Текст книги "Искусство (Сборник)"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 77 страниц)

II

Пока Флетчер не ушел из жизни, Хови не осознавал, сколько у него вопросов, на которые может ответить только отец. Ночью они его не беспокоили, он спал беспробудным сном. Но утром он начал жалеть, что не выслушал Флетчера. Теперь Хови и Джо-Бет оставалось одно: из его отрывочных впечатлений и рассказов ее матери восстанавливать по кусочкам историю, где они играли важную роль, хотя не имели понятия, что происходит на самом деле.

Вчерашние события изменили Джойс Макгуайр. Многолетние попытки отвратить от своего дома неизбежное зло закончились неудачей, но в итоге она освободилась. Худшее уже случилось, чего же теперь бояться? Она видела, как перед ней разверзся ад, и выжила. Бог в лице пастора оказался бессилен. Зато Хови бросился на поиски ее дочери и смог вернуть Джо-Бет домой. Одежда детей была разорвана и испачкана в крови. Джойс пригласила его в дом и настояла, чтобы он переночевал. Наутро она чувствовала себя как человек, которому сообщили, что его опухоль доброкачественная и в запасе есть несколько лет жизни.

Около полудня они втроем сели побеседовать, и ее пришлось уговаривать рассказать о прошлом. Но потом Джойс словно прорвало. Порой, особенно когда речь заходила о Кэролин, Арлин и Труди, она плакала. Но по мере того как события оборачивались все более трагически, ее речь становилась бесстрастной. Иногда она отвлекалась, вспоминая какую-то упущенную подробность или благословляя тех, кто помогал ей, когда она осталась одна с двумя детьми и ее называли шлюхой.

– Много раз мне хотелось уехать из Гроува, – сказала она. – Как Труди.

– Не думаю, что это спасло ее от боли, – сказал Хови. – Она была несчастна.

– А я помню ее иной. Вечно влюбленной то в одного, то в другого.

– Вы помните… в кого она была влюблена перед моим рождением?

– Хочешь спросить, не знаю ли я, кто твой отец? – Да.

– Мне пришла в голову одна мысль. Может, твое второе имя – это его первое? Ральф Контрерас. Он был садовником при лютеранской церкви. Когда мы возвращались из школы, он всегда на нас смотрел. Каждый день. Твоя мать была очень красивой. Не по-киношному, как Арлин, но у нее были такие темные глаза и такой ясный взгляд… У тебя такой же… Думаю, Ральф ее любил. Правда, он ничего не говорил. Он жутко заикался.

Хови улыбнулся.

– Тогда это точно он. Я ведь это унаследовал.

– А я и не заметила.

– Да, это странно. Все прошло. Как будто Флетчер забрал мое заикание. А не знаете, Ральф до сих пор живет в Гроуве?

– Нет. Он уехал еще до твоего рождения. Наверное, боялся суда Линча. Твоя мать была белой и не из бедных, а он…

Она прервалась, увидев выражение лица Хови.

– А он?

– … он был испанец.

Хови кивнул.

– Каждый день узнаешь что-то новое, верно? – Он старался говорить непринужденно.

– Во всяком случае, он уехал, – продолжала Джойс. – Если бы твоя мать указала на него, его наверняка обвинили бы в изнасиловании. Но это неправда. Мы сами хотели этого, нами двигал дьявол.

– Он был не дьявол, мама, – сказала Джо-Бет.

– Это вы так думаете. – Джойс вздохнула. Ее бодрость вдруг улетучилась, словно знакомое слово вернуло ее в прежнее состояние. – Может, вы и правы, но я слишком стара, чтобы менять свои взгляды.

– Стара? – переспросил Хови. – О чем вы говорите? Прошлой ночью вы были неподражаемы.

Джойс протянула руку и погладила его по щеке.

– Позвольте мне верить в то, во что я верю. Это лишь слова. Для тебя он Яфф, для меня – дьявол.

