Текст книги "Чародейский рок. Чародей и сын"

20

На следующий день семейство было в пути пару часов, когда Корделия вдруг запрокинула голову и принюхалась.

   – Солью пахнет, – сообщила она.

   – Значит, мы недалеко от моря, – заключила ее мать. – Магнус, слетай вперед, погляди, увидишь ли воду.

Магнус свечкой поднялся на тысячу футов, как будто сразу поймал восходящий тепловой поток воздуха. Вскоре послышался его мысленный голос:

   – О мама! Какое грандиозное зрелище! Сколько воды, и как широко и ровно она раскинулась, до самого края света!

   – Хватит лирики, – усмехнулся Род. – Это всего–навсе– го горизонт.

   – Да, но кто знает, что лежит за горизонтом?

   – За ним – тоже вода, и ты это прекрасно знаешь, – ответил Род, но не на шутку встревожился. Магнус был недалек от того возраста, когда пускаются в странствия. Долго ли осталось ждать того дня, когда старший сын уйдет из дома?

   – Далеко ли до побережья, сынок? – спросила Гвен.

   – Миль двадцать, мама. Пешком пару дней топать придется.

   – А по пути ничего интересного не отмечается? – полюбопытствовал Род.

   – Болотца и солончаки тебя очень интересуют?

   – Да нет, не очень. Но, как говорится, придется перевернуть все камешки и под каждый заглянуть, – вздохнул Род. – Спускайся, сынок, посмотрим, какие сюрпризы заготовил для нас этот приморский ландшафт.

Сюрпризы начались почти сразу же. Вскоре Гэллоуглассы вышли на проселочную дорогу, а когда впереди показались заросли кустарника на границе солончаковой пустоши, то заметили впереди несколько путников, а впереди них – еще несколько.

Род нахмурился.

   – Что такое? Процессия?

   – Ага, – кивнул Грегори. – И позади нас тоже кто–то идет, папочка.

Род обернулся и увидел на дороге ярдах в ста горстку людей.

   – Однако мы становимся популярны.

   – Или солончаки, – возразила Гвен.

   – А почему с этими взрослыми только совсем маленькие детишки? – спросила Корделия.

   – Интересный момент. – Шаги Рода стали шире. – Давайте спросим у кого–нибудь.

Довольно скоро они догнали тех, кто шел впереди – двоих мужчин, двух женщин лет сорока, еще одну женщину лет шестидесяти и троих ребятишек.

   – Куда путь держите? – полюбопытствовал Род, но люди продолжали шагать вперед так, словно не расслышали вопроса. Роду стало обидно, но он сдержался и уже был готов повторить вопрос, когда заговорил Векс:

   – У них на головах повязки, Род. К тому же рок–музыка так грохочет, что они могли не услышать тебя.

   – Ясно, спасибо за подсказку.

Род протянул руку и потрогал одного из крестьян за плечо. Тот рванулся вперед, словно бегун, услышавший команду «Старт!», но заметил Гвен и детей. Тогда он немного расслабился, но на Магнуса и Корделию глянул опасливо – даже, пожалуй, враждебно.

В голове у Рода зазвучали их голоса.

   – Что с ним такое, папочка? Чего он так боится?

   – Нас, сестренка, – ответил девочке Магнус. – Но с чего бы ему бояться юноши и девочки?

   – Давайте спросим. – Род указал на ухо крестьянина и громко, членораздельно проговорил: – Ты слышишь нас?

Крестьянин сдвинул брови, помотал головой, потом стянул с нее повязку, вынул из уха восковую пробку и болезненно скривился.

   – О–о–о-о! Какой шум! Надеюсь, вы, ваша милость, меня не просто так заставили затычку из уха вынуть?

   – Вот хотел узнать, для чего так много народа идет к солончакам, – сказал Род, стараясь перекричать музыку.

   – Да для того самого, чтобы уйти подальше от грохота этого треклятого, чтоб ему пусто было, – ответил крестьянин. – Пойдемте с нами, только больше у меня ничего не выпытывайте, покуда мы не найдем прибежища, ладно?

