Текст книги "Дыши (ЛП)"
Автор книги: Кристен Эшли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)
Глава 4
«Чероки» и кофе
Прошло четыре дня (ну, технически три) после того, как Чейз Китон сказал мне красивые, но сбивающие с толку слова и не спеша вышел из моей квартиры.
Другими словами, было утро вторника, восемь тридцать, то есть за час до того, как мне нужно было идти на работу, готовить библиотеку к открытию, и я сидела в своем «Чероки», наблюдая за ящиком для возврата книг в надежде увидеть мальчика.
Я сделала это во вторник, потому что по понедельникам библиотека не работала.
И еще потому, что раньше не успела все организовать.
Выспавшись, я убралась в доме и отправилась за покупками для себя и незнакомого мне ребенка. Еще я потратила время на ужин с родителями, включая помощь маме с готовкой и просмотр с ними двух фильмов после этого. Не говоря уже о том, что с целью отвлечься, я дважды ходила в спортзал и тренировалась час, а не половину привычного времени.
Кроме того, у меня была продолжительная переписка с Серенити, где я попыталась отговорить ее раскрывать компромат на пугающих, богатых влиятельных лиц (кстати, мне это не удалось). У меня также был продолжительный телефонный разговор с моей сестрой Лизой, жившей в Гно Бон, о ссоре со своим мужем. Впрочем, не в первый раз, даже услышав это от Лизы, я встала на сторону Бойда. В этом не было ничего необычного, но я не сказала об этом Лизе. Мало того, что я встала на сторону Бойда, я также посоветовала ей перестать быть такой королевой драмы.
Однако, что я знала? У меня даже парня никогда не было. Я не была в том положении, чтобы становиться консультантом по вопросам брака.
Так что вместо этого играла свою обычную роль стервозной сестры-слушательницы.
За время, прошедшее между тем, как Чейз оставил меня в четверг вечером (или, точнее, очень поздней ночью пятницы), я купила мальчику новую куртку, шапку, шарф, перчатки и три пары толстых шерстяных носков. Я также прикинула размеры и взяла ему две пары новых джинсов, два толстых теплых свитера и нижнее белье.
К этому я добавила пинту молока, три бутылки воды, упаковку колбасы, упаковку ломтиков американского сыра, буханку хлеба, коробку злаковых батончиков, три яблока, связку бананов, огурец (он не стал бы его есть, но мне пришлось приложить усилия, обеспечив его тем, что мой папа называл «грубой пищей») и огромную плитку шоколада «Херши» (которую он, скорее всего, съел бы).
Я засунула их в удобные для переноски сумки и разложила вместе с книгами, которые не взяла в библиотеке, а купила. При этом оставила записку, где сообщила, что все это для него, книги он может оставить себе, в среду будет больше, и если ему что-нибудь понадобится, пусть напишет мне записку, перечислив все необходимое, опустит ее в ящик для возврата, и я это для него достану.
И теперь я наблюдала, прошлой ночью заглянув в библиотеку и проверив ящик (он ничего не вернул), и надеялась, что он ничего не вернул с момента последней проверки. Кроме того, я надеялась, что он покажется, чтобы я могла получше его рассмотреть, определить, откуда он пришел, и, возможно, тайком проследить за ним.
Я была сосредоточена только на этом.
Потому что, если бы я не сосредоточилась на незнакомом мне маленьком мальчике, который нуждался во мне (или в любом другом взрослом), я бы сосредоточилась на своей странной ночи с Чейзом и сошла бы с ума.
Я проворочалась остаток ночи, заснув, наконец, в предрассветный час, и потащилась в пятницу на работу, настолько измученный, что абсолютно равнодушно приняла тревожную новость о том, что библиотеку, возможно, только, возможно, будут вынуждены закрыть из-за проблем с финансированием. Так что, решила, что это мой лучший образ действий.
Вокруг меня кипела жизнь. Одинокий мальчик бродил по морозу, его кто-то избивал, и он рылся в мусорках. И я могла потерять свою работу, а город – библиотеку.
Все вышеперечисленное я воспринимала, как личную трагедию, для города же трагедия заключалась только в последнем.
