Текст книги "Приключения Фарго"

Автор книги: Клайв Касслер

Соавторы: Грант Блэквуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 65 страниц)

Клайв Касслер, Грант Блэквуд
Приключения Фарго

ЗОЛОТО СПАРТЫ
Пролог

Перевал Большой Сен-Бернар,

Пеннинские Альпы

Май 1800 года

Порыв ветра взметнул поземку; жеребец по кличке Штирия нервно захрапел и попятился, едва не сойдя с троны, но стоило всаднику несколько раз цокнуть языком, и животное успокоилось. Наполеон Бонапарт, французский император, плотнее запахнул воротник шинели и прищурился, защищая глаза от снежной крупы. Взор императора был устремлен на восток – туда, где за пеленой облаков смутно вырисовывался зубчатый пик Монблана.

Наполеон наклонился и ласково потрепал Штирию по шее.

– Ничего, старина, видали мы переделки и похуже.

Штирия, арабский скакун, захваченный Наполеоном два года назад, во время Египетской экспедиции, был великолепным боевым конем, но холод и снег переносил тяжело. Он родился и вырос в пустыне и привык, что из-под копыт летит песок, а не ледяная пыль.

Наполеон обернулся и сделал знак своему камердинеру Констану, который стоял в нескольких шагах позади с вереницей мулов в поводу. За ним, вдоль петляющей меж гор тропы, растянулась на долгие мили резервная армия: сорок тысяч солдат с лошадьми, мулами и артиллерийскими повозками.

Констан отвязал переднего мула и догнал императора. Тот передал камердинеру поводья и спешился, по колено увязнув в снегу.

– Пусть отдохнет, – сказал Наполеон. – По-моему, опять что-то с подковой.

– Я этим займусь, генерал.

В походах Наполеон предпочитал простое «генерал» принятому при дворе обращению «первый консул». Он вздохнул полной грудью, поплотнее нахлобучил треуголку и окинул взглядом высокие гранитные пики.

– Отличный денек, Констан, вы не находите?

– Вам виднее, генерал.

Наполеон украдкой улыбнулся. Его камердинер, старый верный слуга, был одним из немногих избранных, кому дозволялась толика сарказма. В конце концов, подумал Бонапарт, Констан немолод. Ледяной ветер небось пробирает старика до самых костей.

Наполеон Бонапарт был невысок, но плечист, с сильной шеей. Орлиный нос нависал над плотно сжатыми губами, подбородок чуть выдавался вперед, а пронзительный взгляд серых глаз словно препарировал все, что оказывалось в поле зрения императора.

– Есть вести от Лорана?

– Нет, генерал.

Командующий дивизией, генерал-майор Арно Лоран, один из доверенных командиров и близких друзей Наполеона, днем ранее выехал в глубь перевала во главе небольшого разведывательного отряда. Прекрасно понимая, что шансы повстречать здесь врага ничтожно малы, Бонапарт тем не менее готовился к любым неожиданностям. Он давно усвоил важный урок: не стоит полагаться на удачу. Слишком многих великих мира сего сгубила излишняя самонадеянность… Впрочем, сейчас худшими врагами его войск были погода и горы.

Расположенный на высоте двух с половиной километров перевал Большой Сен-Бернар веками использовался как основной путь из Италии в Северную Европу. Эти горы повидали на своем веку немало армий: в 390 году до нашей эры здесь прошли галлы, прежде чем растоптать Рим; в 217 году до нашей эры Ганнибал повел через перевал своих знаменитых слонов; в 800 году Карл Великий, первый император Священной Римской империи, пересек Альпы, возвращаясь из Рима после коронации.

Достойная компания, подумал Бонапарт. Даже один из его предшественников, король Франции Пипин Короткий, в 753-м пересек Пеннинские Альпы, чтобы встретиться с папой Стефаном Вторым.