– А что же делать мне и Томми-Рэю, мама? – спросила Джо-Бет. – Ведь нас создал Яфф.

– Я часто думала об этом. Когда вы еще были совсем маленькие, я смотрела на вас и ждала, когда в вас проявится зло. И вот это случилось с Томми-Рэем. Его создатель забрал его. Может, тебя спасли мои молитвы. Ты ходила со мной в церковь, Джо-Бет. Ты училась добру.

– Ты думаешь, Томми-Рэй потерян для нас? – спросила Джо-Бет.

Мать секунду помедлила с ответом, но и так было ясно.

– Да, – сказала она. – Потерян.

– Я не верю, – сказала Джо-Бет.

– Даже после того, до чего он дошел прошлой ночью? – сказал Хови.

– Он не ведал, что творит. Яфф его контролировал. Я его знаю, он же мне не просто брат…

– В смысле? – сказал Хови.

– Мы же близнецы. Я чувствую то же, что и он.

– В нем зло, – сказала мать.

– Тогда оно и во мне. – Джо-Бет встала. – Еще три дня назад ты говорила, что любишь его. А теперь утверждаешь, что он для нас потерян. Ты отдала его Яффу. Я – не отдам.

С этими словами девушка вышла из комнаты.

– Может, она и права, – тихо сказала Джойс.

– Томми-Рэя удастся спасти?

– Нет. Может, в ней тоже сидит дьявол.

Хови нашел Джо-Бет во дворе. Она сидела, подняв лицо к небу и закрыв глаза. Она услышала его шаги и оглянулась.

– Думаешь, мама права? Томми-Рэю нельзя помочь?

– Нет, можно – если ты веришь, что мы сумеем до него достучаться и вернуть назад.

– Не говори только для того, чтобы что-то сказать, Хови. Если ты со мной не согласен, говори как есть.

Он положил руку ей на плечо.

– Послушай, если бы я верил тому, что говорит твоя мать, я бы не вернулся сюда. Это ведь я. Мистер Настойчивость. Если ты думаешь, что мы сможем ослабить влияние Яффа на него, то мы пойдем и сделаем это. Только не проси меня любить его.

Джо-Бет повернулась к нему всем телом, убирая с лица растрепанные ветром волосы.

– Никогда не думал, что буду сидеть на заднем дворе дома твоей матери и держать тебя за руку, – сказал Хови.

– Чудеса случаются.

– Нет, – ответил он. – Чудеса творятся.

III

Первым, кому позвонил Грилло после отъезда Теслы, был Абернети. Рассказывать или не рассказывать о случившемся – это лишь одна из проблем. Другая – как об этом рассказать? Грилло никогда не был романистом. Его работа требовала максимально точного изложения фактов. Никакого полета мысли, никаких возвышенностей. И научился он этому не у какого-нибудь журналиста, а у самого Джонатана Свифта, автора «Путешествия Гулливера». Свифт так ратовал за ясность изложения своей сатиры, что регулярно читал отрывки вслух своим слугам, дабы убедиться в том, что стиль изложения не затмил содержания. Эта история была для Грилло образцом, и когда он писал о бездомных Лос-Анджелеса или о наркотиках, он всегда излагал факты просто и ясно.

Но здесь, от событий в пещерах и до самопожертвования Флетчера, все было гораздо сложнее. Как описать то, что произошло вчерашней ночью, не упоминая о своих ощущениях?

Во всяком случае, Абернети он объяснить этого не мог. Притворяться, будто в Гроуве ничего не случилось, было бессмысленно. Абернети уже видел телерепортаж о ночном вандализме.

– Грилло, ты там был?

– Когда все кончилось. Услышал сигнализацию…

– Ну и?..

– Да не о чем говорить. Несколько разбитых витрин.

– «Ангелы ада» повеселились.

– У тебя есть информация?

– У меня? А у тебя? Это ты, блин, репортер, а не я. Чего тебе не хватает? Выпивки? Наркотиков? Чтоб пришла твоя гребаная Муда?