Сказав это, он все же не отвернулся. «Наверное, принял меня за помещика средней руки», – решил Род и, хотя его снедало любопытство, сказал:

   – Ладно, договорились.

Крестьянин благодарно улыбнулся, вставил в ухо затычку, поправил повязку, обвел всех Гэллоуглассов добродушным взглядом и продолжил путь к солончаковой пустоши.

   – Неужели они вправду от музыки спасаются? – вытаращила глаза Корделия.

   – Очень может быть, – ответила ей Гвен. – Я бы не стала этому дивиться. Какая это музыка? Визг, писк и грохот!

   – Да нет же, мамочка! Музыка красивая! Ну… вернее, не то чтобы красивая, конечно… Но привлекательная. К ней так и тянет!

   – А я бы сказал, что это от нее так и тянет стошнить, – буркнул себе под нос Род. – Семейство, в путь. Если впереди нас ждет тишина, то я готов поспешить в это благословенное место.

   – Ладно, – со вздохом кивнул Магнус.

   – Магнус, – обратился к нему Векс немного погодя, – тебе обязательно идти вприпрыжку?

   – А я разве иду вприпрыжку? – удивился юноша.

   – Именно вприпрыжку, – повторил Векс. – Между главными, широкими шагами ты делаешь мелкие дополнительные.

   – А что в этом плохого? – обиделся Магнус. – Просто музыка подгоняет, заставляет двигаться быстрее.

   – Ну хорошо, если уж ты не можешь иначе… – Конь по– роботски вздохнул и зашагал позади семейства Гэллоуглассов, вспоминая об Уилле Кемпе[35], который протанцевал от Лондона до побережья, за девять дней ни разу не сбившись на нормальный шаг.

По обе стороны от дороги появились болотца, потом – небольшие пруды, а еще через некоторое время семейство Гэллоуглассов и путники–крестьяне оказались посреди низеньких кустарников. Тут крестьяне остановились и начали потихоньку избавляться от повязок на головах и затычек в ушах – поначалу медленно и опасливо, но потом все быстрее и быстрее, с облегченными вздохами.

   – А вправду ли они были нужны, эти тряпки и затычки? – спросил у матери десятилетний мальчик.

   – Тебе–то, может, и не нужны, малыш, – ответила мать, – а уж мне точно.

   – Но нам совсем не хотелось, чтобы ты слушал этот жуткий вой и грохот, как твои братец и сестрица, – объяснил мальчику отец.

   – Какой же это грохот? – удивился мальчуган. – Здесь я слышу только красивые напевы!

Так оно и было. Музыка звучала нежная, очень мелодичная и настолько тихая, что поначалу Род на нее и внимания не обратил, пока не остановился и не прислушался. Мелодии отличались изысканностью, а бас и ударные ушли на дальний план, перестали доминировать.

   – Верно, звуки тут приятные, – согласился другой крестьянин. – Здесь заросли кустов и тростника заглушают трескотню той музыки, что заполонила всю округу. К тому же и здешние напевы помогают.

   – Источник музыки где–то впереди, – заметил Магнус.

   – Пойдем туда, – сказал один из крестьян. – Уж очень хочется дать настоящий отдых ушам.

Все снова тронулись в путь, но теперь дорога стала намного уже, поэтому Гэллоуглассы пропустили крестьян вперед.

   – Муж мой, – сказала Гвен, – поговорил бы ты с этими людьми да узнал, зачем они пришли сюда.

   – Это можно, – кивнул Род, – но, по–моему, все и так ясно. – Он немного ускорил шаг и вскоре поравнялся с крестьянами. – Если можно, почтенный, – обратился он к одному из них, – хотелось бы спросить кое о чем.

   – Отчего же нельзя, милорд! Спрашивайте, конечно.

   – Ну вот, к примеру: как вы узнали об этом месте?

   – Вести о нем пролетели по всем деревням и крестьянским усадьбам, – ответила жена крестьянина, – где люди изнемогли от шума, терзающего их уже не один месяц.

«Стало быть, уже больше двух месяцев», – интерпретировал Род для себя ответ женщины.