«Где потерпели неудачу другие, я преуспею», – напомнил себе Наполеон. Его империя превзойдет самые дикие мечтания властителей минувших лет. Ничто не встанет у него на пути. Ни армии, ни погода, ни горы – и уж точно не эти выскочки-австрийцы.

Годом ранее, пока он со своей армией завоевывал Египет, наглые австрияки вероломно заняли итальянскую территорию, которая по условиям Кампо-Формийского мира отходила к Франции. Но недолго им радоваться победе. Атака будет неожиданной. Австрийцы и представить себе не могут, что целая армия отважится пересечь Альпы зимой. И не без причин.

Отвесные скалы и извилистые ущелья Пеннинских Альп сулили настоящий кошмар и бывалому путешественнику, не говоря о сорокатысячной армии. С сентября повсюду нанесло десятиметровые сугробы, а температура никак не желала подняться выше нуля. На каждом повороте их встречали снежные заносы высотой с дюжину мужчин, грозя погрести под собой людей и лошадей. Даже в самые солнечные дни туман не рассеивался раньше обеда. Часто вьюга заметала среди бела дня, и тогда за жуткой пеленой льда и снега день превращался в кромешную ночь: становилось так темно, что люди ничего не видели дальше вытянутой руки. Однако страшнее всего были лавины – отвесные снежные стены, до полумили шириной, сходили с гор грохочущим стремительным потоком, погребая под собой любого, кому не посчастливилось оказаться у них на пути. До сих пор Господь щадил войско Наполеона, забрав всего две сотни солдат.

Бонапарт повернулся к Констану.

– Отчет интенданта!

– Возьмите, генерал.

Камердинер выудил из-за пазухи связку бумаг. Наполеон пробежался по столбикам цифр. Воистину армия марширует на брюхе. Солдаты уже оприходовали девятнадцать тысяч восемьсот семнадцать бутылок вина, тонну сыра и тысячу семьсот фунтов мяса.

Впереди, из глубин перевала, раздался крик часовых:

– Лоран едет, Лоран!

– Наконец-то, – пробормотал Наполеон.

Из пурги вынырнул конный отряд. Двенадцать всадников – все как на подбор проверенные воины, лучшие из лучших, как и их командир. Столько часов в седле, а по ним и не скажешь: подтянуты, головы держат высоко – вот это выправка! Генерал-майор Лоран, пустив коня рысью, подъехал к Наполеону, отдал честь и спешился. Бонапарт заключил его в объятия, затем отступил и сделал знак Констану, который был тут как тут с бутылкой бренди наготове. Лоран щедро отхлебнул раз, другой, затем вернул бутылку.

Наполеон заговорил:

– Докладывайте, дружище.

– Мы покрыли восемь миль, генерал. Никаких признаков неприятеля. Ниже по склону погода налаживается и снег не такой глубокий. Дальше будет легче.

– Хорошо… очень хорошо.

– И еще одно… Генерал, мы кое-что нашли, – сказал Лоран, беря Наполеона под локоть и отводя в сторонку. – Это может вас заинтересовать…

– Не могли бы вы выразиться точнее?

– Вам стоит самому это увидеть.

Наполеон изучал лицо Лорана; глаза командира блестели от едва сдерживаемого предвкушения. Он знал Лорана со времен службы в артиллерийском полку Ля Фер; им обоим, молодым, подающим надежды лейтенантам, было тогда по шестнадцать. Лоран редко увлекался и не имел обыкновения преувеличивать. Очевидно, его находка и впрямь важна.

– Далеко отсюда?

– В четырех часах езды.

Наполеон вгляделся в небо. Шла вторая половина дня. Над горами ползла полоса темных туч. Надвигалась буря.

– Очень хорошо, – сказал он, похлопав Лорана по плечу. – Выезжаем завтра на рассвете.

По давно заведенной привычке Наполеон проспал пять часов и поднялся в шесть утра, задолго до рассвета. Позавтракал, а затем за чашкой крепкого чая просмотрел донесения, полученные за ночь от командиров полубригад. Вскоре после семи прибыл Лоран со своим отрядом, и они отправились в глубь горной долины, двигаясь по прорубленному днем ранее следу.

