Текст книги "Поцелуй небо (ЛП)"

Автор книги: Криста Ритчи

Соавторы: Бекка Ритчи
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Криста & Бекка Ритчи
Поцелуй небо

Информация

Внимание! Текст предназначен только для ознакомительного чтения. Любая публикация данного материала без ссылки на группу-переводчика строго запрещена. Любое коммерческое и иное использование материала, кроме предварительного чтения, запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды.

Просим Вас, дорогие читатели, НЕ использовать русифицированные обложки книг в таких социальных сетях, как: Тик Ток, Инстаграм, Твиттер, Фейсбук. Спасибо!

Книга: Поцелуй небо

Автор: Криста & Бекка Ритчи

Серия: Зависимые #4: Сёстры Кэллоуэй #1

Перевод: AmorNovels

Playlist

Ca plane pour moi – Plastic Bertrand

Kiss the Sky – Shawn Lee’s Ping Pong Orchestra

Loud Like Love – Placebo

The Wire – HAIM

Timber – Pitbull, Kesha

I Know – Tom Odell

Love Interruption – James Wolpert, The Voice Performance

Counting Stars – One Republic

Strong – London Grammar

Stars (Hold On) – Youngblood Hawke

WE ALL DIE YOUNG – STEELHEART

Applause – Lady Gaga

Bottom of the River – Delta Rae

Пролог

Коннор Кобальт

– Хочешь познать настоящую жизни, малыш? – однажды сказал мне мужчина. – Нужно познать для начала себя.

Он пил спиртное из бутылки, завёрнутой в бумажный пакет, сидя на крыльце черного хода пятизвездочного отеля. Я вышел на улицу в свой десятый день рождения, нуждаясь в свежем воздухе. Всем в конференц-зале было от тридцати пяти лет и старше. Ни одного ребенка моего возраста.

На мне был костюм, который слишком туго сжимал мое юное тело, и я старался не обращать внимания на то, что прямо внутри моя мать с округлившимся животом расхаживала вокруг своих партнеров по бизнесу. Даже будучи беременной, она командовала каждым человеком в этой комнате со сдержанностью и стоицизмом, которым я мог легко подражать.

– Я знаю, кто я, – сказал я ему.

Я был Коннором Кобальтом. Мальчиком, который всегда поступал правильно. Мальчиком, который всегда знал, когда заткнуться, а когда высказаться. Я прикусил язык до крови.

Он посмотрел на мой костюм и фыркнул.

– Ты всего лишь цирковая обезьянка, малыш. Ты хочешь быть как те мужчины внутри, – он указал на дверь позади себя. А потом наклонился ко мне вплотную, как бы делясь секретом, его зловонное дыхание от водки чуть не сбило меня с ног. И все же я все еще предвкушал его слова. – В таком случае, ты должен быть лучше, чем они.

Совет старого пьяницы остался со мной дольше, чем всё, что когда-либо говорил мой отец. Два года спустя моя мать усадила меня в нашей семейной гостиной, чтобы сообщить новость, которая сравнима с этим воспоминанием. Воспоминанием, сформировавшим меня каким-то каталитическим образом.

Видите ли, жизнь можно разбить на годы, месяцы, воспоминания и волнующие моменты. Три случая определили мою.

Первый.

Мне было двенадцать. Я провел каникулы в школе-интернате для мальчиков «Фауст», но по счастливой случайности на выходных решил посетить дом моей матери за пределами Филадельфии.

Тогда она решила рассказать мне. Она не назначила дату, не спланировала событие, не превратила это в нечто большее. Она сообщила новость так, будто увольняла сотрудника. Быстро и конструктивно.

– Мы с твоим отцом развелись.

Развелись. В прошедшем времени. В какой-то момент я упустил что-то настоль значимое в своей собственной жизни. Это произошло прямо у меня под гребаным носом, потому что моя мать посчитала, что это ничего не значит. И заставила меня поверить в тоже самое.

Их расставание считалось обоюдным. Они отдалились друг от друга. Катарина Кобальт никогда не пускала меня в свою жизнь на сто процентов. Она не позволяла никому видеть больше, чем нужно. И именно в этот момент я научился этому трюку. Я научился быть одновременно сильным и бесчеловечным.

Я потерял связь с Джимом Эльсоном, моим отцом. У меня не было никакого желания возобновлять с ним отношения. Истины, которые меня окружали, могли причинить боль, только если я им это позволял, поэтому я убедил себя в том, что это всего лишь факты. И двинулся дальше.

