Текст книги "Искусство (Сборник)"
Автор книги: Клайв Баркер
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 66 (всего у книги 77 страниц)
«Не последний год живем, – думала Дороти Баллард, сидя у окошка своей гостиной, и голова ее слегка поплыла от легкого транквилизатора, – Будут еще фестивали и парады, будет шанс все исправить».
К счастью, она мало запомнила из того, что случилось на перекрестке, но добрые люди уже успели сказать, что это не ее вина, нет-нет, не ее вина. Она просто устала, она проделала огромную работу, она замечательно проделала эту работу, так что на следующий год, о да, на следующий год…
– Все будет прекрасно.
– Что ты сказала, дорогая? – вошла Мейзи с подносом, па котором несла пышный омлет и ржаную булочку.
– На следующий год все будет прекрасно, вот увидишь.
– Даже думать не хочу ни про какой следующий год, – ответила Мейзи. – Давай-ка разбираться с проблемами по мере их появления, ладно?
У Ларри Глодоски в этот момент память туманилась не от таблеток, а от пива. Он уже два с половиной часа просидел в баре у Хэмрика и тоже почувствовал себя лучше. Хотя ему не нужно было глушить страх – наоборот, он жалел, что все так быстро закончилось. Женщины, которых мельком он увидел в воздухе, были прекрасны. У Ларри чуть сердце не разорвалось, когда они исчезли.
– Налить еще? – спросил Уилл Хэмрик.
– Да, налей.
– И что, ты обо всем этом думаешь? Ларри покачал головой.
– Сплошная чушь лезет в голову, – ответил он. Уилл поставил перед ним на стойку еще одну бутылку.
– Позавчера у меня тут был один тип, – сказал Уилл. – Тоже заставил понервничать.
– Как это?
– Он пришел, как раз когда умер Мортон Кобб. И стал говорить, как это хорошо, что Кобб так умер, – мол, история вышла лучше некуда.
– Лучше некуда?
– Ну да. А я… Как это он меня назвал, черт?.. А я, он сказал, сеятель. Да, так: сеятель. А люди, значит, приходят ко мне, чтобы слушать про такие вещи… – Он вдруг сбился с мысли и всплеснул руками: – Каков сукин сын! И голос у него та кой… Ну, вроде гипнотизера.
Ларри вдруг встрепенулся.
– Как, как он выглядел? – спросил он.
– Лет под шестьдесят. С бородой.
– Такой здоровый? В черном костюме?
– Точно, он, – кивнул Уилл. – Ты знаком с ним, что ли?
– Он сегодня там был, – отозвался Ларри. – По-моему, этот гад все и подстроил.
– Надо сказать Джеду.
– Джед!.. – прорычал Ларри. – От него никакого проку. – Он сделал глоток. – Лучше сказать нашим из оркестра. Они бы его за сегодняшнее…
– Осторожнее, Ларри, – посоветовал Уилл. – Не надо подменять закон. Ты же не хочешь, чтобы потом Джед искал тебя.
Ларри перегнулся через стойку, приблизил лицо к Уиллу.
– Л мне плевать, – заявил он. – Что-то происходит в нашем городишке, Хэмрик, но Джед ничего не контролирует. Он понятия не имеет, что творится.
– А ты?
Ларри полез в карман и выложил на стойку три десятки.
– Я скоро буду, – сказал он, оттолкнулся от стойки и направился к двери. – Позвоню и скажу, когда нужно будет действовать.
К вечеру в городе полностью восстановилась видимость нормальной жизни. В муниципалитете разминались первые пары конкурса вальсов. В новом крыле библиотеки, достроенном два месяца назад, начинались чтения, где Джерри Тотленд – местный автор довольно милых и довольно известных детективов, печатавшийся в Портленде, – собирался прочесть отрывки из нового романа. А на Блейзмонт-стрит возле маленького итальянского ресторанчика выстроилась очередь из двадцати человек, желавших отведать шедевры неаполитанской кухни.
Конечно, говорили и о том, что произошло днем на параде, но эти слухи лишь добавляли пикантности фестивалю, не более того. Все, в особенности туристы, немного жалели, что толком никто ничего не разглядел. Тем не менее будет о чем поговорить, когда гости разъедутся. Нечасто случается, что бы хваленый эвервилльский парад вот так осрамился средь бела дня.
После страшных событий этого дня Эрвин не знал, куда себя девать. Разом, в одно мгновение, он потерял всех, кто у него был.
