Текст книги "ОКО ЗА ОКО Этика Ветхого Завета"

Автор книги: Кристофер Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 46 страниц)

Кальвин

Воззрения Кальвина представляются как движение маятника в сторону более александрийского подхода к Ветхому Завету, но нев смысле аллегорической экзегезы (которую Кальвин отрицал так же, как и Лютер), а в понимании единства и преемственности заветов. Кальвин подчеркивал единый завет благодати, обетование Аврааму, которое проходит через всю Библию. Поэтому он видел евангелие благодати также и в Ветхом Завете, и делал все, чтобы продемонстрировать полную гармонию и единство между законом и евангелием.

Кальвин серьезно отнесся к заявлению Христа о неизменной важности закона и пророков (Мф. 5, 17 дал.), поэтому он не только принимал «третье применение» закона, но по сути считал его самым важным. Закон функционирует как практическое руководство христианского поведения, чтобы формировать и готовить нас к добрым делам в ответ на спасительную благодать. Поэтому в то время как Лютер, хотя он и осознавал тройственное применение закона, заявлял, что принципиальным применением является второе (т. е. обвинять, обличать и приводить нас в ужас, чтобы мы обратились к Христу), Кальвин обращал внимание на третье применение (руководство в нравственной жизни):

Третье, основное применение нравственного закона относится к цели, ради которой он нам был дан, и адресовано верующим, в чьих сердцах уже утвердил свое царство Божий Дух… Это превосходный инструмент для верующих, чтобы день ото дня все лучше и уверенней понимать волю Господа, исполнять которую они стремятся, и углубляться в познании ее… Поскольку мы нуждаемся не только в учении, но также в увещании и наставлении, служитель Бога получит еще и иную пользу от закона: благодаря частым размышлениям над ним он будет подвигнут на неукоснительное послушание Богу и удален от скользкого пути греха. [316]316
  Calvin, Institutes2.7.12.


[Закрыть]

Закон, по сути, дал совершенный путь праведности, который применим во все века, не только к израильтянам. Его историческую и контекстуальную особенность следовало, конечно же, учитывать, но это не уничтожало его значения для народа Божьего во все времена. Даже Христос не прибавлялк закону, но скорее только утвердил его совершенство. [317]317
  Ibid. 2.7.13; 2.8.7.


[Закрыть]

Исходя из этой более позитивной точки зрения, Кальвин доказывает, что извлечь пользу из закона (а он главным образом поясняет Декалог) можно при помощи способа, который определяет целькаждой заповеди. Он постоянно ищет позитивное применение, немного напоминающее то, как Иисус схватывал суть дела, видя цельзакона, для чего и для чьей пользы он был дан. Также и Кальвин считает оправданным расширить силу буквальных слов, предполагая, что любой закон запрещает противоположное тому, что повелевает, или повелевает противоположное тому, что запрещает.

Таким образом, можно обнаружить, что разница отношения к закону у Лютера и Кальвина скорее психологическая, чем богословская. В то время как Лютер часто замечает то, что закон запрещает,для того чтобы подчеркнуть его роль убийцы, от которого все должны бежать к благодати евангелия, Кальвин ищет то, что закон поддерживает,используя его как модель или учебник, который применим ко всякого рода проблемам христианской жизни в современном мире. Когда каждый из этих подходов (оба могут заявлять о новозаветном прецеденте) доведен до крайности, они, без сомнения, могут утратить баланс, и каждый в противоположном направлении. Следовательно, опасность лютеранства – это уклонение в практический маркионизм или антиномизм, в то время как опасностью кальвинизма всегда было соскальзывание в законничество. Но ни Лютера, ни Кальвина нельзя обвинить ни в одной из этих крайностей.

В «Наставлениях в христианской вере» Кальвин главным образом истолковывает Декалог. Однако в своих «Комментариях на последние четыре книги Моисеевы» он трактует не только Десять заповедей, но и прочие законы, которые связывает с Десятью заповедями. [318]318
  J. Calvin, Four Last Books of Moses.


