-то.

  – Давай я пока посудой займусь и кофе, а ты говори. Буду слушать и вникать.

  Сначала в памяти всплыли самые яркие из давних, а вторыми пришли на ум недавние. Я решила рассказать о них, потому что гораздо больше деталей помнила из-за «свежести». Была погрешность на то, то до октября из-за подавленного состояния ничто не воспринималось хорошо и очень подробно, но на них я больше надеялась и по другой причине: все началось в октябре. И сбои, и мои перемены, и первые вызовы в прошлое.

  Это Катарина всегда чувствовала ходы и тяжесть вызовов в зависимости от безлюдности. Это Юргена человек на грани видел всегда. Это Германа, тоже всегда, выносило на людей решивших свести счеты с жизнью. А у меня не так – у меня перепутано, не всегда с самого начала или по порядку.