Эрвин толком не понял, что творилось на перекрестке, да и не желал этого знать. За последние несколько дней он видел много странного и многое понял, но сегодняшнее происшествие оказалось выше его понимания. Часа два он метался по улицам, как потерявшийся пес, выискивая местечко, где можно посидеть, послушать людские разговоры и хотя бы на время забыться. Но везде только и говорили, что о дневном событии.
Разговоры редко касались его напрямую, но случившееся стало их причиной, в этом Эрвин не сомневался. Почему именно сегодня супруги признавались в своих грешках и проси ли друг у друга прощения? Да потому, что почувствовали дыхание смерти и расчувствовались. Эрвин долго ходил от одного дома к другому в поисках утешения, покоя и тишины, а к вечеру догадался прийти на кладбище.
Солнце клонилось к закату, и он бродил среди могил, рассеянно читал эпитафии, освещенные косыми лучами, и размышлял, как дошел до жизни такой. Чем он провинился? Пожелал себе немножко мирской славы? Но с каких пор это стало тяжким грехом? Хотел вытащить на свет тайну, которой следовало оставаться в тени? Но и это не грех; по крайней мере, в его понимании. Значит, ему просто не повезло.
Он решил остановиться и присел на плиту под деревом, где впервые познакомился с Нордхоффом и всей честной компанией. Взгляд его упал на надгробие, и он прочел вслух эпитафию, высеченную на нем.
Я верю, разойдясь с Фомой, Что смерть не властна надо мной, Что я смогу из гроба встать, Вздохнуть и небо увидать. Пускай хрупка мечта моя, Спаси, Господь, но выбрал я Хранить ее за гранью тьмы, Лишен неверия Фомы.
Эрвин от души растрогался, проникшись бесхитростной печалью этой эпитафии. Не успел он произнести последнего слова, как голос его предательски дрогнул, а из глаз хлынули слезы, давно рвавшиеся наружу.
Закрыв руками лицо, он сидел и рыдал. Зачем надеяться на жизнь после смерти, если все вокруг бессмысленно и пусто? Невыносимо!
– Неужели такие плохие стихи? – спросил сверху чей-то голос.
Эрвин оглянулся. В пышной предосенней листве он за метил какое-то движение.
– Покажись, – сказал он.
– Предпочитаю этого не делать, – ответил голос – Я давным-давно усвоил, что на деревьях безопаснее.
– Смеешься ты, что ли? – воскликнул Эрвин.
– Что с тобой случилось?
– Я хочу обратно.
– Ах, вот оно что, – проговорил голос – Это невозможно, так что не стоит себя зря терзать.
Человек на дереве уселся поудобнее, и крона качнулась.
– Их ведь больше нет?
– Кого?
– Да тех дураков, что здесь собирались. Ну, эти… Нордхофф, Долан… – «Долан» он будто выплюнул. – И все прочие. Я пришел сюда с гор, чтобы закончить с ними свои дела, а их и не слышно.
– Не слышно?
– Нет. Один ты. Куда они подевались?
– Трудно объяснить, – сказал Эрвин.
– А ты постарайся.
И он постарался. Рассказал все, что видел и чувствовал на перекрестке. При жизни, будучи адвокатом, он привык описывать мир в юридических терминах, и слов ему сейчас не хватало. Но так хотелось облегчить душу.
– Значит, их всех рассеяло?
– Похоже, именно так, – кивнул Эрвин.
– Так и должно было случиться, – сказал тот, кто сидел на дереве. – Это кровавое дело здесь началось, здесь должно и закончиться.
– Я знаю, о чем ты, – заявил Эрвин. – Я читал завещание.
– Чье?
– Подпись стояла: Макферсон.
Человек глухо зарычал, отчего Эрвин вздрогнул.
– Не смей произносить этого имени! – прикрикнул голос из ветвей.
– Почему?
– Потому! Но я говорил о другом убийстве, случившемся в этих горах, когда они еще не имели названия. И я долго ждал, чтобы посмотреть, чем все закончится.
– Кто ты? – спросил Эрвин. – Почему ты прячешься?
– Потому что ты достаточно увидел сегодня, – отозвался человек. – Тебе только меня и не хватало.
– Ничего, я как-нибудь выдержу, – заверил Эрвин. – Покажись.
На дереве помолчали. Потом голос произнес:
– Ну, как хочешь.
Ветки дрогнули, и человек стал спускаться вниз. Он оказался не таким уж страшным в шрамах, покрытый шерстью, но все равно человек.
