Текст книги "По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России"

Автор книги: Константин Случевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 43 страниц)

В политическом отношении польских крестьян можно считать благонадежными. Нетерпимости к русским решительно не замечается никакой. С солдатами они не только ладят, но и дружат. Вообще взаимные отношения между польскими хозяевами и русскими солдатами самые отрадные и желательные. Особа Государя в понятии здешнего крестьянина представляется не иначе, как окруженная самым лучезарным ореолом. Портреты Царской Фамилии охотно покупаются у многочисленных ходебщиков владимирцев. Почти во всякой хате Царский портрет обязательно помещается в самом почетном углу, рядом с весьма чтимой Ченстоховской иконой и папой, и в большинстве случаев украшается искусственными цветами. Тут же, несколько поодаль, развешиваются портреты прочих Членов Царского дома, большей частью изображенные на одном общем листе. Иногда попадаются картинки из русского быта, преимущественно буколического и батальных сюжетов, и портреты генералов минувшей войны, с «белым генералом» на самом видном месте.

Здешняя интеллигенция очень измельчала и обеднела. Попадаются, правда, подобно дубам в вырубленном лесу, крупные, родовитые польские дворяне, но очень немногие живут в своих имениях; в большинстве случаев они доканчивают отцовские наследия где-нибудь в Варшаве или за границей. Преобладающий же элемент представляют из себя мелкие «шляхтичи», служащие где-нибудь в магистратах или уездных управлениях.

Сельское хозяйство в окрестностях Ивангорода, как сказано, поставлено на отличную ногу. Система земледелия здесь плодопеременная и семипольная. Леса расходуются бережливо, чему способствуют также и богатые залежи каменного угля, продающегося в одной цене с дровами (10 коп. пуд). Скот рослый, крупный и молочный; скотоводство, кроме главного продукта – навоза, дает весьма значительные доходы с молочного скота, отдаваемого, обыкновенно, в аренду (пахту) по 15-20 руб. с коровы. Молоко, сыр, масло здесь дешевы и хорошего качества. Коннозаводства в обширных размерах нет. Владельцы майоратов, которых здесь не мало, а также крупные землевладельцы, вовсе не занимаются хозяйством, сдавая таковое или на руки управляющим, или же, мелкими участками, арендаторам, между которыми, опять-таки, немало евреев; вред системы крупных майоратов сказался и здесь.

Хотя почва не может назваться особенно плодородной, но, благодаря толковому хозяйству и прекрасной обработке, урожаи бывают ровные и очень хорошие. Сеются все хлеба, а в последнее время стали производить много фабричных растений – свекловицы и рапса, особенно же с тех пор, как хлебный наш экспорт затруднился боевыми немецкими пошлинами.

Близ Ивангорода, в Новой Александрии уже давно открыт земледельческий институт, но пока существование его особенным влиянием на улучшение земледелия не отражается. Крупных заведений обрабатывающей промышленности тоже нет. Есть две-три винокурни, несколько кирпичных, сахарных, пивоваренных и крахмальных заводов, да еще один стеклянный в Пилаве. Торговая и мелкая кустарная промышленность вся находится в руках евреев. И та и другая, главным образом, поддерживаются одними войсками и вообще не процветают. Скученность еврейского населения, невозможность переселения, ненависть и неспособность его к какому-либо серьезному физическому труду, страсть к легкой наживе, обусловливают нередко среди евреев страшную бедность. необходимость же есть и пить вынуждает их к покупке и продаже краденых вещей, что, в общем, влияет на развитие и поощрение в стране систематического профессионального воровства.