Несмотря на бурю, снега за ночь выпало немного, но яростные ветра нагромоздили свежие наносы – с обеих сторон от Наполеона и его всадников возвышались белые стены. Пар от конского дыхания замерзал в воздухе и облачками пыли взмывал вверх с каждым шагом. Наполеон положился на чутье Штирии, а сам завороженно разглядывал причудливые узоры, вырезанные ветром на стенах снежного каньона.

– Жутковато здесь, а, генерал? – спросил Лоран.

– Тихо, – прошептал Наполеон. – Никогда не слышал, чтобы было так тихо.

– Красиво, – согласился Лоран. – И опасно…

Как на поле боя, подумал Наполеон. Лишь на поле боя – да еще, пожалуй, в постели с Жозефиной – ему было по-настоящему хорошо. Грохот орудий, треск мушкетных выстрелов, резкий запах порохового дыма, витающий в воздухе… Вот его стихия. Еще несколько дней, и они выберутся из проклятых гор, и тогда… Он улыбнулся.

Скачущий первым всадник поднял над головой сжатый кулак – сигнал к остановке. Наполеон смотрел, как тот слезает с коня и с трудом пробирается сквозь глубокий, по бедра, снег. Солдат задрал голову и тщательно осмотрел стены наносов, прежде чем исчезнуть за поворотом.

– Что он ищет? – спросил Наполеон.

– На рассвете часто сходят лавины, – объяснил Лоран. – За ночь ветер превращает верхний слой в жесткий наст, под которым остается рыхлый порошок. Когда припекает солнце, рыхлый снег начинает таять… Часто о сходе лавины предупреждает лишь гул – словно сам Господь грозит грешникам с небес.

Через несколько минут разведчик вновь показался на тропе. Он просигналил Лорану, что все чисто, оседлал лошадь, и отряд двинулся дальше.

Проскакав еще два часа по извилистой тропе, что змейкой спускалась через долину до самых предгорий, они оказались в узком каньоне, среди зубчатых скал из серого гранита и льда. Передний всадник снова дал сигнал к остановке и спешился. Лоран, а за ним и Наполеон последовали его примеру.

Бонапарт огляделся.

– Здесь?

На губах генерал-майора заиграла озорная мальчишеская улыбка.

– Сюда, генерал, – Лоран отцепил от седла два масляных фонаря. – Прошу за мной.

Они пошли вниз по тропе, мимо шести лошадей и их всадников, которые выстроились, чтобы отдать честь своему генералу. Проходя мимо вытянувшихся по струнке солдат, Наполеон удостоил каждого царственным кивком. Они с Лораном остановились в начале шеренги. Спустя несколько минут откуда-то слева, из-за скалы, вынырнул ушедший на разведку всадник и, увязая в снегу, побрел обратно.

Лоран произнес:

– Генерал, вы помните сержанта Пелетье?

– Разумеется, – отозвался Наполеон. – Ведите, Пелетье. Я в вашем распоряжении.

Пелетье отдал честь, снял с седла моток веревки и направился обратно по свежевырубленному следу через высокий, по грудь, нанос. Он повел императора и Лорана вверх по склону, к основанию гранитной скалы. Обогнув скалу, сержант отмерил еще около пятидесяти шагов и остановился перед расположенной под прямым углом нишей.

– Чудесное местечко, Лоран. Что здесь? – спросил Наполеон.

Лоран кивком указал на Пелетье, который поднял мушкет высоко над головой и принялся долбить скалу прикладом. Вместо стука дерева о камень до Наполеона донесся хруст разбиваемого льда. Пелетье ударил еще четыре раза – поверхность раскололась, открывая вертикальный, с человеческий рост, разлом.

Наполеон заглянул внутрь. Кромешная темнота.