Для меня это было трагедией не только потому, что я теряла работу, но и потому, что это единственное, чем я когда-либо хотела заниматься. Мне нравилась эта библиотека. Сколько я себя помню, мама водила меня туда посмотреть книги. Она рассказывала, как ее мама тоже водила ее туда, когда она была маленькой девочкой. И так как я могла добраться туда самостоятельно, так я и поступала.
Я оставалась там и читала. Мне нравилось находиться там из-за особого ощущения, запаха книг, тишины. Больше всего я любила безмятежность, которая исходила от моего одиночества в мире книг, и в то же время я не была одинока, потому что меня окружали миры, некоторые из них были реальными, подавляющее большинство – фантастическими, живущие на страницах, вшитых в обложки.
Я не знала, что буду делать, если библиотеку Карнэла закроют, и не только потому, что она была моим источником дохода.
Так что у меня не было времени беспокоиться о сбивающем с толку Чейзе Китоне, посылающем мне смешанные сигналы.
Именно эта мысль, обосновалась у меня в голове, когда я услышала, как открылась дверца со стороны пассажира.
Дернувшись, я вскрикнула, и повернула голову не к кому иному, как к забирающемуся в мой грузовик Чейзу Китону, в джинсах, с фантастическим ремнем в западном стиле с еще более фантастической пряжкой, парусиновой куртке на флисовой подкладке, ковбойских сапогах, джинсовой рубашке с жемчужными пуговицами, строчкой в западном стиле и двумя белыми кофейными стаканчиками из кофейни «Ла-Ла Ленд». Я сразу поняла, что Солнышко либо готовила кофе, либо наполняла стаканчики, потому что фиолетовым маркером сбоку был нарисован букет цветов, а цветы всегда рисовала Солнышко. Если Шамблза посещало вдохновение, он рисовал луны и звезды.
– Возьми, – приказал Чейз ни с того ни с сего, даже не поделившись, почему залез в мою машину возле библиотеки в восемь тридцать утра с двумя стаканчиками кофе.
Один он протягивал мне.
Я на автомате протянула руку в варежке и взяла его.
Он уселся, захлопнул дверцу и продолжил командовать.
– Ради бога, Фэй, на улице минус двадцать. Заведи грузовик.
– Я в засаде, – сообщила я ему, и его взгляд остановился на мне, поэтому я закончила: – Думаю, против правил, когда во время засады мотор работает. Шум выдаст.
– Да, я догадался, что ты в засаде. Сообщу тебе новость, дорогая, раз ты не едешь на работу и твоя машина единственная на парковке, твоя милая задница в ней и ты не прячешься, не думаю, что наш уличный мальчишка упустит это. А значит, он не подойдет близко, так что можешь завести мотор, чтобы не отморозить свою милую задницу.
Это уже второй раз, когда он называет меня «дорогая».
И моя задница стала милой?
– Чейз…
– Заведи грузовик.
Боже, по утрам он такой властный и раздражающий.
– Чейз!
Он наклонился ко мне и тихо сказал:
– Детка, заведи чертов грузовик.
О, боже.
«Детка» звучало милее.
Намного.
Я зажала стаканчик между колен и завела мотор.
– Сколько уйдет на то, чтобы прогреть эту кучу хлама? Около года? – спросил Чейз, прежде чем сделать глоток кофе.
– Он надежный, – сообщила я, беря свой стаканчик.
– Джипы, да. Тем не менее, этот надо было избавить от страданий около десяти лет назад.
– С ним все нормально.
– Это куча хлама.
– С ним все нормально, Чейз, – рявкнула я, а затем продолжила: – Что ты здесь делаешь? Ты ставишь под угрозу мое прикрытие.
Его взгляд остановился на мне, и уголки его губ приподнялись.
О, боже.
Его красивые, с поднятыми вверх уголками губы на красивом лице выглядели мило.
– Ставлю под угрозу твое прикрытие? – переспросил он.
– Мне кажется, ты наделяешь нашего уличного мальчишку большей силой, чем она у него есть. Он всего лишь ребенок.
– Ребенок, живущий на улице, что означает, что он находится в режиме выживания. Поскольку никто, включая учителей, не знает, кто он такой, значит, он какое-то время выживал.