[Закрыть]Он далее проводит различие в этих последних законах между «пояснением» (законы, который просто уточняют или применяют главные темы заповедей Декалога и поэтому относятся к сути закона, и причастны к непреходящей нравственной значимости Декалога) и «политическими дополнениями» (гражданские или обрядовые установления, применимые к Израилю). Последняя категория законов не должна навязываться в других сообществах, за исключением тех случаев, когда сохраняется основная цель Декалога. Таким образом, рассматривая восьмую заповедь (направленную против воровства), он включает в «пояснения» следующее:

• своевременную выплату заработной платы (Лев. 19, 11.13; Втор. 24, 14–15; 25, 4);

• заботу и нелицеприятное отношение к пришельцам (Исх. 22, 21–24; Лев. 19, 33–34; Втор. 10, 17–19);

• честный вес и меру (Лев. 19, 35–36; Втор. 25, 13–16);

• запрет передвигать межевые камни (Втор. 19, 14);

• обязанности в отношении залога под ссуду (Исх. 22, 26–27; Втор. 24, 6. 10–13.17–18);

• законы, запрещающие ростовщичество (Исх. 22, 25; Лев. 25, 35–38; Втор. 23, 19–20);

• возвращение потерянного имущества (Исх. 23, 4; Втор. 22, 1–3);

• возмещение украденного (Чис. 5, 5–7);

• осуждение взяточничества и коррупции (Исх. 23, 8; Лев. 19, 15; Втор. 16, 19–20);

• запрет лицеприятия в пользу или против нищих (Исх. 23, 3.6).

Далее он включает в категорию «политические дополнения»:

• остатки урожая для нищих (Лев. 19, 9–10; 23, 22; Втор. 24, 19–22);

• субботний год (Исх. 21, 1–6; Втор. 15, 1–18);

• установления юбилея и Дня искупления (Лев. 25);

• запрет уничтожать плодовые деревья во время войны (Втор. 20, 19–20);

• освобождение от военной службы некоторых категорий людей (Втор. 20, 5–8);

• долг левиратного брака (Втор. 25, 5–10).

Напрашивается вопрос: как и почему Кальвин некоторые законы приписывает двум подкатегориям Декалога? И на него непросто ответить. Суть в том, что Кальвин не соглашается с тем, что только Десять заповедей имеют значение для христиан. Принципы, которые они выражают, также могут быть найдены в других законах, которые в большей или меньшей степени связаны с Десятью заповедями.

Следовательно, хотя гражданские и политические установления современного государства могут существенно отличаться от специфических законов Израиля, это не имеет значения, при условии, что современные законы служат той же цели и защищают те же основные принципы. Имеет значение то, что «общая объективность» (фраза Кальвина), характеризующая гражданское право Израиля, должна сохраняться, даже если буквальная форма больше не обязательна. Если основные принципы Декалога восприняты всерьез, тогда вопросы практической справедливости, честного отношения к нищим, защита границ и тому подобное займут должное место в соответствующем законе, как это было в Израиле. [319]319
  См. D. F. Wright, 'Calvin's Pentateuchal Criticism'; и дальнейшую дискуссию в 'Ethical Use of the Old Testament'.


[Закрыть]Следовательно, Кальвин относился к авторитету ветхозаветного закона очень серьезно и стремился показать его значимость с более широкой перспективы, чем просто Десять заповедей. Тем не менее, он не был теономистом в современном смысле, стремясь применить весь ветхозаветный закон в его завершенном виде к постбиблейским сообществам. Современное движение теономистов, поскольку оно ближе всего находится к реформатскому богословскому мировоззрению, часто заявляет, что Кальвин – их святой покровитель. Но не вызывает сомнений, что Кальвин не поддержал бы заявление теономистов о буквальном применении ветхозаветного закона в современном обществе, поскольку он открыто различал неизменный нравственный и естественный закон от временных политических законов. [320]320
  Полезную критику притязаний теономистов на покровительство Кальвина, появившуюся в рамках самой реформатской традиции и указывающую на значительные расхождения в подходе и экзегезе, см. W. Robert Godfrey, 'Calvin and Theonomy'. Подход теономистов рассмотрен ниже.