   – И все это время вам приходилось жить и трудиться при этом грохоте?

   – Да, и с каждым днем треклятая музыка гремела все громче и громче, – ответил крестьянин. – Сосед сказал нам, что укрыться от шума можно здесь, в прибрежных зарослях, но у нас поля были засеяны, хотелось дождаться уборки урожая.

   – Но у нас так ужасно разболелись головы, – добавила его супруга, – что терпеть не стало сил. Тогда мы залепили уши воском да повязали тряпками, чтобы затычки не вываливались, а все–таки громкая музыка не давала нам покоя.

   – Вышел я на пастбище и начал спотыкаться, – вступил в разговор другой крестьянин. – Иду за плугом и едва на ногах держусь.

   – Словом, никаких силушек больше не осталось терпеть это издевательство, – сказала его жена, – вот мы и бросили все и пошли сюда.

   – Пока у нас других детей не увели[36], – невесело проговорила жена первого крестьянина.

   – Увели детей? – ахнула Корделия. – Да кто бы только смог вытворить такое?

   – Музыка и вытворила, девонька, – вздохнул первый крестьянин. – Так полюбили ее наши старшенькие, что ушли за нею.

   – Как же это? – спросила Корделия, однако она уже начала догадываться о том, что произошло. Вспомнила о встреченных по пути детях и подростках.

   – Сынку нашему двенадцать годков исполнилось, когда он начал под музыку дергаться, – грустно проговорила вторая крестьянка. – А дочке – четырнадцать. Она что ни делала – все головой кивала да мурлыкала песенки без слов.

   – Не без слов, – возразил десятилетний мальчуган.

– Ну, может, и были там слова – я не разбирала. Только

работу свою она стала все ленивее и медленнее делать, а потом и вовсе забросила да и убежала с другими девчонками в лес.

   – Уж хоть бы невинность сберегли – Господи, спаси! – содрогнувшись, воскликнул второй крестьянин. – А то ведь мальчишки постарше да взрослые парни тоже в лес подались. Старший мой сынок ушел – ему двадцать, а тому, что помладше, – шестнадцать. И где только они теперь?

Магнус заметил, что на лице мужчины отразилось искреннее страдание.

   – Успокойтесь, почтенный. С вашими сыновьями ничего дурного не случилось.

   – Если ты так говоришь, значит, не видал того, что видели мы, – проворчал первый отец семейства. – Не видал, как они корчатся и дергаются, а говорят: «Это мы так танцуем!», не видал, что они в рот всякую пакость суют, не видал, как потом носятся по всей округе как угорелые, не разбирая дороги. Хоть бы целы были, Боже милосердный!

Магнус хотел было сказать, что не видел, чтобы юноши и девушки делали что–нибудь опасное, но вспомнил то чувство тревоги, которое охватило его на плоту, рядом с поедателями лотосов, а потом на память ему пришли исхудавшие парни и девицы, глотавшие странные белые ягодки, а после них и вампир припомнился… Словом, Магнус промолчал.

   – Сколько семей! – ахнула Гвен и избавила старшего сына от необходимости продолжать разговор. – Поглядите, со всех сторон сходятся!

Видно было все как на ладони, на пару миль вокруг, поскольку местность была плоская, ровная. Росли здесь только кусты да трава и лишь кое–где стояли невысокие деревца. На фоне закатного солнца были хорошо видны силуэты шагавших к побережью крестьянских семей, стариков и старух.

   – Куда они идут? – спросил Род.

   – Скоро узнаем, – заверила его Гвен.

   – Музыка стала громче, – заметил Грегори.

Так оно и было, хотя жаловаться на это не стоило. Род обвел взглядом своих детей и обратил внимание на то, что даже Джеффри начал расслабляться. А еще порадовался тому, что Корделия и Магнус перестали притопывать и подергиваться.

Но вот они подошли к рощице из невысоких, жалких, кривых деревьев, за которой лежало довольно большое озеро. Его гладкая поверхность была подзолочена закатным солнцем. Лишь порой ее едва морщил легкий ветерок. От озера исходила нежная мелодия. По берегам сидели люди. Одни просто отдыхали, другие штопали и латали одежду, третьи что–то строгали. Тут и там горели костры.

