Текст книги "По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России"

Автор книги: Константин Случевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 43 страниц)

Не за Литву, не за Польшу стояли смоленские полки под Грюнвальдом: еще не совсем ясно было в то время, изменит ли Русской земле Литва, еще не вполне сказалась нерешительность Польши, но зато немецкие рыцари обнажили уже все свои лютые инстинкты вполне, и потому-то, избрав из двух зол меньшее, смольняне бились против немцев, бились так, как бьются русские люди везде и всегда. Не простой народ передал в те годы Смоленск в польские руки: повинны в этом местные вельможные роды, повинны, как и князья полоцкие, смоленские князья. Так, последний смоленский князь Юрий, не сумевший, как сказано, удержаться в принявшем его городе, является чем-то вроде Святополка Окаянного. Не усидев в Смоленске, не усидев в Новгороде, он был отправлен великим князем московским наместником в Торжок, где и совершил свое знаменитое преступление: убил на пиру своего друга и товарища князя Вяземского для того, чтобы воспользоваться его целомудренной женой Юлианией, которая, ранив посягавшего на нее ножом в руку и пустившись бежать, была настигнута Юрием, изрублена в куски и куски эти брошены в реку. Скрывшись вслед затем в Орду, Юрий скитался где-то в степях и, наконец, умер в Веневской обители в 1408 году. Это был последний князь смоленский; до падения Смоленска на княжении этом сидело 25 князей и 17 православных епископов.

Не принес литовскому православию пользы брак великого князя Василия Дмитриевича с Софией Витовтовной; не лучше оказался по своим последствиям брак Александра Казимировича Литовского с дочерью великого князя Иоанна Васильевича московского Еленой. Опыты слития крови св. Владимира с кровью гедиминовой цели своей не достигли, а заболачивание Литвы католичеством шло своим чередом.

Но рядом с этим отчуждением от нас исконных земель наших, совершался другой исторический процесс: быстро крепла и начинала сознавать свои задачи Москва. Отторженный от нас Смоленск, покрывавшийся в те дни сетью костелов, был великому князю московскому что бельмо на глазу, и с 1513 года начинаются попытки наши отнять Смоленск у поляков, попытки упорные, часто неудачные. Третья счетом попытка имело место в 1514 году. Благодаря преданным нам людям и отвечая на призыв смольнян, говоривших великому князю Московскому: «земля наша, и твоя отчизна, пустеет, приими град сей с тихостью», Иоанн повелел нашей коннице, с князем Даниилом Щеней во главе, войти в Смоленск, и стража московская сменила у всех ворот стражу литовскую.

Этим кончились 110 лет полного литовского пленения Смоленска, но еще не кончились притязания на него Литвы и Польши и временное пользование им наших врагов.

Столетнее подчинение Польше пустило глубокие корни в Смоленске, и измена России стояла на знамени многих смольнян; это обнаружилось, вслед за разбитием русских близ Орши, когда наместнику смоленскому князю Василию Шуйскому пришлось на глазах подошедших к городу литовцев повесить изменников, надев на них шубы, бархаты, ковши и чарки, разновременно пожалованные им от великого князя. Что измена гнездилась в Смоленске, это явствует также и из того, что когда в 1596 году его посетил Годунов и планировал могучую крепость, назвав Смоленск «ожерельем России», ему заметил тогда же князь Трубецкой, что в этом ожерелье легко могут завестись «насекомые, которых мы не скоро выживем».

Эти слова были совершенно справедливы: укрепленный нами Смоленск не замедлил стать литовско-польской твердыней против нас. Следует вспомнить, что здесь в 1606 году, по пути в Москву, гостила невеста самозванца Марина Мнишек. Она въехала в город, как сообщает Авраамий Палицын, со свитой в 6,000 человек, в санях, на которых двигалась целая комната, обитая соболями; старый Мнишек вез с собой грамоту на смоленское княжество.