Исторических памятников в стране очень много. Вся местность ивангородского крепостного района служила, и не раз, театром кровавых войн. И теперь еще заметны остатки шведских окопов, развалины крепких замков и другие памятники старины, весьма ценные для археолога. Из этих памятников старины наилучше сохранились древние костелы, из которых особенно достопримечателен Сецеховский. Относительно этого костела можно сказать несколько слов во внимание к своеобразной причине – к грушам, носящим имя одного польского короля. Время основания Сецеховского монастыря бенедиктинцами относится к самой глубокой древности. Он построен в 1110 году. Одновременно с устройством монастыря, отцы бенедиктинцы открыли в замке и окрестных городах несколько агрономических училищ, положивших начало той прекрасной обработке земли, которая существует и поныне. Особенно процветало у монахов садоводство. Когда король Иоанн III Собеский, в походе на турок, во время ночлега в монастыре, попробовал знаменитых груш монастырского сада, то они ему понравились до такой степени, что он просил настоятеля посылать ежегодно ему в Варшаву две копы этих груш. С тех пор эти знаменитые плоды, которые разводятся и теперь, называются в честь победителя турок под Веной «Собесчанками». Эти монастырские груши играют, следовательно, ту же роль глашатая монастырской славы, как ликеры бенедиктин и шартрез, относительно двух одноименных с ними аббатств. Сецеховский монастырь на своем веку видел немало крови и огня. В 1810 году он был упразднен, с оставлением, впрочем, костела, превратившегося в приходский. Земли и угодья монастырские поступили в казну, частью пошли в надел крестьянам, а частью на раздачу майоратов. В 1834 году закрылся и самый костел. Все его ценное имущество и сосуды распределены были по костелам сандомирской епархии, а собранная веками огромная монастырская библиотека перевезена в Варшаву. По преданию, книг было столько, что, за невозможностью перевезти их на повозках, их сплавляли по Висле полными галерами. Принимали библиотеку сам тогдашний польский министр внутренних дел князь Лубенский и профессор варшавского университета Линде. Самый приход переведен был в город, ныне посад, Сецехов. Но прошло сорок лет, и в 1874 году, снисходя на просьбу прихожан, император Александр II Всемилостивейше разрешил восстановить закрытый костел средствами жителей. В 1884 году реставрация окончена, и костел торжественно освящен сандомирским епископом и открыт для служения. Реставрация обошлась в 30,000 руб.

Чрезвычайно достопримечательно расположенное недалеко от Ивангородского крепостного района село Ивановское-Демблин. В сущности, села, как это повсеместно принято у нас понимать, – нет. Под этим именем в дневнике Законов Царства Польского известны все деревни и фольварки по правую сторону реки Вепржа, до границы Гарволинского уезда, подаренные императором Николаем I фельдмаршалу князю Паскевичу и названные, как и крепость, его именем.

Кроме весьма значительного земельного пространства, равного по площади немецкому средней руки княжеству, покойному князю дарованы еще на вечные времена права: «пропинации», то есть исключительного права водочной торговли, распространяющейся и на крепость, рыбных ловель по обеим берегам Вислы и Вепржа, а также и монополия поставки кирпича для крепости на все время её существования. Доходность этих исключительных прав явствует сама собой.

Главный пункт и барская резиденция имения находятся в селе Демблине. Имение это, до последнего пожалования, принадлежало польским магнатам графам Яблоновским, из которых один, при Станиславе-Августе, выстроил и нынешний Демблинский дворец. Дворец этот выстроен по плану и под непосредственным руководством того же самого архитектора, который строил и Лазенковский дворец. Одно это обстоятельство должно говорить в пользу вкуса и изящества здания: дворец выстроен в строго классическом стиле; по обоим его фасадам высятся легкие и необыкновенно красивые порталы дорического ордена; он окружен роскошным, старым парком с прудами, вода в которые проведена из обширных Рыкских водомоев. На одном из островов пруда, скрытая в тени лип, возвышается величавая, в форме римского храма Весты, ротонда, где покоятся останки князя Паскевича и его жены; в этом же парке показывают тот дуб, под сенью которого самозванец будто бы сделал Марине Мнишек предложение.

Внутренняя роскошь разрушающегося дворца вполне соответствовала внешнему его великолепию. Теперь весь он переделан на частные квартиры, казармы и цейхгаузы. Роскошное здание, не поддерживаемое ремонтировкой, быстро приходить к печальному разрушению. Но и в настоящем запущенном своем виде оно все же очень хорошо, несмотря на осыпающуюся штукатурку стен и ветхие карнизы. Угрюмым, мрачным видом дворец видимо негодует на настоящее свое назначение, тем не менее, его античные, хотя и облупившиеся портики по-прежнему высятся гордо и светло, окружающая зелень старается своей могучей листвой скрыть, припрятать неприглядную наготу.