– Ну вот, – сказал он, спрыгнув с нижней ветки. – Теперь ты меня видишь.
– Я… Рад познакомиться, – проговорил Эрвин. – Я боялся, что останусь один.
– Как тебя зовут?
– Эрвин Тузейкер. А тебя? Человек-зверь слегка поклонился:
– Позвольте представиться. Кокер Аммиано.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
ВЕЛИКИЙ ПЛАН
IЦелый час Муснакаф потратил на то, чтобы подготовить хозяйку к путешествию по холодным улицам Ливерпуля. Фебе в это время было позволено осмотреть дом. Осмотр оказался печальным; все многочисленные комнаты с их огромны ми завлекательными кроватями и декадентскими зеркала ми несли на себе печать запустения. Пыль, птичьи экскременты на окнах, и ни одной живой души, которая могла бы выглядывать в эти окна или преклонять голову на пуховые подушки, Может быть, обитатели дома спят? А если так, что им снится? Быть может, мир, откуда пришла Феба? Мысль, что существа, живущие в столь дивных комнатах, тоскуют по Косму, где она тосковала по волшебной стране, позабавила Фебу. Но потом она осознала печальный смысл своего предположения. Люди на разных берегах разделенного Субстанцией мира живут в тоске и смятении, мечтая об участи друг друга. Она поклялась: если переживет это путешествие и вернется в Эвервилль, будет наслаждаться каждой прожитой минутой и не тратить время на пустые мечты.
Выйдя из комнаты, она поглядела на себя в большое зеркало, висевшее в коридоре, и громко сказала:
– Наслаждайся всем. Каждой минутой.
– Что вы сказали? – спросил появившийся в дверях Муснакаф.
Ей стало неприятно, что ее застали врасплох.
– Давно вы за мной наблюдаете? – спросила она.
– Несколько секунд. Вы хороши, Феба Кобб. В вас есть музыка.
– У меня нет слуха, – ответила она немного резко.
– Музыка музыке рознь. У вас поет душа, а не гортань. В вашем дыхании я слышу литавры, а когда воображаю вас без одежды, сразу представляю себе хор.
Она окинула его суровым взглядом, усмирявшим самых строптивых пациентов, но он в ответ только улыбнулся.
– Не обижайтесь. В этом доме о подобных вещах всегда говорили открыто.
– Тогда и я скажу открыто. Я не хочу, чтобы вы разглядывали меня за моей спиной. Литавры там или нет, я не желаю слушать о том, какова я без одежды.
– Вам не нравится ваша нагота?
– Это наше с ней дело, – отрезала она, понимая, как абсурдно звучит эта фраза.
Муснакаф расхохотался, и Феба сама не смогла сдержать улыбку, при виде чего он захохотал еще громче.
– Я все равно скажу, – сказал он, отсмеявшись. – Наш дом видел много красивых женщин, но вы – одна из самых красивых.
Его непосредственность обезоружила Фебу.
– Что ж… спасибо.
– Не за что. А теперь, если вы готовы, нам пора – носильщики ждут. Нужно спускаться к морю.
Уже через час после того, как он отправился по дороге, ведущей к Б'Кетер Саббату, Джо перестал сочувствовать по кидавшим город беженцам. Он видел бесчисленные проявления грубости и жестокости: дети, нагруженные тяжелее родителей, избиваемые до полусмерти животные, богачи на верблюдоподобных скакунах, прокладывающие себе путь сквозь толпу, калеча бедных сограждан. Все то, что он уже видел в Косме.
Когда грустных впечатлений накапливалось слишком много, он переводил взгляд на город вдали, и его уставшее тело наливалось новыми силами. Жители Б'Кетер Саббата были ничуть не лучше его земляков, но их обиталище не могло сравниться ни с чем.
Что касается стены иадов, то она клубилась и дробилась, не двигаясь с места. Она нависала над городом, как громадный зверь, гипнотизирующий жертву взглядом. Джо надеялся только, что успеет добраться до города, погулять по его улицам и взойти на сияющие башни, прежде чем зверь прыг нет.
Когда он подошел на расстояние четверти мили к ближайшей лестнице – город громоздился над ним, как висящая в воздухе гора, – из бредущей навстречу толпы раздался крик. Навстречу Джо бросился какой-то человек с пепельно-серым лицом
– Африка! – кричал он. – Африка! Ты живой! – Он приложил свои перепончатые руки к груди Джо. – Ты меня не помнишь, конечно?