К этому времени на исторической сцене выдвигается загадочная, необъяснимая деятельность боярина Шеина. В 1609 году нашим воеводой в Смоленске сидел Шеин; твердыня, намеченная Годуновым, воплотилась в могучие стены с 36 башнями и 9 воротами, и к ней-то в половине сентября подступил, требуя сдачи, польский король Сигизмунд. Отказ Шеина обусловил то, что уже к концу сентября в Смоленске все было выжжено. Несмотря на то, что в Москве в те дни царили поляки, что царь Василий был лишен престола и отослан в Варшаву, что под Смоленск прибыло из Москвы знаменитое, печальной памяти, посольство с хартией на избрание королевича Владислава в цари московские, и что в конце февраля 1611 года дума из Москвы послала Шеину приказ сдать Сигизмунду Смоленск, Шеин не сдавал твердыни. Множество штурмов было отбито им; двадцать месяцев длилась осада; только одна пятая часть защитников оставалась налицо; но если бы не измена Дедешина, указавшего полякам слабое место крепости и вызвавшего этим роковой штурм 3 июня, усилия Шеина увенчались бы успехом. Когда все кругом было разрушено, Шеин с окровавленным мечом в руках все еще стоял на одной из башен, не желая сдаваться, и только слезы жены и детей убедили его в необходимости покориться.

Так пал Смоленск, «Новый Сагунт», по словам Карамзина, причем погибло всего до 70,000 человек, в том числе одних дворян до 25,000; 400 детей боярских сосланы в Литву; улица, по которой вторгались тогда поляки, называется и до сегодня Резницкой. Самого Шеина поляки пытали и закованного в цепи отвезли в Варшаву на десятилетнюю неволю.

На целые сорок четыре года Смоленск стал снова городом польским.

Прошло двадцать с небольшим лет после взятия Смоленска, и тот же самый Шеин, но уже будучи глубоким стариком, по повелению царя Михаила Федоровича, подступил к городу, чтобы взять его, с громадным стотысячным войском и многочисленной, в 300 орудий, артиллерией. Русские окружили крепость так плотно, что только один человек «преобразясь в кустарник» успел выбраться из неё и известить о нуждах гарнизона самого Владислава, пришедшего к ней на помощь. Неизвестно, что бы случилось тогда, если бы вдруг, 4 сентября, совершенно неожиданно для всех, Шеин не отступил от Смоленска. Доказательством того, что вокруг нашего военачальника происходило нечто таинственное, до сегодня необъясненное, служит то, что один из ближайших к Шеину людей, Лесли, застрелил на глазах самого Шеина генерала Сандерсона. Олеарий прямо подозревает Шеина в измене. Как бы то ни было, но после долгих переговоров русское войско, почти без потерь, со свернутыми знаменами, без труб и барабанов, с потушенными фитилями, отошло к востоку, причем Шеин со своим штабом, сойдя с коней, преклонил колена пред польским величеством... 28 апреля 1634 года Шеину, Измайлову и сыну его, по суду и царскому повелению, отрублены головы, а многие прочие сечены кнутом и отправлены в Сибирь.

По вяземскому миру, в 1634 году, мы, к великому горю, опять оставили Смоленск за Польшей; но в 1654 г. царь Алексей Михайлович, лично предводительствуя 200,000 войском, 5 июля подошел к Смоленску и стал на Девичью гору. 10 сентября город сдался, и польские полки, в свой очередь, проходя мимо царя, складывали у него знамена.

Смоленск. Молоховские ворота с церковью Благовещения

В общем, Смоленск оставался за Польшей около 150 лет. Существует характерное описание Смоленска тех дней, оставленное проезжавшим через город при после от императора Леопольда к царю Алексею, в 1676 году, секретарем посольства Лизеки.

Имеется также очень любопытное сведение о смоленском шляхетском полку. Смоленская шляхта – это несомненное доказательство долгого ополячения края, а также того, какими именно культурными способами проявляла себя здесь Польша. Из этого примера видно, что ожидало бы Россию, если бы первое место в славянском мире заняли поляки. Алексей Михайлович почел за нужное временно оставить смоленской шляхте её права; составлен был шляхетный полк, из семи рот; люди жалованья не получали, продовольствуясь на свой счет, но зато освобождались от податей и их семьи – от рекрутской повинности.

Полк этот ежегодно служил только с мая по сентябрь; большинство в нем были люди богатые; состоял он до 1761 года в непосредственном ведении правительствующего сената, а затем герольдмейстерской конторы. В 1765 году, по докладу военной комиссии, полк этот, как бесполезный для государства и несогласный с вольностями, уничтожен навсегда, а для охраны 285 верст польской границы образован конный «ландмилицкий» смоленский полк.

