Текст книги "Чародейский рок. Чародей и сын"
Автор книги: Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)
Магнус взял у Дориана дощечку и озадаченно сдвинул брови. Потом решился и нажал на одну из четырех пластин. Прозвучал аккорд. Он словно бы возник из воздуха перед лицом юноши. От неожиданности Магнус чуть не выронил инструмент.
– Но как же я пойму, когда какую клавишу нажимать?
– Ты будешь получать сигналы от меня, потому что на моем инструменте есть точно такие же клавиши.
– Но разве стоит нам играть, – спросила Корделия, – если мы не знаем как?
– Стоит, – сказал брат Дориан, – потому что в детской невинности скрыты великие силы Добра.
Отец Телониус кивнул.
– Вот почему такая невинность – величайшая угроза для тех, кто пытается пробудить Зло. Вот почему такие мерзавцы в первую очередь пытаются увести с пути истинного именно детей.
Род пытливо взглянул на монаха, занявшегося сбором хвороста.
– Такое ощущение, что вы все здорово продумали, святой отец.
– Да, – не стал отрицать священник и с улыбкой проговорил: – Для того нас и послали, лорд Чародей, – чтобы мы предотвратили распространение вредоносной музыки, а по возможности – отогнали ее волну.
Рода подмывало спросить, зачем отец Телониус собирает хворост, но он решил, что лучше этого вопроса не задавать.
Брат Дориан продолжал разговор с юными Гэллоуглас– сами.
– Вы должны настроиться на меня, дети, чтобы мы вместе могли извлекать звуки. Музыкальное созвучие укрепит союз наших сознаний.
– Но тогда и нам тоже стоит соединиться с вами, – настойчиво проговорила Гвен.
– Конечно, обязательно, – подтвердил отец Телониус, обменялся взглядом со взрослыми. Атмосфера вдруг стала серьезной, торжественной. – Мы все должны быть едины. Вы, ваши дети, мы и монахи в монастыре.
Род чуть ли не со страхом спросил:
– Но мы–то как будем играть?
– Нет, вам играть не придется.
Гвен и Род пару мгновений непонимающе смотрели на священника.
– А что же нам придется делать? – спросила Гвен.
– Вы полетите на крыльях мелодии, – ответил отец Телониус. – Ведь кто–то должен доставить Чародейский Камень на место сборища безбожников, чтобы обратить силу колдуньи против нее самой.
Наступила пауза. Дети застыли как каменные, скованные страхом.
Не сказать, чтобы Рода согрела эта новость, но он сглотнул подступивший к горлу ком и кивнул.
– Хорошо, святой отец. Предоставьте это мне. Кто–то должен ее остановить.
– Нет, – возразила Гвен. – Куда ты, туда и я. Ты забыл, что поначалу передал свой волшебный камень мне?
Она шагнула вперед и наклонила голову.
Отец Телониус кивнул, снял цепочку с медальоном с груди и протянул Гвен.
– Нет! – горячо возразил Род. – Хватит и того, что рисковать будет один из нас.
– Жизнь без тебя для меня ничего не значит, – решительно сказала Гвен. – Прошу вас, святой отец.
Отец Телониус набросил цепочку ей на шею.
Гвен выпрямилась, повернулась к старшим детям, положила руку на плечо Магнуса.
– Если с нами что–то случится, позаботься о сестре и братьях.
Широко раскрыв глаза, Магнус скованно кивнул.
– А вы, – обратилась Гвен к остальным, – слушайтесь его, все делайте, как он скажет.
Оторопевшие дети закивали.
– Приглядывай за ними, Векс, – тихо проговорил Род.
– Если понадобится – пригляжу, Род. Но думаю – не понадобится.
– Угу. – Род улыбнулся, и со всех словно бы спали чары. – Да что такое какой–то там шабаш против братства монахов–эсперов и псионной семейки? Даже если на службу горстке мерзавцев поставлены самые гадкие чувства восьмой части населения Грамерая. – Он обратился к отцу Телониусу: – А какую же церемонию вы намереваетесь осуществить под музыку?
Монах набросил кусок полотна на стол, сложенный из камней и палок.
– Это будет Месса Света.