– Судя по всему, – сказал Лоран, – летом вход зарастает кустарником и плющом, а зимой его заносит снегом. Как я подозреваю, внутри есть что-то вроде озерца, отсюда и ледяная корка на входе, из-за испарений. Вероятно, она образуется каждую ночь.

– Интересно. И кто же нашел пещеру?

– Я, генерал, – отозвался Пелетье. – Мы остановились дать отдых коням, и я отошел… ну, по нужде…

– Понятно, сержант. Пожалуйста, продолжайте.

– Ну, значит, я и забрел сюда, подальше от остальных. Сделал я свои дела и прислонился к скале, для удобства, так сказать, а лед возьми да проломись. Ну я и упал внутрь. Сперва даже не понял, что к чему, а потом смотрю… Гм, думаю, вам стоит самому это увидеть, генерал.

Наполеон повернулся к Лорану.

– Вы были внутри?

– Да, генерал. Я и сержант Пелетье. Больше никто.

– Очень хорошо. Ведите, Лоран.

Согнувшись в три погибели, они стали пробираться в глубь скалы по сужающемуся коридору, который неожиданно закончился просторной пещерой. Идущие впереди Лоран и Пелетье расступились, пропуская вперед императора. Они подняли фонари, и мерцающий желтый свет озарил стены.

Метров семнадцать на двадцать, пещера походила на ледяной дворец, пол и стены покрывал слой льда, местами до метра толщиной, а в других настолько тонкий, что под ним проступала смутная тень серого камня. С высоты свисали сверкающие сталактиты. Сплавляясь с вырастающими из пола сталагмитами, они образовывали причудливые ледяные скульптуры в форме песчаных часов. В отличие от пола и стен свод пещеры был покрыт зернистым льдом и в свете фонарей сверкал подобно звездному небу. Где-то в подземных глубинах капала вода, а вдалеке тихонько посвистывал ветер.

– Изумительно… – прошептал Наполеон.

– А вот что Пелетье обнаружил сразу за входом, – направляясь к стене, произнес Лоран.

Наполеон подошел поближе. На полу в свете фонаря Лорана что-то блеснуло… Щит!

Плетеный, обтянутый кожей щит в форме восьмерки, примерно полметра на полтора. Когда-то яркую, а теперь вылинявшую тускло-красную поверхность пересекал узор из черных квадратов.

– Древний щит! – прошептал император.

– Если я еще не совсем забыл античную историю, этому щиту по меньшей мере две тысячи лет, – сказал Лоран. – Насколько мне известно, такие щиты назывались геррами. Их носила легкая пехота персов.

– Mon dieu…

– Это еще не все, генерал. Пойдемте.

Пробираясь по лесу из сталактитовых колонн, Лоран повел Наполеона в глубь пещеры к неровному овальному отверстию, ведущему в очередной туннель, верхний край которого едва доходил до груди императора.

Оставшийся сзади Пелетье бросил на пол моток веревки и стал привязывать конец к основанию одной из колонн при тусклом свете фонаря.

– Спускаемся? – спросил Наполеон. – Прямиком в преисподнюю?

– Только не сегодня, генерал, – откликнулся Лоран. – Мы пойдем в обход.

Лоран приподнял фонарь, и проход впереди озарился светом. В нескольких шагах за входом туннель обрывался: его пересекала расщелина, через которую вел узкий, не шире полуметра, ледяной мост.

– Вы уже здесь переходили? – спросил Наполеон.

– Мост довольно прочный. Под слоем льда камень. Впрочем, береженого Бог бережет.

Он обвязал веревку вокруг пояса Наполеона, затем обвязался и сам.

Пелетье напоследок посильнее дернул за закрепленный конец и кивнул Лорану. Тот предупредил императора:

– Смотрите под ноги, генерал! – И шагнул внутрь.

Выждав несколько секунд, Наполеон последовал за ним.

