Текст книги "Чародейский рок. Чародей и сын"

6

Магнус ехал куда глаза глядят – расстроенный, но твердо решивший не показывать этого и ни у кого не искать утешения. Единственными, кто мог бы его утешить, были родственники. И конечно, он не на шутку изумился, когда за поворотом дороги чуть не налетел на отца, ехавшего верхом на Вексе всего в нескольких футах впереди. Магнус вытаращил глаза и тут же нахмурился, обуреваемый возмущением. Он пришпорил коня и поравнялся с Родом.

   – Что ты тут делаешь, отец?

Род вздрогнул, повернул голову и разыграл удивление.

   – Господи! Магнус! А ты что тут делаешь?

   – Хотел бы я тебя спросить о том же самом. Собственно, я уже спросил.

Род раздраженно пожал плечами.

   – Понимаю, это странно, но я решил вернуться в Всальдебинде – ту самую набожную премерзкую деревеньку, где мы побывали вчера.

   – Неужели ты собрался свергнуть тамошних церковников?

   – Мысль неплохая, – согласился Род, – но я насчет этого пока не решил. А почему ты так испугался? Думаешь, для крестьян это будет не лучший вариант?

Магнус немного помолчал, озадаченный вопросом.

   – Разве не им самим решать, хорошо это будет или плохо?

   – Верно. Им и только им – если у них будет такая возможность. Но у меня сложилось такое впечатление, что нынешний епископ держит крестьян в таких ежовых рукавицах, что они не избавились бы от него, даже если бы пожелали.

   – Нет, – нахмурившись, возразил Магнус. – Он принадлежит Церкви и наверняка не станет действовать с позиции силы.

   – Гм–м–м, – протянул Род, опустил голову, потер подбородок. – Ты слышал о Крестовых Походах? О войнах времен Реформации? О рыцарях–тамплиерах? – Не дав Магнусу ответить, он продолжал: – Что же до того, что этот человек принадлежит Церкви… Честно говоря, не очень мне в это верится. Ты обратил внимание на его облачение? Митра такая огромная, почти карикатурная – и при этом ни ризы, ни сутаны.

   – Верно. Он был в балахоне, какой мог бы носить любой аристократ. Но какое это имеет значение?

   – Настоящий епископ по идее должен был бы придерживаться строгих традиций. А мы с тобой прекрасно знаем, что в Грамерае никогда не было епископа. Здесь есть только монастырская братия – она и заполняет нишу здешней духовной жизни.

Магнус сдвинул брови, задумался.

   – Что ты хочешь сказать?

   – Я хочу сказать, что здесь мы имеем дело с типичным образчиком религии по типу «сделай сам», с культом, насаждаемым неким циником, который жаждет личной власти. Да, верно, он основал этот культ на фундаменте католической веры – потому что никакой другой не знает, но при этом внес в культ изменения, которые гарантировали бы его власть. Ну а в том, чего он не помнит из догматов, он попросту импровизирует.

   – Тебе кажется, что этот епископ на самом деле правит деревней?

   – Да. Что само по себе довольно смешно. Он называет себя епископом при том, что ему подчиняется один–единственный жалкий приход. Так что, сынок, тут мы видим яркий пример теократии. – Род посмотрел на Магнуса. – Не хочешь наведаться туда со мной и точно выяснить, так это или нет? Или ты боишься разрушить свои предубеждения?

Магнус ответил отцу холодным взглядом.

   – Я поеду с тобой, если ты дашь мне слово не пытаться свергнуть ту власть, которую люди сами для себя выбрали.

   – Договорились – при условии, что они по–прежнему желают этой власти. В конце концов ты можешь быть прав: это несимпатичное маленькое правительство вполне может представлять несимпатичный маленький народец.

Выехав из леса, Род и Магнус услышали пение хора – судя по всему, любительского. Род посмотрел на стоящую на пригорке церковь.

   – Не нравится мне твой взгляд, – заметил Магнус. – Ты явно задумал что–то неладное.

   – Почему «неладное»? Вовсе нет. В том смысле, что я‑то – добропорядочный католик, верно?

Магнус собрался было ответить, но Род его опередил:

   – Ладно, забудем об употребленном мной прилагательном. Но все же я видел и слышал достаточно месс, чтобы знать, какими они должны быть – в особенности с тех пор, как ты подрос и стал ходить в церковь. Вот я и задумался – та ли это литургия или нет.