Покойный князь фельдмаршал часто и подолгу живал в своем царско-роскошном дворце. В скором времени лежащий здесь прах сотрудника могущественнейшего монарха в свете, прах покойного фельдмаршала и его жены будет перевезен в Гомель, где для его принятия строится богатая церковь. Тогда в Демблине исчезнет, вероятно, и последнее воспоминание о знаменитом князе. Близ крепости находятся так называемые развалины Опатства – католического монастыря, всего в одной версте от форта. Опатство, если угодно, действительно развалина, но точно такая, какой являются на наших глазах сносимые с места негодные городские постройки: обнажены подвалы, лестницы, окна, пустуют на ветре кельи отошедших в вечность монахов, но красоты и романтичности нет никакой. Даже и растительность, любящая одевать развалины своими причудливыми проблесками, отступилась от этих неприветливых стен и оставляет их голыми и некрасивыми. Здесь тоже чуть ли не семисотлетнее погасшее существование.

Любопытно, что в XV веке, как говорят, Висла протекала подле самого монастыря. Теперь до неё около шести верст расстояния. Сообщали также, что еще в 1888 году капризная Висла оторвала, невдали отсюда, 150 десятин берега, обезземелила крестьян, зато подарила одному счастливому собственнику почти такое же пространство удобной и дорогой земли. В костеле – три алтаря; размеры его величественны и свидетельствуют о былом богатстве; множество рисованных по стенам орнаментов, заменяющих скульптуру, гласит об архитектурной неискренности; говорят, что еще в 1819 г. костел стоял в запустении, и в нем не служили; позднейшее, более снисходительное веяние снова дало ему жизнь. Недалеко отсюда находится город Пулавы, когда-то имевший женский институт, переведенный впоследствии, за участие институток в мятеже, в Варшаву. и только при бывшей начальнице его, А. И. Случевской, принявшей его в свое управление, после десяти лет больших усилий, институту возвращены все его права и, в ряду их самое видное – Императорский шифр, служащий наградой воспитанницам при, выпуске.

Брест-Литовск. Полесье.

Древнейшая история города. Воспоминания о военных делах. Очерк политической унии Польши и Литвы и унии религиозной. Значение иезуитов. Терлецкий. Поцей Кунцевич. Цесаревич Константин и граф Замойский. Связь с казачеством. Перелом в польской историографии. Отношения к папе. История постройки крепости. Собор. Преподобный Афанасий и его история. Полесье. Колоссальные работы по осушению болот. Их значение и история. Сенопрессовальные заведения. Несвиж и замок князя Радзивилла.

Брест-Литовск город и Брест-Литовск крепость – две самостоятельные, очень любопытные, с разных точек зрения, величины. Как город, он замечателен тем, между прочим, что послужил колыбелью церковной унии, столько годов терзавшей и еще терзающей, в качестве похмелья, некоторые части нашей западной окраины; как крепость, это одна из прочнейших твердынь наших, важность которой предусмотрел еще фельдмаршал Мориц, в своих «Reveries militaires», «важность», которую еще недавно подтвердил один из солидных прусских военных авторитетов, скрывшийся под именем «Ein Officier».

Город Брест, столько раз ополяченный русский город Берестье, принадлежал Туровскому княжеству в 1015 году. Вероятно, здесь в Бресте умер от ран в 1019 году один из резко очерченных в нашей древней истории характеров – князь Святополк Окаянный. знаменитому русскому-князю Даниилу Романовичу Брест служил опорным пунктом против ятвягов, а в 1241 году он опустошен татарами настолько, что князь Роман не мог въехать в него «от смрада».

Много раз меняя властителей, Брест, в 1390 году, взят поляками, после упорного девятидневного приступа короля Владислава Ягайлы, того самого, который воплотил насильственную связь, «политическую унию» Польши с Литвой, изменил православию и даже союзился с ханом Мамаем против Москвы. Этот Ягайло отличался своей «волосатостью» и был однажды, как говорят, на пиру подерган за бороду своим братом Свидригайлой, в котором воплощались и русские думы, и православные надежды (довольно оригинальное и типичное воплощение этих дум и надежд!).