Осторожно, мелкими шажками они перебирались через расщелину. На полпути Наполеон чуть скосил глаза и бросил взгляд через край, но увидел лишь черноту; полупрозрачные отвесные стены из голубого льда вздымались словно из ниоткуда.

Наконец они перебрались на другую сторону. Короткий извилистый туннель вывел их к еще одной ледяной пещере, поменьше первой, зато с высоким куполообразным сводом. Держа фонарь перед собой, Лоран вышел на середину и остановился возле необычной формы выступа, который выглядел как два обледенелых сталагмита. Каждый высотой в два человеческих роста и с закругленной верхушкой.

Наполеон шагнул к одному из выступов. Остановился. Прищурился. Это не сталагмит, вдруг понял он, а цельный кусок льда. Он положил ладонь на лед и склонился над полупрозрачной поверхностью…

В глаза императору смотрело золотое лицо женщины из прошлого.

Глава 1

Большие болота Покомок, Мэриленд

Наши дни

Сэм Фарго разогнулся и бросил взгляд на жену, стоящую по пояс в черной жиже. Ярко-желтые болотные сапоги удивительным образом подчеркивали теплый блеск ее золотисто-каштановых волос. Реми почувствовала взгляд мужа, повернулась к нему, поджала губы и сдула со щеки прилипшую прядку.

– Чему улыбаешься, Фарго? – спросила она.

Угораздило же его накануне ляпнуть, что в высоких, по грудь, болотниках Реми похожа на рыбака из рекламы рыбных палочек! Поймав на себе ее испепеляющий взгляд, Сэм тут же спохватился, добавив: «Сексуального рыбака», однако было уже поздно.

– Тебе, – ответил он теперь. – Ты у меня красавица, Лонгстрит.

Когда Реми сердилась на мужа, она звала его по фамилии, а он отвечал ей тем же, обращаясь к ней по девичьей.

Она подняла вверх руки, по локти перепачканные в липком иле, и с легкой улыбкой заметила:

– С ума сошел? У меня все лицо в комариных укусах, а волосы свисают как сосульки.

Реми потерла подбородок, оставив грязный след.

– Тебе идет.

– Лжец.

Несмотря на гримасу отвращения на лице Реми, Сэм знал, что его жена обожает свою работу. Если она бралась за дело, то никакие трудности не могли ее заставить отказаться от намеченной цели.

– Что ж, – сказала она, – должна признать, у тебя тоже видок хоть куда.

Сэм отсалютовал жене, приподняв край видавшей виды панамы, а затем вернулся к прежнему занятию: продолжил вычерпывать грязь вокруг погруженной в ил деревяшки, которая, он надеялся, была частью сундука.

Третий день подряд они прочесывали болото в поисках малейшей зацепки, любого ключика, указывающего на то, что это не очередная бессмысленная авантюра. Разумеется, супруги Фарго ничего не имели против толики здорового авантюризма – что поделаешь, издержки профессии, – но всегда приятнее, когда точно знаешь, что вложенные усилия окупятся.

На сей раз их поиски раскручивались вокруг одной мрачной легенды. Известно, что Чесапикский залив и залив Делавэр хранят обломки около четырех тысяч кораблекрушений, но клад, которым заинтересовались Сэм и Реми, ждал их не на дне морском, а под землей. Месяцем ранее их приятель Тед Фробишер, в недавнем прошлом сам охотник за сокровищами, а ныне владелец антикварной лавки в городке Принсесс-Энн, прислал им одну интересную вещицу.

Золотая брошь с нефритом якобы некогда принадлежала местной жительнице Генриетте Бронсон, одной из первых жертв печально известной атаманши Марты (она же Лукреция) Кэннон по прозвищу Пэтти.

По легенде, Марта Кэннон держала постоялый двор в месте, в те времена называвшемся Тупичок Джонсона (в наши дни гостиница «Надежда»), – что не мешало ей одновременно быть безжалостным главарем шайки, которая в 1820-е годы хозяйничала на границе между штатами Делавэр и Мэриленд, грабя и убивая всех без разбору: и богатых, и бедных.