– Нет.
– Я плыл с тобой на корабле, – заявил человек, и Джо узнал его. Это был один из набранной Ноем команды «Фанакапана»: приземистый широкоплечий тип с большим лягушачьим ртом. Теперь, когда он пришел в себя, от былой заторможенности не осталось и следа. – Меня зовут Уиксел Фи, Африка, – сообщил он, улыбаясь. – Я очень рад тебя видеть. Очень!
– Но почему? Ведь с тобой обращались как с дерьмом.
– Я слышал, что ты говорил Ною Сумма Суммаментис. Ты хотел нам помочь, и не твоя вина, что не получилось.
– Боюсь, что так. А где остальные?
– Погибли.
– Все?
– Все.
– Очень жаль.
– А-а, плевать! Там не было моих друзей.
– А почему же ты не умер? Ной говорил, что…
– Я знаю, что он говорил. Я слышал, У меня хороший слух и сильная воля, и я не хотел умирать.
– Значит, ты слышал, но не мог ничего сделать?
– Конечно. Он заколдовал меня.
– Так тебе было больно?
– Еще как. – Уиксел поднял свою правую руку: два из шести пальцев на ней превратились в кровоточащие обрубки. – И я хотел убить его, когда очнулся.
– А почему ты этого не сделал?
– Он силен, Африка, особенно здесь, у себя дома А мой дом далеко. – Он посмотрел за спину Джо, на море.
– Там нет кораблей, Уиксел.
– А «Фанакапан»?
– Он утонул.
Уиксел воспринял известие философски.
– Значит, я переживу остальных ненадолго. Что ж, хорошо, что я встретил тебя, Африка.
– Меня зовут Джо.
– Я слышал, как мой враг называл это имя. Поэтому я не могу его употребить. Таков обычай моей страны. Поэтому я буду звать тебя Африка.
Джо это не особенно нравилось, но у него не было ни времени, ни сил спорить. Уиксел добавил:
– И я пойду с тобой обратно в Б'Кетер Саббат. Хорошо?
– Я буду рад твоему обществу. Но зачем тебе идти в го род?
– Кораблей нет. Я встретил тебя в десятитысячной толпе. И ты можешь сделать то, что не могу я.
– Убить Ноя.
– Ты сам сказал это, Африка. Не я, а ты.
В караване, спустившемся с крутого холма от дома на Каннинг-стрит, было девять человек Феба и Муснакаф шли пешком; четверо носильщиков несли Мэв О'Коннел в удобном паланкине, и еще двое до зубов вооруженных людей сопровождали их – впереди и позади. Феба удивилась этому, и Муснакаф пояснил:
– Настали опасные времена. Кто знает, что может случиться?
– Иди со мной рядом, – попросила ее Мэв, когда они двинулись в путь. – Пора выполнить твою часть сделки. Рас скажи мне о Косме. Впрочем, нет. Расскажи о городе.
– Сначала я задам один вопрос.
– Какой?
– Почему вы выдумали именно Ливерпуль, а не новый Эвервилль?
– В Ливерпуле прошло мое детство, полное надежд. У меня сохранились о нем хорошие воспоминания. Про Эвервилль я этого сказать не могу.
– Но вы все равно хотите узнать о нем?
– Хочу.
Не зная, какой именно аспект эвервилльской жизни интересует Мэв, Феба начала рассказывать обо всем подряд. О фестивале, о проблемах с почтой, о библиотеке, о Джеде Джилхолли, о закусочной Китти, о старой школе и хранившемся там архиве, о канализации…
– Погоди, – остановила ее Мэв. – Вернись немного назад. Ты что-то сказала про архив.
– Да.
– Это касается истории города?
– Да.
– А ты знакома с документами?
– Не очень, но…
– Тогда странно, что ты меня не знаешь. – Феба промолчала. – Скажи, что там говорится об основании города?
– Я точно не помню.
Внезапно Мэв завопила:
– Стойте! Все остановитесь! – Караван замер на месте. Мэв наклонилась в своем кресле и поманила Фебу к себе: – Послушай-ка. Я думала, что мы заключили сделку.
– Так; и есть.
– Так почему же ты не хочешь сказать мне правду?
– Я… я не хотела вас огорчить.
– Матерь Божья, но разве это огорчение?
Она принялась расстегивать ворот платья. Муснакаф заикнулся было о холоде, но Мэв смерила его таким взглядом, что он тут же замолчал.