Здесь, в Бресте, в 1590, 1594 и 1596 годах имели место знаменитые соборы, обусловившие существование в крае двух церквей: самостоятельной несоединенной и униатской соединенной; под Брестом, в конфедератскую войну 1769 года, бригадир Суворов забрал два уланских конфедератских полка. а ровно двадцать пять лет спустя, генерал граф Суворов-Рымникский, перейдя реку Буг в брод, в виду польских войск, в девятичасовом бою саблями и штыками разбил 16,000-й корпус Сераковского, Красинского и Понятовского и отнял у него всю артиллерию. под Брестом орудовали в 1812 году австрийцы, под начальством князя Шварценберга, назначенного Наполеоном действовать против южной России; в 1823 году происходили тут большие маневры русских и польских войск, тогда еще самостоятельно существовавших.

Последним по времени событием в истории Бреста отмечено, под 1886 годом, посещение его Государем, Государыней, Наследником Цесаревичем, Великими Князьями Георгием и Владимиром Александровичами и обоими Великими Князьями Фельдмаршалами. Высочайшие Особы принимали тут принца Прусского Вильгельма, впоследствии императора Германского.

Может быть, очень мало других городов, подпавших власти Речи Посполитой, которые, подобно Бресту, к 1810 году, то есть ко времени Отечественной войны, цвели таким обилием католического монашества. Один перечень имен собственных всяких монашеских орденов, имевших тут прочную оседлость, представляет роскошнейший букет когда-то живых, теперь посохших цветов. здесь имелись налицо: иезуиты, бернардинцы, бригиты, доминиканцы, трипиторы, базилианцы, августиане; на том необширном месте, которое занимает крепостная цитадель, стояло четыре монастыря, а по предместьям рассеяны были другие, не считая костелов. Подобного количества католических храмов поискать в другом городе; но от самых зданий монастырских и костельных осталось очень немногое, так как все они заняты и перестроены для военного ведомства и служат где лабораторией, где госпиталем или батареей. на том месте, где высился августианский монастырь, построен крепостной собор.

Переменив свое русское имя Берестье на польское Брест или Подлясье в самом конце XIV века, город этот, как сказано, сделался местом окончательного появления на свет той знаменитой униатской веры, с последними следами существования которой приходится еще и теперь иметь дело православию как в Холмской земле, так и в Подлясье.

Какая-то немилость Божия тяготела на этих пошатнувшихся в православии местах и сказывается в том, что слово и понятие «уния», которое должно бы изображать союз, братство, связь, для Польши и Литвы стало роковым не единожды, а дважды.

Одна уния, первая по времени, была политической и должна была свидетельствовать о родственном слиянии, о братстве, чуть ли не тождестве Польши и Литвы. Эта уния, задуманная и воплощенная в своем первообразе Ягайлой со стороны Литвы и Ядвигой со стороны Польши, ставших супругами, переживала целый ряд подтверждений, толкований и объяснений. Подтверждают, как известно, только то, что шатко. Несмотря на то, что эта уния юридически воплотилась в XIV веке, при Ягайле, ее снова, но в измененном виде, уже более похожем на петлю для несчастной Литвы, навязывает Литве князь Литовский Александр (женатый на дочери царя Иоанна III Елене и при дворе которого первое место занимал русский князь Михаил Глинский), став королем Польским; но литовские депутаты не освящают этой петлеобразной унии своим рукоприкладством. Наконец, на сейме в Люблине король Польский Сигизмунд силится скрепить ее снова, но уже не петлей, а настоящим мертвым узлом, и приказывает Литве присягнуть Польше, несмотря на то, что один из представителей Литвы, жмудский староста Юрий Коткович (Хоткевич) представил королю, в живых и ярких красках, всю горечь, все отчаяние Литвы, теряющей свой самобытность, причем все бывшие при этом литовцы пали пред убивающим их самобытность королем на колена! Не таким, конечно, изображено это грустное историческое событие (которое весьма метко характеризует Коялович) художником Матейкой: у него только и есть на картине унии общий восторг; совершенно такой единодушный, полный детской увлекательности восторг изображен в другой известной картине Поля Делароша «Клятве якобинцев». но относительно якобинцев это правда, относительно люблинского сейма это заведомое искажение исторических фактов. Петлей, мертвым узлом оказалась для Литвы, в своем последнем преобразовании, эта знаменитая политическая уния, явившаяся на свет в виде свадебного бантика, связавшего пред католическим алтарем Ягайлу с Ядвигой.