– Муза.

– Муда, Муза – какая разница? Мне нужна история, которую люди захотят читать. Там, наверное, были жертвы…

– Не думаю.

– Так придумай что-нибудь.

– У меня есть кое-что…

– Что? Что?

– Готов спорить, об этом еще никто не сообщал.

– Хорошо, если ты прав, Грилло. Твоя работа – давать мне материал.

– Скоро в доме Вэнса состоится большое сборище. Будут его поминать.

– Чудесно. Ты должен попасть туда. Мне нужна информация о нем и его друзьях. Он был плохим парнем, а друзья плохих парней – тоже плохие парни. Мне нужны имена и подробности.

– Абернети, иногда мне кажется, что ты смотрел слишком много фильмов.

– В смысле?

– А, забудь.

Когда Грилло повесил трубку, перед глазами у него еще долго стоял образ Абернети, который ночью изучает газетные заголовки, оттачивая свой имидж бывалого редактора. Но Грилло думал не только о нем.

В голове у каждого человека крутится свое кино со знакомыми именами в титрах. Эллен – жертва, ей пришлось хранить ужасные тайны. Тесла – дикарка из западного Голливуда, заблудившаяся в чужом мире. А он? Сам-то он кто?

Репортер-новичок, которому попался стоящий сюжет? Или человек чести, которого преследуют за то, что он выступил против коррумпированной системы? Когда он впервые появился в этом городе, чтобы сделать репортаж о смерти Бадди Вэнса, ему не подошла бы ни одна из этих ролей. Но события сместили его на второй план. Главные роли достались другим, в частности Тесле.

Глядя на себя в зеркало, он размышлял о том, что значит быть звездой без своего неба. Может, это дает свободу выбрать новую роль? Ученый, фокусник, любовник? Да, как насчет любовника? Как насчет того, чтобы стать любовником Эллен Нгуен? Это было бы неплохо.

Она долго не подходила к двери. Потом ей потребовалось несколько секунд, чтобы узнать Грилло. Только после того как он ободряюще улыбнулся, она сказала:

– Да-да… входите. Вы уже выздоровели?

– Немного знобит.

– Мне кажется, я тоже заразилась, – сказала она, запирая дверь. – Я встала с таким ощущением., даже не знаю…

Занавески были задернуты. Комната от этого казалась меньше.

– Вы не откажетесь от кофе? – сказала она.

– Да, спасибо.

Эллен скрылась на кухне, оставив Грилло в одиночестве посреди комнаты, заполненной журналами, детскими игрушками и стопками выстиранного белья. Он стал искать место, чтобы сесть, и понял – он не один. У двери в спальню стоял Филип. Он выглядел все еще больным. Вчерашний поход к моллу был явно преждевременным.

– Привет! – сказал Грилло. – Как дела?

К его удивлению, мальчик широко улыбнулся.

– А ты видел? – спросил он.

– Что?

– Там, в молле. Ты видел, я знаю. Эти прекрасные огоньки.

– Да, видел.

– Я рассказал про это Человеку-шару. Поэтому я знаю, что мне не приснилось.

Он подошел к Грилло, не переставая улыбаться.

– Я получил твой рисунок, – сказал Грилло. – Спасибо.

– Рисунки мне больше не нужны.

– Почему?

– Филип! – Эллен принесла кофе. – Не приставай к мистеру Грилло.

– Он не пристает. Филип, может, мы поговорим с тобой о Человеке-шаре попозже?

– Может быть, – ответил мальчик так, будто это зависело от поведения Грилло.

– Я пойду, – сказал он матери.

– Иди, дорогой.

– Передать ему привет? – спросил он Грилло.

– Конечно. – Грилло не очень понимал, что это все значит. – Передай.

Удовлетворенный, Филип направился к себе.

