Текст книги "Мотылек и Ветер (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

  – Перемены случились, вот и пропала. Зашла вещи собрать.

  – Замуж вышла? Или что?

  Я неопределенно махнула рукой, ничего не отвечая и не задерживаясь. Соседа увидела на общей кухне, когда зашла в коридор. Поздоровалась, не дав даже шанса зацепиться словом за ненужный разговор и ушла к себе.

  Хорошо дома. Комната куплена с марта, а уже успела стать домом, пусть скудная по мебели и без уютных вещичек, но своя. Сестра не дала забрать ничего из родительской квартиры, выбросила и распродала все раньше, чем я спохватилась. Лиля ничего не оставила, сразу после похорон отца и матери переделала жилье под сдачу в аренду. Петер собрал чемодан с одеждой, и все прислал в больницу вместе с документами на развод. Одна коробка уцелела, на что не поднялась рука ни у циничной сестры, ни у мужа – там нашли место дневник, фотокарточки, памятная мелочевка и бумажные документы. Дневник я вскоре сама уничтожила, оставив только листы с датой того дня, когда узнала о беременности, и описала все свое счастье от этой новости. Не смогла порвать воспоминания о самом прекрасном дне своей жизни.

  Мебель сюда подбирала с помощью главврача, лишь бы была, самое маленькое, дешевое, с сайтовых барахолок. Помню, как было тяжело заставить себя заниматься бытовой, но необходимой, рутиной... Александра Витальевна Шелест вытаскивала меня обратно в жизнь, а я даже не могла четко вспомнить – какими словами. Сколько я у нее прожила, недели три или весь месяц? Там все время слилось в один серый зимний день. С чужими стенами, запахами лекарств, тихим успокаивающим голосом и крепким чаем. Мать Юргена...

  Сменная одежда и постельное белье оставались в прачечной, не нашла времени забрать, квиток так и болтался в сумке. Книги не имели значения, попали случайно и я их не читала. Чашка, ложка, полотенце – сиротский набор, не нужный в новой квартире, где все есть. Если только маленький красный чайник стоило забрать, ради благодарности за службу и спасительный согрев. Ценна была только коробка.

  И все сборы.

  – Ирочка, вахтерша наша сказала, что ты съезжаешь?

  Завернула на кухню и увидела, как сосед роется на своей полке и выуживает пустую стеклянную банку.

  – Как она успела, – удивилась и не удивилась я.

  – Мужика что ли нового нашла взамен жениху? Или родитель слег и нужен постоянный уход?

  Смолчала. Стерпела прямые вопросы, как не услышала, – вытерла чайник салфеткой и уложила в сумку.

  – Чего молчишь-то? Если проблемы, помочь можно, не чужие, соседи как никак.

  Не поддавшись на уловку «добрые намерения», я произнесла:

  – Все сложно, не хочу объяснять.

  – А продукты? Если все равно съезжаешь, я сахар возьму, а то у меня кончился.

  – У меня нет...

  Сосед не ждал отказа, поэтому еще в процессе просьбы взял и открыл шкафчик Гули. Я тоже о ней немного успела забыть. Не показалось странным, что и вахтерша и сосед не обмолвились о ней, – женщины столько дней нет, куда исчезла? А логично – должны были. Обо мне новость как молния прошла – будто по громкой связи объявили на этажах.

  – Так это не мои продукты, а Гулины.

  – Кого?

  – Шумная Гуля из-за которой вы не высыпаетесь...

  «А, слониха что ли?» – готовилась это услышать, но мужчина странно посмотрел на меня и выдал:

  – Не знаю такой. Новая жилица въехала, а я прозевал?

  Сдав назад, толкнула дверь комнаты – удостовериться, что обстановка не поменялась. Все было – ее мебель, коврик, кровать телевизор. Как сосед мог забыть женщину, с которой жил через стенку последние три года? Сама Гуля мне рассказывала, как воевала с курящим грузчиком из-за которого невозможно было дышать. Дым проникал и на кухню, и в коридор, и к ней. Перемирие пришло через жалобы коменданту, разборки с участковым полицейским и согласием, что сосед всегда будет курить на лестничной площадке. Она обижалась на «слониху», он не высыпался от лязга кастрюль и хлопанья дверцами. А теперь «не знаю такой?».