26
На самом деле служба получилась весьма своеобразной. Традиционные песнопения католической мессы перемежались с африканскими ритмами. Какая бы музыка ни звучала – она была полна высокого вдохновения. «Господи, помилуй», – звенело в ушах у Рода, когда он зашагал рядом с женой во владения колдуньи, породившей смерч. Открывавшиеся его взору окрестности казались затуманенными и далекими, Род был сосредоточен только на обмене псионной энергией. Забыв о себе, он думал только о Гвен, переживал за нее. Превратившись в канал для передачи энергии, он даже не заметил, что следом за ними пошел Векс.
Силуэты, сотканные дымкой, по–прежнему окружали их со всех сторон, они то вздымались, то опадали. Род и Гвен пошли пешком, надеясь, что так их не скоро заметят. Они обходили вокруг нарождающихся пляшущих и извивающихся фигур со зловещими физиономиями и жуткими ухмылками. Среди этих уродцев попадались чудовища, составленные из частей четырех разных животных. К счастью, монстры существовали как бы сами по себе и людей не замечали. Их природа в конце концов стала ясна Роду: это были кошмары, населявшие души тех, кого поработила колдунья. Эти жуткие видения вызвала из глубин подсознания форма искусства, которая начала свое существование, как праздник юности и жизни, но затем была извращена злодеями и властолюбцами, превращена в средство пробуждения жестокости и распада.
А потом Гвен и Род вдруг оказались на дальнем краю амфитеатра. Всего лишь в ста футах от того места, где они остановились, на помосте извивалась и трясла головой отвратительная голая колдунья. Топая ногами, она отбивала ритм, а тысячная толпа оборванцев перед помостом распевала во все глотки. Эти несчастные и не догадывались о том, что колдунья отбирает у них, одураченных, одурманенных музыкой, психическую энергию.
Род и Гвен взялись за руки и стали проталкиваться к помосту.
Векс зашагал за ними – непроницаемый для иллюзий и эмоций.
В ушах у Рода звучало песнопение «Слава в вышних Богу» – рев, грохот и визг «тяжелого металла» доносился до него приглушенно, как бы издали. Будто бы нарочно народ то сторонился, то отворачивался от ветра, и получалось, что люди дают дорогу Роду и Гвен. Но те, кто оказывался наиболее близко от них, таращили глаза, поворачивали к ним бледные, изможденные лица. Другие указывали на них пальцами. Неожиданно супругов окружили парни в засаленных куртках, усеянных заклепками. Засверкали ятаганы, сабли, серпы и веретена. Потянулись к Роду и Гвен вилы и заржавевшие мечи. Разъехались напомаженные губы, обнажились коричневые полусгнившие зубы.
Но голосов этих нечастных Род и Гвен не слышали, потому что их слух был наполнен великолепным пением хора, и это пение наполняло для них двоих мир гармонией. Оружие не причиняло им никакого вреда: лезвия изгибались в нескольких дюймах от Гвен и Рода, плети свистели в воздухе, но к ним не прикасались, и в конце концов орда оборванцев откатилась от них, будто волна. Беспрепятственно рассекая пеструю толпу[48], супруги продвигались к колдунье на крыльях невидимых песнопений.
Но колдунья заметила их, и ей хватило времени приготовиться. Она отступила назад, чтобы позаимствовать энергию у смерча, сотканного из сил, отнятых у обескровленных молодых людей. И вот злодейка выставила перед собой руку и скрюченным когтем указала на Рода и Гвен. Они почти увидели заряд мысли, ударивший по ним. В ушах у обоих зазвенело. На миг поле зрения у Рода застлало красной пеленой, он перестал что–либо слышать, кроме жуткого рева. Род замотал головой, вскрикнул, попробовал расслышать пение хора. Потом в глазах у него прояснилось, и он увидел, что приспешники колдуньи пытаются подняться с каменистой почвы. По ним явно прошлись стальные копыта Векса, а сам он стоял на негнущихся ногах, с вяло повисшей головой. Слишком много врагов, слишком много звуков и впечатлений. Векса сковал паралич.
А потом Род увидел, как, лишившись сил, на землю опускается Гвен, и его охватил неудержимый гнев. Он поспешно встал на одно колено, подхватил жену на руки, и его ярость, так долго сдерживаемая, раскалилась добела и полетела к колдунье.