Петр I бывал в Смоленске трижды: в 1693 году, для наказания стрельцов, в 1698 году – по пути из-за границы и, наконец, во главе гвардейцев, вступил в город после победы под Лесной. В 1707 году, для надзора за военными приготовлениями, здесь находился царевич Алексей Петрович, а в июле 1708 года провезены через Смоленск обе жертвы Мазепы – Кочубей и Искра. Здесь же последовало, в 1709 году, распоряжение о печатании календарей.

Доказательством былой силы местного шляхетства может служить совершенно исключительная деятельность смоленского губернатора князя Черкасского, которому Екатерина II дала ранее звание камергера и чин действительного статского советника, и который переписывался в 1735 году «с преступными целями» с поляками; хотя императрица и оставила ему жизнь, но сослала, по лишении всех прав, на житье в Сибирь, в Джигайское зимовье.

Здесь же, в Смоленске, имели место последние, так сказать, шаги в жизни несчастного принца Антона Ульриха. По заключении семьи его, вслед за восшествием на престол императрицы Елисаветы Петровны, в рижскую крепость, ее сослали потом в Усть-Двинск, затем в Раненбург, Рязанской губернии, наконец, в Холмогоры. В Раненбурге Иоанн Антонович был разлучен с своей матерью и, в сообществе одного монаха, бежал, но пойман именно в Смоленске, откуда и направлен в Шлиссельбург, из которого оставался ему один только путь – в загробную жизнь.

Императрица Екатерина II посетила Смоленск дважды. 1 июля 1780 года она прибыла сюда с графом Фалькенштейном, то есть с императором Иосифом II; в изъявление особенного к нему расположения, императрица выехала к нему навстречу, как бы для обозрения западного края, до самого Могилева, а в Смоленск прибыли оба венценосца вместе и пробыли здесь три дня, после чего государыня поехала в Петербург, а австрийский император в нашу первопрестольную.

В то время генерал-губернатором здесь был известный князь Николай Васильевич Репнин (заключивший в 1775 году кучук-кайнарджийский мир, получивший впоследствии, за вторую войну с турками, Георгия 1-й степени, а при Павле I звание фельдмаршала, один из виднейших масонов). Он устроил по поводу прибытия высоких гостей в Смоленск великолепные торжества, описания которых сохранились: но великолепный оперный дом, поставленный за городом, исчез, так же как и царский дворец, существовавший в Смоленске до 1812 года, с огромным садом, о котором теперь уже нет и помина; он находился, приблизительно, на месте гулянья, называемом Блонья, подле которого сосредоточены все присутственные места. Вторично посещен Смоленск Екатериной II в 1787 году, по пути в Крым; тогда она гостила здесь шесть дней. Одним из воспоминаний об этом пребывании в городе государыни является нынешний герб Смоленска: пушка и на ней райская птица – гамаюн; это настоящий его герб, заменивший польский, данный ему Сигизмундом III в 1611 году.

Меньшей заботливостью о русском деле, так глубоко потрясенном в Смоленске, отличалось, как известно, путешествие в приобретенные литовские губернии императора Павла I; в Смоленск он прибыл в мае 1797 года, сопутствуемый цесаревичем Александром и великим князем Константином Павловичем. Но дни величайшей печали повторились для Смоленска в 1812 году. Еще до объявления манифеста, смоленское дворянство, при предводителе Лесли, подало государю адрес с ходатайством о разрешении вооружить 20,000 человек. 9 июля прибыл в Смоленск Александр I. Здесь оставлен был барон Винцингероде^[26], для поддержания сообщения между нашими двумя армиями и запасными частями. Здесь, как известно, 20-22 июля сошлись обе наши армии, и Бородино находится в Смоленской губернии. 5 августа в Смоленске решительно все горело; только толстые и прочные годуновские стены противостояли французскому чугуну, но, наконец, должны были уступить и они. Отчасти укрепил к этому времени Смоленск генерал Раевский, но защищал его Дохтуров; у Молоховских ворот стоял Коновницын; французы шли тремя путями, под начальством Даву, неё и Понятовского, и главный натиск направлен был на Молоховские ворота. Сам Наполеон въехал в город шестого августа; но уже здесь, по-видимому, словно предчувствуя в пожаре Смоленска пожар Москвы, он задумывался о судьбах дальнейшего похода вглубь России, вовсе непохожего на те походы, что он прежде делал. Хотя он и тут учредил верховную комиссию для управления губернией, муниципалитет, и назначил военного губернатора, но это не помешало ему воспользоваться тем, что в Смоленске находился в это время генерал-майор Тучков, перевезенный сюда с лубинского сражения^[27], и он отправил его в нашу главную квартиру с мирными предложениями. Ответом послужило полное молчание, и дальнейшее движение Наполеона на Москву началось; сам он выехал из Смоленска одиннадцатого августа.