  – Роберт, здравствуйте. Не отвлекаю вас, есть минута?

  Тамм ответил сразу на вызов, подтвердил, что слушает внимательно.

  – Гульнара Сатти, моя пропавшая соседка, – вы о ней помните?

  – Конечно. Есть новые?..

  – Роберт?

  Я не успела оторвать анимофон от уха, чтобы проверить – технический сбой или сеть пропала, как почувствовала всей кожей иное пространство. Обернувшись, поняла в чем дело – дверь медленно закрывалась и как только совсем захлопнулось, оборвалось все – и звонок и привязка к месту. Только бы не ловушка! Мысль мгновенно отбросила меня к случаю с сараем, когда я вошла в помещение, откуда пропал человек, а оно вдруг переместило меня к незнакомцу. Сейчас чуть-чуть иначе. Не сразу, а с посредником-комнатой.

  Умудрившись без резких движений, а даже спокойно, закинуть анимо в сумку, сжать покрепче коробку, я шагнула на выход. Если все повторяется – надо считать минуты. Надо сделать так, как советовала другим пограничникам – попытаться быстро прояснить хоть что-то и бежать обратно, пока не унесло на дни и километры. А что спросить? Как глупо было не подумать об этом заранее...

  Огромное витражное окно полукругом заворожило в первый же миг, и ничего другого я не видела. Тянуло холодным ветром, зимним, студеным, промораживая залу с колоннами и высоким потолком. Зябко обдало ноги и забралось в рукава, заставив поежиться и оглядеться, оторвав взгляд от внезапной красоты. Зала пустая, светлая, с остатками паркета и мусором. Заносило внутрь и листья, и пыль.

  Двери были в двух противоположных стенах, – в одну я вошла, а вторая настежь распахнутая вела в соседнее помещение и там вместо второго витражного зиял проем разбитого окна. Шагала осторожно. Казалось, что и так слишком громко для здешней тишины и заброшенности. Медленно подошла к краю и выглянула, – парк. Едва забеленные снегом дорожки лежали геометричным узором, разветвляясь в глубь территории. Лавочки, фонари, урны, газоны с листвой – ничего не тронуто и не убрано. Кустарник разросся, потеряв форму, попадались на глаза и упавшие деревья. Человека здесь не было давно.

  – В этот раз можно задержаться... волна еще далеко, мы дрейфуем здесь, и время нас не накроет. Тебе лучше! Я вижу, ты стала сильнее и крепче. Уже не унесет так легко, как могло в прошлый раз.

  Не испугалась. Ожидала, что неизвестный опять появится – как сторож у которого загорается лампочка сигнализации на вторжение. Или не неизвестный, а Юль Вереск, как назвал его наследник? Мужчина не поменялся: одежда та же, немытая голова еще грязнее.

  – Вы знаете Августа Поле?

  – Конечно. Пространство, не поверившее в меня. А я смог. Шагнул, утонул, но в итоге – выбрался сюда и теперь могу делать то, о чем так давно мечтал.

  – Вы тоже наследник?

  – А наши старушки, ты их видела? Нет... – он схмурился, сам себе возразил. – Слишком давно, их уже наверняка нет. Скажи мне, что ты здесь чувствуешь, девочка? Ты можешь ощущать пространства без источника и якоря?

  – Вы – наследник? Вас зовут Юль Вереск? А я...

  – Ирис Шелест. Я тоже теперь знаю – кто ты.

  «Шелест?!» – удивленный возглас так и не сорвался с губ. Я только вдохнула и замерла с этим вопросом, уставившись на него. Он повторил:

  – Так что ты здесь чувствуешь?

  – Ничего.

  – Не может быть. Прислушайся и через минуту ответь еще раз.

  Через минуту... а там – час? Очередной час, и уже наверняка далеко за Сольцбургом.