[Закрыть]

Анабаптисты

Радикальное крыло Реформации породило невероятное разнообразие взглядов, принимая во внимание давление и предрассудки, с которыми столкнулись его представители. Их точку зрения по какому–либо вопросу обобщить сложнее, чем одного реформатора, например Лютера или Кальвина, но у них есть некоторые общие особенности. В вопросе библейского толкования и специфике использования Ветхого Завета в этике мы можем указать на некоторые пункты общего согласия между анабаптистами и основными реформаторами, прежде чем указать ключевые пункты несогласия. [321]321
  Самое полезное и проливающее свет собрание статей по анабаптистской библейской герменевтике представлено в Willard Swartley (ed.), Biblical Interpretation.


[Закрыть]

Анабаптисты полностью соглашались с другими реформаторами, что Библия была авторитетным словом Божьим; что ее может ясно понять простой человек; что толкование должно быть свободно от церковной традиции; что для разрешения некоторых сложностей необходимы особенные герменевтические приемы; и что, в конечном итоге, Библия предназначалась для исполнения ее предписаний в жизни верующих людей. Тем не менее, различия сосредоточились на трех основных вопросах:

1. Масштаб применимости библейского учения.Вопрос касался того, должна ли Библия в целом (Ветхий и Новый Завет) применяться к публичной, гражданской жизни, или же Новый Завет применим только к личному поведению, но не к гражданским вопросам. Общая позиция реформаторов состояла в том, что ветхозаветный закон может быть соотнесен с делами гражданскими (таким образом позволяя им применять санкции и наказания Ветхого Завета в судебных и военных вопросах), тогда как учение Христа было главным образом для личных отношений между христианами. Анабаптисты настаивали, что владычество Христа должно охватывать всю жизнь христиан, включая также гражданскую жизнь. Поэтому для анабаптистов, поскольку Новый Завет (с их точки зрения) руководил гражданской жизнью и заместил Ветхий Завет, это имело эффект отвержения, или, по крайней мере, умаления авторитета Ветхого Завета для гражданской жизни и правительства. Таким образом, анабаптисты не могли принять широкое (и зачастую тираническое) применение ветхозаветных санкций, а также оправдание государственных мер, которые одобряли основные реформаторы.

2. Природа церкви и ее отношение к государству.Основных реформаторов иногда называли магистериальнымиили судейскимииз–за их убеждения, что церковь и государство преследуют одни Божьи цели, и что реформация церкви была частью ответственности гражданского магистрата. Хотя они и отстаивали различные модели того, как эти отношения должны работать, основные реформаторы были в целом преданы широкому теократическому пониманию «христианского мира». Анабаптисты, с другой стороны, считали церковь отделенным и собранным сообществом истинных верующих, явно и видимо отделенных от всяких светских учреждений и точно не являющихся частью государства. Они отрицали идею «христианского мира», а с ней и теократические предпосылки, заимствованные из Ветхого Завета. Церковь точно небыла национальным государством вроде Израиля в Ветхом Завете, и поэтому не должна действовать так, будто она является им. Это отличие видно в двух фундаментальных анабаптистских убеждениях:

a. Крещение.Для реформаторов крещение младенцев было частью христианского гражданства в христианском государстве и оправдывалось посредством утверждения его равноценности ветхозаветному обрезанию. Отказаться от него, или отрицать его законность перекрещиванием, приравнивалось в религиозно–политическом контексте Европы XVI века к подстрекательству и мятежу или бунту против основ самого государства. Для анабаптистов крещение было четко заповедано в Новом Завете только верующим и не имело никакого отношения к гражданству, и поэтому Ветхий Завет к этому вопросу не имеет отношения. Убежденность анабаптистов в данном вопросе, наряду с крайне горячими и чрезвычайно важными спорами, по всей видимости, привели к более резкому обесцениванию Ветхого Завета, чем могло бы быть, сложись обстоятельства иначе. То есть поскольку протестанты в основном оправдывали крещение младенцев на основании Ветхого Завета, и затем жестоко преследовали и убивали анабаптистов за то, что они отрицали его (опять же, оправдывая свои действия на основании Ветхого Завета), то неудивительно, что анабаптисты пытались подорвать ветхозаветные основания агрессивной политики их врагов.