Уже 22 октября Наполеон возвращался из Москвы и провел в Смоленске три дня. Так как французы вовсе не рассчитывали возвратиться так скоро, и в том виде, в каком они возвращались, то никаких запасов в Смоленске приготовлено не было, и Наполеон должен был присутствовать при ужасных картинах голодной смерти и замерзаний. Свидетели говорили, что когда он входил в Смоленск и посетил собор, то в храме Божием увидел кучи больных людей, боровшихся со смертью, видел рожениц, разрешавшихся от бремени, пришедших сюда за невозможностью выйти из города, и, не моргнув бровью, только смотрел, но не говорил ни слова утешения в этой юдоли страдания. Должно думать, что и в те три дня, которые он провел в Смоленске на обратном пути, окружавший его пейзаж был не менее безотраден; но внутреннее состояние его надломленного духа должно было быть совершенно иным. С чисто психологической точки зрения любопытно было бы знать: проскользали ли в его душу воспоминания о числе сотен тысяч людей, отправленных им в загробное бытие, скромных обликах подполковника Энгельгардта и коллежского асессора Шубина, расстрелянных им в Смоленске? Вероятно, нет. Но для Русской земли эти имена бессмертны и, по справедливости, должны бы пользоваться совершенно одинаковой славой, тогда как, почему-то, вследствие странной, но очень нередкой игры случая, о Шубине почти забывают, а помнят только одного Энгельгардта. Оба они были помещиками; оба они, вооружив крестьян и дворовых людей, защищались от мародеров и истребляли их; оба были схвачены французами и посажены в Спасскую церковь, служившую, по-видимому, местом заключения преступников, тогда как другие храмы обращались в конюшни; оба они были, наконец, расстреляны ими. Энгельгардт, не согласившись присягнуть Наполеону, не позволил завязать себе глаза пред расстрелом.

5-го ноября, в полночь, тронулся из Смоленска восвояси Ней и разрушил взрывами Королевскую крепость и восемь годуновских башен; вслед за очищением французами города, в него вступил майор Горихвостов. Когда стали сводить итоги убытков, то оказалось, что Смоленская губерния, не считая муки, овса и пр., пожертвовала 9.824,000 руб., а город Смоленск понес убытков на 6.592.000 р. Уборка тел по губерниям продолжалась целые три месяца; их клали скирдами, по две сажени вышины, и, прежде зарытия, сжигали.

Одна из площадей Смоленска украшена чугунным памятником 1812 г., в виде обелиска, осененного крестом, с бронзовыми украшениями, орлами и французскими пушками, открытым в 1841 году; имеется также памятник Глинке, поставленный на Блонье, против дворянского собрания, и открытый в 1885 году, по подписке со всей России; скульптором избран по конкурсу профессор Бок; отлит памятник на бронзовом заводе Морана. Глинка, в сюртуке, изображен стоящим и задумавшимся, будто слушающим те мотивы из «Жизни за Царя» и «Руслана и Людмилы», которые изображены бронзовыми нотными знаками на железной решетке памятника.

Из общественных садов Смоленска особенно замечателен Лопатинский сад. Вечером, при освещении фонарями и бенгальскими огнями, типичные очертания этого замечательного по своему расположению сада исчезают. Надо видеть его днем: тогда заметно, что он очень красиво разбит в древних стенах Королевской крепости, сооруженной Сигизмундом III; покрытые зеленью стены эти, так сказать, внедряются между садовых дорожек; всюду по сторонам видны бастионы, куртины, башни чернеют своими отверстиями потерны^[28]. Из беседки, поставленной на самом высоком месте, замечаешь, что стены эти, словно не уместясь на вершине горы, сбегают вниз к еле заметному отсюда Днепру.

Смоленск. Памятник Глинке

Сад этот, имеющий право на гораздо большее внимание со стороны города, чем то, которым пользуется, называется Лопатинским, потому что он разбит по почину бывшего смоленского губернатора Лопатина.