  Юль двинулся в сторону, обходя меня и вставая у другого края оконного проема. Задумался, оперся плечом на стену и бросил взгляд на парк. Его лицо осветилось, стало казаться белым. Последняя его полупросьба, полузадание прозвучали с ленцой, будто мужчина не торопился никуда. В отличие от прошлого раза. Он словно появился здесь случайно и беседовал с попутчицей, пока помещение плыло, как паром от берега к берегу, не связываясь ни с одним из звеньев и ни с одной точкой выхода. Прислушавшись к своему чутью, осознала, – действительно так. Здание, комнаты, конкретно эта зала – нечто дрейфующее. А за стенами – потоки, движущиеся одновременно в разных направлениях.

  Мужчина резко и быстро шагнул ближе. Всмотрелся, приблизив лицо настолько, что я невольно сделала полшага назад. Страха, что он нападет, сомнет, ударит, воздействует грубой силой – не было. Не животная угроза, а неприятное прощупывание – пальцами в сердце. У Августа во взгляде было похожее. В голову приходило сравнение с двумя врачами, которые обследуют тебя – болезненно, без стеснения, профессионально и равнодушно, прощупывают душу рентгеном, как пальпируют живот. Только Август – аккуратнее и мягче, а этот – по-хамски.

  – На границе была... как я сразу не увидел! – Считал он. – Устояла после отката, удержалась от смерти. Тяжело далось?

  – Помогли.

  – Конечно помогли.

  – Да.

  – Подумай о них. Представь их. Где они?

  Его слова, вкрадчивые, странные, – которые на первый взгляд казались бессмысленными – мало ли где они... почему-то запали в голову, как ключ в замочную скважину, и механизм замка щелкнул. В солнечном сплетении возникла невесомость, холодок, и три отдельных «звездочки», теплых огонька. Возникли одновременно внутри и снаружи, я не могла разделить «в себе» и «вне себя». Самым ярким, самым горячим и близким – был Юрген. От него тянулся целый пучок связующих нитей. Живых, крепких, полных энергии. Вторым «огоньком» – Катарина, – дальше, слабее, но ниточки все равно не иллюзорные, а настоящие. И третьим, что поразительно, – Герман. Самый дальний, с одной стрункой, но есть.

  Юль Вереск и без моих ответов все понял. Улыбнулся, беззвучно произнес «молодец» и более громко:

  – Якоря. Ты нужна, и тебе нужны!

  – Идемте со мной.

  – Рано. Октябрь, ноябрь... рано еще.

  Разволновавшись от всего – что услышала, что почувствовала, что не смогла понять, я заторопилась и выпалила:

  – Так куда пропадают люди, Юль? Откуда сбои, вызовы-пустышки? Почему мой сосед забыл Гулю, как будто ее и не было? Все, что происходит – опасно для пограничников? Опасно для всех одиночек?

  Тот замотал головой и на его лоб упали две сальные прядки. Я невольно поморщилась и готова была сказать ему «помойте голову», даже понимая всю глупость фразы и ее неуместность. Юль стал качать указательным пальцем в мою сторону, как будто давал урок или журил за ошибку:

  – Никуда они не исчезли, глупая. Я же тебе уже говорил об этом. И сбоев никаких нет, и сосед, и Гуля, кто бы они ни были – просто не знают друг друга. Ничего не опасно, наоборот, все хорошо и будет еще лучше. Я так и говорю, а ты не слышишь – у меня все получилось! Увидишь Августа, и ему скажи – все получилось!

  – Как пройти через границу? Я сделала это, только не помню. Почему я попадаю сюда? Как я могу снова вас найти, если мне будет нужно? Дайте хоть один внятный ответ, который я смогу понять, а не эти зашифрованные объяснения!

  – Докажи, что можешь!

  – Вы опять?

  – Докажи, что можешь отсюда выйти в настоящем Сольцбурга. Ну? Ведь ты не случайная Ирис Шелест, ты время, которое только-только столкнулось с судьбой.

  – Юль, пожалуйста, яснее!

  – Ты слушаешь, но не слышишь! – Разозлился тот. – Ты еще слишком мало пробовала. Уходи. Сосредоточься у двери и сделай попытку выйти там, где ты хочешь и тогда, когда ты хочешь. Уходи. А как насмотришься, как наешься, как станешь понимать больше, чем сейчас, так и возвращайся. Вместе пойдем к источнику! Вместе, всех заберем! И поторопись, а то кораблик причаливает. Иди, Шелест, иди...

  – Почему вы зовете меня по фамилии?..

  – Вон!