Другая уния, религиозная, ставшая по немилости Божией тоже роковой, началась также в Бресте. Исторические даты её вкратце должны быть помянуты. Было такое время в Польше, когда протестантство обуяло Речь Посполитую и папство было очень близко к тому, чтобы потерять Польшу и Литву, эти очень ценные камни в своей тиаре; именно здесь, в Бресте, напечатана была в те дни на польском языке, в 1563 году, иждивением князя Николая Радзивилла, Библия, что обошлось ему 10,000 червонцев, – сумма огромная для тех времен. Одним из важнейших протестантских центров была Вильна, и туда-то в самый год люблинской унии втянулись с Запада приглашенные по совету добрых людей для борьбы с протестантством иезуиты. Протестантство скоро измаялось в борьбе с иезуитами. При Стефане Батории, в области, отторгаемые им от Москвы, немедленно вводились иезуиты; это было также временем знаменитого визита Антона Поссевина в нашу первопрестольную столицу.

Король Сигизмунд III оказался вполне выгодным и послушным орудием в их руках, и тогда-то затеплилась мысль о религиозной унии, то есть об убийстве православия, бывшего у себя дома по всей западной окраине нашей. убийстве, основанном на том недобром замысле, чтобы создать некое вероисповедание, очень близкое по обрядности к тому, которое намеревались убить, но с одним только существенным изменением, а именно: с признанием главенства не нашей восточной церкви, а далекого папы римского. Простой народ, массы, на обращение которых рассчитывали, должен был, – так думали иезуиты, – не заметить изменения мелких формальностей и принять унию. Для составления плана этой новой религии, иезуиты обратились к луцкому епископу Кириллу Терлецкому, что и было им исполнено. в 1592 году ему высказали сочувствие другие подкупленные и устрашенные епископы, а когда в 1593 году на брестскую епископию возведен Поусий, то всем им удалось привлечь на свой сторону слабого митрополита Михаила Рагозу, и в 1595 году план унии повезен на благословение папы в Рим. Это паломничество православных епископов в Рим – факт совершенно исключительный и роковой.

В 1596 году, по возвращении путешественников из Рима, состоялся, наконец, тот знаменитый собор в Бресте, на котором узаконен великий раскол западнорусской церкви, введена уния и достигнуто подчинение папе. Но как была она введена? Здесь совершилось совершенно тоже, что с люблинской политической унией; подобно тому, как там с небывалым цинизмом оставлены были за флагом все представители Литвы, так и здесь за унию высказывались только девять высших духовных чинов, а против неё тринадцать высших (в том числе два представителя восточных патриархов) и при них более ста священников и монахов; обе стороны взаимно отлучили одна другую от церкви, но уния все-таки была узаконена.

Вслед за утверждением религиозной унии, начались, совершенно одновременно, с одной стороны, известные по истории подвиги таких людей, как Поцей, Терлецкий, Иосафат Кунцевич, с другой – возгорелась, на весь XVII век, страшная борьба Польши с Малороссией.

Брест-Литовск. Новая церковь (во имя св. Николая) в крепости

Один из новейших русских исследователей истории Польши, профессор Кареев, доказывает, что в польской историографии за последнее время совершился переворот, что вместо романтической идеализации польской истории, – идеализации, начавшейся вслед за повстанием 1830 года и доказывавшей, что Польша нечто совсем исключительное, единственное в человечестве, нечто в роде Мессии, искупающего своей временной смертью грехи всего человечества, – явился, вслед за повстанием 1863 года, другой взгляд, более правильный, а именно критическая оценка причин падения Польши и доказательств её виновности. Это новейшее развитие польской истории в трудах Шуйского, Калинки, Корзона, Крашевского, Бобржинского и других совершенно упразднило взгляды прежней школы Лелевеля и его последователей. Если прежняя школа считала Польшу первым народом мира, – новейшая, в лице Шуйского, говорит, например, что, будучи одним из младших народов, выступивших на арену цивилизации европейского Запада, «мы, поляки, стали в собственных глазах народом, опережающим весь Запад развитием у себя конституционных республиканских форм, из ошибок и заблуждений политической мысли мы, поляки, свили себе идеальные лавровые венки, очень вредные; в вольной элекции королей, в конфедерациях, даже в liberum veto, мы, поляки, усматривали положительные явления, которыми следует гордиться».