Из старинных храмов города, Свирская церковь Архангела Михаила, несмотря на некоторые пристройки, несомненно, очень древняя, конца XII века, и во многих отношениях заслуживает особого внимания. Во-первых, она служит прямым доказательством того, что древний Смоленск, чтобы стать Смоленском наших дней, передвинулся с прежнего места, что является общей чертой всех наших древнейших городов. Чтобы добраться до храма, надо выехать за город, в пригород, по песчаному пути, и, только миновав пригород, путник видит эту небольшую, но старинную церковь, окруженную кладбищем, на вершине песчаного холма. Проходить в церковь можно только сквозь отдельно стоящую шатровую колокольню и портик; храм кубической формы с абсидой, под одной головкой; купол, с четырьмя окнами в барабане, покоится на четырех столбах; освещена церковь в три света, небольшими окнами в решетках; арки с правой и левой стороны неправильной подковообразной профили. Когда-то, очень давно, здесь находился центр города, жили иностранцы и шла торговля; церковь эта служила придворной церковью смоленских князей; подле неё находился дворец и еще четыре храма. Сама она славилась красотой во всей «полунощной» и, как гласит Ипатиевская летопись, на удивление людей, изобиловала серебром, золотом и жемчугом. При польском владычестве, с 1611 года, она обращена в католическую или униатскую, об этом времени свидетельствуют польские фрески с латинскими надписями. Не без участия осталась Польша в выборе сюжетов; взяты те из них, которые могут наводить мысль на превосходство веры католической: падение стен иерихонских, то есть стен смоленских; состязание Христа с книжниками, апокалипсическая книга с семью печатями – знак победы, видение апостолом Петром сосуда с гадами, и т. д. Еще характернее древняя икона Божией Матери, на одной стороне которой имеется живопись православная, а на другой – католическая. Криптографическая надпись на хитоне Богоматери читается различно и до сих пор окончательно не разобрана, как и многие другие надписи польской иконописи на иконостасе. Много потерпела эта икона от французов: часть доски отколота и, вероятно, одновременно с поломанными полом, клиросом и иконостасом, пошла на подтопку в холодную зиму. Характер письма и выбор предстоящих святых на этой иконе те же, что и на иконе московского Успенского Собора, находящейся на правом столбе за патриаршим местом и привезенной из Херсонеса. Заслуживает также доверия мнение С. Писарева (местный археолог, церковный староста и заведующий смоленским музеем) о том, что находящийся здесь с 1833 года гроб, вытесанный из белого известняка, не имеющий крышки, – разбитой при вынутии гроба из земли, в развалинах смоленского Борисоглебского монастыря, на речке Смядынке^[29], – принадлежит смоленскому князю Давиду Ростиславовичу (у. 1197), а найденный тогда же небольшой гробик – его сыну Изяславу. Князь Давид умер, приняв иноческий сан, и похоронен без княжеских принадлежностей,а сын его – в золотом венчике и с секирой. По пути в этот храм с берегов Смядынки, гроб гостил два года в городской полиции, а разбитую его крышку маляры употребляли для растирания красок.

Главная церковь Вознесенского монастыря – каменная, двухпрестольная, под невысоким плоским четырехпарусным куполом; она построена, как рассказывают, по плану, собственноручно начертанному Петром I. Этим великий император хотел засвидетельствовать заслугу игуменьи Марфы Родванской, которая, по прибытии Петра в Смоленск в 1693 году для казни стрельцов, вошла, будто бы, в комнату государя и, бросившись к ногам его, упросила отменить казнь. В благодарность за то, что игуменья Родванская «отдала мир и покой сердцу цареву», деревянная церковь заменена, по государеву повелению, каменной.

Смоленск. Памятник 1812 года

В настоящее время в монастыре около 200 сестер и послушниц. Основан монастырь в 1505 году, по повелению великого князя Василия Иоанновича; при поляках в нем поселились иезуиты.

Спасо-Авраамиевский монастырь очень стар, так как он основан за четыреста лет до постройки старой городской стены, что было в XVI веке. Он, по завету прежних дней, придерживается древних напевов церковного пения. Монастырь, видимо, очень небогат, – в нем всего четыре монаха и пятнадцать послушников, – и, по сравнению с женским Вознесенским, доказывает, как и множество других наших монастырей, преуспеяние женских пред мужскими. Этот факт, повсеместный в России, может дать содержание для бесконечного множества всяких заключений.

