Текст книги "По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России"

Автор книги: Константин Случевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

Прежний проект переработан, сокращен и приведен в исполнение благодаря тому, что, по воле императора Александра III, военному министру был разрешен ежегодный кредит на постройку крепостей. Относительно Осовца как нельзя более оказывается справедливой пословица о журавле в небе и синице в руке: о грандиозном плане семидесятых годов нет более и помину, но фактически существующая, вполне законченная и снабженная всем нужным крепость – налицо. Почти то же можно сказать и о других перестроенных и переродившихся крепостях наших: это бесшумное, но вполне основательное государственное мероприятие, – дело императора Александра III.

Небольшая река Бобр тихо протекает между фортами Осовца, разделяя, как сказано выше, две губернии. Один из фортов называется Шведским, – это потому что когда-то переправлялись тут шведы, и под выстрелами одного из фортов находится именно это место с остатками каких-то свай и гати.

Неоглядно далеко тянется кругом ровная, болотистая местность, по зелени которой поблескивают излучины Бобра; обстрел очень широк и удобен, топь оставлена там, где ей следует оставаться, а там, где она была излишнею, её не существует, и уже тянутся дороги и раскинулись богато зеленеющие гласисы. Это касается присыпки земли; чтобы судить о том, сколько её снесено, срезано, надо только взглянуть на оставленный не тронутым кусочек холма внутри крепости: бока его срезаны отвесно, а на вершинке растут сосенки и кусты такими, какими застали их лопаты, кирки и топоры наших инженеров.

Для возведения крепости снесена деревня Осовец, оставившая крепости свое имя. Ко времени написания этих строк, крепость Осовец уже была освящена, и над ней высится Императорский штандарт. Крепость эту воздвигали с полным знанием дела. Может случиться, что ближайшая война вовсе обойдет Осовец и направит свой кровавый маршрут на другие пажити; но если очередь дойдет до Осовца, то он свой службу сослужит.

По мере приближения путников к району наших западных крепостей и ознакомления их с планами и с тем, что имеется в них налицо в действительности, нельзя не вспомнить о том, что думают иностранцы об этих наших крепостях. Впереди всех, ближе к западной границе нашей, высится Варшава, между Ивангородом и Новогеоргиевском, в тылу их состоят Брест-Литовск, Ковна и Осовец, еще дальше вглубь Двинск.

В брошюре «Die Befestigung und Vertheidigung der Deutsch-Russischen Grenze», 1887 года, сочинения анонимного «немецкого офицера», изображены очень ясно взгляды наших соседей на линию нашей обороны. От северной части Германии, говорит офицер, на Варшаву, центр русских крепостей, направляются из Пруссии четыре железные дороги, связанные одна с другой сетью поперечных линий, так что с точки зрения защиты германской территории «желать более нечего». Вся германская армия «die ganze deutsche Heeresmacht» – может быть не только собрана во всякую данную минуту на любой точке русской границы, но и передвинута на другую точку, если бы это понадобилось. Сеть русских железных дорог, напротив того, может удовлетворить только самым насущным потребностям мирного времени и способствовать только в некотором смысле движению русской армии исключительно на провинцию «Восточная Пруссия». Значительную важность имеет железнодорожная линия от Ивангорода к австрийской границе; более важны железные дороги, идущие на Варшаву с востока; но это значение их парализуется тем, что соединение с ними левого берега Вислы производится только по двум железнодорожным мостам. Немецкий офицер обращает внимание и на то, что хотя Россия может выставить больше войск, чем другое какое-либо государство Европы в отдельности, но их придется разбросать по громадной территории, и собрать своевременно, «rechtzeitig», против соединенных сил Германии и Австрии нельзя. Относительно России, говорит далее офицер, следует держаться не того общего стратегического приема, который вызывает в случае войны занятие возможно большей части враждебной территории, и тем обессилить противника, как это сделал Наполеон I, – относительно России надо ограничиться нападением на небольшие, но самые чувствительные места, как это сделали союзники в 1854-1855 гг. Подобным самым чувствительным местом для России был бы, говорит офицер, Петербург; но линия движения к нему слишком длинна, препятствий на ней много, и постоянный подвоз новых военных сил из России, во все время долгого и трудного пути вторгнувшегося и идущего на Петербург неприятеля, явился бы вполне обеспеченным и крайне опасным. Гораздо лучше для Германии, говорит офицер, занять по Вислу Польшу, выдающуюся к Германии клином, и этим именно занятием достигнуть конечного результата войны.