Это стало новостью.
– Учителя его не знают? – спросила я.
Он покачал головой и сделал еще один глоток кофе, что напомнило мне сделать глоток своего.
Ореховый латте. Мой любимый.
– Нет, – ответил он, проглотив. – На следующий день после того, как ты сообщила, что видела его избитым, директор обратился к своим сотрудникам. Показал им набросок, его никто не узнал. Отпечатки пальцев тоже ничего не дали.
– Ничего?
– Неа.
– Как такое может быть? – удивилась я.
– Он не ходит в школу? – предположил он, но это и был ответ.
– О, – прошептала я, его взгляд опустился на мой рот, а уголки губ вновь приподнялись.
Мне это понравилось.
Frak.
Прежде чем я успела прийти в себя, Чейз заговорил.
– Каков улов?
– Прости?
Он кивнул в сторону библиотеки, делая еще глоток кофе, так что я тоже отпила и посмотрела на здание.
Затем оглянулась на него, когда он уточнил:
– Эти сумки у ящика. Что в них?
– Новая куртка, шапка, шарф, перчатки, три пары шерстяных носков, две пары джинсов, два теплых свитера, нижнее белье, пинта молока, три бутылки воды, колбаса, сыр, хлеб, коробка злаковых батончиков, три яблока, бананы, огурец и огромная плитка шоколада «Херши». – Чейз некоторое время смотрел на меня, не говоря ни слова, поэтому я закончила: – Он не съест огурец, но папа разочаруется во мне, не добавь я грубой пищи.
– Господи, – прошептал он.
– Не начинай, – предупредила я. – Знаю, что не должна была вкладывать шоколад, но он ребенок. Ему нужны лакомства.
Он все продолжал, молча, на меня смотреть, и я странно занервничала. И странность заключалась в том, что я нервничала в хорошем смысле, поэтому сделал единственное, что могла придумать.
Продолжила говорить.
– Между прочим, Чейз, я тут кое о чем подумала, ты ведь тоже за ним погнался.
– Что? – тихо спросил он.
– В четверг вечером или в пятницу ночью… не важно. Ты погнался за ним. Ты сказал мне, что я не должна за ним гнаться, а сам побежал.
На это я снова получила приподнятые уголки губ. От этого я занервничала еще больше, и в лучшем смысле, и он пробормотал:
– Достаточно справедливо. Хотя изначально я погнался за тобой.
Я почувствовала, как мои брови поползли вверх.
– Ты погнался за мной?
– Да, за тобой, но ты мчалась за ним, как одержимая, и мне пришло в голову, что ты не очень обрадуешься, если я тебя поймаю и остановлю. Я не хотел иметь дело с еще большим проявлением твоего характера, откажи я тебе в том, чего ты хочешь. Особенно, посреди ночи, когда ты на эмоциях, страдая, слушаешь бесспорно офигенного Доби Грея, но, не в обиду тебе, дорогая, или Доби Грею, на мой взгляд, песня не стоит слез. Мне также пришло в голову, что ты обрадовалась бы, поймай я парнишку, поэтому погнался за ним.
Мне сразу пришло в голову, что он дразнит меня. Совсем немного, но все же.
И он прямо сказал, что погнался за мальчиком ради меня, что было очень мило.
От этого я занервничала по-хорошему еще больше, поэтому, конечно же, продолжила болтать.
– Тогда, понятно. Но все же, укажу на тот факт, что впервые увидев его, ты схватился за пистолет. Так что, возможно, его напугал мой крик. Но признай, что это мог быть не только твой пистолет, но и то, что ты к нему потянулся, когда увидел мальчика. А потом ты погнался за ним, и ты крупнее, сильнее и быстрее меня, и, повторюсь, у тебя было оружие.
– С этим я тоже соглашусь, и пусть хреново, что я напугал ребенка, но я ни за что на свете не буду держать пистолет в кобуре, когда, оказавшись с красивой женщиной в переулке посреди ночи или в любое другое время, услышу грохот, понимая, что рядом неизвестно кто. Итак, если у меня появится шанс, я извинюсь перед ребенком. Чего я не буду делать, так это извиняться перед тобой.
Святой frak!