  Юль Рявкнул так грозно и громко, что я кинулась к проему – обратно в комнату с витражом, а уже из нее к двери. Едва удержала в руках свою драгоценную ношу, – коробку. А как выйти? Взять, открыть, и шагнуть в поток или неизвестность? В голове каша, сердце скачет, одна только мысль бьется – я ношу фамилию Юргена! Шелест, Шелест, Шелест... ласкает слух, звучит так, что обмирает все внутри от предчувствия хорошего и светлого. Как будто еще чуть-чуть и к душе прикоснется сама судьба. Счастливая, взаимная и истинная.

  – Галерея у детского театра... галерея у детского театра.

  Закрыв глаза, сосредоточилась и попыталась ощутить себя в этой точке. Так получалось представить, когда нужно было быстро определить свое место в городе и зацепить памятью ближайший ход на карте. В каком часу я приехала в общежитие? Сколько времени успело пройти здесь? Какие сумерки на улице? Сколько людей может быть рядом? Чем пахнет воздух снаружи? Силой воли отодвинула все волнующее, вообразила себя уже там, на месте, с холодом, запахами, звуками и земле под ногами. И...

  Вышла из двери закрытой на бесконечный ремонт пристройки. Маленькая зала с витринными окнами, – здесь когда-то давно выставлялись бесплатно художники города. А потом все, закрыли, денег бюджетных нет, двух человек-смотрителей сократили с должности.

  Я едва шагнула со ступеней, едва обрадовалась, что у меня все получилось, как сильный и резкий импульс толкнул в живот. Вызов! Назад! К человеку!

  Городская Фея

  Я стояла посреди детской, прижимая одной рукой коробку к боку, а другой удерживая округлившуюся от маленького чайника сумку. Стояла и смотрела на мальчика, который полусидел на кровати и во все глаза смотрел на меня, забыв даже о том, что секунду назад плакал. Под носом мокро, все щеки красные и в дорожках слез, ресницы склеились от влаги. Всхлипывал, нервно дрогнул плечиками – но не испугался. Не захныкал сильнее, не закричал, а, наоборот – весь затих и задышал ровнее.

  В те несколько секунд погружения в его жизнь, заставили сжаться сердце от боли и ярости одновременно за судьбу мальчишки и меркантильность его родителей. Все мое, такое яркое до момента вызова, ушло на задний план. Я на службе, я пограничница, и нет ничего важнее, чем взять и сказать:

  – Привет, Сержик. Я поймала твой самолетик.

  – Мама сей-час...

  – Она меня не заметит даже. Я ведь городская фея и меня может увидеть только тот, кто верит в волшебство.

  Сергиус Хольт, девятилетний мальчишка, четвертый сын в семье. Отец работал на мебельной фабрике, обтягивал диваны и кресла, мать была домохозяйкой, и бедное хозяйство держалось на небольшой зарплате и пособии по инвалидности старшего ребенка. Первенец у супругов родился больным – глухим, полуслепым и умственно отсталым. Второго отправили учиться в интернат, третьего сплавили бабушке, а младший – Сержик, стал надеждой на будущее всех Хольтов.

  – Нога болит?

  Он закивал. Задрал одеяло, утер краем лицо и испуганно покосился на дверь – там шум и шаги, опасно приблизившиеся к детской. Мальчик не совсем верил, что видение не исчезнет от громких звуков и вторжения. Волшебство – это тихое, легкое, солнечное – как пыльца с цветка.

  Я шагнула к кровати и присела на край. Коробку поставила на пол. Сняла перчатки и взяла ребенка за руку:

  – Ну, рассказывай. Что мне нужно передать твоему другу?

  – Пусть придет...

  Восходящая звездочка детского футбола. Гранты, поездки, перспективы профессионального игрока, лига страны, гонорары, безбедное будущее – у родителей кружилась голова от понимания, что наконец-то они вытащили свой лотерейный билет, родив такого талантливого сына. С пяти лет гонял мяч, дважды ездил за границу на школьные межнациональные матчи. А весной сломал руку. Не страшно вроде. Но потом еще перелом. А летом стал жаловаться на боль в бедре. И Сергиус вдруг оказался на больничной койке, – тазобедренный сустав перестал расти, дистрофия хрящевой ткани и еще там что-то... латинское. Можно вылечить, – лекарства, поддержка, упражнения, – будет нормальным взрослым мужчиной, даже без хромоты. Только о спорте забыть. А если сейчас запустить, – станет колясочником. Инвалидом с усохшей ногой, неспособный ходить.