   – Разве месса не везде одинакова?

   – В основе – одинакова. Случаются местные вариации – но основу всегда можно узнать.

   – И теперь ты гадаешь, удастся тебе это или нет? Или хочешь позаботиться о том, чтобы тебя не заметил епископ? А он тебя непременно заметит – ведь сегодня будний день, и народа на службе наверняка мало.

   – Что я слышу? Ты подозреваешь меня в тайных умыслах? Ты удивляешь меня, сынок. И как тебе такое в голову могло прийти? Ну, вперед?

Они въехали на холм, привязали коней к столбикам церковной ограды, вошли в церковь и обнаружили, что служба в полном разгаре. Род в изумлении остановился на пороге. Церковь была полна народа и оказалась не такой уж маленькой.

   – Они – истинно верующие, – прошептал Магнус на ухо отцу.

   – Или не смеют отсутствовать на службе, – шепнул в ответ Род.

Они встали в тени недалеко от входа. Епископ продолжал службу. Казалось, он не заметил вошедших – что было вполне вероятно. По традиции раннего средневековья в церкви не было скамей, все прихожане стояли.

Род и Магнус сразу поняли, что месса не настоящая – или по крайней мере не такая, к какой привыкли они. Во– первых, распятие стояло сбоку от алтаря, а не посередине, и даже в нем самом было что–то не так. На том месте, где должно было стоять распятие, возвышалась довольно грубо сработанная статуя, изображавшая человека, одетого точно так же, как епископ – нечто вроде плохой памяти об истинных епископских регалиях. После «Kyrie»[51] все прихожане запели: «Прости нам, Боже, непослушание наше». Текст «Gloria»[52] большей частью касался людской никчемности, а вовсе не доброты Божьей. «Confiteor»[53] тянулась бесконечно.

   – Кто будет исповедоваться в прегрешениях своих? – вскричал епископ, а когда никто ему не ответил, он дал знак двоим дюжим молодцам. Те ринулись в толпу прихожан, схватили какого–то парня и швырнули его на колени перед алтарем.

   – Исповедуйся! – громогласно возопил епископ и грозно указал пальцем на несчастного парня – так, словно был готов метнуть в него молнию. – Исповедуйся в том, что испытывал похотливое желание к Джулии!

Девушка, стоявшая довольно близко к первым рядам, залилась пунцовым румянцем.

   – Но я не… Я…

   – Ты таишь свои порочные желания в сердце! Трое взрослых видели, как ты глазел на нее, когда она проходила мимо, видели, что ты провожал ее взглядом, покуда она не скрылась из виду! От них не укрылась похоть в твоем взоре! Исповедуйся!

   – Но я ничего… Я…

Епископ кивнул двоим здоровякам. Один из них шагнул к парню, схватил его за руку и завернул за спину. Парень вскрикнул от боли, а епископ велел:

   – Исповедуйся!

Магнус рванулся вперед, но Род успел удержать его.

   – Мы просто наблюдаем, не забыл?

Парень забормотал. Он сбивчиво признавался в своих порочных помыслах, которые становились все более и более преступными по мере того, как епископ выспрашивал его о подробностях, а здоровяк еще сильнее выкручивал руку. Бедная девушка, ставшая камнем преткновения в этой невинной истории, была готова сквозь землю провалиться от стыда. Прихожане глазели то на нее, то на парня, сбивались ближе к алтарю, чтобы услышать все, до последнего слога. Когда юноша закончил свои признания, епископ объявил об отпущении его грехов – своей волей, а не волей Господа – и позволил юноше вернуться к остальным прихожанам. Затем он исповедовал еще двоих грешников. Оба проявили удивительную готовность признаться в своих прегрешениях: первый – в краже яйца, второй – в том, что днем раньше не пришел на мессу. И тот, и другой кляли себя на чем свет стоит, объявляли себя никчемными безбожниками. Наконец епископ с явным удовлетворением перешел к проповеди, в которой разглагольствовал о грехопадении Рануффа, его самоубийстве и грехах его отца, Робле.