Второй.

Мне было шестнадцать. В тусклом кабинете «Фауста», где дым клубился в воздухе, два старшекурсника оценивали шеренгу из десяти парней, останавливаясь перед каждым во время произношения клятвы.

Вступление в тайное общество было эквивалентно принятию в команду по лакроссу. Одетые в школьные брюки, блейзеры и галстуки, многие из нас должны были украшать коридоры Гарварда и Йельского университета и снова и снова повторять одни и те же ошибки.

Они задавали каждому парню одинаковый вопрос, каждый отвечал простым покорным да, и им велели встать на колени. Затем они нацеливались на следующего мальчика.

Когда они остановились передо мной, я сохранял относительное спокойствие. В основном, я старался скрыть расцветающую самодовольную улыбку. Они выглядели как две обезьяны, бьющие себя в грудь и просящие банан. Я же не собирался отдавать свой гребанный банан кому попало. Польза должна перевешивать затраты.

– Коннор Кобальт, – сказал блондин, ухмыляясь. – Отсосешь мне?

Вопрос должен был показать, насколько мы готовы выполнять приказы. И я, честно говоря, не был уверен, как далеко они зайдут, чтобы проверить это.

Что я получу с этого?

Призом было бы членство в социальной группе. Я верил, что смогу добиться этого другим способом. Я видел путь, которого не видел никто другой.

– Думаю ты что-то путаешь, – сказал я ему сквозь улыбку. – Ты должен отсосать мой член. Тебе это понравится больше.

Новички разразились смехом, а блондин шагнул вперед, его нос почти касался моего.

– Что ты мне только что сказал?

– Я думал, что в первый раз выразился предельно ясно.

Он дал мне возможность снова подчиниться. Но если бы я хотел, чтобы мной руководила группа отравленных тестостероном обезьян, я бы вступил в футбольную команду.

– Нет, не предельно ясно.

– Тогда позволь мне повторить, – я наклонился вперед, уверенность просачивалась сквозь каждую пору. Мои губы коснулись его уха. Ему это понравилось больше, чем он думал. – Отсоси. Мой. Член.

Он толкнул меня назад, раскрасневшийся, и моя бровь изогнулась.

– Какие-то проблемы? – спросил я у него.

– Ты гей, Кобальт?

– Я люблю только себя. В этом смысле – может быть. И все же, я все равно не отсосу тебе.

С этим я покинул тайное общество.

Восемь из десяти новичков присоединились ко мне.

Третий.

Мне было девятнадцать. Пенсильванский университет, Лига плюща.

Я бежал по студенческому центру, замедляя темп до быстрой ходьбы, пока не дошёл до женского туалета. Открыл дверь, и увидел брюнетку на десятисантиметровых каблуках и в консервативном синем платье, которая стояла у раковины, оттирая пятно влажными бумажными полотенцами, ее глаза были наполнены кровью от гнева и беспокойства.

Когда она увидела, что я вошёл, она направила всё своё накопившееся недовольство на меня.

– Это туалет для девочек, Ричард.

Она использовала мое первое настоящее имя и попыталась бросить в меня бумажное полотенце. Но оно упало на пол.

Это не я пролил банку Cherry Fizz на её платье. Но в понимании Роуз Кэллоуэй я вполне мог быть виновным. Мы пересекались каждый год, в моей школе-интернате и ее частной школе, соревнуясь в Модели ООН и обществах почета [1]1
  В Америке это системы поощрения учеников, различные конференции)


[Закрыть].

Сегодня я должен был быть ее студенческим послом – провести ей экскурсию по кампусу перед собеседованием с деканом, которое должно решить, будет ли она участвовать в программе Чести или нет[2]2
  Honors program – учебный курс исключительно для учеников – отличников выпускных классов в США, который позволяет им углубленно изучить ряд предметов)


[Закрыть].

– Я в курсе, – непринужденно сказал я ей, больше обеспокоенный её состоянием. В какой-то момент она схватилась за раковину, будто собираясь закричать.

– Я убью Кэролайн. Я вырву ей волосы – прядь за прядью, а затем украду всю ее одежду.