b. Пацифизм.Реформаторы утверждали: поскольку гражданская власть установлена Богом, христиане обязаны повиноваться правительству государства, что включало в себя службу в армии в интересах государства во время войны. И вновь Ветхий Завет широко использовался, чтобы аргументировать оправданность войны в некоторых обстоятельствах. Основная традиция анабаптистов (хотя некоторые группы придерживались противоположного и крайнего взгляда) абсолютно серьезно воспринимала учение Иисуса об отказе от насилия и поэтому доказывала, что христиане не могут участвовать в насилии или войне. К тому же, поскольку этот вопрос был чрезвычайно ценен для них и являлся проклятием для их оппонентов, это влияло на герменевтическую аргументацию. Чтобы подчеркнуть отказ Иисуса от применения насильственных методов, им приходилось отодвинуть Ветхий Завет и его войны в тень, то ли старательно умаляя его по отношению ко Христу, то ли отрицая авторитет Ветхого Завета, что в некоторых случая* приводило к обвинению в маркионизме.

Итак, мы видим, что в эпоху Реформации вопрос нравственного авторитета Ветхого Завета был тесно связан с экклесиологией, в частности с вопросами отношений церкви и государства. Сегодня также можно указать на похожую динамику. То, до какой степени христианские группы готовы использовать Ветхий Завет, и то, где они готовы использовать его, зависит от их понимания природы церкви и ее роли в обществе.

Интересно также отметить, что умаление Ветхого Завета было отчасти реакцией на то, что они считали продолжающимся законничеством и «эрастианством» [322]322
  Эрастианство – теория, получившая свое название по имени швейцарского богослова Томаса Эраста (1524–1583), который считал, что государство имеет власть над церковью в решении церковных вопросов. – Прим. перев.


[Закрыть]основного протестантского движения. Ниже будет видно, что это также касается происхождения диспенсационализма, хотя и в совершенно ином церковном климате.

3. Абсолютный приоритет послушания Христу.Это, вероятно, во многих отношениях считается руководящим принципом анабаптизма. Христианство было личным, духовным опытом спасения через Иисуса, после чего требовалось простое преданное ученичество. То, что Иисус сказал, следовало исполнять. Иногда это могло приводить к новым видам буквализма и законничества, и на деле означало, что Ветхий Завет в нравственном значении занимает второстепенное место по отношению к Новому (однако были исключения вроде Томаса Мюнцера и Яна Лейденского, прибегавших к ветхозаветной апокалиптике для оправдания насилия и прочих крайностей). Иногда предпочтение Иисуса и Нового Завета приводило, по сути, к маркионизму. Более того, соединенное с притязаниями на непосредственные современные откровения Духа, оно могло привести даже к отрицанию Нового Завета среди некоторых представителей наиболее радикального спиритуалистского крыла в движении. Но среди самых важных экзегетов и лидеров явно доминирующей позицией было то, что пришествие Христа и появление Нового Завета умалило Ветхий Завет.

Менно Симоне (Menno Simons) – анабаптистский лидер, наследие которого наиболее сильное в меннонитском сообществе, высоко ценил Ветхий Завет, но полагал, что Христос делает христиан способными намного превосходить его.

Менно считает, что Иисус Христос действительно принес нечто новое. Ветхий Завет был замещен радикальной новизной царства Христова. Основные реформаторы подчеркивали преемственность двух заветов; для них, по сути, существовал только один завет в двух диспенсациях. Этот принцип помог им оправдать крещение младенцев при помощи аналогии с его ветхозаветным двойником – обрезанием. Они также обнаружили в Ветхом Завете модель отношений церкви и государства. Анабаптисты отрицали правомочность этой апелляции к Ветхому Завету, указывая на нормативный статус Нового Завета. [323]323
  Timothy George, Theology of the Reformers,p. 276 (курсив его).