  Мне нужно было самой держаться, чтобы не заплакать, глядя в распахнутые глаза ребенка, увидевшего чудо. Знал бы он, что самая дорога на свете мама и горячо любимый отец выбрали второе. Не искать помощи, а, наоборот, – второе пособие прибавится вместо спортивных гонораров. Ну и что, инвалид – не страшно, зато жив и работать не нужно. Не надо лечить и вытаскивать. Судьба такая.

  – А я думал, что дедушка Лера меня обманул. Мама сказала... мама.

  Поджал губы, стиснул мою руку сырыми маленькими пальцами и скривился. Я, пограничница пришла в тот момент, когда детское сердце едва не разбилось о жестокую реальность сказанных слов. Чудес нет. А письма-самолетики, которые он кидал в окошко, не долетали до его друга. Их не носили городские феи по улицам. «Это все выдумки дурака! Он собирает твои бумажки на газоне и в помойку кидает. И ты дебил, раз веришь в такое!».

  А Сержик верил... запертый в комнате уже третий месяц, редко встающий с постели, с больной ногой, с суровыми и жесткими родителями – охотно и сразу поверил! Дворник подрабатывал тем, что брался за проблемы с сантехникой или ремонтом. Побывал в квартире, когда батареи на отопительный сезон проверял. Пожалел, наболтал сказок, подарил надежду ребенку.

  – Я все обязательно передам.

  – А потом придешь?

  – Не знаю. Но если не получится, ты на меня не сердись. У фей много дел, и они должны всюду успеть.

  – А вас много?

  – Не очень.

  – А ты?.. Ты?

  Дверь распахнулась и женщина ввела в комнату парня лет двадцати. Она помогла принять ему ванну, помыла голову и натирала волосы полотенцем по ходу движения. На соседний диван – на его «детскую» половину комнаты. Сержик жил в одной со своим старшим братом. Мальчик вцепился в мои пальцы и второй ладошкой, с ужасом смотря на мать, которая мельком бросила взгляд на нас и буркнула:

  – Чего наревелся-то? Ты уже взрослый, а в сказки только малыши верят. Ты же взрослый, а, Серги?

  Странный вызов – не похожий на остальные. Выбивался из привычных уже тем, что я общалась с тем, кто был на грани, взаимодействовала не только словами, но и физически – давая понять, что я не его фантазия, а вполне себе живая. Мать он не боялся, она его никогда не обижала, всегда была ласкова, – ребенка напугало это столкновение, и меня на самом деле никто не увидел.

  Я наклонилась к нему, поцеловала в лоб и шепнула:

  – Мне пора.

  Поднялась, забрала коробку и вышла через дверь. Через проходную вторую комнату, коридор и в подъезд. Не заперто. Для меня. А за порогом ощущение знания жизни целой семьи исчезло. Редко за все мои вызовы я попадала на детей. Они сами по себе очень редко были на грани, это прерогатива взрослых. А тут уже второй за короткое время. Девочка с чудом, и этот мальчик с волшебством.

  Сон

  Перезвонила Роберту, как вернулась в город с вызова. Говорила долго – и про Гулю, попросив одновременно проверить или заново опросить людей, соседей или бывших коллег, других исчезнувших – помнят ли? Рассказала про семью Хольта, уточнила – есть ли возможность связаться с ювеналами или другой службой, чтобы повлиять на родителей и начать его лечить? Адрес Цезаря, друга и товарища по футбольной команде, Роберт пообещал найти. Номер отца или матери точно раздобудет, имя ребенка редкое, таких мало. Если не один на весь Сольцбург.

  Дома у Юргена я застряла у двери, сняв сапоги и пальто и задумавшись ни о чем и сразу обо всем. На обратном пути, зашла в два магазина – в одном купила деревянную хлебницу, а в продуктовом набрала еще булок, молока и апельсинов. Сумку, пакеты – поставила на пол, сама присела на сидушку обувной лавки и сложила на коленях шарф и перчатки.