Кэннон заманивала путников в свое заведение, кормила, поила и укладывала спать, а потом, посреди ночи, расправлялась с ними. Затем перетаскивала тела в подвал, забирала все ценное и сваливала их прямо там – на пол, в углу, как дрова. Когда скапливалась целая повозка, убийца отвозила трупы несчастных в соседний лес, где и закапывала в братских могилах. Жуткие злодеяния, не правда ли? Тем не менее свое самое отвратительное преступление Кэннон еще предстояло совершить.

Преступница поставила на поток новый «бизнес», который местные историки позже окрестят «обратной подпольной железной дорогой». Похищая освобожденных на Юге рабов, банда Кэннон держала их связанными, залепив кляпами рты, в специально обустроенных потайных комнатушках и подвалах постоялого двора, чтобы затем под покровом ночи отправить на «Паром Кэннон», где бедолаг перепродавали и грузили на корабли, направляющиеся вниз по реке Нэнтикок к невольничьим рынкам Джорджии.

В 1829 году, вспахивая поле на ферме Кэннон, один из рабочих наткнулся на полуразложившиеся тела. Кэннон тут же схватили и обвинили в убийстве четырех человек; ее признали виновной и приговорили к тюремному заключению. Четырьмя годами позже ее нашли мертвой в тюремной камере. Считалось, что заключенная покончила с собой, приняв мышьяк.

В последующие годы преступления Кэннон и способ, который она выбрала, чтобы свести счеты с жизнью, породили множество домыслов и легенд: начиная с утверждения, что Пэгги сбежала из тюрьмы и вернулась к своему кровавому бизнесу и до глубокой старости промышляла грабежом и убийствами, и заканчивая байками о ее призраке, который до сих пор блуждает по полуострову Делмарва, подстерегая беспечных туристов. Впрочем, один слух явно подтверждался: награбленную добычу (поговаривали, что преступница успела потратить лишь часть), которая по сегодняшним меркам могла оцениваться в сумму от ста до четырехсот тысяч долларов, так и не удалось обнаружить.

Разумеется, Сэм и Реми и раньше слышали о сокровищах Пэтти Кэннон, но, не имея никаких зацепок, держали это дело в «долгом ящике». Теперь же, располагая брошью Генриетты Бронсон и точно зная, где искать, они всерьез решили заняться разгадкой мрачной тайны.

Супруги Фарго тщательно изучили историческую топографию болота Покомок и отметили на карте места, где, предположительно, скрывалась Кэннон. Соотнеся результат с данными об участке, на котором была найдена брошь, они сузили область поисков до квадрата размером две на две мили, большая часть которого приходилась на самую топь: труднопроходимые заросли замшелых болотных кипарисов, густой кустарник да хлюпкая марь. Согласно их расчетам, где-то на этом участке находилась ветхая хибара, служившая одним из тайных прибежищ Кэннон; в 1820-е годы почва здесь была сухая.

Сэм и Реми заинтересовались сокровищами Кэннон не ради денег – во всяком случае, вопрос о личной выгоде не стоял. Когда они впервые услышали эту историю, то единодушно согласились, что если удача все-таки им улыбнется и они когда-нибудь отыщут клад, то перечислят основную часть вырученных денег в Национальный центр свободы в Цинциннати, штат Огайо. По иронии судьбы центр носил название «Подпольная железная дорога» – Кэннон, доживи она до наших дней, наверняка оскорбилась бы. Впрочем, пусть хотя бы разок-другой перевернется в могиле.

– Реми, помнишь стишок? Ну тот, о Кэннон? – окликнул жену Сэм.

Реми запоминала детали, как важные, так и незначительные, с почти фотографической точностью.

Она на миг задумалась и продекламировала:

Спи, усни,

Глазки закрой.

Старая Пэтти идет за тобой.