Эллен расчищала место, где они могли бы сесть. Она повернулась к Грилло спиной. Когда она нагнулась, простой домашний халат покроя кимоно плотно обтянул ее тело. Для женщины такого роста ягодицы у нее были полноваты. Она выпрямилась, пояс халата чуть ослаб, глубже открыв вырез на груди. Кожа Эллен была смуглой и гладкой. Она поймала взгляд Грилло, передавая ему чашку с кофе, но запахиваться не стала. При каждом ее движении глаза Грилло невольно устремлялись на этот вырез.

– Я рада, что вы пришли, – сказала она. – Я очень расстроилась, когда ваша подруга…

– Тесла.

– Когда Тесла сказала, что вы заболели. Я чувствовала себя виноватой.

Она сделала маленький глоток кофе и вздрогнула от его жара.

– Горячий, – сказала она.

– Филип мне сказал, что ночью вы были в молле.

– Вы тоже там были. Не знаете, никто не пострадал? Там столько битого стекла.

– Только Флетчер, – ответил Грилло.

– Кажется, я его не знаю.

– Это человек, который сгорел.

– А разве кто-то сгорел? Господи, какой ужас!

– Вы должны были это видеть.

– Нет. Мы видели лишь разбитые стекла.

– И огни. Филип говорил про огни.

– Да. – Она, казалось, была растеряна. – И мне говорил. Но я ничего такого не помню. А это важно?

– Важно, что вы оба в порядке, – попытался он скрыть растерянность за банальностью.

– Да, мы в порядке, – сказала она, и лицо ее прояснилось. – Я устала, но я в порядке.

Она потянулась, чтобы поставить чашку, платье снова распахнулось на мгновение, и Грилло увидел ее грудь. Он не сомневался, что она сделала это специально.

– Есть новости из дома Вэнса? – Грилло получал удовольствие, разговаривая о делах и думая о сексе.

– Меня там ждут.

– А когда прием?

– Завтра. Времени было мало, но я думаю, приедет много друзей Бадди.

– Я хочу туда попасть.

– Чтобы написать об этом?

– Конечно. Надеюсь, там будет много интересного.

– Вполне вероятно.

– Это ведь часть единого целого. Мы оба знаем, что в Гро-уве происходит что-то экстраординарное. Вчера, в молле…

Он прервался, заметив, что при упоминании о событиях она вдруг помрачнела. Интересно, такая амнезия – защитная реакция или часть магии Флетчера? Он решил, что первое. Вот Филип не старался сохранить статус-кво, и проблем с памятью у него не было… Но Грилло решил вернуться к приему.

– Вы сможете провести меня в дом?

– Вам придется быть осторожным. Ведь Рошель вас знает.

– А официальное приглашение? Как Представителя прессы?

Она покачала головой.

– Никакой прессы. Это абсолютно закрытая встреча. Не все друзья Бадди жаждут внимания публики. Одним оно слишком быстро надоело, другие предпочли бы никогда не иметь дело с журналистами. Он общался с разными людьми… он их называл «игроками в тяжелом весе». Наверное, это мафия.

– Тем более мне нужно туда попасть.

– Сделаю что смогу, особенно после того, как вы из-за меня заболели. Думаю, вы сможете смешаться с толпой.

– Весьма признателен за помощь.

– Еще кофе?

– Нет, спасибо. – Он посмотрел на часы, хотя никуда не спешил.

– Вы ведь не уходите. – Это звучало не как вопрос, а как утверждение.

– Нет. Если хотите, я останусь.

Без лишних слов она протянула руку и погладила его по груди через рубашку.

– Я хочу, чтобы вы остались.

Он инстинктивно взглянул на закрытую дверь спальни Филипа.

– Не волнуйтесь Он играет там часами. – Ее рука проникла между пуговицами рубашки. – Пойдем в постель.