  Вот так вот – по бытовому, простому и жизненному. И это после всего, с чем пришлось столкнуться... Я захватила за сегодня столько необъяснимого! Столько странного! И все же так обыденно после взяла и подумала о продуктах, о хлебе и хлебнице, о запахе цитрусов и красоте оранжевого цвета...

  Какой насыщенный день. Какая безумная и насыщенная стала жизнь. Подхватило вихрем все прежнее и перевернуло, а я не могла даже понять – каким образом оказалась среди людей в настоящей, а не фальшивой близости и общении, когда сменила места и маршруты? Сколько прошло дней? Мы с Юргеном вместе сколько? Одно «сегодня» растянулось по ощущениям на месяцы прежней пустой жизни. У меня теперь есть друзья? У меня теперь есть один самый близкий человек, и еще они – Катарина и Герман? Прежде всего их я почувствовала там, когда Юль попросил «увидеть».

  Открыв календарь на анимофоне, удивилась – двадцать четвертое октября, суббота. Выходит, Роберта я беспокоила в выходной. Юрген и Герман отправились на пограничное дежурство не в лучшее время – по паркам и опасный народ мотается, и пивнушки допоздна открыты, пьяных полно. А Катарина сейчас где?

  Так сколько прошло? Шаг за шагом, перебирая дни назад во времени, дошла до прошлой субботы – первой ночи здесь. Семь. Всего неделя? А кажется, что очень давно.

  Я переоделась, умылась, забралась в уголок с креслом, опять в защиту от большой комнаты, и налила себе в чашку молока. Мытые апельсины лежали без тарелки на столе и я смотрела на них несколько минут просто так, любуясь. Оранжевые, плотные, ароматные. Приятные на ощупь шершавой кожурой. Молоко было вкусным, прохладным и жирным почти до сливок. Хлеб хрустел. Тянулся пористыми волокнами, сыпался семенами и зернышками, когда кусочек за кусочком отщипывала и клала на язык.

  Я смотрела – и видела. Ела не от одного только голода, а с приятным чувством вкуса. Даже тактильность проявилась в том, что я гладила глазурные бока керамической чашки, телом тонула в мягкости кресла а кожей ощущала шелковость ткани платья. Жизнь. Жизнь!

  Анимофон просигналил сообщением и я открыла пересланный снимок – Юрген сделал фотографию в парке. Нечеткий, темный, но разглядела на ветке дерева сову. «Видала, кто к нам в город залетел? Красавец!». Если красавец, то филин. Живьем птицу лучше можно рассмотреть, а мне характерных «ушек» не видно.

  У нас у обоих свои радости бытия. Он там, далеко, наматывает круги от хода к ходу, болтает с другом о книгах, смотрит по сторонам и замечает необычное. Я ответила «Ухает?». Юрген прислал: «Стоим, ждем. Ухаем сами, вдруг откликнется».

  Развернув анимо, включила камеру и сфотографировала место, куда пристроила чайничек и хлебницу. Чайник маленький, на пол-литра всего, смотрелся рядом с деревянным коробом как красный мухомор рядом с пнем. Отправило фото «Я переехала. Эти двое со мной».

  «Чудные ребята. Ирис, не скучай там, за вторым креслом экран стоит – подключи, посмотри кино. В кухонном шкафу вино есть, я по выходным обычно глинтвейн варю, если его захочешь – там еще специи рядом».

  «Справлюсь с досугом, не волнуйся. Тихой ночи. Жду утром».

  Не позвонил, а писал, наверное из-за Германа рядом – приватно вслух не выйдет.

  Ни кино, ни вина не организовала. Отлежалась в горячей ванне, оставила свет только в кухонном углу, утопив большую комнату в полумраке, и залезла с ногами в кресло. Читать книгу с полки Юргена – «Цикл о кристалле». Отвлечься, не загружаться, не пытаться осмыслить всю эту огромную толщу информации, непонятностей, что свалилась сегодня. Отдохну, подумаю после...