Семеро в банде,

Все палачи,

Конь вороной

Мчится в ночи.

– Точно-точно.

Вокруг обнаженные корни кипарисов вздымались над водой подобно вырванным когтям гигантского птеродактиля. На прошлой неделе по полуострову пронесся ураган, оставив позади кучи поломанных веток, и все выглядело так, словно огромный и очень голодный бобер наспех понастроил тут и там своих плотин. В пологе леса над их головами кипела жизнь: пронзительно кричали птицы, жужжали насекомые, хлопали крылья – целая симфония. Время от времени Сэм, одним из увлечений которого была орнитология, ухватывал в этом многоголосье какую-нибудь трель и тут же громко объявлял название птицы, а Реми с улыбкой его подзадоривала: «Как мило!»

Сэм полагал, что таким образом упражняется в игре на фортепиано – от матери он научился играть по слуху. Реми же могла похвастаться великолепной игрой на скрипке и с удовольствием демонстрировала свой талант во время их частых экспромтов дуэтом.

Несмотря на техническое образование, Сэм чаще мыслил интуитивно, правым полушарием, в то время как Реми, антрополог-историк с дипломом Бостонского колледжа, во всем полагалась на логику и полушарие левое. Очевидно, именно благодаря этим различиям из Фарго вышла гармоничная, любящая пара, но те же различия стали причиной яростных внутрисемейных дебатов, причем на любую тему. Сэм и Реми могли с пеной у рта доказывать друг другу, когда началась английская Реформация или кто лучше всех сыграл Джеймса Бонда, и не соглашаться по поводу манеры исполнения концерта Вивальди «Лето». Чаще всего подобные споры заканчивались дружным хохотом, без обид, но каждый оставался при своем мнении.

Сэм нагнулся и стал ощупывать предмет на дне, водя пальцами по дереву, пока не наткнулся на металл… что-то прямоугольное с U-образным засовом.

Навесной замок, подумал он, представив себе старинный, обросший ракушками механизм.

– Что-то есть, – объявил он.

Реми повернулась к мужу, держа по бокам перепачканные илом руки.

– Ха!

Сэм выудил предмет из-под воды. Под стекающим в воду слоем ила показалась ржавчина, блеснул металл и проступили буквы…

MASTER LOCK.

– Ну?

В голосе Реми слышались скептические нотки. Она прекрасно знала, что Сэм имеет обыкновение радоваться раньше времени.

– Милая, я нашел классический навесной замок, датируемый примерно тысяча девятьсот семидесятым годом. – Он вытащил из-под воды деревяшку, к которой крепилась находка, и добавил: – А также кусок старого воротного столба.

Сэм бросил все обратно в воду и со стоном распрямился.

Реми одарила мужа улыбкой.

– Мой храбрый охотник за сокровищами. Хоть что-то отыскал.

Сэм посмотрел на часы, свой походный «таймекс», который он носил исключительно в экспедициях.

– Уже шесть, – сказал он. – Может, на сегодня закончим?

Реми провела ладонью по предплечью другой руки, зачерпнув слой вязкого ила, и расплылась в улыбке.

– Я уж думала, ты никогда не предложишь.

Они собрали вещи и прошли полмили до своей лодки, привязанной к одному из пеньков у берега. Сэм отвязал лодку и столкнул ее на глубину, зайдя по пояс в воду, пока Реми заводила мотор. Наконец мотор ожил, и Сэм забрался в лодку.

Реми направила нос лодки в русло канала и дала полный ход. До Сноу-Хилла, ближайшего города, где находилась их временная база, было три мили вверх по реке Покомок. Гостиница, в которой они поселились, могла похвастаться на удивление приличным винным погребом, а прошлым вечером им подали на ужин раковый суп, приведший Реми в полный восторг.

Убаюканные мягким урчанием мотора, они молча плыли вперед и разглядывали свисающие над водой ветви деревьев. Внезапно Сэм прильнул к правому борту, явно что-то заметив.