Колдунья попятилась и упала бы на помост, но псионный удар, нанесенный Родом, отбросил ее к воронке смерча – хранилищу порока. Злодейка медленно выпрямилась. Казалось, она увеличилась в размерах, а глаза у нее превратились в две луны и засияли алчным блеском. Она стала проводником собранной ею же самой силы.
И тогда колдунья направила на Рода всю свою ненависть, всю обиду на тот мир, который ее отринул. Весь этот ужас должен был обрушиться на Верховного Чародея.
Но тут пришла в себя Гвен. Собравшись с силами, она оттолкнулась от груди Рода и подняла руку с медальоном – как преграду между ними и колдуньей.
Глаза у колдуньи выпучились, кожа натянулась и вот–вот была готова треснуть. Вся ненависть, которую она направила на Рода и Гвен, вернулась к ней. Не сверкнула молния, не раздался взрыв, не полыхнуло пламя – колдунья просто–на– просто лишилась сил и чувств, рухнула на помост, и ее глаза закатились.
Волна тошноты накатила на Рода. Сквозь него, мимо него вихрем понеслись воспоминания колдуньи, а потом… потом ее не стало, а смерч швырнул на помост ее скелет.
Род смутно ощущал, что происходит. Резкая, издевательская музыка прекратилась, сменилась стоном, потом – воплем отчаяния. Потом все стихло, а потом глаза оборванцев снова радостно запылали, снова оскалились щербатые рты, и скрежещущая музыка заиграла снова и добавилась к вою смерча.
– Это какая–то схема обратной связи! – прокричал Род. – Она задействовала что–то такое, что ей было не подвластно! Сама она была только проводником! Она сгорела, а система работает!
С жуткими воплями приспешники колдуньи набросились на Чародея и его жену.
Но тут они снова стали слышать дивное пение хора, и аромат ладана окутал их со всех сторон. Гвен раскинула руки. В нескольких дюймах от нее и Рода толпа резко остановилась и с испуганными криками попятилась назад.
Гвен этого не заметила. Все ее внимание сейчас было сосредоточено на гигантском коконе смерча. Прищурившись, она проговорила:
– Супруг мой, это средоточие пороков держится не силой ума.
Род устремил на жену ошеломленный взгляд.
Затем, поддерживая ее одной рукой, он поднялся и медленно пошел к алтарю.
– Что ты делаешь? – вскрикнула Гвен.
– Если это не псионные дела, значит, это техника, – отозвался он. – А если это техническое устройство, то у него обязательно должен быть пульт управления.
Гвен широко распахнула глаза, но в следующее же мгновение ее взгляд стал отстраненным, а разум отправился на поиски электронных цепочек.
– Алтарь, – сказала она. – Под ним – устройство, которое зовется «реактор».
От миазмов зла, скопившихся вокруг «алтаря», у Рода закружилась голова. Опять навалилась тошнота. «Что же тут творилось?» – в ужасе подумал он и припал к Гвен, которая тоже неважно держалась на ногах. Поддерживая друг друга, они пошли в обход большой каменной глыбы.
Участники шабаша заметили это и, устрашившись, застонали. Однако они были слишком слабы, чтобы оказать чародеям достойное сопротивление. Некоторые, правда, поползли следом за ними, но слишком медленно.
Вскоре Род и Гвен оказались в тени, отбрасываемой гигантским коконом. Рев смерча заглушил пение хора. Одного этого было достаточно для того, чтобы не на шутку испугаться, но еще страшнее была мысль о том, что может случиться, если сила, сдерживающая смерч, отпустит его.
– Если это произойдет, единственная моя, – мысленно обратился Род к жене, – знай, что я люблю тебя.
– А я тебя, любовь моя, – навсегда! – растроганно откликнулась Гвен.
А потом ее рука нащупала клавишу и нажала на нее.
В следующее мгновение мир наполнил взрыв, громкость которого была за пределами человеческого слуха. По округе разнесся жуткий рев, вспыхнуло и завертелось пламя, подхватило и закружило Гвен и Рода. Страх объял их, они крепко обнялись и прижались друг к другу.