С этой точки зрения рассматривает автор значение наших крепостей, причем говорит, что только со времени последней Турецкой войны стали мы обновлять обветшалые, вовсе не удовлетворявшие новым требованиям войны, крепости. он вспоминает о комиссии 1876 года, состоявшей под руководством Тотлебена, говорит о перестройках и о том, что хотя, в общем, за крепостями нашими сохранен характер оборонительный, но что и возможность наступления тоже принята во внимание.

Мнение немецкого офицера о наших крепостях, расположенных по северо-западной границе, следующее: Варшава – форты строены не особенно поспешно, многие даже вовсе не начаты; мысль окружить Варшаву сплошным кольцом, кажется, оставлена вовсе. Варшава скорее укрепленный лагерь, чем крепость.

Новогеоргиевск, на правом фланге линии, – в последние четыре года крепость окружили сильными, далеко вперед выдвинутыми фортами, постройка которых ведена так быстро, что их надо считать почти оконченными.

Ивангород – левый фланг, в последние годы построено шесть сильных, далеко выдвинутых фортов, но они, вместе взятые, не больше, как прикрытие железнодорожного моста чрез Вислу.

Брест-Литовск, в тылу трех названных крепостей. Сила его в болотах, его окружающих болота; эти совершенно отделят одну от другой две армии, вторгнувшиеся в Россию, одна со стороны Австрии, другая со стороны Пруссии; крепость эта в полной мере заслуживает того внимания, которым почтили ее русские инженеры.

Ковна и Осовец (Гониондзь), создание последних лет, значительно усилили оборону русской территории; судя по расположению фортов Ковны, крепость рассчитана не только на оборону, но и на переход к наступлению; этими двумя крепостями совершенно прикрыть путь на Петербург, и взяты в стратегическую опеку «все ведущие из Германии в России» железные дороги.

Динабург (т. е. Двинск), как слышно, говорит немецкий офицер, вовсе не обновлен; он не более, как мостовое прикрытие и место складов.

Заключение автора следующее: меры последних 10-15 лет по укреплению западной русской границы свидетельствуют о том, что мысль о возможности войны России с Германией стала в России более вероятной, чем прежде, и что какие-то руководящие печатью «партии», то и дело достигающие значения и влияния на ход дел, толкают Россию к войне, и это должно быть принято Германией «к сведению и соображению».

Варшава.

Посещения Петра Великого. Мнение Милютина о Польше второго повстания. Наши администраторы тех дней. Значение Рима и идеи федеративности. Посещение собора. Судьбы собора и подвальной церкви. Николай I и Паскевич. Пиары и Суворов. Польша была православной. Исторические даты. Достопримечательности города. Лазенковский дворец. Его судьбы. Легкие мотивы характеристики комнат. Знаменитый парк. Исторические померанцы. Бельведерский дворец.

В 9 часов утра, 19 июня, поезд подошел к Варшаве, бывшей столице Царства Польского, к вокзалу станции Прага. В совершенную противоположность хмурой и дождливой, неопределенной и валкой погоде западного края в Гродне, Белостоке и Осовце, главный город привислинских губерний встречал путешественников превосходной погодой и ярким голубым блеском безоблачного неба.