Её чрезмерные преувеличения всегда напоминали мне о сплетне, которую я слышал в «Фаусте». Что во время урока по оказанию первой помощи в Академии Далтон, её подготовительной школе, она взяла свою куклу и проткнула тело ножницами. Другой человек сказал, что она нацарапала на лбу игрушки надпись и передала его учителю. Она гласила: «Я не буду заботиться о неодушевленных предметах, если мальчики не будут делать то же самое».

Люди думали, что она была сумасшедшей, но гениальной; человеком из разряда «я поглощу твою душу».

Я же считал её чертовски очаровательной.

– Роуз…

Она хлопнула ладонями по столешнице.

– Она пролила на меня содовую. Лучше бы она ударила меня по лицу. По крайней мере, для этого есть макияж.

– У меня есть решение.

Она подняла руку.

– В этой уборной не место самолюбию.

– Тогда какого черта ты здесь делаешь? – спросил я её, наклонив голову.

Она рассерженно посмотрела на меня, и я всё равно приблизился, собираясь помочь. В гневе она толкнула меня в грудь.

Я почти не двинулся.

– Это было немного инфантильно даже для тебя.

– Это саботаж, – сказала она с пылающими глазами, тыкая в меня пальцем, – Академическое чревоугодие. Я ненавижу обманщиков, а она обманом вытеснила меня из Пенна.

– Тебя уже приняли, – напомнил я ей.

– Ты бы пошел в колледж, если бы тебя не взяли в программу Чести?

Я ничего не сказал. Она знала мой ответ.

– Вот то-то и оно.

Я бросил промокшие полотенца в ближайший мусорный бак, и мои действия начали расслаблять её плечи, пока она пристально наблюдала за мной. Затем я начал стягивать с плеч свой красный пиджак.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– Так выглядит помощь.

Она покачала головой.

– Я не хочу быть в долгу перед тобой, – она ткнула в меня другим пальцем и отступила назад. – Я знаю, как это работает. Я понимаю. Ты делаешь что-то для студентов, а они должны отплатить тебе каким-то извращённым способом.

Цена возможностей. Выгоды. Сделки. Они были основой моей жизни.

– Я не заставляю людей заниматься проституцией, – я протянул свой пиджак, – без каких либо-то скрытых мотивов. Я не жду ничего взамен. Возьми его.

Она продолжала качать головой.

Моя рука опустилась.

– Что?

– Почему ты так ведёшь себя с Кэролайн? – внезапно спросила она.

Я читал между строк: Почему она тебе нравится? Кэролайн была типичной девушкой из представителей Белых англосаксонских протестантов[3]3
  В самом узком смысле WASP – это избранные представители богатых и породистых кланов северо-восточного истеблишмента, в широком – белые протестанты любой части Америки


[Закрыть]. Она всегда смотрела на меня хищным взглядом, будто безмолвно спрашивая: Какая мне от тебя польза? Может, выйти за тебя замуж и забрать все твои гребаные деньги?

Но Роуз Кэллоуэй была другой. Она следовала моде. Но не как девушки из сестринства. Она была гением на бумаге. Но не командным игроком. Ей требовалось мало времени, чтобы начать ненавидеть других. Но она не была против любви.

Она была сложным уравнением, которое не нужно было решать.

У меня даже не было времени ответить. Вот как быстро Роуз выходила из себя. Она положила руки на бедра, подражая моей позе, которую я принимал ранее в тот день.

– Ты хорошо ездишь верхом, Кэролайн. Я видел тебя на конных соревнованиях на прошлой неделе. Как твоя мама?

– Я был любезен.

– С некоторыми людьми ты ведешь себя по-другому, – сказала она мне. – Я знаю тебя достаточно давно по академическим конференциям, чтобы заметить это. С ними ты поступаешь так, а со мной иначе. Откуда мне узнать, какой настоящий Коннор Кобальт?

Ты никогда не узнаешь этого.

– Я настолько честен с тобой, насколько могу.

– Это полная хрень, – выругалась она.

– Я не могу быть тобой, – сказал я ей. – Ты оставляешь след из трупов своим взглядом. Люди боятся приближаться к тебе, Роуз. Это проблема.

– По крайней мере, я знаю, кто я.

Нас как-то притянуло друг к другу. Я возвышался над ней, ведь я был выше большинства мужчин и сложен как спортсмен. Я никогда не сутулился. Никогда не отступал назад. Я гордился своим ростом.

Она задрала подбородок, чтобы сразиться со мной. Я побуждал её быть лучшей версией себя.