А потом все стихло и успокоилось – над ними. Род догадался, что их отнесло в сторону и вверх от места взрыва, однако они продолжали полет. Вдруг ему до боли захотелось поскорее вернуться на землю, захотелось остаться в живых, стало страшно за детей. Мир внизу раскачивался, дрожал и колебался. Этот мир приближался к ним, но теперь в нем не осталось никакого амфитеатра – только огромная воронка чернела на дне каменистой котловины. На полмили во все стороны от воронки не осталось ни кустика, ни деревца, а чуть поодаль чернела горстка муравьев. Видимо, это были их дети и двое монахов. А потом Род ощутил чувства Гвен – отчаянный страх и надежду, рожденную безмятежностью песнопений. Он понял, что их дети живы, целы и невредимы.
Наконец он сумел отыскать взглядом псионную бурю.
– Мы падаем, – напомнила Роду Гвен. Она тоже сумела совладать с паникой.
Где–то в какой–то момент Гвен потеряла метлу. Род подумал о земле, и их падение замедлилось и приостановилось. Они парили на высоте в тысячу футов над землей и следили за тем, как столб смерча движется по спирали, витки которой становятся все более и более широкими.
– Так он может наделать бед, – крикнул Род на ухо Гвен. – Давай его маленько подтолкнем, а?
Гвен кивнула. Род почувствовал ее ласковое прикосновение к своему сознанию. Они устремили пристальные взгляды на мятущееся вертикальное облако, вылупившееся из кокона. Медленно, мало–помалу, смерч перестал описывать круги.
– Вверх! – крикнула Гвен, и смерч поднялся высоко в небо, пролетел над далекими холмами, цепь которых протянулась между равниной и побережьем.
А за холмами сверкала гладь океана.
Собрав воедино все силы, Род и Гвен продолжали отталкивать смерч, и тот, хоть и продолжал сопротивляться, все же в конце концов сдался. Пролетев над полосой побережья, он промчался над волнами, превратился в пятнышко на горизонте, а потом это пятнышко стало шире, еще шире… и растаяло без следа.
– Пассаты! – воскликнул Род. – Ветры, которые с суши на море! Они раздули смерч, разорвали его на части!
Гвен кивнула.
– А с ним вместе – и силы Зла. Они рассеяны, они потеряли свое могущество.
– Мы победили, – удивленно выговорил Род. – Мы молодчаги! – И тут он вспомнил, где они находятся. – Теперь я могу расслабиться?
Гвен посмотрела на него с усталой улыбкой.
– Еще нет, молю тебя. Сначала опусти меня на землю.
27
Подойдя к тому месту, откуда они уходили, Род и Гвен увидели, что брат Дориан все еще стоит около своего синтезатора. Их дети, поглощенные музыкой, продолжали играть – каждый на своем инструменте. Род, потрясенный до глубины души, остановился посмотреть и послушать. Пение флейты, стук барабана, переливы арфы и сдвоенные, построенные из чистых тонов аккорды – все это прекрасно сочеталось с мелодией брата Дориана, обрамляло и подчеркивало ее. Казалось, эта музыка тоже льется из его синтезатора.
А вокруг танцевали ангелы.
По крайней мере так должны были бы выглядеть ангелы, если бы их можно было видеть: никаких крыльев и белых хитонов, а просто абстрактные сияющие силуэты, раскачивающиеся и поворачивающиеся в такт с музыкой. Ангелы танцевали подле колонн величественного храма, и эти колонны казались настоящими, хотя и просвечивали насквозь. Они поддерживали купол, украшенный бессюжетной росписью, в которой странным образом сочетались безмятежность и волнение.
Повсюду веяло ароматом ладана.
Отец Телониус опустил кадило и встретил Рода и Гвен усталой улыбкой. Он шагнул было к ним навстречу, но Род заметил, как изможден монах, и протестующе поднял руку. Телониус остановился, благодарно кивнул, а в следующий миг его глаза приобрели отсутствующее выражение.
Род посмотрел на Гвен, та понимающе кивнула, и они дружно настроились на волну брата Дориана.
Церемония была великолепна. Божественный хор пел под аккомпанемент струнного оркестра, порой звучали чистые, высокие голоса труб. Голоса инструментов детей тоже слышались, но не так громко. Сильнее этих голосов ощущался восторг Корделии, Грегори, Джеффри и Магнуса. Род почувствовал присутствие и участие ста с лишним человек, каждый из которых пребывал в восторге от красоты музыки и великолепия прославления Господа. Конечно, все помнили о том, ради какой важной цели все это затеяно, но даже это понимание немного отступило перед чудом непосредственного переживания.