[Закрыть]

Более высокая оценка Нового Завета у Менно была не чем иным, как следствием его базового утверждения христоцентричности… Когда Христос пришел, Он исполнил закон и сделал человека способным «исполнить» то, что Бог от него ожидал. Менно утверждает, что теперь люди могут превзойти ветхозаветный закон, потому что они устремлены ко Христу. Моисей послужил своему времени, теперь Христос дал новую заповедь… Менно полностью отдавал себе отчет в этических проблемах, вытекавших из его богословских интересов. Его заявления о войне и применении оружия выросли из представления о разнице между Ветхим и Новым Заветом. Любой карательный подход к личности исключается, потому что Новый Завет запрещает месть, а верующим должен двигать закон любви. Заповедь Христа слишком ясна, чтобы игнорировать ее, и там, где ветхозаветные установления не созвучны с учением Иисуса и апостолов, они должны отойти на второй план) [324]324
  Poettker, 'Menno Simons' Encounter with the Bible', pp. 70–71.


[Закрыть]

Менно, подобно некоторым другим анабаптистам (например, Пилграму Марпеку), [325]325
  См. H. W. Klassen, Tilgram Marpeck's Theology'. Классен задает вопрос, а был ли Mapпек маркионитом, и приходит к выводу, что не был. Хотя он и подчеркивал разрыв между старым и новым заветом, он придавал большое значение использованию Ветхого Завета для назидания.


[Закрыть]настаивал, что Ветхий Завет все же был частью христианских писаний, и широко использовал его для назидательных и духовных наставлений. Но Новому Завету отводилось главное место, как руководству для этики.

Эти герменевтические споры эпохи Реформации об авторитете и использовании Ветхого Завета живы и сегодня, но, к счастью, лишены злобы и кровопролития, которые сопровождали их в XVI веке.

Следует ли нам приписывать Ветхому Завету такой же нравственный авторитет, как и Новому? Или же он должен занимать второе место по отношению к Новому? Послушание Христу поддерживаетили отменяетВетхий Завет? Эти вопросы продолжают жить в избранных современных подходах, к которым мы сейчас обратимся.

Некоторые современные подходыДиспенсационализм

Своими корнями диспенсационализм уходит в Англию XIX века, к Дж. Н. Дарби (J. N. Darby, 1800–1882), хотя премилленаризм, который он также поддерживает, имеет более глубокие корни в истории церкви. Дарби был разочарован и подавлен бесплодным законничеством англиканской церковной жизни своего времени. Хотя в теории она была глубоко моралистической, на практике она была крайне распущенной. Опыт обращения привел Дарби к переживанию благодати Божьей и осознанию полноты евангелия во Христе. Это одновременно породило сильную антипатию к делам и к стремлению опираться на Ветхий Завет в церковном поучении. [326]326
  Daniel P. Fuller, Gospel and Law,представляет исчерпывающее описание пути Дарби и становление его богословской системы, после чего следует очень тщательный экзегетический анализ и критика конфликта противостоящих систем.


[Закрыть]

Дарби начал развивать систему библейского понимания, которая была движима его желанием сохранить высший приоритет благодати над законом. Самый простой способ сделать это, в определенном смысле, – вовсе отделить их. Дарби и его последователи [327]327
  Наиболее влиятельным был Сайрус Скоуфилд, автор известной учебной Библии.