– Я точно знаю, кто я, – сказал я со всей уверенностью, которая имелась. – Что тебя беспокоит, Роуз, так это то, что ты понятия не имеешь, что я из себя представляю, – я подошел ближе, и она напряглась. – Если люди смотрят на меня и видят мои проблемы, значит, я для них бесполезен. Поэтому я даю им именно то, что они хотят. Я тот, кто или что им нужно, – я снова протянул свой пиджак. – А тебе нужен чёртов пиджак.

Она неохотно взяла его, но заколебалась.

– Я не могу быть тобой, – сказала она. – Я не могу прятать в себе все свои чувства. Я не понимаю, как ты можешь это делать.

– Практика.

Наши глаза встретились на продолжительное время. Между нами было так много всего, что я не был готов раскрыть это прямо тогда. Я не был готов к глубоким разговорам, к которым она могла принудить меня.

Роуз Кэллоуэй терпеть меня не могла из-за того, кем я был – парнем, который хотел достичь вершин. Ирония была в том, что она хотела того же. Она просто не хотела делать то, что я, чтобы оказаться там.

Она набросила мой пиджак, который был ей сильно велик.

– Какую часть себя ты мне показываешь? – спросила она.

– Самую лучшую.

Она закатила глаза.

– Если тебе нечего толком сказать, Ричард, тогда зачем вообще говорить?

Я не мог сформулировать ответ, который она хотела услышать. Я потратил годы на создание барьеров и защиты. Я мог позаботиться о девушке лучше, чем любой другой парень. Но моя мать никогда не учила меня любить. Она учила меня государственному долгу, истории и разным языкам. Она сделала меня умным.

Она сделала меня логичным и смышлёным.

Я познал секс. Я познал привязанность. Но любовь? Это была нелогичная концепция, что-то вымышленное, как Библия, как сказала бы Катарина Кобальт. Когда я был ребенком, я думал, что любовь относится к миру фантастики, как ведьмы и монстры. Она не могла существовать в реальной жизни, а если и существовала, то была похожа на религию – только для того, чтобы люди хорошо чувствовали себя.

Любовь.

Для меня это было фальшью.

И я чуть не закатил глаза. Вот так, Коннор. Это что-то чертовски настоящее. Это что-то от сердца.

– Роуз, – начал я. И она повернулась, чтобы посмотреть на меня. Ее взгляд был подобен глубинам ада. Ледяной холод. Горький. Бурный и болезненный. Я хотел испытать все это. Но я не мог показать ей все карты, которые у меня были. Я не мог впустить её. Я бы проиграл игру первым. А она только началась. – У тебя всё получится.

И всё.

Она ушла.

Через знакомого я узнал, что Роуз Кэллоуэй была принята в программу Чести. Узнал, что она отклонила предложение учиться в Пенне. По какой-то причине она выбрала Принстон, наш колледж-соперник.

Шесть месяцев спустя я начал встречаться с Кэролайн Хаверфорд. Вскоре после этого она стала моей девушкой.

Это была жизнь, которую я ожидал.

К ней я был готов.

В ней не было ничего спонтанного или манящего.

В девятнадцать лет все было практично.

Пять Лет Спустя
1. Роуз Кэллоуэй

Вы знаете истории, в которых сильный, мускулистый мужчина входит в комнату с высоко поднятой головой, выпяченной грудью и отведенными назад широкими плечами – он король джунглей, самый главный мужчина в кампусе, тот, от которого у девушек подгибаются коленки. В нем атмосфера необоснованного превосходства только потому, что у него есть член, и он это знает. Он ожидает, что у девушки заплетется язык и она будет соглашаться на любой его каприз.

Ну, я проживаю эту историю прямо сейчас.

Мужчина восседает во главе стола для совещаний (вместо ближайшего ко мне кресла) и просто пялится в мою сторону.

Может быть, он думает, что я стану той одурманенной девушкой. Что я буду трепетать при виде его глубоких серых глаз и причесанных светлых волос. Ему двадцать восемь, он запятнан голливудской элитарностью и самодовольством. Когда я впервые заговорила с ним, он называл имена актеров, продюсеров и режиссеров, ожидая, когда я оцепенею и остолбенею. «Я знаю такого-то и такого-то. Я делал проект с этим, как там его».