Наконец настала очередь Литургии Верных. Род удивился тому, что не происходит сбора денег, но потом решил, что в этом нет никакого смысла – ведь люди наверняка и так отдавали епископу все до последнего гроша. Однако его изумило то, что епископ не совершил обряда принесения даров, омовения рук. Он только вынул облатки, налил в чашу вина, наспех благословил, после чего произошло причастие – вернее говоря, нечто вроде причастия, а именно: епископ со священником причастили друг друга, троих алтарников и двух монахинь. И все.

   – А пастве причастия не дадут? – возмущенно вопросил Магнус, когда они вышли из церкви – поспешно, опередив толпу прихожан.

   – По всей видимости, нет, – ответил Род. – Наверное, они того недостойны. – Он отвязал от столбика поводья Векса. – Сколько времени мы там пробыли, Веке?

   – Полтора часа, Род.

   – Значит, само причастие продолжалось не более десяти минут.

   – Но разве причастие – не самое главное в мессе? – спросил Магнус.

   – Предполагается, что это так, – сказал Род и многозначительно поднял указательный палец. – Запомни это слово: «предполагается». Но можно задать вопрос: «А чье это предположение?» Нет, сынок, на мой взгляд, это – не месса.

   – Но ты же сам говорил про местные вариации… – пробормотал Магнус.

   – «Преломив хлеб, они познали Его», – процитировал Род. – Здешние же прихожане не отведали ни крошки от облатки – а епископ благословил их так, будто бы дал им причастие. Он и не думал делиться евхаристией с паствой – но при этом не постеснялся смущать и мучить грешников. Католическая исповедь должна быть тайной, католическое причастие – общим, для всех, кто пожелает его получить. «По плодам их узнаете их»[54].

   – Получается, что этот епископ – не истинный католик, – проговорил Магнус, кивнул и оседлал своего коня. – А служба представляла собой подлинную пародию на знакомую мне мессу. Да, отец, я вынужден согласиться с тобой. Кем бы они ни были, эти люди, они не принадлежат к истинной Римской католической церкви.

   – Вот именно, – согласился Род. – Кто–то перекроил мессу для собственного удобства.

   – И тем не менее, – решительно заявил Магнус, – если людей устраивает такая форма богослужения, кто мы такие, чтобы говорить им: «Вы не правы»?

Магнус пожал плечами.

   – «Если устраивает», — подчеркнул Род. – Могу назвать тебе двоих, кто явно не остался доволен: того парня, которого вынудили исповедоваться, и ту девушку, насчет которой он изливал душу. Она ни в чем не провинилась, но епископ постарался доказать обратное!

Магнус пожал плечами.

   – Сегодня им это не понравилось. А завтра, может быть, понравится. Во время учебы, отец, я кое–что узнал о религиозной психологии, и самое главное тут вот что: людям обязательно нужны какая–то церковь, какое–то духовенство, какая–то служба.

   – С этим я спорить не стану, – вздохнул Род. – Всякий раз, когда бы кто–то ни попробовал предложить религию, для которой не нужны ни службы, ни священнослужители, потом все равно появляется и то, и другое. Ну хорошо, сынок. Давай поглядим, нельзя ли где–нибудь позавтракать в этой деревушке – если, конечно, у тебя аппетит не пропал.

К тому времени как отец и сын поравнялись с первыми домами, инициативу в разговоре перехватил Магнус. Он успел с осуждением отозваться о том, как проходили похороны несчастного самоубийцы, и добрался до того момента, когда епископ распекал Робле.

   – Что же он за епископ, этот церковник, что позволяет себе так жестоко укорять осиротевшего отца в тот час, когда хоронят его сына?

   – Я так думаю, – осторожно заметил Род, – что наш достойный прелат очень хорошо понимает, что он за епископ.

Магнус непонимающе сдвинул брови.

   – Что? А, понятно. Ты хочешь сказать, что он сам себя назначил епископом.

   – Уж точно не аббат его назначил, – отозвался Род. – Кроме того, на мой взгляд, аббат наверняка не одобрил бы той версии христианства, которую проповедует этот человек.

Если уж совсем откровенно, то я думаю, что его милость велел бы этому церковнику–самозванцу заткнуться – если бы вообще не лишил бы его сана.

   – И ты предполагаешь, что этот епископ признал бы главенство аббата над собой, – с едва заметной усмешкой проговорил Магнус.

Род резко взглянул на сына.

   – Ты знаешь что–то такое, чего не знаю я.