– Смотри, – сказала она и открыла перед Фебой свою шею, которую опоясывал побелевший от времени рубец. – Знаешь, что это?
– Это напоминает, похоже, кто-то хотел вас повесить.
– Они и повесили. Оставили меня болтаться на дереве рядом с мужем и сыном.
– Что? – Феба была потрясена.
– Они ненавидели нас и хотели от нас избавиться. Муснакаф! Застегни мой воротник! – Пока он выполнял приказ, Мэв продолжила: – У меня был очень странный сын, он не любил никого и ничего. Меня он тоже не любил, как и отца. Постепенно люди стали ненавидеть его в ответ. И поскольку у них появилась причина вздернуть его, они сделали это, а заодно вздернули и моего бедного мужа. Видишь ли, Кокер не был человеком, он пришел в ваш мир, чтобы спасти меня, и жил по его законам, но люди все равно чувствовали, что он не похож на них. А я… – Мэв отвернулась и посмотрела на город, раскинувшийся внизу.
– Что вы?
– Я была тем, что они хотели забыть. Я была в начале… нет, не так. Я была началом. Была Эвервиллем, как будто его построили из моих костей. И Браули, Джилхолли, Хендерсонам и прочим отцам города не хотелось вспоминать об этом.
– И они убили вас за это?
– Они закрыли глаза. На убийство.
– Но почему же вы не умерли?
– Ветка сломалась. Все просто. Моему бедному Кокеру так не повезло. Его ветка была крепкой, и, когда я очнулась, он уже остыл.
– Какой ужас
– Я никогда никого так не любила, как его.
Пока они говорили, Феба почувствовала, что земля начала дрожать. Муснакаф, очевидно, тоже это почувствовал и с тревогой в голосе обратился к Мэв:
– Может, лучше не говорить об этом? Хотя бы не так громко.
– Оставь! Он не посмеет тронуть меня. И не говори, что он не знал правды.
Феба не могла понять, о чем они, но решила не лезть с вопросами.
– А ваш сын? Что случилось с ним?
– Его растерзали звери. Похоже, он оказался вкуснее меня и Кокера. – Она немного помолчала. – Ужасно говорить так про плоть от плоти своей, но мой сын все равно не про жил бы долго.
– Он болел?
– Головой. И сердцем. Что-то в нем не заладилось с самого начала, и я даже думала, что он умственно отсталый. Я пыталась воспитывать его, но не очень успешно. Мне кажется, в нем жило зло. Очень большое зло. Пожалуй, лучше, что он умер. А у тебя есть дети?
– Нет, – ответила Феба
– Считай, что тебе повезло.
Потом, внезапно сменив тон, Мэв крикнула носильщикам:
– А ну, живей! – И караван поспешил вниз по уступам холма.
Пока Феба гостила в доме у Мэв, состояние моря сновидений существенно изменилось. Корабли в порту уже не стояли мирно на якорях, а рвались с них, как испуганные кони у коновязи. Маяки у входа в гавань были потушены яростью волн.
– Я начинаю опасаться, что не смогу выполнить свою часть сделки, – сказала Мэв Фебе, когда они спустились с холма.
– Почему?
– Посмотри сама. – Мэв указала на берег, о который разбивались волны высотой в десять – двадцать футов. – Не думаю, что мне удастся поговорить с шу.
– Кто такие шу?
– Объясни ей, – велела Мэв Муснакафу. – А вы поставь те паланкин. – Носильщики поспешили выполнить приказ.
– Вам помочь? – засуетился Муснакаф.
– Не надо. Лучше просвети ее, хотя, видит бог, мы опоздали.
– Объясните мне, кто такие эти шу.
– Не «кто», а «что». – Взгляд Муснакафа был устремлен на госпожу. – Что она делает?
– Мы, кажется, разговариваем, – напомнила Феба. Этот тип, звякавший своими колечками, словно испытывал ее терпение.
– Она что-нибудь сломает себе!
– Я что-нибудь сломаю вам, если вы не объясните мне, в чем дело. Так шу – это…
– Проводники душ. Частица Создателя. А может быть, и нет. Вам достаточно? – Он устремился на помощь госпоже, но Феба схватила его за руку.
– Нет. Мне недостаточно.
– Отпустите меня!
– Не отпущу.
– Я требую! – воскликнул он и погрозил пальцем, усеянным кольцами. – У меня есть дела поважнее, чем… Что это?