Сознание Гвен слилось с сознанием Рода, и они поняли, почему хор до сих пор продолжал петь, ощутили волны диссонанса и сопротивление грохочущего и воющего хаоса, исходящие от смешения вывернутых наизнанку, озлобленных и отчаявшихся душ по всему Грамераю – от душ тех парней и девушек, которых совратила колдунья, завлекла в страшный сон обмана, высосавший из несчастных почти все соки. Еще бы немного – и они стали бы ее свитой, и она пожрала бы их без остатка, дабы напитаться их силами.
Но теперь над страной разносилась гармония хора, в котором пели люди, соединившие свои сознания и души. Волны чистоты и высокого полета духа исходили от монастырской обители на юго–востоке Грамерая и от маленького родничка музыки здесь, на северо–западе. Музыка успокаивала, утешала, прогоняла из душ отчаяние, внушала уверенность в том, что смысл жизни существует, что гармония и надежда на свете есть, хотя смятенные юные умы этого пока не ощущают, не верят в это. Но и гармония, и надежда непременно должны были прийти к тем, кто теперь чувствовал себя брошенным, покинутым, а может быть – и счастье.
Но вот Род почувствовал в игре брата Дориана нарастающую усталость, услышал, как слабеют голоса хористов – и все же все они сумели продержаться достаточно долго. Самое страшное – те миазмы смятения и хаоса, которые распространял психический смерч, – было позади. Энтропия физическая поглотила энтропию эмоциональную. Иссяк заряд энергии, и порожденные им ночные кошмары начали погибать.
Брат Дориан начал постепенно убавлять громкость. Сияющие силуэты, окружавшие его, потускнели и померкли. Затем он перестал аккомпанировать себе аккордами, осталась только мелодическая линия. Один за другим юные Гэллоуглассы закончили игру на своих инструментах, и вот мелодия брата Дориана наконец встретилась с финальным аккордом. Все стихло. Брат Дориан запрокинул голову. Он, конечно, ужасно устал, но волнение еще не покинуло его.
– Это было чудесно, – тихо вымолвила Корделия.
– Если так, то это чудо сотворили вы сами, – прозвучал в ответ еле слышный голос брата Дориана.
– Нет, брат мой, – возразил отец Телониус. – Чудеса творит только Господь, мы же можем только надеяться, что станем свидетелями этих чудес, что Господь изберет нас своими орудиями.
Но голос брата Дориана по–прежнему звучал не от мира сего.
– Тогда чудес на свете больше, чем мы о том думаем. Они окружают нас со всех сторон и совсем не обязательно эти чудеса велики и могущественны. Благодать нисходит к тем, кто открыт для таких чудес, а чудеса скрыты в местах, далеких от славы. Лишь немногим удается удивить и восхитить людей.
– А вот вы сегодня восхитили меня, – признался Джеффри, и его слова несказанно удивили Рода.
– Теперь, когда я побывала частичкой созвучия душ, – проговорила Корделия, – я крепче поверила в Бога. А можно ли нам будет еще разок в таком поучаствовать?
– Может быть, такое и случится, – ответил брат Дориан, наконец вернувшись с небес на землю и встретившись взглядом с детьми. – Вам надо только научиться самим создавать музыку и пробовать играть вместе. И тогда время от времени, когда все будет сыграно верно и красиво, к вам будет возвращаться чувство, испытанное сегодня. Пусть оно будет не таким сильным – это великая редкость, чтобы в едином порыве слилось сразу столько душ, – но вам хватит, хватит.
– Я буду ждать такого мгновения, – прошептал Магнус.
Гвен обратилась к отцу Телониусу:
– Что же это была за месса? В ней соединились все виды искусства, и так много людей стали проводниками всеобщей красоты и великолепия!
– Каждый из нас стал средоточием доброты, хранящейся в сердцах других людей, – ответил отец Телониус. – На время мы сумели отрешиться от наших забот, ревности, голода, желаний. На краткий миг к нам пришло осознание того, что хорошее в нас важнее дурного.
На взгляд Рода, ответ получился не исчерпывающим, но ярким.