Как и всякая красавица, Варшава скрывает свои годы. Самое далекое прошлое – это мифические времена основания города. Согласно одним источникам, город основан еще в XI веке какою-то эмигрировавшей сюда чешской семьей (не православной ли?) Варшев или Варшавцев; по другим, имя города происходит от древнеславянского слова «Варш» или от венгерского «Варош», означающего укрепленное село, холмистую местность; по третьим, Варшава основана Конрадом, князем Мазовецким, пленившимся на охоте красотой местности; она сделана столицей княжества Варшавского при Януше, сыне Земовита. Исторически существует несомненно Варшава с 1224 года; в 1252 именовалась еще селением. В 1529 году, с пресечением рода князей Мазовецких, владения их перешли к польской короне, перешла также и Варшава, но действительной столицей царства Польского, вместо Кракова, стала она только со времени Сигизмунда III, в XVI веке. С января 1799 по сентябрь 1807, то есть слишком восемь лет, Варшава принадлежала Пруссии, и это помнят пруссаки очень хорошо; властвовали тут вслед за ними и французы. говорят, в английской гостинице показывают до сих пор номер, в котором будто бы Наполеон сказал свой знаменитую фразу: «от великого до смешного только один шаг!»

Тот же Наполеон, плененный будто бы красотой палац Красинских, в котором собиралось правительство польское, еще в дни своего могущества (ныне – судебная палата) хотел перетащить его заодно с русскими артиллерийскими лошадьми в Париж.

Судьбе угодно было, чтобы Петр I, прибывший в Варшаву в 1707 году с батальоном преображенцев, под командой майора князя Долгорукова, и распоряжавшийся тогдашней Польшей, несмотря на существование короля, на правах почти полного хозяина, заболел в Варшаве такой страшной лихорадкой, «фиброй», что был, как сам он писал, «в самый Ильин день футов на пять от смерти». В этот приезд Петр пробыл в Варшаве с 11 июня по 4 сентября. Затем был он в Варшаве 23 и 24 сентября 1709 года, причем великий канцлер литовский князь Радзивилл и другие знатные польские господа поздравляли его с полтавской баталией и провожали государя «даже до Торуня». Дом, в котором Петр останавливался в первый свой приезд, – это палац Дубенских на Королевской улице; во второй приезд он предпочел, однако, ночевать на судне, на котором прибыл.

Судьбе угодно было также, чтобы полтораста лет спустя другой русский деятель, не Петру, конечно, чета, но глубоко почтенный Н. А. Милютин, назначенный в Польшу для утверждения в крае русского дела после повстания в 1863 году, писал своей жене в письме об этом назначений: «On s obstine ii me creuser une fosse». Милютин писал также тогда, что, познакомившись с местными варшавскими министрами у наместника графа Берга, он нашел их «не возбуждающими доверия»; сам наместник казался ему очень любезен, но «серьезной помощи от него ждать нельзя»; что гражданские власти в Варшаве если не помогают косвенно и втихомолку восстанию, то хранят нейтральность, и, кажется, все привыкли к этому. В те дни, писал Милютин, только крестьяне могли утешить нас в Польше; все же остальное: дворянство, духовенство, евреи, были настолько нам вредны и так испорчены и деморализованы, что «с нынешним поколением ничего не поделать. Страх – единственная узда для этого общества, в котором все основы нравственности опрокинуты, так что ложь, притворство, грабительство и убийство стали добродетелью и геройством».

Это было двадцать пять лет тому назад, в 1864 г., в самой Польше; немногим лучше было и в Петербурге. При просмотре в особом комитете, под председательством князя Гагарина, проектов переустройства в Царстве Польском, проявилось в среде русского чиновничества сочувствие к Польше. Благодаря этому, преобразовательные проекты трех друзей, Черкасского, Милютина и Самарина, могли остаться неутвержденными, и только единоличная воля государя, как это было и в редакционных комиссиях, дала жизнь необходимым проектам.

Это все давно прошедшее, и имен этих русских деятелей нет надобности называть: одни из них сошли в могилу, другие еще живут, но не у дел.