   – Ой, наконец–то мы добрались до воды! – обрадовался Магнус и опустился на колени. – Сейчас напьюсь!

   – Не стоит, – отсоветовал ему пожилой крестьянин, но Магнус уже набрал воду в пригоршню, поднес к губам, глотнул, поморщился и вылил остатки в озеро.

   – Соленая! – огорченно выговорил он.

   – То–то и оно, – сказал крестьянин. – Тут же солончаки, молодой господин. До моря рукой подать, вот вода и соленая.

   – Как наша кровь, – пробормотал Род.

   – Что вы говорите, сударь?

   – Да нет, ничего такого. – Род со вздохом уселся. – Надо бы костерок развести.

   – Конечно, – кивнула Гвен и села рядом с ним. – Но пока можно немного отдохнуть.

   – Поищу пресной воды, – сказал Магнус.

   – Не трать зря силы, сынок, – удержал его Род. – Какую бы воду ты тут ни нашел, она будет солоноватая. А в бурдюке у нас что–нибудь осталось, Гвен?

Его супруга приподняла небольшой кожаный мешок. Он был почти пуст, но вдруг, прямо на глазах, разбух.

   – Осталось, – ответила Гвен. – Держи, сынок.

Магнус благодарно взял из рук матери бурдюк и жадно напился.

   – Корделия, – окликнула Гвен дочку, – а ты чем занята?

Девочка присела на корточки у берега ярдах в десяти от родителей.

   – Да я просто смотрю, что тут под водой, мамочка, – невинно объяснила Корделия. Однако при этом она корчила рожицы, время от времени оглядываясь через плечо, а к ней на четвереньках подползал Грегори, поглядывающий в воду с нескрываемым любопытством.

Гвен улыбнулась.

   – Вот оно что… Ты ведь раньше такого большого озера не видела.

   – Нет, мамочка, не видела, – с облегченной улыбкой отозвалась Корделия и еще раз обернулась, чтобы удостовериться, что младший брат не свалился в воду. Когда Грегори одолевало любопытство, он порой забывал обо всем на свете. Корделия, с одной стороны, беспокоилась о нем, но сказать ему об этом открыто не решалась, чтобы не обидеть.

   – А еще есть такие места? – спросил Род у одного из крестьян.

Мужчина, готовивший растопку для костра, обернулся.

   – Слыхали мы, что попадаются кое–где. Проходил как– то по нашей деревне менестрель. Уши у него глиной были залеплены. Шел он из северных лесов, туда перебрались кое– какие мастеровые, кто свечи делает. Так вот, значит… Пел этот менестрель про море и говорил, что путь свой держит к югу. Там вроде как на островке на каком–то трубадуры, дескать, собрались, а из моря музыка играет и всю пакостную трескотню и дребезжание изничтожает.

   – Стало быть, маленькие оазисы тишины разбросаны по всему побережью, – понимающе кивнул Род и повернул голову к Гвен. – Надо будет позаботиться об их распространении в глубь земли.

   – Верно, господин мой. Надо же куда–то деваться тем, кто бежит от дикой жизни[37].

   – Мам! Пап! – позвала Корделия. – Вы только посмотрите! Это просто чудо какое–то!

   – Никакого чуда нет, сестрица, – возразил Грегори. – Это просто–напросто ракушки. Такие двустворчатые раковинки всегда живут в прибрежных водах, – заявил он тоном большого эксперта.

   – Ну уж конечно, умник, как раз такие и всегда! – вспылила Корделия. – Живут–поживают, музыку играют!

Грегори бросил на сестру недоверчивый взгляд и более внимательно всмотрелся в воду.

Род поднялся на ноги.

   – Надо, пожалуй, пойти взглянуть.

   – Пойдем, – согласилась Гвен. – Что же там за чудные создания?

Они пошли вдоль берега, а следом за ними – Джеффри и Магнус. Векс с места не тронулся, но проводил хозяев неотрывным взглядом.