– Земля дрожит? Уже давно. Что-то вроде землетрясения.
– Хорошо бы так. – Муснакаф уставился в землю, опять содрогнувшуюся, теперь уже сильнее.
– Что это было? – Феба даже забыла о своем раздражении.
Ответа не было. Муснакаф повернулся и побежал к тому месту среди камней, где стояла Мэв, поддерживаемая двумя носильщиками.
– Надо спешить, – обратился он к ней.
– Ты знаешь, что произошло на этом месте? – спросила Мэв.
– Госпожа…
– Знаешь?
– Нет.
– Вот здесь я стояла, когда он впервые нашел меня. – Она чуть улыбалась. – Я сразу сказала ему: никто не сможет заменить мне Кокера, потому что Кокер – любовь всей моей жизни…
Земля вздрогнула еще сильнее.
– Помолчите, – велел Муснакаф.
– Что? Ты затыкаешь мне рот? Да я тебе за это!..
Она замахнулась на него палкой и потеряла равновесие. Носильщики бросились к ней, но Мэв задела одного из них палкой, и он отшатнулся с разбитым носом. Ее телохранитель бросился поддержать ее, но она опять замахнулась на Муснакафа, и новый выпад достиг цели. Мэв действовала с такой яростью, что ее палка сломалась, а сама госпожа упала на землю, увлекая за собой второго носильщика.
Как только она коснулась земли, путаясь в своих юбках и накидках, земля опять задрожала. На сей раз дрожь не утихла, а продолжала нарастать, опрокинула паланкин, стоящий рядом, и повергла на землю носильщиков.
– Черт побери! – закричал Муснакаф, помогая Мэв подняться. – Смотрите, что вы натворили!
– В чем дело? – спросила Феба.
– Это он! Он услышал ее!
– Король Тексас?
Прежде чем Муснакаф успел ответить, земля содрогнулась и треснула. Трещина не была похожа на те, что Феба видела в горах Хармона; она прорезала мостовую аккуратно и даже изящно, словно разделила на кусочки мозаику.
– Стойте на месте. – Голос Муснакафа дрожал. – Не двигайтесь. Скажите ему, что сожалеете, – обратился он к Мэв. – Скорее!
С помощью двух оставшихся в строю носильщиков госпожа поднялась на ноги.
– Мне не о чем жалеть, – бросила она надменно.
– Боже, что за упрямство! – Муснакаф поднял руку, как будто собирался ударить ее.
– Не надо! – крикнула Феба, Ее тоже старуха сводила с ума, но она не могла допустить, чтобы Мэв били.
Тут раздался новый толчок, и частицы мозаики провалились вниз, открыв в мостовой десятки отверстий размером по три, четыре, а то и пять футов. Из них пахнуло холодом и сыростью.
– Я предупреждал!
Голос Муснакафа превратился в хриплый шепот. Взгляд Фебы перебегал от одного отверстия к другому; она пыталась угадать, в каком из них появится любвеобильный Король Тексас
– Нам нельзя было идти, – прошептала Мэв. – Это ты меня уговорила– Она ткнула пальцем в Фебу. – Ты в сговоре с ним, признавайся! – Госпожа еле стояла на ногах, и слова слетали с ее губ вместе с брызгами слюны. – Признавайся!
– Вы спятили, – отозвалась Феба. – Вы все спятили.
– Эта женщина дело говорит, – раздался голос из-под земли, и изо всех отверстий разом забили гейзеры жидкой грязи, мгновенно поднявшиеся на два человеческих роста.
Зрелище больше завораживало, чем пугало. Ахнув от изумления, Феба смотрела, как верхушки гейзеров тянутся друг к другу и переплетаются, образуя какую-то фигуру.
– Муснакаф, что это? – спросила она.
Ответила ей Мэв:
– Он делает себе укрытие. – Ее это зрелище явно не очень впечатлило. – Бедняга не выносит света. Он боится засохнуть.
– На себя посмотри, – сказал голос из-под земли. – Тебе бы написать книгу о том, как сохнуть, о моя бедная любовь!
– Я должна поблагодарить за комплимент?
– Нет, – ответил голос – Просто помни, что я всегда говорил тебе правду, как бы горька она ни была. Ты состарилась, моя дорогая. Нет, ты не просто старая. Ты дряхлая. Забытая. Никому не нужная.
– А ты красавец из дыры в земле! – огрызнулась Мэв.
Из-под земли донесся гулкий, раскатистый смех.