Она встала и повела его в свою спальню. По сравнению с гостиной там парил спартанский порядок. Она прикрыла шторы, отчего комната погрузилась в полумрак, потом села на кровать и взглянула на него. Он наклонился к ней и поцеловал, скользнул рукой в вырез платья и легко коснулся ее груди. Она прижала его руку плотнее, а потом уложила его на себя. Из-за разницы в росте подбородок Грилло оказался над ее макушкой, но Эллен воспользовалась этим, чтобы расстегнуть ему рубашку. Она облизывала его грудь, ее язык оставил влажный след от соска к соску. Все это время она не отпускала руку Грилло, не ослабляя хватки ни на секунду. Ее ногти глубоко впились ему в кожу. Наконец Грилло удалось высвободить руку и скатиться на постель рядом с Эллен. Он хотел усадить ее и раздеть. Но она снова схватила его, теперь за рубашку, прижала к себе и распустила свой пояс. Халат соскользнул, и ее нагота предстала перед Грилло. Эллен была обнажена вдвойне – волосы на лобке оказались тщательно выбриты.

Она отвернулась и закрыла глаза. Одной рукой она все еще сжимала его рубашку, а другой упиралась в свою спину, подавая свое тело словно угощение. Он положил руку ей на живот и повел ниже, к влагалищу. Ее кожа на вид и на ощупь казалась отполированной.

Не открывая глаз, она прошептала:

– Делай со мной, что хочешь.

Он испытал мгновенное замешательство. Он и здесь привык к определенным рамкам, но эта женщина, отметая условности, предоставила ему полную власть над своим телом. Ему стало неловко. В юношеском возрасте такая пассивность показалась бы ему невыносимо эротичной. Но теперь он был шокирован. Он прошептал ее имя, надеясь на какой-то ответ, но она молчала. Только когда он сел и принялся стаскивать рубашку, она открыла глаза и сказала:

– Нет. Прямо так, Грилло. Прямо так.

Выражение лица Эллен и ее голос были почти сердитыми, и это разожгло в нем любовный голод. Он лег на нее, взяв в ладони ее голову, и поцеловал в губы, языком проникая в ее рот. Тело Эллен подалось ему навстречу. Она так сильно терлась о него, что он испугался, не причиняет ли ей боль вместо удовольствия.

В пустой гостиной на столике вздрогнули кофейные чашки, как от маленького землетрясения. В воздух взметнулась пыль, потревоженная чем-то, что выбралось из самого темного угла и скорее полетело, чем пошло к двери спальни. У этого явления была форма – примитивная, но вполне четкая, так что его нельзя было назвать тенью. И привидением его назвать было нельзя. Чем бы это ни являлось, чем бы оно ни собиралось стать, даже в нынешнем состоянии оно двигалось целенаправленно. У двери спальни женщины, пожелавшей воплотить его, оно остановилось в ожидании дальнейших распоряжений.

Филип вышел из своей комнаты и прошел на кухню в поисках еды. Он открыл банку с печеньем, взял горсть шоколадной стружки и понес их обратно в комнату. Одно печенье в левой руке – для себя, три печенья в правой – для своего товарища, первые слова которого были: «Я голоден».

Грилло поднял голову от влажного лица Эллен. Она открыла глаза.

– Что такое? – спросила она.

– За дверью кто-то есть.

Она потянулась к нему и укусила за подбородок. Он вздрогнул от боли.

– Не надо.

Она укусила еще раз, сильнее.

– Эллен…

– Укуси меня тоже, – попросила она.

Он не смог скрыть изумления. Заметив его взгляд, она сказала:

– Я серьезно. – Она поднесла палец к его губам. – Открой рот, – сказала она. – Хочу, чтобы ты сделал мне больно. Не бойся. Я хочу этого. Не такая уж я хрупкая. Не сломаюсь.

Он покачал головой.

– Сделай это, Грилло. Пожалуйста.

– Ты действительно хочешь?

– Ну, сколько можно повторять? Да.