Мало того, что моя задница теперь была милой, я теперь была красивой женщиной.
Что происходило?
Нет, нет, я не хотела знать. Чейз мог быть милым, тихим или нежным, а потом отключался, отдалялся, злился или уходил.
Я не собиралась иметь с этим дело. Не снова.
Поэтому перенаправила ход своих мыслей.
– Вижу, ты находишь забавным, что песня Доби Грей трогает меня, но, к твоему сведению, жизнь сейчас довольно сумасшедшая. Не говоря уже о том, что я беспокоюсь о незнакомом ребенке, очень беспокоюсь, так что любая мелочь может вывести меня из себя. Включая Доби Грея.
Конечно, так я отреагировала на ложь, которую скормила ему о песне, которую не слушала, но в тот момент я считала это лучшим объяснением.
Оказалось, что нет.
Его брови сошлись вместе, и он спросил:
– Жизнь довольно сумасшедшая?
Ну, здорово.
Еще больше доказательств того, что ложь ведет ко всё новым неприятностям.
– Да, – ответила я, к счастью, не солгав, и больше ничего не сказала.
– Твоя жизнь? – недоверчиво спросил он. Я поерзала на сиденье и расправила плечи, видя, как Чейз слегка приподнялся на своем месте. Его глаза загорелись, и он пробормотал: – Иисусе, началось. Характер.
Но я разобрала его бормотание.
И это вызвало раздражение.
Поэтому я рявкнула:
– Тебя так удивляет, что у меня есть характер?
– Ну, да.
– Почему? – продолжила я резко.
– Детка, – сказал он мягко, одарив меня еще одной «деткой», и слово прозвучало так нежно, что мое сердце забилось сильнее, – ты живешь в книгах.
Я проигнорировала свою реакцию на то, что он назвал меня «деткой», и ответила:
– Я могу жить в книгах, но от реальной жизни никуда не уйти, а чтобы жить, ходить, говорить, дышать, питаться, должен быть характер.
– По мне, так из всего этого тебе нужно просто ходить, – ответил он, снова приподняв уголки губы. Он снова дразнил меня, мне снова это понравилось, но все же я одарила его свирепым взглядом.
Не уверена, смотрела ли я на кого-то так, кто не был мне родственником.
Но сейчас я точно свирепо смотрела на Чейза Китона.
– Ты смеешься надо мной? – резко спросила я.
– Нет, – ответил он, все еще ухмыляясь.
– Тогда почему улыбаешься?
– Потому что ты очаровательна, и ты еще более очаровательна, когда злишься, хотя это спорно, потому что ты очень очаровательна.
Теперь я еще и очаровательна?
Что происходило?
Я почувствовала, как мои брови сошлись вместе, и спросила:
– У тебя раздвоение личности?
– По крайней мере, я об этом не знаю, – мгновенно ответил он.
– Советую провериться, – заявила я, а затем увидела, как он запрокинул голову и рассмеялся.
Я сердито отпила кофе. Даже вкусный напиток из «Ла-Ла Ленда» и смеющийся Чейз, который выглядел и звучал великолепно, не умерили моего раздражения, поэтому я продолжила грозно смотреть на него, даже когда его смех стих.
Я уже была готова к атаке.
– Почему ты здесь? Зачем принес мне кофе?
Он сразу же ответил:
– Сначала, потому что увидел, как ты сидишь здесь на морозе, поэтому взял тебе кофе и пришел сказать, что тебе не нужно мерзнуть здесь, так как я установил камеры.
Он поднял стаканчик с кофе, но его длинный красивый указательный палец (да, даже указательный палец у него был красивый) вытянулся в сторону лобового стекла. Я проследила за ним взглядом и прищурилась, чтобы разглядеть, на что он указывал, и, действительно, там были камеры. Три из них располагались в верхнем углу здания библиотеки и направлены в разные стороны на ящик для возврата книг, снимая картинку с нескольких ракурсов.
– Видео записывается, – продолжил он, и я оглянулась на него. – Стажеры в участке их просматривают. Как только они увидят ребенка, предупредят меня или Фрэнка. Получив его фото, что лучше, чем набросок, возможно, сможем найти его в национальной базе данных пропавших без вести или беглецов. Получим результат, я могу поставить больше камер, в разных местах, под разными углами, узнать, откуда он приходит и возвращается ли тем же путем.