  Сон снился тревожный. Я тащила мальчика Сержика из кровати, и надрывалась – его ноги намертво опутаны веревками, как корнями. После он превратился в Нику, связанную еще больше, чем было в реальности, словно окутанная коконом паутины. И ее я тоже пыталась оттащить из опасного места, рвала зубами нити, вгрызалась и зубами и ногтями – напрасно. А дальше уже я в коконе – мокрое пальто, тесное, сжимающее, не дающее дышать. Расстегнуть пуговицы невозможно, они исчезли, спаяв ткань. Все плотнее, уже, болезненней.

  – Василек мой, маленький мой!

  Рванулась изо всех сил, потянула прижатые руки к ветерку – спиральный вихрь закрутил листву у ног. Это мой сын! Не получилось схватить – движение плечами и локтями не освободило меня, а качнуло. Я стала падать, бревном, – прямо на металлический монорельс. Ведь так и хотела. Так и планировала – четыре шага и я с ним!

  – Ирис...

  Тяжело проснулась. Уже чувствовала дыхание возле уха, руку Юргена на талии и легкую тряску, а пошевелиться не могла. Сонный паралич не отпустил сразу. За окнами еще темно. Он вернулся к семи утра, разделся, лег рядом, а меня, похоже, дергало в кошмаре. Как смогла, обернулась, обняла его и прошептала то, что не смогла удержать:

  – Хоть бы разочек на руки взять. Хоть на одну минуточку. Я бы... Он бы все равно почувствовал, а потом ушел. Попрощаться, Юрка. Я так хочу попрощаться с ним по-настоящему. С моим Васильком.

  Юрген заставил меня приподняться, устроился удобнее для обоих, подставив плечо под голову и обняв двумя руками. Долго молчал. Я и не ждала, что он что-то ответит на это. Но он сказал:

  – Нужно дождаться, пока снег выпадет.

  Воскресенье

  Юрген после ночи проспал до одиннадцати. Я встала раньше, старалась не шуметь, и опять заняла свое место на пятачке в кресле. В анимофоне проверила сообщения и звонки, подъела сыр из холодильника, напилась воды и успела прочитать три главы к ряду, прежде чем он заворочался на полу:

  – Ирис, вернись. Давай поваляемся.

  – Чайник пока поставить?

  – Ставь.

  Чайник зашумел, а я подошла к постели и снова легла на свою половину. Вернее, не совсем на половину – умостилась поперек, на спине, положив голову Юргену на живот, как на подушку. Почувствовала затылком как он беззвучно засмеялся:

  – А почему так?

  – С тобой целиком обниматься слишком жарко.

  – А летом? Ты будешь сбегать от меня в ванную?

  – Буду. Как ночь прошла, вызовы были?

  – У меня один, у Германа два. А у тебя как вечер? Написала, что переехала, а я ни сумки, ни чемодана не вижу.

  – У меня мало.

  – Какую мебель заберешь, если заберешь? Сегодня днем можно как раз машину заказать...

  – Не нужно.

  – Все там оставишь?

  – Да.

  Чайник отключился, но Юрген не спешил вставать. И мне было приятно так лежать. Он положил руку мне на плечо и чуть поглаживал пальцами, замолчав и задумавшись о чем-то. Мне очень хотелось поделиться! Августу обещала, поэтому про Нику ни слова, а о вчерашнем – могу.

  – Юрка...

  – М?

  – Вчера столько всего случилось на самом деле... когда в общежитие приехала, обнаружила, что мой сосед не помнит исчезнувшую Гулю, совсем...

  Он не перебивал. Но едва я обмолвилась, что опять попала в некое пространство условно названное «кораблик», снова встретила там незнакомца, имя которому Юль Вереск, как почувствовала напряжение. Мягкая и расслабленная «подушка» стала жесткой, Юрген приподнялся и сел, согнав меня в такое же положение. Села рядом, поджав под себя ноги.

  Пересказала все, о чем говорили, даже про то, что чувствовала связующие нити с ним, Катариной и Германом. Оставила лишь один секрет – «Ирис Шелест». Ничего не сказала о его фамилии.

  – Он не кажется опасным. Он похож на отшельника, застрявшего в пространстве между... ходами? Слоями времени? Все жду, когда Август на связь выйдет и поделится знаниями. Он куда-то пропал и не отвечает на звонки с тех пор, как последний раз виделись. Юрка, не смотри такими тревожными глазами.