Корделия и Грегори добрались до песчаной косы длиной футов двадцать, вдававшейся в соленое озеро. Здесь, в паре футов от поверхности воды, на уступе разместились пять раковин, похожих на устриц. Они стояли торчком почти посередине озера и едва заметно покачивались в такт с музыкой.

   – Как же, интересно, ракушки могут музыку играть? – удивился Грегори.

   – Лучше спроси, – прозвучал мелодичный голосок из– под воды, – как, к примеру, я могу не петь?

Дети ошеломленно переглянулись. Грегори спросил:

   – Это ты сказала, раковинка?

   – Я, – послышался ответ, – если это ты спросил.

   – Знаешь, – обернувшись к Гвен, негромко произнес Род, – это не простые ракушки.

   – Я догадалась, – с усмешкой ответила она.

   – И правда, что это я… – смутился Род. – Я вот все думаю: неужели нет конца чудесам этого острова?

   – Только в сердцах и умах людей, господин мой.

   – А вы поете, потому что должны петь? – спросила Корделия.

Одна из раковин мелодично рассмеялась.

   – Разве этого мало?

Корделия покраснела, а Грегори поинтересовался:

   – Тогда скажите, почему вы должны петь?

   – Потому, – послышался из–под воды более глубокий голос, – что музыку хотим сберечь. Если мы перестанем петь, то она забудется.

   – Вы сочиняете новые мелодии, да?

   – И новые придумываем, но и старых хватает. Мы стараемся сберечь и простую музыку, и изысканную, и песни с хорошими словами, но более всего бережем мелодии, чтобы Страна Песен не погибла.

   – Все дело в поэзии, – добавила другая ракушка. – Ведь хорошая песня начинается с хороших стихов.

   – И стихи, и мелодия, – сказала третья, – должны быть одинаково красивы.

   – Но если вы все это бережете, – заметил Джеффри, – значит, оно придумано раньше.

   – Так и есть, – проговорили две раковинки одновременно, а третья добавила:

   – Здесь, на побережье, всегда звучало много красивых звуков, сама природа их источала, пока не прикатились сюда тяжелые камни. С этих пор только мы, ракушки, и храним музыку побережья.

   – И музыку народа, – уточнила четвертая раковина.

Грегори перебрался к отцу и тихонько пробормотал:

   – Я подумал, что музыки, исходящей от пяти таких крошечных существ, слишком мало, чтобы она огласила всю округу.

   – Вряд ли они делают это намеренно, – заметил Род.

   – Думаешь, они не ведают, что творят, папа? Ну да. Но их звуки подхватывает вода, и в результате все озеро колеблется. Вот так появляется музыка.

   – Ты прав, Грегори, – прозвучал голос Векса. – Эти раковины создают эффект ряби.

   – Но если это правда, – сказала Корделия, обратившись к раковинам, – то вы должны сберегать всю музыку.

   – Всю хорошую музыку, – уточнила одна ракушка.

   – Значит, хорошей рок–музыки не бывает? – с обидой поинтересовалась Корделия.

   – Ты про ту музыку, которую принесли камни? – осведомилась одна из ракушек. – Почему же? Случается!

Она еще не успела договорить, а другая ракушка принялась напевать ритмичную басовую партию. Другие ракушки запели на три голоса и принялись повторять припев без слов.

Гэллоуглассы изумленно переглянулись.

   – Это очень похоже на ту музыку, которую играли мягкие камешки, – сказал Магнус.

   – Та самая музыка и есть, – подхватила Корделия.

И тут одна из ракушек запела приятным тенором:

Будь со мною вновь и вновь,

Жизнь моя, моя любовь.

По долине над рекой Мы пойдем вдвоем с тобой.

Сядем мы на берегу,

Поглядим, как на лугу Из прозрачной речки Воду пьют овечки.

Устелю твой путь, родная,

Лепестками роз,

И вовек ты не узнаешь Ни тревог, ни гроз.

Подарю кораллов звезды,

Слезы янтаря,

Только будь со мной навеки Ты, любовь моя!