– А как вы? – взволнованно спросил отец Телониус. – Как чувствуете себя вы после того, как приняли на себя основную тяжесть сражения со Злом?
Дети, услышав напоминание о только что миновавшей беде, обернулись.
– Ой, мамочка! – воскликнула Корделия и бросилась в объятия Гвен. Мальчики выстроились кругом возле родителей.
– Нет–нет, детки, со мной все хорошо, – успокоила их Гвен и пригладила волосы Корделии. – Честно говоря, туговато пришлось, но теперь все позади, и хотя нам с вашим папой довелось испытать боль, сейчас мы целы и невредимы.
– Боль? Вам было больно? – воскликнул Магнус, но Гвен утихомирила его:
– Тс–с–с! Боль длилась одно мгновение, а потом исчезла.
– Прошу простить меня, ведь вы так устали, – извинился отец Телониус, который и сам явно пребывал не в лучшей форме. – Но мне обязательно нужен ответ, поэтому если можете, скажите… Удалось ли вам узнать больше о том, откуда взялось это богохульство? Если это будет в моих силах, я обязан сделать так, чтобы такое больше не повторялось.
Род брезгливо поежился.
– Боюсь, мы слишком хорошо знаем ответ на этот вопрос, святой отец.
Гвен кивнула, глядя прямо в глаза Телониуса.
– В тот миг, когда колдунья умирала, ее воспоминания вихрем пронеслись по нашим сознаниям. Мы знаем о ней более, нежели хотели бы.
– Ну так скажите, что она была за человек?
– Всего лишь простая крестьянка, наделенная даром магии, – объяснила Гвен. – Отчасти из–за этого, а отчасти из–за того, что она была необыкновенно дурна собой, ее ровесники избегали ее и потешались над ней, мужчины сторонились ее. В конце концов людское презрение прожгло рану в ее груди, и у нее зародилась вера в то, что она лучше всех своих обидчиков и вообще – лучше всех на свете, вот только ее прекрасные качества скрыты, прячутся под спудом. Однако она уверилась в том, что в один прекрасный день они вырвутся наружу, явятся миру и принесут ей власть и славу, а также возможность отомстить за былые обиды.
Отец Телониус печально кивнул.
– Старая грустная история, пересказанная бог знает сколько раз. Единственное спасение для таких людей – обретение благодати через веру и проявление милосердия. Но будучи лишенной всего этого, несчастная женщина стала легкой добычей для тех, кто превратил ее в свое орудие.
Род кивнул.
– Все правильно. Не псионная сила держала торнадо на месте. Это было силовое поле, созданное электронными устройствами и поддерживаемое энергией ядерного реактора.
– Ах вот оно что! – Отец Телониус запрокинул голову. – Змеем–искусителем для Убу Маре стал инопланетный агент.
– Так оно и было, – подтвердила Гвен, – хотя сама она об этом не знала. Он явился к ней в обличье дьявола, молил ее о сочувствии и предложил ей в награду все, чего бы она ни пожелала. «Если будешь поклоняться мне, – так он ей сказал, – получишь власть, сумеешь уничтожить все, что только захочешь!» Тем самым он дал ей задание – довести страну Грамерай до полной анархии – и рассказал, как это сделать. Он поведал ей о крестьянине, который умел творить музыкальные камни из ведьмина мха, и подучил, как сделать так, чтобы уговорить его изготавливать такие камни, благодаря которым колдунье покорится весь простой народ, лишенный колдовского дара. А потом он сказал ей, что как только люди ей поклонятся, она сумеет с помощью музыки высосать из них, как соки, даже самые малые толики колдовского дара, дабы подпитать свое могущество. Затем Убу Маре собрала вокруг себя «свиту» из таких же несчастных, заблудших смертных, которые, как и она сама, почитали себя непризнанными гениями. Она обещала им награду от дьявола, который являлся ей, да еще и заморочила им головы, заявив, что они обладают могущественным магическим талантом.
– А на самом деле у них никакого таланта не было? – спросил отец Телониус.
– Никакого, кроме, пожалуй, великого легковерия. Наверное, эта наивность была бы им на пользу, если бы они не истребили ее в себе под действием яда, пролитого в их души колдуньей. Некоторых из своих приспешников Убу Маре затем посылала к кудеснику, дабы они платили ему золотом и говорили, какую музыку должны играть новые камни. Других она отправляла, чтобы они разбросали самые первые камни и привели к ней новых последователей.