Моему парню пришлось выхватить телефон из моих рук, прежде чем я прокляла голливудского исполнительного продюсера за то, что он меня до смерти раздражает. Наконец он заговорил.

– У вас с собой контракты?

Его стул скрипит, когда он откидывается назад.

Я достаю из сумочки пачку бумаг.

– Подайте мне их сюда.

Он указывает на меня двумя пальцами.

– Вы могли бы сесть рядом со мной, – отвечаю я, вставая на две ноги в туфлях с толстым каблуком и латунными застежками, в военном стиле из новой коллекции Calloway Couture.

– Нет, не мог бы, – непринужденно говорит он, – подойдите сюда.

Мои каблуки стучат по твердому дереву, и я модельной походкой направляюсь к Скотту Ван Райту.

Он закинул одну ногу так, что лодыжка лежит на бедре, прикладывает палец к щеке, бесстыдно рассматривая моё тело. От моих стройных ног, до подола черного плиссированного платья с прозрачными рукавами длиной три четверти и до высокого воротника, обрамляющего мою тонкую шею. Он исследует мои темно-блестящие губы, щеки с розовым румянцем, обходит мои сердитые глаза, задерживаясь на груди.

Я останавливаюсь у его ног и бросаю контракты на стол перед ним. Они отскакивают от полированной поверхности и падают ему на колени. Одна скрепленная стопка даже соскальзывает на пол. Я широко улыбаюсь, поскольку ему приходится неловко нагнуться, чтобы дотянуться до них.

– Поднимите их, – говорит он.

Моя улыбка исчезает.

– Они под столом.

Он кивает, оглядывая меня ещё раз.

– И Вы их уронили.

Он это не серьезно. Я скрещиваю руки, не реагируя на его просьбу. Он просто сидит и ждет, когда я выполню это требование.

Это проверка.

Я привыкла к ним. Иногда я даже сама так делаю, но на этот раз это не приведет меня ни к чему хорошему.

Если я нагнусь, он получит надо мной странную власть. Он сможет командовать мной так же, как Коннор Кобальт простыми словами заставляет людей выполнять его приказы.

Это дар манипулятора.

Я даже и близко не обладаю подобным. Думаю, я слишком сильно поддаюсь своим эмоциям, чтобы оказывать такое влияние на других людей.

– Возьмите их, – говорит он, его взгляд снова останавливается на моей груди.

Я напоминаю себе, зачем мне нужен Скотт и почему я хочу, чтобы обилие камер фиксировали каждый мой шаг. Я делаю вдох. Хорошо. Ты должна это сделать, Роуз. Чего бы это ни стоило. Я морщусь и опускаюсь на колени. В платье. Это работа для личного помощника, а не для клиента.

Я слышу, как он щелкает ручкой, пока я собираю бумаги. На мне нет топа с глубоким декольте, который выставлял меня бы во всей красе. У меня также нет огромной груди, на которую можно было бы поглазеть. Максимум, что он может сделать, это шлепнуть меня по заднице и попытаться заглянуть мне под платье, край которого угрожающе задирается на бедрах.

Когда я поднимаюсь и бросаю бумаги на стол, его губы изгибаются вверх.

Скотт Ван Райт (мудак) 1 – Роуз Кэллоуэй (жалкая) 0.

Я сажусь на ближайший стул, пока Скотт пихает контракты в свой портфель.

Мой парень настаивал на том, чтобы привести на встречу своего юриста, но я не хотела, чтобы Скотт подумал, что я не могу справиться с ситуацией самостоятельно. У меня не будет юриста, пока за мной следят камеры, и я предпочла бы взять дело в свои руки.

Не то чтобы я проделываю огромную работу.

Если бы я приказала Скотту что-то сделать, он бы посмеялся надо мной. Но я посещала несколько юридических курсов до окончания Принстона. Я знаю свои права.

– Чтобы было понятно, Вы работаете на меня, – напоминаю я ему. – Я наняла Вас для создания шоу.

– Это мило. Но после того, как Вы подписали контракт, Вы официально стали моей работницей. Вы равноценны актрисе, Роуз.

Нет.

– Я могу Вас уволить. Вы не можете уволить меня. Это не делает меня Вашей работницей, Скотт. Это делает меня Вашей начальницей.

Я жду, что он откажется от этой проигранной битвы, но он качает головой, как будто я не права. Я знаю, что я права... Так ведь?