Она обняла его голову рукой, и он начал покусывать ее губы, потом шею, ожидая сопротивления. Но она не сопротивлялась, а только стонала от удовольствия, тем громче, чем сильнее он кусал. Ее реакция заглушила все сомнения. Грилло стал спускаться от шеи к груди, стоны становились все громче, порой она выдыхала его имя. Ее кожа покраснела не только от укусов, но и от возбуждения. Ее бросило в пот. Он просунул ладонь между ее ног, другой рукой держа ее руки над головой. Ее лоно было влажным и благодарно приняло его пальцы. Грилло тяжело задышал, лаская ее пальцами, рубашка прилипла к спине. Ему было неудобно, но он вдруг возбудился, осознав, насколько уязвимо ее тело и насколько разные молнии и кнопки защищают его собственное. Вставший член больно упирался в брюки, но боль разжигала его еще больше. Они питали друг друга – боль и возбуждение. Эллен попросила сделать ей еще больнее, и Грилло проник в нее глубже. Влагалище вокруг пальцев было горячим, грудь полукружьями покрывали следы его зубов. Соски ее торчали наконечниками стрел. Он сосал их и жевал. Ее стоны превратились во всхлипывания, ноги бешено извивались, она чуть не сбросила их обоих с кровати. Когда он на секунду расслабился, она схватила его руку и еще глубже погрузила в себя его пальцы.

– Не останавливайся, – сказала она.

Он двигался в ее ритме, а потом удвоил темп, когда она стала двигать бедрами навстречу его пальцам с такой силой, что они погрузились до костяшек. Грилло смотрел на нее, и капли его пота падали ей на лицо. Не открывая глаз, она подняла голову и облизала его лоб и вокруг рта – не целуя его, а скорее смачивая слюной.

Наконец он почувствовал, как ее тело напряглось, и она схватила его руку, останавливая движение, дыша мелко и часто. Ее хватка, от которой на руке Грилло выступила кровь, ослабла, голова упала на подушку. Эллен сразу успокоилась и стала такой же мягкой, как в первые минуты их близости. Грилло скатился с нее. Его сердце колотилось о стенки грудной клетки, отдаваясь в висках.

Они лежали так долго. Он не знал, прошли секунды или минуты. Первой пошевелилась она – села и завернулась в платье. Это движение заставило Грилло открыть глаза.

Эллен завязала пояс и направилась к двери.

– Подожди, – сказал он. Дело было не закончено.

– В следующий раз, – сказала она.

– Что?

– Ты слышал, – последовал ответ. – В следующий раз.

Он встал, опасаясь, что теперь его возбуждение покажется ей смешным. Грилло рассердил ее отказ продолжать. Она смотрела с легкой улыбкой.

– Это только начало, – сказала она, растирая шею в тех местах, где он ее укусил.

– И что мне теперь делать?

Она открыла дверь. Прохладный ветерок повеял ему в лицо.

– Оближи пальцы.

Он вспомнил про раздавшийся звук и ожидал увидеть удирающего от замочной скважины Филипа. Но там никого не было.

– Кофе? – спросила она и, не дожидаясь ответа, направилась на кухню. Грилло стоял и смотрел ей вслед. Его тело, ослабленное болезнью, отреагировало на прилив адреналина – конечности мелко задрожали.

Он слушал звуки приготовления кофе: плеск воды, звяканье чашек. Ни о чем не думая, он поднес пальцы, пахнущие ею, к своему носу и к губам.

IV

Юморист Ламар вылез из лимузина перед домом Бадди Вэнса и попытался согнать с лица улыбку. Ему и в лучшие времена такое удавалось с трудом, а теперь, когда его старый партнер умер и осталось так много непрощенных обид, это оказалось практически невозможно. Каждое действие рождает реакцию, и реакцией Ламара на смерть была улыбка.

Он читал однажды о происхождении улыбки. Какой-то антрополог выдвинул теорию, что улыбка была сложным проявлением реакции человекообразной обезьяны на нежеланных членов племени – на больных и слабых. Она означала: «Ты для нас помеха. Убирайся». Из этого отвергающего мимического жеста родился смех – оскал, обнажающий зубы.