Все это чрезвычайно метко и справедливо. Пересчитывая многократные политические ошибки Польши, обусловившие её падение, другой историк, Бобржинский, находит, что в числе ошибок видное место занимает также и уния и что самый «католицизм многократно заставлял Польшу действовать вразрез с её политико-национальными интересами». Истину, подобно последней, не могли высказать и считали бы святотатством историки школы Лелевеля; тут, в этом признании уже очень много теплой правды, но последнего слова все-таки еще не сказано. не в католичестве, а в папском католичестве – все дело; в безусловном царствовании его, в пропаганде ксендзов, быть может, слепо направляемой из Рима, былая, грустная история Польши продолжает шествовать в своих посмертных грезах тем же путем, и на этой дороге с православной Россией ей нет никакой возможности примирения. Было такое время в истории Польши, когда лучшие её люди стояли за отделение Польши от папы, за образование национальной церкви, католической церкви, но не папской. Если бы это случилось тогда, если бы это поняли теперь, объединению с Россией Польше была бы подготовлена почва прочная, никакими подземными ключами не подмываемая; до освобождения от Рима – хотя бы испытывать сотни систем примирения и дружелюбного сожительства – оно невозможно, как соединение огня с водой! Мысль о народной для Польши, независимой от папы, церкви была плодом долгого и здравого мышления лучших польских людей, и в ней единственный способ разрушения всех преград, стоящих на нравственных путях объединения двух славянских стран России и Польши. Трудно было при посещении Бреста отказаться от исторических воспоминаний, возникавших совершенно против воли. Не рознь и разлад желательны были бы на этой, столько раз окровавленной земле, а доброе и вполне искреннее совместное житье двух славянских народностей, домашними распрями которых так умело и так настойчиво всегда пользовался Запад и пользуется и до сих пор.

Крепостной собор в Брест-Литовске – весьма красивая постройка наших инженеров, оконченная в 1876 году; самая постройка и все необходимое для церковной службы обошлось в 140,000 рублей. Под довольно плоским куполом, имеющим с двух сторон, передней и задней, полукруглые конхи, тянется длинная центральная часть с двумя боковыми нефами; алтарь один; церковь изобилует светом: семь окон в алтарной части и по семи с каждой стороны, в два света; колонны, отделяющие нефы, и колонки между окон, равно как красивая разрисовка стен цветными поясами, напоминают романские мотивы.

Крепость, пользующаяся теперь, и совершенно по праву, громким именем – твердыня первоклассная. Она расположена при впадении Мухавца двумя рукавами в Западный Буг. Эти реки не шутят, и здесь случались наводнения, имевшие очень печальные последствия; в 1841 году вода поднялась на 13 футов, в 1877 на 14,5 и, наконец, в 1888 году на 15,5 футов; все наводнения имели место в марте. На обилии воды основан был, между прочим, составленный путейским инженером Шуберским в 1825 году проект обороны крепости, при помощи искусственного наводнения без укреплений.

Военное значение Бреста было оценено, как сказано, давно; но вопрос о сооружении укреплений поднят только после третьего раздела Польши. Генерал Деволан представил первый проект. Следовали проекты: Сухтелена в 1807, Малецкого в 1823, Жаксона в 1825 годах. Но Высочайше утвержден в 1833 году проект генералов Оппермана и Малецкого и полковника Фельдмана. Он исправлен собственноручно императором Николаем I, занимавшимся с такой любовью укреплением нашей западной и других границ, а постройка производилась под наблюдением генерала Дена.

Городской собор имеет один алтарь и покрыт пятью шатровыми куполами, центральный покоится на четырех столбах; серые стены храма почти совсем лишены иконописных изображений; направо от входа покоятся мощи св. Афанасия, – вещественное доказательство кровавых дней унии.