– Моя продюсерская компания единолично владеет всем, что сестры Кэллоуэй снимают на центральном телевидении. Чтобы меня уволить, нужна веская причина и Вы не можете пойти к другому продюсеру. Я – Ваш единственный шанс на реалити-шоу, Роуз.

Я помню эту оговорку, но я никогда бы не подумала, что это станет проблемой. Я полагала, что за весь съемочный процесс буду рядом со Скоттом, может быть, два раза. Но это были его первые слова, когда он вошел в конференц-зал: «Мы будем часто пересекаться».

Прелестно.

Мои глаза вспыхивают. Я должна уступить. Он победил. Каким-то образом. Я ненавижу это.

– Итак, раз теперь всё ясно, – говорит он, присаживаясь и придвигаясь ближе ко мне. Его колени почти упираются в мои. Я полностью цепенею. – Есть несколько нюансов, которые мы должны обсудить, на случай, если Вы неправильно поняли их в контракте.

– Я всё поняла правильно.

– Ну, очевидно, Вы не использовали часть своего мозга, иначе Вы бы поняли, что теперь работаете на меня. И мы бы не тратили… – он смотрит на свои часы, – ...пять минут моего времени.

Он одаривает меня ехидной улыбкой, словно я маленькая девочка.

– Я не идиотка, – отвечаю я. – Я окончила университет с отличием...

– Мне плевать на Ваш гребаный диплом, – отрезает он. – Вы теперь в реальном мире, Роуз Кэллоуэй. Ни один университет не научит Вас ориентироваться в этой индустрии.

У меня закрадываются сомнения. Я не так много знаю о реалити-шоу, но достаточно давно знакома со СМИ, чтобы знать, что это может помочь кому-то так же сильно, как и уничтожить их.

И мне нужна эта помощь.

Я прекрасно понимаю, почему телеканал заинтересовался дочерьми Fizzle. Бренд моего отца последние два года обгоняет Pepsi по продажам, и он работает над тем, чтобы сделать Fizzle самой популярной газировкой в южных штатах. Мы должны быть такими же неизвестными, как лицо, стоящее за Coca-Cola, но с тех пор, как моя семья оказалась в центре внимания общественности, мы находимся под пристальным вниманием, и всё из-за скандала с моей младшей сестрой.

Мой бренд должен был взорвать все СМИ и прессу, но имя Calloway Couture было связано с грязными секретами Лили. И то, что когда-то было процветающей линейкой одежды в H&M, осталось без средств к существованию в коробках и ящиках, сваленных в моем нью-йоркском офисе.

Мне нужна хорошая реклама, такая, чтобы женщины захотели приобрести единственное в своем роде пальто, уникальные сапоги, недорогую, но элегантную сумочку. И Скотт Ван Райт предлагает мне реалити-шоу в лучшее эфирное время, которое будет стимулировать зрителей к покупке моих вещей.

Вот почему я соглашаюсь.

Я хочу спасти свою мечту.

Скотт говорит: – В вашей гостиной и кухне постоянно будут камеры, даже после того, как команда из трех человек будет уезжать. Уединиться можно будет только в спальнях и ванных комнатах.

– Я помню об этом.

– Хорошо, – Скотт щёлкает ручкой. – Тогда, возможно, Вы помните, что каждую неделю я жду интервью с актерским составом, в который входите Вы, три Ваши сестры...

– Не три, – говорю я. – Только Лили и Дэйзи согласились на шоу. Моя старшая сестра, Поппи, не подписала контракт, потому что не хотела, чтобы её дочь снимали. Моя маленькая племянница уже достаточно натерпелась от папарацци после скандала с Лили.

– Ладно, она все равно была бы скучным дополнением.

Я хмурюсь.

– Я просто откровенен.

– Я привыкла слышать жесткую правду, – говорю я. – Но вот Ваша отдает невежеством.

Он смотрит на меня по-новому, будто от моих слов исходит шлейф ядовитых феромонов. Я не понимаю. Я такая грубая. Я гневно щурюсь, будто хочу оторвать ему пенис, и, тем не менее, его это привлекает. С ним что-то не так.

И, возможно, с моим парнем тоже.

И в действительности, с любым парнем, который хотел бы быть со мной. Я даже не уверена, хотела ли бы я сама быть со мной.

– Как я уже говорил... – его колено задевает мое.