Общий вид города Варшавы

Милютин умер в 1872 году, Самарин в 1875, Черкасский в 1878 году. То поколение, с которым «ничего нельзя было сделать», отошло, как и сам Милютин, сказавший это. Изменилось ли что-либо в настроении поляков в новом их поколении? Не сохраняют ли некоторые из наших русских деятелей ту «нейтральность», которая втихомолку и косвенно ободряла поляков? Осталось ли в нас наше сентиментальничанье? Эти вопросы задаются далеко не из желания ссоры или раскрытия заживающих ран: нет, единственно ради справедливого выяснения дела, сознания важности и поучительности фактов истории, устранения недоразумений и в убеждении, что «союз – сила», но союз, основанный на искренней дружбе и обоюдном полном доверии. Несомненно то, что в Варшаве и в привислинских губерниях, где хозяйничал генерал Гурко, этого сентиментальничанья не было.

Варшава. Православный Свято-Троицкий собор

В значительной степени осложняются наши отношения к Польше только одним фактором, очень заметным, это правда, но далеко не способным бороться с идеей единодержавия России: этот фактор – католичество и роковая зависимость его от Рима. Но и тут разрешение было бы возможно при добром желании. Не мы, а умнейшие и достойнейшие деятели Польши еще в XVI веке заговаривали о «национальной» для Польши церкви, и очень, очень близка была сама Польша даже к тому, чтобы сделаться протестантской. В сожительстве с Польшей, охотно пойдет Россия вперед, как идет с сорока другими народностями, начиная от немцев и кончая самоедами, на самобытность религии и народности которых ей и в голову не приходит посягать. но было бы странно думать, что, не посягая на польскую народность как народность, Россия допустит хозяйничанье римского католицизма в Литве, на Жмуди и на Волыни. Это значило бы допустить мысль, что казанские татары, в силу того, что некогда существовало царство Казанское, могут быть допущены хозяйничать и теперь по Каме, Волге и Оке! Принципиальной разницы между Царством Польским и царством Казанским нет, а есть разница настолько, что в титуле Императора Всероссийского имя первого из них поставлено выше имени второго. Федеративность и смерть единодержавной России – это синонимы; на признании этой мысли должны сходиться все русские люди; на этой почве, если нейти навстречу самоубийству государства, не может быть каких-либо пререканий. Когда, проезжая в 1863 году в Польшу, Милютин посетил Вильну, он виделся и беседовал с Муравьевым; оба они – бывшие соперники по вопросу об освобождении крестьян, один заступник дворянских привилегий, другой адвокат крестьян, сошлись в полном единомыслии по вопросу о переустройстве еще бунтовавшего в те дни края.

Кафедральный собор в Варшаве, на 30.000 православных, вмещающий в себе не более 900 человек, ни в каком случае не удовлетворяет представительству господствующей, вследствие принадлежности края России, православной церкви. В Риге недавно возник вполне соответственный значению собор; следует сделать это и в Варшаве^[19]. Под круглыми сводами, на четырех массивных столбах, с широкими, темными между ними проходами, он этой, очень дурной, темной стороной своей напоминает собор Исаакиевский; все пилястры, все карнизы и колонны тяжелы; нижняя часть облицована алебастром, под цвет гранита; свод частью в розетках, частью со звездами; иконостас, с одним алтарем, позолочен; против него, над входом в храм, большое окно с хорами; образов на стенах очень немного, запрестольный образ Св. Троицы писан Кокуляром. Все это темное, неприглядное пространство собора, помещающееся в кубическом основании, повенчано пятью золочеными куполами и окрашено снаружи зеленой, неприглядной, смутной краской. В общем, как сказано, темень, грузность, бедность.