– О, – прошептала я.
– Вот почему я здесь, чтобы принести тебе кофе, пока не услышал, что твоя жизнь довольно сумасшедшая, – продолжил он. – Теперь я здесь, чтобы послушать, почему твоя жизнь довольно сумасшедшая.
– Да, это ерунда, – выпалила я.
– Не ерунда, раз ты глубокой ночью отправилась под песню Доби Грей на улицу, подвергая себя опасности, чтобы поразмышлять.
– Мне ничего не угрожало, – возразила я.
– Фэй, – сказал он мягко, – ты же в курсе, что не так давно у нас орудовал серийный убийца, живший незамеченным среди обычных горожан, и умел притворяться таким довольно долго. И ты также знаешь, что недавно произошло серьезное дерьмо, которое потрясло этот город, и я полагаю, что ты, как и все, ожидаешь, не потянет ли это дерьмо за собой что-то еще. И, милая, оно может потянуть за собой что-то еще, так что ты должна думать о своей безопасности.
– Оно может потянуть за собой что-то еще? – тихо спросила я, добавляя очередной пунктик в свой мысленный список дел, которые нужно сделать, когда я вернусь домой. Я напишу Бенджи и Серенити и буду умолять их отказаться от удаленного расследования.
– Покажи мне, и я покажу тебе.
При его словах я почувствовала, как мои глаза расширились, и выдохнула:
– Что?
– Сумасшедшую жизнь, – объяснил он, и до меня дошло.
Я решила, что могу рассказать ему. Становилось ясно, что наряду с раздвоением личности, Чейз Китон ругался с угрожающей частотой, а по утрам был властным и раздражающим. Он тоже был упрям, но не только по утрам.
– Ходят слухи, что из-за бюджетных ограничений грядут сокращения, и одно из этих сокращений – библиотека Карнэла. Ставится вопрос о ее закрытии.
Я увидела в его глазах вспышку прямо перед тем, как он мягко заметил:
– Ты потеряешь работу.
– И город лишится библиотеки, – добавила я.
– Черт, Фэй, – прошептал он.
– Так что, да, это сумасшествие. А теперь покажи мне ты.
Он покачал головой и спросил:
– Мы можем что-то сделать?
– Кто – мы?
– Ты, я, город, – пояснил он.
Я покачала головой, но сказала:
– Я спрашивала. Мы, вероятно, можем собрать средства, подать заявку на гранты, и поддержание библиотеки в рабочем состоянии не стоит ни копейки, но это лишь капля в море. Есть вещи, которые нам нужно было сделать давно, но на них не выделялось денег, например, на обновление компьютеров, которым уже пять лет и которые часто используются. У Карнэла есть немного денег, несколько частных спонсоров, которые в приступе щедрости могут помочь, но если они этого не сделают, сбора средств среди местных может оказаться недостаточно.
– Петиции? – спросил он, и я пожала плечами.
– Без понятия.
– Не повредят. Подготовь одну, я отнесу ее в участок. Другую можешь дать Лекси, она соберет подписи в салоне. Стелла – в автомастерской. Кристал – в «У Баббы». Может, увидев, что граждане поддерживают библиотеку, сокращения затронут что-то другое.
– Это мило, Чейз, но сокращения чего-то другого – это школа или полицейский участок. Когда люди об этом узнают, библиотеке придет конец.
– Милая, консультанты решили, что штат полиции Карнэла раздут. Нам выделили места для двух детективов, двенадцати офицеров, капитана и никакого шерифа. Администраторов сократили с четырех до двух, и убрали саму должность из штата, взвалив всю работу на дежурных офицеров. Городской совет становится главным, и Кэп будет подчиняться непосредственно ему. Мы потеряем десять человек. Одна зарплата Фуллера превышала шестизначную цифру, его прихлебателям также переплачивали. Только на этом они дохера сэкономят.
– Твоя работа под угрозой? – быстро спросила я и увидела, как его губы расслабились.