– Вот почему музыка приобрела такой неприятный оттенок, – объяснил Род.
– Да, – согласился отец Телониус. – Чувствовалось, что за всем этим стоит извращенный, отравленный ум. Но что за странные создания сопровождали распространение этой музыки?
Род покачал головой.
– Тут никто ни при чем. Музыка сама по себе начала творить странные вещи. По моему великому убеждению, они появились точно так же, как здесь возникли, к примеру, эльфы, – благодаря яркому воображению людей, не подозревавших о своем гипнотическом даре. Вот только на этот раз побудительным началом для преображения ведьмина мха были не бабушкины сказки, а музыка.
Отец Телониус кивнул.
– А этот агент в обличье дьявола внушил Убу Маре мысль о том, что она должна поклоняться ему?
– Некоторым мужчинам такое очень нравится, – вздохнул Род. Магнус бросил на него резкий взгляд.
– Именно так, – согласилась Гвен. – Это он выстроил для нее алтарь, под которым было скрыто его хитроумное устройство, это он подсказал ей, как сотворить кладовую, куда стекались бы людские силы. Он не был эспером и потому не мог объяснить ей, как пользоваться этими накоплениями. Это она поняла сама и открыла канал, который затем не смогла перекрыть. Сила потекла из смерча прямо в ее разум.
– И ее разум разрушился? – спросил монах.
Гвен кивнула.
– По мере того как музыка собирала вокруг колдуньи все больше и больше одурманенных людей, по мере того как они отдавали ей то немногое, чем были богаты, в «кладовой» скопилось намного больше псионных сил, нежели мог вместить разум Убу Маре. Она уже не могла сдерживать эту чудовищную бурю. Жуткие звуки, ею же созданные, беспощадно били по ее сознанию и вынуждали творить все более и более жестокую музыку. Она запечатлевала эти звуки в разуме своих слуг, а они переносили этот «заказ» к кудеснику, и в итоге на свет появлялись все более и более шумные камни.
– В конце концов образовался порочный круг, – пояснил Род. – Более громкая и резкая музыка вызывала у людей соответствующие эмоции, эти эмоции попадали в смерч – «кладовую», оттуда – в разум Убу Маре и так далее…
– Круговорот, – кивнул отец Телониус. – Настоящий порочный круг.
– Петля обратной связи, – согласился Род. – Чем больше была отдача, тем сильнее доставалось разуму, с которого все началось. Чем больше энергии поставляли Убу Маре ее адепты, тем больше эта энергия, не имея иного канала, раздражала ее нейроны и притупляла и тот небогатый интеллект, которым была наделена эта дамочка.
– Та сила, которой она пользовалась, сожгла ее, – добавила Гвен. – Может быть, до какой–то степени она оседлала смерч, но не могла сообразить, как управлять им.
Род кивнул.
– Она превратила все сборище – самое себя, своих приверженцев и смерч – в двигатель, который, образно выражаясь, «понесло», как сорвавшуюся с привязи лошадь.
– Но все именно этого и хотели, – возразила Гвен. – Они хотели «сорваться с привязи». Все – а под конец даже сама колдунья!
Отец Телониус покачал головой.
– Это стадный инстинкт. Желание отказаться от проявлений самости и стать частью чего–то большего.
– Подобные чувства должны бы побуждать нас искать дороги к Царствию Небесному, – пробормотал брат Дориан.
– Но эти самые чувства могут быть настолько извращены, что вместо того нас уведут по дороге в ад, – вздохнул отец Телониус. – Да, легко впасть в искушение! И чем мы моложе, тем легче это происходит!
Юные Гэллоуглассы переглянулись между собой.
А потом все, как один, устремили взгляды на брата Дориана.
А он укладывал в футляр свой синтезатор.
– Как же так! – воскликнула Корделия. – Мы больше не услышим вашей прекрасной музыки?
Монах обернулся и задумался.
– Наверное, услышите, – ответил он с улыбкой. – Я вернусь в монастырь, это правда, но думаю, в самом скором времени в нашей стране появятся новые песни.
** Уже в стародавние времена попсу было принято именовать «bubble gum» – жвачкой.