В сущности, он выражал презрение, утверждал слабость объекта насмешки – кого-то, кого гнали прочь подобными гримасами.

Ламар не знал, насколько теория подтверждалась фактами, но он достаточно долго проработал на эстраде, чтобы находить ее вполне правдоподобной. Как и Бадди, он сделал себе состояние, изображая дурака. По его мнению, разница между ними состояла в том (и многие друзья с ним соглашались), что Бадди и вправду был дурак. Это не значит, что Ламар не тосковал по Вэнсу. Они работали вместе четырнадцать лет, и после ухода бывшего партнера Ламар чувствовал себя несчастным, хотя в последнее время они были в ссоре.

Поэтому Ламар лишь однажды, и то случайно, встречался с прекрасной Рошелью – на благотворительном приеме, где Ламар и его жена Тэмми оказались за соседними столиками с Бадди и его «невестой года». Это определение Ламар несколько раз использовал в своих шоу, и оно неизменно вызывало бурю хохота. За обедом ему удалось перекинуться с Рошелью парой слов, когда жених удалился освободить мочевой пузырь от выпитого шампанского. Разговор получился коротким – едва Ламар увидел, что Бадди его заметил, он сразу вернулся на место. Видимо, ему удалось произвести впечатление на Рошель, раз она лично ему позвонила и пригласила в Кони-Ай на вечер памяти. Он убедил Тэмми, что ей будет скучно на поминках, и приехал на день раньше, чтобы побыть наедине с вдовой.

– Прекрасно выглядишь, – сказал он, переступая порог особняка.

– Могло быть хуже, – ответила Рошель.

Ламар понял ее ответ только через час, когда она рассказала, что прием назначил сам хозяин дома.

– Ты имеешь в виду, что он знал о своей смерти?

– Нет. Я имею в виду, что он вернулся.

Если бы он был пьян, то ответил бы на это какой-нибудь старой шуткой. Но он понял – она говорит абсолютно серьезно, и обрадовался, что трезв.

– Ты имеешь в виду… его дух?

– Вполне подходящее слово. Я точно не знаю. Я не верующая и не знаю, как это объяснить.

– Ты же носишь распятие, – заметил Ламар.

– Оно принадлежало моей матери. Раньше я никогда его не надевала.

– А почему надела сейчас? Ты чего-то боишься?

Она налила им обоим водки и выпила. Для алкоголя рановато, но ей нужно было расслабиться.

– Да, пожалуй.

– И где Бадди сейчас? – спросил Ламар, удивляясь, как ему удается сохранить серьезное выражение лица – В смысле… он в доме?

– Не знаю. Он пришел среди ночи, сказал, что хочет устроить прием, потом ушел.

– А чек он оставил?

– Я не шучу.

– Извини. Ты права.

– Он сказал, что хочет, чтобы все пришли и отпраздновали его смерть.

– Выпью за это. – Ламар поднял свой стакан. – Где бы ты ни был, Бадди. Сколь! *[7]7
  Skol (шведск.) – твое здоровье.


[Закрыть]

Он выпил, потом извинился и вышел в туалет. Интересная женщина, думал он по пути, хотя и не в себе. Похоже, слухи верны, она точно сидит на таблетках, но он и сам не без греха. Укрывшись в ванной черного мрамора, где по стенам были развешаны злобные маски, он сделал несколько дорожек кокаина, вынюхал и расслабился. Его мысли вернулись к красавице, оставшейся внизу. Он возьмет ее. Может, даже в постели Бадди, а после – вытрется его полотенцем.

Отвернувшись от своего глупо ухмыляющегося отражения, он вышел за дверь на лестничную площадку. Интересно, какая у Бадди спальня? Может, там зеркальный потолок, как в публичном доме в Туссоне, где они однажды побывали вместе, и Бадди сказал, стягивая резинку со своего члена «Когда-нибудь, Джимми, у меня будет такая же спальня».