Но его голос прозвучал странно, немного самоуничижительно, когда он ответил:
– Нет, они ни за что не избавятся от спасителя ДПК (прим.: Департамент полиции Карнэла).
– Чейз, – прошептала я, но больше ничего не сказала, потому что не совсем поняла его слова, или, что более важно, его тон, потому что он был спасителем полицейского департамента. Люди гибли, среди них была и его жена, а других подставляли и они отбывали срок за преступления, которых не совершали. Чейз и Фрэнк Долински серьезно рисковали, работая под прикрытием по заданию отдела внутренних расследованиям, чтобы засвидетельствовать, задокументировать и раскрыть коррупционеров, заразивших ДПК и державших весь город Карнэл под пятой ограниченного, фанатичного, самовлюбленного тирана уже более десяти лет. Все это знали.
– Я посмотрю, что можно сделать с проблемой библиотеки, – предложил Чейз, отвлекая меня от моих мыслей.
– Что ты можешь сделать?
– Поспрашивать. Узнать, почему расходы на ДПК сократились на сотни тысяч долларов, и тем не мене, мы теряем нашу библиотеку.
– Тебе не обязательно этого делать.
– Ты права. Мне действительно не обязательно. Но я сделаю.
Я перевела дыхание.
Это тоже было приятно.
Затем я прошептала:
– Хорошо, – и после этого отпила кофе.
Он сделал глоток и перевел взгляд к лобовому стеклу.
– А теперь, – осторожно начала я, – покажи мне…
– Бл*ть, – пробормотал он, и я увидел, что его взгляд на чем-то сосредоточился.
– Что? – спросила я, повернув голову, и прошептала на представшее зрелище: – Святой frak.
У ящика для возврата был мальчик. Он присел на корточки, просматривая содержимое сумок, что я ему оставила.
Я затаила дыхание и даже не заметила, как протянула руку и вслепую нашла руку Чейза. Даже когда его пальцы сомкнулись вокруг моих.
Мы сидели неподвижно, молча, держась за руки и глядя, как мальчик нашел мою записку, быстро прочитал ее и сунул в сумку. Затем опустил в ящик для возврата несколько книг и схватил ручки всех сумкок. Бросив взгляд влево и вправо, но не назад, где находились мы, он прокрался вокруг мимо фасада библиотеки и исчез.
– Я пойду за ним, – пробормотал Чейз, и я услышала, как открылась его дверца.
Моя рука сжала его руку, и он замер и оглянулся на меня.
– Не пугай его, – прошептала я.
– Не буду, детка, – прошептал он в ответ, сжал мою руку, отпустил и выскочил из внедорожника.
Он захлопнул дверцу, и я смотрела, как он бежит к библиотеке и огибает ее, пока не исчез.
Мой взгляд переместился на приборную панель, и я увидела, что он оставил там свой стаканчик с кофе.
Я посмотрела на свой стаканчик, купленный им для меня.
Я чувствовала, как тепло наполняет салон, создавая уют.
Мой взгляд вернулся к его кофейному стаканчику, и мой разум решил, что я действительно должна отлить его в бронзе. И свой стаканчик тоже (когда допью). А, может, и пассажирское сиденье. И, возможно, свою руку, которую он сжимал.
Потом до меня дошло все, что только что произошло, – появление Чейза с кофе, наш разговор, – и это казалось нормальным, если не считать, что он назвал мою задницу «милой», меня «красавицей», говорил, что я очаровательная, и поддразнивал.
Будто мы были друзьями.
Друзьями, которые танцевали после полуночи.
Боже, мне нужно перестать прятаться и как можно скорее пригласить девочек на ужин и «маргариту».
Но после того, как я решу, стоит ли звонить Чейзу через час или два, чтобы узнать, что он выяснил о мальчике.
* * * * *
Чейз
Чейз шел по улице, глядя на библиотеку.
Он никогда ее особо не замечал, даже зная, что там работает Фэй.
Теперь, узнав, что она может потерять работу, а город лишится библиотеки, он вгляделся пристальнее.