Другая раковина пропела сопрано:

На подарки дорогие Ты не траться зря.

Во сто крат даров дороже Мне любовь твоя.

   – О, как красиво! – вырвалось у Гвен. – То есть… Когда вы поете.

Корделия озадаченно сдвинула брови.

   – Мелодия знакомая, а слов я не помню.

   – Правильно говоришь, – подтвердила раковина, которая пела баритоном. – Мы сначала услышали мелодию. Потом и слова появились, но только они нам не понравились, вот мы и соединили с этой мелодией другие стихи, которые слышали прежде.

Род нахмурился.

   – А я бы не сказал, что мне так уж по сердцу смысл этих стишков.

   – Пап, ну тебе обязательно надо все испортить! – обиделась Корделия. – Разве тебе мало того, что отвечает девушка?

   – Мне – достаточно, – буркнул Род. – Лишь бы ты это запомнила.

   – Это вправду была та самая музыка, которую Векс называл «мягким роком», – сказал Грегори. – Но неужели вам нравится другая, та, которую он называет роком «тяжелым»?

   – А почему нет, братец? – спросил Джеффри. – Мне она начинает нравиться, потому что похожа на боевые марши.

Раковины ритмично и быстро захлопали створками и запели:

Лед и печка, свет и мрак Ни за что на свете Не поймут друг друга, как Взрослые и дети!

Юность пляшет и поет,

Старость горбит плечи.

Юность – летняя заря,

Старость – зимний вечер.

   – Минуточку, минуточку! – попытался вмешаться Род, но ракушки не унимались:

Вот тебе моя рука,

Впереди – дорога.

Старость, до тебя пока Юности далеко!

   – Определенно, – проворчал Род, – тут есть на что обидеться!

   – Зачем же обижаться? – укоризненно проговорила раковина баритоном. – Ты еще не старый.

Род замер с раскрытым ртом. Наконец ему удалось совладать с собой и сомкнуть губы. Корделия хихикнула. Род одарил дочь мстительным взглядом и сказал, посмотрев на Гвен:

   – Если честно, чувства, выраженные в последнем куплете, мне близки и понятны.

А Гвен одарила его лучистой улыбкой.

   – Тут все правда, никто не спорит, – сказал, обратившись к раковинам, Джеффри. – Но уж наверняка у вас не может быть ничего общего с тем жутким грохотом, который зовется «тяжелым металлом»!

   – О, но мы и от таких камней слышали славную музыку! – возразила раковина с низким голосом. – Да, да, конечно, девять из десяти раз мы не слышали ничего достойного внимания, но разве так бывает не со всем на свете? А вот десятая часть была достойна того, чтобы ее сберечь.

Теноровая раковина захлопала створками и закачалась. Род был ошеломлен звуками, полившимися от нее.

Это было похоже на шум прибоя, омывающего галечный берег, на ветер, беспрепятственно гуляющий по замерзшей тундре, на грохот колес старинного локомотива, несущегося по безлюдной долине. Подвижный, энергичный ритм не оставил Рода равнодушным. Затем последовал виртуозный каскад резких, но четких нот, и раковина–тенор запела:

Я рожден не для легкого счастья, увы,

Не везет мне ни в картах, ни в деньгах, тем паче —

в любви.

Красотою меня обделила природа, и впредь

В зеркала я решил на себя никогда не смотреть!

Я на свет появился не там, не тогда, когда надо.

Даже мама родная сыночку нисколько не рада.

Я в лохмотьях хожу и копаюсь я в мусорном баке,

Как увидят меня – заливаются лаем собаки.

Нет, никто никогда не полюбит меня, не согреет…

Может, лучше мне было бы стать подлецом и злодеем?

Как мне жить, если все, что я слышу и вижу,

Я терпеть не могу, не люблю, ненавижу!

Прозвучал и стих последний аккорд. Гэллоуглассы неподвижно сидели на песчаной косе.

   – Что ж, – наконец подал голос Род. – Стихи жестокие, но не бессмысленные.

   – И музыка хорошая! – вступилась за песню Корделия.