До 1611 года в монастыре покоились мощи первого архимандрита его, св. Авраамия, неизвестно куда скрытые поляками, тогда как мощи св. Меркурия были взорваны ими на воздух вместе с городским собором, так что в Смоленске чтят память двух угодников, когда-то в нем покоившихся. Один из учеников преподобного Авраамия, Ефрем, составил жизнеописание св. Меркурия и Авраамия, послужившее основанием для их житий, составленных св. Димитрием Ростовским в Четьи-Минеях. Ефремовская рукопись, писанная древнейшим полууставом, хранится в библиотеке местной духовной семинарии. Жилые монастырские здания послужили в 1812 году французам для помещения лазарета, а храм был обращен в хлебный магазин. При поляках в этом монастыре сидели доминиканцы.

При многочисленных переездах по городу и за город, многократно приходилось встречать древнюю городскую стену. Этим стенам, делу Годунова, теперь триста лет. они возникли благодаря обилию рабочих рук во время голодных годов; стены имели длины более шести верст, при ширине от полутора до трех сажен, и дробились на части тридцатью шестью башнями колоссальных размеров и разнообразных очертаний. Должно быть, вид этой стены, то взбегавшей на горы, то опускавшейся к Днепру, при бессчетном количестве вышек, зубцов и бойниц, был одним из внушительнейших. Стены Пскова древнее смоленских, так как внутренняя стена построена в ХIII веке, а наружная в XV, то есть когда смоленская еще и не строилась. Замечательно, что наружная псковская стена имела тоже около семи верст длины и тридцать семь башен. В Смоленске сохранилось теперь только семнадцать башен; большинство из них очень ветхи; одна обращена в архив судебных мест, другая в военный архив, третья в тюремную церковь.

Удобна для осмотра, и достойна этого, башня – круглая Веселуха, снабженная внутренними лестницами несколько лет тому назад для одного из императорских посещений. Она высится на самом краю города, на высоком холме, по скатам которого рассыпан выветривающийся кирпич и темнеют чахлые кустарники. Кладка башни своеобразная: кирпичи положены не горизонтально, а следуют наклону поверхности холма; в устоях стен кирпич клали поперечно, в стене – продольно общему её направлению. Говорят, будто, при постройке башен и стены, кирпичи эти не подвозились, а передавались из рук в руки, от самого Дорогобужа, с платой по денежке в день... Низ башни и стены бутовые. Подле самой башни, на краю ската, небольшая церковь Покрова Пресвятые Богородицы. Местами на стене виднеются деревья.

Вид с Веселухи превосходный. Долина Днепра не широка, но живописна, благодаря холмистым очертаниям обоих берегов; заметны следы старых «окопов», а вдали вьется путь двух железных дорог – московско-брестской и орловско-витебской. Пригороды, как и город, изобилуют садами; в разнообразных очертаниях и красках высятся верхи церквей и их колоколен.

Смоленск. Вид на башню «Веселуху» и Покровскую церковь

В общем, вид Смоленска, несомненно, один из красивейших и не лишен некоторого сходства с видом Киева: тут, так же как и там, город поднимается от реки уступами, увенчанными верхами церквей, и потонул в садах; недаром смоленские сушеные фрукты начинают соперничать в торговле с киевскими, пользующимися известностью еще со времени Екатерины II.

Нет сомнения в том, что древние стены Смоленска во многих местах города могут мешать будничным требованиям жизни, но для сохранения их следует все-таки сделать все, что можно. Когда, в 1867 году, по положению комитета министров, некоторые части стены предназначались к слому, Александру II угодно было выразить: «Было бы желательно более внимательное охранение древних памятников, имеющих, подобно Смоленской стене, особое, историческое значение». В 1869 году, по Высочайше утвержденному положению комитета министров, стена эта передана в хозяйственное распоряжение смоленского губернского земства, так как городу поддержка её оказалась не под силу, а земство выразило на это свое согласие. Пример этот очень назидателен и делает смоленскому губернскому земству величайшую честь.

По если стены городские требуют сохранения и поддержки, то деревянный, на четырех устоях, мост на Днепре мог бы быть заменен более подходящим; об этом уже неоднократно заговаривали; стоимость его определена приблизительно в 120.000 рублей. Днепр здесь мелок; к числу особенностей его следует упомянуть о крупной рыбе «вырезуб», очень вкусной, но чрезвычайно костистой, которая, как рассказывают, держится только в этих местах течения Днепра. Не лишено интереса сведение о том, что в Днепре водились некогда бобры, теперь совершенно исчезнувшие; из записи короля Казимира, 1453 года, подтверждающей оклады, установленные Витовтом, явствует этот несомненный факт. Исчез бобер по всей Европейской России, также точно как исчезла сельдь в Балтийском море по всему его побережью, обильно плававшая до 1313-1315 годов и замененная с тех пор килькой. Изменились ли очертания холмов смоленских от землетрясения, бывшего здесь в 1801 году, неизвестно.