– Реми, давай помедленнее.

Она сбросила скорость.

– Что там?

Сэм выхватил из рюкзака бинокль и поднес к глазам. В пятидесяти ярдах от них, на берегу, в листве виднелся просвет – еще одна тихая заводь, ничем не отличающаяся от десятка других, что попадались им на пути. Вход был частично перегорожен завалом из принесенных ураганом веток.

– Что-то увидел? – спросила Реми.

– Точно не знаю, – пробормотал Сэм. – По-моему, там, за листвой, что-то есть… Я заметил изгиб – слишком плавный, явно искусственного происхождения. Можно подплыть поближе?

Она повернула руль и направила лодку к устью бухты.

– Сэм, у тебя глюки? Ты сегодня достаточно воды выпил?

Он кивнул, не отрывая взгляда от устья.

– Более чем.

Нос лодки с мягким треском уткнулся в завал. Бухточка оказалась шире, чем выглядела издалека: от берега до берега около пятидесяти футов. Сэм пришвартовался, заведя нос моторки за сук покрупнее, свесил ноги с края и перекатился в воду.

– Сэм, ты что делаешь?

– Я сейчас. Жди здесь.

– Вот наглый…

Больше ничего сказать Реми не успела: Сэм набрал воздуха, нырнул и исчез под водой. Через двадцать секунд с другой стороны завала послышались всплеск и фырканье.

Она окликнула:

– Сэм, ты…

– Все в порядке. Через минуту буду.

Одна минута превратилась в две, затем в три. Наконец Сэм позвал сквозь завесу листвы:

– Ныряй ко мне, Реми!

Она уловила озорные нотки в его голосе и подумала: «Черт!…» Реми ничего не имела против безрассудных порывов мужа, они ей даже нравились, но сейчас… Только она успела представить, как возвращается в гостиницу и нежится под душем… упругие струи горячей воды ласкают кожу – и вот, пожалуйста!

– Что там? – спросила она.

– Я тебя жду, плыви быстрее.

– Сэм, я только обсохла. Может, ты сам…

– Нет, ты просто обязана это увидеть. Поверь, ты не пожалеешь.

Реми со вздохом соскользнула в воду. Десять секунд спустя она уже бултыхалась рядом с мужем. Густые кроны прибрежных деревьев переплелись над их головами в почти сплошной полог, образовав нечто вроде листвяного туннеля. Тут и там солнечные лучи проглядывали сквозь листву, расчерчивая подернутую ряской заводь золотистым пунктиром.

– Привет. Молодец, что заглянула меня проведать, – с улыбкой произнес Сэм и чмокнул жену в щеку.

– Очень смешно. Ладно, что мы тут…

Сэм постучал костяшками по плавучему бревну странной формы, за которое держался, и вместо глухого стука Реми услышала, как звякнул металл.

– Что это?

– Пока не знаю. Это только часть – чтобы сказать наверняка, какая именно, я должен забраться внутрь.

– Часть чего? Куда забраться?

– Сюда, поплыли.

Взяв жену за руку, Сэм боком проплыл чуть вперед, туда, где бухта сужалась до двадцати футов. Он остановился и показал на заросший плющом ствол кипариса, видневшийся у самого берега.

– Вот. Видишь?

Она присмотрелась, наклонила голову в одну сторону, в другую…

– Нет. Объясни хоть, что искать.

– Видишь торчащий из воды сук с буквой «Т» на конце?…

– Ну…

– Смотри внимательней. Попробуй прищуриться. Должно помочь.

Она последовала его совету, прищурила левый глаз, потом правый, потом оба – и тогда, по мере того как увиденное медленно, но верно укладывалось в голове, до нее дошло. Реми ахнула.

– Господи, это же… Не может быть!

Сэм кивнул, и по его лицу расползлась широкая, от уха до уха, улыбка.

– Еще как может. Перед нами перископ самой что ни на есть настоящей подводной лодки.