Я откатываюсь назад, а он только больше ухмыляется. Это не игра в кошки-мышки, как он считает. Я не мышь. А он не кот. Или наоборот. Я чёртова акула, а он – жалкий человечишка в моем океане.

А мой парень того же вида, что и я.

– Продолжайте, – огрызаюсь я.

– Я буду брать интервью у Вас, Ваших двух сестер, парня Лили и его брата.

Шесть человек + шесть месяцев + три оператора + одно реалити-шоу = бесконечная драма. Я всё просчитала.

Скотт будет брать интервью, хотя... Меня сейчас внутренне вырвет.

– Вы забываете о моем парне, – говорю я. – Он тоже участвует в шоу.

– А, точно.

– Не делайте вид, что Вы забыли, Скотт. Вы только что сказали, что практикуете откровенность, а теперь, ну, Вы немного лжец.

Он игнорирует мое замечание.

– Каждый эпизод будет выходить в эфир через неделю после съемок. Премьера состоится в феврале, но мы начнём съемки как можно скорее. Как я уже говорил по телефону, мы пытаемся сделать это шоу в режиме реального времени. Прошло шесть месяцев с тех пор, как стало известно, что Ваша сестра – сексуально зависимая. Нам нужно как можно быстрее извлечь выгоду из этой шумихи.

– Вам и всем остальным людям с камерой, – говорю я.

Возле моего ограждённого дома всегда стоят по крайней мере два пухлых мужчины с объективами, направленными на нас. Лили шутит, что они, наверное, слоняются без дела и ждут, когда она сделает им минет. Меня бы это больше забавляло, если бы я не видела сообщения, которые ей присылают извращенцы, в большинстве случаев сопровождаемые фотографиями их волосатых гениталий – это извращенский фан-клуб. Я перебираю её письма, прежде чем показать ей.

– И последнее, – говорит Скотт, – вы не можете контролировать, как вас смонтируют. Данные решения за мной.

У меня примерно столько же власти над реалити-шоу, сколько у папарацци над быстрыми снимками.

Я могу стараться вести себя на съемках как не стервозный, не спорящий ангел, а Лили может стараться быть девственно-святой. Но, в конце концов, камеры поймают нас. С изъянами и всем прочим. И невозможно заставить нас быть другими. Это было условие, с которым согласились все мои друзья и сестры.

Чтобы сниматься в шоу, мы не будет притворяться кем-то другим.

И я бы никогда не попросила их об этом.

Мы играем в кости в этом деле. Люди могут нас возненавидеть. Они уже называют Лили шлюхой в сплетнических блогах. Но, если вдруг люди полюбят нас, моя компания может быть спасена. Мне просто нужна хорошая реклама, чтобы у ритейлеров была причина снова продавать мою линейку одежды.

И, может быть, Fizzle не будет так уязвлен неподобающим поведением Лили. Может быть, акции содовой компании моего отца будут расти, а не падать.

Вот и вся надежда.

– Вы со всем согласны? – спрашивает Скотт.

– Я не знаю, почему Вы спрашиваете. Я подписала контракт. Я должна быть согласна, иначе меня потащат в суд.

Он издаёт короткий смешок и в третий раз осматривает мое тело.

– Не могу даже представить, как Ваш парень с Вами справляется.

– Потому что Вы никогда с ним не встречались..

– Я разговаривал с ним. Он кажется покладистым, – он постукивает ручкой. – Если я скажу ему встать на колени и отсосать мне, думаю, он так и сделает.

Мои ноздри раздуваются. Я начинаю закипать.

– Это Вы так думаете, – я встаю, – а когда он вонзит клинок в Ваше сердце, смотря прямо в Ваши глаза, я буду той, кто будет улыбаться рядом с ним.

Скотт ухмыляется на это.

– Вызов принят.

Тупые интеллектуальные придурки.

Забавно, но я встречаюсь с одним из них.

Так что пока я застряла в этой идиотской борьбе членов, я знаю, что частично виновата в этом.

Я знала, что должна была снизить свои стандарты: встречаться с парнем, который катается на своем скейтборде в рубашке наизнанку. Я гримасничаю. Шучу. Дайте мне моего парня в костюме и галстуке. Я согласна на высокий IQ и искрометные подшучивания. Я просто надеюсь, что стремление Скотта раззадорить его не нарушит ход реалити-шоу.

Но если я что-то и знаю, то только одно:

Мой парень любит побеждать.

И ещё больше он ненавидит проигрывать.