Длинный ряд обозрений достопримечательностей Смоленска завершился осмотром историко-археологического музея, помещающегося в здании городской думы. Музей открыт недавно, на пожертвования, и в будущем представит немало интереса. Любопытны в нем изображения соборной церкви, взорванной поляками в 1611 году, и медаль Сигизмундова, увековечивающая этот взрыв; курьезно одеяние русского консула в Вильне Давыдова, времен Екатерины II. есть кое-что из курганных раскопок, и желающие отваживаться на смелые заключения могут придраться к ольвиопольской монете, найденной около Дорогобужа, для того чтобы говорить о торговых сношениях смольнян во времена близкие к Рождеству Христову.

В заключение описания достопримечательностей Смоленска не лишне будет привести несколько строк из помещенной в «Историческом Вестнике» биографии Хмельницкого, автора известной комедии «Воздушные замки» и смоленского губернатора. Губернатором Хмельницкий был хорошим. Он много сделал для украшения города, еще не успевшего поправиться после 1812 года; устроил первую в России губернскую выставку, исправил крепостную стену, снес часть горы, мешавшей сообщению нагорной стороне Смоленска с Заднепровьем; но, тем не менее, ему пришлось пострадать жестоко по следующему поводу.

Государь приказал Хмельницкому возобновить в Смоленске одну из башен крепостной стены, разрушенную при нашествии французов в 1812 г. Башня была возобновлена, но постройка её обошлась в такую невероятную сумму (что-то около 200.000 рублей), что государь, осмотревши ее в бытность свою в Смоленске в 1832 году, заметил, обращаясь к Наследнику Александру Николаевичу: «Ну, брат Саша, кажется, в России только мы с тобою и не воруем».

Хмельницкого сперва перевели губернатором в Архангельск, но так как ревизионная комиссия по устройству шоссе набросила подозрение на него, то он был посажен в Петропавловскую крепость, где просидел пять лет, прежде чем признана была его невинность.

Калуга.

Собор. Замечательный купол. Иконопись. Знамя Старичкова. Калужская икона Божией Матери. Древние городища. Северская страна. Разбойники и раскольники. Ромоданово. Вид города. Кречетниковские постройки. Былое богатство Калуги и его образчики. Печальное положение Оки. Исторические воспоминания.

Собор в Калуге не отличается древностью, так как еще только недавно вступил во второе столетие своего существования; он построен во времена Кречетникова, первого наместника тульского и калужского, бывшего начальником русских войск в Польше, Литве и Малороссии во время раздела Польши, умершего в звании графа, пожалованном ему, когда он лежал уже в гробу, в 1793 году.

Собор очень красив и обширен. Поверх стен, облицованных разноцветным алебастром, на четырех массивных опорах поднимается очень красивый круглый купол, по времени и смелости постройки – 56 футов в диаметре – первый в России. Смелая идея его принадлежит бывшему городскому архитектору Ясныгину; возможность её осуществления оспаривал тогдашний профессор архитектуры Захаров, рассматривавший, по поручению академии художеств, планы этой церкви; неизвестно, чем окончилась переписка по этому делу, но смелый, красивый купол высится и до сегодня. Внизу, на барабане, в круглых медальонах помещаются изображения святых, между восемью окнами – пророки и апостолы. В соборе два придела; центральный алтарь круглый и между окнами его – колонны; основой иконостаса служат четыре коринфские колонны. рассказывают, будто лет двадцать назад уничтожена прежняя иконопись иконостаса, исполненная хорошими иностранными художниками, и заменена другой, русской, посредственной, причем, будто бы, допущено было на иконах старообрядческое сложение перстов; добавляют, будто это было сделано во внимание к тому, что в Калуге много всяких старообрядцев, чтобы этим увеличить число молящихся в соборе... Правда ли это? О том, что многие местности нынешней Калужской губернии, например, знаменитые Брынские леса, действительно служили центром раскола, придется сказать несколько слов впоследствии.