Собор этот освящен 18 июля 1837 года, в присутствии князя Паскевича, наместника; войска дефилировали после его освящения почти целый час времени: так много было тогда войска в Варшаве. Мысль воздвигнут в Варшаве православный собор всецело принадлежит императору Николаю I, а воплощение её князю Паскевичу, сказавшему довольно самоуверенно, еще в 1831 году, то есть вслед за взятием Варшавы и разоружением польских войск, что если «в стране неверной (Кавказ) я утвердил христианство, то в стране христианской поддержать и возвысить православие мне не трудно». Эти слова были сказаны Паскевичем по поводу рассуждений о том, что предшествовавшая собору варшавская православная святыня, так называемая «подвальная церковь», устроенная в 1818 году, оказалась слишком тесной и невзрачной, хотя она с 8 октября 1834 года, то есть со времени прибытия в Варшаву первого православного епископа Антония, заступала место кафедрального собора.

Еще в начале XVIII века православным было запрещено иметь в Варшаве свой церковь; только, по настоянию Екатерины II, удалось заручиться разрешением иметь православную церковь, но и то не иначе, как в жилом помещении; с 1818 года существовала помянутая подвальная церковь, в 1837 году освящен нынешний собор.

Все строения, принадлежащие собору и архиерейскому дому, построены еще в XVII веке ксендзами пиарами. Богатая неприкосновенность пиаров была невежливо нарушена генералиссимусом Суворовым, взявшим Варшаву и поместившим в этих зданиях свой штаб и часть войск; здесь же, в нынешней столовой архиерейской братии, поставлена и церковь. Когда, в 1829 году, Николай I, прибыв в Варшаву для того, чтобы короноваться в католическом соборе св. Яна «Королем Польским», посетил подвальную церковь, то он нашел ее неподходящей и задумал постройку собора. Исполнить эту мысль велено князю Паскевичу.

Паскевич тогда же наметил костел и здания пиаров, которыми воспользовался Суворов, как наиболее пригодные для воплощения мысли императора, а самих пиаров перевел в здания иезуитские, остававшиеся пустыми со времени изгнания иезуитов. В виде особенной любезности, переселенным пиарам было доплачено, за понесенные ими убытки, 53.575 руб. 75 коп. По удалении их, начались немедленно перестройки, и собор, как сказано, освящен в 1837 году

Эти сведения о соборе заимствованы из описания Устимовича. Он посвятил также несколько страниц своего труда воспоминаниям о том, что основание христианства в древнюю Польшу проникло «не с католического запада, а с православного востока»; что древнейшие храмы Польши (Св. Крест в Кракове, кафедральный собор в Гнезне, костел св. Николая в Люблине и холмский православный собор) обращены алтарными частями на восток и имеют структуру греческих церквей; что Краков со всем своим округом входил некогда в состав митрополии св. Кирилла; что в самом Кракове, в конце XI века, архиепископствовал православный Прохор, поставленный, согласно польскому историку Длугошу, Мефодием; что мефодиеву архипастырскому жезлу подчинялся когда-то епископ Бреславля (древняя Сморгонь); что польские историки Стердовский, Лубинский и даже сам Нестор июльской историографии – Нарушевич, говоря о христианстве в Царстве Польском в IX и X веках, умышленно обходят молчанием вопрос о том, по какому именно обряду, восточному или западному, совершалось в Польше христианское богослужение. И разве не был польским королем, в 965 году, Мечислав, принявший православие и женатый на православной?

Горячая поленика о том, была ли Польша православной до принятия ей католичества, велась лет сорок тому назад, между Мацеевским, с одной, и Рихтером и Островским, с другой стороны. Вспоминая о ней, Спасович замечает, что, хотя есть следы долгого господства (в Польше) христианства по православному обряду, но не сохранилось данных о его самостоятельной организации. Верх над ним одержал обряд латинский, укоренившийся быстро и глубоко и сделавшийся одной из главных основ жизни народной по многим причинам. Перечисление этих причин есть, вместе с тем, перечисление всего того, что погубило Польшу.