   – Не знаю, – уклончиво произнес Магнус. – Пока – не знаю.

Род нахмурился. Он был готов потребовать у Магнуса объяснений, но в этот момент он увидел прямо перед собой пучок соломы и был вынужден пригнуться. В итоге он отвлекся и вспомнил, что решил предоставить Магнусу как можно больше свободы – в том числе в суждениях. Род придержал Векса и увидел, что злополучный снопик был привязан к шесту, а шест торчал над дверью довольно– таки солидного дома. Род спешился и привязал Векса к дереву.

   – Ну что ж, – сказал он. – Этот дом побольше других, да еще и снопик над дверью подвешен. Похоже, это намек, что тут что–то вроде трактира. Видимо, удастся перекусить, сынок.

   – Всегда приятно побаловать себя чем–нибудь вместо походной еды.

Магнус спешился и привязал своего коня рядом с Век– сом. Жеребец покосился на коня–робота и немного отступил в сторону. Веке одарил его спокойным, почти безразличным взглядом.

   – Мы тут кого–нибудь обманываем, а? – еле слышно поинтересовался Род.

   – Только людей, Род. Надеюсь, что лошадь хотя бы не увидит во мне врага.

Веке опустил голову и сделал вид, что старательно поедает траву. Через несколько мгновений его примеру последовал конь Магнуса.

Род довольно кивнул.

   – Надеюсь, что у нас так же хорошо получится с местным населением. Ну что, войдем, сынок?

   – Почему бы и нет?

Магнус отступил в сторону и знаком предложил отцу войти первым. Род переступил порог. Мысль о том, что сын не ответил прямо на его вопрос, не давала ему покоя, но, с другой стороны, за последние годы такое бывало не раз, и Роду не хотелось на этом зацикливаться. Итак, он переступил порог.

Внутри царил полумрак. Свет проникал в комнату через несколько маленьких окошек, в рамы которых были вставлены роговые пластины. Вокруг десятка столов стояли табуреты, длинный стол для большой компании обрамляли скамьи. Род обвел взглядом безлюдную комнату, пожал плечами и постучал костяшками пальцев по столу. Почти сразу из дальней комнатки вышел мужчина. Он вытирал руки о фартук и явно удивился приходу гостей.

   – Господа! Чего желаете?

   – Желаем покушать, – ответил Род. – Мы уже несколько дней в дороге, давно не ели домашней еды.

Трактирщик немного опасливо поглядел на Рода, перевел взгляд на Магнуса и обратно, затем натянуто улыбнулся и сообщил:

   – Есть только овсянка – мы сами завтракали, осталось немного – да ржаной хлеб. Ну и эль, само собой, имеется. Вот только сварен он месяц назад.

   – Подойдет, – с улыбкой ответил Род. – А у вас тут с утра не людно, как я погляжу, а?

   – Заходят только вдовцы да холостяки, господа хорошие. Бывает, епископ наведается, чтобы они тут особо не рассиживались, – доложил трактирщик чуть ли не с гордостью. – Так что мы тут все больше по вечерам собираемся – вот тогда и можно словом перекинуться друг с дружкой.

Род нахмурился.

   – Странно. Стало быть, к вам заходят только те, кто живет в деревне?

   – Угу. Но случается, и странник какой заедет – вот как вы, к примеру. Но это раз в месяц, не чаще. А так у нас тут место для встреч. Летом, правда, народ предпочитает на вольном воздухе собираться.

   – Но не далеко от вашей двери, – вставил Магнус. – Ведь здесь – единственное место в деревне, где можно выпить эля?

Трактирщик склонил голову и улыбнулся.

   – Так и есть. Эль я сам варю и варю неплохо, хотя хвалиться негоже. Ну а больше–то никто не варит. Приносят мне сюда хмель и ячмень, а еще мясо приносят и зерно, а уж я потом подаю эль да пиво, а женушка моя ужин готовит и подает. Также приносят нам лен и шерсть, так что на земле нам трудиться приходится вдвое меньше, чем остальным – вот мы и выкраиваем время, чтобы эль варить да еду готовить для всех.

У Рода возникло такое чувство, что он слушает опытного пиаровца. На всякий случай он приготовился к тому, что за этим последует попытка вербовки.

Но, вероятно, время для этого еще не настало. Трактирщик поинтересовался:

   – Вы только позавтракаете или вам и эля принести?