[Закрыть]проделали это, доказывая, что отношения Бога с людьми в ходе истории искупления развивались в абсолютно разных диспенсациях. Точное их количество варьируется в различных школах диспенсационализма, но самое распространенное – разделение между диспенсацией закона через Моисея и диспенсацией благодати (нынешний век) через Христа. Следующей, наиболее важной диспенсацией, будет тысячелетнее земное правление Христа. Это также приводит к полному разделению национального (этнического) Израиля и церкви. Бог по–разному обходится с ними, и это различие будет сохраняться вечно. Нравственное учение ветхозаветного закона предназначалось и относилось только к диспенсации до Христа и снова будет стандартом во время тысячелетнего царства, когда Христос будет править на земле среди обращенного еврейского народа. Но в эпоху церкви оно не имеет абсолютного авторитета. В XX веке диспенсационализм немного смягчился в результате нападок так называемого богословия завета и смог признать, что в Ветхом Завете также была благодать, а спасение никогда не было результатом простого соблюдения закона. Но его герменевтическая и эсхатологическая система в целом осталась неизменной.

Норман Гайслер (Norman Geisler) подготовил полезное изложение диспенсационалистского подхода к библейской этике. [328]328
  Norman L. Geisler, 'Dispensationalism and Ethics'.


[Закрыть]Он отмечает, что все христиане, включая теономистов, знают, что христиане не обязаны повиноваться каждому отдельному закону в Пятикнижии, они не делают этого на практике и не призывают к этому других. «Поэтому даже те, кто утверждает, что христиане все еще находятся под ветхозаветным законом, не соглашаются с тем, что каждый пункт до сих пор применим. Следовательно, вопрос заключается не в том, действенен ли по–прежнему закон Моисеев, но какая его частьвсе еще обязательна для христиан» (с. 7). Гайслер отбрасывает попытку сберечь некоторые части закона в качестве авторитета при помощи различения нравственных, гражданских и обрядовых категорий, доказывая, что такое различие не поддерживается Новым Заветом. Он приводит ряд новозаветных отрывков, в которых говорится, что закон в целом исчерпан или что христиане больше не под его властью: [329]329
  Гайслер цитирует Иак. 2, 10; Рим. 6, 14; 2 Кор. 3, 7.11; Еф. 2, 15; Рим. 10, 4; Гал. 3, 25; Евр. 7, 11; 8, 1–2.


[Закрыть]«Согласно Павлу, закон важен либо весь, либо же целиком потерял свое значение. Поэтому, с одной стороны, если хоть какая–то часть закона обязательна для христиан, тогда обязателен весь закон, но даже теономисты поморщатся от такого предложения. С другой стороны, если что–то из закона Моисеева не применимо к христианам, тогда не применимо ничего из него. Именно об этом пишет Павел в Послании к Галатам» (с. 9).

Гайслер отлично осознает, что многие ветхозаветные законы приводятся в Новом Завете вместе с прочим использованием Ветхого Завета в нем. Но он настаивает, что при этом важность ветхозаветных текстов как авторитетного закона не переносится автоматически. Скорее применяются принципы, иногда (как в случае с субботой и прелюбодеянием) с существенным изменением фактического закона: «Как в Ветхом, так и в Новом Завете существует множество похожих нравственных принципов, но из этого вовсе не следует, что существуют те же законы» (с. 10), и, конечно, те же наказания. Итак, Ветхий Завет может предоставить руководство в общественной святости и личной праведности, но сегодня его нельзя применять теократически или теономически. Никогда не ожидалось, что закон Моисеев будет руководством для какого–либо гражданского правительства помимо древнего Израиля. Гражданскому правительству других народов Бог дал неписаный естественный закон общего откровения: «Из этой дискуссии также должно быть ясно, что закон Божий (божественное откровение) не является сегодня основой гражданского закона. В настоящее время Бог не руководит правительствами мира при помощи божественного закона. Он желает, чтоб они руководствовались гражданским законом, который основывается на естественном законе. Божественный закон предназначен только для церкви. Естественный закон – для всего мира (Рим. 2, 12–14)» (с. 10).