   – Музыка сама по себе плохой или хорошей не бывает, – заметила басовая раковина. – Плохой или хорошей ее делают люди.

   – Всякая музыка для чего–то нужна, – подхватила другая раковина. – С какой–то веселятся, с другой – грустят.

   – Но стихи! – запротестовал Род. – Я в последнее время наслушался таких песенок, в которых не слова, а просто отрава какая–то!

Спокойный голос Векса зазвучал у него в голове:

   – Всегда находились такие, кто использовал музыку для недобрых дел. Стоит ли напоминать о древних гимнах, сочиненных во славу кровожадных богов? Или об извращенных церковных песнопениях, исполнявшихся средневековыми чернокнижниками?

   – Угу, или о песнях сирен, – проворчал себе под нос Род. – Да, я тебя понял.

Магнус обратился к раковинам:

   – А чьи это были слова – в самой последней песне? От музыкальных камней я таких не слышал.

   – Верно, не слышал, – подтвердила одна из раковин. – Эти стихи принадлежат, наверное, какому–то древнему поэту, ну а мы услыхали их от одной колдуньи. Она как–то связана с музыкальными камнями.

   – Колдунья, говорите? – сразу насторожился Род. – Кто такая? Где ее найти?

   – Здесь и найдете, на западном побережье, только немного севернее. А зовут ее Убу Маре.

   – Убу Маре, вот как? – Род обменялся взглядом с Гвен. – Ну что ж, теперь у нас есть хотя бы ее имя.

Гвен покачала головой.

   – Раньше я такого имени ни разу не слыхала, супруг мой.

   – А теперь услышишь, и не раз, – заверил жену Род. – Пошли, ребятки. Пора поохотиться.

   – Ой, папа, не сейчас! – капризно проговорила Корделия, а Магнус добавил:

   – Да, давайте хотя бы еще одну песню послушаем.

   – И правда, это же не так долго, супруг мой. – Гвен взяла Рода за руку. – Пусть наши измученные головы хоть немного отдохнут.

   – Ну… ну ладно, – пожал плечами Род. Вообще–то уговорить его было нетрудно. Ему и самому не очень хотелось снова возвращаться в звуковую преисподнюю.

А раковины уже завели новую песню – о смотрителе маяка, быструю, живую и веселую. Дети принялись кивать головами в такт, а Грегори, лежавший на животе, подпер голову ладошками и заболтал ногами, не спуская восхищенного взгляда с поющих ракушек.

   – Музыка похожа на чары, – пробормотала Гвен. – А эта – просто очаровательна!

Но тут чей–то пронзительный вой разорвал ткань песни, послышались крики.

Гэллоуглассы в страхе вскочили, стали оглядываться по сторонам.

Из–за деревьев вышли два странных–престранных зверя ростом четыре фута и такой же толщины. Они были похожи на покрытые шерстью шары на коротких толстых ногах. Шерсть у них была косматая, свалявшаяся. Маленькие злые глазки сверкали над тонкими и длинными, похожими на хоботы, носами. Чудовища шагнули к воде, и ракушки в ужасе закричали.

   – Не бойтесь, мы защитим вас! – храбро воскликнул Джеффри. – Кто вас так пугает?

   – Эти чудища! – вскрикнула одна ракушка. – А вы их разве никогда не видели?

   – Никогда. Вид у них довольно потешный. А что в них страшного?

   – Их носы! – жалобно прокричала другая раковина. – Они засосут нас, они оторвут нас от дна!

   – Ни за что! Пока мы будем оберегать вас, они вам ничего не сделают, – заверила музыкальных моллюсков Корделия. – А что это за злодеи?

   – Это пожиратели ракушек!

Крестьяне похватали дубинки и пошли на тварей. Люди кричали и осыпали чудищ ударами, но те словно бы и не замечали ни шума, ни избиения. Дошагав до воды, они вошли в озеро.

   – А ну, задайте им жару, ребята! – крикнул Род.