Магнус ухитрился сохранить бесстрастное выражение

лица, а Род улыбнулся.

   – Да, принеси, пожалуйста.

Что же еще было пить в средневековой деревне, где никто не доверял качеству воды?

   – Я мигом, – кивнул трактирщик, снова неискренне улыбнулся и ретировался.

   – Давай ближе к окошку сядем, – предложил Род и уселся на табурет рядом с окном. – Хоть какой–то свет. А вообще– то странно тут у них трактир существует.

   – Верно, – сказал Магнус и уселся напротив отца. – Судя по всему, местные жители ничего не покупают, а все выращивают и изготавливают сами – ткань, мебель, пергамент и даже мыло.

   – Ага, – кивнул Род. – Все свое. Кроме церковников.

Магнус раздраженно зыркнул на отца.

   – Неужели ты всегда должен в чем–то подозревать священнослужителей, папа?

   – Не то чтобы должен, наверное… Просто это всегда получается естественным путем.

   – Но они все свое время наверняка посвящают духовным нуждам паствы.

   – Двое священников на пару сотен прихожан? Вряд ли здесь понадобилось бы больше. А ведь еще есть монахини.

   – Монахини? – нахмурился Магнус.

   – Ну, в строгом смысле они не монахини, поскольку живут в миру. Но при этом замуж не выходят и церковные службы вести не могут.

   – А, – понимающе кивнул Магнус и улыбнулся, – как те женщины из ордена Кассет, которые спасли тебя, когда ты был при смерти.

   – Они очень похожи – в том смысле, что решили жить в уединенной обители, без чьей–либо поддержки и одобрения. Но в отличие от тех женщин здешние жители не католики.

   – Но уж определенно христиане.

   – О да, конечно, христиане, но они не верят в Троицу, судя по тому, что говорил священник в своей проповеди на погребении – если это можно назвать проповедью. Одному Богу известно, сколько еще можно отыскать отличий.

   – Да, Богу это точно должно быть известно, – пробормотал Магнус.

Из кухни стремительно вышла девушка и поставила на стол накрытый поднос.

   – Вот, господа! Вы уж меня извините, спешу я очень. Если не потороплюсь, в школу опоздаю.

Она поставила одну миску перед Родом, вторую – перед Магнусом, причем Магнусу еду подала как–то скованно. Молодой человек задержал взгляд на ее отдернутой руке, поднял глаза и увидел приятное круглое лицо с большими синими глазами, обрамленное светлыми кудряшками, выбившимися из–под белого чепчика. Девушка была одета в мешковатое коричневое платье с белым фартуком. Казалось, платье специально скроено так, чтобы скрывать фигуру. Видимо, так оно и было – Род заметил, что и другие женщины в деревне носят такие платья. По всей вероятности, в общине процветала пуританская мораль. И все же за складками ткани угадывались соблазнительные формы, а завязки фартука обвивали тоненькую талию. Магнус медленно улыбнулся, не отрывая взгляда от лица девушки. В ее глазах сверкнули искорки интереса, но она тут же смущенно потупилась и покраснела.

Расчет или невинность? – гадал Род. Пока сказать было трудно.

   – У вас тут есть школа, в которую ходят все, кто пожелает?

   – Нет, – поморщилась девушка. – Туда надо ходить – хочешь или нет.

Род заинтересованно улыбнулся. Неужели молодежь всегда и везде так относится к учебе?

   – Но за обучение вы не платите?

   – Платить? – Девушка усмехнулась. – Да у нас денег нет, господа хорошие. Все наши денежки у епископа, он для всей деревни их хранит. Мы ему отдаем десятину от урожая, а еще дерево и полотно – а нам наши соседи приносят все, что нужно, в обмен на эль. Мы тут готовим и соседям подаем, а другие женщины шьют и чинят одежду для епископа, викария и монахинь, готовят для них по очереди. Так что платить нам особо не за что – ну, монетами то есть.

   – Надеюсь, наши окажутся для вас не лишними. – Род выложил на стол и подвинул к девушке несколько медяков.

Она вытаращила глаза, потом решилась взять одну монетку. Повертев ее, она радостно улыбнулась:

   – Настоящие деньги! Как же редко мне их доводилось видеть!