Ламар заглянул в полдюжины дверей, пока не обнаружил хозяйскую спальню. Там, как и во всех остальных комнатах, царил карнавал. Зеркала на потолке не было, но кровать стояла большая. Для троих – любимое число Бадди. Уже собираясь уходить, он услышал, как в смежной ванной льется вода.

– Рошель, это ты?

Свет в ванной не горел. Наверное, она забыла закрыть кран. Ламар распахнул дверь.

Изнутри раздался голос Бадди:

– Пожалуйста, не зажигай свет.

Будь Ламар не под коксом, он вылетел бы из дома пулей, прежде чем привидение произнесло еще слово. Но наркотик замедлил его реакцию, и Бадди успел убедить партнера, что бояться нечего.

– Она сказала, что ты здесь, – сказал Ламар.

– А ты не поверил?

– Нет.

– Кто ты?

– Что значит «кто я»? Я Джимми. Джимми Ламар.

– Ах, да. Конечно. Выходи, надо поговорить.

– Нет… Я останусь тут.

– Я тебя плохо слышу.

– Выключи воду.

– Я писаю.

– Писаешь?

– Когда пью.

– Ты пьешь?

– Представляешь, каково мне? Она там, внизу, а я не могу к ней прикоснуться.

– Да, плохо.

– Ты должен сделать это для меня, Джимми.

– Что?

– Касаться ее. Ты ведь не гей?

– Уж ты-то должен это знать.

– Конечно.

– Многих женщин мы имели вместе.

– Мы были друзьями.

– Лучшими. И должен сказать, очень мило с твоей стороны разрешить мне переспать с Рошелью.

– Она твоя. А в обмен…

– Что?

– Стань снова моим другом…

– Бадди, я скучаю по тебе.

– А я по тебе, Джимми…

– Ты была права, – сказал он, спустившись вниз. – Бадди действительно здесь.

– Ты его видел.

– Нет, но он говорил со мной. Он хочет, чтобы мы стали друзьями. Я и он. Я и ты. Близкими друзьями.

– Значит, станем.

– Ради Бадди.

– Ради Бадди.

На втором этаже Яфф решил, что этот неожиданный поворот событий ему на руку. Он хотел показаться в облике Бадди только Рошели – нехитрый трюк для того, кто высосал все мысли Вэнса Прошлой ночью он явился к ней в его обличье и застал ее в постели пьяной. Убедить Рошель, что перед ней дух ее покойного мужа, оказалось очень легко; единственная сложность заключалась в том, чтобы не потребовать от нее выполнения супружеского долга. Теперь, договорившись с другом Бадди, он заполучил двух агентов, которые помогут ему встретить гостей.

После предыдущей ночи он радовался, что так предусмотрительно организовал эту вечеринку. Вчерашний трюк Флетчера застал его врасплох. В процессе самоуничтожения враг отправил частицы своей души, производящей галлюцигении, в сознание сотни, а то и двух сотен, человек. Сейчас эти люди воображают своих идолов и облекают их в плоть.

Конечно, галлюиигении не так свирепы, как тераты, и не проживут долго без своего покровителя. Но они могут расстроить планы Яффа. Чтобы помешать исполнению последней воли Флетчера, нужны страхи отборных звезд Голливуда.

Его путь, который начался, когда Яфф впервые услышал об Искусстве (он уже не помнил, от кого именно), скоро завершится – он войдет в Субстанцию. После многих лет ожидания это будет возвращением домой. Он украдет небеса, а потом будет царить на небесах, на украденном троне. Он завладеет всеми мечтами мира, станет владыкой мира, и никто никогда его не осудит.

Осталось два дня. Первый уйдет на осуществление его замысла.

Второй станет днем Искусства. И он попадет туда, где рассвет и закат, день и ночь сливаются в одном вечном мгновении.

Туда, где есть только всегда.