Магнус и Джеффри взлетели в воздух. Оба выхватили

шпаги и полетели навстречу шарообразным чудищам. Мальчики принялись колоть их шпагами, но оба посдателя раковин не обращали никакого внимания ни на них, ни на Корделию, которая, оставшись на берегу, щедро осыпала их палками и камешками. Наконец Джеффри утратил всякое терпение и резко спикировал вниз. Он размахнулся изо всех сил и ударил одно из чудовищ шпагой. В следующее мгновение вверх взметнулся нос–хобот, обхватил лезвие шпаги и притянул к воде. Джеффри шлепнулся в озеро, чудище нависло над ним. Гвен вскрикнула, оседлала метлу и понеслась над водой подобно ракете. Она ловко развернулась и ударила чудище по макушке рукояткой метлы.

Род вскочил верхом на Векса.

   – Вперед!

Грегори, стоявший на песчаной отмели рядом с раковинами, пристально, сощурившись, смотрел на носатых чудовищ.

Неожиданно в воде образовались две глубокие воронки, а потом на поверхность вместо шарообразных злодеев всплыли два прямоугольных предмета без глаз и носов, зато с ремнями и пряжками.

Род вытаращил глаза.

   – Это оптический обман или мой сын действительно превратил этих поедателей ракушек в…

   – В пару чемоданов, – закончил за него начатую фразу Векс. – Именно это он и сделал, Род. Глаза тебя не обманывают.

Джеффри свечкой вылетел из воды, подлетел к брату и благодарно похлопал малыша по плечу.

   – Ну ты даешь, братец! И как только придумал!

Грегори покраснел от смущения.

   – Ну так ведь эти зверюги наверняка были скроены из ведьмина мха, понимаешь? Ну так я и направил на них свои мысли и велел им превратиться во что–нибудь безвредное.

   – Тысяча благодарностей, – прозвучал дрожащий голосок одной из ракушек.

   – Да, да, – подхватили еще три хором, а четвертая добавила:

   – Если тебе когда–нибудь что–то от нас понадобится, только скажи.

   – О… – растерялся Грегори. – Могу только попросить вас о том, чтобы вы и дальше сохраняли здесь самую–самую лучшую музыку, чтобы здесь можно было отдохнуть сердцем и душой.

   – И ушами, – проворчал Род.

   – О, это мы с радостью! – заверили малыша ракушки. – А еще мы всегда будем воспевать тебя!

Грегори снова покраснел.

   – Ой, не надо! А то я так и буду краснеть. Вы лучше просто пойте хорошие песенки, как раньше.

   – Как скажешь, – проговорила раковина–баритон. – Но мы обязательно споем о тех, кто защищает слабых.

   – Если так, – сказал Грегори, – то я могу только похвалить вас.

   – Ну, тогда пойдем и поищем тех, кто слабых обижает. – Род решительно взял сына за руку и повел от берега. – Ты что– то сказала, Гвен?

   – Да, супруг мой, – ответила Гвен, глядя в небо. – До темноты нам надо пройти еще несколько миль. – Магнус, Корделия, Джеффри! Пойдемте!

Дети развернулись и зашагали по песчаной косе.

   – Вообще–то я бы лучше остался, – признался Джеффри.

   – Ты бы остался? Что я слышу? Это при том, что впереди нас, может быть, ожидает сражение?

   – Ты уверен? До сих пор ничего такого боевого нам не попадалось.

   – Понятно. Стало быть, ты засиделся на диете. – Род остановился и огляделся по сторонам. – Да, тут особо не разгуляешься.

   – Магнус! Корделия! – крикнула Гвен. – Я кому говорю?

   – А? Что?

   – Мы сейчас, мам! – Корделия на полной скорости рванулась вслед за родителями верхом на помеле. – Музыка у них такая красивая…

   – Прости, мама, – вздохнул Магнус, поравнявшись с родителями. – Они вправду хорошо поют.

   – Прощайте, славные раковинки! – крикнула, обернувшись, Корделия.

Песенка на несколько мгновений прервалась, ракушки забормотали слова прощания. Гэллоуглассы наконец тронулись в путь, а вслед им прозвучало:

   – Приходите к нам еще!

А потом песенка зазвучала вновь.