Объяснение происхождения названия «Лазенки» имеется и поныне в старейшей части небольшого, но очень грациозного и миниатюрного здания дворца в тех двух комнатах, в которых, в случае пребывания Высочайших особ, устраивается временный буфет, это – купальня или баня, laznia, «лазня».

Варшава. Лазенковский дворец

На стенах этих комнат еще сохранились былые рельефы сатиров и нимф, купающихся или играющих в густых водяных зарослях. На этом месте, гласит предание, существовала купальня еще во времена князей Мазовецких и имелся зверинец Уяздовского замка, неоднократно оглашавшийся пышными охотами целого ряда королей из династий Ягеллонов и Вазы. Король Станислав-Август, уже ко времени окончательного падения Польши, задумал строить на этом месте летний дворец; постройки начаты в 1767, окончены в 1778 году и воздвигались по предначертаниям самого короля; говорят, что под одной из Уяздовских гор он приказал в 1781 году устроить фонтан, из которого брали воду для Анны Ягеллонки, жившей в Уяздове. От наследников королевского имущества дворец приобретен в 1817 году Александром I и составляет теперь собственность Его Величества.

Играющие, легкие мотивы постройки вполне соответствуют былому убранству комнат и тому духу при дворе властителя, который имел своим источником амурные хроники Трианона и Сен-Клу. Еще и теперь пред главным фасадом, на берегу пруда, белеют две очень красивые группы, в особенности одна, Сатир и Вакханка, очень любопытные с разных точек зрения; еще и теперь малый, нижний кабинет, называемый «зеленым», по полинявшей обивке стен, полон портретов самых красивых женщин времени Станислава Августа: герцогини Бирон, княгинь Сапега, Любомирской, графинь Потоцкой, Томатис, Рибинской, Дангоф, Любинской, танцовщицы Бюрк; еще и теперь, в так называемом среднем зале картины Баккиорелли имеют главным действующим лицом женолюбивого Соломона; в чертах лица его можно узнать портреты самого Станислава-Августа в разные годы его жизни. В так называемой Ротонде, освещенной сверху, поставлены неизящные статуи королей: Казимира Великого, Сигизмунда I, Стефана Батория и Иоанна III. Над ними, по своду, которому придан довольно оригинальный вид дыни, помещены четыре медальона того же Баккиорелли, с изображением основных качеств нужных королю: Силы, Справедливости и, наконец, Мудрости.

Прелестен по размерам своим «большой зал», служащий в настоящее время столовой, с его беломраморными каминами и польским орлом на стене; прекрасны многие картины и мраморы дворца. Сам дворец расположен между двух больших Дремлющих в глубокой зелени парка прудов, и на заднем плане одного из них видна белая фигура на коне короля Иоанна III, Собеского, топчущего двух турок. С одной из террас заметен открытый каменный амфитеатр, могущий вместить в себе до 1.500 зрителей, а против него, на островке, открытая сцена. Парк, один из самых громадных в мире, полон всяких мостиков, статуй, павильонов; в разбросанных домиках его жили некогда родные Станислава-Августа и его придворные. Имеется подле дворца красивый небольшой театр, называемый «Помаранчарня», от знаменитых померанцевых деревьев. Благодаря, вероятно, низменному расположению, так как ко дворцу, с Уяздовской аллеи, приходится ехать длинным спуском, – парк щеголяет удивительной растительностью. Бывший зверинец преобразован в парк по плану известного в истории садоводства Шуха и составляет поистине своего рода перл. Было бы несправедливо не вспомнить знаменитых померанцевых деревьев, числом 103, составляющих своей величиной и древностью славу лазенковской оранжереи; говорят, будто 70 из них имеют от 600 до 700 лет. За ними целая история: они происходят из дрезденского Цвингера, были известны уже в XVI веке и куплены у Радзивиллов в 1858 году. Померанцы эти видали много видов.