Из обсуждения Гайслера в данной главе ясно, что главной целью его нападок являются теономисты и их настойчивость и строгость в применении законов Ветхого Завета (включая наказания) – насколько это возможно в современном обществе. [330]330
  Теономистская попытка восстановления – главная тема сборника: З. Wayne House and Thomas Ice (eds.), Dominion Theology.Хауз и Айс включили полезные главы, излагающие диспенсационалистское представление о законе, особенно в шестой главе «Подчиняются ли христиане закону Моисееву?» ('Are Christians under the Mosaic Law?') и седьмой главе «Должны ли народы подчиняться закону Моисееву?» ('Should the Nations Be under the Mosaic Law?').


[Закрыть]Он не отрицает важности нравственных принципов, представленных в Ветхом Завете, но отрицает его авторитетную нормативность в качестве закона. Это ясно из его более поздней монографии о христианской этике, анализирующей различные этические точки зрения по отношению к конкретным современным проблемам. [331]331
  Norman L. Geisler, Christian Ethics.


[Закрыть]В этой книге Гайслер приводит множество ветхозаветных текстов, чтобы очертить то, что считает приемлемыми христианскими откликами. Итак, на практике он, судя по всему, допускает нравственную важностьВетхого Завета, в то же самое время отказываясь предоставить ему нормативный авторитетпо богословским причинам.

Оценивая диспенсационалистский подход к ветхозаветной этике, следует отметить позитивные стороны: важность благодати и должная настойчивость в отношении христоцентричности, а также богословия исполнения, которые встречаются в Новом Завете и в любом христианском толковании Ветхого Завета.

Тем не менее, я думаю, что этот подход ущербен из–за общей сомнительности диспенсационалистской схемы. Я считаю диспенсационализм крайне неадекватным из–за разрыва Ветхого и Нового Завета в искупительном значении, отрицании органической духовной преемственности между Израилем и церковью через Мессию, чрезмерном подчеркивании контраста между законом и благодатью. Эти основные особенности богословия диспенсационализма, судя по всему, настолько умаляют Ветхий Завет, что делают его этическое использование излишним. У меня такое впечатление, что сам Гайслер является неким исключением, поскольку обращает внимание на нравственную ценность Ветхого Завета. В целом же учение о том, что Ветхий Завет не имеет значимости для нынешней диспенсации церкви, приводит к своеобразному практическому маркионизму. Если закон не будет вновь актуален до тысячелетнего царства, тогда нет смысла вообще задаваться вопросом, что он означает для нас сейчас. При таком подходе Нового Завета как нравственного авторитета и руководства для жизни достаточно, и нет никакой необходимости в Ветхом Завете. Мне также кажется, что премилленаристская эсхатология диспенсационализма серьезно ослабляет влияние важности Ветхого Завета для социальной этики в современном контексте. Поскольку осуществление справедливости и мира будет особенностью тысячелетнего царствования Христа на земле, они не должны быть в центре внимания христиан здесь и сейчас. Главная (если не единственная) задача церкви – благовестие, которое понимается как спасение душ в гибнущем мире. Это неизбежно порождает скептическую (а иногда враждебную) оценку значимости христианского участия в социальных, экономических, политических, образовательных и судебных структурах нынешнего мирового порядка. Таким образом пренебрегается Ветхий Завет, с его нескрываемым интересом к подобным вопросам. Диспенсационалисты отдают себе отчет в этой критике, но некоторые настаивают, что подобный негативный пиетизм не присущ системе диспенсационализма. Христианскому социальному участию есть место, но не в той мере и не с теми ожиданиями, которые характерны для реконструкционистской повестки дня. Подобное социальное участие диспенсационалистов черпает свой авторитет и форму в Новом Завете и великом поручении, а не в Ветхом.

Диспенсационализм часто обвиняют в капитуляции и просто пассивном ожидании восхищения. К сожалению, пиетизм заразил многих представителей диспенсационалистского лагеря. Тем не менее, социальное и культурное бессилие не являются органической особенностью диспенсационализма. Верующий призван к служению разоблачения зла среди ночи (Еф. 5,11)… Если диспенсационалисты и не участвуют надлежащим образом в современных проблемах, это не результат их богословия; скорее, это их неверность своему призванию [332]332
  House and Ice, Dominion Theology,pp. 241, 243.


[Закрыть] .