– Покажись-ка лучше, – сказала она, – или ты стал со всем уродом?
– Я стану всем, чем ты хочешь, моя конфетка.
– Не подлизывайся.
– Я стану монахом. Я…
– Какое красноречие! Так ты покажешься или нет? Наступила тишина. Потом голос просто сказал «Ладно», и из отверстий просочилась какая-то густая субстанция, быстро принимавшая человеческий облик Существо встало спиной к Фебе; она не видела лица, но заметила, что тело у него каменное.
– Довольна? – спросило существо.
– Боюсь, уже поздно, – сказала Мэв.
– Нет, детка, совсем нет. Ничего еще не поздно. – Он поднял руку размером с лопату для снега, словно пытался дотронуться до женщины, но его пальцы замерли в дюйме от ее лица– Оставь свою немощную плоть, детка. Стань камнем, как я. Мы соединимся, и пусть люди живут на наших спинах, а мы будем лежать внизу и обнимать друг друга.
Пока странный обольститель говорил это, Феба наблюдала за лицом Мэв и поняла; та уже слышала его слова бес счетное множество раз.
– У тебя не появится ни одной новой морщины, – продолжал Король Тексас. – Тебе не будет больно. Ты никогда не умрешь.
От разговоров его прошиб пот, и, исчерпав запас аргументов, он повернулся к Фебе. Лицо его пересекали трещины, на него налипли грязь и глина.
– Ну что, неужели это так плохо? – спросил он, обдав женщину холодом, сыростью и запахом чистой подземной воды. – Скажи ей.
Феба покачала головой:
– Нет. Мне это нравится.
– Вот! – Король Тексас оглянулся на Мэв, но тут же снова повернулся к Фебе. – Она меня понимает.
– Тогда забирай ее. Пиши свои дурацкие письма ей, а меня оставь в покое.
Феба увидела гримасу боли на грубом лице Короля.
– У тебя не будет другого шанса, – сказал он Мэв, по-прежнему глядя на Фебу. – Иады уничтожат твой город и тебя вместе с ним.
– Не уверена.
– Может, ты хочешь снова вступить в дело? – Король наклонил уродливую голову.
– Почему бы нет?
– Потому что у иадов нет чувств. И нет ничего между ног.
– А ты их видел?
– Во сне. Много раз.
– Тогда возвращайся к своим снам. А меня оставь в этой жизни, сколько бы ее ни осталось. От тебя мне ничего не нужно.
– Больно, – пожаловался Король. – Будь у меня кровь, я истек бы кровью.
– У тебя нет не только крови. Огромное тело Короля дрогнуло.
– Осторожнее! – прорычал он. Но госпожа не остановилась.
– Ты старый и женоподобный, – заявила она.
– Женоподобный?
Земля опять затряслась, и Феба услышала, что Муснакаф шепчет знакомую молитву;
– Мария, Матерь Божья…
– Во мне много чего есть, – сказал Король Тексас, – и не всем можно гордиться. Но женоподобность… – Из головы его полезли змеевидные щупальца толщиной с палец. – Видишь? Что здесь женоподобного?
Его тело менялось и перестраивалось, грохоча камнями. Он уже выступил на мостовую. Он навис над Мэв, как скала, угрожающе рокоча.
– Я мог бы просто утащить тебя к себе, чтобы ты посмотрела, как у меня хорошо! – Он ухватился за край мостовой, как за ковер, и потянул.
Муснакаф упал и угодил ногой в разверзшуюся дыру.
– Нет! – закричал он. – Госпожа! Помогите!
– Прекрати немедленно! – потребовала Мэв, будто говорила с непослушным ребенком.
К удивлению Фебы, это сработало. Король Тексас перестал тянуть, и Муснакаф выбрался из отверстия, рыдая от испуга.
– Почему мы вечно спорим? – Тон Короля внезапно сделался спокойным. – Нам ведь есть что вспомнить.
– Нечего нам вспоминать, – буркнула Мэв.
– Опять неправда. У нас были хорошие дни. Я построил тебе дорогу. эту гавань.
Мэв смотрела на него, не двигаясь.
– О чем ты думаешь? – продолжал Король. – Скажи мне, дорогая!
Мэв пожала плечами:
– Ни о чем
– Тогда я подумаю за нас обоих. Мое чувство к тебе сильнее того, что мужчина чувствовал когда-либо к женщине за всю историю любви. И без этого…
– Хватит.