Привлекательное здание. Из красного кирпича. Над дверью висела бетонная табличка, на которой было выбит год строительства – 1902. Шесть ступеней вели к двойным парадным дверям. По обеим сторонам располагались четыре больших окна. На кустах и траве перед ними сейчас лежал снег, а высокие снежные шапки покрывали четыре больших вазона, – два наверху ступеней, два внизу, – которые, как он мельком заметил в летние месяцы, благоухали цветами.
Глядя на вазоны, он подумал: не Фэй ли посадила в них цветы прошлым летом?
Пока он размышлял, ее милый, нежный, властный голос заполнил его голову.
Не начинай. Знаю, что не должна была вкладывать шоколад, но он ребенок. Ему нужны лакомства.
Чейз усмехнулся про себя.
Она купила этому парнишке еду и одежду, за которые многие дети из неблагополучных семей готовы были бы убить, а беглецы – определенно. И книги. Она не купила ему только куртку, колбасу, хлеб и газировку. Она выложилась по полной. Затем заняла наблюдательный пост напротив ящика для возврата книг.
Ухмылка Чейза стала шире.
Он вел себя чертовски глупо. Ему нужно было держаться от нее подальше. Все это он прекрасно понимал.
Но ему было плевать.
В ту минуту, когда в свете уличных фонарей он увидел в ее глазах боль и понял, что она плакала, он перестал сопротивляться. Все выходные Чейз только об этом и думал. Он был рассеян во время ужина с мамой, что от нее не укрылось, и она спросила об этом, но он осторожно увернулся от этой темы и ничего ей не сказал.
Но он знал, еще до того, как утром проехал мимо библиотеки и увидел ее в «Чероки», что дало ему прекрасную возможность с ней встретиться, что он больше не собирается бороться с тягой к ней.
Поэтому прекратил попытки.
Он должен лучше позаботиться о ней. Должен оставить ее, чтобы она нашла хорошего мужчину, который сможет сосредоточиться на ней, на их жизни, на семье, которую они построят. Мужчину без целой тонны багажа, из-за которого ему порой было трудно вытащить свою задницу из постели утром, вот насколько чертовски тяжелым тот был. Мужчину, не запятнанного грязью, в которой он плавал в течение десятилетия. Который не ушел из неблагополучной семьи, еще больше утяжелявшей и без того неподъемный багаж. Который не относился с ненавистью к своему отцу. Которому не нужно было тратить силы на защиту своей хрупкой, сверхчувствительной матери. Мужчину без мертвой жены, которую он не любил, но и не защитил, и поэтому в ее последний миг на этой земле ей пришлось пережить насилие.
Но он не собирался оставлять Фэй в покое.
В данный момент Фэй беспокоилась о том пареньке. В данный момент ее разум омрачала проблема, отправившая ее в темную ночь. Теперь он знал, что это за проблема: она может потерять работу, а для библиотекаря в маленьком городке это был пи*дец. Чтобы найти работу по специальности, ей придется переехать. Переезд уведет ее от семьи и родного города. Или ей придется найти другую работу. Сейчас у нее не было мужчины, который мог бы удержать ее здесь. Только друзья и хорошая семья, но это не то же самое, что мужчина, который будет прикрывать ей спину.
Это означает, решил Чейз, что именно он удержит ее здесь.
Это решение было слабостью, и оно было неправильным. Это была отговорка и очень убогая. И весьма вероятно, что когда она узнает о нем все, добром это не кончится.
Но мысленным взором он увидел, как ее лицо приняло очаровательно сердитое выражение, и услышал, как ее мелодичный, но сердитый голос спросил: «У тебя раздвоение личности?».
Увидев ее лицо, услышав ее голос, он снова решил, что ему плевать, что он слаб и то, что он поступает неправильно.
Он все равно сделает все по-своему.
И с этой мыслью он направился обратно к библиотеке, чтобы рассказать Фэй, что случилось с мальчиком, а не в свой грузовик, чтобы отправиться на работу, где он и должен был находиться.
Но когда он перебегал улицу к противоположному углу, где стояла библиотека, то повернул голову, чтобы взглянуть на ее старый, потрепанный «Чероки» на стоянке сбоку, и уловил кое-что краем глаза. Поэтому повернул голову дальше, и увидел свой бордовый «GMC Yukon» все еще на том же месте, где он его припарковал. А также знакомого человека, прислонившегося к радиаторной решетке, скрестив руки на груди, человека, которого Чейз ненавидел немногим меньше, чем родного отца.