   – Если так, то ты можешь ошибиться, – заметил Магнус. – Монетки могут быть фальшивыми – оловянными, подкрашенными. Попробуй на зуб. Если отметины не останется – значит, монета твердая, настоящая.

Девушка лучисто улыбнулась ему и смущенно опустила ресницы.

   – Вы, господин, видно, могли бы научить меня, что настоящее на этом свете, а что нет?

Их взгляды встретились. Магнуса охватили трепет и волнение – и от слов девушки, и от ее привлекательности. Предоставлялась возможность… но что за возможность? Его губы тронула улыбка. Конечно же, его взгляд улавливал контуры ее тела под грубым бесформенным платьем, он видел ее пухлые губы, пылкие глаза – но какое–то шестое чувство подсказывало ему, что надо быть настороже. Мало ли чего от него потребует эта девица, мало ли как пожелает использовать? Отвечая ей улыбкой, Магнус думал именно об этом и неожиданно для себя обнаружил, что способен на это: думать не только о самой девушке. Он склонил голову набок и проговорил:

   – Пожалуй, тут у вас предостаточно учителей. Разве ты не говорила о школе?

   – Говорила, – кивнула девушка. – Да только неохота мне учиться тому, чему монахини учат. А вот у вас, пожалуй что, интересно кое–что вызнать было бы.

Род смотрел то на сына, то на девушку. Ее игра стала ему ясна с самого начала, и теперь он гадал, какова цель этого нарочитого кокетства. Почему–то он сомневался в том, что Нежный Великан заинтересовал девицу сам по себе.

   – Меня звать Эстер, – сообщила девушка. – А вас?

   – Меня зовут Магнус, – с улыбкой ответил молодой человек. Казалось, он рад знакомству.

Он и в самом деле был не против. Опасаясь целей, преследуемых девушкой, он все же радовался чувствам, которые у него вызывало ее кокетство. Первая стадия этой игры была очень приятна, и Магнус вознамерился насладиться ею в полной мере и решил только потом, если бы дело зашло слишком далеко, выложить карты на стол.

   – А не слишком ли ты взрослая для того, чтобы ходить в школу? – поинтересовался Магнус.

Девушка хихикнула.

   – А мне осталось ходить только шесть месяцев и несколько дней. Уж конечно, двенадцать лет в школе маяться – этого каждой женщине за глаза хватит! И вообще–то вы правы, господин. Я и сама так думаю, что очень даже взрослая – вот только епископ и монахини не согласны.

   – А их слово так важно?

   – Еще бы! – воскликнула девушка и с неподдельным изумлением спросила: – А как же иначе?

Магнус глянул на отца и сказал:

   – Мне прежде никогда не доводилось знакомиться с епископами – да и теперь вряд ли получится.

   – О, наш епископ готов поговорить со всеми, кто бы только н|Ц поселился в деревню!

   – Вряд ли мы задержимся тут так долго, что про нас можно будет сказать, будто мы здесь «поселились», – ответил Магнус и с усмешкой добавил: – Но немножко побыть тут все же можно.

   – Эстер! – гаркнул трактирщик, выбежав из кухни. – Что это ты торчишь тут да языком болтаешь? В школу опоздаешь!

С этими словами он протянул девушке грифельную доску и холщовую торбу.

   – Бегу, отец, – откликнулась девушка со вздохом, взяла торбу и доску и, обернувшись, сказала Магнусу: – Мне пора идти, господин хороший. – Она снова попыталась пококетничать, улыбнулась и спросила: – А я еще свижусь с вами, когда вернусь?

   – Эстер! – свирепо рявкнул трактирщик, но дочь с невинной улыбочкой спросила:

   – Разве я не должна уговорить его вступить в нашу общину, отец?

Трактирщик гневно сверкнул глазами.

   – Угу, в общину, вот именно…

   – Я как раз собирался осмотреть вашу деревню, поглядеть, как вы тут живете. – Магнус встал и посмотрел на Эстер. – Позволите проводить вас до школы, барышня?

   – Ой, да я только рада буду, господин, – проворковала Эстер, и они вместе вышли из трактира.

Хозяин проводил их затравленным и возмущенным взглядом. Он явно был растерян. Согласно правилам, царившим в средневековом обществе, он не мог возразить и противопоставить свою волю воле дворянина – по крайней мере не имея веской причины для нехороших подозрений.