Преподобный Афанасий Филиппович состоял игумном брестского Симеоновского монастыря. Безмолвно покоятся теперь останки его в металлической раке, а когда-то громко умолял он польских королей спасти православных «от битья, мордованья, уругания, на монастырь нападения, зобороненья идти через рынок со св. дарами и незносные утрапенья»; он доказывал королям также, что «на каждом местце, в дворах и судах уругаются с нас и гучат на нас: гугу, русин, люпус (волк), помулуйко, схизматик, туркогречин!» Предстательство игумна, конечно, не помогло; много раз сидел он в тюрьме, и ему принадлежит пророчество, что римский папа должен соединиться с православной церковью. Во время последнего его тюремного заключения в Бресте, в замке, по обвинению в том, что он якобы сочувствует казакам и доставляет им порох и какие-то листы, толпа, подзадориваемая ксендзами, орала: «стяти, чвертовати, на паль вбивати такого схизматика», а он в ответ на это, из окна своей темницы, предрек шляхтичам несомненную погибель унии. Уния теперь действительно погибла, но тогда, в те дни, отвели св. Афанасия в ближний лесок, где его «наньродь пекли огнем», приказывая не ругать унии, а он ругал, и тогда велели гайдуку застрелить мученика.

Это случилось в ночь на 5-е сентября: гайдук убил его двумя выстрелами, но пред тем все-таки спросил у него благословения. Тело его тут же в лесу зарыли, и только случайно видевший это дело мальчик указал место погребения и дал возможность отрыть изуродованное тело и погребсти его в храме св. Симеона Столпника. Сохранилось предание о том, что будто бы Петр I, находясь в Бресте, взял голову преподобного Афанасия и отослал ее в Петербург. Мощи его мирно почивали до пожара в 1816 году, после которого в растопленной раке подобраны были только небольшие частицы их и сложены снова в другую раку, пред которой и совершается ныне поклонение.

Почти на полпути от Брест-Литовска к станции Городея поезд проходил мимо станции Косово, близ которой подходят к полотну железной дороги самым северным краем своим колоссальные работы канализации и осушки Полесья. Работы эти имеют для края такое преобладающее, важное значение, их успех так неожиданно велик, а применение опыта этих работ в других частях России увенчивается такими блестящими результатами в экономическом и других отношениях, что о них следует сказать подробнее. Почин этого, поистине государственного, дела принадлежит бывшему министру государственных имуществ графу Валуеву, а развитие и широкое распространение его преемнику, статс-секретарю Островскому.

Именно подле станции Косово, в двадцати верстах от неё, находилось болото, искони принадлежавшее казне, в 40,000 десятин; болота этого нет больше; оно осушено в период 1879-1887 годов, а до того представляло мокрую, моховую, лишенную всякой растительности мертвую равнину. До 1880 года доход казны с этого громадного мертвого пространства не превышал 1,000 руб., в 1887 году он достиг 13,000 р., а при дальнейшем перерождении трав из твердых в более тонкие можно будет ожидать с этой площади сбора не менее трех миллионов пудов сена. Эти цифры говорят сами за себя и делают далеко не лишними несколько слов об осушении Полесья.

Болотистое пространство, заключающее в себе 8.000,000 десятин и известное под именем Полесья или Пинских болот, образует треугольник, между городами: Брест-Литовском, Могилевом и Киевом. Величиной своей он очень близок к королевству Саксонскому. Полесье представляет две незаметные для глаза плоские покатости, слегка наклоненные к реке Припяти, прорезывающей треугольник посредине, с запада на восток. По этим покатостям стекают к Припяти её многочисленные притоки; правые притоки берут начало в высотах, составляющих последние уступы Карпат.

Долгое время предполагали, что Пинские болота произошли вследствие чрезмерной равнинности местности и особых геологических причин, и на этом основании отвергалась всякая возможность их осушения. Между тем, ближайшие исследования доказали, что причины их образования имеют исключительно внешний характер и что устранение их не представляет непреодолимых препятствий. Дело в том, что весенние воды в разливе, слишком долго застаиваясь вдоль Припяти и её притоков, откладывают наносы, запруживающие устья второстепенных речонок и речек, вследствие чего вдоль их образуются замкнутые со всех сторон бесчисленные котловины, в которых задерживается значительная часть весенних вод. Оставшаяся таким образом в котловинах вода в продолжение лета большей частью испаряется, оставляя на дне их более или менее толстый слой грязи, ила и песка. От постоянного, из года в год, повторения этих явлений, в долине Припяти распространился ряд продолговатых болот, а от новых отложений и наносов происходило дальнейшее засорение русла, притоков и заболачивание берегов. Кроме этих естественных причин, речки Полесья подвергались от очень далеких дней искусственной порче от мельничных запруд и заколов для рыбной ловли, производивших то же действие, как и засорение осадкой наносов.