Лазенковский парк сливается воедино с парком Бельведерского дворца, в котором живет летом генерал-губернатор. Император Николай I останавливался обыкновенно в Лазенках, император Александр II в Бельведере. Бельведерский дворец идет тоже от времен князей Мазовецких и принадлежал когда-то монахам Августинам, но отделан дворцом для жены великого литовского канцлера Паца, итальянки родом, в 1659 году, и тогда же назван «Belvedere». В 1764 году куплен от Станислава Понятовского; существовала в нем фаянсовая фабрика; затем продан за долги, окончательно куплен нашим правительством в 1818 году, сломан и поднят заново в 1822 году, для жительства в нем цесаревича Константина Павловича. Любопытный отрывок истории дворца сопряжен именно с этим именем, и многие характерные данные об этом имеются на страницах «Русской Старины» и «Русского Архива».

Близ Лазенок находится Уяздовский госпиталь – один из самых громадных в России; он вытягивается во всю длину одноименной с ним площади. Здесь тоже, гласит предание, существовал замок древних Маковецких князей уже в XIII веке. Здесь, в одном из самых ранних образчиков, сказалась пресловутая любовь Литвы и Польши, послужившая поводом к порабощению Литвы, существующая, к несчастью, и по настоящий день: в 1261 году напали на замок литовцы, убили князя и разграбили замок. После длинного ряда всяких перипетий устроен королевский дворец, и в нем живали Сигизмунд I, Сигизмунд Август, Стефан Баторий с Анной Ягеллонкой и Сигизмунд III, так что многие деяния, тяжко отзывавшиеся на России, задумывались именно здесь.

Варшава. Резервуар в Лазейках

После взятия Варшавы шведами в нем жил Карл XII; когда им владел Любомирский, он, согласно показаниям современного туриста, блистал богатством и изяществом. Всего этого нет теперь и следа; побывали здания эти казармами литовской гвардии, и в 1809 году в них помещен госпиталь. Старейшая часть его, служившая, как говорят, охотничьим замком Станислава Понятовского, обозначается и теперь четырьмя башнями и имеет внутренний двор; следов фонтана Анны Ягеллонки, кажется, нет.

Варшава. Замковая площадь

Порядок в госпитале примерный; больных в описываемое время состояло налицо 1.024 ч.; из 10.000 находившихся на излечении в течение года, в среднем, смертных случаев было не свыше 150. В отделении психически больных состояло 63, из них офицеров 17. На летнее время больные помещаются в палатках.

Хорош, по устройству своему, находящийся на Смольной улице и построенный в 1870 году, офтальмический институт князя Любомирского. На фасаде виден бюст основателя. Говорят, что поводом к основанию послужил accide ut de chasse: Князь Любомирский на охоте прострелил одному из своих приятелей глаз и это обусловило возникновение глазной лечебницы; мысль счастливая. Над дверями комнат надписи: Saba St.-Josefa, Ludvika, Salomei, Teressy, Jadwigi, Magdaleni и пр. Сестры-шаритки^[20], в длинных черных шляпах, множество изваяний Богоматери и, наконец, просторная капелла.