  – А вдруг и ты там застрянешь и не сможешь выбраться, как этот Юль? Ирис, пусть он не опасен, хорошо. Пусть это какой-то безобидный сумасшедший, несущий бред... а если затянет черт знает куда? Если вдруг ты не сможешь прорваться обратно, сюда, а сгинешь там?

  – Обезопаситься невозможно – мы все пограничники. Мы идем в ход, прокалываем все то же пространство, когда переносимся к человеку на вызов.

  – Возможно. Как раз для этого и создаются блокноты, маршрутизаторы, навигаторы – как хочешь обзови, чтобы не унесло не туда. А выкинуло точно по адресу.

  – Юрка, я не нарочно. Это раз. А во-вторых – я уже никогда не смогу заблудиться.

  Ответ не понравился и не успокоил. Юрка поискал глазами, дотянулся, как увидел, до своего анимо:

  – Я давно хотел, а сейчас самое время и повод – подключу тебя к счету. Да, от всего мне тебя не уберечь, но пусть хоть деньгами подстрахована будешь. Мало ли куда после занесет, как далеко, откуда возвращаться придется. И в какое время суток. Давай свой.

  Не возражала. Не собиралась покушаться на деньги Юргена и разорять. Но раз ему важно, я не перечила. Принесла свой анимофон, открыла личный кабинет счета, куда он внес данные и пароль своего. Подключил доступ, синхронизировал.

  – Не только на крайний случай. Трать, если захочешь что-то купить. Очень прошу. Считай это... – на секунду запнулся, – семейным бюджетом.

  Юрген умылся, оделся, вытащил из холодильника все, чем планировал позавтракать. Я села рядом, опять бок о бок, и пока он нарезал толстыми ломтями хлеб, раскачивала в кипятке пакетики – чтобы заварились быстрее. Мне казалось, что он еще загружен услышанным, обдумывает все, и, может быть даже сердится. Но нет. Вздох смирения, и спросил обычным тоном:

  – Бутерброды с маслом будешь?

  – Давай.

  – В холодильнике еще ветчина есть, достать?

  – Только с маслом.

  Вкусно. Хлеб и молоко, хлеб и масло, ароматный чай без сахара. С приятным удивлением заметила, что сыра мне не хватило – он только разогнал аппетит. Хотелось есть. Досыта наесться – сытным, жирным, горячим. Я подумала про обед и представила себе большую миску горячей мясной похлебки на крепком бульоне, с картошкой, фасолью и зеленью.

  – Я по воскресеньям у родителей ужинаю. Пойдешь со мной? Мать ты знаешь, само собой, а с отцом познакомлю.

  – Нет. Сегодня без меня, и на следующий раз не обещаю.

  – Ладно. – Юрген опять смиренно вздохнул, но больше с пониманием, чем разочаровано. – Я еще на час другой выпаду вечером. С сокурсниками с девяти часов связываюсь по видео через сеть. Нас по больничкам и поликлиникам раскидало, двое в другом городе, вот так раз в неделю подключаемся, общаемся, делимся новостями и случаями. Нас семеро в компанию зацепилось из всего потока, но если у кого сегодня дежурство выпало – меньше подключатся.

  – А почему так не видишься? Четверо же в Сольцбурге, как и ты.

  – Как сложилось. В первый год с выпуска пробовали, но нереально собрать всех так, чтобы и свободны были и из дома отпустили без вопросов. Три девчонки уже семейные, одна в декретном... – Юрген задумался ненадолго, подсчитывая. – Четвертый год, у нее дети друг за другом.

  – Поняла.

  – Ты не обидишься, что не отменю? Я знаю, что это наш с тобой первый целый выходной день вместе, и вечер тоже.

  – Обижусь, конечно. Ты должен забыть обо всех, раз у тебя появилась я. Какие сокурсники и родители, с работы летишь домой, садишься рядом и смотришь в глаза долго-долго.

  Я хотела, как сделала однажды, качнуться и толкнуть его в плечо, но увидела, что чашку с чаем он уже поднял и держал навесу. Передумала, в плечо поцеловала, оставив на темном рукаве футболки хлебную крошку. Надеюсь, он понял, что я шучу. Мне так хотелось его развеять.