– …я пропаду, но и ты…
– Почему ты меня не слушаешь?
– …тоже пропадешь.
– Пропаду? – насмешливо переспросила Мэв.
– Да. Именно. Город исчезнет через пару часов. Наша гавань, наши чудесные дома… – Он показал на них рукой. – Иады просто сметут их. А Эвервилль…
– Я не желаю говорить об этом.
– Неужели и тебе больно? Что ж, я тебя не виню. Ты основала его, а они о тебе забыли.
– Прекрати! – крикнула Мэв. – Господи Иисусе, когда же ты поймешь? Я не полюблю тебя ни от каких уговоров, ни от каких обещаний, ни от каких угроз! Построй хоть тысячу гаваней! Пиши мне письма каждую минуту до самого конца мира, я все равно не полюблю тебя! – Она повернулась к стоявшему рядом носильщику: – Как тебя зовут?
– Нус Каталья.
– Подставляй спину, Нус.
– Прошу прощения?
– Повернись. Я хочу залезть к тебе на спину.
– О-да. Конечно. – Он повернулся, и Мэв вскарабкалась на него.
– Что ты делаешь? – тихо спросил Король.
– Хочу доказать, что ты ошибся, – ответила она, цепляясь за воротник своего скакуна. – Я возвращаюсь в Эвервилль.
Впервые за несколько последних минут Феба подала голос:
– Не может быть.
– Почему же?
– Скажи ей, – вмешался Король Тексас. – Меня она не слушает.
– Вы обещали помочь мне найти Джо.
– Боюсь, это невозможно, Феба, Извини. – По голосу Мэв было понятно, как трудно для нее просить прощения.
– Но я же говорила: не теряй веры в любовь.
– Ведь вы ее потеряли.
– Слушай эту женщину! – прогремел Король. – Она умница!
– Она так же одурела от любви, как и ты, – отрезала Мэв. – Вам есть о чем поговорить. – Она дернула носильщика за воротник: – Вперед!
Когда бедняга, спотыкаясь, направился вниз, взгляд Ко роля упал на Муснакафа, осторожно отползавшего в сторону.
– Эй! – громогласно крикнул Король в спину Мэв. – Если не вернешься, я убью твоего лизоблюда!
Мэв оглянулась и ответила:
– Не будь таким мстительным. Это глупо.
– Я буду таким, каким хочу! Вернись! Предупреждаю тебя!
Мэв только подстегнула Каталью ударами пяток по ребрам.
– Ему осталось жить две секунды! Ты слышишь?
Муснакаф жалобно заблеял и попытался отползти подальше от ближайшего отверстия.
– Ты жестокая! – крикнул Тексас вдогонку Мэв. – Жестокая!
С этими словами он нагнулся и потянул за край мостовой.
– Не надо! – воскликнула Феба, но ее заглушил вопль Муснакафа.
Он цеплялся за камни, неудержимо сползая к дыре в земле. Феба не могла стоять и смотреть, как он погибает, и бросилась на помощь. Он протянул к ней руки, и на его побелевшем лице мелькнула надежда.
Это было ошибкой. Лишившись опоры, он продержался на поверхности еще секунду и рухнул вниз, продолжая кричать.
Феба отпрянула, всхлипывая от жалости и бессильного гнева.
– Тише, – сказал Король Тексас.
Она взглянула на него сверху вниз. Судьба Муснакафа была грозным предостережением, но она не могла сдержаться:
– Ты сделал это из-за любви?
– По-твоему, я виноват? Эта женщина…
– Ты его убил!
– Я хотел, чтобы она вернулась.
– Но лишь добавил ей страданий. Король пожал плечами.
– Там он будет в безопасности. Там спокойно. И тем но, – проговорил он и тяжело вздохнул – Ладно. Я был не прав.
Феба всхлипнула и стерла слезы ладонью.
– Я не могу вернуть его. Но я тебя утешу, – обещал Король.
Он поднял руку, словно желая приласкать ее. Этого она меньше всего хотела. Она отскочила и, к ужасу своему, почувствовала, что теряет опору. Феба глянула вниз и увидела под ногами ту самую дыру, куда за несколько секунд до того свалился Муснакаф.
– Помогите! – Она потянулась к Королю, но его грубое тело было слишком неуклюжим. Небо над головой устремилось куда-то вбок, а Феба сорвалась и полетела, полетела. Слезы ее мгновенно высохли, но глаза не видели ничего, кроме сплошной беспросветной черноты.