Гребаное. Дерьмо.
Он хотел его проигнорировать, но не мог. Пришло время сказать свое слово, заявить о своей позиции со всей этой херней, таким образом, чтобы его поняли предельно ясно, и, надеяться, хоть и сомнительно, что он сможет двигаться дальше.
Он перешел с бега на шаг, не переставая смотреть на мужчину, чувствуя, как сжимается челюсть.
Клинтон Бонар, соратник его отца, другим словом – лакей, не сводил глаз с Чейза, когда тот приближался. Он был в темных очках, но Чейз все равно ощущал на себе взгляд мужчины, главным образом, по мерзкому покалыванию в затылке, которое он всегда чувствовал рядом со своим отцом, приспешниками отца или их приспешниками.
Он остановился в футе от мужчины и опустил взгляд на оставшиеся два дюйма.
Клинтон молчал, даже не кивнул в знак приветствия.
Чейз тоже не кивнул, но заговорил.
– Папа вернулся со своего больного трахофона?
Клинтон не пошевелился, но поинтересовался:
– Не пора ли тебе забыть об этом, Чейз? Нет ничего необычного в том, что мужчина или женщина имеют определенные склонности.
– Ошибаешься, Бонар, я знаю отцовские пристрастия, и они очень необычны.
– Он очень энергичный мужчина даже в его возрасте.
– В его возрасте он женат, как и шесть лет назад и последние тридцать семь лет тоже.
– У мужчины есть свои потребности, и если он не может получить их дома, он найдет способ получить их на стороне.
Чейз вздернул подбородок.
– Именно так отец и поступает.
Клинтон покачал головой.
– Не понимаю, почему мы говорим об этом.
– Тогда я сделаю тебе одолжение и введу в курс дела. Мы говорим об этом потому, что я вынужден тебе напомнить, что, за каким бы хреном он ни послал тебя сюда, я этого делать не собираюсь.
– У нас сложилось такое впечатление, учитывая, что ты не отвечаешь на наши звонки и не перезваниваешь.
– Тогда у вас сложилось правильное впечатление. Я не хочу вас ни слышать, ни разговаривать с вами. Ни с кем из вас.
Клинтон оттолкнулся от машины Чейза, чтобы встать прямо, и тихо сказал:
– Есть незаконченное дело.
– Да, ты говорил мне не раз, – ответил Чейз. – А я говорил тебе, что это не мое незаконченное дело. А ваше.
– Ты знаешь, что это неправда.
– Чувак, видимо, ты не уловил, что это правда, из того, что я отказываюсь разговаривать с тобой и твоими приятелями.
Чейз наблюдал, как Клинтон вдохнул через нос, пытаясь успокоиться, а затем продолжил:
– Нам известно, что Даррен Ньюкомб передал копию видео с твоим отцом Тайреллу Уокеру, а мистер Уокер сделал копии и раздал их некоторым жителям Карнэла. Мы хотим собрать эти записи обратно.
– Удачи.
Клинтон проигнорировала его и продолжил:
– У Ньюкомба также имеется много чего, что нам нужно вернуть.
– Удачи и в этом.
Клинтон покачал головой.
– Не думаю, что ты меня понимаешь, Чейз. Ньюкомб обратился ко всем моим коллегам, поделившись этим кое-чем и своими намерениями. Он получил за возвращение этого кое-чего вознаграждение и отказался от своей части сделки, потребовав большего вознаграждения. Так не может продолжаться.
– Вижу, у вас серьезные проблемы, Бонар, вы, конечно, парни, сообразительные, так что сами все знаете, но я все равно скажу. Ньюкомб потерял работу, он – опальный полицейский, и ни за что, черт возьми, не найдет себе другое такое место, а у его дочери лейкемия. У него нет страховки, но есть сильное желание сделать все возможное, чтобы сохранить ей жизнь. А это стоит охеренно много денег и будет вытягивать все больше, если она не победит эту болезнь или, не дай бог, не умрет. Так что, мой совет: смиритесь, потому что он собирается еще долго на вас ездить.