Лазенковский замок имеет, как говорят, свой «белую даму», которую видели в его залах тогда-то и там-то и которая показывается изредка в особо-знаменательных случаях. Самый замок или, лучше сказать, его предшественник – древнее привидения белой дамы и был сначала деревянным, а в XVI веке стал каменным. До разорения шведами, в 1655 году, башенка, возвышающаяся над ним и теперь, имела, говорят, уже тот же самый вид что и теперь. Она воздвигнута повелением Сигизмунда III, перенесшего столицу из Кракова в Варшаву, так что является вполне современницей когда-то принадлежавшего Варшаве титула – столица. Названный король особенно тщательно отделал замок, и один только он изо всех живших здесь королей умер в этом замке. В подземельях содержались преступники и совершались казни. После пожара отстроен замок заново в 1771-86 годах ко времени смерти Польши; при отбытии из Варшавы последнего короля, в 1795 году, он захилели? окончательно, и нижние части его отдавались даже внаймы; временно жил в нем, в 1806 году, Наполеон и затем король Саксонский, герцог Варшавский. Затем следовали перестройки 1821 и 54 годов. Замок неизящен снаружи, со стороны площади, но красива терраса, обращенная к Висле в 200 футов длины. Внутренность парадных покоев лучше наружности; очень хороши залы: мраморный и бальный; в бывшем тронном зале, на той стене, подле которой стоял королевский трон, висит портрет императора Николая I, на коне, в конно-пионерном мундире. В числе убранств заслуживают внимания плафон и картины колонной залы, писанные тем же Баккиорелли, который работал и для Лазенок; эффектны часы, мраморная фигура, в рост, Сатурна; замечательно красивы были фарфоры «Vieux Berlin» и бронзы «Thomire а Paris» украшавшие буфеты. Когда-то видал этот замок и не такие поставцы; видал он и другие своеобразные вещи. Так, сохранилось воспоминание о том, что еще не очень давно в одной из комнат, кажется, подле тронного зала, существовали на стенах какие-то живописные украшения, совершенно родственные эротическим мотивам Лазенковского дворца; это было в духе двора и времени.

В рабочем кабинете генерал-губернатора помещаются два громадные стола, из которых один предназначен для дел военных, а другой – для гражданских. Весьма прямолинейные распоряжения идут по Царству Польскому с этих двух столов. В 1863 году Н. А. Милютин писал своему брату: «разница между Вильной и Варшавой огромная; в Вильне авторитет власти восстановлен, здесь, в Варшаве, нет ничего подобного». Слова относились к тому времени; теперь это далеко не так. Милютину в Петербурге и его другу, alter ego, князю Черкасскому в Варшаве (временно с Самариным заодно) приходилось, как известно, много воевать за русское дело с несочувственной пассивностью и неискренностью тогдашнего наместника графа Берга и большинства администрации.

Варшава. Прежний вид «Старого Места»

Характерно, что когда была задумана секуляризация католических монастырей, наш посол в Париже барон Будберг, не имевший никакого прямого отношения к Польше, писал Милютину против этой необходимой меры. в виде ответа, Милютин поручил тогда же Гильфердингу составить исторический мемуар, напоминавший кому следовало о том, что и в других католических странах католические монастыри своевременно секуляризованы. Милютину приходилось сводить итоги той валкости администрации, которая очень красиво выражается тем, что когда повстание уже, несомненно, готовилось, в одном 1861 году, по смерти наместника князя Горчакова, последовавшей 17 мая, наместника весьма удачно названного «мягким» и стоявшего во главе управления с 1856 года, его замещали: Сухозанет, с 18 мая по 11 августа, граф Ламберт с 11 августа по 14 октября, опять Сухозанет, по 24 октября и, затем, граф Лидерс. Качался центр, – что же должна была делать окружность круга?

Для путешественника, знакомящегося с достопримечательностями Варшавы, больший интерес представляет старая часть города, центром которой является площадь Старое Место. Старый город ограничивается улицами Медовой, Долгой, Мостовой, Болесть, р. Вислой, Новым Съездом и Замковой площадью. Квадратная площадь Старое Место сохранила почти вполне свой старинный характер. Она окружена каменными домами самой разнообразной архитектуры, имеющими лишь ту общую особенность, что они все отличаются очень узкими лицевыми фасадами, в два-три окна. В старые годы, на средине площади стояло здание ратуши на том месте, где теперь находится фонтан с сиреной. Ныне на Старом Месте устроена асфальтированная площадка для базара. Почти все дома, окружающие площадь, построены в XVII, а некоторые – даже в XV и XVI веках. Многие дома Старого Места украшены старинными барельефами. Особенностями двух угловых домов на Старом Месте являются так называемые «выкуши», башенки, прилепившиеся ко второму этажу домов словно ласточкины гнезда. Назначением этих «выкушей» была защита въездов в старый город.